Что отнято судьбой, а что подарено

– Почему он ушёл? Цзян Чэну не хотелось сейчас думать о Вэй Усяне – он знал, что всё равно будет, но на сегодня этих мыслей было довольно. Он не питал иллюзий: всё только начиналось. Проклятый храм находился на его территории, ему и разбираться. Разговаривать с горожанами и городским советом, разгребать развалины и очищать это место от остатков тёмной ци придётся его людям. И с частью последствий, которая касается ордена Цзинь, тоже разбираться ему, потому что Цзинь Лин пока ещё не осознал, что на него свалится уже в ближайшие дни, а когда осознает – ему тем более будет не до этого. – Потому что он всегда уходит, – пробормотал он себе под нос, не рассчитывая, что племянник услышит, и, резко развернувшись, ушёл обратно во двор. Здесь было слишком много посторонних людей, которых он не хотел терпеть ни сейчас, ни когда-либо вообще. Но оставлять всё в руках одного ордена было нельзя: через время у кого-нибудь неизбежно возникнут вопросы или подозрения, чем прозрачнее всё будет сделано теперь, тем меньше проблем возникнет в будущем. Решать что-то необходимо, и быстро, но мысли не слушались, были тяжёлыми, неподвижными – что он так решит? Цзян Чэн обвёл взглядом двор в надежде найти Лань Сичэня. В таком скользком деле, с таким количеством тёмных пятен, свет на которые едва ли когда-то удастся направить полностью, помощь Гусу Лань была бы неоценима… но Лань Сичэнь сидел на ступеньках сгорбившись и с таким выражением лица, что Цзян Чэн не рискнул не то что обратиться к нему – и просто подойти. Он знал этот взгляд. Видел его в собственном отражении тринадцать лет назад. В конечном итоге договариваться пришлось с Лань Циженем. Цзян Чэн чувствовал заранее: будет нелегко – с человеком, бывшим фактическим главой ордена более двадцати лет и вторым после Лань Сичэня ещё пятнадцать, легко вообще никогда не было. Когда Цзян Чэн вернулся к храму, Лань Цижень уже успел оценить состояние племянника и масштабы разрушений. Теперь он пытался расспросить Не Хуайсана как единственного доступного сейчас свидетеля о том, что всё-таки произошло. Судя по выражению его лица, получалось не слишком хорошо, Не Хуайсан вёл себя примерно так же, как на экзамене в Облачных Глубинах вечность назад: заикался, вздрагивал и ничего по существу не говорил. – Лань-лаоши, – поклонился Цзян Чэн, сложив руки в приветствии, и поморщился от боли в груди. – Благодарю, что прибыли. – Вы ранены? – вместо приветствия спросил Лань Цижень, очень внимательно глядя на тёмное пятно на ткани. – Вам нужна помощь? – Нет, – отрезал Цзян Чэн, но тут же поправил себя: – Нужна, но в том что касается произошедшего здесь. Это будет иметь значительные последствия и участие Гусу Лань в их решении невозможно переоценить. Лань Цижень скривился. Цзян Чэн знал, о чём он сейчас думает: безупречной репутации ордена Лань эта ночь нанесёт значительный ущерб. Это делало их союзниками с Цзян Чэном. В конце концов, их репутацию пятнала тень одного и того же человека. – Глава Цзян, я сначала хотел бы узнать, что здесь произошло. – Я не был свидетелем всему, – обтекаемо ответил он, не желая выворачивать душу второй раз за вечер. – Когда я пришёл, Ханьгуан-цзюнь и Цзэу-цзюнь были уже лишены духовных сил. Впрочем, я… тоже не преуспел. Взгляд Лань Циженя снова задержался на его груди и это начало нешуточно раздражать. Цзян Чэн сильнее развернул плечи, чувствуя, как натягиваются края раны, лишь бы не дать повода заподозрить себя в слабости. – Цзинь Лин, вероятно, видел больше. Я бы хотел сначала поговорить с ним. – Это разумно, – с заметным сарказмом произнёс Лань Цижень. – Я могу рассчитывать на подробный рассказ? Цзян Чэн вздохнул и поневоле закашлялся, прикрывая рот ладонью. На пальцах осталась кровь. Лань Цижень это тоже заметил, и его лицо немного смягчилось. – Как только я сам уложу всё в голове. В интересах Цзинь Лина осветить всё наиболее полно. – Хорошо. Вам необходим отдых, я здесь всё закончу. – Не смею оставить вас без поддержки. – Рискну предположить, что молодому господину Цзинь она сейчас нужнее. Цзян Чэну было что возразить, но несмотря на всю решимость и к своему большому неудовольствию, он быстро сдался. Он оставил здесь своего первого ученика и людей числом вдвое большим, чем адептов Лань, но всё же под руководство Лань Циженя. Ну что же, по крайней мере у него не было причин сомневаться в честности этого человека. И у него было достаточно других дел. И своих ран. Он нашёл Цзинь Лина во дворе в отдалении от всех. Лань Цижень, вырастивший не одно поколение адептов Лань и множество приглашённых учеников, был прав и тут – не стоило ему оставлять мальчика одного даже на такое короткое время. Он выглядел потерянным и на его шее до сих под виднелся бледный шрам от золотой нити. Как с ним об этом говорить? Нужно ли вообще об этом говорить? – Пойдём домой, Цзинь Лин, – тихо сказал он. «Домой» для Цзян Чэна – это в Пристань Лотоса. Им стоило отправиться в Ланьлин, но дома всё ещё оставались чужие люди, и Цзян Чэн не хотел покидать Пристань, пока импровизированный совет не разбредётся наконец по домам. Нужно будет сделать так, чтобы к завтрашнему вечеру и духа их там не было. Цзинь Лин уже обнажил Суйхуа и вопросительно смотрел на него. Цзян Чэн криво усмехнулся и приложил руку к груди, туда, где уже подсыхала кровь. – Не думаю, что я смогу. Наймём повозку. Мальчик моргнул и болезненно скривился. Возбуждение от произошедшего уже покинуло его и Цзян Чэн знал, что дальше будет только хуже. Он так хотел, чтобы Цзинь Лин не испытал на себе того, что выпало его поколению, но ему никогда не стоило чего-то желать. Всё происходило точно наоборот. Всегда. – Я буду в порядке. – Ничего не будет в порядке, – неожиданно горячо возразил Цзинь Лин, и у Цзян Чэна против воли дёрнулся уголок рта в подобии улыбки. Хорошо, пусть лучше злится. На злость можно опереться. Как ни крути, а Цзинь Лин во многом похож на него. Плохо это или хорошо, но его в своё время вытащила из охватившего душу онемения только злость. Она же принесла ему дурную репутацию, но он остался жив, а это уже довольно много. – Когда-нибудь будет. Пристань встретила их зажжёнными огнями, отражения которых дрожали в воде, и полностью готовым к действиям гарнизоном – придётся ли обороняться, придётся ли посылать отряд на помощь. Цзян Чэн ушёл в спешке, успев только отдать приказ привести Пристань в боевую готовность, и это было выполнено безукоризненно, но отчего-то у Цзян Чэна неприятно ёкнуло сердце. Тринадцать лет ему не приходилось объявлять тревогу, он уже успел привыкнуть к относительному миру и мелочно надеялся никогда больше не отдавать таких приказов. Пристань Лотоса сейчас была гораздо лучше подготовлена к войне и даже длительной осаде, чем когда-либо на памяти Цзян Чэна. Возможно, чем когда-либо вообще в своей длинной и славной истории, но всё же испытывать её на прочность не хотелось. Он вышел из повозки сам и с трудом одёрнул себя, чтобы не протянуть руку Цзинь Лину; уверенно двинулся к закрытой для посторонних части Пристани, в которой располагались его личные покои и покои племянника. Немного подумав, Цзян Чэн направился к комнатам мальчишки. Он понимал, что подсохшее кровавое пятно на его груди притягивает взгляды, но также знал, что никто не рискнёт спросить. Не после того, что он устроил ночью. Что уж: Цзян Чэн сам с собой не рискнул бы говорить после того, что он устроил ночью. Эта мысль имела неприятный кислый привкус. Ему не случалось ещё так терять лицо. Даже если присутствующие это забудут за гораздо более грандиозным падением Цзинь Гуанъяо, сам он не забудет никогда. Он усилием задвинул охотно разливающиеся в сознании жалость и ненависть к себе – будут ещё сотни ночей, в которые он будет лежать без сна и переживать это унижение снова и снова, но сейчас с ним Цзинь Лин и нужно думать о нём. Только так он сможет защитить племянника… и возможно, только так он сможет защитить себя. Время для сожалений приходит только вслед за временем для битвы, иначе оно может не прийти вообще. Двери отрезали их от остальных на Пристани и Цзян Чэну стало немного легче. Всё, что с ними произошло за эти два дня, и всё, что он узнал, давило так, что ему казалось, ослабь он спину хоть на мгновение – и его сомнёт. – Как ты себя чувствуешь? – резковато спросил он. – Мне нужно послать за целителем? Цзинь Лин выразительно посмотрел на него, но качнул головой. – Для меня нет. А ты… – Позже. Он всё-таки не удержался, взял Цзинь Лина за подбородок и заставил приподнять голову, чтобы лучше рассмотреть след от золотой нити, но она и в самом деле не нанесла значимого ущерба. Мальчик позволил ему несколько мгновений такой грубоватой заботы, но потом недовольно тряхнул головой и отшагнул назад. И был в этом по-своему прав. Цзян Чэн вопреки обыкновению никак это не прокомментировал, хотя Цзинь Лин явно того ждал, только высунулся из комнат и крикнул слугу чтобы потребовать принести воды и чистую одежду. Его здорово нервировала кровь на шее племянника и раздражала собственная рана и присохшая к ней твёрдой коркой ткань. – Ты понимаешь, что произошло в храме? – без обиняков спросил он, пока они ждали. Ему хотелось как можно скорее покончить с самой неприятной частью. Цзинь Лин сглотнул. – Сяо-шушу… он… – Да, да, - нетерпеливо прервал его Цзян Чэн. – Но я сейчас о том, что касается тебя. Ты сейчас единственный кровный наследник Цзинь, А-Лин. Если до этого мальчик казался расстроенным и подавленным, то сейчас краска стекла с его лица стремительно. Красная метка Цзинь казалась нанесённой кровью. Цзян Чэна передёрнуло. Ему совсем не хотелось говорить об этом, но это станет важно уже завтра, а мальчик всё ещё такой юный… ему бы сейчас на ночные охоты ходить, а не воевать со змеиным клубком в Ланьлине. Цзинь Лин сжал губы. – Я знаю, – неожиданно твёрдо ответил он. – Но я не думал, что это будет так. – Видят предки, и я не думал. Но ты сын своего отца и своей матери. Он мог бы сказать, что к такому невозможно подготовиться и мог бы сказать, что и сам он в своё время готов не был, но в утешении он был не силён, да и речь сейчас шла не о нём. Цзян Чэн не был высокого мнения о Цзинь вообще – он в своей жизни застал двух глав этого Ордена, и оба они оказались прогнившими насквозь – но в жилах А-Лина текла и кровь Пурпурной Паучихи. Мальчик справится. Цзян Чэн только хотел бы надеяться, что справится лучше, чем он сам. – Завтра мы отправимся в Башню Золотого Карпа, - уже более формально произнёс он. – С сопровождением, как и положено наследнику. Я буду с тобой столько, сколько это будет уместно, но за это время ты должен будешь собрать вокруг себя верных людей. В Башне Золотого Карпа есть те, на кого ты можешь рассчитывать? Цзинь Лин беспомощно пожал плечами. Цзян Чэну пришлось снова напомнить себе, что ему всего лишь пятнадцать лет и ещё вчера у него всё было хорошо, глава ордена Цзинь был его младшим дядей и ничего не предвещало катастрофы. – Наверное есть, – тихо сказал он. – Люди, служившие найнай… возможно, некоторые из моих учителей… Цзян Чэн плохо знал двор Ланьлин Цзинь и чувствовал, что оба они тут ступают по болоту. Возможно, мальчик прав, опереться на людей верных ещё супруге Цзинь Гуаншаня будет хорошей мыслью. Госпожа Цзинь любила сына больше жизни и лишь немногим меньше любила внука, благоволила Янли. Цзян Чэн не был уверен, насколько оскорблён остался её родной орден её супружеской жизнью, но всё же мальчик – кровь от её крови. В учителях, подобранных Цзинь Гуанъяо, он был уверен гораздо меньше. – У тебя ещё будет время подумать, но немного. Цзян Чэн замолчал, когда им принесли воду, и молчал, пока их снова не оставили одних. Наверное впервые тишина между ними была гнетущей. Слишком резко всё поменялось. Его мальчик должен будет в ближайшее время встать во главе великого ордена и Цзян Чэну придётся называть его Цзинь-цзунчжу и кланяться при встречах, которые, кстати, будут гораздо реже, чем он привык. Он знал: многие считали, что он порой излишне крут с Цзинь Лином, который ему даже не сын. Цзян Чэн замечал это во взглядах, частенько слышал в мягкой рассудительной речи Цзинь Гуанъяо, который безупречно вежливо увещевал его не слишком сердиться на их общего племянника за очередную выходку. Цзян Чэн и сам знал: ему часто недоставало терпения, слов, умения смягчать углы, но мало кого он мог бы любить больше, чем Цзинь Лина. Страх очередной потери неотступной тенью следовал за ним все эти годы и Цзян Чэн порой разрывался от противоречий: окружить заботой, следить за всяким, кто подходит слишком близко – или сделать всё, чтобы мальчишка как можно раньше окреп, стал силён и ловок, стал способен защитить себя. Ему хотелось думать, что он честен в своих суждениях, и Цзинь Лин способен встать во главе великого ордена. Это не будет просто, но эта ноша не должна его сломать. Но мыслей было недостаточно, чтобы справиться с захлестнувшей вдруг тревогой. – Дай я помогу тебе с одеждой, – неловко сказал он, потому что не помогал племяннику раздеваться с тех пор, как тот смог удержать свой первый меч. Цзинь Лин вскинул голову и Цзян Чэн приготовился к резкому отказу, какой несомненно получил бы в обычной обстановке, но на лице мальчика мелькнуло странное выражение и он медленно кивнул. Цзян Чэн развернул его к себе спиной и принялся медленно распутывать волосы. Вынул ленту из хвоста, позволил длинным прядям рассыпаться по спине и провёл по ним рукой, потом достал гребень. Он никогда не тратил много времени на такую ерунду, но сейчас намеренно затягивал процесс, понимая, что это в последний раз. Потом статус не позволит, даже если Цзинь Лин будет не против. Закончив с волосами, он повернул мальчика к себе лицом – тот уже не был таким бледным, видимо его тоже успокаивало прикосновение, бывшее привычным когда-то в детстве. Цзян Чэн ослабил на нём пояс и поморщился, увидев кровавые пятна на золотой ткани. Это должно быть его собственная кровь, мальчик испачкался, пытаясь помочь ему, а он оттолкнул… ничему его жизнь не учит. Ничему. – Давай, – легонько подтолкнул он племянника к бадье. – А я следом. Пока Цзинь Лин оттирал с себя кровь, а вместе с ней и все события этой ночи, Цзян Чэн осторожно потянул за отворот собственного шэньи, отдирая его от раны, и зашипел от боли. Цзинь Лин тут же высунулся из-за ширмы и Цзян Чэн успокаивающе махнул рукой и с лёгкой досадой разгладил ладонью ткань у дыры. Да, это пожалуй уже не спасти. Жалко. На светлом чжунъи кровь была заметнее и её было намного больше. Цзян Чэн попытался отлепить ткань от груди, но стало ещё больнее, так что он отступился. По мокрому будет проще, противно только лезть в тёплую воду в одежде. Цзинь Лин выбрался из-за ширмы весь мокрый. Купанье как будто взбодрило его, и он уже больше походил на себя. – Мы можем впустить Фею? Цзян Чэн не приветствовал собаку в кровати – но сегодня можно было всё. Он кивнул и оставил племянника разбираться со своей собакой самостоятельно, а сам ушёл за ширму и какое-то время просто сидел в медленно остывающей воде и бездумно глядел, как она окрашивается в красный. После того как он наконец отодрал одежду от раны, она снова закровила. Тёмные нити завораживающе клубились в воде и медленно исчезали. Наверное, он просидел так слишком долго, потому что из задумчивости его вывел озабоченный оклик Цзинь Лина. Цзян Чэн огрызнулся в ответ, но поторопился. Он во второй раз за день остановил кровь с помощью духовных сил и переоделся в чистую одежду. Так он чувствовал себя гораздо лучше. Гораздо устойчивее. Цзинь Лин настороженно поглядывал на ширму и чесал собаку за ушами. Если Цзян Чэну ещё не совсем отказало чувство времени, то на улице уже наступают сумерки. Что ж, завтра будет другой день и другие заботы. – Ложись спать, А-Лин. Я пока тут посижу. – Тебе бы тоже не помешало, – заметил тот. – Чуть позже. Завтра найдёшь меня у целителей. Думаю, к вечеру нам необходимо быть уже в Ланьлине. – Ладно, – Цзинь Лин кивнул, явно слегка успокоившись, забрался в кровать. Фея последовала за ним. Цзян Чэн сделал вид что этого не видит и сам устроился на циновках. Он закрыл глаза и сосредоточился на ци, чтобы по возможности лучше залечить рану. Из медитации его вывел уже сонный голос Цзинь Лина. – Он убил бы меня? – Цзинь Гуанъяо? – Цзян Чэн бездумно потёр ладонью грудь. – Не знаю, А-Лин. Мне бы хотелось думать, что нет. Очень хотелось, на самом деле. Потому что думать о том, что он столько лет спокойно оставлял Цзинь Лина с человеком, способным убить его, не моргнув глазом, он сейчас просто не мог. Эта мысль был хуже удара мечом, заставляла хотеть причинить себе боль. Цзинь Лин вздохнул и закрыл глаза. Наверное, нужно было его обнять, хотя бы коснуться – Цзян Чэн чувствовал, что нужно, но сейчас не мог. Он практически не допускал прикосновений к другим людям. С Цзинь Лином он и так позволял себе намного больше, чем с кем-либо ещё, но сегодня произошло слишком многое и он не мог себя заставить. Не сейчас. Цзян Чэн посидел рядом с племянником ещё немного, надеясь, что он простит его за эту слабость, и только убедившись, что мальчик заснул и спит крепко, ушёл в целительский павильон. В груди болело, но к полузажившей ране это вряд ли имело отношение. Как он мог допустить такое? Как он мог быть так слеп? В Ланьлине Цзян Чэн задержался более чем на месяц и вынес оттуда возросшую стойкую неприязнь к ордену Ланьлин Цзинь и не менее стойкую надежду, что лет так через десять Цзинь Лин сможет превратить это место во что-то, после чего не будет хотеться полдня отмывать руки в проточной воде. То, что законный кровный наследник был один, никак не мешало появлению иных кандидатов на место главы ордена, и присутствие рядом с Цзинь Лином главы другого ордена скорее вредило, чем помогало. Цзян Чэн, как мог, убедился в том, что Цзинь Лин в безопасности, и с тяжёлым сердцем отправился обратно в Юньмэн. Они условились, что если что-то пойдёт не так, мальчик оповестит его, но Цзян Чэн ясно понимал, что Цзинь Лин воспользуется его помощью только если дело дойдёт до катастрофы. В конце концов, племянник действительно многое от него взял, а сам Цзян Чэн ни у кого не просил помощи даже в первые годы, когда положение Пристани было тяжёлым. И уже дома, когда он взялся разбирать накопившиеся письма из других орденов, доклады собственных людей и вникать в упущенное, он узнал и о том, что Лань Сичэнь ушёл в уединение, а Гусу Лань снова представляет Лань Цижень, и о том, что Лань Ванцзи и Вэй Усянь не торопятся возвращаться в Облачные Глубины, и о том, что Цинхэ Не снова поднял голову… и поддавшись, должно быть, порыву, сделал то единственное, чего и правда хотел всё последнее время: Пристань Лотоса пусть не объявила осадное положение, но закрыла ворота для всех, кто не являлся членом ордена и не искал защиты у Юньмэн Цзян. Цзян Чэн впервые не хотел думать, что это будет означать для внешнего мира. Для него это будет означать передышку.