Alpha-версия главного героя

      Юэ Цинъюань, Вэй Цинвэй и Лю Минъянь вернулись через пятнадцать дней после визита во дворец Хуаньхуа. Они вернулись с новостью о заключённом мире, который нёс поражение для лорда пика Цинцзин.       Лю Цингэ вернулся с Шэнь Цинцю в школу Цанцюн намного раньше и находился рядом с его хижиной, словно сторожевой пёс, пока Юэ Цинъюань лично не донёс до них сообщение. Хуаньхуа официально признали случившееся на собрании Союза бессмертных недоразумением. Также старый глава дворца за абсурдно короткий срок организовал свадьбу Ло Бинхэ и своей дочери, узаконивая статус преемника. Ло Бинхэ и Нин Инъин обменялись клятвами на второй день, что прошло в гораздо менее помпезной обстановке. Теперь Нин Инъин официально стала второй супругой и главной наложницей молодого хозяина дворца Хуаньхуа.       Когда Юэ Цинъюань поведал об этом, Шэнь Цинцю ничего не сказал, а просто молча закрыл перед ними дверь, оставляя на пороге. Лю Цингэ и хотел бы возмутиться столь дерзкому поведению рядом с главой, однако он понимал, почему тот вёл себя подобным образом. Шэнь Цинцю, может, и последняя сволочь, но искренне ценил и любил свою ученицу, хоть и сам себе отказывал признаваться в этом.       На месте Нин Инъин могла оказаться Лю Минъянь. Однако, как потом сказал Юэ Цинъюань, он всеми силами пытался оградить её от участи фактической заложницы, подчёркивая, что Лю Цингэ, как старший брат, не одобрит подобного. Тем более Лю Минъянь являлась альфой и не подошла бы как полноценная пара для Ло Бинхэ.       «Но они хотели заполучить Лю Минъянь, как сильную заклинательницу. Брат я или нет, но как только бы она вышла замуж, она бы стала принадлежать своему мужу. Вот же ж…»       В прошлом Лю Цингэ верил, что Ло Бинхэ вырастет хорошим человеком, которому можно доверить Лю Минъянь. Но сейчас он ни в чём не уверен. Оставалось лишь лицемерно вздыхать с облегчением, что разменной монетой стала более слабая заклинательница. Вот только радости это тоже особо не вызывало.       А самое ироничная и в какой-то степени издевательская ситуация заключалась в том, что Помощник вернул ему одно значение каноничного события в качестве награды. Одна из заклинательниц осталась в Хуаньхуа с Ло Бинхэ. Вот так радость для богов.       Дни шли, и каждый раз, когда Лю Цингэ прилетал на пик Цинцзин, чтобы проведать Шэнь Цинцю, тот либо не открывал дверь, либо его спроваживал с виноватым видом Мин Фань. Лю Цингэ ещё мог списать это на отчуждённость, присущую Шэнь Цинцю, а также тоску по Нин Инъин. Но когда Шэнь Цинцю не показался на собрании лордов, это заставило забеспокоиться и не на шутку встревожится.       — Вы… не пойдёте к нему? — задержавшись после собрания, Лю Цингэ искренне удивился, что Юэ Цинъюань не собирался навещать Шэнь Цинцю.       Выглядя подавленным, Юэ Цинъюань неопределённо качнул головой. Он старался избегать зрительного контакта.       — Он всё равно не захочет со мной говорить. Проведай его. К тебе он… явно относится лояльнее.       Если бы кто-то сказал Лю Цингэ несколько лет назад, что Шэнь Цинцю будет относиться к нему намного лояльнее, чем к Юэ Цинъюаню, он бы побил лжеца.       Честно говоря, Лю Цингэ не рвался навещать Шэнь Цинцю по той простой причине, что у него со дня на день должен начаться гон. Его могла спровоцировать к всплеску злости малейшая деталь, а учитывая, что они с Шэнь Цинцю находились в непонятных отношениях, тело всё никак не успокаивалось.       Лю Цингэ надеялся, что хоть кто-то из лордов наведывался к Шэнь Цинцю, но расспросив некоторых из них, он быстро понял, что никому до него не было дела. Удивил разве что ответ Ци Цинци — Лю Минъянь попросила её узнать, всё ли в порядке с Шэнь Цинцю, но тот так и не открыл ей дверь, а настаивать она не собиралась. Хотя по короткому разговору стало понятно, что она немного беспокоилась.       У Шэнь Цинцю никого не осталось. Даже несмотря на то, что Юэ Цинъюань дорожил им, чувство вины построило между ними невидимую стену. Лю Цингэ не знал, как правильно реагировать на такое решение. Если бы на месте Нин Инъин оказалась Лю Минъянь, он бы камня на камне не оставил, и даже если бы та согласилась стать наложницей Ло Бинхэ, он бы силой вернул её в Цанцюн. Наверное.       Темнело. Солнце уже наполовину спряталось за горизонтом, отчего на пики наползали тени позднего вечера. Бамбуковая хижина Шэнь Цинцю уже лежала в темноте, и только тусклый свет, пробивающийся сквозь плотную бумагу окон, подсказывал, что Шэнь Цинцю хотя бы жив.       Дверь оказалась заперта изнутри.       Устало выдохнув, Лю Цингэ повысил голос:       — Шэнь Цинцю, открой дверь. Я не уйду, пока не увижу тебя.       В ответ — тишина.       Почувствовав, как в груди вспыхнуло раздражение, Лю Цингэ упрямо произнёс:       — Шэнь Цинцю, если не откроешь дверь, я выбью её с ноги!       Опять тишина.       Раздражённо фыркнув и подумав всерьёз выбить дверь, Лю Цингэ всё же остерёгся, сообразив, что за этим мог последовать не очень приятный разговор. Поэтому, обойдя хижину, он нашёл окно, которое не было закрыто на щеколду и, распахнув его, забрался внутрь.       Первое, что его встретило, это удушающая горечь и сладость благовоний, напитавшая воздух. Где-то уже Лю Цингэ встречал подобный аромат, и стоило ему получше прислушаться к нему, как перед глазами сразу вспыхнули картины из публичного дома. Эти благовония использовались в том грязном месте.       Решив, что это совпадение, Лю Цингэ вышел из коридора и почти тут же оказался в просторной спальне, где на подушках в углу кровати сидел Шэнь Цинцю. Мягкий свет одинокой лампы подчёркивал волны дыма, не только поднимающиеся от тонкой палочки благовоний, но и от курительной трубки, которую держал навесу Шэнь Цинцю, опустив руку на сгиб подтянутого к себе колена.       — Предсказуемо. Как предсказуемо, — смотря куда-то перед собой, отметил Шэнь Цинцю, поднеся трубку ко рту и обхватив её конец тонкими, немного бледными губами.       Лю Цингэ застыл, растерявшись увиденной картине. И не только из-за того, что Шэнь Цинцю курил странную смесь трав, но во многом из-за его откровенного одеяния. Он сидел лишь в тонком хлопковом халате, подвязанном на поясе. Ворот почти сполз с плеча, бесстыдно демонстрируя молочную идеальную кожу. Голые ступни и лодыжки выглядывали из-под полов, и лишь чудом халат не расходился в стороны из-за позы, в которой Шэнь Цинцю курил у себя на кровати.       У Лю Цингэ на мгновение всё поплыло перед глазами. Запах дыма опасно обжигал лёгкие, проникал тонкими иглами в разум и растекался по венам, будоража кровь. У этих трав определённо имелся дурманящий эффект. И если Лю Цингэ стало неспокойно лишь от пары вздохов, то что сейчас творилось с Шэнь Цинцю?       — Шэнь… ты что себе позволяешь? — пытаясь взять себя в руки, поинтересовался Лю Цингэ. — Что за вид? А если бы сюда пришёл кто-то другой?       — Кто-то? — изогнув брови в напускном удивлении, хмыкнул Шэнь Цинцю. — Кому сдался этот достопочтенный лорд, кроме вечно надоедающего шиди Лю? Ученики не дерзнут меня беспокоить. Юэ Цинъюань понимает, что я ему голову оторву, если он посмеет показаться мне на глаза. А другим лордам я просто не сдался.       — То есть тебя не волнует, что я увижу тебя в таком виде?       — Ты и так видел меня в куда более мерзком виде, — скосив взгляд на Лю Цингэ, констатировал Шэнь Цинцю.       Лю Цингэ не торопился продолжать разговор. Он пришёл, чтобы убедиться, что Шэнь Цинцю жив, но вот в его здравии он уже сомневался.       — Что встал? Подойди.       Он не сдвинулся с места, смотрел на Шэнь Цинцю, словно на аппетитный кусочек сыра, поставленный в мышеловку. Что-то здесь не так. Да, Шэнь Цинцю горевал о Нин Инъин, по сути, лишившись ученицы, которая перешла в руки другого мужчины — мужчины, которого он ненавидел. Но он никогда не терял самообладания, не позволял себе выглядеть настолько беспомощным и болезненным. Это точно какая-то ловушка.       — Подойди я сказал.       — Что это за благовония? Что за травы?       — Не нравятся? — в насмешку хмыкнул Шэнь Цинцю, глубоко затянувшись и выпустив изо рта сизое облачко дыма. — Ты чувствуешь только запах дыма? Ничего более? Хотя, далеко стоишь. Подойди ближе. И поймёшь, что к чему.       А что ещё он должен почувствовать? Лю Цингэ с сомнением присмотрелся к Шэнь Цинцю и, проклиная себя за слабость, поддался любопытству. Подойдя к кровати, он осмотрелся и принюхался, но ничего, кроме дыма, от которого жгло лихорадкой всё тело, не обнаружил. Однако пристальный острый взгляд Шэнь Цинцю просто кричал о чём-то неладном. И только одна вещь могла подействовать на Лю Цингэ в его нынешнем состоянии.       Отшатнувшись, он рефлекторно прикрыл нос ладонью.       — Ты… у тебя что, опять пилюли закончились?       Похоже, его реакция несколько разочаровала Шэнь Цинцю. Но по его унылому выражению лица оказалось очень трудно судить хоть о чём-то.       — Чтобы подавлять свою сущность, я должен стабильно принимать пилюли раз в два дня. Примерно неделя после похищения, две после возвращения Юэ Цинъюаня и ещё парочка до того, как ты вломился ко мне в окно. Всё это время я не принимал их. Природа взяла своё. А у тебя, как я помню, вот-вот должен начаться гон.       — И зная это ты позволил мне войти? Или ты для этого и раскурил здесь травы?       — Отчасти для этого. Эти травы — природный афродизиак.       — Ты… — Лю Цингэ, признаться, опешил от таких слов. — Ты меня с ума свести хочешь ?       — Здравомыслие куда хуже, чем потеря рассудка. Моё здравомыслие делает всё, чтобы ты никуда от меня теперь не ушёл.       — О чём ты? — в смятении шепнул Лю Цингэ.       Шэнь Цинцю продолжал смотреть на него потухшим взглядом, и в молчании такое внимание вызывало слишком бурную реакцию. Лю Цингэ не понимал, отчего у него начинало так быстро колотиться сердце, ему не хватало воздуха, и что-то мешало сделать глубокий вдох. Он понимал, что нужно бежать прочь, чтобы не совершить очередную ошибку, однако тело предательски держало его на месте.       Сойдя с кровати и отложив курительную трубку на медную тарелочку, Шэнь Цинцю неспешно приблизился к Лю Цингэ. Тот не спускал с него настороженный взгляд, который бесстыдно скатывался с лица по обнажённой шее к вырезу на груди. Лю Цингэ уже не понимал, почему хотел отпрянуть — из-за необъяснимого страха или здравомыслия. Но ни то, ни другое не пересилило дразнящую жажду оказаться как можно ближе к человеку, одна мысль о котором вызывала в нём пожар эмоций.       — Юэ Цинъюань, Нин Инъин… мне надоело думать, что люди не разочаруют меня лишь из-за какой-то гнусной надежды. Я и забыл, что надежда — это иллюзия для дураков. Юэ Цинъюань однажды бросил меня… теперь бросила и Нин Инъин. Словами никого не удержать, дорогой шиди, так что тебя я буду удерживать не словами.       — Никто тебя не бросал, — нахмурившись, подметил Лю Цингэ. — Твоя ученица спасла тебя. Не знаю, что у вас произошло с главой в прошлом, но…       — Я не нуждался в её жалости, — перебил его Шэнь Цинцю, отвернувшись и раздражённо фыркнув. Выражение лица стремительно изменилось с недовольного на надменное. — И не нуждался в обманчивых обещаниях Юэ Цинъюаня… ведь Цю Хайтан права, этот достопочтенный лишь жалкий раб, которого выкупили на потеху семье Цю. А вот Ци-гэ смог уйти, хотел вернуться и спасти меня, но так и не сдержал обещание. Я нашёл его здесь, в Цанцюн, после того как сам прогрыз себе дорогу к свободе.       Значит, Цю Хайтан не клеветала, а говорила правду. Шэнь Цинцю действительно убил её семью и предал огню. Но отчего-то это не возмутило Лю Цингэ, его совесть уснула под дурманом наркотика, именуемого Шэнь Цинцю. Он просто смотрел на него, рассматривал ниспадающие тёмные локоны на изящные плечи, рассматривал ямочку между ключицами, как ходил вверх-вниз небольшой кадык.       — Ты решил соблазнить меня? Ты-то? — устало хмыкнул Лю Цингэ.       Продолжая смотреть куда-то в сторону, Шэнь Цинцю отреагировал не сразу. Дым сделал его медлительным, и в более ярком свете лампы стали куда заметнее алеющие щёки.       — Ты человек чести, и защитил меня от Ло Бинхэ и людей Хуаньхуа. Отправился даже спасать. Но я знаю, что ты… ты будешь защищать Цанцюн, а не меня. И меня такое не устраивает. Я хочу, чтобы ты служил мне, а не духовной школе. Хочу, чтобы ты был моим личным сторожевым псом. — Посмотрев, наконец, в глаза собеседника, он уверенно сказал: — И ты будешь.       — Слишком многого хочешь.       — А что, я должен желать малого? — оскорбившись, оскалился Шэнь Цинцю. — Или что, я предлагаю слишком мало? Хотя, — нервно хохотнул он, разведя руками, — это действительно порченный товар. И испортил его я сам. Знаешь, достопочтенный грозный альфа, тебе не понять того, что чувствует человек, запертый в клетке. Что чувствует омега-мужчина или любая женщина, когда их, как вещи, продают ради утех. Меня продавали. А хуже всего то… что я оказался истинным омегой. Да. Той редкой тварью, которая может дать жизнь. Я об этом узнал в поместье Цю…       — Хватит, Шэнь…       — …после того, как молодой господин Цю в тайне от Цю Хайтан трахал меня, словно какую-то вещь. Мне было всего четырнадцать, и я едва понимал, что со мной происходит, а когда понял… сделал всё, чтобы этого не происходило. Чтобы… Меня, омегу, купили как мальчика на побегушках для молодой госпожи Цю, но что бы со мной стало, узнай все о беременности? Тогда казалось, что меня убьют, как омерзительное отродье, и я сделал всё, чтобы это тело больше не смогло давать потомство. А потом, сквозь скрип зубов, дождался удачного момента, чтобы всех их перерезать. Они со мной обращались, как со скотом. — Тут он заглянул в глаза Лю Цингэ и нервно улыбнулся. — А почему я не мог?       У Лю Цингэ пробежали мурашки по спине. Шэнь Цинцю в своих речах напоминал безумца, но оттого, что он говорил тихо и без проявления эмоций, пугал ещё сильнее. Лю Цингэ зачарованно наблюдал за движениями его губ, остро ощущая уже не столько запах дыма и благовоний, сколько специфический аромат чужого тела.       Шэнь Цинцю выглядел опьянённым собственным безумием.       — Тело испорчено. Душа прогнила насквозь, — рассуждал Шэнь Цинцю, протянув руку к Лю Цингэ и аккуратным движением убрав длинную чёлку за ухо. — Как может этот жалкий завистливый лорд нравиться хоть кому-то? Правильно, никак. Вот и всё. Поэтому, чтобы рядом с ним остался столь выдающийся герой с чистой репутацией, он будет использовать самые грязные методы.       Заглянув в глаза Лю Цингэ, Шэнь Цинцю подступил к нему на опасно близкое расстояние, чуть ли не прижавшись грудью. Кончики их носов почти соприкасались, кожу обжигало теплое и горячее дыхание.       — Я сделаю тебя своим, — смотря перед собой немигающим взглядом, уверенно произнёс Шэнь Цинцю. — Я оставлю на тебе метку. А ты оставишь метку на мне.       — Ты не в себе.       — И только поэтому я всё ещё говорю с тобой, а не приступаю к делу.       — Как только ты придёшь в себя, ты себя возненавидишь, да и меня заодно.       — Я и так всех ненавижу, и себя особенно. — Внезапно отстранившись, Шэнь Цинцю бегло оглядел собеседника с ног до головы и отошёл к столику, дотронувшись до курительной трубки. — А если тоже хочешь покинуть меня, то сам знаешь, где дверь. Только потом даже не вздумай ко мне приближаться. Иначе сдохнешь в канаве.       Каждое слово, изменение интонации и поведения всё равно, что тонкая острая игла, болезненно колющая в сердце. Лю Цингэ с трудом отличал зов разгорячённого тела от своих желаний. Шэнь Цинцю напоминал змея, овившегося вокруг его шеи и медленно забирающего жизнь.       Уйти… сбежать… оставить… ведь всё это манипуляция, спектакль, который Шэнь Цинцю разыграл для него, чтобы привязать к себе. Он признался в этом и не скрывал злого умысла. Был честен. Он не испытывал никаких добрых чувств к Лю Цингэ, и чтобы сохранить честь и достоинство, последний должен уйти.       Сделать шаг. И он сделал. Но не в сторону двери, а вперёд, затем ещё и ещё, пока не прижался грудью к спине Шэнь Цинцю, накрывая его руку своей и отводя от курительной трубки.       — Полагаю, это… м!       Шэнь Цинцю не успел завершить мысль, оказавшись в капкане рук. Обхватив его стройное тело и прижав к столу, тем самым лишая любых путей к отступлению, Лю Цингэ зарылся лицом в сгиб его шеи, шумно вдыхая аромат волос и кожи. Под одеждой всё горело, Лю Цингэ тяжело дышал и всё крепче сдавливал Шэнь Цинцю в своих объятиях, прижимаясь плотнее к его ягодицам.       Этот дурман не унимался, лишь разгорался сильнее, и Лю Цингэ как никогда раньше подступил к краю, за которым лежало поражение. Он чувствовал, как напрягся Шэнь Цинцю от его прикосновений, словно через силу заставляя себя пойти на такой шаг. Каким бы подлым и злым человеком ни был лорд пика Цинцзин, Лю Цингэ не желал вредить и пугать его.       — Шэнь Цинцю… — пробормотал он, прижавшись губами к выглянувшему из-под волос уху. — К твоему сожалению, этот лорд уделял куда больше времени духовным практикам, а не любовным утехам. Так что, если не хочешь, чтобы я покалечил тебя, постарайся поменьше злить меня.       На мгновение застыв и словно протрезвев от услышанных слов, Шэнь Цинцю тихо засмеялся.       — Как хорошо, что твой первый раз будет с опытным любовником. А то предложил бы так погулять прекрасной деве под луной, а потом бы опозорился и стал всеобщим посмешищем с пика Байчжань.       Замечание обожгло Лю Цингэ, побудив потерять самообладание и, отстранившись, рывком развернуть к себе Шэнь Цинцю. Вновь прижав его к столу, он злобно посмотрел на Шэнь Цинцю сверху вниз. Пламя свечи задрожало, отчего тени контрастнее подчеркнули надменное выражение лица Шэнь Цинцю.       Злость накатила обжигающей волной, побуждая Лю Цингэ позабыть о сдержанности и прильнуть к чужим губам в грубом требовательном поцелуе. Придерживая Шэнь Цинцю левой рукой за поясницу и не давая ему отстраниться, правой рукой он накрыл его затылок, полностью окружив своей властью. Ещё никогда Лю Цингэ не испытывал столь острой необходимости, перерастающей в дурманящую потребность обладать кем-то.       Держать его в своих объятиях, ощущать тепло и изгибы тела сквозь тонкую ткань одежды, которая сильнее разжигала аппетит. Целовать чужие губы, а затем пропускать момент и приоткрывать свои, ощущая чужой язык во рту. Это мокрое мягкое прикосновение должно было вызывать омерзение, однако, напротив, оно лишь крепче запутывало в сетях неосязаемого порока.       Лю Цингэ действительно ничего не смыслил в любовных утехах, он лишь в общих чертах представлял близость двух людей, и следовал желанию своего тела. Вся его природа альфы кричала о том, чтобы отмахнуться от чужих манипуляций и взять контроль над ситуацией. Но то, как откликнулся на поцелуй Шэнь Цинцю, как развратно переплетал их языки и попутно оплетал своими руками, будоражило.       Накрутив его хвост на кулак, Шэнь Цинцю потянул назад, заставив Лю Цингэ разорвать поцелуй. Не оставшись в долгу, тот грубо стянул волосы на затылке Шэнь Цинцю.       — На кровать, — рыкнул Шэнь Цинцю.       Лю Цингэ медленно втянул воздух через нос, улавливая стойкий аромат феромонов. Подходящий гон делал его крайне чувствительным к запахам, а тот факт, что Шэнь Цинцю смел столь требовательно помыкать им, воспламенило недовольство. Во взгляде промелькнули недобрые искры.       Отстранившись от Шэнь Цинцю и побудив отпустить волосы, убранные в хвост, Лю Цингэ схватил его за плечи и толкнул на кровать. Удивлённо воскликнув, тот завалился на смятое одеяло, а когда попытался сесть, халат предательски сполз с плеча.       — Чёртов варвар, а, ну, стой!       Лю Цингэ его не послушал, он даже не снял обувь и забрался на Шэнь Цинцю, перехватив мешающиеся руки и прижав их над его головой. Брыкаясь и сквернословя, Шэнь Цинцю тщетно пытался высвободиться, а когда Лю Цингэ навалился на него, тот оказался в безвыходном положении.       Чужие губы манили, словно источник живительной влаги посреди пустыни. Лю Цингэ казалось, что если он не изопьёт этой манящей мягкости и страсти, погибнет от сжигающей жажды. Оторвавшись от губ, он принялся целовать щёки и спускался к шее, чья молочная гладь так и манила оставить на ней след от зубов. Аккуратно прикусывая тонкую кожу и посасывая её, вдыхая терпкий запах, Лю Цингэ всё сильнее растворялся в кипящем желании.       Он задыхался. Он чувствовал себя хищником, готовым разорвать пойманную добычу, задушить её в своих объятиях и не отпускать, пока она не испустит дух. Эта ассоциация вкупе с нахлынувшим головокружением отозвалась в его сердце уколом ужаса. Во время гона Лю Цингэ переживал страшные мучения собственной плоти, медитации не всегда помогали, да и самоудовлетворение спасало ненадолго. Но сейчас, на физическом уровне почувствовав, что решение проблемы и лекарство от недуга находилось в его власти, ему снесло голову.       Медленно отстранившись от Шэнь Цинцю, Лю Цингэ даже не знал, чего испугался сильнее — своего поведения или возможности увидеть отвращение в чужих глазах. Он старался выглядеть сдержанным, но как только столкнулся с молчаливым осуждением в чужих глазах, непроизвольно разжал пальцы и выпрямился.       — Извини, — произнёс Лю Цингэ, осев на бёдрах Шэнь Цинцю и отвернувшись. — Я…       — Слезь. И сними обувь ради приличия.       Он даже не снял обувь. Ужас. Дожили.       Пристыженный, но отчаянно старающийся этого не показывать, Лю Цингэ сел на край кровати и с чересчур кричащей медлительностью стянул с себя сапоги.       — А теперь встань и разденься, — велел Шэнь Цинцю. — Смотри перед собой.       Он не стал спорить. Вот только Лю Цингэ даже не знал, чего желал сильнее: растянуть процесс или же как можно скорее избавиться от одежды. Он чувствовал себя очень странно, затылком ощущая пристальный взгляд Шэнь Цинцю. Ему нечего было стыдиться, ведь они оба мужчины, но имелось что-то неправильное в происходящем, в том, как сложилась ситуация.       Стянув нательную рубашку, да так и застыв с ней в руках, Лю Цингэ задумался. Конечно, он ничего не смыслил в любовных утехах, однако имел хоть какое-то представление о людях, которые желали разделить друг с другом близость. Чистые и искренние отношение предполагали открытость и лёгкость. Даже в том странном любовном романе, который читала Лю Минъянь, отношения описывались как нечто возвышенное и красивое.       Реальность же пачкала ожидания подобно липкой холодной грязи. Мало того, что он готовился разделить ложе с мужчиной, так ещё и не любил его, а просто желал удовлетворить потребность плоти.       — Хватит стоять столбом. Снимай штаны и ложись.       Прикрыв глаза, Лю Цингэ устало выдохнул.       — Ты что, передумал?       — Нет.       — Тогда в чём дело?       — Ни в чём, — вновь тяжело вздохнул Лю Цингэ, отбрасывая рубашку и снимая штаны.       Не глядя на Шэнь Цинцю, он забрался на кровать и просто лёг, уставившись потерянным взглядом в потолок. Он чувствовал себя крайне неуютно и отвратительно из-за сильного возбуждения, оказавшись не в силах обуздать себя.       Лёгкое прикосновение к животу заставило Лю Цингэ нервно перевести дыхание. Опустив взгляд, он обнаружил, как Шэнь Цинцю, подсев рядом и обернувшись к нему лицом, кончиком среднего пальца принялся выводить невидимые линии. Скользя по рельефу пресса, он повёл руку выше, очертив грудь и остановившись у ключиц.       — У Бога войны воистину прекрасное тело. Чего ты так смущаешься?       Остро отреагировав на слова о смущении, Лю Цингэ метнул в Шэнь Цинцю колючий взгляд, собираясь предостеречь его, но так и застыл, поражённый открывшимся видом. Шэнь Цинцю сидел, чуть согнув ноги, с распахнутым халатом, и уже ничто не скрывало его наготу. Точнее, он разместился в такой позе, которая дразнила своей эротичностью. На стройное тело падали контрастные тени, бледная кожа в полумраке выглядела идеальным нефритом, к которому так и хотелось прикоснуться.       Отринув стыд, Лю Цингэ разглядывал Шэнь Цинцю и испытывал возрастающую волну жара, стремительно растекающуюся по жилам. Он приподнялся, а затем перехватил чужую руку, желающую толкнуть его в грудь и вернуть на место. Сжимая непривычно тонкое, но крепкое мужское запястье, Лю Цингэ неотрывно смотрел на Шэнь Цинцю, как и тот буравил его предостерегающим взглядом.       Медленно заняв сидячее положение, Лю Цингэ оказался в опасной близости от Шэнь Цинцю. Продолжая держать лорда пика Цинцзин, он опустил его ладонь на свою грудь, там, где под тяжёлым дыханием быстро билось сердце.       Лю Цингэ потянулся к лицу Шэнь Цинцю и, накрыв щёку ладонью, поцеловал его. Он делал это медленно, вкушал каждое прикосновение, словно испивая священный нектар из живительного источника. Безумие кружило голову, и в то же время Лю Цингэ удалось обуздать свой пыл. Ведь никто не отнимет у него Шэнь Цинцю, он останется с ним. Хотя бы на эту ночь.       Мягкое давление на грудь обратилось сильным толчком, вернувшим Лю Цингэ в лежачее положение. И в следующий миг на него сверху взобрался Шэнь Цинцю. Открывшийся вид заставил Лю Цингэ почувствовать, как в паху потяжелело от новой волны возбуждения. Накрыв чужие бёдра ладонями, он нетерпеливо сжал их, с вызовом посмотрев на Шэнь Цинцю. Огладив его стройные и крепкие ноги, Лю Цингэ скользнул взглядом к чужому члену, находящемуся в эрегированном состоянии.       Надавив на бёдра Шэнь Цинцю, он заставил того осесть на себя. Как только тот разместился у него на животе, Лю Цингэ почувствовал отчётливое прикосновение тёплой и очень влажной кожи к своему торсу.       Он шумно вздохнул и поднял взгляд, обнаружив, что Шэнь Цинцю взирал на него с завидным спокойствием и лёгкой надменностью.       Раздражало… и одновременно так возбуждало.       — Лежи и не двигайся, — небрежно произнёс Шэнь Цинцю, снимая с плеч халат и отбрасывая в сторону. — Я всё сделаю сам.       Приподнявшись на коленях и потянувшись назад, Шэнь Цинцю завёл руку за спину, обхватив тёплыми пальцами член Лю Цингэ. От столь неожиданного прикосновения Лю Цингэ невольно растерялся, и пусть он испытал удовлетворение, от одной мысли, что он овладеет чужим телом, стало немного боязно и нервозно.       — Подожди, — попросил он. На удивление, тот остановился. — А тебя не надо… подготовить? Хоть у тебя и другое тело, это ведь может быть больно.       Слегка изогнув бровь, Шэнь Цинцю не то с недоумением, не то с усталостью произнёс:       — Какой заботливый. Я уже подготовился. Ждал достаточно долго, чтобы подготовиться очень хорошо.       В его словах звучало откровенное недовольство, на которое Лю Цингэ едва ли обратил внимание из-за смысла предложения. Получалось, Шэнь Цинцю изначально ждал только его, и никого другого, и ждал для того, чтобы…       Лю Цингэ не успел понять, как правильно следовало отреагировать на столь неоднозначное заявление. Обхватив его член, Шэнь Цинцю направил его в себя, заставив Лю Цингэ затаить дыхание от невероятно приятного и острого ощущения. Тугие мышцы медленно сжимали его орган горячей влажной плотью. Он чувствовал, как тело Шэнь Цинцю сопротивлялось ему, несмотря на подготовку. Глубоко вздыхая и кусая нижнюю губу, Шэнь Цинцю опёрся о грудь Лю Цингэ, а второй рукой придерживал его член, пока широкая набухшая головка не погрузилась в его тело.       — Шэнь…       — Заткнись, — шикнул на него Шэнь Цинцю, нахмурившись.       Лю Цингэ и сам невольно свёл брови к переносице от того, как сильно Шэнь Цинцю сжимал его. Это лишь разогревало возбуждение, подстрекая отбросить сдержанность и, обхватив партнёра, насадить его на член как можно глубже. Чувствовать пульсацию чужой плоти, близость разгорячённого тела и наблюдать за подёрнутым румянцем лицом, обретающим беспомощное умоляющее выражение, оказалось невыносимо.       Невыносимо приятно и желанно. Вот только…       — Шэнь Цинцю, ты меня-то пожалей, — обратился к нему хрипящем шёпотом Лю Цингэ.       Шэнь Цинцю остановился и с подозрением, в котором крылся упрёк, глянул на Лю Цингэ.       — Ты слишком сильно меня сжимаешь. И рукой тоже. Ложись на кровать.       — Нет.       — Просто ляг.       — Нет, — приподнявшись и позволив Лю Цингэ выскользнуть из его нутра, обозлённо шикнул Шэнь Цинцю. — Нужно просто лучше подготовиться, вот и всё.       — Хватит.       — Чего хватит?!       Поддавшись встречной злости, Лю Цингэ сбросил с себя Шэнь Цинцю и навалился на него, придавливая к кровати. Тот в свою очередь начал брыкаться подобно ослеплённому страхом зверю, извиваться и пинаться, рыча и ругаясь.       — Да успокойся ты, я тебя не трону!       — Слезь с меня, ты, животное! Свали! Не смей меня трогать!!!       — Шэнь Цинцю, — приподнявшись и собираясь встряхнуть того за плечи, Лю Цингэ едва успел поднять голову, как ему в лицо прилетела жгучая пощёчина.       В комнате опустилось молчание, прерываемое тяжёлым дыханием Шэнь Цинцю.       Лю Цингэ не столько разозлился, сколько удивился рукоприкладству, одарив любовника негодующим взглядом. Он наблюдал колючее отрицание происходящего в его глазах, настороженность и определённую долю страха. Но он не понимал, отчего Шэнь Цинцю так резко переменился в настроении.       — Зачем психовать, если не получается? — в недоумении спросил Лю Цингэ. Шэнь Цинцю фыркнул и отвернулся. — И это я ещё тут неопытный, да?       — Не говори того, чего не понимаешь.       — Так объясни.       — Я и так сказал тебе слишком много, — пробормотал Шэнь Цинцю, скривив губы. — Просто оставь на мне метку и поимей. Что, так сложно?       — Зачем ты причиняешь себе боль?       — Пф, это ещё не боль, — нахмурился Шэнь Цинцю, и, сообразив, что в очередной раз не уследил за языком, притянул к себе Лю Цингэ и стал целовать.       Сбитый с толку поведением Шэнь Цинцю, Лю Цингэ попытался осторожно отстраниться, но чужие руки так крепко впились в его плечи, что он не рискнул вырываться. Теряясь в догадках, что же сделать дальше, Лю Цингэ почувствовал, как Шэнь Цинцю, извернувшись, обхватил его ногами и притянул к себе.       От соприкосновения с горячим гибким телом реакция не заставила себя долго ждать. Поддавшись порыву, Лю Цингэ навалился и прижал Шэнь Цинцю к кровати, прогнувшись в спине и потеревшись о его живот влажным членом. Разорвав поцелуй, он не нашёл в себе силы далеко отстраниться, храня вкус чужих губ у себя на языке. Тяжело дыша и практически не находя в себе сил для того, чтобы перестать ёрзать, Лю Цингэ заглянул в глаза Шэнь Цинцю и увидел в них лишь пустоту, подёрнутую туманом вожделения.       — Используй это тело, чтобы удовлетворить себя, — прошептал Шэнь Цинцю, скинув с него ноги и расставив их пошире. — Сделай это. Нежно или жёстко — плевать. Как хочешь.       — Зачем тебе это? — всё никак не понимал Лю Цингэ.       — Я уже всё сказал. — Скользнув ладонями по чужим рёбрам, обхватывая крепкую мускулистую спину и проведя ими до поясницы, Шэнь Цинцю надавил на Лю Цингэ. Тот рефлекторно сполз чуть ниже, ткнувшись членом меж расставленных ягодиц, обильно испачканных смазкой. — Словам — нет веры. Я предпочитаю действовать наверняка. Даже если твой разум будет в сомнениях, твоё тело будет принадлежать мне. Запомни мой запах. Прочувствую моё тепло изнутри. Повяжи меня. Это всё, что от тебя требуется.       Шэнь Цинцю играл на слабостях его тела, которое начинало ломить от нехватки сексуальной разрядки. Запах омеги кружил голову до того, что перед глазами начали плясать пятна. Но хуже всего оказалось грязное отвратительное чувство использования. Лю Цингэ наивно полагал, что Шэнь Цинцю постепенно проникался к нему доверием и находил в себе силы хоть как-то бороться со своими внутренними демонами. Ведь несмотря на все противоречия и ссоры, Лю Цингэ относился к нему так, как относился, ничего не утаивая и не обманывая. Но даже этого оказалось недостаточно, чтобы тот поверил в искренность его слов и действий.       Ему не нужен Лю Цингэ, как друг или соратник. Ему нужна преданная глупая псина, которая убьёт любого, на кого покажет рука хозяина. Это то, чего он действительно хочет?       Подавив так невовремя появившуюся обиду тяжёлым вздохом, Лю Цингэ уткнулся в шею Шэнь Цинцю. Оставив на тонкой коже лёгкий, почти извиняющийся поцелуй, он отполз ниже и пристроился ко входу любовника.       — Я постараюсь быть аккуратным.       — Просто делай.       Даже в лежачем положении Шэнь Цинцю оставался зажатым и напряжённым, едва ли позволяя проникнуть в себя, поэтому Лю Цингэ пришлось отвлекать его поцелуями. Он понимал, что если начнёт шептать утешительные слова или осыпать Шэнь Цинцю комплементами, как делал главный герой той странной книжки, его, скорее, просто убьют и сделают удобрением для бамбука. Но поцелуи и поглаживания вкупе с тем, как Лю Цингэ надавливал членом на задний проход Шэнь Цинцю и постепенно проникал всё глубже, возымели успех.       Стоило головке полностью оказаться внутри влажной горячей плоти, Шэнь Цинцю шумно задышал и от каждого движения Лю Цингэ вздрагивал, издавая тихое мычание. Лю Цингэ старался действовать аккуратно, насколько позволяла выдержка. Ему до безумия хотелось ускорить темп и начать вбиваться в тугое нутро, кусать нефритовую кожу и слушать стоны Шэнь Цинцю.       Когда тугие мышцы перестали обхватывать его так сильно, Лю Цингэ немного сместил положение и, подхватив Шэнь Цинцю под ягодицы, уткнулся лбом в кровать рядом с его головой. Ускорив темп толчков, ощущая, как из-за естественной смазки движения стали легче, а их тела начали издавать влажные пошлые звуки, Лю Цингэ удовлетворённо выдохнул. Шэнь Цинцю быстро и рвано вздыхал, то и дело перехватывая звуки, напоминающие предательские стоны, готовые вырваться из горла.       Это чувство оказалось не с чем сравнить. Внизу всё горело, чужое тело заставляло закипать кровь в жилах, запах омеги и раскуренного афродизиака туманил разум. Тело под ним то трепетало, то сжималось, то расслаблялось, позволяя зайти глубже.       Лю Цингэ действовал интуитивно, в какие-то моменты, когда он менял угол проникновения и корректировал позу, Шэнь Цинцю не сильно вздыхал и реагировал. Но когда он чуть приподнялся, чтобы понаблюдать за любовником, и толкнулся в него, тот неожиданно вздрогнул и не сумел удержать не то кроткий вскрик, не то приглушённый стон.       Остановившись и подумав, что сделал Шэнь Цинцю больно, Лю Цингэ отметил, как тот нервно оглянулся на него, а затем отвернулся, пряча раскрасневшиеся щёки. Он выглядел пристыженным, чувствующим отвращение к себе, отчего Лю Цингэ повторил движение, отметив, что Шэнь Цинцю прикусил нижнюю губу, стараясь не издавать звуки. Трудно было понять, что означала эта реакция, но то, как подрагивали его бёдра, как отчаянно он сдерживал стоны и избегал смотреть на любовника, озадачило Лю Цингэ.       «Ему приятно, когда я делаю так. Но… ему не нравится. Не хочет, чтобы нравилось».       С этой мыслью в душе Лю Цингэ вспыхнула пакостность, поэтому он принялся наращивать темп толчков, с удовольствием наблюдая, как Шэнь Цинцю начал трястись под ним и извиваться. Не удержавшись и навалившись на него, Лю Цингэ стал входить, полностью погружая в Шэнь Цинцю свой член. Шлепки липкой от пота кожи разносились по хижине вместе со скрипом кровати и вознёй на простынях. Тяжёлые вздохи, в которых всё чётче слышались низкие стоны удовольствия, подчёркивались шумным дыханием лорда пика Цинцзин. Горячая плоть скользила с хлюпающим звуком в чужое нутро, купаясь в смазке.       Это ощущение оказалось ни с чем несравнимо. Горящее от подступающего гона и запаха возбуждённого омеги тело готовилось взорваться от переизбытка сил и желания. Лю Цингэ отчаянно старался сдерживаться, чтобы не обратиться похотливым безмозглым животным. Но это оказался его первый акт соития, чувства обострились из-за гормонов, а сердце пылало из-за злости на Шэнь Цинцю.       Он ненавидел этого человека! Ненавидел за чёрствое сердце и лживые слова, за двуличность и грубость. Он ненавидел его так, что отчаянно желал разорвать на части, вытрахать всё гадство и эгоизм! Чтобы тот если не перестал быть такой сволочью, то хотя бы молил о пощаде!       К счастью, первая волна облегчения настигла его гораздо раньше искреннего желания расправиться с Шэнь Цинцю. От сковавшего тело напряжения Лю Цингэ вдавил Шэнь Цинцю в кровать, крепко, почти до синяков сжимая его плечи. Спазмы пробили всё тело, хотелось не просто обнять своего любовника, а сдавить в объятиях до хруста костей. Нахлынувшая волна неописуемого удовольствия напрочь затуманила сознание. Удовлетворённо замычав, Лю Цингэ толкнулся несколько раз в Шэнь Цинцю, который вдруг задрожал под ним и задёргался, словно в припадке.       Из его горла вырвался предательский, такой прекрасный и высокий стон.       Но насладиться его звучанием Лю Цингэ не успел, почувствовав резкую и острую вспышку боли, обжёгшую место между плечом и шеей. Закричав, Лю Цингэ рефлекторно схватил Шэнь Цинцю за волосы, пытаясь отодрать от себя, но тот вцепился в него зубами, словно клещ. Поддавшись нахлынувшей злости, Лю Цингэ в слепом бездумном порыве укусил его в ответ.       От неожиданности Шэнь Цинцю моментально отпустил его и, опешив, крикнул ему прямо в ухо:       — Нет! Не на шее же, идиот!!!       Лю Цингэ его не слушал. Отчего-то, укусив разгорячённое тело, он ощутил столь острый прилив эндорфинов, что не захотел уже отпускать Шэнь Цинцю. Сдавливая челюсти на тонкой шее, оставляя глубокие следы на бледной коже, он чувствовал приятную пульсирующую тяжесть внизу живота, как подёргивался его член внутри Шэнь Цинцю. Он не только излился в него, но и постепенно ощущал, как становилось тесно в горячей упругости чужого тела.       Стук сердца стоял в ушах, ощущался в горле и животе. Грубо сдавливая Шэнь Цинцю в подобии объятий — или, скорее, в зверином захвате, — Лю Цингэ медленно размыкал челюсти, по мере того как успокаивалось его сердце. Он отчётливо ощущал, как щипало спину от царапин, оставленных ногтями, как изнывал след укуса, с которого по бледной коже скатилась пара капель крови.       Чуть отпрянув и опустив взгляд, пытаясь осмотреть рану, Лю Цингэ стёр подушечками пальцев алые бусины влаги и недовольно посмотрел на Шэнь Цинцю.       — Ты зачем кусаешься?..       Лёгкий, даже какой-то по-детски нерешительный шлепок ладонью по щеке вынудил Лю Цингэ аж протрезветь от нахлынувшей эйфории. Но необходимость высказать недовольство застряла поперёк горла, когда он посмотрел на Шэнь Цинцю. Его раскрасневшееся возмущённое лицо с лёгкими алыми пятнами на губах выглядело очень вызывающе и мило. Лю Цингэ и не подумал бы, что для лорда пика Цинцзин в принципе когда-нибудь подошло слово «мило».       — Ты совсем с головой не дружишь, животное? — нахмурившись, ровным тоном поинтересовался Шэнь Цинцю.       Лю Цингэ в недоумении изогнул бровь.       — Зачем ты оставил метку прямо на шее? Я, конечно, знал, что ты идиот, но не до такой же степени!       Похоже, его серьёзно разозлил и даже смутил этот факт.       — Метка?       Вопрос прозвучал столь нелепо, что даже не понимая, в чём проблема, Лю Цингэ почувствовал себя крайне глупо. Прочистив горло, он недовольно фыркнул и постарался хоть как-то выкарабкаться из ситуации:       — А сам-то… укусил до крови. Кто из нас животное?       — Я оставил метку в месте, которое не будет видно. А ты? Прямо на виду! Она прямо так и кричит — смотрите на меня все! — накрыв повреждённый участок шеи рукой, Шэнь Цинцю отвернулся и язвительно уточнил: — Как я это спрячу? От метки всегда остаётся след. Ох… ты ещё глупее, чем я думал.       От метки остаётся след. Точно, Помощник вроде бы когда-то об этом рассказывал Лю Цингэ, но в ту пору эта информация не укрепилась в его голове. Значит, теперь Шэнь Цинцю будет ходить с его меткой, и если её хорошенько не спрятать за шарфом или воротом, то каждый сможет это увидеть. Отчего-то эта мысль осела приятным теплом на душе Лю Цингэ.       В спокойствии рассматривая Шэнь Цинцю, блуждая взглядом по изгибам его тела и чертам лица, Лю Цингэ тихо хмыкнул. Склонившись к его шее и прикоснувшись к ней губами, он шумно вдохнул запах волос и кожи, а затем произнёс с непоколебимой уверенностью:       — Останется и останется. Кто посмеет роптать, тому язык вырву. Посмеют косо смотреть — лишу глаз. Какая тебе разница? Сам же просил оставить метку. Ты не уточнял, где.       Лю Цингэ надеялся, что его слова прозвучали достаточно убедительно и спокойно, потому что он склонился не только ради того, чтобы поцеловать оставленный укус. Он словно прятался от пристального взгляда Шэнь Цинцю. Прятался, и в то же время стремился утонуть, в неожиданно нахлынувшем спокойствии и облегчении, которое накрыло его тело. Лю Цингэ не хотел шевелиться и подниматься, его член всё ещё находился внутри Шэнь Цинцю и пульсировал. Подобного наслаждения и предательского облегчения Лю Цингэ не испытывал, наверное, никогда.       Это манило. Это пугало. Он не знал, чего ожидать дальше, и как бы привлекателен ни был дурман чужой близости, Лю Цингэ приказал себе собраться. Но стоило ему попытаться отстраниться, как тугое кольцо мышц сдавило его сильнее, а собственная разбухшая плоть плотно укрепилась в чужом нутре.       Зашипев, Шэнь Цинцю схватил его за плечи, не давая отстраниться, и недовольно шикнул:       — Ты что делаешь?       Их взгляды встретились. И, пожалуй, в следующий момент Лю Цингэ почувствовал за окутавшей его эйфорией нахлынувшую волну стыда, от которой загорелись щёки. Он сразу сообразил, что делал что-то неправильно, однако не мог понять, что.       — О, да ради всего святого! — закатив глаза, откинулся на кровать Шэнь Цинцю, сердито зыркнув на любовника. — Ты вообще ничего не знаешь об особенности своего тела или что?       — Ну.       — Ты повязал меня. Да и то, я чувствую, что это не полноценная сцепка. Во время гона твой узел станет ещё больше, и тогда… тогда мне придётся терпеть твоё тупое лицо больше часа. Будешь брать меня сзади, я не собираюсь смотреть на твою глупую физиономию.       Что ж… Уточнять, почему сейчас они «сцепились» не в полную меру, Лю Цингэ посчитал излишним. Вероятно, это как-то связано с уровнем гормонов и реакции тела на чужие феромоны. Раньше он не считал нужным разбираться в своей новой физиологии, зато теперь, особенно на фоне язвительных замечаний Шэнь Цинцю, почувствовал себя уязвлённым.       Помощник часто говорил, что Лю Цингэ, как альфа, являлся высшим видом, что, несомненно, грело эго. Но он даже не удосужился понять, в чём именно заключались нюансы. Хотя, зачем, если Лю Цингэ вообще не рассчитывал изначально оказаться в такой ситуации?       Но он оказался. Он обнимал мужчину, которого ненавидел всем сердцем, но почему-то испытывал только приятное удовлетворение и спокойствие. Наблюдая за тем, как тот хмурился и старался изо всех сил показать демонстративное безразличие, Лю Цингэ находил его красивым.       Шэнь Цинцю был красив для него. Красив и ненавистен. Несмотря на обманчивое очарование, Шэнь Цинцю вряд ли скрывал злые намерения. Он не смотрел на Лю Цингэ, но постепенно вернул себе циничное выражение лица, как только спало острое давление вожделения.       От понимания, что угодил в сети жестокого ловца, Лю Цингэ почувствовал уныние, которое выражалось в глубокой задумчивости.       — Как только это пройдёт, я уйду.       — Ты никуда не уйдёшь, — как само собой разумеющееся подметил Шэнь Цинцю, глядя куда-то в сторону с безразличием. — Останешься здесь на всё время гона и будешь использовать это тело.       Признаться, от такого заявления Лю Цингэ опешил.       — Но тебе же…       — Это не обсуждается. Ты останешься.       — По твоему лицу видно, что ты этого не хочешь. А я не хочу…       — Это ты пока не хочешь, — оборвал на полуслове Шэнь Цинцю, наконец, вернув ему внимание. От его холодного взгляда, блестящего опасностью, стало не по себе.       Не удержавшись от вспышки нахлынувшей злости, Лю Цингэ грубо толкнулся, заставив Шэнь Цинцю, скривившись, охнуть и схватиться за его плечи. Проигнорировав предостерегающий дерзкий взгляд, Лю Цингэ наклонился и, застыв в опасной близости от чужого лица, произнёс:       — Не играй со мной. Иначе будешь молить о том, чтобы я оставил тебя и ушёл.       Помедлив мгновение, Шэнь Цинцю придирчиво дёрнул уголками губ в кривой усмешке.       — Ты понятия не имеешь, что это тело вытерпело за всю свою жизнь. Это тело станет твоей зависимостью. И сам ты никуда не уйдёшь от этого лорда. Ни мольбы, ни сила воли не помогут… так что подумай дважды, прежде чем угрожать мне, Бог войны. В противном случае я сведу тебя с ума… мой дорогой шиди.