Демон моего сердца

      Алая аура над головой мага, только что вернувшего связь с сумраком, стремительно нарастала. Маркус испытал мгновенное желание добраться до него и что-нибудь сделать. Алексер, превратившийся в демона, означал сразу три крайне нежелательных события. Во-первых, в зале посреди кучи народа появился бы демон, и вряд ли кто-то из Стражей был готов к этому. Во-вторых, это означало полный крах эксперимента по возвращению усмирённых. Каким бы рисковым ни был Рамар, даже он не дал бы добро на вторую попытку. И в конце концов, это означало бы стопроцентную полную смерть самого Алексера, потому что если кто-то ещё брался оспаривать, можно ли изгнать демона из одержимого, все знали, что вернуть в обычное состояние мага, преобратившегося в демона, было абсолютно невозможно.       Маркус принялся проталкиваться к Алексеру, но как на зло, похоже, эмоциональное представление только раззадорило зевак, их ряды стали плотнее, и никто не хотел уступать место вновьприбывшему.       Когда же наконец, чертыхаясь и ругаясь, в основном по эстерски, Маркус снова выбрался на линию обзора, то замер, слегка отвесив челюсть.       Робер, несмотря на весь свой стражницкий опыт, едва ли понял, что происходило. Он смотрел на Алексера вытяувшись так, как будто хотел просочиться сквозь преграждавшие ему дорогу копья. Недалеко от него ушёл и Рамар, который всё ещё сидел на своём временном троне красиво сложив руки перед грудью, и как будто бы просто ждал.       Эшран стоял по правую руку от него и хмурился, что могло означать что угодно, вплоть до готовности выхватить меч и зарубить обоих пленников.       И среди этой молчаливой сцены тем, кто первым добрался до Алексера, оказался… Сабитариус. И это, что б его, тоже могло означать что угодно! Вплоть до желания утроить количество демонов и перебить всех, находившихся в зале, для призыва Лжедевы.       Сабитариус остановился в полушаге перед Алексером, загораживая ему обзор на Робера, и что-то медленно говорил.       К своему удивлению неспособный шелохнуться Маркус увидел, как алая аура начинает пульсировать, но… медленно тухнет.       Что бы ни говорил Сабитариус, он явно знал подход к готовым в буквальном смысле слова взорваться магам.       — Иногда от папы может быть толк, — шумно выдохнул Навир где-то совсем рядом. —       Когда речь идёт о слишком восприимчивых магах. Возможно, в следующий раз я с ним поздороваюсь…       — Даже знать не хочу, на что ты намекаешь, — устало отозвался Маркус. Адреналин покинул его тело и ему вдруг ужасно захотелось добраться до горизонтальной поверхности и уснуть.       Пока Сабитариус говорил, стражи тоже расслабились и ослабили хватку на древках, так что Роберу уже не составило труда оттолкнуть их в сторону.       Алая аура над головой Алексера почти погасла, когда красный командор наконец добрался до него и без всяких слов обнял. Он обхватил Алексера так, как будто тот мог в любое мгновение рассыпаться в прах, и это было слишком близко к истине. Его большая, кое-где уже просвечивающая алым рука принялась гладить мага по волосам. Стражники, опомнившись, попытались схватить его за руки, но Эшран шагнул к ним и твёрдо удержал на месте. Он, как и все в зале, смотрел только на вражеского командора и его усмирённого.       Алексер медленно успокаивался, но теперь Маркус заметил на его глазах слёзы. Он шумно выдохнул, а потом услышал покашливание Рамара.       Медленно, откровенно нехотя, Робер отстранился от Алексера и несколько долгих секунд просто смотрел ему в глаза. Потом повернулся и пошёл на своё место перед троном Святого.       Маркус с Навиром только теперь смогли добраться до Алексера и встали по обе руки от него.       — Он сказал, что так нужно… — прошептал Алексер, не отрывая взгляда от Робера. — Он сказал, что хочет, чтобы его судили. Хочет получить приговор.       Маркус только вздохнул.       — Робер де Шавон, отставной сержант ныне почти распавшегося Ордена Стражей, командир войска Стражей отступников, причастный к заражению мирного населения       Снежных Рудников…       Он помолчал, видимо, подбирая слова.       — Все мы исполняем свой долг. Если, конечно, в нас есть хоть капля представлений о долге. Иногда одних из нас долг зовёт к свету, но других — к тьме.       Он снова помолчал.       — Я признаю ваше желание обеспечить приют отставным рыцарям и реформировать орден, многократно уличённый в злоупотреблениях. Однако ни я, ни мои люди, не смогут простить и забыть гибель сотен людей, также выполнявших свой долг в борьбе против Лжедевы, чьи планы, насколько нам известно, грозят гибелью всему населению материка. Я так же не могу взять на себя смелость оправдывать ваши поступки в Снежных Горах.       Он сделал паузу.       — Вы пришли к нам с повинной добровольно, объясняя это своим нежеланием и дальше губить мужчин и женщин, доверивших вам свои жизни. Вы никак не оценили поступки Девы в отношении вашей армии, н как мне кажется, они сыграли роль в вашем решении. Я смею надеяться, что вы больше не являетесь её верным приверженцем.       — Я никогда им не был, — тихо отозвался Робер. — Но я также не буду пачкать грязью имя той, за кем шёл по доброй воле.       Рамар кивнул.       — Ваше положение тяжело и помимо моего приговора, — мягче и менее формально продолжил Рамар. — Мы не можем обещать вам лекарств от Красной Пыли, хотя видим в этом одну из приоритетных целей наших исследований. Мы будем над этим работать, и чем больше ваших людей согласятся с нами сотрудничать, тем больше наши шансы. Что же касается вас…       Он вздохнул, предчувствую реакцию зрителей, и заранее с ней смирившись.       — Я считаю, ваш долг — искупить свою вину делом, а не кровью. Крови пролито уже достаточно. Ваш соратник Алексер волен покинуть крепость или остаться в рядах Братства. Но вы приговариваетесь к пожизненной службе под руководством командора Доримуса.       Зал взвыл. Недовольства было куда больше, чем радости, только Эшран выдохнул с облегчением у него за плечом. Но Рамар продолжил, перекрывая шум:       — Пусть ваш военный талант и знания послужат на благо правого дела.