Демон моего сердца

      Робер очнулся на полу камеры на третий день своего заключения. Он вообще не ожидал, что очнётся. Забавно, как часто он об этом думал. Он не ждал, что выживет после того, как потерял работу в городской страже, а его источник денег и жилья опустел так же, как последний пузырёк с эликсиром. Он не ожидал — и не хотел — просыпаться, когда ломка впилась когтями в его кости, и он лежал, свернувшись калачиком, под лестницей в доках Гавани и молился о смерти, чтобы избавиться от этой боли. Робер не ожидал, что выживет в битве за Гавань, когда рыцарь-командор Астарта поддалась красному эликсиру и собственному безумию. Он видел, как его люди сами падали в бездну Красного Эликсира, превращаясь в кристаллических чудовищ лишённых разума и человечности, и терпеливо ждал своей очереди, того дня, когда он проснётся и обнаружит осколки Пыли там, где были его пальцы, или сияние на своём позвоночнике.       Никто из Красных Рыцарей не ожидал, что выживет в войне, каждый был готов пролить свою кровь за дело новой богини. И когда это провалилось, полностью и бесповоротно провалилось, и Эшран Доримус смотрел на него сверху вниз, когда с него сорвали его сделанные из Пыли доспехи, последний подарок Алексера, Робер ожидал — наконец — встретить свой конец.       А потом проснулся. Снова. И Робер не в первый раз задумался, не хочет ли Создатель или кто-то ещё, кто может быть или не быть по другую сторону, просто отказать ему в возможности пройти через эти врата. Даже полное небытие, так далёкое от Света Создателя, было бы лучше этого.       Всё болело. Он не чувствовал такой боли уже добрую сотню лет. Доспехи, которые Алексер зачаровал для него, искусно инкрустированные красными кристалами, минералом, сотканным из чистой магии, позволяли ему неделями идти без остановки, давали ему силу двадцати человек. Ничто не могло его остановить. Когда этот проклятый самозванный Святой и его пособник Доримус приказали снять их с него, это было всё равно что вырвать трость у калеки и швырнуть её на землю. Он едва добрался до темницы тогда, и оставшись в одиночестве тут же рухнул на землю, дрожа. Он лежал так, пока не вспыхнула ярость, порождённая красной Пылью в его костях, и он не закричал, проклиная то, что пришёл к ним и мечтая о том, чтобы его рыцари убили их всех.       Это была бесполезная вспышка. Решётки камеры под его же крепостью уже закрылись за ним. Но ему уже нечего было терять. Последние из тех, кого он хотел спасти — Вистан, Анника, Грант — все, кого он привёл из Гавани были уничтожены силами Рамара. Один за другим они падали, его рыцари, которые беспрекословно следовали за ним до конца, были уничтожены у него на глазах. Как и всё остальное, к чему он прикасался, всё превращалось в пепел на его руках.       Боль от ран мешалась с болью от того, что песня Пыли угасала в его крови, от потери его людей… От потери Алексера. Боль пригвоздила его к полу камеры, хотя в нескольких шагах от него стояла металлическая койка. Он прислонил голову к холодному камню, и его разум блаженно опустел.         Этой технике он научился много лет назад в Гавани. Даже в казармах Стражей по ночам часто раздавались крики: были кошмары, которые не мог заглушить и сгладить сладкий эликсир. Были вещи, которые нельзя было забыть. И чтобы сохранить рассудок, Робер научился сосредотачиваться на чём-то одном: на дыхании своего соседа по комнате, на собственном сердцебиении, на размеренных шагах патрульного. Это помогало ему сосредоточиться, когда его выбросили на улицы, когда он был измотан и дрожал в доках и прислушивался к мерному шуму волн, бьющихся о корпуса кораблей. В его лагере в Святилище Рока было много такого шума, на который он мог настроиться, когда Красная Пыль не помогала ему успокоиться. Часто он заходил в палатку Алексера ради компании, ради тяжёлого запаха Пыли в воздухе, ради ритмичного и размеренного шипения его склянок, и если он заходил ещё дальше, то слышал ровное и спокойное, как всегда, дыхание Алексера и это успокаивало его.       Камеры здесь были холодными, они располагались глубоко в горах и местами начали разрушаться. Горный воздух со свистом проникал внутрь через зияющие проёмы в стенах крепости. Где-то неподалёку от его камеры был водопад, и Робер потянулся к ему, к этому непрекращающемуся грохоту. Его Стражам нравился холод, они считали заснеженные горы и покрытые льдом плато Северного Каледоса бальзамом для своей покрытой волдырями и кристаллами кожи. Капающая вода часто успокаивала их и помогала уснуть, когда их одолевала жара. Они стремились занять шахты на побережье, чтобы быть ближе к постоянному шуму воды вокруг них и стуку непрекращающегося дождя.       Робер закрыл глаза и позволил мыслям о лицах своих людей, попавших во власть Святого и его последователей, о боли, разрывающей его изнутри, о ломающихся костях и ужасе неизвестности, о своей незавидной участи, улетучиться из его сознания. Он позволил шуму воды, прохладному ветерку пройти сквозь него и смыть всё остальное, пока это не стало всем, что было в этом мире, пока сам Робер не растворился в холодном камне пола камеры и не потерял сознание.       Крепость Сурама, безусловно, была впечатляющим местом — массивные круглые башни с зубчатыми крышами, почти до середины засыпанные снегом.       Маркус чувствовал, как его конечности медленно превращаются в ледышки. Он уже был в подобном месте во время своего безумного путешествия с Эшраном, но та крепость была меньше, располагалась гораздо южнее… И там было не так холодно. Лишённое власти своего основателя и генерала, войско Красных Рыцарей было повержено в считанные часы. Эшран хмурился, подозревая подставу, думая о том, не может ли это быть только часть сил противника. Он более чем полностью застрял с Рамаром в его шатре, перебирая планы и карты, и Маркус на какое-то время оказался целиком предоставлен самому себе.       Таверны в крепости не было — красные рыцари слишком блюли дисциплину. И Маркус решил поискать библиотеку.       Он едва не подпрыгнул на месте, услышав за спиной размеренный тихий голос:       — Куда вы его отвели?       Резко обернулся и выдохнул. Перед ним стоял Алексер. По всем представлениям Маркуса, Алексер должен был сейчас находиться в их главной крепости в горах, в полной безопасности. Но странные обстоятельство быстро складывались в картинку и сердце Маркуса гулко стукнуло, когда он понял, о ком спрашивает его усмирённый.       — В подземелья, — отозвался он. — Что ты?.. Почему ты здесь?       — Рамар приказал доставить его, — подал голос оказавшийся рядом Навир. Его рука заботливо легла на плечо усмирённого и тот принял это как данность. Маркус переводил взгляд с одного на другого. Навир продолжил: — Мне сказали также… что мы можем столкнуться с валаскес в ближайшее время. Что моя помощь может понадобиться, и что…       — И что у них твоя кровь! — возмущенно напомнил Маркус. — Навир, о чём ты думал? Вам обоим лучше помогать нам, оставаясь подальше отсюда.       — И всё-таки мы здесь, — твёрдо сказал Навир, так что Маркусу оставалось только вздохнуть.       — Мне нужно отнести ему эликсир, — сказал Алексер таким тоном, как будто вообще не заметил разговора двух магов. Он посмотрел в сторону, туда, где виднелась низкая дверь в подземелья.       — Мы составим расписание, — пообещал Эшран, подходя к ним. Рамар тоже шёл следом.       — И куда вы хотите поместить Алексера? — снова подал голос Маркус. — Только не говорите, что тоже в темницу. Он хорошо помнил случай, который произошёл с Алексером в их главном замке некоторое время назад. Он так же достаточно узнал от своих учеников о том, как относятся к усмирённым на севере.       — У нас не так много места, — отозвался Рамар, — так что ему придётся спать в одной комнате с Навиром.       Маркус вздохнул, слегка успокоившись. Посмотрел на друга, открыл рот и снова закрыл.       — Я о нём позабочусь, — мягко отозвался тот. — Увидимся позже.       — Кто позаботится о тебе… — пробормотал Маркус очень тихо. Навир выглядел осунувшимся, болезнь как будто снова начинала брать над ним верх. Но тот ничего не ответил, потянув Алексера за плечо, он уже направлялся прочь.       — Зачем это? — резко спросил Маркус, разворачиваясь к Рамару с Эшраном и указывая в сторону уходящих магов.       Эшран жестом попросил его снизить тон, и Маркус удручённо замолк.       — Причины есть, — сказал он. — Помнишь тот том, который мы нашли в крепости инквизиторов?       Маркус помешкал, затем кивнул.       — Мы ни разу не пробовали… — сказал он.       — Верно, ни разу, — согласился Эшран. — Мы до конца не представляем себе всех последствий. Чуть позже мы соберём совет из приближённых магов и обсудим это.       Сайлар считает, что возможность есть. И если мы действительно можем исправить то, что сделали Стражи, то Алексер определённо тот, с кого стоит начать.       — Привет, — сказал Робер, когда Алексер подошёл к камерам. И сглотнул. — Как дела?       Он не ожидал, что ему позволят увидеться с Алексером. По крайней мере, так просто. Он думал о том, чтобы попросить об этом Эшрана, раздумывал, какие сведенья о своей Госпоже ему придётся отдать в обмен на эту слабость.       — Я в порядке, — отозвался Алексер, останавливаясь напротив решетки.       — Как они с тобой обращаются? Тебе хватает еды, у тебя нормальная постель? Никто не обижает тебя? Не отпускает шуточек?       — Всего более менее достаточно, и мне разрешили продолжить мои исследования. Мне сказали, что здесь моя помощь потребуется Дарле, их кузнецу. Она тоже занимается зачарованием, но у неё эльфийская выучка. Она была Сумеречным Воином.       — Это хорошо, что ты заводишь друзей, — отозвался Робер.       — Как ты? — спросил Алексер вместо ответа.       — Я в порядке, — ответил Робер. — я бы убил за яичницу с беконом, но в этом нет ничего нового, — он подмигнул Алексеру.       — Тебе нужен эликсир?       Робер покачал головой.       — Ты принимаешь значительно меньше, чем раньше. У тебя должна быть ломка.       — И в этом тоже нет ничего нового, — Робер чуть усмехнулся без всякой радости. — Я в порядке. Тебе не нужно беспокоиться обо мне.       Они молчали какое-то время и просто смотрели друг на друга. Робер разглядывал Алексера, пытаясь запечатлеть в памяти каждую черту, то, каким он был теперь. Он сомневался, что им позволят увидеться ещё раз. Его должны были судить. Сам себя он приговорил бы к казни. Своим пленом он покупал жизни своим солдатам, а не себе.       — Робер, — вдруг произнёс Алексер. — Они сказали мне не говорить тебе. Но я считаю, это неправильно.       Робер резко вскинулся.       — О чём?       — Они думают, что у них есть способ ликвидировать последствия усмирения.       Робер сам не заметил, как вытянулся, едва не пытаясь просочиться через решётку. — Они не уверены, — продолжил Алексер. — Они предлагают мне решить самому, хочу ли я провести эксперимент.       Робер молчал.       — Я тоже не уверен. Я помню, что раньше меня пугало усмирение. Но я не чувствую страха сейчас. Они хотят, чтобы я принял решение. Но я должен спросить: ты бы этого хотел?       Робер шумно сглотнул.       — Решать только тебе, — хрипло отозвался он. Всё в его лице говорило Алексеру: «Да».       — Тогда я попробую, — отозвался бывший маг.       — Это безумие, — коротко и ёмко оценил Маркус. И поскольку другие собравшиеся в шатре Рамара продолжали смотреть на него — видимо, в ожидании пояснений, он продолжил: — Эстер не исследует эту область, потому что «усмирение» у нас считается ударом ниже пояса. Но из всего, что я знаю о Завесе, можно предположить, что усмирение есть результат её уплотнение? Что-то вроде создания рубца, непроницаемого для магии. Теоретически должны существовать возможности постепенно, хм… рассосать этот рубец. Но такой подход требует длительных экспериментов, ничего общего не имеющих с тем, что вы собираетесь провести какой-то безумный ритуал, описание которого вычитали в древнем фолианте храмовников.       — Как ни странно это прозвучит, — подала голос Динара, — но я согласна с Маркусом. Если бы ритуал отмены усмирения существовал, его бы давно уже применили.       — Но церковь запрещает проводить исследования в этом направлении, — вмешался       Сайлар, и голос его звучал в основном задумчиво. — Кроме того, прошу прощения за недоверчивость, вы, Динара, не слишком заинтересованы в том, чтобы такой спосб нашёлся.       — Я — тоже маг! Неужели вы думаете…       — Я думаю, что для вашей власти в Круге устрашение полезно. До тех пор, пока существует исключительное и страшное наказание для магов, одобренное сверху, у вас есть способ держать магов в подчинении.       Все молчали. Сайлар сделал паузу, и продолжал:       — Твоя же трактовка об усмирении как о шраме, Маркус, происходит от неправильного понимания сущности Сумрака и Завесы.       — В самм деле? — Маркус приподнял бровь. В отличии от Дианары, он провалил экзамен по этой дисциплине, потому что у него в то утро было похмелье, но зато работая с Сабитариусом прочитал об этом больше старых и новых книг, чем Сайлар, скорее всего, за всю свою эльфийскую жизнь.       — Вы упрощаете ситуацию, — продолжил Сайлар. — Видите наш мир и Сумрак как два параллельных пространства, разделённых… занавеской. Или в лучшем случае- как две стороны одной монеты. Второе, по крайней мере, чуть ближе к истине. Нет Завесы как таковой, она придумана людьми. Есть мир духов и материальный мир как его воплощение. Или если хотите — хоть это и неверно — материальный мир и матрица мира духов на нём.       — И к каким выводам нас это приводит? — Рамар недовольно поёрзал в кресле, он чувствовал, что совещание может оказаться долгим и при этом абсолютно непонятным.       — Записи братьев Тамраны говорят о том, что «усмирение» может быть… развеяно, если освободить разум несчастного и привлечь кого-то из духов в его тело. Привлечь на помощь, если хотите. Я считаю, что это экстраординарный, сомнительный, но всё же вполне возможный способ. Пустота разума будет заполнена сущностью идеи.       — А последствия? — быстро ухватился Рамар за единственного союзника.       — Безумие, одержимость…       Рамар погрустнел.       — Как крайние проявления, — уточнил Сацлар. — Проблема в основном не в духе, а в том что наш подопытный находился в состоянии усмирения почти десять лет. Десять лет без эмоций и соприкосновения с магией. Не надо быть магом, чтобы представить, что он ощутит, когда Сумрак снова хлынет в него.       Сайлар помолчал.       — Резюмируя: я бы попробовал. С чего-то нужно начать. Как и Маркус, я считаю, что усмирение — удар ниже пояса.