Демон моего сердца

      Был момент, когда поставок Пыли стало слишком мало. И тогда они нашли статуи.       Это было в древних полузаброшенных крепостях эльфов, выбить откуда самих так называемых «сумрачных воинов» не составляло труда. В первый раз это была случайность, но когда разведчик доложил Роберу, что внутри обнаружили статую, полностью сделанную из Красной Пыли – такую же как статуя Астарты на главной площади Гавани – в уме Робера сложилось два и два. Кем бы ни были те безумцы, которые, как и Астарта, иссушили свои тела Красной Пылью, теперь они были мертвы. А то, что от них осталось, могло стать источником силы для его армии.       Он старался не думать о том, что когда-нибудь может стать таким же как они. О том, как это будет, когда Алексеру сообщат, что его забрала Красная Пыль. Тем временем Валаскес и Красные Рыцари совместными усилиями разожгли гражданскую войну в Каледосе. Конфликт, и без того назревавший в королевстве, был удобным отвлекающим манёвром, и было слишком легко заставить все стороны ринуться в бой. Валаскес использовали демонов и нежить, чтобы отрезать армии великого герцога и императрицы, запереть в крепостях, охраняемых мёртвыми. Это не только отвлекло внимание империи, но и вынудило Братство, возглавляемое тем самым самозванцем, обратить внимание на равнины Каледоса, потому, как они хотели заручиться поддержкой каледосского двора.       Богиня хотела, чтобы Каледос пал либо потому, что его армии сдерживали Эстер, либо потому, что в его столице располагалась резиденция Церкви. Неважно почему, если в результате Робер и его рыцари получали то, что хотели: полное уничтожение Церкви, которая держала их в рабстве. Когда Дева отправила Элдрика в Ганд-Ахар, чтобы встретиться или, возможно, чтобы соблазнить их возможную союзницу при дворе, которая могла устроить полный крах и императрице, и её брату, Робер не стал возражать. У него не было ни терпения, ни интереса к политическим играм, тем более каледосским.       Отношения между Красными Рыцарями и Валаскес начали налаживаться. Их планы, по крайней мере, на данный момент, работали, и, несмотря на тесноту и напряжёние в Святилище Рока, недели проходили без серьёзных инцидентов. Поэтому, когда Робер услышал крики и звон мечей, а также запах магии возле палатки Алексера, он не знал, чего ожидал увидеть, но точно не Сюзанну, одну из самых уравновешенных его рыцарей, угрожающую мечом магу из Валаскес. Вистан, который к тому времени полностью подался власти Пыли, превратился в огромное красное чудовище. Он схватил мага за ворот и угрожающе зарычал, а Сюзанна обнажила меч и сурово посмотрела на него.       Робер шагнул вперёд, крича своим людям, чтобы они оставили мага в покое и вложили оружие в ножны, требуя от Сюзанны того, что могло привести её обычно спокойную кровь в такое безумное неистовство, когда отступник совершил ошибку, открыв рот. Маг Валаскес, Присус или Уратус, или какое-то другое нелепое надменное эстерское имя, смеялся, несмотря на опасность, в которой находится, по его разбитой губе текла кровь, но губы всё равно растягивались в самодовольную усмешку.       - Это даже не ЧЕЛОВЕК, вы, глупые солдатики! Он ничего не может ЧУВСТВОВАТЬ. Какое тебе дело до того, как я обращаюсь с маленьким питомцем твоего хозяина? Ему повезло, что мы ещё не сделали из него окуляр. У него такой красивый череп, он бы идеально подошёл!       У Робера засосало под ложечкой, потому что позади его рыцарей, позади этого ублюдка-мага в тени стоял Алексер. На его скуле расцвёл свежий синяк, и Робер едва сдержался, чтобы не броситься на мага с обнажённым мечом. Его Стражи не любили Усмирённых, им было некомфортно от их бесцветных голосов и пустых лиц, но все они знали, что к Алексеру нельзя относиться иначе, чем с величайшим уважением. Робер много раз говорил своим людям, что они должны относиться к Алексеру с таким же почтением, как к самому командору. Если кто-то из его подчинённых когда-либо и сомневался в этом, то никогда не был настолько глуп, чтобы высказать сомнения вслух. Робер даже не подумал остановиться и проверить, как там Алексер или попытаться получить дополнительные разъяснения от Сюзанны. Он вырвал мага из хватки Вистана, и великан быстро отпустил его по приказу Робера, который направился к шатру где, как они знали, Элдрик встречался Богиней, чтобы обсудить предстоящие переговоры в Ганд-Ахаре. В его голове не было ничего, кроме слепого гнева и ненависти. Робер швырнул мага в шатёр и последовал за ним, едва не дыша огнём. Была ли это, наконец, та ярость, которую должна была породить в нём Красная Пыль, или это было просто потому, что этот маг угрожал Алексеру, причинил ему боль?       Перешагнув через лежащего на полу мага, Робер схватил Элдрика прежде, чем тот успел среагировать, дотянуться до Сумрака и призвать Магию. Он был Стражем, красным или синим, и мог вырвать ману из мага прежде, чем тот успел бы призвать что-то для своей защиты. Он поднял Элдрика над землёй, его руки чувствовали, как легко будет раздавить это тонкое горло своими пальцами. Искра страха пронеслась в глазах эстерца, прежде чем он спрятал её за яростью, и это только подстегнуло Робера.       - Что?! – прорычал он. – Разбери тебя демоны! Что такое «окуляры»?       Ответила Дева.       Богиня не сдвинулась со своего места за столом, когда Робер ворвался в комнату, пылая гневом, и набросился на её правую руку.       - Окуляры – это магические приборы, созданные из черепов усмирённых. У них есть уникальные особенности, как ты, несомненно, заметил, - она говорила неторопливо, словно объясняя непослушному ребёнку, почему тот не прав. – Сабитариус, один из моих самых плодовитых магов, обнаружил, что если убить усмирённого, а затем сразу же вынуть его череп, то наблюдатель увидит сквозь него уникальную перспективу.       За время этого объяснения хватка Робера ослабла, и Элдрик упал на лопатки, свирепо глядя на него и ощупывая своё нежное горло, на котором наверняка остались бы синяки не хуже, чем у Алексера. Точно также, как Робер знал, что лучше не убивать его, Элдрик знал, что лучше не нападать на генерала на виду у их Богини, даже защищаясь. Дева отдавала ему приказы, и он им следовал. Его мало заботили чувства Робера у его усмирённому питомцу.       Указывая пальцем на мага Валаскес, который оказался достаточно разумным, чтобы остаться на земле перед лицом ярости Робера и безразличия Девы, Робер потребовал, чтобы его убили. Он поднял руку на Алексера. Он должен был умереть. Роберу не нравились люди Элдрика, но, хотя в рядах солдат вспыхивали стычки, оскорблений до сих пор не было.       Не говоря ни слова, Дева взмахнула рукой и оборвала жизнь мага. Элдрик не стал возражать.       - Скажи остальным Валаскес, чтобы они оставили Робера в покое, Элдрик. Его толерантность к Пыли очень полезна.       Позже Робер найдёт Алексера в его палатке и приложит лёд к ушибленной щеке друга, старательно избегая пристального взгляда усмирённого.       - Ты не должен был этого делать, Робер, - тихо скажет тот, и Робер проигнорирует его, крепче прижмёт лёд и обхватит другой рукой подбородок Алексера. – Магам не нравятся усмирённые. Реакция Валаскес на твою привязанность ко мне не удивительна.       Робер закрыл глаза и поморщился.       - Не надо, - пробормотал он, но Алексер продолжал говорить.       - Ты ведёшь себя неразумно в том, что касается меня. Ты должен быть осторожен, чтобы добиться цели. Я не стою того, что ты тратил на меня силы, Робер. Ты это знаешь.       Но Робер так не думал.       Не только Красные Рыцари почувствовали на себе воздействие силы Красного Эликсира. Хотя Дева отправила Робера и его людей в Снежный Край, приказав захватить местные карьеры с алым кристаллами и крепость, державшую этот регион, быстро стало ясно, что этих залежей не хватит для обеспечения всей армии. Но они знали ещё один способ его получения – из собственной плоти, когда кристаллы вырастали, питаясь живой тканью. Красный был живым, и ему нужна была жизнь, чтобы расти. И вот Робер выменял у главы города жизни её людей и принялся выращивать кристаллы на жителях Снежного Края. Они оба знали, что если она откажется продавать крестьян по своей воле, он пошлёт свих рыцарей убить её и забрать того, кого они захотят.       Это был уже не вопрос выбора. Им нужна была Красная Пыль. Они должны были добыть её – если не из крестьян, то из самих себя. Он приказал Пэксу, мальчику немногим старше Вистана, который вступил в Орден в Гавани примерно в то же время, когда самого Робера вышвырнули на улицу, присматривать за шахтами и давать людям – как рыцарям, так и местным – столько эльфийских зелий, сколько им потребуется, чтобы облегчить боль от превращений. Их боль была оправданной, но это не означало, что он стал бы смотреть, как они страдают, если бы мог этого избежать. Робер был трусом, но не был садистом.       После инцидента с тем Валаскес и Элдриком, которые осмелились причинить вред Алексеру, Робер почти не спускал с Алексера глаз. Они вместе обосновались в Сарэнской крепости. Он ещё раз приказал всем своим воинам относиться к Алексеру с таким же уважением, как они относились бы к нему самому. Алексер, по мнению Робера, был самым ценным, что у него осталось, более ценным, чем все Стражи вместе взятые. И после того, как Робер напал на второго их командира и не был наказан, после того, как он потребовал убить ублюдка Валаскес и сама Богиня подчинилась ему, никто не осмеливался приближаться к его усмирённому иначе как с почтением.       Доспехи были почти готовы. Робер примерил их, и жар, исходящий от зачарованных пластин, заставил его рухнуть на колени. Выпитый эликсир никогда не вызывал таких ощущений, как будто его кожа сгорала, а кости превращались в расплавленный металл, мышцы и разум кричали, когда всё разрывалось на части и тут же сплавлялась воедино. Он громко закричал, сам того не осознавая, и пришёл в себя только тогда, когда Алексер спокойно снял доспехи с его тела, которое дёргалось на полу от невыносимой боли и мощи Красного, и потянул ему стакан воды. Над доспехом ещё нужно было поработать, чтобы Робер смог их надеть, как бы больно это ни было, и не сгореть в их огне. А чтобы Алексеру было где работать, ему нужно было более тихое и безопасное место, чем Святилище Рока.       Робер не хотел брать его с собой. Он испытывал иррациональный страх при мысли, что Алексер узнает, что они делают в Снежном Краю, о жизнях, которые они отбирали у простых людей. Алексер не стал бы думать о нём хуже, просто не мог, скорее всего он вообще не имел о Робере никакого мнения – хотя Роберу было больно это признавать – кроме смутных воспоминаний о дружбе, которая у них была на протяжении многих лет.       Чувство вины, которое Робер испытывал, когда думал о людях, запертых в клетках в карьере, ожидающих, когда их насильно накормят Пылью в немерянных дозах, чтобы ускорить рост алых кристаллов и обеспечить им войско, был почти невыносимым даже несмотря на то, что красная пыль укрепляла его разум и успокаивала эмоции. Ему нужен был флакон, чтобы не думать о тех, кто в его рядах стал кристальными чудовищами, лучше два – если один из тех, кто приходил ему в голову, был Вистаном.       Но у них хотя бы был выбор. Они знали, от чего отказываются в обмен на силу.       Он делал всё, чтобы загладить вину, которую Алексер вряд ли мог осознать. Он обустроил замок так, чтобы его усмирённому среди снежных пустошей никогда не было холодно. Он сделал ему зимний сад, чтобы Алексер мог размышлять и читать, глядя на небо. У Робера было странное чувство, что они проживают последние минуты перед тем, как рухнуть в пропасть. Он думал, что дело в Пыли, которая уже стала оставлять следы на его теле. Робер не знал, успеет ли закончить эту войну, но он хотел, чтобы последние недели его власти Алексер прожил так, близко к тому, о чём он когда-то мечтал, как только Робер мог ему устроить. А потом в двери их крепости постучали и на пороге показался Эшран Доримус.