Демон моего сердца

      И в этой ясности Робер смог взглянуть на дозировку, которую он отмеривал себе и своим людям, и правильно её рассчитать. Ему не нужно было заливать их эликсиром через край, и они не просили об этом. Он быстро понял, как выглядит слишком большая доза: она выжигала их, кожа краснела и покрывалась волдырями от силы и жара. Поначалу было сложно рассчитать количество так, чтобы его Стражи были сильными и сияющими, но не сгорали. Он хотел согреть их, дать им силу, а не оставить своих людей кричащими корчиться на полу.       Алия, опытный Страж, вступивший в Орден на год или два позже самого Робера, могла принять два полных флакона, прежде чем жар становился невыносимым. Вистан, который оказался в Ордене совсем недавно и не успел выработать сопротивление Пыли, мог принять только треть флакона, прежде чем его начинало трясти и он покрывался испариной. В такой разнице между его людьми не было ничего необычного: Вистан был самым молодым в их рядах, даже несмотря на то, что всё больше Стражей присоединялось к их силам. Робер тщательно отмерил дозы для каждого из своих людей.       Он начал задумываться о собственной склонности и зависимости от Пыли — и Красной, и Синей. Ни один Страж не был застрахован от зависимости, но степень её, безусловно, различалась. Он видел, как одни Стражи пили досыта в течение пятидесяти лет, прежде чем это разрушало их разум, в то время другие, как он сам, прожили едва ли пятнадцать лет, прежде чем Жажда бросила из в грязь лицом Из-за Синего он постоянно был на взводе, ожидая, когда утренняя порция успокоит его измученное тело, иногда целыми днями страдая от боли, которая приковывала его к постели.       Теперь, когда он мог видеть то, что ему было нужно, логику всего этого, Робер начал задаваться вопросом, что, возможно, не слабость в нём делала его таким восприимчивым к песне Пыли, а сопротивление. Сила, противостоящая её воздействию, заставляя его отчаянно желать большего. Даже с Красным она давала ему силу, неизмеримую силу, успокаивала нервы и проясняла разум, как и умы его Красных Рыцарей, но не поглощала его, как их. Через несколько недель Красный начал вызывать у некоторых из его людей внезапные приступы иррационального гнева, вспышки ярости, которые ему приходилось сдерживать с помощью спаррингов и тренировок, но Робер, хотя он всегда был вспыльчив, не чувствовал ничего, кроме спокойствия, которое приносил Красный.       Робер понимал, что все эти мысли о слабости в сравнении с сопротивлением были бальзамом для его эго. Он хотел думать о себе как о более сильном, иметь причину, помимо песни Пыли, которую другим было гораздо легче заглушить. Как бы он ни винил рыцаря-командора Астарту и Церковь (и по праву) в своей зависимости, факт оставался фактом: она овладела им быстрее, чем любым другим Стражем, которого он когда-либо встречал. Но даже с силой Красного в своих венах Робер был трусом, отчаянно нуждавшимся в смазке, которая смягчила бы его уязвлённую гордость.       Робер позаботился о том, чтобы каждый Страж, присоединившийся к нему, знал о рисках, связанных с употреблением красой пыли. Никто не предупредил их о том, что синяя Пыль вызывает привыкание, никто не предупредил их, что он сожжёт их разум и сделает их бесполезными и слабыми, до тех пор, пока их не заберёт смерть. Те, кто был в Казематах, видели, что произошло с Астартой. Её сияющее затвердевшее тело часто являлось им во снах в течение нескольких месяцев после разрушения собора и отмены права на Аннулирование. Стражи, прибывшие из других стран и городов, из других приходов, были проинформированы задолго до того, как им дали первый пузырёк, и ещё раз после. Робер не стал бы лгать своим людям. Он не стал бы второй Астартой, использующей и злоупотребляющей своими людьми ради власти.       В те месяцы, что последовали за взрывом на Конклаве, в те месяцы, когда они добывали Красную Пыль, тренируясь сражаться под её жаром и мощью, стало ясно, что всё, чем они рисковали, всё, что они рассчитывали получить в обмен на свою силу, было ничтожно по сравнению с тем, что заберёт у них Красная Пыль. Тем, чего она потребует взамен.       Всё началось с крика. Такого звука Робер никогда раньше не слышал. Он был наполнен ужасом и отчаянием и так леденил душу, что Робера пробрала дрожь, несмотря на жару в его палатке, на жар Пыли в его крови, и он вскочил с койки и бросился в сторону ужасного звука.       Один из его рыцарей, Кэролл, который пришёл к нему, одурманенный Пылью и дрожащий, из каледосской Башни, лежал на земле, хватаясь за плечо. Толпа Стражей собралась вокруг него кольцом, на лицах их читались ужас и недоверие, и Робер протолкался сквозь них, чтобы добраться до молодого солдата. Тот корчился, свернувшись калачиком, и стонал, пока Робер пытался протянуть ему руку, распрямить его и понять, что стало причиной его боли. Кэролл принимал более высокую дозу красного эликсира, чем многие в их рядах, чтобы облегчить боль от Синего, которая так сильно мучила его с самого начала.       Когда Кэролл наконец распрямился настолько, чтобы позволить своему генералу осмотреть его, Роберу пришлось подавить дрожь, охватившую его: из плеча Кэролла торчал толстый алый кристалл, размером с кулак. Он сидел глубоко, словно врос в кость, словно он… ВЫРОС из-под его кожи. Роберу хотелось отпрянуть, но он взял себя в руки, как хороший лидер, и заставил Кэролла подняться на ноги. В их рядах были алхимики, они нашли бы целителя, если бы понадобилось. Он позаботится о своих людях.Пока Кэролл лежал, постанывая, на койке, это новое свойство Красного стало распространяться и на других Стражей их Ордена. Из их плоти вырастали столбики кристаллов, пальцы становились красными и блестели, кожа на лицах разрывалась, обнажая светящиеся алые пластины в челюстях и на зубах. Они похищали целителей-отступников из ближайших каледосских деревень, заставляли их алхимиков работать без отдыха, и всё равно никакого лекарства не было и в помине. Ещё больше гроздьев рассыпалось по плечам и спине Кэрролла, обвиваясь вокруг его груди, как виноградные лозы.       Всё началось со слабого красного свечения в их глазах, которое становилось более заметным, когда они стояли в большом количестве и их лица мягко мерцали кармином.       Оно распространялось на ногти на их руках, придавая слабый оттенок пальцам, сжимающим мечи, или зубам. Это было то, чего они ожидали, зная, что Пыль в конце концов затвердеет внутри них, как это произошло с рыцарем-командором Астартой, что однажды они так же превратятся в сверкающие алые статуи. Это убило бы их, и Красные Рыцари были более чем готовы отдать свои жизни за дело, за Робера, за Новую Богиню и за всё, за что они боролись. Но это… это было не то, на что они рассчитывали.       Крики стали раздаваться каждую ночь, но это не мешало Роберу выскакивать из своей палатки — он не мог радовать себя сном, когда его люди не могли спать, и проводил мало времени в своей койке — и каждую ночь ещё один Страж умирал от красной пыльной болезни, охватившей их ряды. В один особенно жуткий вечер Робер побежал на крики и увидел нескольких рыцарей, удерживающих рыдающую Ратку, Стража, с которой он тренировался в Казематах около десяти лет назад. Кристаллы Пыли покрывали её руку, пальцы срослись, и кисть превратилась в острие. Вся её рука с мечом от кончика пальца до сгиба локтя превратилась в кристалл. Она взяла меч в свою вторую руку и рубила конечность до тех пор, пока та не отсоединилась, и теперь лежала, вяло истекая кровью и крича в объятьях своих перепуганных братьев по оружию. Под кровью кость обрубка её руки светилась красным.       Робер каждый день навещал Кэролла и других Стражей, у которых были признаки поражения: Маеса, Ратку, Оннуса, Мейвена и многих других. Они поставили палатку, чтобы изолировать их от незаражённых рыцарей, которые то нервно сновали вокруг этого нового лазарета, то полностью его избегали. Робер знал всех поимённо, каждого человека под своим командованием, каждую каплю в Красной Буре. Некоторые отворачивались, когда он подходил к их койкам, переворачивались на бок, насколько позволяли наросты кристаллов, и смотрели в стену палатки. Он старался не поддаваться боли от их обиды за это новое предательство. Он мог часами сидеть рядом с ними и разговаривать, пока они не переворачивались и не смотрели ему в глаза.       Другие тянулись к нему руками из плоти и кристаллов, и он не отшатывался и не отстранялся, а брал их за руку. Если это был риск, то он должен был его разделить. Они не умирали. Пыль медленно разрасталась на их телах и в их плоти, о его Стражи не УМИРАЛИ. Кристаллические наросты давали им больше сил и меньше страха. Часто подбегал целитель с магией на кончиках пальцев, чтобы потушить огонь, возникший из-за силы Пыли, текущей по их веам и костям.       Робер писал отчаянные письма их Госпоже, которая теперь собирала новые силы в Эстере, но их Новая Богиня не спешила отвечать на зов простого человека, и прошло много времени после того, как начали проявляться последствия воздействия красных эликсиров, прежде чем она сочла нужным вернуться в Святилище Рока. Её не обеспокоило и не удивило то, в каком состоянии она застала армию своих рыцарей.       — Это сделает их непобедимым, — просто сказала она, когда Робер надавил на неё так сильно, как только осмелился. — Ты видел, как растёт их мощь, не так ли? Пылающий огонь и неизмеримая сила. В этом сила Красного.       Богиня указала на своё собственное гротескно деформированное и наполовину разложившееся лицо, и впервые Робер осознал, что его также пронзили красные кристаллы.       — Их будет нелегко победить.       Богиня грубо рассмеялась, и этот звук резко прозвучал в тишине каледосского леса.       — Как ты думаешь, почему я назвала вас моими Алыми Рыцарями? Тебя — моим Красным Генералом? Такова ваша судьба. Такова цена вашей силы.       После того, как Дева снова покинула лагерь, сказав им, что время для нападения на Сияющий Пик и жалкую кучку мятежников, которые там обосновались, приближается, Робер встретился с остальными рыцарями, чтобы сообщить им об их судьбе.       Распространяясь, красные кристаллы будут становиться всё сильнее, возможно, они захватят их тела целиком и превратят их в чудовищ. Не было никакой закономерности в том, как и на кого они повлияют, но все они — и он сам — были под угрозой. Это было не то, чем они соглашались пожертвовать в обмен на свою силу. Одно дело — отдать жизнь за дело, и совсем другое — отказаться от своей человечности ради новых крупиц силы.       Им предстояло стать чудовищами, сказал он им и будет говорить снова, пока будет идти война. Они сражались с Церковью, зверем, который так долго вонзал свои когти в материк, что потребовалась бы безжалостность чудовища, чтобы вырвать его и сжечь его корни. Разве это не стоило того, спрашивал он, даже если пришлось бы заплатить столь высокую цену своими телами и разумом? Право Стражей впредь быть свободными от гнетущих оков Церкви и разлагающей разум Пыли? Они были Красной Бурей и собственной кровью смыли бы всё зло, которое Церковь сотворила их руками. Красное море. Красная Буря. Красный Прилив.       Если у кого-то и остались сомнения после речи Робера, они не высказали их вслух, и вместо этого встретили её бурными аплодисментами. Робер обнаружил, что Стражи, да и вообще люди в целом, готовы на всё, если это позволяет им поверить, что у их боли есть цель. В этом и заключалась работе Робера: питать рыцарей надеждой и оберегать их от отчаяния.