Демон моего сердца

      Быстрота, с которой Вистан впал в пыльное безумие, застала их всех врасплох. Робер знал, что это произойдёт, когда они возвращались из каледосских лесов. Мальчик едва мог дышать и дрожал, несмотря на жар костра и одеяло, которым его укрыли. Но он не хотел думать об этом, даже когда красная Пыль успокаивала его нервы и позволяла встретиться с их божественной предводительницей в лагере неподалёку от Святилища Рока.       Вистан был особым случаем, когда дело касалось Робера. Он был совсем мальчишкой, когда Робер встретил его, таким же ясноглазым и вихрастым, как и все остальные в его возрасте. Они с Теодором пришли в дом Вистана в деревне неподалёку от Гавани, чтобы забрать его старшую сестру в Круг. Девочка не выдержала, она была слишком мягкосердечной и милой, чтобы выносить ужасы правил, установленных в Казематах, и всего несколько лет спустя её младший брат появился на пороге Обители, желая помочь другим магам, как он и Теодор помогали его сестре. Они не рассказали ему о её судьбе, и когда он спросил о ней, Теодор напомнил мальчику, что магов часто обменивают между Кругами. Вистан был очарован решимостью Робера помогать магам.       Он совсем их не боялся, и у Робера закрадывалось подозрение, что он присматривал за Алексером и другими магами, которым Робер пытался помогать после изгнания. Выражение лица Вистана, когда было объявлено право аннулирования, ужас от того, что ему пришлось убивать магов, с которыми он жил и взрослел большую часть своей жизни, смерть Настоятельницы, которая держала его руки во время молитвы и давала ему утреннюю порцию эликсиров… Эти невинность и наивность, на удивление оставшиеся в нём после всего, что он видел в Кругу.       Из всех Стражей в армии Робера Вистан был единственным, для кого Робер по настоящему хотел бы избежать чудовищных последствий того, что должен был сделать с ними Красный Эликсир. Он принимал его так мало, всего глоток или около того, и Робер надеялся, что он будет в безопасности. Но никто не знал, как и когда это произойдёт. Сначала всё было хорошо, а потом начинались припадки ярости и всё, что следовало за этим.       Робер задавался вопросом, правильно ли поступил, оставив мальчика в живых. Ему следовало перерезать ему горло и избавить его от этого, избавить СЕБЯ от ужаса наблюдать, как юноша превращается в чудовище. Но Робер был слаб и не мог заставить себя провести мечом по бледному горлу юноши. Вистан лежал перед ним, всхлипывая и бормоча испуганные извинения, и Робер мог лишь протянуть руку и поднять его.       Позже он спрятался в палатке Алексера, вдыхал ароматы зелий и слушал их тихое шипение.       - Я похож на неё, Алексер? – спросил он достаточно тихо, чтобы быть уверенным, что Усмирённый услышит его сквозь треск огня на котором грелись зелья. Прошло несколько секунд, прежде чем горелка щёлкнула и стало тихо, Алексер почувствовал присутствие друга рядом с собой. – Также слепо веду своих людей к саморазрушению?       Самым большим страхом Робера с тех пор, как он принял плащ Красного Генерала и возглавил потерянных и барахтающихся в отчаянии Стражей, было то, что он закончит как Астарта. ИСПОЛЬЗУЯ своих людей – и своих магов – как товар, пока они не сгорят и не станут бесполезными, а затем бросит их. Всё чем они жертвовали ради своей цели, ради Богини. Оно того стоило, ведь верно? Вистан – и многие другие, кто почувствовал, как Красная сила овладевает их телами, как это случилось с Вистаном теперь, - они боялись сказать ему, когда это начиналось. Они не хотели его разочаровывать. Он командовал своими людьми, любил их, но не знал, достаточно ли этого, чтобы защитить себя от тени Астарты.       Усмирённые не славились умением утешать, но Алексер положил руку на плечо Робера, и генерал постарался не прижаться к ней, как котёнок, которого гладят.       - Все знают о связанных с этим рисках, Робер, - спокойно сказал Алексер. – Ты не скрывал этого от них. Ты не оградил себя от огня Красного Эликсира. Ты разделил с ними одну судьбу.       И тут Робер фыркнул так громко, что Алексер замолчал, потому что он НЕ СДЕЛАЛ ЭТОГО, не так ли? Он принимал столько же Красных Эликсиров, сколько и солдаты, которые были с ним с самого начала. И всё же большинство их тех, кто принимал полную дозу, уже были монстрами или на полпути к этому, а на его коже не было ни единого кристалла. Сопротивление, слабость, что бы это ни было, то, что спасло его от заражения Пылью отличало его от его людей, и чувство вины засело в его желудке, в его костях так же глубоко, как кристаллы Пыли в костях его рыцарей.       - Тебе не всё равно. Рыцарю-командору Астарте было всё равно. Ей была безразлична судьба рыцарей, и, конечно, безразлична судьба магов. В этом вся разница, Робер.       Закрыв глаза, Робер наклонился вперёд, потирая виски и тяжело вздыхая, и Алексер на мгновение крепче сжал его плечо. Он поймал себя на том, что тянет вверх и кладёт руку поверх руки Усмирённого, тёплой сквозь ткань его туники, и маг позволил ему держаться за него так долго, как ему было нужно, чтобы дать утешение там, где оно требовалось.       - Ты всегда знаешь, что сказать, - это была отчасти шутка, но слова Алексера действительно принесли ему облегчение. Алексер в ответ лишь тихо хмыкнул.       - Иногда ты бываешь эмоциональным. Неразумным. Тебе нужна логика, чтобы обрести равновесие. Я могу тебе её предложить. Разумно, что ты находишь утешение в таких словах. Ты мой друг, Робер. Но это не делает мои слова менее правдивыми.       Если бы кто-то другой назвал его эмоциональным и неразумным, Робер не стал бы тихо и хрипло смеяться и кивать, с любовью и согласием придерживая его за локоть.       Но это был не кто-то другой, а Алексер. Робер уже понял, что Алексер всегда был его самой большой слабостью. И, кроме того, Усмирённый не мог лгать. В этом не было ни выгоды, ни страха. Алексеру не нужно было успокаивать свою совесть или тешить своё эго.       Алексер велел Роберу идти спать – ещё одна вещь, которую он не потерпел бы ни от кого другого, - и тот ушёл только после того, как Усмирённый пообещал закончить свою работу до того, как командор уснёт. Если Робер мало спал из-за Эликсира, который давал ему достаточно сил, чтобы бодрствовать и быть начеку целыми днями, то Алексер без эликсира спал ещё меньше, помногу работая допоздна и вставая рано утром, чтобы завершить очередной проект. Усмирённым требовалось мало сна, так как у них не было запасов маны, которую требовалось бы восстанавливать, и снов, которые могли бы увлечь их в бездну бессознательного, но у Робера было смутное подозрение, что одержимость Алексера работой начала выходить за рамки того, как долго даже спокойный может обходиться без сна. Поначалу он занимался для них алхимией, помогая изготавливать и Красные Эликсиры, и обычные целебные зелья, но некоторое время назад Дева приказала ему подготовить руны для зачарования доспеха, который должен был носить её Красный Генерал.       Робер терпеливо ждал, пока Алексер тихо пообещает ему, что скоро отправиться в свою палатку.       Когда Робер проснулся на следующее утро и увидел сделанную из гнутой проволоки птицу, такую же, как бумажные птицы, которых Алексер когда-то делал для Миры, сидящую на столе рядом с его койкой, он чуть не расплакался, вспомив их разговор накануне вечером, до того, как приступ Вистана отвлёк его от Алексера. Он никогда не рассказывал Алексеру о своих снах. Он до сих пор видел в них бумажных птичек в грязи, растоптанных ногами каледосских шевалье в весеннем лесу. И это всегда была та самая последняя птичка, которую Робер украл у Миры, чтобы оставить кусочек любви Алексера для себя. Та птичка, которая была растоптана сапогом Астарты, кажется, сотню лет назад.       Отыскав кусок кожи, Робер соорудил из него шнурок и аккуратно обмотал им грудь птицы и крылья, а затем повязал её себе на шею. Он спрятал птицу под тунику, где она лежала бы у него на сердце, как бумажные птицы, когда он их передавал. Иногда он задавался вопросом, осталось ли в Алексере хоть что-то от мальчика, которого он любил в Гавани, после того как Астарта выжгла клеймо на его коже. Маленькая птичка на его шее, согревающая его колотящееся сердце, говорила Роберу, что в нём всё ещё осталась частичка того ясноглазого юноши, и это согревало командора так, как не мог согреть даже Красный Эликсир.       Вскоре этот самозванный наследник Девы действительно принялся истреблять демонов и сумеречных тварей, которые тут и там появлялись из прорывов в Сумрак. Более того, стало ясно, что его кровь позволяет закрывать раны в мироздании. Он закрыл огромный разрыв находившийся прямо над разрушенным святилищем, где должен был проходить Конклав, который грозил расползтись в обе стороны, накрыв собой оба королевства – Алкарон и Каледос. По всему материку это событие встречали ликованием и криками радости, вздохами облегчения. Как будто это могло решить все проблемы. Небольшой отряд, следовавший за новоявленным Святым, и их расфуфыренный предводитель должны были быть идиотами, если думали, что убийство нескольких демонов и пара союзов, положат конец охватившему материк хаосу.       И, как и приказала Дева, Робер взял своих Красных Рыцарей и дождавшись, когда празднование достигнет апогея, когда все они позабудут о луках, мечах и щитах в пользу вина и эля, еды, песен и танцев, приготовился нанести удар. Возможно, это была грязная тактика, но в настоящей войне нет рыцарских правил. Ты либо побеждаешь, либо умираешь. И Робер не собирался оставлять своих людей лежать мёртвыми в снегу.       Он стоял рядом со своей богиней на утёсе перед воротами полуразвалившейся крепости, и в его венах пульсировала Алая Пыль, крича от восторга и ожидания того, что её наконец-то пустят в ход. Это были не несколько отрядов рыцарей, заблудившихся в лесу, и не спарринги друг с другом, чтобы обуздать неудержимую ярость. Это была возможность показать своей Богине, Древней Госпоже, всё, чего они достигли и с помощью силы, которую она им дала.       Опустив взгляд, Робер ухмыльнулся, когда увидел командора Доримуса рядом с их самзванцем-предводителем. Рыцарь-капитан Эшран Доримус, бросивший своих рыцарей в Гавани на произвол судьбы и сбежавший с Инквизиторшей, оказался именно там, где Робер хотел его видеть больше всего: прямо на пути его меча. Достойный конец для трусливой змеи. Красная Пыль в его жилах превратила ненависть Робера в боевой клич, и он с радостью увидел, как алкаронский щенок-предатель вздрогнул от этого звука, от одного вида его лица. Он задумался, узнает ли щенок его меч, вырванный из застывшей красной статуи их старого рыцаря-командора.       «Неизбежность» - так он назвал его, меч, который пел в унисон с Красной яростью в его сердце. Это было правильно, справедливо и символично – меч Астарты, перекованный для Красного Командора, должен был отрубить её псу Доримусу голову.