Демон моего сердца

      Другие отступники начали искать его, воодушевлённые успешным побегом его первой спасённой маленькой магессы. Родители девочки получили от неё весточку из тихой деревушки в нескольких неделях езды от городских ворот Гавани, в письме говорилось, что она в безопасности и на свободе, что Стражи её не пугают, и мать пришла к Роберу ночью в доки, обняла его и чуть не сбила с ног своей бурной благодарностью. Она, конечно, старалась не слишком болтать о том, что отставной Страж – у него не было ни сил, ни желания уточнять свой статус – помогает бедным магам выбраться из опасного города.       Это дало Роберу то, чего ему больше всего не хватало с тех пор, как он перестал быть Стражем – удовлетворение от того, что он нужен. То, чего не могла дать ему Пыль. Он больше не мог оказывать свои маленькие услуги – не маленькие услуги, а предательские действия, из-за которых его могли бросить в тюрьму, а на лицах магов появились бы симпатичные маленькие клейма – ничего не получая взамен. Его сердце разрывалось, когда он отворачивался от напуганных детей и их родителей, у которых не было денег. Но это были не Казематы, а улица. Ему нужны были деньги, чтобы помочь им выбраться, и ему нужны были деньги, чтобы поесть или заплатить за ночлег, или, в дни, когда он не мог пошевелиться и боль пронзала его до самого сердца, и он думал – не думал, знал, что умирает… В такие дни ему нужны были деньги, чтобы отнести их торговцам Пылью в Тёмный Город, в такие дни он готов был отдать за горстку Пыли всё, что осталось от его души.       Но маленькие маги и их родители продолжали по ночам приходить в доки, и хотя в заказах случались перерывы, Робер обнаружил, что у него стало больше денег, чем было, когда он ушёл из городской стражи несколько месяцев назад. Недостаточно, чтобы жить, но достаточно, чтобы почти каждую ночь набивать желудок едой, а иногда даже выпивать кружку-другую эля, если приходила особенно богатая семья, которой требовались его услуги.       Постоянный приток еды и удовлетворение от того, что он спасает несчастных магов из своего города помогали ему справляться с ломкой в отсутствие Пыли. Хотя бывали дни, когда он не мог заставить себя выбраться из-под лестницы у причала, с этим было легче справиться, и Робер держался, избегая Тёмного Города и своего равнодушного дилера в течение нескольких месяцев, прежде чем всё пошло под откос.       Это был тот самый «особенно плохой день», и Робер, наполовину теряя сознание и дрожа, прислонился к стене у входа в Казематы. Иногда он слонялся по этим местам, стараясь не попадаться никому на глаза, в надежде послушать, что происходит внутри. Было глупо продолжать беспокоиться о магах и своих братьях Стражах, но это не мешало ему чувствовать, как сводит живот всякий раз, когда кто-то говорит, что очередное небольшое восстание подавлено быстро и эффективно. Он слышал, что группа магов из соседней столицы добралась до окрестностей Гавани, прежде чем Красс – один из любимых рыцарей Ходера, а по мнению Робера – ещё больший позор для Ордена, чем он сам – выследил их и притащил обратно в Круг.       Он слышал, что его старый друг Теодор был замешан в этом, и не знал, злиться ему из-за этого лицемерия или гордиться им. Хотя они не общались с тех пор, как Теодор купил ему еду и комнату на ночь, Робер видел Теодора поблизости, когда тот приглушённым голосом разговаривал с магами во дворе у таверны. Теодор выглядел таким же встревоженным, каким чувствовал себя Робер, когда носил письма Алексера. Время от времени они пересекались, но Теодор не просил и не предлагал никакой помощи, а Робер не знал, как с ним разговаривать, всё было не так, как раньше. Они отдалились друг от друга.       Роберу не нравилось, что его могли заметить таким слабым так близко к мечам Стражей. Он больше не был союзником Ордена, и если ему суждено было оказаться в Казематах, он предпочёл бы сделать это в лучшей форме, на которую был способен. Но его кости болели и отказывались выдерживать его вес. Ему нужна была Пыль, и при этой мысли грудь сдавливало. Каждый раз, когда он пытался бросить, он мог продержаться ещё немного, неделю или две, прежде чем боль становилась невыносимой, и Робер обнаруживал, что спотыкается, ползёт, всеми силами пытаясь добраться до хохочущего, наглого лица своего дилера.       В тот день он просто упал там где стоял, скрючился в тени и не мог заставить себя сдвинуться куда угодно, даже в сторону Тёмного Города, где можно было купить свою дозу.       Когда рядом с ним кто-то появился, Робер не смог заставить себя повернуться. Страж, которого он когда-то знал, хотел посмеяться над тем, как низко он пал, беспризорный мальчишка хотел обчистить его карманы, чтобы купить хлеба, городская стража хотела убрать его с дороги. Ему было всё равно. А потом тёмная фигура осторожно опустилась на колени, и он почувствовал, как прохладные руки потянулись к его лицу и обхватили его.       Аромат ударил ему в нос, песня звучала тихо, едва слышно, и он чуть не застонал. Пыль.       На руках, обхвативших его лицо, были следы Пыли, покрывавшие длинные пальцы и нежные ладони. Он жадно, непристойно прижался губами к коже ладоней, обхвативших его лицо, и их обладатель позволил ему это. Робер целовал и лизал кожу, мурлыча, как котёнок, требующий молока, пока вкус не растаял. Пыли было недостаточно, чтобы поддержать его, но достаточно, чтобы он смог поднять голову и поблагодарить незнакомца. Его сердце замерло, когда он увидел это лицо.       - Снова здравствуй, рыцарь-страж Робер.       Голос был низким и мягким, лишённым эмоций. Лицо, произносящее эти слова – тщательно выбрито. Когда-то яркие и выразительные карие глаза потускнели и остекленели, а когда Робер поднял взгляд выше, то увидел, что на лбу мага выжжено клеймо Усмирённого, которое ещё более выделялось, потому что его голова тоже была гладко выбрита.       Алексер.       Это был Алексер, но это был не он. Его Алексер был ярким и жизнерадостным, он мягко смеялся и его сердце светилось ярче его глаз. А эти ублюдки забрали его милого, живого мальчика и впечатали в его кожу раскалённое клеймо, отрезали его от Страны Снов и от его магии. Они убили мага, которого любил Робер, и оставили послушную оболочку, которую они всё ещё могли использовать.       - Нет.       Это слово вырвалось из его горла сухим всхлипом. Он заёрзал, боль в груди пересилила боль в костях, заставив его приподняться, и Робер схватил мага за мантию дрожащими руками, чтобы притянуть его ближе.       - Нет. Нет-нет-нет-нет, Алексер… - он коснулся лица мага, щеки, которую когда-то целовал, и нежных глаз. Спокойный не сделал ни единого движения, чтобы остановить его, и просто смотрел на Робера с этим ужасным пустым выражением лица.       Он не знал. Теодор только сказал, что сожалеет, что предупреждал Робера быть осторожнее, а потом попытался уйти. Он думал… Робер думал, это значит, что они решили казнить Алексера или отправить его прочь. Он был в отчаянии, демоны их побери, он заслужил свою участь, но они… Они убили в нём всё, ради чего стоило жить. Они убили Алексера и оставили его безжизненным, позволили ему работать на них и изготавливать зелья, для которых он был им нужен, которые он когда-то так хотел делать для них. И не дали ему возможности жить.       Робер ничего не мог поделать, чтобы искупить вину, ничего не мог сказать, чтобы передать нарастающую бурю, поднимающуюся в его груди и заглушающую все остальные чувства, кроме боли в рёбрах и крика в ушах. Весь его словарный запас сократился до имени Алексера, которое он шептал снова и снова в сухих рыданиях, прикасаясь к плечам мага, к его лицу, его рукам. Он продолжал прижиматься ртом к ладоням Алексера, хотя намёки на Пыль к этому времени давно исчезли, они дрожали у него в руках.       Алексер в мрачном молчании принял всё, что давал ему Робер, не в силах никак отреагировать, даже если бы захотел. Страж, которого Робер не узнал, сопровождал Спокойного от прилавка, где тот продавал теперь товары для Братства, до его покоев в Казематах. Он нерешительно остановился рядом с ними, суетясь и нервничая, должно быть, он слышал о Робере и его связи с Алексером. Страж откашлялся достаточно громко, чтобы Алексер тихо вздохнул и отстранился от Робера, хотя тот снова всхлипнул, когда они разорвали контакт.       - Прощай, Рыцарь-Страж Робер.       Робер в ужасе наблюдал, как Алексера уводит от него нервный молодой Страж, и не двигался с места, пока пара не завернула за угол и не скрылась из виду. Он с трудом поднялся, кое-как перебарывая боль в костях, и побежал, как безумный, к лестнице ведущей в Тёмный Город. Он не мог этого сделать, не мог справиться с этим знанием оставаясь трезвым.       Сорок пять минут спустя, потратив все свои сбережения, Робер был пьян от Пыли и дрожал от силы и мощи, бурливших в его венах, от гнева, пылавшего в его сердце. Он нашёл Теодора во дворе Казематов, где тот часто бывал, и прежде чем слова успели сорваться с его губ, прежде, чем в его затуманенном мозгу сформировались мысли о действиях и последствиях, Робер бросился на Теодора, протянув руки к его горлу с безмолвным и нечеловеческим воплем.       Он почти не помнил, что произошло дальше, когда другие Стражи и зеваки бросились на защиту Теодора. Пальцы старшего мужчины разжались, и его оттащили прочь, а он всё ещё кричал на Теодора, как он посмел, как он посмел скрыть то, что случилось с Алексером, пока его не швырнули вниз по лестнице бегущей в сторону доков.   Последнее, что он помнил перед тем, как его голова ударилась о камень с такой силой, что Робер потерял сознание, несмотря на всю силу эликсиров в его крови – это выражение ужаса и жалости на лице Теодора, и отвращение на лице рыцаря-капитана Доримуса, а потом мир погрузился во тьму.