Демон моего сердца

      - Маги должны платить за доброту, - объяснил он, когда оба так или иначе восстановили дыхание. И хотя Робер повидал ужасные вещи за то короткое время, что охранял залы Круга, это всё равно потрясло его до глубины души: этот мальчик на коленях, чтобы отплатить за доброту лишним куском хлеба к обеду. Затем солнце отразилось от лепестков лилии на его висевшем за спиной щите, и он обнаружил, что хочет бросить его с самой высокой башни.       Тогда Робер ясно дал понять, приказав дрожащим голосом, чтобы маг распространил информацию: он никогда не потребует платы такого рода, вообще никакой, за те маленькие услуги, которые предлагает. Он хотел спросить имена Стражей, нарушающих свои клятвы и загоняющих магов в тёмные углы и на колени, но он не думал, что сможет справиться с ответами, когда они будут даны. Не сможет смотреть своим друзьям в глаза, зная, что синяки от их ладоней темнеют на коже этих магов.       Дела пошли хуже. Рыцарь-командор Гилиан был разжалован, а его место заняла более холодная и жестокая Астарта. Астарта, которая смотрела на магов так, словно уже могла видеть демонов, которые их преследовали, которая всё время держала руку на рукояти своего меча, когда бродила по залам. Постоянная угроза, которая заставляла магов сжиматься и дрожать, когда её тень падала на их спины. Она хранила имена Стражей, которые, по её мнению, не подходили для своей работы, Стражей с намёком на мягкость в душах, с искрой сочувствия, и Робер знал, что возглавляет список, несмотря на его попытки скрыть эти свои поступки от коллег-Стражей и свою веру в то, что маги будут держать рот на замке, даже если их будут допрашивать силой. Никто не должен был рассказать Астарте, никто не должен был проболтаться, она просто знала эти вещи, даже если у неё не было доказательств, чтобы выставить его за дверь. Ей требовалось гораздо меньше доказательств, чтобы наказать магов – его магов, как он старался о них не думать и часто терпел неудачу, - и поэтому требовалась предельная осторожность, чтобы уберечь их, всех до единого, от её длинных пальцев и ритуала «успокоения».       Это только заставило его усерднее работать над тем, чтобы вызвать улыбки на измождённых лицах, настолько искажённых стрессами и страхом, что подёргивание губ и бормотания благодарности напомнили Роберу, зачем он вообще собирался это сделать. И бутылочки с эликсирами, которые попадали к нему в руки, когда он выполнял мелкие поручения и оказывал услуги, определённо не портили дела. Они предупреждали его, старшие братья, что чем дольше он в Ордене, чем дольше он отчаянно пьёт из этой священной чаши, которой Астарта размахивала как собственным грёбанным поводком, дарованным ей Церковью, тем сильнее он будет жаждать её. Теперь казалось, что всего через час или около того, с самого утра его руки подёргивались, а рёбра болели от желания сделать ещё один сладкий глоток синей отравы, чтобы волна спокойствия и блаженства захлестнула его, уняла небольшие боли, о которых он и не подозревал, и унесла его мысли далек от разрушения и порчи каждого дня.       Но он никогда не принимал от магов ничего большего, и они быстро научились у своих друзей-магов не предлагать ему себя на блюдечке. И когда он слышал о своих братьях, хотя ему и не хотелось называть их подобным образом… Называть «братом» кого-то подобного Франсу Ходеру было мерзко. Робер знал, как Ходеру нравилось видеть магов усмирёнными, видеть их опустошёнными и неспособным ни сопротивляться, ни сказать «нет». Чем больше он слышал и узнавал о подобном, тем чаще ему хотелось взять вторую смену, остаться на посту вместо кого-то подобного Ходеру, и не позволить кому-то другому быть с этими магами наедине.       Маги приходили и уходили маленькими стайками, их постоянно переводили на материк и присылали новых. И Робер старался ни к кому не привязываться слишком. Ими постоянно торговали в Кругах, как рабами, которыми они и были по сути, товаром, переходящим из рук в руки и по желанию хозяев пересекавшим границы. Немногие из магов в Гавани на самом деле родились в этом городе, были пойманы и вывезены с островов Утреннего моря или с великих равнин по другую сторону пролива.       Самоубийства тоже случались. Чаще, чем Робер хотел об этом думать.       Жертвоприношения тех, кто предпочитал отдаться демонам, чем оставаться здесь. Просто попытки сбежать из бесконечного заключения. Он видел тела, помогал убирать их. Обожжённые, изломанные, изрезанные собственным ножом, искорёженные попытками демона изменить плоть под себя. Большинство из них было подростками или немного старше. Многие Стражи насмехались над магами, оплакивавшими эти трупы, и отпускали шуточки о мертвецах. Хороший маг – мёртвый маг. Или ещё что-то в этом роде. Если бы Робер был лучшим человеком, он мог бы врезать этим Стражам или хотя бы приказать проявить толику уважения, он он не был настолько хорошим человеком, и максимум, что он мог предложить, это ещё больше своих маленьких услуг, когда проходил позже среди перепуганных и испуганных магов.       Так что лучше было не привязываться. Он помогал, где мог, где у него не было бы слишком больших неприятностей, если бы эта проклятая Астарта узнала. Его несколько раз обвиняли в том, что он слишком мягок с магами, нянчиться с ними. Но не было никаких доказательств, так что он получал лишь лёгкие выговоры и презрительные взгляды, когда его пути пересекались с рыцарем-командором. Это стоило того, чтобы увидеть их улыбки и знать, что он получит благодарный кивок первого чародея. Роберу всегда нравилось чувствовать себя нужным. И это была настоящая причина, по которой он помогал запертым здесь волшебникам. Маленькие склянки с Пылью делали сделку приятней, прикосновение губ к прохладному стеклу успокаивало его вечно налитое свинцом сердце, но осознание того, что он нужен им, что он даёт магам то, чего никто другой не мог – или не захотел – предложить, было тем, что заставило Робера вернуться, несмотря на опасность для себя и для них.       В тот день с утренним солнцем прибыла новая волна магов, и Робер наблюдал, как их провели мимо массивных статуй замученных рабов. Астарта всегда требовала, чтобы новых магов проводили этой дорогой, чтобы они могли посмотреть вверх и увидеть свою судьбу. Большинство из них приходили заплаканными и напуганными или молчаливыми с потухшими глазами. Так было лучше, так они с первого утра знали, какими будут их короткие жизни в этой тюрьме. Для него же было лучше не видеть, как тускнеет блеск в их глазах, как прибавляется тяжести в их шагах.       Но всегда находился кто-то один: какой-нибудь глупый мальчишка, родители которого никогда должным образом не предупреждали его, что на самом деле означает быть «проклятым Девой», или те, кто пришёл из Башен, возглавляемых рыцарями-командорами добрее Астарты. Теми, где Стражи не пользовались своей властью и не затаскивали магов, находившихся на их попечении, в тёмные углы чтобы получить своё. Возможно, это были сказки, но Робер хотел верить, что они где-то существовали. Что Казематы в Гавани были исключением, а не правилом.       Глупый ясноглазый парнишка из группы, прибывшей тем утром, был высоким и двигался так, словно рост появился у него недавно и ему не хватило времени разобраться в своих конечностях. У него было доброе узкое лицо и выразительные светло-серые глаза, и хотя он как и все читал надписи под статуями, призывавшие стать покорными, он выглядел не таким взволнованным, как остальные, и ему хватало ума не показывать, насколько он презирает эти слова. Мальчик не выглядел таким напуганным, как остальные, и в каждом его движении сквозило любопытство. Он поймал взгляд Робера и полуулыбка, неловкая и неуверенная, тронула уголки его губ. И хотя Роберу хотелось с отвращением покачать головой, он поймал себя на том, что кивает парню в ответ.       Парня звали Алексер. Он не был таким болтливым, как ожидал от него Робер, но был дружелюбным и легко делился информацией, когда Робер подталкивал его, вопреки всем здравым инстинктам. Сын аптекаря, приехавшего в Гавань примерно два года назад. Его магия проявилась намного позже, чем у большинства. Он ещё не был запуган и смеясь сказал Роберу, когда его вели в спальню, что с таким же успехом ему могли поставить раскладушку в библиотеке, чтобы он мог заниматься всем, что ему нужно, чтобы наверстать упущенное.       Робер видел Алексера в библиотеке почти также часто, как он и сказал тогда, но иногда он заставал молодого мага смотрящим в высокие узкие окна с задумчивым выражением на лице, и Робер ловил себя на том, что поражён тишиной и неподвижностью света на его лице, игрой теней на его коже. Он вскидывался в тот момент, когда Алексер чуть поворачивал голову, и черты его лица неуловимо менялись, закрывал глаза, проклиная себя и свою глупость. Алексер был просто ещё одним магом. Робер видел их раньше, таких игристых и ярких. В сыне аптекаря не было ничего особенного. Но когда Алексеру пришло время проходить Испытание, он всё равно провёл час в часовне, молясь, чтобы его не назначили охранять его во время ритуала, а затем ещё два часа молясь о том, чтобы мальчик оказался достаточно силён, чтобы противостоять искушению демонов.       - Ты не говорил мне, что в Казематах есть лаборатория, сэр-рыцарь! Робер хотел сделать Алексеру выговор за его дерзость, но у него перехватило дыхание, а под рёбрами затрепетало от того, что Алексер действительно пережил своё Испытание. Первый чародей, должно быть, рассказал ему о лаборатории в награду за это достижение. Маг – теперь настоящий маг – появился рядом с Робером из ниоткуда, и если бы это был кто-то другой, он получил бы лёгкий подзатыльник за то, что напугал Стража и за то, каким непринуждённым тоном с ним говорил. Но Алексер сиял, и Роберу ничего не оставалось, кроме как принять это.       Роберу потребовалось мгновение – или несколько слишком долгих мгновений – чтобы снова подобрать слова, и на них легка пелена неловкости, когда он грубо рассмеялся и сказал, что не хотел отвлекать Алексера от его подготовки. И он действительно легонько толкнул Алексера в плечо в ответ на наиграно скептический взгляд, которым тот наградил его в ответ, прежде чем этот взгляд растаял и Алексер подошёл ближе к нему.       - Спасибо тебе, - пробормотал Алексер, понизив голос до самых низких тонов, чтобы его не услышали проходящие мимо Стражи и маги. - За то, что заботишься обо мне. За твою доброту.       И заметив насмешливое выражение, которое, как знал Робер, было на его собственном лице, Алексер продолжил:       - Не все здесь добрые. Я действительно ценю, что ты такой. Он не смотрел Роберу в глаза, вместо этого повернулся, оглядывая вход в лабораторию и сделал вид, что больше очарован ею, чем смущён разговором. Эти слова зажгли знакомый огонь в венах Робера, его ярость из-за обращения Стражей с их подопечными магами разгорелась жарче и ближе к коже, чем раньше, при мысли о том, что Алексер может пострадать от всего этого. Он позвал мага по имени, но не получил ответа, только увидел, как Алексер сглотнул. Протянув руку, он обхватил пальцами тонкое запястье Алексера и крепко держал, повторяя его имя, пока парень не решился посмотреть на него.       - Если тебя кто-нибудь побеспокоит – найди меня. Кто угодно, я с ними разберусь. Это было не то предложение, которое он часто делал магам. Хотя он пытался помешать Стражам пользоваться своей властью над магами, чаще оказываясь в нужном месте и открыто выступая против такого обращения, он мало что мог сделать, чтобы остановить особенно упрямого и жестокого Стража, кроме как кулаками и мечом. Если бы не Алексер, маг, слишком добрый и слишком полный надежды… Для Алексера он бы сделал что угодно.