Демон моего сердца

      Медленно проходили дни и превращались в недели, недели превращались в месяцы, и вскоре прошло два месяца, а затем три. Эшран потратил время, концентрируясь на том, чтобы вернуть себя в нормальное состояние, пытался заново открыть свою любовь к тому, что было службой Стража. Пытался возродить свою веру в церковь, и, к стыду своему, доверие к самому Создателю и его Деве. Но пока всё, что он обнаружил внутри себя и под сводами храмов, это огромное тёмное море печали и душевной боли, которое имело свойство кипеть и биться о берега его решимости. В тишине ему становилось особенно неспокойно, когда он преклонял колени во время бдения перед лицом Девы. Молитвы, которым его научили в лагере Стражей, нисколько не облегчали ни одной из проблем, с которыми он боролся. Чаще всего именно после этих бдений Робер врывался в церковь, хватал его, а затем тащил либо в бордель, либо в таверну, «для другого рода медитаций», - как он это называл.       Большую часть времени Эшран находил, что эти выходки были… ну… проблематичными. Это был самый вежливый способ их описать. Они ему не нравились, и ему не нравилось придумывать, как уйти, не расстроив своих товарищей. У него было полным-полно «товарищей», которые сразу же невзлюбили его, из принципа. Возможно, это было как-то связано с его прискорбной склонностью отдавать всего себя службе и делать всё возможное во благо Ордена. Казалось, эта склонность расстраивала тех из Стражей, у кого не было таких привычек. Обычно Робер быстро вмешивался и разряжал любые проявления напряжённости, но когда рыцарь-капрал уже был по уши в своих делах, Эшрану приходилось пытаться справиться или разрядить обстановку самостоятельно. Это было очень утомительно и было пустой тратой времени, спорить с ленивыми или неуверенными в себе Стражами, которые хотели, чтобы он «расслабился». Они видели, как он усердно работал, чтобы спасти те жалкие остатки, которые остались от его самооценки, и это заставляло их почувствовать некоторую вину или какой-то недостаток в себе, но решение, которое они находили, состояло в том, чтобы опустить его до своего уровня, а не подняться до его. У него не было времени на подобную чушь.       Бордель «Пунцовая Фея» также поднялся на вершину списка мест, в которые он НЕНАВИДЕЛ заходить. Каждый раз, когда его туда затаскивали, был хуже предыдущего, а первый раз, когда он ещё не понимал, куда идёт, был самым ужасным. Эшран осознал, что у него серьёзная проблема, которую невозможно объяснить никому, даже Роберу. Особенно когда капрал был уже пьян и искал возможности хорошо провести время. Когда это было так, с ним действительно не было никакой возможности вести диалог. Эшран понятия не имел, что делать с этой проблемой и можно ли вообще что-нибудь сделать. Честно говоря, он просто хотел притвориться, что этого не существует, и просто… игнорировать это. Он мог. Пока он просто не заходил туда и не думал об этом. Его товарищи-Стражи думали, что у него неизлечимый случай застенчивости, и безжалостно высмеивали его, но это была даже не на том континенте, где лежала его настоящая проблема. Помоги ему Дева, если бы ЭТО было главной проблемой, он счёл бы Вселенную милосердной и был бы благодарен им за любые подколки.       Таверна на самом деле не представляла настолько большой проблемы, по крайней мере, если не считать проблемами драки, которые могли там вспыхнуть. Эшран, конечно, был не прочь выпить пару стаканчиков, но он редко позволял себе лишнего. У него никогда не было привычки много пить. Добавить к этому тот факт, что его товарищи не раз пытались воспользоваться преимуществами, как это делают солдаты, когда предоставлены сами себе, либо выделывались, пытаясь затеять драку, либо пытались подбить его на вещи, которые шли вразрез с его лучшими инстинктами, и которых он не стал бы делать, когда был трезв. Ещё одна вещь, которая сдерживала его, заключалась в том, что хотя до Санкриста он никогда не отличался вспыльчивостью, теперь его было намного легче вывести из себя, ОСОБЕННО после выпивки. Казалось, что алкоголь поднимал его напряжение на новый уровень, на которым было куда труднее держать себя в руках.       Последний раз, когда он вышел из себя после выпивки, случился в «Фее», где он буквально выбил зубы своему товарищу-Стражу метким ударом кулака. Всё было не так уж плохо, потому что частью его наказания стало заставить этого почти потерявшего сознание Стража вернуться обратно в Казематы для исцеления. Он был так рад выбраться из «Феи», что ему удалось больше ни разу никого не ударить до тех пор, пока они не скрылись из виду. Это, вероятно, было занимательным зрелищем для сторонних наблюдателей.       Эшран был совершенно вне себя от ярости, особенно на этого Стража – Говарда. Он ХОТЕЛ причинить ему БОЛЬ! Другой Страж полностью перешёл черту и заслуживал наказания, которое и получил. Когда у Говарда подкосились ноги, и он рухнул на землю, потому что был настолько пьян, что едва держался на ногах, Эшран побагровел от ярости. С рёвом он рывком поднял более крупного Стража на ноги за одну руку, затем наградил мужчину очередным гневным окриком и перекинул через плечо. Адреналин придал ему сил. Где-то в глубине души он лениво задавался вопросом, не вырвал ли он руку Говарда из сустава, и та его часть, которую переполнял багровый туман, надеялась, что это так. Эшран дрогнул под тяжестью этого тяжёлого мускулистого человека, одетого в тяжёлую броню, но он тут же снова дал волю гневу, и гнев наполнил его силами, не оставив места для слабости. Оскалив зубы, он упрямо тащил соратника до самых ворот Казематов. Там он бросил его на руки нескольким Стражам, дежурившим у входа. Потребовалось несколько мужчин, чтобы поймать и поднять этот мёртвый груз, и все эти Стражи смотрели вслед Эшрану широко раскрытыми глазами, когда он просто прошёл внутрь, не бросив ни на кого из них даже взгляда и не сказав ни слова. Эшран тяжело дышал, но это было из-за кипящей ярости, которую он едва сдерживал, а не из-зя тяжести ноши, которую он только что сбросил. После этого, когда другие ребята пытались приставать к нему, Говарда никогда не было в их числе.       Эшран ещё несколько раз выходил на охоту на магов с Робером или с кем-то ещё из его бойцов. Каждый раз ему удавалось идентифицировать либо отступника, либо дикого мага, который только-только открыл в себе силу. Он последовал совету Робера и сохранил подробности о том, как он это делает, при себе. Если бы его спросили, он просто сказал бы что-нибудь бессмысленное, что позволило бы им считать его обычным тупоумным Стражем. Он начал зарабатывать репутацию особенно наблюдательного и остроглазого человека. Другие, возможно, и не знали, в чём именно дело, но он был уверен, что обязан этими способностями тому, что когда-то был превосходным рекрутом, которому действительно нравились его учёба и служба. Все те навыки, которые он получил в лагере, теперь заложили хорошую основу для того, чтобы он начал испытывать уверенность и благополучие в этом новом Кругу.       Несколько раз Эшран мельком видел магов, которых он помогал привести в Круг. Многие из них выглядели теперь намного лучше по сравнению с тем состоянием, в котором он их нашёл. Теперь они были чистыми, сытыми и одетыми в мягкие бархатные мантии Круга. У некоторых из них также были новые отметины на лбу – у тех, кто действительно сопротивлялся поимке. Тот первый маг, которого они захватили с Робером, тот работорговец, пытавшийся продать подростков, Эшран часто замечал его. Этот человек больше не был магом, его сделали Спокойным и назначили нести службу в одной из часовен на Центральной Площади. Эшрану доставляло немалое удовольствие видеть, как этот никчёмный человек делает что-то стоящее. Этот человек никогда больше не принесёт боль другому человеку. При этом он был жив. И он был… безопасен.       По отношению к той юной девушке, которую они привели вместе с эстерцем, Эшран испытывал более сложные чувства. Она всё ещё казалась ему не более чем ребёнком. Теперь она была здесь, в Кругу, где за ней наблюдали и о ней заботились, где её учили и направляли, где она могла расти и жить спокойной жизнью. Она казалась ему очень милой девушкой…. Но она не была безопасной. Она по-прежнему представляла угрозу. И всегда будет представлять. Если только… Ей тоже не поставят клеймо.