Белый Десница

— Это обязательно? На шепот Роквуда никто не обратил внимание. Сир Тист и еще несколько рыцарей не сводили взгляда с небольшой группы, медленно двигавшейся по дороге Роз. Когда на вторую неделю поисков, стало ясно, что найти разбойничью банду до приезда королевы не представляется возможным, мастер над оружием ответ отряд на юг. Этим маневром он как бы показывал бандитам, наверняка пристально следившим за их движениями, что опустил руки и отказался преследовать их. Не успели голоса недовольных сотрясти воздух, как на одном из привалов Кантибер раскрыл свою меченую карту. Спустя некоторое время после отъезда полевого дозора, из Староместа вышел малый торговый караван о двух повозках и полудюжине душ сопровождения. Скромный купец вез из портового города на север сушеную рыбу в бочках и раков в корзинах. Мало кто знал, что раньше именно этим маршрутом бывалые контрабандисты перевозили жемчуг и часть трофеев от морского разбоя, чтобы продать их богатеем центральных земель и не платить Хайтауэрам никакой пошлины. После того как сир Отто разбил контрабандистскую клику, купец потерял привычное и крайне прибыльное дело. Деньги от черной торговли потихоньку кончались, вот он и решил нагрузить телеги обычными, чистыми перед законом морскими дарами. Этим и решил воспользоваться Кантибер, благодаря участию в очистке порта знавший о большинстве участниках и соучастниках контрабанды. Понимая, что до прибытия королевы он вряд ли успеет найти что-то стоящее на промежутке пути в полтысячи километров, рыцарь, вместе с командующим стражей, распустил слух. Будто бы этому конкретному купцу удалось провести через оцепленный порт новый контрабандный груз золота со Ступеней. Кантибер Тист ставил на то, что внезапно объявившаяся группа разбойников на широком тракте работала в связке с кем-то изнутри Староместа. Тому подтверждением служили их обычные цели — торговцы, что везли ценные товары при относительно слабой охране. И если о втором можно было узнать, просто взглянув на вытянувшуюся по дороге Роз колонну каравана, то вот о содержимом сундуков знали только в начальном и конечном пунктах следования. Поэтому отряд имитировал возвращение в город, сделал широкий крюк и сел на хвост подсадному купцу. И в этом подходе не было бы ничего бесчестного, если бы только торговец знал о своей роли. А получалось так, что мастер над оружием ставил под угрозу жизни семерых невиновных, чтобы быстрее поймать удачливых грабителей. Еще раз взглянув на ничего не подозревающих караванщиков, Роквуд покачал головой. Полевой дозор разделился на три части. Тист с оруженосцем Отто Хайтауэра был на западной стороне, еще одна группа на восточной и небольшой отряд ехал прямо по дороге Роз, маскируясь под простых путников. Что для них, на деле, было совершенно естественным состоянием в перерыве от оплачиваемой службы. — Парень, успокойся. Так намного лучше, чем ноги в скалах ломать. Ударим быстро — торгаш даже испугаться не успеет, — вместо Тиста Роквуду решил ответить один из рыцарей с рваными русыми бакенбардами и морщинистым обветренным лицом. Пехотный барбют с самодельным креплением под подбородок смотрелся на нем неуместно и довольно бедно. Роквуд только махнул рукой. Отношения с бывалыми вояками не сложились с самого начала, а к нынешнему моменту успели совершенно расстроиться. Будучи оруженосцем всем известного Отто Хайтауэра, он не выполнял привычных оруженосцам обязанностей: не чистил доспехи своего рыцаря, не набирал для него воду, не готовил пищу, не ухаживал за его конем. Роквуд был, словно полноправный рыцарь — предоставлен самому себе. Но при этом он был всего лишь «мальчишкой без шпор», никому не известным и никому не нужным. К тому же именно бывший десница, его патрон разрушил сложившуюся при Дарсадах систему полевых дозоров, отчего межевые рыцари, далекие от городских интриг, отнюдь не стремились искать расположения Отто через его оруженосца. Им куда ближе был сир Кантибер Тист — такой же человек меча, как и они, забравшийся туда, куда хотелось попасть каждому рыцарю. Похожим обрахом к нему относились и остальные юноши его возраста — для них он был «не свой», будто специально избегал привычного труда, держа руки в чистоте. Все это создало вокруг Роквуда атмосферу отчужденности. Слишком чужим он был для всех. И сир Кантибер Тист не торопился помогать, издали наблюдая за тем, как юноша пытался нащупать свое место в коллективе. — Есть. Тихое, но цепкое слово сорвалось с губ мастера над оружием. Острота его молодого глаза не подвела рыцаря — перед купеческим караваном подозрительно зашаталась лиственница, грозя вот-вот упасть, перекрыв значительный участок дороги. Тист резко обернулся. — Рыцари со мной, ударим по ним с трех сторон. Оруженосцы в окружение — не дайте никому уйти. Да пребудут с нами Семеро. Воины пришпорили коней, переходя с шага на рысь, устремившись напрямик к сработавшей ловушке. Перелесок по обе стороны дороги был не очень плотным, конники могли его преодолеть на умеренной скорости, а вот повозки наверняка встряли бы намертво. Роквуд с тремя парнями своего возраста устремились вперед, параллельно рыцарям, отдаляясь северо-западнее. Там как раз была широкая зеленая равнина между участками леса. Отличное место, чтобы поймать беглецов. Четверо оруженосцев встали широкой цепью, юный Паллес приложил ладонь к светлым бровям, силясь разглядеть происходящее на дороге. К сожалению, плотный участок леса надежно перекрывал вид. Роквуд пожевал сухие губы. Он отправился в этот поход, надеясь испытать хоть крупицу пути истинного рыцаря. Не исполнителя и надзирателя воли брата лорда, как бы почетно и праведно это служение не было, а воина, каким был его отец. Но, похоже, вместо достойной встречи с противником, он просто две недели истязал ноги и зад в долгих переходах, терпел неприязнь и безразличие окружающих и дышал свежим воздухом. О той ли награде говорил сир Отто, когда напутствовал его в дорогу? Хотя откуда бы ему было знать, что мастер над оружием просто уберет его подальше от дела. Солнце на миг коснулось длинных ресниц юноши, ослепив. Заморгав, Роквуд протер глаза и, щурясь еще сильнее, в последний раз взглянул в сторону невидимого сражения. И не поверил своим глазам. Прямо на него из перелеска вырывались трое бандитов, двое пеших и один конный. — Этот мой, этот мой! — с задором прокричал Роквуд, хлестнул бока рыжей кобылы и помчался навстречу. Остальные парни были дальше — пусть забирают себе пеших. Не мог разбойник на коне, вырывавшийся из хватки почти двух десятков рыцарей, быть мелкой сошкой. Это должен был быть главарь! А если не главарь — то кто-то большой! И его голову добудет он — Роквуд Паллес. Под стоящим в зените солнцем блеснул ровными, заточенными краями клинок отца. Враг был все ближе — уже видна была его промасленная кожаная куртка с кольчужными наплечниками. И лицо его темное, дорнийское с бешено блестящими глазами. Темный ятаган, покрытый свежей кровью, выставлен навстречу, готовый разить юного оруженосца. На полном скаку сошлись два всадника. Один бывший охотником, обломавшим клыки на крепкой добыче, а второй только возжелавший впервые попробовать крови. В последний момент Роквуд нырнул вниз, прижавшись щекой к пропахшей конским потом гриве. Клинок уколом рванул вперед, проходя под широким взмахом ятагана. Резкий толчок чуть не вывернул кисть юноши наизнанку. Пальцы вовремя разжались, оставляя меч в животе дорнийца. Затылок покрылся холодной испариной, как бы ощутив, насколько близко рассекла воздух над ним изогнутая южная сталь. Роквуд выпрямился, потянул на себя узды. Разогнавшаяся лошадь нехотя послушалась, повернула, недовольно фыркнув. На глаза оруженосца попался сир Тист, выбравшийся из перелеска. Но молодому человеку было плевать на все. Взгляд его жадно искал в траве темную фигуру. Белый дорнийский конь уже замедлил свой бег — вот-вот остановится. Дав шенкеля, Роквуд поскакал следом. Искомый труп нашелся в ногах собственной лошади. Раскинувший руки он смотрел в голубое небо стеклянными глазами. Его некрасивое лицо, покрытое щетиной и пересеченное кривым глубоким шрамом замерло, рот с толстыми красными губами широко раскрылся. Сапог с высоким голенищем жалко уперся в сталь стремени. Маятником из груди убитого вздымался, покачиваясь, клинок. Роквуд спрыгнул на траву, боль стрельнула в пятки от неудачного соприкосновения с землей. Юноша, не обращая на это внимания, встал над поверженным врагом. Голубые глаза пытливо изучали убитого. Это была не первая кровь на его руках, но портовые молодчики не шли ни в какое сравнение с этим дорнийцем. Роквуд почувствовал себя героем настоящего рыцарского поединка, дуэли, победа в которой далась ему удачей, если не чудом Провидения. Он не мог быть уверен, что, встреться они в чистом поле один на один, его рискованный маневр принес бы победу. Звук шагов и голоса приблизились к нему со спины — это был Тист, в сопровождении нескольких рыцарей. Оставив своих лошадей позади, они окружили юношу и его трофей. Роквуд бросил быстрый взгляд на воинов полевого дозора и на сир Тиста. В его глазах искрился молчаливый вызов — посмотрите, как я его свалил! Рыцари переглянулись, когда Кантибер нагнулся над убитым. Пальцы в кожаной, укрепленной кольчугой перчатке бесцеремонном схватили дорнийца за подбородок, повернули лицо мертвеца поочередно в обе стороны. Затем рыцарь обратил внимание на куртку, левая часть которой выпирала сильнее правой. На выделанной коже была свежая заплатка, пришитая без должной сноровки. Сир Тист оторвал ее, обнажив солнцу синего ястреба на вышитом серебром фоне. — Фаулер! — Бастард? — А если сын? Под перешептывания мужчин, Тист поднялся и посмотрел на Роквуда, торжество на лице которого уступило место легкому волнению. И верно — одно дело убить бандита, а другое дело убить благородного дорнийца. Пусть Дорн и не входил в состав Семи Королевств, о кровной вражде там знали лучше, чем в любом другом месте Вестероса. — Он убил двух наших рыцарей, этот Фаулер, — Кантибер отряхнул руки и одним движением вытащил клинок оруженосца из груди мертвеца. — Умелый был дорнийский шакал, да наш просторский мастифф умелистее! Собравшиеся заулыбались. Слова мастера над оружием Высокой башни тешили их гордость. Крепкие узы взаимной неприязни, даже ненависти между Простором и Дорном натянулись в этот день, подталкивая воинов признать Роквуда за своего. — Слоун отвезет тело в город, а там решат — какой из него на самом деле Фаулер — бастард или седьмой сын. Пока же мы направимся навстречу королеве Алисенте. Но за такой удар, Роквуд, ты уже заслужил себе шпоры. Клянусь Семерыми, парень, из тебя выйдет рыцарь! Кантибер вложил клинок в руки юноши и похлопал того по плечу. За ним потянулись другие рыцари, кто искренне, а кто исподволь, следуя общему примеру, хлопал его и поздравлял с грядущим посвящением. Кто-то даже шептал ему, советовал попросить сира Отто устроить посвящение в Звездной септе. Быть помазанным семью елеями от рук Верховного септона — мечта каждого правоверного воина. Завистливые взгляды других оруженосцев прошли мимо Роквуда. Будущему рыцарю только и оставалось, что глупо улыбаться, принимать похвалы и стараться не показать, как больно было в десятый раз получать по плечу латной перчаткой. Гордость за свою удаль, за исполненное желание на миг затмила разум юноши, вытеснив закономерное волнение и опасение. А ведь ему бы стоило бояться известных дорнийских отравителей, третьих по богатству во всем Дорне лордов Поднебесья. И только по лицу Кантибера Тиста ползли тени. Он не мог знать, на кого они наткнуться, придя на выручку спрятавшемуся в рыбной бочке торговцу. Но как было теперь не связать успешных грабителей из Дорна с действующей в Староместе бандой Ястребов, по слухам также связанных с пустынниками? И к каким последствиям для мальчишки и его покровителя приведет эта новость? Оставалось надеяться, что дорнийская месть затронет только этих двух, а не весь город. *** Старомест бурлил. По настоянию Сарумана, лорд Ормунд объявил о том, что день приезда королевы Алисенты Хайтауэр — праздничный для всех верноподданных, живущих в стенах огромного города. Специфическая формулировка озвученного герольдами указа не позволяла ни одному излишне жадному хитрецу наплевать на добрую волю Хайтауэров. Каждый, кто отказался бы исполнять предписанное — открыто заявил бы о том, с каким презрением он относится к короне. Поэтому с самого утра на улицах и площадях собирались люди, не знавшие, чем себя занять. Предупреждая любую неопределенность, белый маг, пользуясь золотом, полученным с помощью конфискаций, тайно организовал десятки представлений по всему городу, нанял почти тысячу бардов и певцов, а также выкатил из погребов сотни бочонков с элем, вином и пивом. С рассвета к небу потянулись и огни жаровен, на которых готовились быки. Из многих печей шел дым, а с прилавков в руки людей бросали свежий хлеб. И все это совершенно бесплатно. И все это только начало. Горожане не могли вспомнить, когда в последний раз лорды Высокой башни были настолько же щедры. Свадьба лорда Ормунда с леди Мелиссой Тирелл, сестрой правившего Хайгарденом Маттоса Тирелла, и свадьба самого сира Отто тоже была богата на подарки, но все щедрости тех дней могли бы вложиться в это единственное утро. Шутили, что если бы лорд не скупился так на праздник — то его леди бы уже разродилась наследником. А так придется все отдать младшему брату. Но все шутки и пустые слова тонули в густой атмосфере торжества, предвкушения и радости. Простые люди на миг забыли о ежедневных заботах. Целые семьи выходили под прохладное солнце. Кто-то легкомысленно шел посмотреть на то, как талантливо актеры пытались изобразить Балериона Черного Ужаса, вознесшего Эйгона Завоевателя на трон. Другие, кто похитрее, шли за мясом и хлебом, чтобы схоронить их в подвалах-ледниках. Ну а третьи с готовностью променивали смех и набитый желудок на пенную шапку и суровый взгляд стражников из свежего пополнения, следивших, чтобы никто не брал слишком много за раз и не напивался до свинячьих визгов. Радостный гул поднимался к самым крышам домов, нарастая к зениту, сливаясь с теплом солнца. Все ворота, кроме северо-восточных, были на время закрыты. Главная дорога вела мимо Цитадели прямо к ступеням Звездной септы, где принято было принимать самых дорогих гостей. А кто мог быть дороже, чем королева-Хайтауэр и наследник престола? Народ чувствовал эту ценность не меньше, чем благородные лорды. Потому и высыпал по обе стороны каменной дороги Роз с первым звоном полуденных колоколов. Специально подготовленные люди стояли промеж жаждущих увидеть свою королеву людей с корзинами, полными белых и зеленых роз. На крышах также ждали своего часа молодые юноши и девушки. Они должны были осыпать королевский экипаж и эскорт целым бело-зеленым листопадом. Повсюду виделись стражники в новых черных плащах с зеленой подбивкой. Суровые, напряженные лица их чуть портили праздник, но обыватели предпочитали не замечать ни их лиц, ни острых копий с пристегнутыми треугольниками-флагами. Любому прохожему были видны эти флаги и эти знамена. Они висели на стенах, на потушенных уличных светильниках, даже на барбаканах закрытых ворот. Но нигде, кроме Звездной площади, не были ни единого черно-алого штандарта с трехголовым драконом. Под колокольный звон, рассекая праздную толпу, прошел тихой рысью белый всадник на облачно-белом коне. Сжимая в одной руке акациевый посох, Саруман величественно оглядывал собравшихся. На центральной площади Староместа собрались все — от мала до велика — богатые и бедные, мастеровые и купцы. Представители всех слоев общества были здесь, как он того и желал. Все они должными были стать свидетелями воссоединения семьи, чтобы положить конец вредным слухам о «Лжехайтауэре» раз и навсегда. Если он не ошибся в оценке характера королевы, а он не мог ошибиться в человеке, который почти всю жизнь провел бок о бок с бывших хозяином тела — ее искренность покорит умы и сердца местных смертных. Подойдя к линии оцепления, Саруман сошел на землю. Его движение были уверенны, но от внимательных взглядов не укрылась очевидная слабость фигуры. Белоснежный шелковый плащ скрывал тело мага, но постоянная опора на посох демонстрировала ухудшающееся здоровье. Маг передал верного Сполоха стражнику, назвав мужчину по имени. Улыбнувшись удивленному недавнему рекруту, Саруман пошел к мраморным ступеням. Было бы странно, если бы, вычеркнув из списков столь многих, он бы не запомнил оставшихся достойными. Саруман не испытывал удовольствия от имитации слабости тела. Пусть усталость и накапливалась, оболочка майа от этого не лишалась здоровья. Но казаться уязвимым, а не быть им, когда находишься в окружении врагов — было хорошим преимуществом. А врагов в этот день вокруг него было с избытком. Видимых и невидимых простому взгляду. Маг покровительственно улыбнулся септонам, облепившим корнями подножие Звездной септы. Лица тех из них, кто верил, скрыли в себе приступ отвратительного раздражения. Кто-то же из них не скрывался, а непосвященная часть и вовсе кивала в ответ, вызывая у правоверных собратьев еще большее раздражение. Вера в Семерых пока оставалась самым потенциально проблемым противником. Слишком многое, чего он не мог знать, таилось в стенах семиугольных храмовищ. А его сеть шпионов в глазах Мирдайн и крыльях десятка воронов не могла покрыть весь город. Особенно, когда один глаз мог вот-вот ослепнуть в уличной сваре. Абелон Лавардарис, настырный префект, чьи темные мысли надежно скрывал древний валирийский перстень, уважительно, но не глубоко поклонился, когда маг проходил мимо делегации Гильдий. Купцы, главы факторий и цехов столпились за спиной интригана, подобно стаду пестрых баранов, совсем не похожих на септонских овец, чья серая масса застыла у подножия собственного дома. Но ни тех, ни других не пустили к лорду Хайтауэру. Только верховный септон и избранные из Праведных могли приблизиться к Ормунду. Саруман оценил демонстративный жест префекта по достоинству, полностью проигнорировав его. Больше интереса у мага вызвала мастерская брошь, цветок рододендрона, выложенный драгоценными пурпурными рубинами на груди. Безумное богатство бросалось в глаза солнечными лучиками, во множестве рассыпающимися от многогранных камней. Стоило магу пройти мимо префекта, не получившего ответ на вежливый поклон, как из-за белого шелкового плаща, тянущегося за Саруманом по мрамору ступеней, прямо в Лавардариса уперся тяжелый взгляд брата-септона, стоящего ниже. Братья несколько секунд не сводили друг с друга взгляда, пока напряженная нить не лопнула искрами неприязни. Но Абелон опоздал, оборачиваясь вслед прошедшему мимо советнику. Белый плащ исчез на широкой паперти. Лорд Ормунд стоял в центре, окруженный прихлебателями и вассалами, собравшимися в Староместе в честь приезда племянницы-королевы. Поймав взгляд Сарумана, он натянуто улыбнулся и указал на место по левую руку, рядом с собой, но так, что между магом и леди Мелиссой стоял сам муж и пара невзначай напрягшихся прихлебателей. Эта наивная попытка скрыть долгожданную беременность жены от «Отто-пока-еще-наследника» не вызвала у майа никаких чувств. Пусть Ормунд берегся под валирийским мечом, но о состоянии леди-жены знали не только служанки, выносящие ведра с рвотой, но и мейстер Калиан. Последний все больше хирел. Магии, вложенной в него в тот день уже не хватало, чтобы поддерживать стареющее тело. Печальный изгиб его бровей при виде мага всякий раз говорил о том, что старый мейстер лучше кого бы то ни было понимал, как мало ему осталось. Да и даже храни лорд и леди эту тайну под горой валирийского драгоценного хлама, Саруман чувствовал слабую колыбельную новой жизни под сердцем сохранившей красоту снохи. Мальчик. Судя по незаметному еще животу, они сами узнали о беременности, когда ребенку внутри не исполнилось и пары месяцев. А значит у него осталось значительно меньше года до нового витка противостояния с братом. Получив сына, тот станет куда менее сдержанным и дерзким мелочным своеволием, как на суде — не ограничится. Все должно пройти безупречно, все фигуры разыграны идеально, и только тогда у мага получится закрепиться в Староместе надолго. А для этого нужно всего ничего — доверие Алисенты и хотя бы пару месяцев спокойствия. А то ненужные этому миру «наследники» имеют привычку слишком быстро умирать. Торжественный и тягучий колокольный звон пронзил воздух, привыкшие к нему Праведные и Верховный септон и бровью не повели, тогда как молодой лорд Бульвер испугано вздрогнул, обернувшись на чернокаменную махину за спиной. Очень отдаленно Звездная септа и правда напоминала твердыню зла — Барад-дур. Ребристые черные стены уходили в небо, напоминая башню. Не утонченную и изящную, как Ортханк, а громоздкую и тучную, как Лугбурэ. Благо, до настоящей темной крепости дому Веры было очень и очень далеко. Саруман прикрыл глаза, вслушиваясь в чарующую музыку Семерых. Ненавязчивый дух семиликого воскового колосса почти осязаемо снисходил на землю, проникая в плоть смертных. Оттого так горели глаза у искренних в вере — они чувствовали касание богов и укреплялись в их бессмертной мощи. Также, как почувствовали его присутствие Мирдайн, умоляя спасти безымянного бродягу. А теперь майа чувствовал еще один огонек души, что, как слепой щенок, тыкался в непознаваемой бесконечности, пытаясь вновь ощутить присутствие. Но не стоило пока омрачать слияние с чужеродной, прекрасной симфонией пагубными мыслями. Всему своя партия. Так, под божественно-величественный набат, опираясь для вида на посох, Саруман погрузился в чужую божественную тень, пытаясь понять, почувствовать своего невидимого врага. Семеро были гигантски, если посмотреть на них вне рамок смертного мира, то сейчас прямо над головой десятитысячной толпы зависла одна из ног этого чудовища, причем самая толстая из них. Фактически, весь Старомест находился в этом оке бури, будучи одной из точек становления культа богов. И здесь даже материя сознания давала об этом знать — она была твердой, стойкой и совсем не податливой. При этом оставаясь очень хрупкой, чувствительной к агрессивным переменам, способной покрыться иллюзорными трещинами и распасться на осколки и крошку. Это воплощение присутствия Семерых как бы олицетворяло сильную и слабую сторону воскового колосса. Этот «бог» был слишком велик и могуч, чтобы дотянуться до бессмертного майа, не равняющегося даже на мельчайшую частицу его тела. Попади Саруман в поле зрения других местных божеств, и он был уверен — встретился бы с их недовольством куда быстрее и лицом к лицу. Божественные духи поменьше всегда очень ревнивы к своим угодьям, худшим примером того был Архивраг. Этот закон был равносилен и в Арде, и в Вестеросе. Поэтому и оставалось Семерым, ощущая его присутствие у своих ног, не давить майа, как вторженца, а настраивать против него тысячи и тысячи верующих, чтобы руками смертных вернуть заскорузлый покой в свое континентальное болото. Тонкие губы прочертила улыбка. Саруман открыл глаза, пристально глядя на остановившуюся у подножия кавалькаду и вытянутую карету. Среди всадников эскорта были и сир Тист с будущим сиром Паллесом. Кантибер прямо лучился злой радостью от удавшейся подлости, а вот юноша совершенно честно и слепо ничего не замечал. Да. Семерым придется очень постараться, чтобы рука смертного оборвала его вечность. Королевский гвардеец соскочил с лошади, открыл дверцу кареты и с поклоном протянул руку. Стоило королеве только показаться наружу, как вся площадь, не сговариваясь, начала опускаться на колени. Парящие в небе три ворона с очень большим вниманием следили за огромной толпой. Безопасность Алисенты была на первом месте и ради нее Саруман был готов пожертвовать некоторыми планами с Роквудом, лишь бы тот смог предотвратить возможное покушение. Как красиво было бы для деймоновских шпионов, которыми точно полнился Старомест, подстроить смерть королевы и королевского первенца в родном городе. Но нет — верноподданническое море склонило головы перед ее величеством. Саруман, как отец королевы, и Ормунд, как дядя королевы, не вставали перед ней на колени, лишь согнулись в глубоком поклоне, пока Алисента, в окружении рыцарей, поднималась к ним по мраморным ступеням. Зоркий глаз Фили видел, как потемнело лицо префекта Лавардариса, когда перед ним, склонившимся, проплыло зеленое платье королевы. Но никто не шевельнулся. Магу были не нужны глаза, чтобы видеть дочь этого тела. «Его» дочь. Так к ней стоило обращаться даже в мыслях, стирая осознаваемую чуждость. Она должна была поверить, и поверить без остатка. В ней была его крепость — возможность остаться в этом месте на столько, на сколько ему будет нужно. И пока что все складывалось в его пользу. В голове молодой по сути девушки бушевал целый вихрь, ураган, мальстрём. Перед собой королева Алисента, не защищенная ни валирийской сталью, ни верой, чьи своды были источены несправедливым горем, видела странного человека. Это был уже не ее полный сил и здоровья отец, на чьих плечах тащилась вся тяжесть государево воли. А почти что полный старик, чьи длинные белые волосы свешивались вперед и закрывали лицо. Слышать об этом и видеть в живую — было совсем разным делом. Отчаянная уверенность дала слабину. «А может быть и не его лицо». Да, королева, несшая на руках маленького принца, боялась взглянуть в его глаза, посмотреть на родные черты и не узнать их. Она придумывала тысячу кар самозванцу, посмевшему обмануть ее, одновременно едва сдерживая слезы от страха — что это все же он. И что он такой ее никогда не простит. Мятежные мысли, метались из стороны в сторону, как молодой и юркий дракон в чистом небе. Но Алисента прикладывала все возможные усилия, чтобы качка внутри ее сознания никак не повлияла на твердый шаг и величественную осанку. Взойдя на паперть, королева передала сына шедшему рядом белому рыцарю, решительно, в мертвой тишине направившись к склонившимся Хайтауэрам. Первым голову должен был поднять Ормунд, как лорд и гостеприимный хозяин. Но Саруман не стал ждать. Медленно выпрямившись, он встретил бледное исхудалое лицо королевы прямым и честным взглядом. Пальцы вцепились в древко посоха, в уголках глаз подступили слезы. — Дочь моя — мы дома. Голос его чуть не сбил девушку с шага, с ног, перевернул все вверх-головой, потом обратно и еще раз. Алисента на кратчайший миг замерла, пораженная. И тут же очутилась в объятиях отца. Королевское величие меркнет перед силой семейных уз. В этот миг не было сира Коля, что укрыл бы своим плащом ее от острых взглядов-ножей придворных. Но зато был ее отец, которого она погубила и успела похоронить. Который вернулся к ней в мир живых. Чье лицо под всей сединой оставалось лицом ее отца. И который, она чувствовала всем сердцем, простил ее. Под солнцем мертвых восковых богов разнесся искренний девичий плач, подхваченный принцем Эйгоном и утонувший в мягком белом шелке плаща.