Белый Десница

Над огромным городом заходило солнце, добропорядочные горожане провожали прошедший день, многочисленные сомнительные элементы показывали свои лица закату, а Высокая башня медленно закипала изнутри. В ее стенах скорый на гнев лорд метал проклятия в адрес каждого повинного в новом исчезновении его родного брата. Тайне этой шел второй день, но, несмотря на волю лорда, о демарше Отто Хайтауэра знали почти все заинтересованные лица Староместа. — Прям взял, вышел из кареты и исчез? Во дела! Первыми, после многочасовых безрезультатных поисков, под удар должны были попасть таинственные купцы, чей глупый спор остановил передвижение кареты с бывшим десницей внутри. Но имена, которыми они представились, на деле принадлежали совсем другим людям, ни сном ни духом не знавшим о произошедшем переполохе. От вовремя уехавших подозреваемых не осталось даже следа, брошенный товар быстро растащили охочие руки. — И зачем ему вообще это делать? Не боится-то лорда гневать. Ничего не нашедших гвардейцев, тех самых, что сопровождали бывшего десницу в городе и наблюдали за его деятельностью, было велено разжаловать и отправить на охрану рудников в район Красных гор между родовыми угодьями Кью и Маллендоров. Наказание могло бы быть и похуже, если бы за своих людей не просил мастер над оружием. — Еще бы не просил, видели, как на советника смотрит? Еще бы ему кого-то по вине Хайтауэра терять. — Ну в смерти брата не десница-то виноват. А эти, как их там, плащи королевские. — Белые что ли? — Да ты рот закрой, на короля вешать. Золотые! — А разница в чем? На последнее замечание поваренок с вихрастым облаком рыжих волос получил от пекаря по затылку. От второго удара он спрыгнул со ступенек одной из лестниц Высокой башни на площадку этажа и показал отцу язык. — Чего бьешь его? — кухарка-мать в несвежем переднике горестно покачала головой. — Ну не знает разницу малой, что ж бить-то сразу. — Вот-вот, чего бить-то сразу? — мальчик стянул поварскую шапку и почесал болючую шишку. — А того, что мы за тебя все помрем, — насупился отец. — Если белые его убивали — значит король приказал. Никто им другой не прикажет. Это клевета — за нее шею крутят. А если золотые — значит купили их, король ничего не знал. А купить их мог кто-угодно, на то и золотые. — Это ж где ты ума понабрался? — с сомнением посмотрела на мужа кухарка. — Слушать нужно уметь, а не все овощи свои резать. Так и не узнаешь, сколько служанка старого мейстера рассказать может. — Молли значит, — кухарка внезапно пожалела, что оставила все тяжелые принадлежности на кухне, которую не откроют до раннего утра или до первого повеления приближенных лорда. Назревающий семейный спор оказался прерван тихим, но уверенным звуком шагов, доносившихся с самого основания замка. Слуги мгновенно насторожились — так их брат не ходит. Замковая челядь выработала безупречный навык — не привлекала к себе внимание высокорожденных ни дерзким видом, ни звуком шагов. — Так, все брысь отсюда, — отец семейства прыжком оказался на площадке рядом с сыном, схватил того на руки и, сопровождаемый торопливой женой, скрылся за дверью, ведущей в сторону общего обеденного зала, кухонь и каморок, в которых ночевали работники вертела и ложки. Саруман улыбнулся краем рта. Это был не первый подслушанный разговор слуг его новой семьи. Конечно, никто из смертных не хотел, чтобы их сплетни стали достоянием его ушей, но что могли изменить их пожелания, когда незащищенные разумы уподоблялись ярким маякам в стенах вечернего замка. И, тем не менее, магу эти слухи были не слишком полезны. О чем думают обитатели Высокой башни он мог узнать в любой момент. Даже Ормунд, носящий на поясе Бдительность, следуя скорее желанию продемонстрировать свое превосходство в обладании властью над семейной реликвией, чем пониманию полезности валирийской стали против майа, не мог выиграть бой у неотступной сонливости. Так что зависть и подавляемый страх менее талантливого лорда перед младшим братом не были для Сарумана откровением. Некоторое неудобство возникало в момент разговора, когда Бдительность мешала считывать ментальную реакцию лорда. Но Орм не славился выдержкой и не думал контролировать лицо, что частично разрушало валирийскую защиту. Высокая башня полнилась заговорами, устремлялась к небу гордыней. По первым, угрожающим его положению, Саруман хотел ударить показательным судом над сиром Белезом, который заберет с собой немало шумных противников реформ. Этим бывший рыцарь подтвердит слухи и обречет себя на неминуемую смерть. Но маг уже решил, что спрятать его на Стене будет самым разумным решением. Шансы для бывшего рыцаря там будут куда выше, чем в самых охраняемых казематах Староместа. Загнанные в угол крысы в парчовых камзолах и при деньгах даже для майа могут представлять некоторую угрозу, что говорить о беззащитном предателе в железной клетке. Двое сыновей Белеза были уже пристроены в приют при назревающем культе его имени. Пришла мысль, что стоит как-нибудь наведаться туда инкогнито. Две дочери с матерью выехали работницами на пасеку за городом, также принадлежавшую Мирдайн. Мещанка-мать, вырвавшаяся однажды из грязи, во вред себе слишком привыкла к роскоши, к властному имени мужа. Ей предательство слуг и необходимость бросить поместье, сбежать в телеге с капустой дались тяжело. Конфликтная натура женщины могла стать угрозой для безопасности спасенной семьи, могла даже привлечь внимание к связи культа Мирдайн и Отто Хайтауэра, озаботившегося спасением семьи обвиняемого и свидетеля в одном лице. На ее счет маг выдал отдельные указания. Каждый сам выбирает, как ему жить. Гордыню же еще предстояло терпеть. Саруман не желал занимать место новообретенного брата, становиться лордом Староместа. Это бы значительно усложнило его новую жизнь и достижение новых целей. Запертый в кабинете лорда, неспособный переложить дела на плечи ненадежных советников, окруженный недоброжелателями и завистниками, упрекающими в захвате власти у брата — это ли правильный путь к познанию мира? Нет, это путь человеческий мытарств. Ни один лорд на месте Сарумана не смог бы исчезнуть со своего места на целый день, на неделю, на целый месяц, чтобы изучить хоть бы часть природного богатства своего мира. Если ему, конечно, было важно благополучие крупнейшего города Вестероса и своей власти. В ином случае такой ученый мог бы вернуться на пепелище или в подземелье к своему сменщику. А ведь за головой Отто Хайтауэра уже велась охота. Не кем-нибудь, самим принцем Деймоном. Исходя из всего, что Саруман узнал об этом смертном с горящей кровью дракона — он свою добычу в покое не оставит. Так что пока мага устраивало место советника за троном лорда Ормунда. Большие возможности, значительная власть и все это в тени, там, где его не достанет ничего лишнего. Такое же место столетиями он занимал и в Арде, пока не обзавелся собственным домом в Ортханке. Один Эру знает, не предстоит ли ему и тут повторить этот путь. Спустя целый день в мастерской, со знанием дела организованной ему культистами, Высокая башня встретила майа тяжелым взглядом гвардейцев, недовольных судьбой своих сослуживцев, попавших в немилость по его вине. Вдохновленный интересной работой с металлами и минералами, Саруман заверил воинов, что это была неплановая проверка, о которой Ормунд просто не знал. Так что ее провал — не повод наказывать гвардейцев, но повод быть лучше. Удовлетворенные обещанием восстановить наказанных, но не успевших отправиться на рудники в чине, бойцы побежали докладываться сиру Кантиберу, пока маг ушел в свой кабинет. Принимать словесный бой с мастером над оружием хотелось в комфортной обстановке. Усмирив рыцаря, иметь дело с Ормундом будет проще. А ведь впереди еще суд, где он здорово оттопчет хвосты прибившихся к двору лорда лжецов и лицемеров. Разозленный брат — ненадежный элемент, но Саруман знал, как его задобрить. Нужно всего лишь найти тех, кто еще больше злоупотребил его доверием и не имел фамилии Хайтауэр. Руководствуясь этим козырем, маг и решил наконец-то избавиться от надоевшей слежки со стороны Ормунда. Эти восьмеро гвардейцев и черная карета — романтический образ для сказок о всемогущем дознавателе, инспектирующем управленческую машину города и выносящем свой решительный приговор. Но с реальной целью — охраной брата — это было слабо связано. У бессмертного майа было больше шансов уйти от опасности, действуя в одиночку, не сковывая себя восемью смертными, неповоротливой каретой и таким уровнем заметности, что о его перемещениях не знали только в Королевской Гавани. Резвый чистокровный скакун, чтение мыслей и способность сменить цвет одежды — при определенных усилий можно избежать, сбежать и скрыться от любой угрозы. Все-таки Саруман не считал, что должен уподобляться Гэндальфу и размахивать оружием смертных. Уйти от желающего ему зла врага — такое же искусство, как убить мечом. В любом случае — глупца ждут страдания куда худшие, чем быстрая смерть от клинка. Дверь поддалась ключу. В пустоте кабинета мелькнул огонь, свечи и лампы слились с оранжевой бахромой солнца по краям узких окон. Мантия, будто на крыльях, приземлилась на положенную треногу. Пригладив бороду и убрав выпавшие на лицо белые волосы, Саруман взял из угла один из многочисленных деревянных посохов. Убрав все бумаги со стола, он положил на гладкую и холодную поверхность свою ношу. Вытянутый в целый человеческий рост посох был вырезан из цельного куска пурпурной акации и искусно обточен, и отшлифован. Древесина имела терпкий, приятный запах, тут же ударивший в ноздри. Работать с ней было приятно, приятнее, чем с большинство других вестеросских растений. Акация будто бы тянулась к нему, сама направляла умелую руку в нужное русло. Дерево совсем не противилось стать длинным шестом, укрупненным в верхней трети, где посох превращался в своеобразный терновый венец. Острые выступы замкнутого круга обращались в стороны, одновременно отгоняя чужака и сохраняя ту драгоценность, что Саруман хотел положить внутрь. Хороший прототип. Единственный, перенявший в себя волю создателя. Внешне безжизненная деревяшка отдавала теплом и почти буквально прыгала в руки. К сожалению, в средствах мастерской не было достойного материала для воплощения этой задумки. Обращаться за более ценными и интересными образцами к торговцам Староместа было нельзя — все пройдет через префекта Лавардариса, который не только заинтересуется целью их приобретения, но и навяжет Саруману долг. Внешняя торговля все еще почти полностью находилась под контролем Гильдий. Стать обязанным перед таким человеком было неприятно. Все равно, что добровольно окунуться в Мертвые топи. Судя по обрывочной информации, если не он один стоит во главе обширной преступной сети города, то как минимум является одним из бесспорных теневых лидеров, с которым маг пока не мог расправится. Значит, сохраняя осторожность, нужно было обратиться за пределы сферы влияния Гильдий Староместа. Например к одному знакомому купцу из Ланниспорта. У него точно получится организовать доставку чардрева и железноствола. А вот златосерд можно будет получить только напрямую у летнийцев, не допуская вмешательства гильдийцев… Внезапно в сферу восприятия Сарумана вторгся сдерживаемый гнев, стремительный и целеустремленный, ворвались отвращение и презрение. Короткий, но тяжелый вздох сорвался с тонких губ мага от понимания безысходности своего положения среди смертных. То, что он заранее предвидел реакцию и брата и мастера над оружием никак не уменьшало его расстройства от их покорности страстям. Иногда человеческие обиды, принципы и слепая упертость годны только для того, чтобы переломить их, как сухие стебли осенней травы, а не следовать за ними. Возможно, с помощью такого воистину варварского способа удастся избавить общество людей от значительной доли конфликтов. Но в таком подходе кроха разницы от устремления Саурона поменять мир вокруг силой. С такой высоты решение о судьбе Мирдайн становилось еще тяжелее. У него было пару минут, пока атлетичный рыцарь не доберется до покоев, поэтому майа вернул акациевый посох на место и сел за стол. Весь свет в кабинете погас, оставив угасающий закат освещать покои белого мага. Рассеянный взгляд прокатился по картинам, окружающим его рабочее место, остановился на рогах благородных оленей, отдавших однажды свои жизни ради его дела. Больные и немощные, они только мешали своему стаду. Мешали и своим существованием подвергали его опасности, наводя по следу плотоядных врагов. Их преждевременная смерть у костра стала благом и для них, мучимых жизнью, и для всего оленьего племени — избавленного от тяжелой ноши. Добровольные мученики — Саруман уважал их жертву. — Интересно, многие ли из вас способны на благородную жертву, чтобы искупить причиненные другим страдания? Вопрос безликой массе властных злодеев остался без ответа. Дверь без стука распахнулась. Тремя широкими шагами Кантибер Тист переступил порог и оказался прямо перед Саруманом. В ответ тот медленно откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. Его безмятежное лицо, как ушат холодной воды, остудил разгоряченного гневом и бегом по сотням ступеней мужчину. — Что вы себе позволяете, советник? — прошипел сир Тист, встав магом. В мыслях медленно умирало желание ударить по этой проклятой столешнице из темного дерева и заорать в лицо зазнавшегося человека. — Как прикажете понимать ваше исчезновение? Лорд Ормунд прямо запретил передвигаться без сопровождения гвардии. Вы посягаете на власть сюзерена? — Приношу самые искренние извинения нашему господину и солдатам, пострадавшим от моих действий. Буду лично просить за них. Вот только скажите, сир Тист, а зачем мне вообще нужны в защиту ваши подопечные, если они даже не смогли уследить за мной, больным человеком, прямо перед своим носом? — Их отвлекли наверняка купленные вами актеры, — сверкнул глазами из-под насупленных бровей Тист. Голос его сочился нескрываемым ядом, выплевывая бездоказательные обвинения. — Они не ожидали такой подлости от вас, милорд бывший десница. — Да-да, кажется я понимаю, — серьезно покивал Саруман. — Ведь убийцы, что нацелятся на меня будут представителями самой благородной профессии, которым совершенно не свойственна подлость. Они не будут стараться втереться в доверие, обойти защищающих меня солдат самыми подлыми способами из возможных. В их руке будет рыцарский меч и щит, как в вашей, а о намерениях своих они сообщат за три дня. — Мои люди будут настороже в следующий раз, — мрачно пообещал Кантибер, сжав кулаки так, что побелели костяшки. Он ярко представил себе, как сам своим мечом пронзает скромный черный дублет с нефритовой дланью у сердца. — Не будет никакого следующего раза, — маг качнул головой, не удивленный растущей изо дня в день ненавистью к себе. Тисту было не с кем обсудить тягостную ношу от смерти любимого младшего брата. В одиночестве злые мысли копились в благородных стенах рыцарской чести, тухли в ней и пускали свои отравляющие гуморы. — Это была проверка, и гвардейцы ее провалили. Какие-то люди воспользовались необходимостью моего инкогнито, заблокировали проезд, сержант уехал с половиной отряда разбираться, допустив возможность беспрепятственно подобраться к моей карете и нанести мне смертельный удар. То, что никто ей не воспользовался в этот раз — заслуга не ваша, сир Тист, а моя слепая удача. Я полгода свободно ездил по этому городу, но я никогда не был в ситуации более опасной, чем в той, которую устроили мне вы, с вашими бессмысленными правилами. — Эти правила нам дал лорд Ормунд, — рыцарь сделал шаг вперед, оперся на стол, нависнул над ненавистным ему виновником смерти младшего брата. Сейчас он был в шаге от того, чтобы наброситься на мага. — И вам он их тоже дал. И ваша обязанность — соблюдать их. — Моя обязанность, сир, — Саруман резко поднялся. От этого движения Кантибер отшатнулся и машинально положил ладонь на рукоять клинка. Испытывая стыд напополам с раздражением, он тут же убрал руку с оружия. — Служить лорду Высокой башни, верно и преданно преследуя его врагов. Как, впрочем, и ваша. Так давайте не мешать друг другу. Я вырос в этом городе, я знаю его улицы, в отличие от некоторых ваших бойцов, что завели нас на такой узкий перекресток. Завтра перед судом я пойду к моему брату и поставлю вопрос о пригодности домашней гвардии защищать меня. И вы либо согласитесь со мной, либо откажетесь признать очевидное. — И что тогда, советник? Это угроза? — рука так и тянулась обнажить клинок. — В таком случае я буду сбегать от ваших людей столько раз, сколько потребуется, чтобы каждый ваш боец отправился в Красные горы — охранять рудники и гонять каменных дорнийцев по горным тропам. Целую минуту двое мужчин не сводили друг с друга решительного взгляда. Невозмутимость и превосходство боролись с гневом и отрицанием. Наконец, последний дал слабину. Лорд Ормунд был еще не готов отправить на рудники собственного своевольного брата, понимание этого объединяло их обоих. — Вы пожалеете об этом, советник, — сир Тист отвернулся, стиснув зубы. — Когда в нужный момент рядом не будет человека, на которого можно будет положиться. — Возможно, но вряд ли у вас будет возможность порадоваться этому. Всего хорошего. Не прощаясь, Кантибер вышел из кабинета также громко и быстро, как и появился. Саруман же еще долго сидел в опустившейся на Старомест ночи, не сводя всевидящих очей с картины, на которой была запечатлена коронация Эйгона Завоевателя. *** Начавшийся тяжелый летний ливень застал Ригаля Мясника прямо во время рутинного обхода площади имени прошлого короля. Начав с ближайших к их базе кварталов, он в компании трех ближников сместился на восток, где помимо старых и привычных трясущихся лавочников, сидели отбитые культисты из Мирдайн. Бывал он там однажды, решив нанести сюрприз любимой девочке Эльзе. Он еще со времен ее работы в борделе чувствовал, что не зря подобрал ее в тот день с улицы Староместа. Подбирал он много детей, но мало кто из них оказывался годен на что-то, кроме черной работы, мелкой преступности или кабалы в доме удовольствий. Эльза же оправдала все надежды и подарки, что он вкладывал в ее детство. И по итогу оказалась в богадельне самых странных бандитов в жизни Мясника. Медленно, словно совершенно безразличные к богатству и власти, они подбирали под себя окружающие таверну места. Ригаль, получив указания от Джофека, позволял им брать только малозначительные предприятия, но Михан, лидер банды, только пожимал плечами и продолжал что-то усиленно бормотать, вознося ладони над головой. Зачем-то они выкупили пару домов за таверной, переделав их в дом для беспризорных детей. Но если Ригаль подбирал бездомных детей и рассаживал их по знакомцам и должникам, руководствуясь скорее любопытством к тому, как распорядятся они этим шансом, то культисты, постоянно поминавшие Трех Богов, расселили туда детей и сами воспитывали их. Детишки привлекались к легким работам, работали в таверне, полностью заменив наемных половиков и поварят. И, глядя на взрослых членов Мирдайн, своих опекунов, которые из всего разнообразия преступной деятельности выбрали вымогательство, ростовщичество и убийства, также начали молиться, постоянно обращаясь к какому-то «Тому». Воспоминание об увиденном вызвали непроизвольную дрожь по телу бесстрашного душегуба. Все это суеверное мракобесие наводило на него жуть. Обойдя «Маяк Борроса» стороной, благо, что девчонка ни разу не подводила и стабильно раз в неделю приходила с отчетом, Ригаль направился еще дальше, в сторону мест, не так надежно повязанных со Старожилами. Потрясения, вызванные беспределом младшего Хайтауэра, нарушили баланс сил в городе. Городская стража почти полностью вышла из игры банд, по приказу советника пожирая собственных, тщательно выношенных детей. Ригалю не было жалко ни командующего, с которым его босс вел дела, ни коррумпированных стражников, которым и он сам не раз передавал деньги. Исчезновение этих продажных третейских судей сначала испугало всех, особенно трусливого Джофека, но затем до многих быстро дошло понимание возможностей к быстрому переделу Староместа. Кто-то, как например Ястребы, посчитали, что достаточно разрослись для освоения новых улиц. А сборная солянка контрабандистов, прежде работавшая в порту в спайке со Старожилами и Звездочетами на западной и восточной части гавани соответственно, получила от Хайтауэра удар такой силы, что немногочисленные выжившие стали вести себя, как морские крысы, и так завышать цены, что проще было самому отправиться в Эссос за пряностями или на Медвежий остров за мехом. Их место, правда, никто не торопился занять — советник недвусмысленно обозначил свой интерес к контролю за торговлей, чтобы местные не повадились, а корсары Ступеней были слишком заняты войной с Таргариеном. Война банд только началась, но уже обещала стать очень кровопролитной. Все торопились, пока стража не успел засунуть вытащенные Хайтауэром кишки обратно. Бандитов уже начались резать прямо на улицах при поимке, но это только торопило их, а не останавливало. Слишком мало в страже оказалось стражников, не замазанных дерьмом по самые уши, чтобы остаться на службе после чисток. Если бы только у Джофека были яйца, чтобы воспользоваться этим шансом… Так что Ригалю только и оставалось, как бродить по своим владениям, в поисках таких же неуемных Ястребов, как он сам, решивших забежать к нему на огонек. — Пеклова погодка, — идущий рядом с Мясником бандит сплюнул в лужу, натянув капюшон. Густые черные усы Эда так пропитались водой, что были похожи на упитанных морских угрей. Еще двое сопровождающих шли на небольшом отдалении. — Поскорее бы обратно. Сегодняшние поиски действительно вышли не очень удачными. Кроме пары должников, никто интересный им на глаза так и не попался. — Ладно, поворачиваем, — нехотя махнул рукой Ригаль. В отсутствии капюшона сотни капель стекали по его бледной коже, затекали за шиворот, скапливались на светлых ресницах, мешая видеть. Наверное, именно этот неожиданный дождь и помешал Мяснику заметить хвост. Стоило группе развернуться, как из плотной стены дождя вырвались шесть фигур в промокших, черных одеждах, скрывающих лица. Шедший впереди Ригаль оказался дальше всех от нападавших, так что ему только и оставалось, что выхватить тесак, пока один из его людей уже падал на землю с рассеченным горлом. — Хуячь их! — с криком Эд отбил удар, оттолкнув резвого нападавшего. Другому ближнику повезло не так сильно. Топор неудачно застрял на перевязи и пока тот пытался вытащить оружие, трое убийц повалили его на залитую дождем улицу, нанося многочисленные хаотичные удары. Умирающий отчаянно брыкался и хрипел, но из все новых и новых ран кровь без остановки хлестала на камни. Первого подбежавшего, Ригаль опрокинул ударом ноги, замах второго он принял на тесак, сопроводив сталь мощным хуком. Попытки несчастного нащупать зубы прервались пинком, от которого шея человека согнулась под неестественным углом. За это время первый убийца успел встать, а из-за его спины подоспели еще двое. Еще один был занят Эдом, пока остальные вспарывали одежду на убитых ближниках, чтобы вырезать что-то на их коже. — Ястребиные выблядки, — процедил Ригаль. Только эта банда помечала своих жертв, вырезая на телах безобразную ястребиную морду. Ну ничего, нехер отвлекаться на художества, пока он стоит на ногах! Мясник бросился на охотников, размахивая тяжеленым двуручным тесаком так, словно это была рапира. Отгоняя убийц от себя, он гнал их к Эду. В бывшем наемнике он не сомневался, для того одинокий соперник и не соперник вовсе. Требовалось только успеть, пока ястребы не закончили кромсать его парней, все же выйти из осторожного окружения трех противников было непросто, что уже говорить о пятерых. Но Эд не подвел. Ловким финтом обманув своего оппонента, он выбил из его рук оружие и широким ударом распорол тому живот. Острое лезвие фальшиона прошло сквозь куртку, кожу и сверток кишок, как сквозь масло. Моментально отвернувшись от умирающего в жутких мучениях человека, бывший наемник вонзил клинок прямо в затылок забывшегося убийцы. Окружение вокруг Ригаля тут же дрогнуло, чем Мясник с радостью воспользовался, накинувшись на ближайшего к себе. Было что-то в лице человека с молочным отливом глаз и акульим оскалом такое, от чего головорез замешкался. Это стоило ему жизни и челюсти, которую Ригаль отделил мимолетным движением тесака. Розовый язык повис в воздухе, ладони бездумно пытались заткнуть отвратительную рану. Белая кожа краснела от крови и тут же вновь белела под струями неостанавливающегося ливня. Эд и его босс не разменивались на разговоры. Матерые душегубы почуяли, как инициатива стремительно переходила в их руки. «Художники» наконец оторвались от своих художеств, но было поздно, численный перевес был больше не на стороне нападавших. Сквозь шум дождя было не слышно, о чем говорили сбившиеся в кучу и отходившие в сторону от Мясника трое убийц. Но результат быстро стал ясен, когда темные фигуры стремительно бросились во все стороны, моментально исчезнув среди дождя. — Ушли скоты, — Эд разочарованно мотнул головой, но не торопился убирать оружие. — А я только разогрелся. — Ястребы. Ушли ястребы, — не потеряв хладнокровия за весь скоротечный бой, нимало не огорчившийся тем, что искомые враги нашли его первыми, Ригаль вернулся к убитым. Он очень хотел знать лица нападавших, чтобы записать долг за двух убитых товарищей по бандитскому промыслу на чей-то определенный счет. Драка произошла на не слишком широкой улице, на которой вечером и под дождем не было лишних глаз. Поэтому стук раскрытых ставень, раздавшийся четко и громко в момент, когда Ригаль наклонился к ближайшему трупу, заставил того напрячься, застыть. Могли ли это быть зеваки-наблюдатели, опоздавшие свидетели? Или это вторая волна атакующих? Но почему окна, а не двери? Подошедший ближе Эд дал ответ на этот вопрос, когда одновременно со звоном отскочившего от мокрого камня металлического наконечника стрелы, бывший наемник зашипел, схватился за плечо и рванул в сторону. Кричать он не стал, Ригаль и так все понял. Наверняка стрелки в окнах находились и раньше, чтобы прикрыть нападавших, но сильный ливень мешал им. Сейчас же, когда из мельтешивших фигур в дожде остались только две, а непокрытая голова Ригаля отлично выделяла его от закутанных в черное убийц — стрелки решили переместиться к другим окнам или организовать себе подкрепление, чтобы беглым огнем с гарантией убить свою цель. Оттого и выдали себя стуком ставень. А Эд не кричал, чтобы не стать удобной мишенью. Мяснику ничего не оставалось, кроме как отбросить идею о лицах ястребов, даже о том, чтобы вытащить своих пришлось забыть. Ему сейчас повезло — не получить стрелу, но у милости Семерых свой предел. Так что Мясник предпочел не испытывать его и бросился следом за Эдом, одновременно прикрывая руками голову. Любимый тесак был вовремя убран на пояс. Свист стрел было невозможно услышать за шумом дождя, но почему-то он мерещился Ригалю еще несколько минут спустя, когда старожилы трижды свернули, уйдя от места засады на две улицы западнее. — Ты как? — остановившись под козырьком какой-то лавки, лейтенант банды посмотрел на торчавшую из плеча напарника стрелу с белым оперением. — Мутит меня, — с трудом вымолвил Эд, закрывая рот. Продолжить он не смог, отвернувшись от Ригаля, он выблевал остатки обеда. Кураж боя и чудящейся погони оставлял Мясника, но мысли все еще метались, как прыткая рысь. Все, что он знал не могло объяснить, как у крепкого, матерого воина небольшая пробежка и легкое ранение могли вызвать такие странные последствия. — Яд, — ответил на невысказанный вопрос сам Эд, утерев усы дождевой водой. Говорил он с надрывом, хрипло и с трудом выталкивая каждое новое слово. — Видел такое. У дорнийцев. — Скоты, — Ригаль сплюнул при упоминании пустынников. Мысленно он поблагодарил небеса за то, что стрела нашла Эда, а не его. Но это лишь подтверждало тот факт, что на них напали Ястребы. Общеизвестно, что их основал один из бастардов дорнийских Фаулеров. Нужно было как-то спасать одного из самых надежных и полезных его людей. Одно но — Ригаль знал как применять яды при пытке, но ничего не знал о том, как от них лечить. Однако если ничего не сделать или не обратиться за помощью — Эд умрет. Но ближайшим надежным местом, в котором можно найти хоть какую-то помощь, была таверна культистов… — Пекло, — Мясник снова захотел сплюнуть, но слюна еще не накопилась после предыдущего раза. Подойдя к бывшему наемнику, не обращая внимание на вялое сопротивление, Ригаль закинул руку отравленного на плечо. — Пойдем-ка к нашим сумасшедшим. Может у кого-то из их постояльцев будет для тебя какое-то лекарство. Под многоголосый громовой раскат двое бандитов пошли вверх по улице, в сторону площади Джейхейриса Старого. В поисках чуда у странных людей с белыми отпечатками ладони на лбу.