Белый Десница

Простецкий кузнечный молот наливался теплой силой в его руках. Горн, выложенный красным кирпичом, манил взгляд пылающим альковом. В нем будто обитали угольки-бесята, игрой цвета на толстых поленьях манившие иноземца. Наваждение уподоблялось огненным духам Арды, праздновавшим каждый день в объятиях божественного Аулэ. Архимейстер Томот точно также был поглощен повисшей в одной из комнат кузнечной палаты жаркой мистерией. По-мальчишески задорно он давил на кожаные меха, умелым ритмом подгоняя огонь. В темных глазах смертного искрилось азартное веселье, предвкушение и страсть. Не столько мейстер, сколько кузнец, он не мог удержать своего желания перед созданием чего-то нового. И в этом качестве Саруман нашел в нем родственную душу. Ведь и сам майа растворялся в процессе, когда творил при дворе Аулэ свою пядь божественных чудес. И как приятно вновь прикоснуться к этому чувству, к этому единению с жаром и металлом в дуэте творительной песни. И вот наступил момент, щипцы вытянули из огня плоскую стальную пластину. Не раз отбитая, она уже напоминала нечто похожее на волнистое лезвие. Молот взметнулся ввысь и тут же обрушился на сталь. Слепящие искры разлетелись в стороны, бессильно врезаясь в грубый кожаный фартук и бороду, оставляя в последней небольшие черные точки. Удар и еще десяток. Руки мага двигались с небывалым умением и скоростью, создавая в завороженном взгляде Томота непрекращающуюся серию движений. Брат лорда работал так, как будто две жизни провел не в покоях монархов, а за наковальней. Архимейстер даже не мог сам себе ответить — смог бы он сделать также? Саруман видел каждую мысль этого человека, разум которого маг успел открыть за прошедшие месяцы. Сенешаль сыграл свою важную роль в пути майа к обители знаний, так что уже при третьей встрече он читал мейстера, как открытую книгу. И что тогда, что сейчас — не видел в нем никакой угрозы. Томот сам позвал его, встретив два часа назад на пути в архив. Абсолютно случайная встреча привела сначала к мимолетному вежливому разговору о погоде, который быстро перешел от прилива с отливом к интереснейшему мечу, увиденному архимейстером на рынке у одного эссоского наемника. Длинный и узкий клинок с волнистым лезвием захватил воображение кузнеца и тот потратил достаточно времени, чтобы срисовать оружие и расспросить о его особенностях у владельца. Тот, разумеется отказался продавать «пламенный» клинок, но за пару монет с готовностью поведал о том, как легко и кроваво волнистая сталь режет голых дотракийцев. Вдохновение сенешаля каким-то магическим образом передалось Саруману и тот, оставив новых слуг переписывать интересующие его книги, в том числе единственный найденный в Цитадели экземпляр «Валирийский Фригольд: магия и забвение» архимейстера Георгаса, оказался в тесной и жаркой кузне. Томот, конечно, рассчитывал просто поделиться с братом лорда своей находкой или, на крайний случай, показать результат, когда тот будет готов. Поэтому решительность Отто Хайтауэра, скинувшего белоснежную мантию и дублет с нефритовой брошью над сердцем и облачившегося в продымленный кожаный фартук, его удивила. Что не помешало кузнецу без сомнений включиться в работу. И вот результат их совместных трудов был почти готов. Лезвие с хвостовиком были раскалены до красно-вишневого цвета. Вытащив заготовку из горна, Саруман перехватил ее поудобнее и опустил в деревянное корыто с особым маслом. Вверх метнулись языки пламени, почти дотянувшиеся до седой бороды. Масляная жидкость забурлила, приняв в свои объятия сталь. Маг поморщился, прикрыл глаза, но не отошел, не отвернулся. Что ему было это пламя. Выждав еще несколько секунд, он вытащил закаленный клинок. Следом повалил горячий пар. — И не подумал бы, что в тебе столько силы, Отто! — Томот был тут как тут, разглядывая расходящийся волнами меч. — Лезвие выглядит ровным, трещин нет, — Саруман не обратил внимания на некоторую фамильярность архимейстера. Он знал, что в глазах фанатичного кузнеца стал своим. — Состав отлично справился со своей работой, как и вы, архимейстер. — Да что ты, я просто огонь раздувал, — хохотнул Томот принимая остывающий клинок. Толстые рукавицы из бараньей кожи отлично защищали от остаточной температуры. — Отшлифую, заточу — жди с подарком! Саруман улыбнулся и ничего не ответил. Копившееся в нем уже больше года желание было удовлетворено — какой подарок может быть лучше этого? Руки еще не скоро вновь начнет покалывать стремление изваять нечто особенное. Пока же хватит и тех деревяшек, что он выделывает, подыскивая подходящий под новую руку образ посоха. — Но, если честно, где вы научились ковать мечи? — вспомнив, наконец, что разговаривает не с приятелем, а с советником лорда Хайтауэра, Томот также решил сделать вид, что ничего выходящего за рамки этикета не произошло. Его интересовало совсем другое. И это была опасная тема. Сила, что привела Сарумана сюда сегодня имела лишь один возможный источник — непреодолимая воля происхождения. Двор великого Аулэ невозможно забыть и отрешиться от него также сложно, как эльфу перестать обладать достоинством и пороком Перворожденного. И вот сейчас, после долгого привыкания к новому миру, изнурительного пути в облике смертного и, конечно же, путешествия в безвременье, наследие Валар дало о себе знать. Не удивительно, что маг так увлекся, что даже не подумал — откуда у Отто Хайтауэра могла бы взяться способность к кузнечному искусству. И сила, привычная воинам и мастерам, чтобы часами стоять у горна и менять металл по воле своей. — Столичные дела не всегда занимали все мое время, архимейстер, — речь Сарумана была спокойна и приятна. Такой речью с искренностью вспоминают о минутах отдыха люди особенно уставшие. — Иногда мне удавалось взять пару уроков у королевских искусников, не берите в голову. Томот уважительно покачал головой. Сомнения архимейстера на время утихли, а завтра он уже и не вспомнит такой любопытный навык бывшего десницы. Приятно было работать с человеком, который хочет поверить услышанному. — Благодарю за помощь, сир Отто, — Томот протянул майа свободную руку, и тот признательно обхватил предплечье кузнеца. — Надеюсь, вы еще почтите мои чертоги своим умением. — Непременно. Непременно. Середина дня в Цитадели встретила Сарумана пустыми коридорами и редкими мейстерами, неторопливо бродящими по своим делам. Масса школяров еще училась, а маг успел пропустить утреннюю суету, когда весь спектр черно-серых балахонов спешил на занятия. Не будь его происхождение достаточным для отдельного кабинета, где ему давали изучать ценнейшие, не выносные экземпляры рукописей, майа не отказался бы заниматься даже в классах со смертными. Какая разница где получать знания? Но имя Отто Хайтауэра делало свое дело, и в отдельном просторном кабинете на втором этаже его ждали не только новые книги, которые он мог забрать с собой, но и двое слуг, выбранные им из избыточного штата Высокой башни. Как и все служители дома Хайтауэр, они отличались типичными просторскими чертами и сильными ногами. Покорять изо дня в день круговые лестницы древней крепости — испытание не для каждого. Но эти двое еще более выделялись из плеяды прислуги. Кухаркин сын Ольф был рослым молодцем, когда-то очень удачно приглянувшимся Калиану. Однажды старый мейстер сильно заболел, и мальчик носил тому горячий суп с блинами и джемом. Видимо, в старике проклюнулась сентиментальность, так что он потихоньку научил служку письму и чтению. Этим молодой худощавый юноша ярко выделился из необразованной толпы бывших крестьян, чем заслужил право таскать за Саруманом книги и даже украдкой читать их. У мага эта тяга к знаниям вызывала лишь понимающую улыбку и молчаливое поощрение. Белый маг никогда не терпел рядом с собой тупиц, бездарей и лентяев. А уж от личных слуг, какими бы временными они ввиду смертности не были, он не ждал ничего меньшего, чем горячего стремления к знаниям и его мудрости. Лучше служить будут. Дочь староместского мельника Квиннель в свое время работала счетоводом у собственного отца, богатого мельника, пока у того не появилась возможность отправить дочь в Высокую башню на службу к стюарду Эомунду. Пять лет считая казну Хайтауэров, она ни разу не запустила в нее свою ладонь, чем очень понравилась Саруману, проводившему проверку во владениях своего «троюродного дяди» с той же неотвратимой строгостью, как и везде в городе. Никаких ожидаемых толстым стюардом послаблений для уважаемого родственника сделано не было. Кроме одной. Он сам сохранил свое место и прибавил лишь седых волос. В отличие от многих других своих коллег по писарскому делу, Квиннель не только ничего не потеряла, но и заняла позицию повыше — считая уже не только казну Староместа, естественно, с целой командой товарок и товарищей, но и составляя своды конфискованных средств и ценностей. А уж в этом счете мелких сумм не водилось. С ней он собирался в обстановке Цитадели обсудить пару денежных вопросов. Чем дальше от ушей придворных Ормунда — тем надежнее. В конце концов на это золото у Сарумана и самого были планы. — Все переписал? — спросил маг у Ольфа, завязывая черный бархатный дублет. Блондинка Квиннель без намека помогала ему со спины, стягивая тесемки. Подготовка одежды хозяев оказалась базовым навыком слуги любого порядка, даже тех, кто мог похвастаться какой-никакой образованностью. О покрытых сажей лице и бороде маг не волновался — успел счистить грязь с помощью щепотки магии еще по дороге из кузни. — Успел только «Разграбление Староместа Звездным Огнем», — еще не сформировавшийся голос юноши звучал виновато. Простой камзол с гербом Хайтауэров не скрывал его несформировавшейся еще угловатости. — У архимейстера Георгаса в его «Валирии» очень громоздкий почерк и много старых слов, господин, я даже не смог начать. — Спасибо, Квиннель, — Саруман стряхнул соринку с белого шелка мантии и поправил нефритовую брошь. Изображенная раскрытая длань почти что светилась яркой зеленью луговой травы и боевого знамени Высокой башни. Майа повернулся к Ольфу и взглянул на толстую тетрадь в его руках. — Этого вполне достаточно. Я взгляну на книгу Георгаса в следующий раз, торопиться некуда. А ты же за это время еще раз прочитаешь сделанный тобой список от корки до корки, а затем ответишь на мои вопросы. Понятно? — Да, милорд, благодарю вас! — глаза юноши горели энтузиазмом неофита, которому разрешили коснуться сокровенной тайны знаний. Молодец. — А за тебя, Квиннель, я попрошу мейстера Калиана, — магу не нужно было смотреть на слугу, чтобы знать все, что творится в ее голове. Будучи старше Ольфа, она завидовала поощрениям и легкости, с которой тот получал знания из рук господина. Ей для этого требовалось каждый день трудиться, а юноше всего лишь быть каждый день рядом с бывшим десницей, таскать и переписывать книги. Но была в Квиннель и надежда, надежда на то, что и ей однажды с той же широтой улыбнется хозяйская милость. — Пора тебе освоить математику посложнее. Обрадовав слуг, Саруман покинул Цитадель, окруженный на улице кордоном из стражи. Воины двигались на почтительном расстоянии, но никогда не выпускали наследника лорда из поля зрения. К гомону тысяч душ добавилось напряженное сосредоточение охраны, что не упрощало задачу мага по мониторингу настроения городского общества. Но неугасимые слухи о «Лжехайтауэре» и закономерный рост угрозы для брата и наследника лорда делали свое дело. Что уже говорить о всех тех, кому он наступил на ногу, взявшись за чистки. По крайней мере, в этих воинах Саруман мог не сомневаться. Они всего лишь следили за ним по приказу мастера над оружием, сира Кантибера Тиста. А уж ему в свою очередь приказал сам лорд Ормунд. Ну да это мелочи, по сравнению с наблюдателями минимум от еще четырех других сторон, всюду сопровождающих его черную карету. Оказавшись внутри, Саруман с толикой удовольствия положил голову на пуховую подушку. Тело его, конечно же, ни на йоту не устало от простого физического труда, но сейчас он в очередной раз утверждался в мысли, что с человеческой оболочкой в новую жизнь вернулись старые слабости. И даже притягательность мимолетного комфорта нашла свое место в его быту. Ольф и Квиннель напротив, не позволили себе такой вольности перед господином, хоть и с их стороны карета была роскошно обставлена. Пока Саруман полулежал, нарочно глядя в остекленное окно, слуги тянули спины, не расслабляясь ни на минуту. Такое поведение было вбито им в разум едва ли не с молоком матери и уже то, что высокородный хозяин пустил их в свою карету — было для обоих чем-то вроде воплотившейся в быль бабушкиной сказки. Карета тронулась, кучер хлестнул лошадей. Стража перебралась на ожидавших их коней и затрусила следом. За окном мелькали узкие улочки и нечищеные окна. В общем, вид оказался не слишком примечательным. Старомест был очень древним городом, построенным знающими людьми в соответствии с необходимостью времени. И как любой старый город он столкнулся с тем, что задуманный масштаб уже не отвечал выросшему населению. И, судя по оставленной в прошлом Королевской Гавани, местные архитекторы не торопятся учиться на своих ошибках. Но он быстро преобразился, стоило им выехать на правый берег Медовички. Полноводная река будто бы несла жизнь сквозь целиком каменный город. Ее воды тут и там рассекали мелкие суденышки, прогулочные лодки и мелкие путешественники с торговцами, решившие сократить путь до Староместа по течению рассекающей его надвое реки. Одно интересно — как они собираются обратно — плыть против течения? Вот поверх домов показался дворец Гильдий. Выполненный в лучших традициях эссоских торговых домов, магистров и прочих принцев, он был и жемчужиной, и костью в горле Хайтауэров. Символ конкуренции их власти, богатства и безродности, с которым необходимо считаться. В этом дворце с хрустальной крышей обитал один интересный человек, который очень хотел о чем-то поговорить с белым магом. О чем-то очень важном. Настолько важном, что мысль о сути возможного такого разговора до ужаса пугала всемогущего Ормунда Хайтауэра, когда у них с Саруманом заходил разговор об Абелоне Лавардарисе. Но у мага пока не было желания еще глубже ввязываться в смертные дрязги за власть. И так пришлось взвалить на плечи мантию советника при лорде-брате, чтобы разгребать десятилетиями не проверяемые управы, канцелярии, кабинеты и архивы. Обычный человек от такого объема работы мог бы и повесится, по собственному желанию или вопреки оному, но у мага были беспроигрышные преимущества перед смертным. Он вряд ли бы умер от удушения и при этом мог читать мысли. Почти без проблем проникая в головы любого чиновника, с выкорчевыванием сорняков ему было вполне по силам справиться. Со своими, конечно же, особенностями. Например, собрав вокруг себя самый неподкупных — писарей и мелких начальников, он не предусмотрел, что пламенный гнев их против прежде неуязвимых мздоимцев будет не только справедлив, но и скор на расправу. Так был повешен начальник портовой управы вместе с семьей и десятками подручных, с которыми он делил прибыль с работорговли, контрабанды, торговли сводящими с ума снадобьями и еще целого списка из ста двадцати пунктов. После оглашения которых его и повесили на площади перед Звездной септой при скоплении народе едва ли не большем, чем при явлении выжившего Отто Хайтауэра. И Саруман, в одиночку руководивший ревизией едва ли не всего города, успел только к финалу суда, когда тела двух десятков мужчин, пяти женщин и четырех детей покачивались на виселицах. Этот мелкий просчет привел к результату, который находился в рамках ожиданий мага — все же начальник порта своими пороками обеспечил себе место если не в местной бездне, то уж точно в племени каких-нибудь гадких подгорных гоблинов. Но детей было действительно жаль. Их ожидала судьба Молчаливых Сестер и высланных из города крестьян, но правосудие местного человечества оказалось к ним слишком сурово. Как и силы, в действительности организовавшие такой исход. Они-то остались для мага в тени. Пламенные сердца вернейших его соратников из чиновничьей братии также не помогли ему в поисках зачинщиков — слово здесь, слух там, и вот три десятка трупов колышатся, словно груши по веткам. Пришлось на время заключить организаторов казни в тюрьму. Но и они через месяц были свободны. Слишком уж Саруману были нужны надежные и более-менее умные люди. Иначе его борьба с поразившей город чумой порока и вседозволенности закончилась бы неудачей, а с ней закрылись бы и двери Цитадели. Место брата и наследника лорда Староместа на деле приносило слишком много пользы, чтобы покарать использованных в чужих интересах подчиненных. Таким образом маг совмещал исполнение своего желания и дело, которым был занят еще в прошлой жизни — поиски и искоренение зла. Одно беспокоила майа — зло этого мира оказалось куда коварнее всемогущего Мелькора и хитрейшего Тар-Майрона — оно крылось в сердцах абсолютно всех окружающих его людей. Зло скрывалось и ждало возможности расцвести, подобно ядовитому цветку. И только когда Саруман целиком и полностью осознал этот факт, признал его в десятках книг об истории Вестероса и Эссоса — страх впервые прикоснулся к его душе. Пока только легчайшим дуновением неотвратимости рока, но и этого хватило, чтобы маг серьезно задумался о том, как можно отвратить местное человечества от естественного зла. Ведь что это за мир, где зло и добро зависит лишь от отражения в застывшем зеркале, где порядок вещей замер в янтаре тысячелетий? Быть может и легендарный Светозарный клинок из Эпохи Героев, что исторгал из себя «пламя», был простым мечом с волнистым лезвием, технология которого совершила целый оборот в своей жизни и ныне представляется чем-то экзотическим. Карета остановилась — они наконец пересекли узкий арочный мост, соединяющий остров Битвы и материк. Все пространство перед окном занимала теперь Высокая башня. Белый мрамор в черных прожилках, идеально ровные линии блоков, сливающихся в единый монолит, вечная красота — монумент истинному величию и добродетельной натуре человеческого естества. Крепость так походила на Ортханк, что Саруман поневоле задумывался — а простое ли это совпадение или перст судьбы? Неподвластная времени, природе и злокозненному завоевателю. Добро воплоти. Таким и должен быть, наверное, идеальный человек. Непоколебимым в своей борьбе со злом и пороками. Прекрасным и понимающим свое место в мире, как благодетеля, защитника порядка и справедливости. Многие люди Арды отвечали этим критериям, но, конечно, далеко не все. На десяток героев всегда найдется предатель, что может втереться в доверие к князю, королю. Но в этом мире были десять предателей, что пойдут по головам сотрапезников, и один герой, что потеряет голову за честь и достоинство, за правду и справедливость. В таких условиях, Саруману тяжело было представить будущее Семи Королевств без постоянных войн, трагедий и страданий. А все из-за самих людей. Возможно, имей они свободный доступ к его бессмертной мудрости… Если бы подобным староместскому очищению подверглись бы все уделы под драконьей властью… — Милорд, сюда идет стюард, — голос Квиннель вырвал мага из пучины раздумий, чему тот на мгновение был даже порадовался. Слишком странными были эти мысли. Саруман наконец вышел из кареты, приказав слугам заниматься делами. Домашние гвардейцы, дожидавшаяся его также разошлась по местам, вернувшись на посты внутри невысоких каменных стен, широким кругом защищавших Высокую башню от первого натиска. Этот внутренний двор иногда использовался как тренировочная площадка, на которой мастер над оружием тренировал пополнение для гвардии. Сейчас этот черноволосый мужчина также активно управлял длинным клинком, повторяя все те же движения, которые видел маг, сколько бы раз не выходил во двор. Мысли этого человека при встрече с братом лорда обычно были столько ярки и открыты, что их, казалось, мог бы прочитать кто угодно и не будучи майа. К сожалению для него самого и мага, обида на выжившего Отто Хайтауэра так и не покинула этого прежде добродетельного, но гордого рыцаря. Отрицание превратностей судьбы стало катализатором для превращения горечи по убитому в засаде брату в ненависть к выжившему в ней бывшему деснице. Ненависть эта была слепа, как и любое чувство отрицания и разрушения, и вместо того, чтобы винить в смерти сира Мерина Тиста принца Деймона Таргариена и его людей, вина перешла на близкого и постоянного показывающегося на глаза мага. И Голос был не помощник в их разговоре. Ненависть эта была похожа на заразу, передающуюся от мастера над оружием на здоровых жертв. Вот и сейчас сир Кантибер тренировался не один, но в компании с молодым мальчиком — десятилетним Бриндоном Хайтауэром — представителем побочной ветви династии, однако проявившим себя способным к воинскому искусству с момента, когда в его руках впервые оказался деревянный меч. Помимо воинского искусства, Тист передавал ему свою злобу и свои обиды. В мыслях ребенка уже можно было найти результат. Но мальчишка не заслужил того, чтобы неудовлетворенный своей судьбой рыцарь решал свои проблемы за счет ребенка, обращенного врагом собственному родичу. Благо, время еще было, чтобы у Бриндона получилось самому решить свою судьбу. Саруман был готов дать ему этот шанс. — Отто, дорогой племянник, рад тебя видеть! — толстяк-дядя пересек наконец внутренний двор, в мыслях проклиная Отто за то, что тот даже не додумался пойти от кареты в его сторону. — И я тебя, дядя, — стоило Эомунду подойти к нему, как Саруман тут же начал движение в обратную сторону, к высоким дверям крепости. Шнурованные черные сапоги поднимали небольшую пылевую взвесь. — Подожди, подожди, — пропуская череду ругательств, оставшихся достоянием прочитанных магом мыслей, стюард поспешил следом, не попадая в широкий шаг майа. — Я хотел у тебя спросить, не хочешь ли ты как-то ответить на предложение нашего общего знакомого? — Оно было весьма заманчивым, но мне не нужно читать его раз в месяц, чтобы не забыть о нем — так и передай ему. Постоянно мелькающий посланец только и вызывает, что глупые, лишние кривотолки. Если, конечно, очередные лживые слухи обо мне не являются целью нашего общего знакомого. — Нет, ни в коем случае, — резко запротестовал Эомунд. Они оба знали, что префект не посвящал стюарда в свои тайные планы относительно Отто Хайтауэра, но общую подоплеку интересов Абелона Лавардариса можно было понять и так. И после продолжающей тряски в городских верхах сир Эомунд уже и не очень-то хотел, чтобы младший брат сменил старшего на троне лорда Высокой башни. — Просто, зная твою загруженность, он хочет, чтобы ты всегда помнил — ты дорогой гость в его доме. Красиво выкрутился. — Если это все, то я должен вернуться в свой кабинет. У меня еще много работы, — Саруман остановился у дверей, поставив ногу на ступень. Гвардейцы подобрались, выставив наружу не только свою доблесть, но и уши. — Конечно, не буду больше задерживать, у самого работы, аж вот столько, — Эомунд коснулся третьего подбородка и хихикнул. А в голове тут же нашелся виновник такой загруженности — дорогой племянник, лишивший его половины работников и чуть не лишивший самого места стюарда. Если бы не лорд Ормунд, гневливую гордыню которого толстяк раньше поминал за грех, то и правда лишился бы своего места. — С таким количеством золота, что было недавно принесено в казну, действительно можно много полезного сделать, — Саруман улыбнулся, понимая, что раньше первым, о чем бы подумал стюард, так это о наполнении своего левого кармана. А после выполнения каких-то работ, и правого. Острастка от устроенных магом проверок хорошо работала, пусть как союзника Эомунда уже и нельзя будет рассматривать. Но маг не тешил себя иллюзиями — вороватый дядя ни в чем бы и не был ему помощником, если бы действия майа шли наперекор устремлениям префекта Гильдий. Зря Ормунд считал своего стюарда верным династии человеком. Саруман же был слишком не заинтересован скорым конфликтом с таинственным Абелоном, встреча с которым все откладывалась и откладывалась, чтобы просвещать гордого лорда. Хочет заблуждаться — пусть заблуждается, лишь бы не мешал работе с архивом Цитадели. Не стоило привлекать еще больше внимания, иначе готовящееся убежище для опытов станет чьей-то находкой не по времени. Его кабинет располагался на самом верху Высокой башни, выше был только солярий, и прекрасный в своей задумке зал, который по сложной системе зеркал освещался настоящим светилом, находясь в глубине каменного мешка. Еще выше были комнаты Хранителей, почетных слуг, денно и нощно заботившихся о том, чтобы огонь крепости никогда не затухал. Жившие на такой высоте люди были самыми выносливыми обитателями башни. Для лорда же это было неназываемым испытанием — сможет ли подняться в свои покои, не потерял ли сил. Так что Саруман даже понимал некоторую радость дяди, когда у того забрали этот кабинет и поселили на три этажа ниже. Толстому стюарду хотя бы получалось добраться до своих покоев без желания умереть от одышки. Один пролет винтовой лестницы за другим — это движение вверх напоминало магу об Ортханке, чей острый шпиль также подпирал небо и на вершину которого его слуги поднимались с большим нежеланием. Жаль, что у этой башни на самой вершине обжигающее пламя, а не наблюдательная площадка. Если вид с любимой майа террасы открывался такой красивый, то что можно увидеть с самой высокой точки, наверное, всего континента? Если не считать, конечно, далекую Стену — исполина в окружении безынтересных снегов. Подходя к своим покоям, Саруман не заметил ничего подозрительного. Все тот же флер чужих мыслей из множества комнат вокруг. Стража, по двое на этаж, также не обнаружила в себе ничего подозрительного — оба воина томились своими обязанностями и шепотом делились планами по походу в кабак. Посещать бордели в последнее время стало опасно — сир-советник, мол, освободил оттуда половину закабаленных работниц и работников. Ладонь с по-паучьи длинными пальцами легла на яблоко дверной ручки. Разум его видел пустоту внутри всех пяти комнат — там никого не могло быть. Но почему тогда чувство угрозы иглой касалась затылка? Могло ли быть… Вероятнее всего. Этот мир не переставал его удивлять. Особенно, когда выяснилось, что некоторые люди полностью закрыты от его разума. Их мысли было не просто сложно раскрыть, как-то случилось с Калианом, но вообще невозможно прочитать. Началось все с архимейстера Вейгона, чей разум огрызался огненным рыком. Единственный Таргариен в зоне досягаемости — он очень заинтересовал мага. Но нечитаемыми оказались и десяток мейстеров, чьи разумы представляли собой чистый лист, неосязаемую пустоту. Причина тому долгое время оставалась загадкой для Сарумана, пока лорд Ормунд не пригласил его, своего брата, на любимую им охоту. Снаряжаясь, старший Хайтауэр прицепил к поясу ножны с длинным мечом, чья рукоять неуловимо напоминала фигуру Высокой башни. Бдительность — валирийский меч древних королей Староместа. Стоило лорду взять оружие в руку, как его беспечно раскрытый разум исчезал из вида прямо перед магом. Сложить два и два оказалось слишком просто — смертные прикрывались от майа не только своими божественными покровителями, но и осколками Валирийского Фригольда — пламенем драконьей крови и могильной сталью. Первая имела отголосок своей воли, происходя, вероятно, плоть от плоти какого-то древнего бога, подобия Анкалагона. Большего он не мог предположить, пока не получил хоть каплю крови Вейгона или любого другого Таргариена. Вторая же нашлась не только на поясе у лорда, но и в цепях некоторых обитателей Цитадели. Саруману удалось на день позаимствовать фамильный меч, и он не разочаровал. В металле можно было до сих пор почувствовать ноты магии, влитой в материал при ковке. Магии такой древней и могущественной, что ни одна перековка не сломила ее музыки, а века не смогли ее стереть. И эти артефакты драконьей власти создавали своеобразную зону отчуждения, преграду, о которую разбиваются ментальные силы мага. Саруман даже провел опыт, вручив валирийский клинок Ольфу. Кухаркин сын едва не помешался от оказанной ему чести, но магу было не до этого. Даже видя человека перед собой, даже зная, что именно ограничивает его взор, майа не мог сковырнуть этот защитный кокон, проникнуть под его незримую пленку. Ольф оказался совершенно недоступен его мыслям и магии. Даже Голос перестал касаться ума слуги. Сам же маг, повесив Бдительность на пояс, будто бы оглох, ослеп, искусственно лишил себя привычных чувств. С большим усилием он подавил волну паники, какую положено испытывать младенцу, которому закрыли глаза, а не майа Валинора. Больше к мечу Саруман не прикасался, хотя в голове отложились интересные задумки того, как можно применить этот волшебный металл, если даже смертные научились перековывать его. Верная мысль сняла зуд от неосязаемой занозы. Внутри его ждал один единственный человек, вооруженный валирийским клинком. Его брат. — Долго же ты добирался, — лорд Ормунд недовольно нахмурился. Он был одет в богатый зеленый кафтан с золотым оплечьем и белым поясом, с которого свисали ножны с Бдительностью. Светлые кудри уложены на затылок, а сам лорд полусидел на столе Сарумана. Под его руками были разбросаны рабочие бумаги и заметки, которые маг, не скрывая, всегда оставлял в шкаф-кабинете, украшенном вырезанным на дереве батальным полотном. — Решил дать тебе время почитать, — мага не тронуло нарушение его рабочего пространства. Повернувшись к лорду спиной, он повесил белую мантию на вешалку-треногу. Рядом с ней, в самом углу у двери притулились неудачные образцы, выделанные им из дерева заготовки под посох. — После того, что ты устраиваешь, мне надо не читать, а вешать. Начальник порта тебя ничему не научил? Зачем ты сира Белеза в казематы бросил? Он что, плохо справлялся с должностью командира городской стражи? Ты знаешь, как много жалоб ежедневно приходит на мое имя? — На что жалуются? — пригладив бороду, Саруман сел на свое место, не обращая внимание на то, что часть его стола все еще занимает задница его брата. Его поведение, очевидно, еще сильнее распаляло гневливого Ормунда. — Лорд Маттос Тирелл, например, на то, что предназначенные ему грузы застряли в порту и уже месяц никуда не идут, — лорд начал с очевидно самого громкого имени, но, не заметив изменений на лице брата, нетерпеливо продолжил. — Вера жалуется на то, что ты специально арестовываешь их самых щедрых дарителей и теперь в септах будет меньше хлеба для бедных. — Порок просит искупления, — Саруман пожал плечами, не ожидая, что Ормунд поймет. — А лорд Тирелл вскоре получит свои товары, за вычетом той части, что везлась ему на контрабандистской шхуне. Утонули при побеге. Письмо о сем прискорбном факте ему уже направлено. И я не вполне понимаю, на что ты жалуешься, братец, — маг, наконец, взглянул в светлые глаза лорда и, ожидаемо, не увидел за ними открытой книги разума. — Ты просил меня избавить город от казнокрадов, воров, клятвопреступников. Я избавляю. По каждому заключенному у меня есть по книге свидетельств. Подожди еще год, и ты не узнаешь Старомест. — За этот год у нас будет восстание, — огрызнулся Ормунд, вставая со стола. — Я не слепой, не глухой — вижу полнеющую казну, но и слышу мнение, не совпадающее с твоим. При моем дворе тоже много умных людей, брат. Не каждому из них, конечно, удавалось посидеть на Железном троне, но столица и тебя не научила действовать осторожно. Ты подумал, как нехватка людей при твоем жестоком экзамене на чиновника может навредить управлению города? Жесткие проверки в портах уже вызывают гнев Гильдий. А стража недосчиталась четверти своего состава. Кого ты поставишь на их места — в каждом ли будешь уверен? Или придется лет через пять еще раз головы рубить? Малые Дома, мои вассалы и даже наши соседи потеряли очень многое от твоих реформ: доход, людей, возможность доносить свои желания до моей власти. — Все это они делали в ущерб твоему закону, брат, и закону короля, — под взглядом Сарумана лорд остановился у картины Староместа в черненой раме. — Преступления, которые покрывала наша стража, нельзя оправдать ничьими интересами. Дела портовой управы обеспечили Стену сотням. И это я еще не добрался до Совета Гильдий. — А что так, боишься повредить своему другу? — Ормунд неожиданно обернулся. В пальцах его неизвестно откуда оказалось письмо. Заглянувшее в окно солнце мигнула разломленной пурпурной печатью. Саруман моргнул. Откуда у него это письмо? Калиан предупреждал мага о внимании Гильдий и о мнении Ормунда на любые сношения родного брата-претендента и могущественных богачей из дворца с хрустальной крышей. Поэтому маг, прочитав первое письмо, отправлял все остальные обратно. Абелон писал ему с настойчивостью каждый месяц примерно в одно время и следующее пришло бы через две-три недели. — Молчишь? Сказать нечего? — Ормунд потряс в воздухе кремовой бумагой. — Сегодня поймали гильдийского служку с письмом для тебя. Давно неподкупный десница на поклон к вшивым торгашам ходит? Кем ты себя вообразил, а, братец? Вновь первым после короля, самым умным тут? Глупцом меня посчитал? Я дал тебе власть, я! А ты заговоры за спиной моей разводишь? Думаешь у стен глаз нет? Нефритовая брошь-десница на груди Сарумана отозвалась на слова лорда зеленым блеском. — Нет, много чего есть сказать, дорогой брат, — Саруман сухо усмехнулся и покачал головой. Коварства Абелона Лавардарису было не занимать. — Послушай меня, Орм. Послушай внимательно и сделай правильные выводы. Прошел год, как я вернулся домой, едва не убитый вторым ныне по могуществу человеком Вестероса. Его действия — открытый вызов не только мне, но и всему Староместу. Вызов тебе. И вот я вернулся домой, где ты облечил меня мантией и властью своего советника. Несмотря на всю клевету и злобные слухи, ты дал мне власть очистить наши семейные владения. И спустя почти год ты решил наконец поверить лживым слухам, распространяемым всеми теми, кого я обидел, избавляясь от зла? Может быть тебе тогда стоит поверить и слухам о «Лжехайтауэре»? Тоже много «достойных» людей рассказывают о том, что я самозванец — прислушайся к ним, сошли меня на Стену. — Это другое, — Ормунд опустил руку с письмом и вновь сморщился. Но в этот раз в движении лица было больше неловкости, чем злого неудовольствия. — Эти глупцы не знают тебя также хорошо, как знаю тебя я. — Тогда почему ты не можешь поверить своему брату, который ежедневно занят только тем, что достойно и верно исполняет твою просьбу, сейчас? Как же ты думаешь, дорогой брат, все источники твоих слухов о моих делах с Гильдиями и их префектом Лавардарисом, откуда они берутся? Приносит ли их тебе Калиан и его шпионы? Узнаешь ли ты о них сам в открытом разговоре между нами, родными братьями? О нет, о них тебе говорят люди, крепко повязанные как друг с другом, так и с теми громкими личностями, что моими трудами сидят сейчас на нижнем этаже подземелий, ожидая смерти или Стены. Этот проклятый префект написал мне уже пять писем, каждое из которых я вежливо отправляю обратно нераспечатанными. И это письмо он прислал только для того, чтобы оно оказалось в твоих руках. Ты понимаешь, что этот хитрец просто пытается воспользоваться твоим недоверием ко мне, чтобы сорвать мой план реформ? — Как докажешь? — Ормунд подошел ближе и положил письмо на стол. — Предыдущие пять писем прошли незамеченными для всех твоих людей. А это оказалось в твоих руках как раз в тот момент, когда сир Белез облюбовал свое новое место жительства. Либо гвардейцы сира Тиста ни на что не годны, в чем я сомневаюсь, либо у префекта была возможность не раскрывать свои попытки связаться со мной, которой он не воспользовался сегодня, — снисходительно объяснил Саруман. — Это все не объясняет, почему ты не рассказал мне о его предложении, — магу не нужно было читать мысли лорда Ормунда, чтобы понять по его лицу — буря миновала. — А о чем мне было рассказывать? О его предложении выпить чаю? — искренне удивился маг. Ормунд сбился с мысли и странно посмотрел на брата. — А что такое чай?