Описание
История о том, как одно доброе дело изменило судьбу целой галактики.
0. Пролог
06 января 2025, 07:41
Поздняя осень окутала лесной край влажным холодом, впитавшимся в землю и обнажённые ветви деревьев. Небо было глубоким, звёздным, с лёгкой дымкой, через которую лунный свет проливался мягкими бликами на остывшую почву. Ночные звуки звучали приглушённо: шелест ветра в высоте и отдалённое уханье совы.
Айлана шла спокойно, не спеша, наслаждаясь мгновением. Лес казался ей живым, каждая мелочь — часть единого ритма: блеск инея на мёртвой траве, мягкое шуршание листвы, застрявшей в углублениях дороги, едва заметные движения воздуха.
Мир, такой разный в своих формах, имел удивительное постоянство в мелочах. Структуры и узоры — ветви деревьев, трещины на камнях, спирали растений — казались ей знакомыми, повторяющимися из мира в мир. Она любила наблюдать за этими ритмами, узнавая в них тонкое родство.
Её путь вёл туда, где жили те, кто называл себя магами. Их присутствие ощущалось в этих землях по-другому: не как вмешательство в природу, а скорее как наложение тонкого слоя волшебства поверх обычного бытия. Это было интересно - каждый новый опыт был ей дорог, и она позволяла себе тратить время на неспешные путешествия.
Вдалеке, за лесом, начиналась деревня. Свет в её окнах был тусклым и редким, но в тишине ночи он казался живым и тёплым. Но она не хотела общаться, ведь пришла сюда ради ощущения места, его настроения.
Она остановилась у старого дерева, покрытого трещинами и лишённого листвы, изучая его рисунок. Его изгибы напоминали ей многое, но воспоминания не спешили оформиться. Она провела пальцами вдоль коры, чувствуя шероховатость, и закрыла глаза, наслаждаясь мгновением.
И вдруг тишину разорвал низкий, глухой удар, будто сама земля вздрогнула. Её глаза открылись. Вдалеке, над деревней, на мгновение вспыхнуло небо, осветив мёртвую листву и голые ветви. Всё стихло так же быстро, как началось.
Айлана шагнула, и пространство сжалось, стирая разделяющее расстояние. Она оказалась на месте — в центре разрушения, где обугленные балки и развороченные стены дышали пеплом. Воздух всё ещё был насыщен запахом гари, а ночь вокруг тянулась молчаливым покровом, будто сама природа замерла в потрясении.
Дом когда-то был двухэтажным, но теперь казался куском потерянной реальности. На первом этаже, в прихожей, лежал мужчина. Он был мёртв, но его поза говорила о попытке защитить, сдержать, остановить. Его лицо, застывшее в моменте, казалось спокойным. Дальше, в тени лестницы, неподвижно сидела женщина, её тело безжизненно склонялось к кроватке.
Айлана сделала шаг внутрь, её движения были лёгкими, почти бесшумными. Она взмахнула рукой, и оставшиеся тлеющие обломки затухли, рассыпавшись в ничто. Рядом с женщиной, на полу, капли тёплого света перетекли в воздух, восстанавливая разрушенное. Комната обрела очертания прежнего мира, пусть и лишённого жизни.
Кровать скрипнула под её ладонью, когда она приблизилась. Там, среди тишины, лежал младенец. Его дыхание было слабым, но живым. Айлана осторожно коснулась его лба, чувствуя, как хрупкая жизнь цепляется за этот мир. Его кожа была прохладной, но этот холод не пугал её.
Что-то ещё. Айлана нахмурилась. Это было словно шёпот, тёмное пятно, скрывающееся в мальчике. Чужая воля, словно тень, окутывала его сердце. Она попробовала нащупать эту чужеродную сущность, вытащить её, но почувствовала, как её сила сталкивается с чем-то фундаментальным, не поддающимся изменению. Это была не магия, не что-то, что можно разрушить.
Её пальцы замерли, и она закрыла глаза, переводя дыхание. Потом её взгляд упал на женщину у кроватки. Айлана коснулась её лба — лёгким движением, как будто стараясь почувствовать, есть ли жизнь, оставшаяся в теле. Но ответ был всё тот же. Идея прерывания бытия, воплощённая в заклинании, будто разрушила их души, стерла их из самой ткани мира.
Она медленно опустилась на колени, и тишина обступила её. Тёплая влага коснулась её щёк — слёзы. Они падали на пол, создавая крошечные круги на уцелевших досках. Это была не горечь поражения, но сожаление — за то, что их не вернуть. И, может быть, за то, что она пришла слишком поздно.
Айлана подняла взгляд на ребёнка. Он был уязвимым, хрупким и совсем один. Она осторожно подняла его, заворачивая в край своего плаща. Его маленькое лицо было спокойным, хотя дыхание всё ещё оставалось слабым.
Она не сомневалась — этот мальчик не должен был остаться здесь, в месте, где царили смерть и разрушение. Он был живым, а это значило больше, чем всё остальное. Шаг. Мир изменился — Айлана оказалась дома, в месте, где воздух был лёгким, а небо сверкало переливами далёких созвездий.
***
Лето. Жаркое, палящее солнце заливает всё вокруг, выжигая цвет из песчаных стен и булыжников, которыми вымощена площадь перед дворцом гоаулда. Воздух дрожит от зноя, пахнет горячим камнем и металлом. В центре площади стоит Дамблдор. Его мантия, как всегда, безупречно цветастая, хотя сейчас кажется неуместно плотной для такой жары. В одной руке у него волшебная палочка, в другой — фляжка, откуда он время от времени делает небольшие глотки. Его глаза сияют весёлым безумием, словно всё происходящее вокруг — часть причудливого представления, в котором он играет роль не более чем зрителя. Над головой пронёсся глайдер, выстреливая ослепительно яркими сгустками плазмы. Однако, едва они коснулись мантии Дамблдора, их ярость рассеялась, превращаясь в рой золотистых бабочек. Те на мгновение зависли в воздухе и, порхая, устремились к синему небу. — О, прекрасное превращение! — пробормотал Дамблдор себе под нос, поднимая палочку. Один взмах — и летящий глайдер содрогнулся, а затем распался на стаю разноцветных птиц. Птицы с радостным криком разлетелись по округе, а пилот, едва успев понять, что происходит, плавно опустился на землю. Его доспехи вспыхнули ярким светом и преобразились в причудливо пёструю смирительную рубашку, которая мгновенно закрепила руки у туловища. Дамблдор улыбнулся и, сделав ещё глоток из фляжки, обратился ко всем присутствующим: — Не надо драться, я пришёл поговорить! Голос звучал дружелюбно и громко, но толпа джаффа, окружившая площадь, осталась равнодушной. Возможно, дело в том, что перед ними стоял странный бородатый человек, творивший с их боевыми машинами и оружием нечто совершенно невообразимое. Или же в том, что он говорил на чистейшем английском. На площади уже валялись пара десятков джаффа: кто-то спокойно спал, кто-то был связан гигантским мармеладным змеем, а трое у фонтана безуспешно пытались выбраться из многотонной глыбы шоколада. — Знаете, — произнёс Дамблдор, бросив взгляд на лежащих, явно больше самому себе, чем кому-то ещё, — с некоторыми из вас явно стоит обсудить любовь к сладкому. Над головой снова послышался гул. Ещё один глайдер, разгоняясь, приготовился атаковать, но Дамблдор только усмехнулся, слегка качнувшись на месте. Дождавшись пока глайдер подлетит поближе, не торопясь взмахнул палочкой. Глайдер резко замедлился и, казалось, завис в воздухе на мгновение, прежде чем его корпус с треском коснулся земли, превращаясь в горький чёрный шоколад. Стёкла обратились в прочный мятный леденец, а пилот, освобождённый от падения магией, стал частью этого странного превращения: его доспехи стали яркими лимонными дольками, а оружие — палкой колбасы. Дамблдор снова сделал глоток из фляжки, глядя на часы, что болтались у него на запястье. Но это были не простые часы. Это была причудливая стеклянная сфера с несколькими стрелками внутри. Одна из них, тонкая и дрожащая, несла имя "Гарри Поттер". Вторая — толстая и практически неподвижная — "Том". — Значит, ты ещё тут… — пробормотал Дамблдор, смотря на сферу с лёгким усмешкой. Палочка снова взмахнула в воздухе, и ещё одна группа джаффа, решивших вступить в ближний бой, оказалась безоружной. Один замер, скованный гигантским мармеладным змеем, другой оказался поглощён в огромную глыбу шоколада, и так по порядку. Кому-то не повезло оказаться в форме добродушного медведя, а несколько человек теперь были беспомощно окружены гигантскими леденцовыми тросами. Дамблдор вздохнул, что-то пробормотав себе под нос, и снова принюхался. Неловкое чувство неприятности усилилось, как только он понял, что это был не просто запах, а что-то значительное. Он уже не знал, сколько раз мог быть знаком с этой аурой, но сейчас ощущение было почти осязаемым. Империус. Этот запах, знакомый до боли, всё ещё висел в воздухе, несмотря на расстояние. Волдеморт по прежнему умудрялся портить настроение. Подул ветер. Образовались тучи, грозовые, заполнившие небо и закрывшие полуденное солнце. Несколько секунд спустя пошёл дождь — не просто вода, а магия очищения, достаточно мощная, чтобы избавить мир от всякой скверны. Себя благоразумно защитил — трезветь не хотелось. Не спеша снова глянул на компас. Стрелка "Том" почти не дрожала, но вдруг она начала изменяться, истончаться. Дамблдор чуть нахмурился, испытав лёгкое раздражение — Волдеморт, как ни странно, не собирается упрощать задачу и только что переместился куда-то далеко. — Значит, ты снова... далеко. — Дамблдор покачал головой, пряча компас и делая ещё глоток из фляжки — время разобраться что же тут вообще происходит.***
Закат. Лёгкий туман окутывал землю, создавая странное, едва ощутимое сияние, которое освещало низкие деревья. Тени становились длинными и таинственными, растягиваясь под угрожающим небом, в котором несколько огромных облаков медленно двигались на фоне умирающего света. Здесь, на границе леса, стояли врата — эти величественные, но угрожающие сооружения, что-то большее, чем просто путь через пространство. Джаффа сидел в медитации, скрестив ноги в позе лотоса. Его посох, украшенный резными знаками и таинственными символами, лежал на его коленях. Лицо джаффа было расслабленным, но в нём было что-то странное — нечто, что трудно было назвать покоем. Его глаза слегка прищурены, веки наполовину закрыты, но в их глубине не было расслабления. Это была не просто медитация, а что-то куда более тёмное. Даже в таком состоянии, его тело подрагивало от усталости. Он был измождён. Но его лицо выдавало не только усталость, но и странное удовлетворение. Чувство, будто он был частью чего-то более великого. Его тело, хотя и подчинялось магии Империуса, было не безвольным. Это было не просто подчинение. Это была жертвенность. Джаффа служил, но при этом чувствовал глубокую преданность тому, кому он служил. Волдеморту. А теперь, когда он находился в этом состоянии, удовлетворение было в том, что он мог помочь ему. Знал, что Волдеморт страдает и поэтому продолжал медитировать, направляя свои силы на восстановление — ведь в этом смысл существования. Не то чтобы Империус заставлял его чувствовать эту привязанность. Это была более глубинная связь, скрытая в самой природе джаффа, и Империус был лишь катализатором для её раскрытия. Его воля полностью подчинена, но без этой связи, без этой преданности, всё было бы намного труднее. На самом деле, если бы не Империус, джаффа бы всё равно выполнял свою миссию — он был готов посвятить свою жизнь и даже больше для этого существу, которое он считал своим богом. Но без Империуса Волдеморт не смог бы полноценно донести свою волю до джаффа, в котором временно, пока растёт его тело, обитает. Темнота перед глазами Волдеморта была пронзена вспышками боли. Каждое мгновение, каждое движение было подобно натянутой струне, которая могла порваться в любой момент. Тело, в котором он обитал — тело гоаулда, ещё слишком молодое для его разума. Его физическая оболочка не могла удержать тот поток сил, которые Волдеморт, несмотря на своё положение, пытался в неё впихнуть. Он ощущал, как каждое усилие сдвигает его разум в непривычное, болезненное положение, как если бы его собственная магия пыталась вырваться наружу, но упиралась в твёрдую стенку, в эти жесткие формы, которые не могли вместить его мощь. Мозг гоаулда был не способен ни понять, ни удержать разум великого волшебника. Это было как пытаться налить море в кувшин. И всё же, несмотря на невыносимое физическое состояние, ещё более мучительным было то, что его разум, привыкший к точности, стремился к порядку, но был зажат, парализован хаосом генетической памяти гоаулдов. Она распаковывалась, как огромная, мрачная библиотека, в которой слишком много старых, разрушительных знаний, не принадлежащих ему. Эти воспоминания, эта информация пытались ворваться в его сознание, заполняя каждую пустую ячейку, сдавливая и сжимая мозг, несмотря на то, что мозг и так работает на пределе. Они были чужды ему, и всё это накладывалось на невыносимое ощущение физического истощения. Волдеморт внутренне содрогнулся, ощущая, как тело снова колотит от напряжения. Ему нужно было восстанавливаться. Он не мог позволить себе деградировать до уровня этого слабого сосуда. К счастью, решение было. Джаффа. Это существо было готово отдать свою жизнь ради него, ради того, чтобы Волдеморт вернулся к силе. Волдеморт чувствовал, как жизненная сила джаффа легко поддаётся его воле. Он захватывал её, поглощал, наполняя свои раны и ослабленные органы той мощью, которая была жизненно необходима. Поглощение жизненной силы давало ему передышку, и в какой-то момент, спустя несколько дней агонии и напряжённой работы Волдеморт почувствовал облегчение. Тело, всё ещё не готовое, но более выносливое, не стремилось распасться. Мозг гоаулда больше не рушился под давлением, он больше не распадался на части, не превращался в беспорядочное месиво. Однако Волдеморт не мог расслабиться. Он повернулся мысленно к тому, что окружало его. Внимание его направилось наружу, и сразу же его разум охватило тревожное ощущение. Он почувствовал, как его джаффа был на грани. Эта энергия, которую он поглощал, была уже почти исчерпана. Он ощущал, как жизненная сила уходила, как джаффа старел, как его тело, несмотря на всю былую крепость, дряхлело, теряло свой тонус. Волдеморт знал, что его джаффа не сможет долго выдерживать такие перегрузки. Жизненная энергия уходила с каждым мгновением, и сам джаффа старел с каждым моментом, в котором Волдеморт продолжал использовать его силы для собственного восстановления и развития. Необходимо найти полноценного носителя.