Let Me Show You A True Hero

      — Это 7-й канал, и добро пожаловать на ежедневный выпуск новостей о героях! — Женщина, одетая в ярко-красный блейзер и белоснежную блузку, с волосами, собранными на затылке в стильный пучок, бодро говорила в камеру. — Дамы и господа, сегодня у нас на шоу специальный гость для интервью.       — Сегодня вечером, — сказала она, и ее завораживающие зеленые глаза заблестели, — нам выпала огромная честь видеть рядом с собой человека, который не нуждается в представлении, но, тем не менее, заслуживает его. Она — светоч справедливости, образец добродетели и воплощение несомненного мужества!       Студийный свет засиял ярче, направив луч прожектора на парадный вход.       Красные занавески начали раздвигаться, создавая атмосферу предвкушения, которую можно было разрезать ножом. Порыв ветра, за которым последовал яркий свет, ворвался в студию. Внезапно посреди великолепного зрелища, словно материализовавшись из воздуха, во весь рост появилась Королева Мэйв. Ее величественная фигура была облачена в сверкающий бронированный костюм, украшенный цветами ее королевства: бордовым и серым.       Ее глаза, яркого зелёного оттенка, в свете студийных ламп сверкали ярче, чем лучшие драгоценные камни. Длинные рыжие волосы струились по плечам водопадом, подпрыгивая при каждом ее шаге.       Королева Мэйв подняла руку в знак приветствия, одарив зрителей своей неизменной очаровательной улыбкой, которая запечатлелась в их сердцах с тех пор, как о ее первом появлении узнал весь мир. Она прошагала по сцене с уверенностью, которая отозвалась в каждом уголке зала.       Толпа разразилась радостными возгласами, их хлопки эхом разнеслись по студии, как раскаты грома.       — А-А-А-А! МЭЙВ, МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ!       — КОРОЛЕВА МЭЙВ! КОРОЛЕВА МЭЙВ! КОРОЛЕВА МЭЙВ!       — МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, МЭЙВ!       — Добро пожаловать, Королева Мэйв! — Воскликнула ведущая, пытаясь справиться со своим волнением, чтобы соответствовать энергии, исходящей от аудитории. — Для нас огромная честь, что вы сегодня с нами.       Героиня заняла свое место на роскошном рубиново-красном диване, приготовленном для нее, и любезно кивнула ведущей; ее простое действие вызвало новый взрыв аплодисментов восторженной толпы поклонников.       Она терпеливо ждала, пока стихнут аплодисменты, не переставая улыбаться. Ведущая, которая теперь сидела напротив нее, взяла паузу, чтобы взять себя в руки, прежде чем приступить к интервью.       — Королева Мэйв, — начала она, и ее голос был полон восхищения, — вы были символом надежды и силы для очень многих, особенно для всех женщин в мире. Не могли бы вы поделиться с нами тем, что побуждает вас продолжать борьбу за справедливость и что заставляет вас быть такой вдохновляющей героиней, какой вы являетесь сегодня?       — Ого, с места в карьер, да? — Мэгги слегка наклонилась вперед, выражение ее лица было задумчивым.       — Моя мотивация… — она сделала паузу, ее взгляд задержался на бесчисленных лицах в толпе, на каждом из которых отражалось выражение восхищения и преклонения. — Это не должно стать большим сюрпризом.       Она сделала паузу, чтобы создать атмосферу неопределенности, прежде чем дать свой ответ.       — Джон был тем кто меня мотивировал, был моим вдохновением стать героиней. Или, как его обычно называют Хоумлендер.       При упоминании имени почитаемого героя по аудитории пронесся шепот удивления и заинтригованности.       — Правда? Что ж, это для меня новость! — Ведущая ответила, и ее глаза расширились от удивления. — Не могли бы вы, пожалуйста, объяснить, чем вас вдохновил Хоумлендер?       Мэйв кивнула, явно желая объясниться.       — Несмотря на то, что он самый сильный герой в мире и, вероятно, способен при желании поднять на воздух небольшой остров, — продолжила Мэгги, — он никогда не забывает о том, кто он такой. И постоянно стремится быть лучшим человеком, каким только может быть, не только для себя или для нас, героев, но и для каждого человека в мире. Его неустанная преданность делу спасения жизней, его непоколебимое стремление поступать правильно всегда вдохновляли меня с тех пор, как я познакомилась с ним.       Зрители сидели в напряженном внимании, пока она произносила эти проникновенные слова.       — И это проявляется не только в важных вещах, но и в повседневных мелочах. — Ее голос эхом разносился по притихшему залу, каждое слово вызывало бурю эмоций у аудитории. — Джон всегда проявляет доброту к окружающим, независимо от их статуса или ситуации.       При этих словах она позволила себе нежную улыбку, в которой чувствовались ностальгия и легкая грусть.       — Точно так же, как он… он изо всех сил старается утешить плачущую маленькую девочку, несмотря на то, что на него обрушилось здание, — Королева Мэйв слегка усмехнулась. — Или как он отказывается уходить, пока не убедится, что со всеми все в порядке.       Зрители смеялись вместе с ней, а некоторые даже прослезились от нежной сентиментальности всего этого.       — И именно эта скромная человеческая сторона Джона помогает мне оставаться в седле. Напоминает мне, почему я делаю то, что делаю. — Она закончила свой ответ решительным кивком и улыбкой, которая, казалось, была ярче студийного освещения.       По студии прокатился шквал аплодисментов, усиливавшийся с каждой секундой. Даже обычно невозмутимая ведущая яростно захлопала, ее глаза сияли от искреннего восхищения.       — Это действительно вдохновляет Королеву Мэйв, — наконец смогла произнести она, когда стихли бурные аплодисменты. — Должно быть, это потрясающий опыт — работать бок о бок с таким человеком, как Хоумлендер.       Королева Мэйв ответила любезной улыбкой и кивнула. — Да, это действительно так.       — Видеть его таким, — продолжала она, и ее глаза светились восхищением и уважением. — Наблюдать, как он раз за разом ставит все на карту, никогда не прося ничего взамен…       Она откинулась на спинку стула, собираясь с мыслями, прежде чем добавить: — Мы можем носить разные цвета и носить разные имена, но, в конечном счете, мы все боремся за одно и то же — за создание лучшего мира для всех.       Ее сильные слова эхом разнеслись по притихшей студии, повисли в воздухе, а затем были поглощены оглушительным ревом аплодисментов. Звук был похож на удар цунами о берег, ошеломляющий и всеобъемлющий. Энтузиазм зрителей заполнил каждый уголок зала, они хлопали в ладоши в унисон, словно в такт биению сердца. Это был момент чистого электричества, заряженный эмоциями и энергией.       Ведущая сделала паузу, задумчиво глядя на Мэгги, позволяя аплодисментам постепенно стихнуть, прежде чем задать свой следующий вопрос.       — Но, говоря о Хоумлендере, — начала она, ее голос был теплым и располагающим, но в то же время с оттенком любопытства. — Есть кое-что, что ваши поклонники до смерти хотели узнать о ваших отношениях с Хоумлендером. Вы двое определенно кажетесь мне чем-то большим, чем просто товарищами по команде перед камерой и за ее пределами! Все фанаты в восторге от вас с Джоном! Не могли бы вы пролить немного света на это?       Глаза Мэйв слегка расширились от этого вопроса, но она не потеряла самообладания. На ее щеках появился заметный румянец.       «Конечно, черт возьми…» — без устали думала Мэгги, и на ее лице появилась фальшивая улыбка.       База Семерки       Черный Нуар шел по переполненному залу базы «Семерки», его молчаливое присутствие резко контрастировало с оживленной болтовней, которая наполняла воздух. Его гладкий, черный как смоль костюм легко сливался с тенями, которые отбрасывали длинные темные линии на бетонный пол.       Маска полностью скрывала его лицо, не оставляя ни намека на эмоции или мысли — только пугающую черноту. На чистом листе его маски отражались собственные страхи и неловкость зрителей.       Одного его вида было достаточно, чтобы в толпе воцарилась тишина, атмосфера стала напряженной, как перед грозой, готовой разразиться.       Когда он шел по коридору, люди, естественно, расступались перед ним, создавая проход, который рассекал шумный коридор подобно лезвию ножа. Эта сцена до жути напоминала библейское чудо, когда Моисей разделил Красное море, только на этот раз расходилась не вода, а люди.       Гул разговоров стихал, когда он проходил мимо, обычная суета в зале переходила в тихую тишину. Казалось, что само присутствие Черного Нуара приносило с собой вакуум тишины, сферу одиночества, которая сопровождала его, куда бы он ни шел.       Несмотря на то, что они проработали бок о бок с ним много лет, даже те, кто входил в Семерку, не могли не чувствовать, как их охватывает волна трепета всякий раз, когда их пути пересекаются с Черным Нуаром.       Так же быстро, как на них опустилась тишина, звуки болтовни и движения возобновились, как только он прошел мимо, и по толпе пронесся вздох облегчения. Его присутствие нервировало даже тех, кого Воут считал героями.       Не произнося ни слова и не меняя темпа, Черный Нуар резко повернул налево и направился к единственной двери в коридоре. Он не постучал, прежде чем войти в комнату, и закрыл за собой дверь, оставив ее незапертой.       Помещение было лишено естественного освещения, так как в нем не было окон, и использовалось исключительно искусственное освещение. Простые белые стены были ничем не украшены, что создавало впечатление стерильного и безжизненного пространства. Пустота эхом разносилась по пустой комнате, создавая жутковатую атмосферу. Даже пылинки не осмеливались задерживаться в воздухе, усиливая холод, царивший в комнате.       В комнате больше ничего не было… кроме единственного пианино.       Нуар целеустремленно подошел к пианино, его ботинки едва слышно ступали по полированному белому полу. Подойдя к инструменту, он осторожно приподнял крышку, обнажив под ней нетронутые клавиши. Герой на мгновение замер, когда садился, его пальцы зависли над клавишами из слоновой кости.       Затем с изяществом и мастерством, которые противоречили его внушительной внешности, он заиграл ноктюрн. Ноты легко слетали с кончиков его пальцев, наполняя комнату завораживающе красивой мелодией. Каждая нота вызывала такие глубокие эмоции, которые казались невозможными для молчаливой, загадочной фигуры.       Мелодия продолжалась, поднимаясь и опускаясь с меланхоличной грацией, как будто Нуар вкладывал в клавиши всю свою душу. Зал, когда-то пустой и безмолвный, теперь наполнился богатыми, сложными звуками его исполнения, эхом разносящимися по звукоизолированному помещению.       Когда безмолвный герой играл, он терялся в музыке, его пальцы с легкостью танцевали по клавишам. Напряжение и напористость, которые он обычно испытывал, казалось, растаяли, сменившись спокойной безмятежностью, которая была столь же удивительной, сколь и редкой.       Мрачная музыка танцевала по комнате, проникая в каждый уголок с щемящей нежностью. Она текла, как тихая река, мягко извиваясь и унося с собой все мысли и тревоги. Чёрный Нуар играл с почти осязаемой страстью, его пальцы танцевали по клавишам так, словно они жили своей собственной жизнью.       Ноты ноктюрна сменяли друг друга в устойчивом, но печальном ритме, каждое нежное касание клавиш эхом отдавалось по всей комнате. После себя они оставили после себя такую глубокую тишину, что казалось, само время остановилось и склонило голову в знак уважения.       Когда меланхоличная мелодия достигла своего пика, пальцы Нуара замерли над инструментом. Он оставался в таком положении, казалось, целую вечность, все его существо было поглощено этим редким моментом уязвимости. Затем музыка смолкла так же быстро, как и появилась, оставив после себя гулкую тишину, наполнившую комнату своей тихой пустотой.       Черный Нуар медленно убрал руки с клавиш пианино и положил их себе на колени. Он долго сидел неподвижно и молча, как будто вслушивался в какую-то тихую мелодию, которую мог слышать только он. Его лицо в маске не выдавало того, что происходило за ней. Эхо ноктюрна все еще висело в воздухе вокруг него.       — Это было прекрасно Нуар. — Внезапно рядом с ним раздался голос, казалось, из ниоткуда.       Большинство были бы удивлены или напуганы внезапным вторжением, но Черный Нуар даже не дернулся. Он просто повернул голову в сторону источника голоса, и его немигающая маска была единственным ответом. Слегка наклонив голову, как будто приветствуя говорившего.       Рядом с ним сидел Джон, его лидер и герой номер один в мире, величайшее творение Воут.       — Это был Шопен? — Спросил блондин, терпеливо ожидая ответа Нуара.       Фигура в маске ничего не сказала — он так и не заговорил. Но он медленно кивнул — единственное подтверждение, которое Джон мог получить.       — Это действительно было прекрасно, — тихо повторил Хоумлендер, глядя на мужчину рядом с собой. Он указал на клавиши пианино, которые все еще слегка вибрировали от недавнего использования. — Я и не знал, что ты умеешь играть.       Черный Нуар ничего не ответил, а просто кивнул, не меняя своего молчаливого выражения лица.       — Я тоже когда-то играл на пианино, — начал Джон, не отрывая взгляда от рояля. — Когда я был совсем маленьким… меня научила моя мама.       Мимолетная улыбка промелькнула на его точеном лице при воспоминании. Он снова посмотрел на Нуара, его взгляд был задумчивым, когда он глубоко вздохнул, готовясь поделиться тем, чем не делился долгое время. Тем, о чем, как он думал, он никогда никому не расскажет.       — Раньше я просыпался по утрам и слушал, как она играет внизу, — продолжил блондин тихим голосом, полным ностальгии. — Музыка доносилась сквозь половицы, звук был таким чистым и прекрасным, что даже самые мрачные дни казались светлыми.       Глаза Джона, казалось, остекленели, он явно погрузился в воспоминания. В комнате снова воцарилась тишина, на этот раз это была тяжелая тишина, наполненная эмоциями и невысказанными словами.       — Это наполнило мой дом, — сказал он наконец, нарушив тишину своими тихими словами. Он повернулся, чтобы снова посмотреть на Нуара. — Это наполнило мою жизнь.       — Я часами сидел, разучивая с ней гаммы и арпеджио, мои маленькие пальчики нажимали на каждую клавишу с таким вниманием, на какое только способен маленький ребенок. Я помню, как болели мои пальцы после нескольких часов игры, но я не позволял себе остановиться, пока не делал все идеально, как она…       — Но потом… все изменилось, — голос Джона затих, и он отвел взгляд, устремив его в какую-то отдаленную точку за пределами звуконепроницаемой комнаты, в которой они находились. Он стиснул зубы, пытаясь справиться с воспоминаниями, которые давно задвинул на задворки своего сознания.       — Я перестал играть после того, как её не стало, — тихо признался Джон, едва слышно на фоне воцарившейся между ними абсолютной тишины. Его слова тяжело повисли в воздухе, как непролитая слеза.       Блондин опустил взгляд на свои руки и судорожно вздохнул.       — Была, однако, одна мелодия, — сказал он через мгновение, и его голос стал чуть тверже, чем раньше. — Одна, которую мы часто играли вместе, и я не думаю, что когда-нибудь смогу забыть…       — Кан—кан, — сказал он с тихим смешком — звук был таким непривычным, но наполнил комнату теплом.       Его пальцы заскользили по клавишам, наигрывая несколько нот бодрой мелодии. Резкое отличие от «ноктюрна» Шопена было поразительным, но в то же время уместным.       — Мы с ней соревновались друг с другом, кто сыграет его быстрее и с минимальным количеством ошибок.       Тень улыбки промелькнула на его лице, когда он продолжил играть в живом темпе с легкостью, свидетельствовавшей о хорошо развитой мышечной памяти. — Она всегда позволяла мне побеждать.       Его пальцы оторвались от клавиш, и в воздухе повисло эхо веселой мелодии. Момент затянулся и наполнился тишиной, достаточно глубокой, чтобы вместить все слова и воспоминания, которые были услышаны.       Хоумлендер снова повернулся к Черному Нуару. — Что скажешь? Ты готов принять вызов?       …       …       …       После паузы, которая показалась ему вечностью, Чёрный Нуар заерзал на своем месте. Его пальцы в перчатках мягко легли на клавиши. Слегка наклонив голову, он начал подпевать веселой мелодии «Кан-Кан», которую только что сыграл Джон.       Поначалу его движения были неуверенными, как неуверенный взмах крыла бабочки. Каждая нота звучала с осторожной дрожью — разительный контраст с уверенным исполнением блондина. Но когда затихло последнее эхо вступления, уверенность Нуара начала расцветать. Он выпрямился, и его пальцы заплясали по клавишам, набирая скорость с каждой сыгранной нотой.       Нуар остановился, повернулся к Джону и хлопнул ладонями по клавишам, словно принимая его вызов.       В ответ он получил улыбку.       — Отлично! Давай посмотрим, сможешь ли ты угнаться за мной!       Когда пальцы блондина снова сомкнулись на клавишах рояля, это было похоже на то, как будто два кусочка пазла сложились вместе. Они играли синхронно, иногда отставая, чтобы через несколько мгновений наверстать упущенное, как два брата, участвующие в шутливом соревновании.       Нуар играл примо.       В то время как Джон играл секондо.       Руки героя в маске в перчатках скользили по клавишам так же, как и голые руки Джона, их ритм был идеально синхронизирован с вибрирующими нотами мелодии, которую они разделяли. С губ блондина сорвался тихий смешок — счастливый и искренний, который наполнил комнату атмосферой радости и довольства. Это отразилось на Нуаре, который, к собственному удивлению, ответил тем же, издав звук, который никогда раньше не слетал с его губ.       — Ты совсем запыхался, Нуар! Только не говори мне, что ты так сильно хочешь мне проиграть!       Нуар просто ответил, оттолкнув его одной рукой, в то время как другой отлично сыграл.       Мелодия, которую они создали, была безупречной; каждая нота плавно переходила в следующую, создавая гармоничную звуковую сеть, которая эхом разносилась по всему залу. Некогда мрачное пространство превратилось в концертный зал, наполненный жизнью, светом и смехом — их смехом.       И так они продолжали, их игривое подшучивание развивалось на фоне живой музыки. Их пальцы легко пробегали по клавишам в почти идеальной гармонии, их глаза были прикованы друг к другу. Казалось, весь остальной мир исчез, остались только они двое и их общая мелодия.       Джон не мог не потеряться во всем этом. Ритм его пальцев, танцующих по клавишам пианино, был похож на фрагмент его прошлого, который он никогда не думал, что переживет заново.       На краткий миг они перестали быть самыми кассовыми актерами Воут, величайшими героями мира или послушными комнатными собачками.       Они были просто двумя людьми, наслаждающимися жизнью и музыкой.       Но вскоре даже самым прекрасным мелодиям приходит конец.       Музыкальная дуэль завершилась шквалом ударов по клавишам, оба музыканта боролись за то, чтобы не отстать от стремительной мелодии. Джон запнулся первым, взяв не ту ноту, из-за чего на мгновение остановился. Этого было достаточно, чтобы Нуар вырвался вперед, его пальцы ловко заплясали по клавишам, и он триумфально завершил песню.       Нуар медленно повернулся к Джону, в его глазах застыл невысказанный вопрос. Мгновение блондин не отвечал, его взгляд все еще был прикован к клавишам под его пальцами, как будто в них содержались все ответы, которые он когда-либо искал.       Затем, со вздохом, на который, казалось, легла тяжесть веков, Хоумлендер поднял глаза. Его глаза встретились с глазами товарища, в которых отразилась та же неприкрытая уязвимость, что и на лице Нуара. Легкая улыбка тронула уголки его губ, когда он протянул руку Нуару.       — Молодец, — сказал он с широкой улыбкой. — Ты победил.       Черный Нуар пристально посмотрел на него, прежде чем взять протянутую руку Джона и пожать ее.       На мгновение Нуар уставился на блондина, выражение его лица, скрытого маской, стало непроницаемым. Затем, не говоря ни слова, он встал из-за рояля и направился к выходу, его молчаливое присутствие оставило после себя тяжесть, которая повисла в воздухе.       Хоумлендер смотрел, как Нуар уходит. Он посидел за пианино еще несколько минут, прокручивая в голове их музыкальный дуэт и позволяя себе погрузиться в воспоминания о матери.       Единственным звуком, прервавшим его размышления, были тихие колебания фортепианных струн, которые медленно успокаивались.