Последняя Кода

Очнувшись от после рабочего сна, Азирафель чувствовал себя бодрее, чем когда-либо. Казалось, что не мог дождаться следующей смены. Он чувствовал себя так, будто во время работы он был наедине со своим любимым музыкантом, который играл только для него одного, и не важно, что это была одна и та же мелодия, раз за разом. Выйдя на улицу, Фелл почувствовал себя неуютно. Вокруг было тише, чем обычно. Улицы были неестественно пусты, царила почти смертельная тишина, нарушаемая лишь одинокой проезжающей машиной. На кладбище тишина была нормой, но вот в городе?.. Азирафель понял, что на мгновение ему даже стало страшно, словно он оказался в мертвом городе, а его окружали лишь призраки. Мужчина глубоко вздохнул и огляделся вокруг. Он любил одиночество, но сейчас ему казалось, что он был один во всем мире и, на самом деле, это его пугало. Куда делись все люди..? Паранойя начала нашептывать ему, что он, должно быть, умер во сне (это, как он думал, объясняло, почему он слышал музыку из ниоткуда, которая, вероятно, была признаком приближающейся смерти, но он и не думал задаваться вопросом, почему тогда ее слышали и другие люди), и что теперь он стоял на пороге загробного мира, в который ему нужно было найти настоящий вход. Фелл решил, что таким входом могло быть и само кладбище. Азирафель начал задумываться о том, был ли он доволен прожитой жизнью. Он не обзавелся семьей, никому не посвятил свою любовь, но, честно говоря, он и не считал себя подходящим для каких-либо отношений, поскольку был убежден, что покой ему нравился больше, чем внимание партнера. Трудно сказать, успел ли он сделать все, что хотел, потому что к концу жизни его желания поубавились, и он был просто счастлив, находя время для музыки и книг. Конечно, это была не самая лучшая жизнь, о которой он мог мечтать, но для него этого было вполне достаточно, ведь в конце концов главное, что он был счастлив. Вот и вход на кладбище. Изменит ли что-нибудь поход туда? Или придется искать какое-то особое место, например могилу, выкопанную именно для него? Фелл начал волноваться. Он был одиноким человеком и понятия не имел, сколько времени пройдет, пока кто-нибудь заметит, что он перестал ходить на работу. Ну, заметило бы начальство, но вряд-ли им бы настолько была важна его пропажа - им легче было бы найти другого работника. Но возникал другой вопрос: когда кто-нибудь найдет его тело? Ведь теперь ему придется скитаться вокруг до тех пор, пока кто-нибудь не даст ему место на земле и он не сможет упокоиться с миром навеки. Пройдя дальше, Азирафель был ослеплен. Он крепко зажмурил глаза и прикрыл их рукой. Должно быть, он нашел вход. Он мог только надеяться, что внезапно вспыхнувший свет означал, что он попал в рай. Подумав, хорошим ли он был человеком, Фелл решил, что, по крайней мере, не был плохим, так что все не должно было быть так ужасно. -Ну наконец-то. Я уже устал искать вас повсюду. Азирафель открыл глаза и удивленно посмотрел на стоящего перед ним человека. Внезапно вспышка света оказалась не входом в рай, а просто вспышкой фотоаппарата, который держал в руках темно одетый мужчина. Почему-то его пышная седая шевелюра напомнило Феллу прическу Королевы Червей из "Алисы в Стране чудес", что заставило его едва заметно улыбнуться. Как и этот мужчина, так и королева казались не слишком приятными собеседниками. Азирафель же вынужден был признать, что слишком драматизировал ситуацию, и наконец вспомнил, что музыку слышали и другие люди, а значит, она не могла быть для него знаком смерти. -Ну, так как вы относитесь к тому, что маэстро Энтони Кроули похоронен на кладбище, за которым вы следите? - Мужчина задал вопрос таким скучающим тоном, что на мгновение Азирафелю показалось, будто тот разговаривает сам с собой, но проницательный взгляд незнакомца заставил его понять, что вопрос действительно был задан ему. Фелл слегка нахмурился. Его снова ослепила вспышка - сторож кладбища уже представил себя в газете с заголовком “Сторож местного кладбища узнает, что Энтони Кроули похоронен на его охраняемой территории”. Конечно же, Азирафель знал, где находится могила Энтони. Он нахмурился, потому что теперь это явно перестало быть тайной для других. Мужчина понял, что, возможно, не драматизировал ситуацию - может, это и не был день его смерти, но уж точно день, когда маэстро больше не сможет находится в, так сказать, спокойствии. Это было нехорошо. Покачав головой и что-то пробормотав в ответ назойливому фотографу, Фелл поспешил к могиле. Мужчина последовал за ним, не сбавляя шага. На мгновение сердце охранника ушло в пятки. Вокруг могилы Энтони он увидел множество людей с фотоаппаратами, некоторые из них просто стояли рядом, пытаясь пробраться к могиле и увидеть ее. Никого не волновало, что они топтали чужие могилы, толкали друг друга, как будто видели не могилу, а живого Энтони. Такая грубость и неуважение к мертвым заметно разозлили Азирафеля. Несколько мгновений он стоял неподвижно, крепко сжимая кулаки, а в голове пытался сформулировать мысль, чтобы спокойно, но твердо и настойчиво сказать людям, чтобы те вели себя уважительнее или вообще ушли бы. -Мистер Фелл прибыл! - крикнул кто-то. Должно быть, это был мистер Браун, потому что при звуке его голоса Азирафель по привычке слегка вздрогнул. Журналисты, или кто они там были, окружили Фелла. Впереди всех стоял тот самый фотограф с гнездом седых волос на голове. Он выглядел так, словно готов был драться за возможность выудить из сторожа несколько интересных слов и первым опубликовать их в какой-нибудь желтой прессе. Все задавали ему вопросы, в основном о том, знал ли он, что здесь похоронен Энтони, почему никому не сказал и какие меры предпримет, чтобы защитить могилу от вандалов. -От вандалов?... - растерянно переспросил Азирафель, даже заметно приподняв одну бровь. Журналисты восприняли его вопрос как замешательство, словно он не мог поверить, что кто-то мог осквернить могилу маэстро. На самом же деле ему было просто противно от двуличия этих людей, которые так хотели защитить могилу Энтони, но при этом уродовали чужие места упокоения. Нужно было что-то делать. Железное терпение Фелла иссякало (надо признать, что живые всегда находили способы его разочаровать, и он понял, почему было так здорово работать по ночам на кладбище), и он все меньше и меньше чувствовал себя способным вести себя спокойно. Азирафель плотно сжал губы, не желая говорить того, чего действительно не следовало, и, на мгновение закрыв глаза, тяжело выдохнул. -От вандалов, сэр! Вы видели, что выгравировано на могиле маэстро Энтони? - спросил один из журналистов. Азирафель открыл глаза. Это было уже слишком. Да, действительно, гравировка нот на надгробии была вандализмом, но, по крайней мере, она никому не причинила вреда. Тем более что Энтони, похоже, был счастлив играть и после смерти. А вот другие покойники вокруг, естественно, были недовольны тем, что какие-то человечки посмели осквернять их могилы своими подошвами и устраивать такой шум среди дня. -Будьте добры и покиньте кладбище, - ответил он спокойно, но в его голосе слышались нотки злости и раздражения. - У входа висит табличка “Не шуметь”. Вы отнимаете мое время, мешая выполнять мне мои обязанности, и... - Азирафель слегка повернул голову в сторону, позволяя бровям вскинуться вверх, словно не хотел этого говорить. - Вы нарушаете этикет кладбища, нарушая покой мертвых и портя другие могилы. Из-за этого мне, возможно, даже придется прибегнуть к крайним мерам. Королева Серых Сердец нагло сделала еще один снимок. Механизм камеры в кромешной тишине звучал громче, чем прежде. Фелл смотрел на мужчину, поджав губы, со странной, в чем-то даже зловещей улыбкой, которую еще можно было назвать вежливой, но ее посыл был очевиден. Азирафель сильно стиснул зубы и сжал челюстные мышцы так, что они даже начали болеть. Да, он улыбался, но взгляд его глаз говорил сам за себя. В них был виден гнев, а его тяжело вздымающаяся грудь свидетельствовала о том, что контролировать себя ему становилось все труднее. Хотя он и сам не знал, какие меры мог вообще предпринять, но если бы и принял, то все явно об этом пожалели бы. Журналист с седыми волосами еще немного посмотрел на него, что-то пробормотал и просто ушел - в любом случае у него и так было достаточно материала. Остальные журналисты, видимо, вспомнив, что за такое поведение на кладбище их могли оштрафовать и испортить их репутацию, тоже решили уйти. Большинство из них думали, что смогут вернуться позже, когда сторожа не будет рядом, но они не знали, что Азирафель был готов ждать столько, сколько потребуется, чтобы остановить любой вандализм. Он был сторожем этого кладбища и готов был защищать мертвых от назойливых живых, которые не понимали, насколько ценен был покой. Как только все ушли (несколько человек остались еще на несколько минут и сделали несколько фотографий), Фелл вздохнул с облегчением, и его плечи опустились вниз - по крайней мере, теперь он чувствовал себя немного спокойнее. Он осмотрел могилы рядом с могилой маэстро. Земля была вытоптана, некоторые плитки расшатаны, а в одном месте частичка плиты даже откололась. Очевидно, никто из этих высокомерных (Азирафель подавил в себе слово, которым хотел назвать журналистов) не хотел брать на себя ответственность, поэтому Фелл положил отколотый кусок в карман, чтобы потом приклеить его обратно. На могиле Энтони теперь стояло больше свечей, там же было оставлено несколько маленьких, размером с ключ, скрипок и других безделушек. Бедный Энтони. Теперь ему навсегда придется иметь дело с постоянным притоком людей. А люди ведь обязательно вернутся. Может, они и станут вести себя тише, но покоя маэстро не дадут. Такова была жизнь знаменитостей. Азирафель понимал, что ему нравилось не быть знаменитым, и надеялся, что ему удастся как-то уладить свою маленькую проблему. Вернее, чтобы все думали, что именно он начал играть на скрипке. Было бы нехорошо, если бы его постоянно просили где-нибудь сыграть, а он бы не смог этого сделать. Впервые за много лет, прежде чем покинуть кладбище, Азирафель навесил замок на ворота и запер их. Через ограду все равно можно было перелезть, и он не имел права закрывать кладбище днем, но если кто-то проник бы внутрь, у него было бы полное право пожаловаться. Фелл, конечно, не стал бы этого делать, но время от времени людей нужно было пугать, чтобы они перестали вести себя глупо. Фелл купил моментальный клей, взял из дома инструменты, чтобы разровнять землю, и колокольчик. Он не знал, что будет с ним делать, но надеялся, что звук колокольчика укажет его местоположение и все, кто хотел нарушить покой кладбища, покинут его. Конечно, в этом случае он сам издавал бы не самый приятнейший звук и нарушал бы покой, но это все же лучше, чем иметь дело непосредственно с человеком и объяснять ему почему он не мог быть на кладбище ночью. Азирафель, придя на кладбище, когда уже стемнело, начал беспокоиться о мелодии. Что, если кто-то другой поймет, откуда она доносилась? Что тогда произойдет? В этом случае не будет покоя ни ему, ни Энтони, ни тем более остальным мертвецам! Он не мог вечно скрывать наличие музыки, которая звучала из ниоткуда. Рано или поздно кто-то узнал бы об этом странном явлении, и тогда о нем узнают все. Возможно, тогда сюда начнут приезжать всевозможные эксперты, охотники за привидениями и прочие желающие нажиться на загробном хобби Энтони. Это было бы просто ужасно. Фелл снова закрыл ворота на замок, оставил свет в будке включенным, чтобы, если кто-то всё же проберется на кладбище, то побоится быть замеченным и уйдет, а сам он пошел к могиле Энтони. Мелодия тут же заиграла снова, из-за чего Азирафель стал постоянно оглядываться по сторонам, опасаясь, что кто-то мог подойти, пока он не слышал. Время от времени колокольчик в его кармане звенел при резком движении, что заставляло Фелла вздрогнуть и вглядываться в темноту, еще раз проверяя, действительно ли он был один. Положив фонарь так, чтобы видеть разбитую плитку соседа по могиле Энтони, Азирафель принялся аккуратно приклеивать ее, следя за тем, чтобы не осталось следов клея и не было видно следов раскола. Вероятно, ему придется купить краску, чтобы полностью скрыть раскол, но вряд ли от этого не станет только хуже. Закончив клеить, сторож с помощью мотыги разрыхлил землю, чтобы не было видно следов журналистов. Делать это в темноте было не очень удобно, но через некоторое время он справился и поднялся с земли. Фелл посветил фонариком на окружающие могилы, тщательно проверяя, все ли в было порядке, и кивнул сам себе, когда остался доволен работой. Конечно, было бы лучше, если бы журналисты уважали других людей и не портили их место упокоения, а ему не приходилось бы убирать за ними, но было как было. -Эх, маэстро Крули... И что же мне с вами делать?.. - со вздохом спросил Азирафель и покачал головой. Он не мог ухаживать только за одной могилой, ведь он был сторожем всего кладбища, а не лично Энтони, и это было бы несправедливо по отношению к остальным присматривать только за ним. Возможно, ему повезло, а возможно, о могиле Энтони еще мало кто знал, и поэтому никто не пытался увидеть её ночью. Скорее всего, весь ажиотаж начнется завтра, когда все, кому не лень, опубликуют свои статьи. Тогда кладбище наводнят все, кто только может, и Азирафелю уже не удастся сохранить музыку в тайне. Вот тогда-то и начнется настоящая катастрофа. Уже с утра начали распространяться всевозможные новости. Хуже всего было то, что многие газеты впутали во все это и Фелла - какой-то журналист услышал ночью мелодию и написал, что смотритель кладбища знал о местонахождении могилы Энтони еще до этого (видимо, журналист опросил горожан и выяснил, что Фелл играл несколько дней подряд, еще до того, как все узнали о могиле) и отдал должное маэстро, научившись сам играть несколько тактов из его последнего произведения. Другие газеты писали о том, каким ужасным сторожем был Азирафель (Фелл решил, что это написал тот самый седовласый мужчина), раз он всю ночь играл на скрипке, вместо того чтобы ухаживать за кладбищем. Ведь если бы он хорошо выполнял свою работу, то никто не посмел бы выгравировать ноты на могиле Энтони. Некоторые считали, что ноты выгравировал именно Фелл, ведь не просто так он играл несколько тактов именно этой мелодии на надгробии. Хуже всего было то, что кто-то услышал и ту последнюю ужасную ноту, которую Энтони играл, когда наступало утро, и которой он закончил свой последний концерт. Люди предположили, что это Фелл так высмеивал смерть маэстро, что сделало некоторые статьи очень неприятными. Сколько людей, столько и мнений. Казалось, что каждая газета пыталась сделать какую-то сенсацию, которая могла бы удивить людей. И, в сущности, каждому журналисту это удавалось. Сам Азирафель уже не был уверен, что знал истинную версию и последовательность событий. Все писали так убедительно, что Фелл вспомнил, почему он старался не читать новости. Он мог только надеяться, что интерес к нему скоро закончится, но понимал, что в этом случае все внимание будет приковано именно к Энтони, и пострадает не только маэстро, но и другие. Это тоже было нехорошо, возможно, даже хуже. В тот день Азирафелю не хотелось выходить из дома, но он понимал, что должен вернуться на кладбище, чтобы проверить, не совершил ли кто еще актов вандализма на могилах. Он был уверен, что кто-нибудь всё же остановит его по дороге, заговорит с ним, задаст вопросы. А ведь он всего лишь пытался выполнять свою работу! Фелл закутался в пальто и поднял воротник, не желая, чтобы его заметили. Очевидно, это только выделило его из толпы (а может, дело было в его светлых кудрях или в одежде, которую все и так знали), потому что он не успел далеко уйти, как его поймали. Ну и как же знаменитые люди справлялись со вниманием, когда оказывались в вихре какого либо очередного скандала? -О, мистер Фелл! Азирафель замер и вздохнул, услышав за спиной голос мистера Брауна. Он поправил воротник и обернулся, стараясь выглядеть как можно спокойнее, но в его глазах, должно быть, была видна усталость, потому что мистер Браун выглядел обеспокоенным, увидев его. -Вы читали газеты, мистер Фелл? О вас пишут все, кто только может! Я прочитал столько статей, но так и не понял - когда вы узнали о могиле маэстро Кроули и почему никому об этом не сказали? Ведь это честь для нашего города! -Это проклятие для Энтони... - тихо сказал Азирафель, покачав головой. Да, может быть, это и честь для их города, но сколько неприятностей это принесло! -Простите? - спросил мистер Браун, не расслышав его. -Нет, ничего, извините, - как можно вежливее улыбнулся Фелл. - Я должен идти. - Быстро проговорил он и, не дожидаясь ответа, поспешил в сторону кладбища. Замка на воротах не было, а они сами были распахнуты настежь, словно кто-то впустил банду туристов, которые постоянно толпились, чтобы поближе взглянуть на могилу любимого музыканта. Испугавшись, что вместо кладбища он найдет лишь вытоптанное поле, Фелл заторопился. Ноги быстро устали, но он не останавливался, пытаясь выбросить из головы ужасные образы разрушенного кладбища и толпы туристов, окруживших могилу Энтони. Эти мысли заставляли его продолжать бежать, зная, что скоро он достигнет нужного места. Глубоко дыша и чувствуя, как его легкие горят, Азирафель остановился. Опершись руками о колени, он смотрел на вид перед собой, не сразу осознавая, что видел, из-за усталости. Могила Энтони находилась неподалеку от довольно узкой дороги, по которой могла проехать только одна машина, но поскольку здесь обычно ездили только катафалк с гробами, более широкая дорога никому не требовалась. Сейчас на этой дороге стоял небольшой белый фургон с открытой боковой дверцей, так что разобрать надпись на его боку было довольно сложно. Посмотрев в другую сторону, Фелл увидел несколько мужчин в униформе и с лопатами, стоявших вокруг могилы Энтони. Это не очень понравилось сторожу, и он подошел к ним, едва переводя дыхание. -Добрый день. Могу я спросить, чем вы тут занимаетесь? - спросил он, глядя на каждого и ожидая ответа. Азирафель стоял прямой как струна, хотя в этот момент ему очень хотелось сесть на землю или даже лечь. Такие резкие спринты были ему явно не к добру. - Неужели вы собираетесь его перехоронить? Один из рабочих бросил на него взгляд а-ля “не лезь не в свое дело”, но другой, который, очевидно, читал газеты, узнал Азирафеля. -Вы ведь тот самый сторож, не так ли? - спросил он, прищурившись. Остальные мужчины тоже посмотрели на Фелла, но не проявили никакого интереса. - Нет, не собираемся. Перед смертью он написал что-то вроде завещания и попросил похоронить его на этом кладбище и нигде больше. Мы меняем надгробие. Кто-то там сверху попросил. - Он махнул рукой, как будто это не имело значения. -Я так понимаю, это из-за гравюры... -Ага, видимо, - пожал плечами мужчина. - Вандализм и все такое. Как по мне, так это никому не мешает. -Тебе за это деньги платят, идиот, - сказал другой, и они все рассмеялись. Ну да, им было абсолютно все равно, зачем и почему - это было совершенно не их дело, просто очередной рабочий день. -Ну что ж... Будьте осторожны и... удачи, - сказал Азирафель, слабо улыбнувшись, и отошел. Ему не хотелось, чтобы его одежда была испачкана землей (в конце концов, во время работы он носил другую одежду, а этот костюм и пальто было жалко испортить), но он остался наблюдать за мужчинами чуть поодаль, чтобы убедиться, что все будет в порядке. Новое надгробие выглядело почти идентично. Не хватало только выгравированных надписей и немного отличалась форма, но все остальное было таким же. Видимо, Энтони попросил, чтобы ему не ставили гигантских памятников, отличающих его от других, - в конце концов, после смерти все становились одинаковыми. Только вот он, как и при жизни, после смерти решил отличиться своей музыкой, заполнив ею все пространство. Когда рабочие ушли (за это время люди опять успели собраться и оставить на могиле всевозможные вещи, напоминающие о творчестве Энтони или о нем самом), Азирафель остался еще на некоторое время. Он держался в тени, избегая журналистов и стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Но, к счастью, никому не было до него дела - все были слишком заняты оплакиванием могилы. Фелл решил прийти попозже, но ещё до начала своей смены, чтобы выгнать из кладбища посетителей, оставшихся после часов посещения, и закрыть его на ночь. Днем ему не было нужды следить за вандалами - могилу Энтони постоянно окружали его поклонники, которые могли защитить надгробие от чего угодно, считая это своим священным долгом. После того как все узнали о гравировке, никто не хотел, чтобы надгробие снова пострадало бы. В тот день Азирафель избегал общественных мест и ел дома, хотя ему очень хотелось немного расслабиться, съев в ресторане какой нибудь сладкий пирожок, который отвлек бы его от всего. Он был уверен, что интерес к нему быстро должен был угаснуть и что, возможно, журналистам следовало бы дать шанс помучить его сейчас, чтобы он поскорее перестал быть сенсацией и писать о нем стало бы пустой и бессмысленной тратой времени. Но мысль о том, что его снова будут фотографировать, записывать каждое его слово, следить за языком тела... Хотя это длилось бы недолго, он точно не хотел такого внимания. Может быть, именно поэтому Энтони больше нравилось играть, чем говорить. Музыка воспринималась всеми по-разному, и именно это делало ее такой прекрасной, потому что каждый мог найти в ней что-то свое, какой-то смысл или что-то еще, чего не слышали другие, но при этом она всё равно оставалась красивой. Слова тоже можно было понять по-разному, но, в отличие от музыки, их можно было преподнести так, что они вызвали бы скандал, так сказать, сделали бы из мухи слона. Азирафель, как всегда, взял с собой книгу и все остальное. Немного опасаясь, что привлечет к себе ненужное внимание - как можно было читать в рабочее время? - поэтому он спрятал ее под пальто. Прибыв на кладбище, он оставил книгу и остальные вещи в своей будке, чтобы пройтись по территории и вежливо попросить всех посетителей уйти. К счастью, людей было не так уж много. Они легко сдавались и уходили - Азирафелю даже не пришлось стараться. Видимо, его форма сторожа (ну, то есть бейджик с его именем на его груди) говорила сама за себя. А может, стоять у могилы несколько часов оказалось не так интересно, как думали люди, когда только пришли сюда. Фелл несколько раз обошел территорию, чтобы убедиться, что никто не остался на кладбище. Он немного подождал, пока семья, приехавшая навестить своего дедушку, поставит свечи. Они молча стояли у могилы, прижавшись друг к другу и тихо плакали. Сторож не хотел их торопить - ведь это был их близкий человек, которого они потеряли. Было приятно, что они хотели вспомнить о нем и составить ему компанию. Они ушли сами, поэтому Азирафелю осталось только снова обойти окрестности. Убедившись, что на кладбище не осталось никого, кроме него, он запер ворота и вздохнул с облегчением. Что ж, теперь, хоть и не полностью, можно было немного расслабиться и надеяться, что никто не спрятался в кустах, которых было довольно много... Но, возможно, Фелл преувеличил желание людей увидеть могилу. Начало темнеть. Фелл сидел в своей будке и читал книгу. Может быть, каждые несколько минут он поднимал голову, оглядывался по сторонам, убеждался, что вокруг никого нет, и снова начинал читать. Вся эта ситуация с могилой Энтони действовала на его паранойю, которая твердила ему, что где-то на кладбище были другие люди, которых там быть не должно было. Азирафель подумал о том, что обычно люди чувствовали себя спокойнее, когда находились ночью среди людей, чем когда они были одни. Он же, в свою очередь, чувствовал себя наоборот... Солнце село. Фелл расслабился, погрузившись в чтение, но в глубине души его не покидало странное чувство. Он чувствовал себя одиноким. Точнее, он был одинок почти всегда, но сейчас чувствовал себя более одиноким, чем обычно. От одной мысли об этом его пробирала дрожь. Мелодии не было. Кладбище утопало в тишине, как и должно было быть всегда, но Азирафель уже настолько привык к мелодии, что где-то рядом с ним играл Энтони... От тишины перехватывало дыхание, а по телу пробегали мурашки. Но хуже всего было не то, что он чувствовал себя более одиноким, чем обычно, а тот факт, что музыка не начиналась. Ничего не дожидаясь и даже забыв положить закладку в книгу, Азирафель вышел из будки и тут же бросился к могиле Энтони. Тишина, звенящая в ушах, просто опьяняла его, заставляя спешить еще больше и думать о том, почему все это произошло. Фелл остановился перед могилой. Мелодии не было, хотя солнце уже полностью село. Он не слышал ни звука, который бы точно услышал, потому что никакого ветра не было. Энтони просто перестал играть… Азирафель посветил на памятник. Гладкий камень, на котором были выгравированы только дата, имя и фамилия, без нот выглядел пустым и унылым. Теперь стала понятна причина, по которой маэстро играл. Энтони нужны были ноты, которые он мог бы сыграть, так сказать, видя их на своем камне. Фелл решил, что принесет все ноты на завтрашнюю смену, но тут же задумался. А разве не лучше, что музыки просто не было? Так было безопаснее для Энтони, и ему не придётся так беспокоиться о том, что кто-то останется на кладбище после его закрытия и услышит музыку. Больше не нужно было бы столько раз проверять территорию, не нужно было бы думать о том, что придется учиться играть самому, чтобы никто не узнал о том, что Энтони играл после своей смерти. Все стало бы намного проще, и все наконец встало бы на свои места. Азирафель подошел к надгробию и положил руку сверху. -Так будет... лучше… - тихо сказал он Энтони, который не мог его слышать, но Фелл был уверен, что маэстро знал о его присутствии и что он желал ему только добра. Сторож чувствовал себя виноватым в том, что лишил Энтони возможности играть, хотя в этом не было его вины. Но в то же время ведь это именно он отвечал за кладбище и за то, что в нем происходило... Он не мог запретить маэстро делать то, что ему нравилось, даже если это означало, что ему самому придется заняться вандализмом и снова нацарапать ноты на могиле, чтобы Кроули мог продолжать играть. Азирафель вздохнул. Ему нужно было подумать и переварить все, что с ним произошло. -Я... я ещё обязательно вернусь! - пообещал он и, не желая оставаться одному в тишине, от которой он уже успел отвыкнуть, вернулся в свою будку. В ту ночь он избегал возвращаться к могиле маэстро, словно опасаясь, что Кроули будет к нему неблагосклонен. Уже дома Азирафель начал думать о том, что ему стоило сделать. Ночью он почти не спал, терзаемый мыслями и сомнениями о том, что правильно, а что нет. Возможно, если бы он не был сторожем кладбища, ему было бы легче сделать выбор, но сейчас... Он должен был заботиться о благополучии обитателей кладбища и следить за тем, чтобы их могилы не пострадали, но... Для благополучия Энтони было лучше, если он дал бы ему ноты, по которым тот мог бы продолжать играть, не так ли? Фелл решил, что оставлять Энтони без хобби всей его жизни (и смерти) было нельзя. В библиотеке, сидя за компьютером, он нашел ноты произведения, которое маэстро играл перед смертью, и записал все в блокнот. Ручку он положил в карман на случай, если понадобится записать что-то позже, хотя в этом он сильно сомневался. Азирафель не мог усидеть на месте и, после того, как вернулся домой, снова вышел на улицу. Решив, что бояться журналистов было бессмысленно, ведь ему хотелось немного расслабиться из-за неожиданно свалившегося на плечи напряжения, он отправился в ресторан. Как бы он не надеялся, что ему удастся спокойно пообедать, этого не произошло. Азирафель провел в ресторане всего несколько минут, за которые успел лишь изучить меню (хотя уже знал его наизусть), не решаясь, что ему заказать, когда за его столик сел кто-то еще. Подняв глаза, он не удивился, увидев мистера Брауна. Только он мог найти Фелла, где бы тот ни находился. -Добрый день, мистер Фелл! - сказал он с улыбкой и наклонился вперед. - Это так впечатляет, что вы цените свою работу больше, чем свои увлечения! Азирафель нахмурился, и на его лице повис немой вопрос. Фраза Брауна прозвучала очень некорректно и невежливо. Фелл, конечно, знал, что этот человек часто говорил на неудобные темы, но быть настолько оскорбительным было не в его стиле. -Простите? - спросил Азирафель, стараясь сохранять спокойствие. Официант, который давно знал сторожа, подошел к нему, но Фелл ответил, что еще не сделал свой выбор, хотя просто хотел спрятаться за меню от слишком энергичного взгляда Брауна. -Ну, я имею в виду, что вы сегодня ночью не играли! Это, конечно, немного грустно, но на кладбище, за которым вы присматриваете, похоронен сам Энтони Кроули! Вашему стремлению поддерживать порядок можно только позавидовать! Азирафель мысленно издал облегченный вздох “ох” - видимо, какая-то газета все еще была занята тем, что писала о нем. Большинство журналистов, похоже, уже перестали интересоваться им - сенсация закончилась, и он перестал быть интересной личностью. -Но вы ведь не перестанете играть, правда? Мы все с нетерпением ждем, когда вы научитесь! - продолжал Браун, а Азирафель принялся читать ингредиенты в списке блюд. Поняв, что мужчина ждет ответа, Фелл поднял глаза. Что же он мог сказать? Не могло же быть, чтобы он бы просто бросил свое “хобби”, ничему толком не научившись. Ну, мог бы, но, в конце концов, все слышали, как “хорошо” он играл те несколько тактов, а значит, и остальную часть произведения он мог выучить не хуже. -Ну… - Видимо видя, что Азирафель не торопился с ответом, Браун решил, что для него это была сложная тема. Так оно и было, но, конечно, не по тем причинам, которые Браун себе представлял. -О, не волнуйтесь, мистер Фелл! Я понимаю, какая ответственность легла на ваши плечи - мы вас никуда не торопим! -Да... спасибо... - ответил Азирафель с неловкой улыбкой. - Я решил сделать небольшую паузу... Пока вся эта... сенсация, так сказать, не утихнет... - Соврал он, чувствуя себя немного неловко. Он не любил лгать, но сейчас у него не было другого выхода. Пожалуй, самым неприятным было то, что он уже принял собственную ложь и начал все крутить вокруг нее - даже планировал купить скрипку, чтобы не возникло никаких вопросов. В то же время Азирафель тем самым и правда нашел бы себе новое хобби и, как всегда, старался при этом избегать людей и их внимания. Идеальный баланс. -Боюсь, мистер Фелл, Энтони Кроули всегда будет сенсацией, поэтому вы не должны разочаровываться и продолжать играть! В конце концов, для некоторых людей увидеть его могилу - единственный способ, так сказать, увидеть Энтони своими глазами... Азирафель кивнул. Пожалуй, впервые в жизни он был согласен с мистером Брауном, чьи слова обычно влетали в одно его ухо и вылетали из другого. Наконец он заказал еду, и Браун ушел, поспешив обратно в свою лавку. Азирафелю осталось только ждать, и он начал просматривать ноты, записанные в блокноте, слыша в голове мелодию, которую давно знал, и пытался соотнести ее с нотами, которые видел перед собой, хотя не мог точно сказать, как они звучат, знал только их названия.