boy, interrupted

      Лофт-бар заполнен студентами, преимущественно четвертых курсов. Ведущий-аниматор поздравляет всех с окончанием колледжа. Кто-то участвует в интерактивах ближе к сцене, кто-то уже спит за барной стойкой от выпитого алкоголя. Музыка настолько громкая, что Чуя просто не понимает, как можно тут спать.       Его позвали приятели с четвертого курса — мол, они вряд ли еще увидятся. Все разъезжаются в другие города. Только вот уже большинство из них уехали отсыпаться или развлекаться с новыми подружками. Чуя сидел один и пил «Пину Коладу», всматриваясь в толпу беснующихся студентов.        Накахара в серой жилетке и укороченном пиджаке, для солидности он надел черные перчатки и собрал волосы в высокий хвост. На удивление, бармен принимал его за такого же четверокурсника, поэтому не спрашивал документов.       Стойка бара подсвечивается красным цветом, который уже успел приесться за два часа.        Сегодня Чуя хотел уйти не с девушкой, а с парнем. Или мужчиной. Накахара не знает, как работает его бисексуальность, но сейчас было настроение не на нежности, а что-то более жесткое и интересное. Вообще Чуя заметил, что девушки ему становятся все менее интересны в этом плане. И для Наказары это и не хорошо, и не плохо.       Поэтому когда к нему подошел молодой человек и угостил ромом, Чуя даже не стал колебаться. Говорить в таком шумном помещении было сложно. — Ты с четвертого курса? Я тебя не помню среди студентов. — Громко говорят прямо в ухо, обдавая щеку горячим дыханием.        Чуя мотнул головой и улыбнулся. Собеседник — обычный японец, с короткой стрижкой, среднего роста, в брючном костюме черного цвета. Выделяли его, пожалуй, густые брови и чересчур аккуратные черты лица, почти женственные. — Хочешь уйти со мной?       Накахара ждал этого предложения, поэтому сразу соглашается, берет мужчину за запястье и ведет в сторону выхода, через толпы людей. Сердце неистово колотится, в висках стучит музыка. Человек, которого он знает пять минут, покорно идет за ним.       На улице Чуя сразу закуривает, только сейчас понимая, как было душно в баре. Незнакомец отказывается от предложенной сигареты, подходит к своей машине и заводит ее. — Так ты за рулем? — Приятно удивляется Чуя, стараясь говорить размереннее, чтобы не выдавать легкое волнение.       И Накахара сразу отмечает тонировку на окнах, в голову парня приходит навязчивая идея. — Куда поедем?        Чуя хитро улыбается. Алкоголь греет в области груди, в животе легкая щекотка. — На любую парковку.        Незнакомец усмехнулся и сел за руль.        В машине пахло мужским сладковатым парфюмом, обивка кресел из черной кожи, негромко играет радио Йокогамы. Через десять минут они остановились на обочине возле какой-то лесополосы. — У тебя нет случайно еще выпивки?        — Где-то был коньяк, подарочный. Вот.        Мужчина протягивает парню маленькую, почти с ладонь, бутылку дорогого коньяка.       Чуя решает открыть бутылку зубами — впервые в жизни — и это получается. Хотя он тут же пообещал себе, что не будет это повторять — легко сломать зуб. Он делает несколько глотков сам и протягивает мужчине, который тоже отпивает коньяк. Накахара в это время выходит из машины и осматривается. Уже глубокая ночь. На улице прохладно, дует легкий ветер. Голову кружит от аромата леса и выпитого алкоголя. Вдалеке лают собаки, у кого-то из частников играет музыка — пятница, всё-таки.        Парень слышит, как отодвигают передние сидения подальше, освобождая место на задних. — Идешь? — Неуверенно произносит мужчина.       Чуя открывает заднюю дверь и видит сидящего там мужчину, который предусмотрительно снял пиджак. Рыжий садится на колени мужчины, параллельно захлопывая дверь. Незнакомец поглаживает бедра парня, сдавливая их. Затем он проводит рукой от талии вверх, к шее, большим пальцем поглаживает тонкие губы, которыми Чуя нетерпеливо ловит чужой палец, облизывая его, после чего полностью берет его в рот и нежно обсасывает, смотря прямо в глаза. — Похоть — самый горячий огонь. — Произносит бархатистый голос. — Так сказал Будда. Наверное, он тогда говорил о тебе. Ты чертовски горяч. Могу узнать твое имя?        Чуя целует чужое запястье, после чего наклоняет корпус вперед и проводит языком по чужому уху. — Чуя Накахара. — Тебе подходит. Знаешь, я впервые пробую с парнем. И, кажется, я не ошибся в выборе. — С легкой усмешкой произнес мужчина. — Тогда я, так и быть, побуду снизу. Постараюсь сделать так, чтобы тебе все понравилось.       Чуя целует его в шею и начинает расстегивать медленно, как только может, чужую рубашку, спускаясь ниже, переходя к ширинке и ремню.        Места в машине все равно очень мало, и Накахаре в какой-то мере даже повезло с небольшим ростом — ему удается встать на колени, ботинками упершись в передние кресла.       Минет Чуя решает сделать более влажным, чем обычно — пошлое хлюпанье и стоны мужчины заполняют салон. Одновременно с этим, Накахара спустил свои брюки вниз начал растягивать себя, проникая одним пальцем. Ему уже не терпелось, и он старался как можно быстрее подготовиться. Через пару минут мужчина кончает Накахаре в рот, и тот жадно глотает, слизывая эякулят и остатки семени с головки твердого члена. В Накахару уже помещается два пальца, поэтому он решает вернуться на чужие колени, предварительно полностью освобождаясь от брюк. — Начнем помедленнее, ладно? — С придыханием произносит Накахара. — Я плохо растянут. — Хорошо, Чуя, как скажешь. — Мужчина целует парня в линюю скул и снова позволяет тому взять контроль над его телом, лишь аккуратно придерживая рыжего за талию.        Чуя несколько раз поглаживает рукой чужой орган, после чего осторожно начинает вводить его внутрь себя. Небольшое жжение есть, но не критичное, позволяющее, как ему сначала показалось, полностью опуститься вниз, что он и делает. Накахара сжимается, опуская голову и зажмуриваясь, немного улыбаясь. Все-таки, нужно было делать это более постепенно.        Но партнер, видимо, сделал только вид, что его услышал, и резко толкнулся внутрь, вызывая у Чуи болезненный стон. — Подожди, мне нужно привыкнуть… — Просит Чуя, зажимаясь еще больше. Нужно было добавить больше смазки, но это вся, что была у него в кармане, тюбик был почти пустой. — Ты ведь хочешь, этого, Чуя. — Вкрадчиво проносится над ухом.        Голос совсем другой, более молодой и знакомый. Накахара поднимает голову и видит перед собой голову Дазая. Весь его торс покрывают грязные бинты, как и шею. Кажется, они все в сукровице и остатках крови. Пахнет железом. — Так приятно? — Спрашивает Дазай и, удерживая Чую за бедра, делает несколько движений, которые отзываются у рыжего жгучей болью.        Чуя пытается встать, но его крепко держат, не давая подняться. — Отпусти меня! — Кричит Чуя чувствуя, что по его щекам текут горячие слезы.       Накахара хватается за его предплечья, пытаясь снять их с себя и замирает, чувствуя что-то горячее и мокрое через перчатки. Еще больше пахнет железом, и у Чуи ужасно кружится голова от этого запаха. Рукава белой рубашки Дазая покрываются кровавыми пятнами. — Перестань… Твои руки… Это ведь больно. — Накахара стонет от боли, но уже не пытается притронуться к окровавленным рукам.       Он пытается подняться только за счет силы ног, но Дазай держит его слишком крепко. Боль почти невыносимая, сравнимая, пожалуй, пролитой на кожу кислотой. — А тебе не больно, Чуя?       Глаза Дазая выглядят в таком освещении черными. Причем не только радужка, но и белки, как в склерах. Волосы взъерошены и парень явно не в себе — поведение и безумная улыбка тому доказательство. Он толкается еще неистовее и сильнее, и от боли Чуя вскрикивает так, что их бы наверняка услышали люди поблизости. — ТЕБЕ НЕ БОЛЬНО?        У Чуи почти закладывает уши от того, как громко Дазай это крикнул. Не успев что-либо ответить, Чуя оказывается лежащим на спине и больно ударяется об дверь затылком. Но это не так больно, как-то, что происходит внизу — там все горит от боли, словно его ковыряют ножом.       Чуя снова пытается оттолкнуть от себя Дазая, упираясь руками ему в грудь. И снова через бинты начинает сочиться кровь, но с еще большей силой, капая на одежду Накахары. — Дазай, прекрати, прошу тебя…        У Чуи уже нет сил стонать от боли. Тело ниже пояса словно онемело и Накахара понимает, что скорее всего Осаму просто порвал его, и из-за крови скольжение стало проще. — Мне больно… — Лепечет рыжий, почти ничего не видящий из-за слез.        Кровь, сочившаяся из Дазая, начинает идти сильнее — горячая, черная, вязкая. Весь жилет Чуи уже в этой жидкости, но становится только хуже. Бинты от влаги начинают провисать, и Чуя видит эти ужасные порезы, которые, кажется, доходят до самых костей ребер.       Дазай смеется. Это его самый обычный смех, совсем не как у злодеев в фильме. Но от этого становится еще более жутко. Шрамы расползаются с противным треском, заставляя Чую захлебнуться в чужой крови.       Накахара открывает глаза, резко садясь в постели. Он чувствует, что лицо мокрое от слез, и его трясет. Отдышавшись, парень осматривается, приходит в себя. Он в своей комнате, где мирно спят Ацуши и новенький Танидзаки. Последний тихо сказал несколько терминов из половой системы человека, после чего перевернулся на другой бок. Чуя облегченно хихикнул и поднялся с кровати.       «Это сон, все было не так» — внушает себе Чуя. Да, все было не так. Его партнер не навредил ему, был скорее неуверенным и нежным, а после, через полтора часа, подвез до дома, и они увиделись только в новом семестре. Никто его не насиловал, и там точно не было никакого Дазая.       Парень ловит себя на чувстве дежавю, стоя перед дверью в ванную. Но желание умыться после настолько мерзкого сна его пересиливает, и он подходит к раковине, ополаскивая лицо холодной водой. Чуя бы с удовольствием сейчас принял душ, вылив на себя все имеющееся мыло, но было слишком поздно и он не хотел будить кого-то.        Судя по всему, сейчас только три или четыре часа ночи. Но сна, после такого, ни в одном глазу. Чуя на всяких случай несколько раз щипает себя за предплечье, чтобы убедиться, что он бодрствует. Тогда парень решает спуститься на первый этаж и посмотреть что-нибудь из недавно начатых сериалов. — Чуя-кун, все в порядке? — Спрашивает дежурная в этот раз Хигучи. — Кошмар приснился. Не усну теперь. Можно я тихо посмотрю что-нибудь? — Ты уверен, что не хочешь спать? Может тебе дать снотворного? Или противотревожного? — Нет, не нужно, спасибо, Хигучи-сан. — Хорошо, тогда можешь побыть здесь.       Девушка ушла на сестринский пост, скорее всего, налить себе кофе. В последнее время Ичие Хигучи брала очень много смен.       В дверном проеме кухни появилась тень, похожая на Дазая, и Чуя успел инстинктивно напрячься, но это был Алан. Он принес большую тарелку с бутербродами и две кружки чая. — Угощайся, Чуя. — Тихо сказал он. — Ты ведь себе готовил, я могу сам пойти и… — Нет, тут тебе тоже. Я слышал, что ты проснулся. И решил, что наверное, у тебя бессонница. — Просто кошмар приснился. Так странно не спать в это время. В смысле… Здесь. Ты правда днем спишь, а не ночью? — Да… Парасомния. В каких только формах она у меня не была. Ничего не помогает. — А что это такое? Парасомния. Алан взял себе бутерброд. — Это общее слово для всех расстройств сна. Бессонницы, галлюцинации, аномалии режима, сомнофилия. Даже ночные кошмары.       Чуя понимающе кивнул и сделал пару глотков чая. Какое-то время они молчали, просто поедая бутерброды и смотря серию «Сверхъестественного». — Алан, можно спросить? — Да, конечно. К чему такой вопрос? — Почему ты почти не выходишь из комнаты, когда кто-то есть в гостиной? — Меня сильно смущают люди. — Медленно говорит он. — Когда в комнате больше одного человека, у меня начинается паника. Особенно, если они еще и разговаривают. Социофобия, но не критичная. — Фукудзава-сенсей говорил, что ты в той палате по той же причине, что и Дазай. Это ведь не из-за бессонницы? — Я… — На секунду писатель растерялся, подбирая ответ. — Вот знаешь, Дазай наносит себе раны, когда хочет покончить с собой. То есть это предплечья и шея, которые у него теперь навсегда в шрамах, и которые он скрывает под бинтами. Но делая эти порезы, Дазай намеревался покончить с собой. Он не желал, чтобы они остались. Он просто хотел, чтобы он сам исчез…       Чуя слушает, и смотрит на Алана как будто перед носом у него водят маятником. Голос Алана вводил в транс, успокаивал и покачивал на волнах. — А я не такой, как он. Я не хочу умирать. Я даже боюсь смерти. И наношу себе раны лишь тогда, когда хочу себе напомнить, что я жив. Что я существую. Иногда я делаю это, чтобы проверить, насколько больно было герою моего рассказала, когда он, к примеру, порезался бритвой…        Только сейчас, когда глаза привыкли к тусклому освещению, Чуя заметил, что все руки Алана в мелких ранках и шрамах. Из настолько много, что это больше похоже на экзему или аллергическую сыпь. Но Алан сделал это с собой сам. — Автор всегда должен знать, о чем он пишет, пропустить через себя каждую деталь. Иначе он не сможет написать хорошо. — Я не совсем согласен, но… Может, конечно, это так, отчасти. Но мне кажется, что необязательно ранить себя или заставлять проходить через лишения. Ты ведь не убьешь человека, чтобы понять, что чувствует убийца. — Понимаю твою позицию. И я даже согласен с тобой. Но я не могу это контролировать. — Алан смотрит на свои руки с тыльной стороны. — Это происходит в аффекте. Как и у Дазая.        Чуя вспомнил свой кошмар и по спине прошли мурашки. — Как он сейчас? — Он почти все время спит. Неудивительно, он два месяца спал часа по четыре, максимум. По несколько суток вообще не спал. — Алан вздохнул. — Чуя, вспомни, что я тебе говорил про него. Не стоит сближаться с ним. Ты слишком чувствительный для этого.        Чуе и раньше говорили о его чувствительности, далеко не один раз. Как будто он сам не в курсе. — Ты ведь знаешь про Акутагаву-куна? — Который покончил с собой? — Чуя сказал это как-то слишком обыденно, поэтому почувствовал себя неловко.       Алан кивнул, и челка полностью закрыла его лицо. У Чуи возникло желание подарить ему ободок или заколку. — Он был очень привязан к нему. Так сильно, что его измученное сердце не выдержало побега Дазая. Возможно, он посчитал, что Дазай на воле точно покончил с собой. Но уже через три дня Акутагава сплел себе петлю из проводов. Его нашел я, когда проснулся ночью. Поверь, это ужасное зрелище. Надеюсь, тебе никогда не придется увидеть подобное.        Но Чуе в голову уже лезли жуткие образы. Почему-то, он вспомнил родителей, которых хоронили в закрытых гробах. Так намного проще — ты просто не принимаешь смерть, и надеешься, что гробы пусты. По сути, он никогда не видел мертвых и не знал, как бы отреагировал на труп. А если тело кого-то знакомого? Наверняка Алан был шокирован, возможно даже потерял сознание от увиденного.        На уровне подсознания раздается тихая музыка. Почти незаметная, похожая на гул вдали. — Вопрос странный, но… Где ты… Где ты его нашел?        Чуя не хотел знать, но любопытство тянуло его за язык обеими руками. Он и так был напуган своим кошмаром, но ему будто хотелось больше. Музыка стала немного громче, темп нарастает, низкие ноты сменяются высокими. Только сейчас Чуя заметил, что эпизод сериала давно закончился, а значит это вовсе не саундтрек.        Алан закусил губу, откусывая сухую кожу. Он был очень бледным, кожа будто полупрозрачная, словно это не живой человек, а призрак. — Ты точно хочешь узнать?        Накахара медленно кивнул. Алан снова вздыхает, словно собираясь с силами, чтобы ответить. — Он привязал провода к перилам лестницы. — Алан говорил это еще тише.- Прямо над тобой. И, судя по всему, спрыгнул. Шея была сломана.        Чуя мгновенно пожалел о том, что спросил. Он ощутил холод по спине и стойкое нежелание смотреть вверх. Казалось, что мертвец сейчас прямо за ним. Смотрит, выпученными от удушья глазами, и хрипит. — Он все рассчитал заранее. — Продолжил Алан. Длину провода, высоту, время, когда выйдет покурить дежурный. Это не было спонтанно. Дазай, когда узнал о его смерти, три дня выпытывал у меня все подробности. Это его умозаключение. А в записке Акутагава написал «надеюсь, вы признали меня, Дазай-сан». Дазаю было интересно все, вплоть до того, во что был одет Рюноске, как была сломана шея… — Замолчи. — Чуя сидит, закрыв лицо руками. Алан видит это только сейчас. — Боже… Что за… Зачем я вообще в это полез… — Прости… — Растерянно произносит Алан. — Мне позвать медсестру? Чуя-кун? Накахара щипает себя за предплечья и дрожит, смотря в окно. Алан По машинально оборачивается, но видит лишь мокрое от ливня окно и двор клиники. Ничего и никого странного. Но Чуя трясется и смотрит туда так, будто что-то увидел. Алан срывается с дивана и подбегает к сестринскому посту, о чем-то громко говоря с Хигучи. Чуя снова закрывает глаза и весь сжимается, была бы вторая пара рук — закрыл бы и уши. И так расшатанная психика решила сыграть с Накахарой злую шутку, подбросив пару правдоподобных галлюцинаций, в виде ложного отражения комнаты в окне. И в этом отражении за его спиной висит безликий юноша со сломанной шеей, истекающий кровью.       Музыка, которую он слышал и до этого, стала невыносимо громкой, и Чуя пытается ее перекричать. Он чувствует, как его пытаются растормошить, убрать руки от лица, но рыжий лишь усиленно сопротивляется, не замолкая ни на секунду. Собственный крик казался тихим стоном, по сравнению с этой адской музыкой.       А потом все стихает.       Открыв глаза, Чуя стонет от ужасной головной боли, как от сильного похмелья. Окружающая обстановка сильно его слепит, не давая сфокусировать зрение еще какое-то время. А когда все-таки удается, Чуя, мягко говоря, ахуевает.       Те самые мягкие белые стены из фильмов о психушках и полное отсутствие чего либо в комнате, кроме стеклянного окошка двери, которое, к тому же, чем-то закрыто. Чуя медленно поднимается на ноги, опираясь на стену, и в затылок снова отдает тупой болью. Паниковать, почему-то, совсем не получается. Даже хотя бы немного волноваться — словно что-то блокирует тревогу. Чуя осматривает периметр стен, ощупывает мягкий материал, и приходит к выводу, что он правда в каком-то изоляторе.        Соображать почему-то получается плохо, и Чуя тупо садится на мягкий пол, уставившись в противоположную стену. Попытки прислушаться к звукам за пределами комнаты не увенчались успехом — либо здесь звукоизоляция, либо у Накахары все еще странный звон в голове.        Он не знает, сколько времени проводит в таком положении — никаких ониентиров нет, а на биологические часы полагаться сейчас плохая идея. Тело совсем обмякло и затекло.        За дверью раздается шум и крики, которые то звучат четко, то сливаются в какофонию и отдают в голове эхом. — Я приехал как только смог, у меня была командировка. — Прекрасно, из-за твоей халатности медсестра могла угробить пациента. — Я уколола его стандартной дозировкой! Что мне оставалось делать? Я была одна на дежурстве! — Хигучи, ты видела его?! Он исхудал в последнее время и маленького роста, конечно для него это будет много! Да он тебя меньше будет! — Дазай, помолчи уже.       Щелчок, кажется открыли окошко на двери. Ключ поворачивается в замке и кто-то заходит, садясь рядом на корточки. — Чуя, ты слышишь меня?        Мори Огай щелкает у него пальцами перед глазами, но Накахара лишь один раз моргает и чуть поворачивает к нему голову, не поднимая глаз. — Рефлексы очень заторможены.        В глаз светят чем-то ярким, после чего мужчина поднимается. — Фукудзава-сан, вы отнесе Чую-куна в комнату? Не вижу смысла оставлять его здесь. Дазай, слезь с подоконника.        Чуя почти не чувствует, как его поднимают на руки, словно тело само взлетело. Это похоже на отхождение от наркоза — не понимаешь, кто вокруг, что с тобой делают и что происходит. Рыжего осторожно укладывают на его кровать. Снова Чую окутывает сонливость, и он с легкостью поддается ей.       Первое, что замечает Чуя — звук перелистываемых страниц. Ему сложно отследить, с какой частотой это происходит, время все еще идет слишком странно. Его не слепит белый цвет, и вообще нет чувства раздражения от света. Знакомая комната кажется такой яркой и интересной, по сравнению с изолятором. Зрение фокусируется, и Чуя видит окно — судя по цвету неба, уже вечереет. Накахара осторожно, чтобы не тревожить головную боль, поворачивает голову на бок. В руке стоит катетер, и от небольшого шевеления слишком непропорционально сильная боль. Рядом, оперевшись спиной на кровать, на полу, сидит Дазай и читает книгу. — Как себя чувствуешь? — Парень, кажется, замечает, что Чуя начал ворочаться, и оборачивается. — Будто меня переехали катком для асфальта. — Стонет Чуя и прикладывает свободную от капельницы руку к голове. Ощущение прямого контакта кожи с воздухом создает вопрос. — Почему я без кофты? — Отец решил, что лучше ее снять, чтобы сбить температуру быстрее. — Дазай звучал слишком сдержанным, но все равно более живым, чем когда они говорили в последний раз. — У тебя случилась небольшая интоксикация из-за препарата, который тебе поставила медсестра. Пока мой отец ехал, а до Фукудзавы было не дозвониться, медбрат взял и отнес тебя в изолятор, сколько бы я с ним не спорил. Олень. — Тут есть изолятор? — Говорить все еще сложно, потому что во рту сильно пересохло. — Маленький, на случай, если кто-то ведет себя слишком агрессивно. Или пытается разбить голову об стену. — Я просто не обращал внимание, думал это служебное помещение. — Его, кстати, не закрывают. Иногда сижу там, думаю о всяком. Бери на заметку. Нужно позвать отца.       Дазай поднимается с насиженного места, собираясь идти, но задерживается, чтобы поцеловать рыжего в лоб — нежно, коротко, но как же Чуя радуется этому.       Дазай возвращается через пару минут, вместе с Мори Огаем. — Чуя-кун, как самочувствие? — Сильно болит голова. И жажда. — Дазай, принеси стакан воды. Дазай молча ушел, и Мори проверил капельницу. — Так, почти закончилась. — Негромко сказал он. — Чуя-кун, я от лица клиники приношу извинения. Медсестра неправильно рассчитала дозировку препарата, и вышло вот так… Но ты ее тоже здорово напугал. У тебя был припадок. Видимо, на фоне того, что тебе перед этим приснился кошмар. Что тебе снилось, Чуя? — Вам обязательно это знать? — Желательно. — Мы можем это обсудить позже? Я сейчас не особо хочу вспоминать. — Да, конечно, Чуя-кун. Что-то еще помимо сна произошло? — У меня была галлюцинация. Наверное… Я не помню почти ничего.        Мори негромко вздохнул, обдумывая ответ Чуи. — Завтра у меня есть свободное время чтобы провести консультации. Ох, да, капельница… — Мужчина встает и начинает отсоединять конец капельницы от катетера Накахары. — Для профилактики поставим ещё недельку, лишним не будет. Так вот, завтра в четыре часа приходи в мой кабинет, хорошо? Я думаю к этому времени твоя головная боль пройдет. А по поводу инцидента… Я бы хотел, чтобы ты не рассказывал об этом вне клиники. Мы еще с прошлым разобраться не можем. Договорились? — Чуя кивнул. — Кстати, приезжал твой брат, но ему мы сказали, что ты просто плохо себя чувствуешь и спишь. Напиши или позвони ему, чтобы успокоить. То что он привез тебе, стоит вот здесь.        Мори чуть приподнял крафтовый большой пакет и поставил на место. — Хорошо. — Тебе что-нибудь еще нужно? — Нет, все нормально. — Тогда я пойду, а то дипломники меня съедят заживо, если я их не проконсультирую. До свидания, Чуя-кун. — До свидания, Мори-сан.       Когда врач вышел, сразу же в комнату зашел Дазай, видимо, стоявший с водой за дверью. Осаму предусмотрительно принес сразу два стакана. — Спасибо. — Пробубнил Чуя, сразу припадая губами к прохладной жидкости. — Я ещё принесу, не переживай. — Говорит Дазай и садится на свое насиженное место, но теперь лицом к Чуе. — Что тебе привезли? — Сигареты. Мои почти закончились. Подай пакет пожалуйста. — Тяжелый! — Говорит Дазай, ставя добро Чуи на кровать. Сам Накахара садится, все еще наполовину голый, и заглядывает в пакет.        Первым делом он достает шоколад в количестве трех плиток, который вручает Дазаю. — Что это? — Парень непонимающе хлопает глазами. — Шоколад, болван. Ты ведь любишь. Попросил у брата для тебя. — Чуя… — Казалось, что он сейчас заплачет от радости. — Спасибо большое.       Он говорит это непривычно тихо, почти сдавленно. Накахара ворошит его волосы и снова лезет в пакет. Ожидаемо, блок сигарет, и пусть не французские, но тоже вполне хорошие. Также Поль положил туда пару книг — ими оказался сборник из «Властелина колец». — Ты любишь фантастику? — Нет. Я в принципе книги не особо… — Можно мне взять почитать? — Дазай состроил щенячьи глазки. — Ну пожалуйста! — Конечно, забирай.       Дазай полез к нему с объятиями, и Чуе казалось таким напривычным прикосновение лица Осаму к его голой коже. — Пахнешь вкусно. — Выдает Дазай, серьезным тоном. — И как мне на это реагировать?! — Накахара чувствует, что краснеет.             Конечно, ему было приятно услышать это, и более того, он постоянно занимает душевую, чтобы избавиться от любых возможных неприятных ароматов. Пришлось даже договориться с Каджи, чтобы Чуя мылся в его время. Так возникало меньше конфликтов.        Чуя еще до больницы любил пахнуть вкусно — для него было неприемлемо, чтобы после тренировки от него пахло потом. Даже запах сигарет он обычно старается перебивать чем-то.        И когда Накахара влюбляется, то его желание быть идеальным хотя бы внешне, начинает стремиться к бесконечности. — Вот знаешь… Похоже на воздух после грозы. — Продолжает Дазай, откровенно чуть ли не прислоняясь носом к его шее. — И зеленое яблоко. Ну и лекарствами пахнешь немного. Мне нравится. — У Чуи пробегают мурашки по коже от касания чужих непослушных волос к коже, и чтобы избежать неловкости, он щелкает его по носу. — Это смущает, ты в курсе? — Шипит рыжий и встает с кровати, чтобы найти что-то из одежды. Дазай в это время откровенно пялится на красивую спину. — А куда убрали мою кофту? — В стирку… — Да блять… — Чуя открывает шкаф и достает оттуда футболку бордового цвета. — Дазай, я прям чувствую, что ты на меня смотришь. — С укором говорит рыжий, оборачиваясь, чтобы смерить его нарочито строгим взглядом. — Я просто пытаюсь тебя пощекотать взглядом. — Улыбнулся Дазай.        Чуя закатил глаза и натянул футболку, стараясь не задеть катетер, после чего достал из блока сигарет упаковку. — Тебя не выпустят пока что на улицу, кстати. — Говорит Дазай. — Что?! Почему это? — У тебя был, хоть и не очень долгий, но психоз. Поэтому тебя, как минимум, одного, точно не выпустят. Рекомендую попробовать уговорить Фукудзаву. — То есть мне буквально запретили выходить? — Все еще верит Чуя. — Можешь по-тихому покурить в окно, если тебе плевать на легкие Ацуши-куна. — Проверка. — В палату заглянула Йосано, выискивая глазами не Дазая, а Накахару.       Весь ужас ситуации начинает доходить до Чуи. Ему запретили выходить из здания, он не может покурить, еще и медсестру к нему приставили. — Йосано-сан, можно мне сходить покурить? — С надеждой спрашивает рыжий.       — Поговори об этом завтра со своим врачом. Пока что — нет. — Женщина вышла, прикрыв дверь. — Может попробуешь пожевать табак? — Предложил Дазай, на что Чуя показал ему средний палец. — Пойдем что-нибудь готовить, есть хочу до ужаса. — Там вроде привезли новый рамен…        Они спускаются в гостиную, в которой, как оказалось, сидят почти все — за исключением Алана — и играют в «Уно». — Чуя-сан, как себя чувствуешь? — Спрашивает Ацуши. Он сидит на том самом месте, где у Чуи случился припадок. — Нормально, уже лучше. — Присоединяйтесь! — Крикнул Каджи. — Мы пока пас, сначала еда. — Сказал Дазай, положив руку Накахаре на плечи, за что получил легкий подзатыльник.       Все-таки, Чуя жалел его — у Дазая очевидный депрессивный эпизод, и рыжий просто не может на него давить, радуясь хотя бы тому, что Осаму немного ожил и может разговаривать и шутить.        Накахара выбирает себе лапшу с говядиной и грибами, после чего включает чайник.        За окном все еще льет, словно дождь и не собирался прекращаться. Накахара открывает окно и вдыхает влажный воздух, отдающий запахом земли и холодом. Даже немного перехотелось курить.       Еще неделю Чуе будут ставить капельницы с витаминным раствором. Накахара расскажет Мори о своем кошмаре, но не упомянет Дазая. Ему даже выпишут новые препараты. Интересно, сколько еще таблеток ему придется перепробовать, чтобы какая-то из них ему точно помогла?