boy, interrupted

На улице этим утром выпал небольшой снег, припорошив засохшие цветы в клумбах и крышу беседки. В доме ощутимо похолодало еще давно, несмотря на отопление, и из-за этого его обитатели были вынуждены надевать теплые свитера и чаще включать чайник. Особенно прохладно стало в кабинетах психотерапии, поскольку там отопление было проведено не так, как в жилых комнатах, поэтому врачи стали носить с собой горячий кофе в термосах. Фукудзава Юкичи сидит за рабочим столом и держит двумя руками, кажется, походную термо-кружку. Врач в сером, колючем на вид свитере, и из-за того что вязка объемная, Чуе кажется, что плечи мужчины больше его в два раза. — Как тебе погода, Чуя-кун? Накахара не имел возможности попросить кого-то привезти зимнюю одежду, поэтому надел худи — самое теплое, что у него было. Он сидит на диванчике, подобрав под себя ноги. Ладони он прячет в рукавах, чтобы хоть немного сберечь тепло. — Немного холодно, у меня нет теплых вещей с собой. Брат сейчас в командировке и вернется только через месяц. Но вообще я люблю зиму. — Добавил Чуя. — И снег. — Понятно. Ты спрашивал у ребят, может у кого-то есть лишний свитер потеплее? — Мне как-то неловко просить об этом… — Попробуй. Это не так сложно, как кажется. Считай это своим заданием, для терапии. Нужно понять, что ты имеешь право на заботу о себе. Накахаре стало совсем неловко. Почему о нем должны заботиться другие пациенты? Давать свои вещи, чтобы он не мерз? Даже если за это время они стали почти друзьями… А Дазай… с ним все было сложно. Они могли не разговаривать по двое суток, если Дазай лежал в кровати, могли сходить покурить и поболтать о разном, могли незаметно поцеловаться в коридоре. Эти взаимоотношения, даже со стороны, как думал Чуя, выглядели странно. Накахара поднимается в ванную комнату, где ко всему прочему стоит стиральная машинка, и снимает худи, нехотя бросает его в стирку. Он носит его уже четыре дня, почти не снимая, что уже слишком долго для него — он не может ходить в одной футболке или кофте больше суток, потому что сразу возникает ощущение, что от него неприятно пахнет. Накахара быстро возвращается в комнату, наспех натягивает чистую футболку и забирается под одеяло, укутываясь в него и садясь — только лицо торчит из этого странного комка. Тэттэ спит в одной футболке и шортах, одеяло укрывает лишь одну его ногу, и судя по всему он даже не мерзнет. Ацуши на первом этаже, скорее всего занимается арт-терапией — совсем недавно Тачихара начал учить его играть на гитаре. — Тук-тук. — Дазай вальяжно заходит в комнату, в несуразно большом темно-фиолетовом свитшоте, в который он мог бы завернуться как минимум еще один раз. Под него он надел, судя по всему, черную водолазку. — Чуя, я не сразу твою моську увидел. Ты зачем так завернулся? — Холодно, разве не ясно? Агрессия Чуи в последнее время была лишь в интонациях, и то — больше смахивала на флегматичность. — Так теплее надо одеваться. — Дазай усаживается на кровать Ацуши. Чуя бы вспылил, если бы не препараты в его организме, блокирующие перепады настроений. — Нет у меня ничего теплее. Худак в стирке, это самое теплое, кроме куртки. Привезти вещи пока мне никто не может. Дазай вскидывает брови, после чего поднимается с противоположной кровати и подходит к Накахаре, смотря на него очень пристально, и затем, очень внезапно для Чуи, щёлкает его пальцем по лбу. Чуя ойкнул, непонимающе уставившись на Дазая. — И ты говоришь об этом только сейчас? Чуя-кун такой глупый. — Протянул Дазай. — Я тебе врежу, как только оттеплит. — Пообещал рыжий, полностью пряча лицо в одеяло. Дазай, судя по звуку шагов, уходит в свою комнату, и через минуту возвращается. Поверх одеяла на Чую падает что-то мягкое. Накахара выбирается из тепла, любопытство его пересило. С его плеча сваливается полосатый коричневый свитер. — Надень, он точно теплее футболки будет. Не смотри на меня так, будто я тебе дохлую крысу кинул в кровать. — Она вполне может быть под свитером. — Пробурчал Накахара, рассматривая вещь. Обычный свитер, Дазаю, наверное, немного короткий в рукавах и по длине, но Чуе должен быть как раз. Коричневые полоски сменялись на бежевые и темно-кофейные, напоминая глаза владельца. — Примерь. Думаю тебе подойдет. Чуя неуверенно натягивает его поверх футболки, сразу замечая, что свитер пропах запахом парфюма Дазая. Тот пользовался обычной туалетной водой с «мужским» ароматом, с нотками древесины. Чуя и раньше чувствовал этот аромат, но в эту вещь он словно намертво впитался, и теперь заполняет ноздри парня. — Удобный. — Сказал Чуя — Главное, чтобы был теплым для тебя. Дверь в комнату открылась, заглянула медсестра Хигучи. — Дазай-кун, к тебе посетитель. Он ждет тебя на улице. — Посетитель?.. Эмоции Дазая со спокойствия сменились на радость, будто он получил в подарок от Санты именно то, что хотел, и теперь не верит в происходящее. — Он ждет тебя на улице. Не забудь тепло одеться. Осторожнее! — Дазай чуть не врезался в девушку, выбегая из комнаты. — Давайте потише, голова трещит. — Шикнул на них Тэттэ, приподнимаясь на локтях. — Я впервые вижу его таким… — Озадаченно произнесла медсестра. — Я тоже. — Накахара все еще стоит посреди комнаты и смотрит на медсестру, которая лишь пожала плечами и ушла, прикрыв дверь. Дазай выбегает из здания и стремительно налетает на высокую фигуру в пальто, повалив на тротуар, чуть припорошенный снегом. — Дазай, убьешь же так! — От неожиданности вскрикивает парень. — Одасаку, я так соскучился, ты не представляешь! — Тон у самоубийцы такой, будто он сейчас разрыдается от счастья. — Почему так долго не приезжал? Тебя почти полгода не было! Полгода, Одасаку! — Говоришь так, будто ты моя супруга, которая жалуется, что я работаю вахтами. Дазай наконец отлипает от молодого человека и помогает ему встать, сам отряхивает снег и грязь со своих рук. — Извини, правда, я просто не ожидал уже, что увижу тебя в этом году. — Смеется Дазай. Парень вытирает отросшую щетину пальцами, тихо усмехаясь. — Это было бы слишком подло с моей стороны. Я привез тебе небольшой подарок, к Новому году. Знаю, что рано, но на Новый год меня здесь уже не будет. — Из-за твоей жены? — Угадывает Осаму. Тон его заметно мрачнеет, с лица пропадает улыбка. — Не удивлюсь, если она и сейчас тебя не хотела отпускать навестить меня. — Она хочет, чтобы мы жили ближе к ее родителям, поэтому уже два месяца занимаемся переездом. Точнее я занимаюсь. Она беременна. — Серьезно?! — Дазай удивлённо вытаращил глаза. — Ода Сакуноске будет отцом?! Сакуноске вздыхает. — Я сам все еще нахожусь в стадии отрицания. Пойдем в беседку, покурим. Они уходят из поля зрения Чуи, который все это время наблюдал за ними. Звукоизоляции окон было достаточно, чтобы он не слышал, о чем они говорили. А ручки с окон убрали врачи - чтобы никто своевольно не открыл окно и никто не заболел. Незнакомец показался Чуе слишком взрослым, чтобы общаться с Дазаем. Может, это его брат или другой родственник? Коллега с работы? Но у Накахары уже щемит в груди от чувства ревности. Даже если это просто друг. Он отходит от окна и снова забирается под одеяло. Тэттэ что-то невнятно бубнит во сне, переворачиваясь на другой бок. Накахара чувствует, как в его груди плещется море. Он физически ощущает, как волны поднимаются и опрокидываются вниз, отдаваясь гулом во всем теле. Так рыжий пролежал еще несколько минут, пока не услышал шум, доносившийся с улицы. Голос Дазая был отчетливо различим. — Одасаку, ну пожалуйста! Почему нет?! Ты всегда соглашался! — Нет. Чуя приподнял голову. Через пару секунд он услышал звук входной двери, которой хлопнули настолько сильно, что Накахара почувствовал вибрацию от грохота. Тэттэ проснулся и недовольно заозирался, в поиске источника шума. — Я ненавижу тебя! — Голос Дазая звучит почти истерично. Словно он одновременно зол, но в то же время сейчас из его глаз брызнут слезы. Чуя слышит, как Дазай поднимается по лестнице и хлопает дверью в свою с Аланом комнату. Парень колеблется, но все же встает и выходит к лестнице, смотрит вниз. У порога стоит тот самый парень, или, вернее, мужчина, с каштановыми волосами и недельной щетиной. Он о чем-то негромко разговаривает с Фукудзавой, сложив руки на груди. О чем они разговаривают не слышно, и по губам читать тоже особо не выходит. А врач вообще стоит к нему спиной. Через минуту незнакомец уходит, и Фукудзава возвращается к себе в кабинет, о чем-то разговаривая с медсестрой, уже громче. — Проверьте нераспакованные упаковки с медикаментами. Прямо сейчас, Йосано-сан. Я пока что позвоню Мори. Чуя тихо спускается на первый этаж, стараясь вслушаться в дальнейший телефонный разговор. В гостиной больше никого нет, только работает телевизор с какой-то документалкой по истории. — Мори, боюсь, что у Дазая был ключ от кабинета. Судя по всему, с того самого момента, как его вернули в клинику… Чуя делает несколько шагов назад и быстрым тихим шагом возвращается в комнату. Нужно ли предупредить Дазая? Или в этом уже нет смысла? Чуя уверен: Дазай пользовался кабинетом лишь однажды, чтобы все могли прочитать о своих диагнозах. С точки зрения правил клиники и закона, наверное, он поступил неправильно. Но он ведь не хотел ничего плохого? Чуя сидит на кровати и нервно кусает кожу с пальцев. Он пытается успокоить себя мыслями о том, что скорее всего Дазая просто обыщут и отберут копию ключа. Но когда, спустя полчаса, он услышал в коридоре второго этажа голос Мори Огая, ему стало страшно. Чуя не знает, о чем он говорил с Дазаем в комнате, и когда снова раздались невнятные крики Дазая, Чуя лишь закрыл уши подушкой, улегшись так и закрыв глаза. От тревоги его тошнило, он боялся за Дазая, как за себя. Будто его впервые поймали на курении или как тогда, с преподавателем дома, когда их увидела жена. Голову кружит настолько, что Чуя словно качается на волнах собственной тревожности. Та будто пытается его убаюкать, чтобы защитить от своих же навязчивых мыслей. И это выходит, несмотря на громкие голоса и шум. Когда Чуя просыпается, на улице уже стемнело, но Ацуши и Тэттэ не спят. Чуя пытается включить телефон, но тот разряжен. — Сколько времени? — Хрипло спрашивает он. Тэттэ посмотрел на наручные часы и ответил, что половина девятого. Чуя встает с кровати и стремительно выходит в коридор, столкнувшись с Хигучи, которая, судя по всему, относила кому-то снотворные. — Извините… — Бросает Чуя и без стука заходит в комнату Дазая и Алана. Последний сидит на подоконнике и что-то пишет в блокноте, и реагирует на парня заторможенно. Кровать Дазая без постельного белья, и на его половине комнаты пусто. Настолько пусто, что даже воздух в комнате разделился пополам — на ту часть, где пропали вещи и на ту, где присутствует обжитость. — Чуя-кун? — Алан вопросительно смотрит на парня. Чуе требуется несколько секунд на возвращение в реальность. — Где Дазай? Алан разворачивается на подоконнике так, что его ноги свисают с него. Он отложил в сторону свой блокнот и ручку, и по привычке качнул головой, чтобы челка закрыла половину лица. — Из того, что я успел понять… Его увезли в районную психбольницу. Даже я не знал, что ему настолько плохо… Чую словно ударили по затылку. Он больше не слышал голос Алана. Ноги повели его к кровати, на которой еще вчера сладко спал Дазай, и он лег, пытаясь свыкнуться с мыслью, что Дазай исчез. У него нет его контактов, у Осаму нет телефона, а там где он сейчас, его бы и не позволили. Накахара чувствует, будто его душат, настолько резко подступила истерика. — Чуя-кун, тебе принести воды? «Хотя бы ты, пожалуйста, останься. Не уходи.» Чуя агрессивно мотает головой, и хватает себя за корни волос. Пожалуйста, пусть это будет сон или галлюцинация, что угодно, но не реальность. Израненная рука Алана проводит по его спине. Почти невесомо, будто парень не хочет, чтобы Чуя почувствовал рубцы на его ладони. — Чуя, ему там будет лучше, чем здесь. Чуе хочется истерично посмеяться, потому что это звучит так, будто Осаму уже на том свете. Но удается себя сдержать. Да и как может быть «лучше» в настоящем ПНД, где нужно вставать и ложиться по расписанию, где тебя проверяют каждые пять минут, и где ты находишься, как в тюрьме? — Можешь поспать здесь, если хочешь. — Предложил Алан. Рыжий догадывается, что Алан просто хочет проследить за тем, чтобы Чуя не поступил также, как Акутагава. — Он ведь вернется сюда? Да? — Это звучит почти по-детски. — Я не знаю. — Отвечают после долгой паузы. Чуя резко поднимается с кровати, не смотря на Алана, и выходит из полупустой комнаты, хлопнув дверью. — Чуя, подожди! Я правда не знаю! — Слышать таким громким голос Алана настолько непривычно, что легче поверить в то, что это не его голос. Парень выбегает вслед за ним, шипя от боли, потому что от резких движений потрескались рубцы. — Меня никто даже не попытался разбудить, когда его увозили! — Чуя разворачивается внизу лестницы и смотрит на Алана. — А за что его туда упекли? За то что он просто помог нам и дал возможность прочитать долбанные карточки! Он ничего плохого не сделал! — Чуя-кун… — Рядом раздался низкий голос. Мори Огай. — А вы ведь даже не выслушали его! Вы ведь его отец, но так поступили с ним! — Чуя. — Строже сказал мужчина. — Пойдем в мой кабинет и спокойно об этом поговорим. Чую разрывает от желания ударить врача, но он сдерживает себя, лишь сжимая и расжимая кулаки. — Алан, можешь вернуться в свою комнату, не переживай. Я поговорю с Чуей. — С чего вы взяли, что я хочу с вами разговаривать? Даже не собираюсь вас слушать! — Чуя-кун… — Вы все просто боитесь, что я повешусь как Акутагава! Ведь вам плевать на чувства пациентов, Огай, вы просто не хотите терять репутацию! — Чуе казалось, что сейчас из его горла вырвется огонь, настолько его жгла злость на окружающих. Он направился в сторону входной двери и взял куртку с вешалки, которая от резкого движения опасно качнулась, но все же встала ровно. — Я понимаю, что это сложно, но тебе сейчас необходимо успокоиться. — С нажимом сказал врач. — Куда ты собрался? — Мори-сан… — Хигучи испуганно выглядывает с сестринского поста. — Хигучи, не надо. Вернись в кабинет. — Мори сказал это, даже не повернув голову в ее сторону — они с Чуей испепеляют друг друга взглядами. — Если ты сейчас собираешься уйти из клиники, я вызову полицию. Твой брат сказал, что он не даст согласие на досрочную твою выписку, пока не будет убедительных результатов лечения и моего заключения о том, что ты в норме. Не нужно делать глупостей, Чуя. — Да пошли вы все нахер. — Выплюнул Накахара и бросил куртку на пол, проходя мимо Мори. Ноги словно сами стремительно повели его в сторону изолятора. Как только он вошел в него и захлопнул дверь, раздался приглушенный шумоизоляцией крик. Мори чуть улыбнулся. — Мори-сан… С ним все будет нормально? — Спрашивает вышедшая из кабинета Ичиё. — Учитывая, что он сейчас смог почти экологично выплеснуть свой гнев, я думаю, что у него небольшой прогресс. — Мори вслушивается в крики. — Он может переночевать там. Не трогай его лишний раз, и если что-то случится, сразу звони. Врач поднимает с пола куртку Накахары и вешает ее на место, затем берет свое пальто и надевает, смотрясь в зеркало. Чуя лежит уже неопределенное количество времени и смотрит куда-то в противоположную стену. В изоляторе оказалось не так плохо, как он думал раньше — не так холодно из-за обивки пола и стен, тихо, спокойно. В какой-то момент Чуя поймал себя на чувстве, что начал забывать, как выглядит остальной дом. Он даже иногда забывал, как выглядят некоторые цвета. У Накахары сел голос после криков, он устал, потому что бил руками и ногами мягкие стены. Все тело будто ослабло после вспышки гнева. Болели плечи, шея и грудь. Кажется, он спал какое-то время, потому что он помнит, что что-то снилось. Хотя, может это и галлюцинации. Он уже не уверен. Сначала его проверяла Хигучи, потом Йосано. Чуя, как безвольная кукла, никак не противился измерению пульса и проверке зрачков. Затем женщина принесла поднос с едой — рис с яйцом и овощами, яблоко и чай. Но Чуя к ним даже не притронулся. Скорее всего, время приблизилось к его сессии, потому что к Чуе заходит Фукудзава. — Я думаю, тебе пора вставать. — Сказал он, садясь рядом на корточки. — Я не хочу. — Промычал Чуя, после чего почувствовал, как его подхватывают на руки. Из-за сонливости и усталости он почти не может сопротивляться. Ему даже не хочется открывать глаза. Пусть его просто оставят в покое и позволят настрадаться вдоволь… Чую резко обжигает холодом, все тело будто сводит судорогой. Свитер и брюки прилипают к телу, в нос и уши попадает вода. Словно его бросили в сугроб, но он при этом полностью голый. — Что за хуйня?! — Чуе надавливают на макушку, заставляя на секунду опустить голову под воду. Вода попадает в нос, уши и рот. Снова оказавшись на поверхности, он понимает, что находится в ванной, а рядом стоит Фукудзава, со сложенными на груди руками. — Я думаю, это пойдет тебе на пользу. — Говорит врач, пока Чуя пытается откашляться. — Жаль у нас нет ледяных ванных, как основных практик. — Вытащи меня отсюда, немедленно! — У Чуи стучат зубы, он представляет, как глупо выглядит, но это первое, что он хочет сказать. — Сам вылезай. — Спокойно сказал Фукудзава. — Где Дазай?! Где чертов Дазай?! — Цедит Чуя и ударяет по воде, брызги попадают и на врача, но тот лишь слегка морщится. — Ты прекрасно знаешь, где он. — Вы просто избавились от него! Вам только нужен был повод! — Не унимается Чуя, закипая все сильнее, что шло в разрез с тем, как он замерз. — Ты ошибаешься, Чуя-кун. И ты зря теряешь время. Переоденься и иди в мой кабинет, как надоест сидеть здесь. Я расскажу тебе, почему Дазай больше не может лечиться здесь. Но если хочешь, можешь продолжать необоснованный гнев. Мужчина вышел из ванной, прикрыв дверь. Чуя еще пару минут сидел в воде, смотря перед собой в одну точку. Холод словно делал разум чистым, успокаивал и давал возможность мыслить рационально. Но в то же время Чуя не хотел ничего предпринимать. Хотелось закрыться в своем маленьком уютном мире, и не давать никому возможности прикоснуться к себе, исказить мысли, изменить чувства. Чуя сливает часть воды и включает горячую, чтобы хоть немного согреться, прежде чем пойти переодеваться в сухое. Через минут десять он наконец выходит из ванной, и когда он заходит в свою комнату, его соседи реагируют несколько удивленно. — Что с тобой? Почему одежда мокрая? — Обеспокоенно спрашивает Ацуши. — Отъебитесь от меня все. — Рявкнул Чуя и открыл шкаф, чуть было не сломав дверцу, судя по скрипу. Он достает первые попавшиеся вещи — футболку и черные спортивные штаны, уже надетые один раз носки, боксеры, после чего захлопывает шкаф и возвращается обратно в ванну, где переодевается. Все это время он обдумывает, стоит ли идти на консультацию, и как себя вести. Он чувствовал обиду на врача за то, что Дазая выперли из клиники и за то, что он кинул его в ледяную воду, хотя он и так мерзнет. Он ведь даже говорил ему об этом, буквально вчера! Вчера. Чуя прокручивает прошедший день, пытаясь понять, в какой момент все пошло не так. Виноват незнакомец? Как его там… Одасаку?.. Мог ли Чуя сделать что-то? Конечно, сейчас, зная о том, что произойдет, Чуя точно сказал бы Дазаю. Или он мог бы поговорить с Мори раньше, чем Дазая увезут. Достучаться, что он не сделал ничего плохо. Он ведь не мог натворить что-то правда ужасное? Вместо того, чтобы пойти на консультацию, Чуя выходит на улицу и закуривает, сидя на крыльце. Снег немного подтаял, и лежал в основном там, где на него меньше попадал солнечный свет. — Чуя-кун, надень куртку! — Сказала Йосано, выглянувшая из-за двери. — Не хочу. Через пару секунд на его плечи набросили куртку. У Накахары дежавю. — Угостишь сигаретой? — Говорит врач, заворачивающаяся в темно-фиолетовый плащ. — Вы курите? — Весь персонал здесь курит, кроме Фукудзавы-сана. Чуя открыл упаковку и достал одну, протянул ее врачу, которая аккуратно взяла ее тонкими пальцами. Рыжий обращает внимание на ее маникюр — нюд с какими-то белыми цветами. — У вас ногти красивые. — Говорит Чуя почти автоматически. — Спасибо. — Девушка щелкает зажигалкой и закуривает. — Слышала, ты сам ушел в изолятор вчера вечером. Это похвально. — Я не в настроении на разговоры. — Проворчал Чуя, жадно затягиваясь. — В обмен на сигарету скажу тебе одну вещь. — Девушка делает небольшую затяжку, смотря прямо перед собой. — Дазай безнадежен. Просто забудь о нем. Он не ценит свою жизнь, и фактически уже мертв. Он не прикладывает никаких усилий, чтобы выйти отсюда. — Ну, теперь уже не отсюда. — Озлобленно произнес Чуя. — Дело твое, конечно… Я лишь сказала то, что считаю нужным. — Не очень-то лестно вы отзываетесь о своих пациентах. — Язвит Накахара, стряхивая пальцем пепел. — Он почти единственный, кто на самом деле не хочет выздороветь, а лишь глубже закапывает себя. — Может, я тоже не хочу? Может я сейчас пойду и вскроюсь в ванной, пока все на арт-терапии? — Я чувствую в тебе волю к жизни. Она у тебя есть. Поэтому ты не позволишь себе умереть. Чуя на секунду вспомнил причину, почему брат отправил его сюда. И он поймал себя на том, что в какой-то момент надеялся, что таблетки не убьют его. Он выпил немного меньше, чем собирался изначально, что-то его остановило. Возможно именно поэтому он не верил в то, что пытался покончить с собой. Потому что он мог умереть только, если бы его тело оказалось менее устойчивым, и все же шанс выжить был достаточно высок. Он оказался лишь на грани. Как и во всем. Как и в диагнозе. — Это все, что вы хотели мне сказать? — Пожалуй. — Девушка поднялась с крыльца и потушила сигарету в пепельнице, которая стояла на ограждении крыльца с боку. — Просто тебе нужно понять, что больная привязанность не сделает тебя счастливым. — Это уже решать не вам. — Я знаю, что сначала ты будешь делать наперекор. Но потом ты поймешь нас. Чуя чувствует себя загнанным в тупик. Еще никогда ему в лоб не говорили, что знают о том, что он поступит противоположно тому, о чем его просят. И как тогда в итоге себя вести? Прислушаться? Или опять взбунтоваться? Он не хочет быть предсказуемым. Чуя отворачивается, смотря на свою тлеющую сигарету, глаза немного щиплет из-за случайно попавшего дыма. — Все говорят, что мне не нужно связываться с Дазаем, но никто толком не объяснил почему. — Выпаливает Накахара. — Есть понятие врачебной тайны. — С сожалением произнесла Акико. — Единственный, кто имеет право рассказать — Мори-сан. Либо сам Дазай. — Сейчас мне доступен только первый вариант, с которым у меня нет никакого желания вести беседу. — Мне правда жаль, но я не могу, Чуя-кун. Накахара отмахнулся и протер глаза. Наваливалась усталость. Он не ел около суток, его кидали в ледяную воду, и он пол ночи избивал мягкие стены. — Я поставила чайник, наверное уже вскипел. Выпей потом горячего чаю, я попросила Танидзаки заварить. — Угу. Женщина еще пару секунд постояла, после чего вернулась в дом. Было слышно, как она вешает куртку и говорит что-то Ацуши. Сейчас слова о том, что нужно держаться от Дазая подальше, не имели никакого смысла для Накахары — они буквально сейчас в разных клиниках, по разные концы города. Оба не могут покинуть их, когда вздумается. А Дазай явно пробудет там достаточно долго, чтобы Чуя успел переключить внимание. Наверное, так и произойдет. Может, они уже и вовсе не увидятся. В груди мучительно тянет от этой мысли, ведь эмоциональное тело не обманешь. Чуя только учится, с помощью когнетивно-поведенческой терапии, выстраивать логические связи, объясняющие его состояние. И сейчас причина крылась, как казалось Чуе, в том, что ему было очень комфортно и хорошо с этим перебинтованным психом. Накахара даже начал серьёзно задумываться о теории родственных душ, потому что они действительно хорошо понимали друг друга. В одну из истерик Накахары, которая накрыла его здесь, прямо на крыльце, за полчаса до отбоя, Дазай словно почувствовал, что ему плохо. Принес чай, обнял — впервые, за все время с их знакомства. Он ничего не говорил, но этого и не нужно было. Само присутствие смогло успокоить Чую. Абсолютно каждый раз, когда Чуя чувствовал, что скоро заплачет, он прятался. Когда жил дома — уезжал на мотоцикле куда-нибудь в глушь, чтобы как следует накричаться, или закрывался в комнате и включал громко музыку или фильм, чтобы не было слышно рыданий. Он считал, что никто не должен знать о том, что ровно также, как и агрессия, для него свойственна плаксивость. Ему это казалось стыдным и детским. В такие моменты он мог внезапно начать скорбить по родителям, убиваться по неудачным романам, винить себя за отчисление из колледжа или за свои же грубые поступки. Но, конечно, он не просто резко вспоминал о чем-то из прошлого. Сначала всегда есть небольшой триггер. Ситуация, которая заставит его чувствовать себя уязвимым, неправильным, растерянным. А затем это превращается в целый айсберг из проблем. Он падает с его края в арктическую ледяную воду, все глубже погружаясь, и все больше плохого вспоминая. А на самом дне ледяной глыбы находится абстрактное «я ужасный человек». Дазай же, в тот раз, словно нырнул за ним, вытащил на берег и укрыл теплым пледом. И увидев карие глаза спасителя, Чуя понял, что он, как в известной сказке, потерял свой голос. Но скорее не физически — он разучился именно излагать мысли вербально. И Дазай начал его учить говорить. Накахара все чаще за собой замечал, что благодаря Дазаю у него появились новые привычки — он стал больше есть и смог набрать пару килограммов, потому что начал есть сладкое, на пару с Дазаем варить какао или делать сладкие печенья. Это при том, что Чуя всегда был холоден к быстрым углеводам. Дазай стал единственным во всем окружении, на кого Чуя никогда не злился. За все два с половиной месяца, а особенно за последние два он не чувствовал злости по отношению к нему. Максимум — ревность или беспокойство. Дазай не перестал иногда подшучивать над ним и пытаться вывести из себя, но Чуя не реагировал. Он лишь смеялся или в крайнем случае, закатывал глаза. Чуя тушит остаток сигареты об предплечье. Боль сильная, но не настолько, чтобы вскрикнуть. Не больнее, чем ломать ребра. Электрический импульс от руки очищает мысли, заставляет вернуться в реальность, унять душевные терзания. Проблема лишь в том, что ожог нужно будет промывать, а это дополнительная боль, и уже не в таком аффекте. Накахара поднимается со ступеньки и возвращается в дом, игнорируя обеспокоенные взгляды других пациентов. Бросив куртку на кресло, Чуя поднимается на второй этаж и закрывается в ванной. Подержав ожог под холодной водой пару минут, он выходит и замирает в нерешительности у двери в свою комнату.