Сломанные крылья

Грейс, с каждой секундой ощущая все большую тревогу, наблюдала за тем, как странно вели себя люди вокруг. Их взгляды стали пустыми, движения – резкими, а поведение – непредсказуемым. Она сразу поняла, что всему виной эти проклятые бобы, которые они начали есть из-за отсутствия другой еды, и, как назло, их влияние на психику людей, являлось слишком сильным. Сердце Блад забилось быстрее, когда она осознала, что ситуация наконец-то может по-настоящему помочь Линкольну. Ей нужно было действовать, и действовать быстро, прежде чем все окончательно пойдет прахом. Её взгляд остановился на Октавии, которая, к счастью, еще не поддалась странному воздействию бобов. Она выглядела встревоженной, словно что-то настораживало ее, но ее взгляд был острым и ясным, не затуманенным безумием. Однако, Грейс заметила, что Октавия то и дело касалась своих губ, ее движения были резкими и нервными, а взгляд - рассеянным. Ее поведение связано с тем поцелуем, который произошел между ней и Эффи, но никто не видел этого поцелуя. Он остался только между ними двумя Грейс подошла к ней, стараясь говорить тихо, чтобы не привлекать внимания других, и ее голос был полон осторожности, боясь спугнуть и так напуганную подругу. — Октавия, — позвала она, и в её голосе слышалась настойчивость и спешка, — нам нужно поговорить. Это срочно. Блейк, заметив тревогу на лице Блад, невольно вздрогнула, и ее движения стали еще более нервными. Она кивнула и отошла вместе с ней в сторону, подальше от остальных, ее сердце словно собиралось выпрыгнуть из груди. — Ты же видишь, что происходит? — начала Грейс, и ее голос дрожал, но она старалась говорить ровно, как можно более четко, — Эти бобы, они сводят людей с ума. Я не знаю, как долго это продлится, но я знаю, что Миллер сейчас находится у Линкольна, и, если он что-то с ним сделает, я этого себе не прощу. Октавия нахмурилась, ее взгляд стал серьезным и внимательным, и ее нервозность, словно по щелчку пальцев, пропала. Она снова стала собранной и решительной, но ее пальцы все также подергивались, стараясь скрыть свое истинное волнение. — Ты про того землянина, которого они держат в челноке? — спросила она, и в ее голосе слышалось недоумение, смешанное со страхом и тревогой. — Да, — ответила Грейс, нетерпеливо кивнув, — и он спас тебя. Ты ведь помнишь это? Блейк замолчала, вспоминая тот день, когда Линкольн вылечил ее ногу, а до этого, не дав ей умереть в лесу. На ее лице мелькнула слабая улыбка. А ее пальцы, словно вспомнив о том поцелуе с Эффи, который никак не выходил из ее головы, снова начали нервно теребить ее губы. Она снова сфокусировала свой взгляд на Грейс, ожидая от нее дальнейших объяснений, стараясь взять себя в руки. — Я знаю, что это может показаться безумным, но нам нужно использовать эти бобы против Миллера, — продолжила Блад, ее голос дрожал от нервного напряжения, а в глазах читалась паника. — Я не могу просто смотреть, как он мучает Линкольна, я не могу стоять в стороне. У меня есть идея, как нам можно его выманить, но мне нужна твоя помощь. — Что ты предлагаешь? — спросила Октавия, и в ее голосе слышалась готовность помочь, но она все также нервничала и не знала, как себя вести, но скрывала это под маской решительности. — Я дам тебе эти бобы, — Грейс достала из кармана небольшую горсть бобов, которые она, на всякий случай, прихватила с собой, — Ты должна будешь их подсунуть Миллеру. Сделай так, чтобы он их съел, не вызывая подозрений. Я знаю, что это подло, но это единственный способ отвлечь его и дать нам время, чтобы добраться до Линкольна, прежде чем он убьет его. Если он будет под их действием, то он точно забудет про Линкольна, и пойдет делать всякую бессмыслицу. А пока он будет занят, мы сможем спасти его, — прошептала Грейс, и ее глаза наполнились отчаянной надеждой. — Ты мне поможешь? Октавия посмотрела на бобы в руках Грейс, затем на ее лицо, на котором читались тревога и отчаяние. Она прекрасно понимала, на какой риск идет Блад, и понимала, что у нее нет другого выбора, так как ее собственное сердце, тоже просило о помощи для землянина, и она не могла его подвести. Она, словно проснувшись, отдернула руку от своих губ, и ее нервозность, как и прежде, исчезла, оставив лишь решимость. — Хорошо, — согласилась Октавия, и в ее голосе слышалась решимость, и ее взгляд стал твердым и уверенным. — Я сделаю это, но мы должны сделать все как можно быстрее, и не привлекать внимания. Когда я дам ему эти бобы, мы вместе пойдем к Линкольну. Грейс благодарно улыбнулась Октавии, зная, что они вместе смогут справиться, что они вместе смогут спасти Линкольна от верной смерти, хотя она все еще боялась, что все их планы рухнут, и что они не смогут ничего сделать. Октавия, стараясь скрыть охватившее ее волнение, глубоко вдохнула, стараясь успокоить бешено колотившееся сердце. Она понимала, что от ее действий сейчас зависит не только жизнь Линкольна, но и, возможно, будущее их небольшого сообщества. Она аккуратно спрятала бобы в карман, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, и направилась к лестнице, ведущей на верхнюю палубу челнока. Каждый ее шаг был полон решимости, но, как назло, в голове, навязчивым фоном, звучали отголоски того поцелуя, и ее губы, словно сами по себе, начали невольно подергиваться. Она сжала кулаки, стараясь взять себя в руки, и взобралась по ступенькам, идя к своей цели. Наверху, возле люка, Блейк увидела Миллера, который, как всегда, выглядел раздраженным и угрюмым. Его взгляд, казалось, пронизывал насквозь, и Октавия почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она старалась не смотреть ему в глаза, чтобы не выдать свое внутреннее напряжение, и приложила максимум усилий, чтобы ее голос звучал ровно и спокойно. — Миллер, — сказала она, подойдя ближе, и стараясь казаться как можно более непринужденной. — Я подумала, что ты, наверное, проголодался. Ты же, вроде бы, ничего не ел с самого утра. — И что с того? — Миллер, нахмурившись, посмотрел на нее, и его взгляд был подозрительным, — Я не собираюсь тратить время на еду, у меня есть дела поважнее. Блейк, стараясь не показывать своего беспокойства, сделала вид, что не замечает его резкого тона. Она, стараясь придать своему лицу искреннее выражение, достала из кармана горсть бобов, которые Грейс ей дала, и протянула их Миллеру. — Ну, хоть немного перекуси, — сказала она, и ее голос дрогнул от внутреннего напряжения, и она тут же постаралась это скрыть, — Я понимаю, что ты занят, но тебе же нужны силы, чтобы дальше работать. Я же не хочу, чтобы ты тут упал в обморок от голода. Миллер, словно нехотя, взял бобы из ее руки. Он посмотрел на них с недоверием, словно пытаясь понять, в чем подвох, но, устав от разговоров, и ощутив, как на самом деле сильно голоден, он все же бросил их в рот. — Ладно, — проворчал он, и его взгляд стал немного более расслабленным, — Но только потому, что я действительно голоден. — Вот и отлично, — Октавия, стараясь не показывать своего облегчения, улыбнулась ему, — Я тогда пойду, не буду тебе мешать. Она развернулась, и ее ноги сами понесли ее прочь от Миллера, ее сердце колотилось как бешеное, а в голове, как назло, снова всплыл образ поцелуя с Эффи, и от этого ее щеки невольно порозовели. Хоть она и понимала, почему ее так цепляет это прикосновение, почему она так сильно переживает из-за этого, но, как бы она не старалась, мысли о поцелуе не давали ей покоя. Она чувствовала, как ее губы покалывает, словно она все еще чувствовала прикосновение губ Эффи, и ее тело, помимо ее воли, покрывалось мурашками. Она так сильно старалась сосредоточиться на плане Грейс, на том, чтобы поскорее добраться до Линкольна, но ее мысли вновь и вновь возвращались к тому мигу, когда она, поддавшись импульсу, поцеловала Стонем, и этот поцелуй, словно наваждение, преследовал ее, не давая ей покоя. Она сжала кулаки, стараясь взять себя в руки, и как можно быстрее покинула верхнюю палубу, чтобы не выдать свое внутреннее смятение. Блейк спустилась вниз по лестнице, чувствуя, как ее ноги дрожат от нервного напряжения. Она понимала, что время на исходе, и ей нужно было как можно быстрее сообщить Грейс, что план начал действовать, что бобы уже у Миллера, и что они должны немедленно идти к Линкольну. Она сделала глубокий вдох, стараясь успокоить бешено колотившееся сердце, и, окинув взглядом помещение, она увидела, что Грейс уже ждет ее, ее глаза были полны тревоги и ожидания. Октавия, кивнув ей, дала понять, что все в порядке, что пора действовать. Прошло какое-то время, прежде чем Грейс и Октавия, с замиранием сердца, снова поднялись по лестнице на верхнюю палубу челнока. Октавия, все еще ощущая легкое головокружение от нервного напряжения и навязчивых мыслей о поцелуе с Эффи, старалась держаться спокойно и собрано, хотя внутри нее все дрожало. Она постоянно касалась своих губ, словно пытаясь уловить отголоски того нежного, но сбивающего с толку прикосновения. Она понимала, что сейчас не время думать о своих чувствах, но, как назло, мысли о Эффи не оставляли ее в покое. Миллер, как и ожидалась, бродил по лагерю, как и все остальные. Видимо, бобы начали действовать, и его сознание окончательно помутилось, отправив его куда-то бродить в своих собственных, безумных мирах. Блад, убедившись, что поблизости никого нет, тут же подала знак Октавии, и они обе, не теряя ни секунды, направились к люку, ведущему в отсек, где держали Линкольна. Поднявшись наверх, они увидели Линкольна в том же положении, что и раньше, его руки по-прежнему были туго связаны, а на лице читалась усталость и обреченность. Грейс тут же бросила ему сложенную в комок одежду, которую она прихватила с собой, чтобы хоть как-то согреть и защитить его. Октавия, не теряя времени, достала из кармана небольшой нож, который она взяла с собой на всякий случай. Ее руки дрожали, и она с усилием перерезала грубые веревки, которые держали руки Линкольна. Когда последняя веревка была перерезана, землянин, словно сломанная марионетка, опустил руки, его плечи были напряжены, а все его тело пронзила острая боль. Он слабо застонал, но его губы задрожали, и он, стараясь скрыть свою слабость, посмотрел на Грейс с благодарностью, а потом на Октавию. — Тебе нужно убегать, — прошептала Блад, стараясь говорить тихо и быстро, так как они не знали, когда Миллер может вернуться. — Зачем вы это делаете? — спросил Линкольн, его голос был хриплым и слабым, а в глазах читалось недоумение. Он не мог понять, почему эти две девушки, которые принадлежали к народу, который так жестоко с ним обошелся, помогают ему. Грейс, увидев его страдания, тут же подошла к нему, и, стараясь быть как можно более осторожной, начала накидывать на него верхнюю одежду, которую она ему дала. Октавия, в свою очередь, тоже не осталась в стороне, и начала помогать Грейс одевать землянина, так как тот из-за боли не мог двигаться. — Они поймут, что вы мне помогли, — сказал Линкольн, его голос был полон тревоги, и его тело напряглось от страха за девушек, — И они накажут вас. Грейс, которой Октавия помогала натянуть на Линкольна куртку, невольно вздрогнула, так как ее пальцы коснулись его кожи, и ей показалось, что она ощутила ее тепло, что ей захотелось защитить его. Блейк сделала над собой усилие и отвела взгляд, стараясь сосредоточиться на деле, а в ее голове, как назло, снова всплыло то прикосновение, то нежное касание губ Эффи, которое она никак не могла выкинуть из головы. — Ты же сам сказал, что ты умрешь, если не убежишь, — прошептала Блад, стараясь скрыть свою тревогу, и ее руки двигались быстро и уверенно, чтобы как можно скорее одеть землянина, — Нельзя тратить время. — Ты спас меня, а я хочу спасти тебя, — добавила Октавия, ее голос был тихим, но полным решимости, и ее руки, хоть и дрожали от нервного напряжения, не останавливались, помогая Линкольну. Девушкам, наконец, удалось надеть верхнюю одежду на Линкольна, и он, хоть и выглядел слабым и измученным, но стал более защищенным. — Я не хочу подвергать вас двоих опасности, — сказал Линкольн, все еще пытаясь убедить девушек, что это глупая затея. — Я не хочу, чтобы из-за меня вы пострадали. — Нужно поторопиться, — прервала его Грейс, и в ее голосе послышалась настойчивость. Она не могла терять время на разговоры, им нужно было спасать Линкольна как можно скорее. — Даже в этой одежде меня заметят, — произнес землянин, его голос был полон безысходности, и он опустил глаза, понимая, что у него нет шансов. — Они там сейчас замечают много странного, — добавила Октавия, невольно вспомнив, как безумно ведут себя люди под действием бобов, и ее щеки вновь порозовели, когда в ее памяти всплыл тот поцелуй с Эффи, — Вряд ли кто-то обратит на тебя внимание, — ее голос стал хриплым, и она одернула руку от Линкольна, боясь выдать свое волнение. Грейс и Октавия, подхватив Линкольна под руки, помогли ему подняться с колен, и повели его к выходу. Землянин, хоть и не без труда, но все же шел, стараясь не подавать виду, что ему очень больно. — Что вы сделали? — спросил Линкольн, его голос был полным недоумения, а его тело по-прежнему содрогалось от боли. — Распаковали кое-какие припасы, — ответила Блад, стараясь скрыть свою тревогу, и ее губы дрогнули, но она, как ни в чем не бывало, продолжала идти рядом с Линкольном, стараясь его поддержать. — Бобы Джоби, которые Октавия дала сторожу? Они портятся и вызывают ведения, но ненадолго, — сказал Линкольн, его голос стал тише, и он посмотрел на девушек, понимая, что они пошли на огромный риск, чтобы ему помочь. — Просто убеги, как можно дальше, — произнесла Грейс, ее голос был полон отчаяния, — Я хочу, чтобы ты жил, и я надеюсь, что мы еще когда-то с тобой встретимся. Линкольн, понимая, что у него нет времени на разговоры, быстро кивнул и, повернувшись к люку, хотел было спуститься вниз, как вдруг, совершенно неожиданно для всех, он повернулся к Грейс и, наклонившись к ней, быстро поцеловал ее в губы. Поцелуй был быстрым и коротким, но, тем не менее, он заставил Блад замереть на месте, ее глаза расширились от удивления, и ее сердце, словно бешеное, заколотилось в груди. Она не ожидала такого поступка от Линкольна, но, тем не менее, она, повинуясь какому-то импульсу, ответила на его поцелуй, и на ее губах появилась робкая и нежная улыбка. Октавия, наблюдая за этой сценой, вновь почувствовала, как ее сердце сжимается, а ее губы начинает покалывать от легкого напряжения. Она опять почувствовала тот поцелуй, то нежное касание губ Эффи, которое она не могла забыть, и ее тело, помимо ее воли, покрылось мурашками. Она, словно загипнотизированная, смотрела на поцелуй Грейс и Линкольна, и ее нервозность снова начала нарастать, и ей захотелось, как можно скорее, покинуть это место. Поцелуй длился всего лишь несколько секунд, но, тем не менее, он успел изменить все. Грейс отстранилась от Линкольна, ее глаза сияли от волнения, а на ее губах играла робкая улыбка. Землянин, не говоря ни слова, еще раз посмотрел на Блад, и, кивнув ей, быстро спустился вниз по люку, исчезнув из виду. Грейс, все еще прибывая в легком шоке от произошедшего, повернулась к Октавии, и в ее глазах можно было прочитать вопрос. — Нам нужно уходить, — сказала Блейк, стараясь скрыть свое волнение, и ее голос прозвучал резко, словно она была чем-то раздражена. — Миллер скоро вернется, и тогда все будет кончено. Грейс, словно очнувшись от сна, кивнула и, не говоря ни слова, последовала за Октавией, которая, с трудом сдерживая эмоции, быстро спустилась вниз, оставив внизу лишь воспоминание о поцелуе Блад с Линкольном, и свои собственные терзания о поцелуе с Эффи. Она понимала, что сейчас не время думать о себе, что ей нужно сосредоточиться на спасении Линкольна, но, тем не менее, она никак не могла выкинуть из головы тот нежный и, вместе с тем, волнующий поцелуй, который она так отчаянно пыталась забыть. Ей казалось, что тот поцелуй, как клеймо, остался на ее губах, и что она никогда его не забудет.

***

Эффи моргнула, и мир вокруг нее медленно начал обретать четкость, теряя ту размытость, которая настигла её после поцелуя Октавии. Галлюцинации, вызванные проклятыми бобами, отступили, оставив после себя лишь неприятный осадок и чувство дурноты. Фредди, её Фредди, растворился, словно дым, унеся с собой то болезненное тепло, которое пробивалось сквозь лед ее сердца. И вот она снова здесь, в этом отвратительном мире, в своей шкуре, со своими вечными проблемами. Только теперь к ним добавилась Октавия и её поцелуй, который расколол тонкую корку её самоконтроля. Октавия. Этот поцелуй... Что это, черт возьми, было? Эффи провела рукой по губам, пытаясь стереть с них чужое прикосновение, но оно въелось в ее кожу, словно клеймо. Она чувствовала, как ее щеки пылают от стыда, но одновременно с этим внутри неё что-то трепетало, напоминая ту самую боль и то самое блаженство, которые она испытывала в объятиях Фредди. Но Фредди был иллюзией, порожденной бобами. Октавия – реальность, и эта реальность пугала её. Это было ужасно. Это было неправильно. Это был тот самый хаос, который она так ненавидела в себе, который она так долго пыталась держать под контролем. И она позволила этому случиться. Стонем ненавидела себя. Ненавидела свою слабость, свою уязвимость. Она ненавидела себя за то, что позволила себе увлечься этим поцелуем, за то, что на мгновение ощутила что-то похожее на... надежду? Это было отвратительно. Она позволила себе забыть, кем она была на самом деле, и это вызывало в ней почти физическую боль. Она не должна была чувствовать, она не должна была отпускать контроль. Она должна была оставаться той, которой привыкла быть: холодной, отстраненной, неуязвимой. И этот поцелуй — угроза всему, что она так тщательно строила годами. Эффи резко поднялась с земли, чувствуя, как все мышцы её тела сковало от напряжения. Ей хотелось кричать, ломать, крушить, но она сдержалась, заперев бурю эмоций внутри. Ей нужно было вернуть себе контроль, нужно было заглушить эти чувства, которые так угрожали ей изнутри. Она должна была вырвать эту слабость из своей души, пока она не заполонила ее целиком. Весь день и до самого вечера Октавия пыталась найти Эффи, чтобы поговорить, объяснить, извиниться, возможно, даже понять, что произошло. Она металась между палатками, ее сердце сжималось от тревоги. Она представляла себе множество сценариев, от полного неприятия до нежного, но испуганного согласия. В каждом сценарии она видела себя уязвимой, раскрытой перед Эффи. Блейк находила Стонем в разных местах, но каждое ее приближение вызывало у Эффи молчаливое отступление. Эффи словно растворялась в толпе, исчезая в тот момент, когда Октавия приближалась. Блейк чувствовала себя неловко, глупо, как будто она преследовала преступника, который постоянно ловко скрывается с места преступления. Её попытки завязать разговор встречались с ледяным молчанием, с отстраненным взглядом, полным отчуждения. В глазах Октавии читалась смесь раскаяния, надежды и неуверенности. Она видела, как Эффи старательно избегает ее, как ее плечи напрягаются при каждом приближении. Блейк чувствовала, как ее собственная нервозность возрастает с каждой неудачной попыткой. Она понимала, что поцелуй — это был импульс, и она напугала Эффи. Она видела, как Стонем сжимает кулаки, как ее дыхание становится учащеннее, когда Октавия пытается начать разговор. Это было не простое отторжение, а какой-то животный страх, который охватывал Эффи. Октавия, измученная неудачами и собственными терзаниями, присела на корточки, опустив голову. Ей стало горько и обидно. Не от того, что Эффи её избегала, а от того, что она сама не знала, что чувствует и что делать дальше. Поцелуй с Эффи — это был прорыв, и одновременно удар, расколовший ее собственный мир на две части. Одна часть горела надеждой, а другая оставалась закована в цепи страха и неуверенности. Надежда, связанная со Стонем, казалась хрупкой как стекло, готовое разбиться в любой момент. А страх был всегда с ней, холодной и неумолимой тенью. Блейк чувствовала себя так, словно она висит на остром лезвии, и одно неправильное движение может привести к падению в бездну. И всё это из-за одного поцелуя. Поцелуя, который она не могла забыть, как не могла забыть и встревоженный взгляд Эффи, взгляд, который говорил о том, что Октавия причинила боль, хоть и случайно, разрушив тонко настроенный механизм контроля, который Эффи держала под замком.

***

После того поцелуя, который разделил её мир на «до» и «после», Эффи, словно раненый зверь, забилась в свою нору, пытаясь зализать раны и переосмыслить произошедшее. Тот мимолетный контакт с губами Октавии, казалось, выжег на ее душе клеймо, и она не могла от него избавиться. Это было не просто прикосновение, это было вторжение, прорыв сквозь тонкую стену ледяного спокойствия, которую она так долго возводила вокруг себя, и это вторжение разожгло в ней пожар, который она всеми силами старалась подавить. Каждый раз, когда ее мысли невольно возвращались к этому моменту, к той секундной близости, ее тело охватывал озноб, а в груди разгорался гнев, который она тут же старалась загнать поглубже. Стонем вновь чувствовала ту уязвимость, которую она так старательно прятала, и это ощущение вызывало в ней отвращение к самой себе. Эффи не могла уснуть, хоть и легла раньше, в надежде, что во сне сможет все забыть, ворочаясь на своем жестком ложе, ее разум был полон противоречивых мыслей и отчаянных попыток вернуть себе былое спокойствие. В её воображении вновь и вновь всплывал образ Октавии, её взволнованные глаза, её робкая улыбка, и это не давало ей покоя, заставляя её сердце бешено колотиться в груди, и ее руки невольно сжимались в кулаки. Она хотела выкинуть этот образ из головы, стереть его из своей памяти, но, словно наваждение, он вновь и вновь возвращался, не давая ей покоя. Она чувствовала, как из самого сердца поднимаются те чувства, от которых она так долго пыталась сбежать, те эмоции, которые она так тщательно подавляла, и она понимала, что, если она не остановится, то она просто потеряет себя. Вновь потеряет себя. Стонем хотела вновь почувствовать ту пустоту, ту отчужденность, которая так долго была ее защитой, ее надежной броней. Она хотела вернуться к тому состоянию, когда она ничего не чувствовала, когда её ничто не могло задеть, когда её ничто не могло ранить. Она хотела вновь стать той ледяной королевой, какой она привыкла себя видеть, и она делала для этого все, что было в ее силах, даже если это означало причинить боль себе и другим. Но все ее усилия были тщетны. Мысли о поцелуе преследовали ее, словно навязчивая мелодия, от которой невозможно избавиться. Она чувствовала себя так, словно ее разрывают на части, словно две противоположные силы тянут ее в разные стороны. Она хотела забыть об этом поцелуе, она хотела вычеркнуть его из своей памяти, но в то же время ее тянуло к нему, к тем ощущениям, которые он вызвал, и эта внутренняя борьба терзала ее, лишая сна и покоя. Она ненавидела эту слабость, ненавидела эту уязвимость, ненавидела саму себя за то, что позволила этому произойти. И она знала, что должен быть выход, что есть способ избавиться от этого ужаса, что есть способ вернуть себе полный контроль над своими эмоциями, и этот путь должен быть простым, быстрым и эффективным. И вот вечером, когда солнце уже село за горизонт, и лагерь погрузился во тьму, когда Беллами вернулся в лагерь после похода с Кларк, к Эффи пришла идея, и эта идея была настолько простой и настолько ужасной, что в ней зародилась злобная усмешка. Единственный вариант, который пронзил ее мозг, был прост и банален – таблетки. Забыться, уйти от реальности, переступить через все границы, и снова стать пустой, какой она и должна была быть. И Беллами. Эта ходячая катастрофа, всегда готовая услужить, всегда готовая исполнить любое ее желание. Он был ее самым легким путем к хаосу, к той пропасти, в которую она так стремилась, чтобы спрятаться от самой себя. Она знала, что он всегда к ее услугам, всегда готов на все ради нее, и эта мысль почему-то вызывала в ней не только злобную усмешку, но и острую, болезненную надежду. Надежду на то, что, наконец, она сможет стать такой же, как и раньше, что ее больше ничего не будет волновать, и что тот поцелуй навсегда исчезнет из ее памяти, словно его никогда и не было. Эффи, с глазами, горящими неестественным, почти маниакальным огнем, с легкой, еле заметной усмешкой на губах, направилась к палатке Беллами. Она не стучала, не ждала приглашения, не просила разрешения. Она просто ворвалась внутрь, сжимая в руке бутылку самогона Монти. Внутри палатки царил полумрак, и отблески пламени от костра, проходившие сквозь ткань, бросали причудливые тени на стены, создавая атмосферу какой-то сюрреалистической нереальности. На лице Беллами, в свете одинокой свечи, отразилось удивление, смешанное с волнением, когда он увидел её. — Эффи? — пробормотал Блейк, и его голос прозвучал неуверенно, с примесью испуга и любопытства, — Что случилось? Его взгляд, полный тревоги, устремился на девушку, пытаясь понять, что могло привести ее сюда, в его палатку, в такое позднее время. Он видел, как ее плечи напряжены, как ее руки дрожат, и он понимал, что что-то не так, что что-то произошло, и что это явно не предвещает ничего хорошего. Он готов был выслушать ее, помочь ей, чем сможет, но он боялся, что то, что она скажет, изменит их отношения. Эффи не ответила. Она просто подошла ближе, и её шаги, казалось, отдавались эхом в тишине палатки. Её взгляд пронзал Беллами насквозь, и он, как привороженный, смотрел на неё, не в силах отвести глаз. Она остановилась прямо перед ним, и ее губы скривились в презрительной усмешке, которая, как ему показалось, была направлена прямо на него. — Мне нужны таблетки, — произнесла Стонем хриплым голосом, — Дай их мне, Беллами. Блейк нахмурился, и его брови сдвинулись к переносице. Он не ожидал такого поворота событий, и его сердце забилось тревожнее. Он знал, что Эффи не из тех, кто просит о помощи, и, если она просит, значит, дело действительно плохо. Он понимал, что сейчас она просит те таблетки, которые Тони отдал ему перед отправкой сотни на Землю, чтобы его сестре было легче, но сейчас у нее есть трава, а значит таблетки Стонем не нужны. — Я выкинул их, когда прилетел Тони, — ответил Беллами, стараясь говорить спокойно и уверенно, но его голос дрогнул, и он попытался скрыть своё волнение, — Зачем они тебе? Эффи усмехнулась, и эта усмешка была такой же холодной и злой, как и ее взгляд. Она приподняла бутылку с самогоном и сделала глоток, словно хотела показать, что она не собирается его слушать. — Не играй со мной, Беллами Блейк, — произнесла Эффи, и ее голос был угрожающим и твердым, — Ты не выкидывал их, и я знаю, что ты их мне дашь, так что даже не думай продолжать ломаться. Беллами покачал головой, и его губы сжались в тонкую линию. Он понимал, что спорить с Эффи сейчас бесполезно, что она настроена решительно и не отступит от своей цели. Но он не хотел ей отдавать таблетки, он хотел ее отговорить. Он видел, что она переживает сейчас трудные времена, что что-то произошло поверх того, что уже было, и что она ищет выход из своей боли, и он хотел помочь ей, но не таким путем. — Я не собираюсь давать тебе их, — он посмотрел на нее прямо в глаза, пытаясь достучаться до ее разума, — Ты же знаешь, какой вред они приносят. Ты лучше расскажи мне, что случилось, и мы вместе найдем выход. — Какой выход? — Стонем рассмеялась, и ее смех был таким же неестественным и ледяным, как и ее улыбка, и от этого у Беллами внутри все похолодело, — Ты предлагаешь мне поговорить об этом? Ты думаешь, что разговоры мне помогут? Ты наивный дурак, занудный Беллами, — она приблизилась к нему, и ее взгляд пронзил его насквозь, — Ты не знаешь, что у меня внутри, ты не знаешь, как я себя чувствую, ты не знаешь, что мне нужно, — она схватила его за руку, и ее пальцы впились в его плоть, — И ты не понимаешь, что единственное, что мне нужно сейчас, это таблетки. Блейк отдернул руку, и его сердце бешено колотилось в груди. Эффи была на грани, она вот-вот сорвется, и он боялся, что он не сможет ее остановить. Он видел, что ей больно, что она страдает, но она не хочет принимать его помощь, она хочет лишь забыться, уйти от боли, и он знал, что это неправильный путь, но он не знал, как ее переубедить. Беллами не понимал, что могло так сильно изменить ее, что могло ее так сильно сломить, что она решилась на такой отчаянный шаг, как употребление таблеток. — Пожалуйста, Эффи, — его голос смягчился, и он смотрел на нее с болью и мольбой. — Я не хочу потерять тебя, ведь ты... ты мне дорога, — он неловко замолчал, отводя взгляд, — Позволь мне тебе помочь. — Ты меня раздражаешь, — прошипела она, и ее голос был полон презрения, — Не смей мне ничего говорить о помощи, я не нуждаюсь в твоей помощи, мне ничего от тебя не нужно, кроме таблеток. И я не собираюсь ничего объяснять. Стонем сделала еще один глоток из бутылки, и поставила ее на пол, и ее рука тут же вновь потянулась к Беллами. — Ты же знаешь, что я все равно их получу, занудный Беллами, — произнесла Эффи, и ее голос стал тише и ласковее, словно она пыталась его соблазнить, — Дай их мне по-хорошему, и мы забудем об этом разговоре, и все будет как и прежде. Блейк покачал головой, и его сердце разрывалось от боли. Он не хотел ей давать таблетки, но он также не хотел ее злить, он не хотел ее терять. Он понимал, что она манипулирует им, что она использует его слабость к ней, но он ничего не мог с этим поделать. Он так сильно успел полюбить её, так долго боготворил её, и он не мог ей отказать, даже если это означало, что он её убьет. — Ты знаешь, что это неправильно, Эффи, — проговорил Беллами, и его голос дрогнул, — Ты же знаешь, что это приведет к беде. Стонем подошла к нему ближе, и ее руки обвились вокруг его шеи. Она провела своими тонкими пальцами по его щеке, и от ее прикосновения у Блейка по спине побежали мурашки. — Я не боюсь беды, — прошептала Эффи, и ее дыхание обжигало его кожу. — Я просто хочу забыться, я просто хочу, чтобы меня ничего не волновало, — она приблизилась к его губам, и ее голос стал ласковее и соблазнительнее, — Ты же поможешь мне, правда? Ты же сделаешь для меня все, что я попрошу? Блейк закрыл глаза и, сдавшись, тяжело вздохнул. Он знал, что проиграл, что он не сможет ей отказать, и от этого у него внутри все перевернулось. Он открыл глаза, и его взгляд был полон боли и отчаяния. — Хорошо, — прошептал Беллами дрожащим голосом. — Я дам тебе их, но только если ты пообещаешь мне, что это последний раз, что ты больше их не возьмешь. Эффи усмехнулась, и ее глаза вспыхнули злобным огнем. — Обещаю, — прошептала она, и ее губы скривились в хитрой улыбке. Беллами, с тяжелым сердцем, отошел от нее, и, достав из-под своей кровати небольшую упаковку, достал из него горсть таблеток. Он протянул их Эффи, и его руки дрожали от страха. Эффи схватила таблетки, и ее глаза загорелись неестественным блеском. Она, не говоря ни слова, поднесла их к губам и проглотила, запив их, остатками самогона.

***

Сердце Октавии сжималось от тревоги и беспокойства, словно в тиски, и с каждой минутой чувство вины расползалось по ее душе. Она терзалась сомнениями, прокручивая в голове каждый момент их короткой, но такой болезненной близости. "Может быть, я слишком сильно надавила? Может, я все испортила? Сделала только хуже?" – эти мысли вонзались в ее сознание, отравляя ее разум и чувства. Блейк начала сомневаться не только в правильности своего поступка, но и в своем собственном импульсе, в своем отчаянном желании спасти Эффи, словно ее поцелуй был не глотком воды, а ядом. С каждым часом уверенность Октавии таяла, оставляя ее в состоянии гнетущего беспокойства и тяжелой безысходности. Она чувствовала, что больше не может терпеть это мучительное ожидание, что должна что-то сделать, должна найти хоть какой-то выход из этого замкнутого круга отчаяния. С наступлением вечера, когда лагерь утонул в густом сумраке, а тишина окутала все вокруг, Октавия приняла решение. Она должна поговорить с кем-то, кто знает Эффи, кто сможет ей помочь понять, что происходит, и что она должна делать. И единственным человеком, который приходил ей на ум, был Тони, брат Стонем. Октавия нашла его в дальнем углу лагеря, где обычно располагались самые шумные и беззаботные обитатели. Он сидел на поваленном дереве, в окружении нескольких девушек, которые, похоже, были очень рады его компании. Девушки смеялись, шутили, и Блейк невольно заметила, как Тони, который, кажется, что полностью находился на своём месте, улыбался и смеялся вместе с ними. Она подошла к ним, стараясь выглядеть спокойной и уверенной, хотя внутри у нее все переворачивалось от волнения. Она остановилась на некотором расстоянии от компании, не желая вмешиваться в их веселье. — Тони, — позвала Октавия, стараясь сделать свой голос как можно более ровным. — У тебя есть минутка? Стонем поднял голову, и его взгляд скользнул по Октавии. Он перестал улыбаться, и его лицо снова приняло свое обычное, непроницаемое выражение. Он кивнул девушкам, которые тут же замолчали, и жестом пригласил Блейк подойти ближе. Октавия, немного неловко, присела на траву рядом с ним, чувствуя, как на нее смотрят любопытные и немного завистливые глаза. — Это насчет Эффи, — наконец сказала она, неловко кашлянув, чтобы прочистить горло. — Она избегает меня, и я очень волнуюсь. Тони кивнул девушкам, дабы те удалились и оставили его наедине с Октавией, но на её удивление, он продолжал молчать. Блейк чувствовала, что он ждет, пока она продолжит, что он наблюдает за ней, как кошка за мышкой. В любой другой момент у неё вызвало бы это злость, но только не сейчас. — Я, то есть, мы… — начала Октавия, запнувшись, словно споткнулась о собственную неуверенность. Она почувствовала, как щеки заливает предательский румянец, словно она выдала какой-то постыдный секрет. Она закусила губу, боясь произнести то, что так долго держала в себе, боясь, что её слова изменят всё, — Произошло кое-что… и, я думаю, что я могла её оттолкнуть от себя. Блейк, чувствуя себя совершенно обнаженной и уязвимой под пронзительным взглядом Тони, начала рассказывать ему обо всём, что произошло. Она не могла больше молчать, не могла больше держать это в себе, и её слова, словно поток, вырывались наружу, перебивая друг друга, путаясь, и раскрывая её внутренний мир со всеми его трещинами и ранами. Она не старалась ничего скрыть, не пыталась ничего приукрасить, и из её слов, как ни старайся, нельзя было выкинуть тот трепет и ту тревогу, которая раздирала ее на части. — Она ходила, как зомби, она никого не замечала, — продолжила Блейк, и ее голос дрогнул, а ее руки невольно сжались в кулаки. — Она ходила, как в тумане, будто ничего и никого нет вокруг, как будто она была мертвой, — она остановилась, и ее дыхание участилось, словно она была готова кричать от всего этого. — И мне казалось, что она вот-вот сорвется, что ее сердце сейчас просто остановиться. Она словно угасала на глазах, и я просто не могла это больше выносить, я просто хотела вернуть её обратно, вернуть ту Эффи, которую я знала, понимаешь? Октавия запнулась, и ее глаза заблестели от подступающих слез, но она сдержалась, понимая, что сейчас нет времени на ее слабость, и она продолжила свой рассказ, словно пытаясь вывернуть свою душу наизнанку. — И я не знаю, что на меня нашло, но я... я просто поцеловала ее, — Блейк наконец-то смогла перейти в главной сути. — Я просто хотела ей хоть как-то помочь, хотела как-то прорваться через эту ее броню, и хотела вернуть её обратно, — её голос дрожал, и она снова остановилась, стараясь скрыть свои эмоции, — Я хотела, чтобы она вновь стала собой, и, я думала, что это может помочь. Тони не нарушал ее поток признания, просто продолжал молчаливо слушать, смотря прямо на нее, и не отводя своего взгляда никуда в сторону. — В тот момент, — продолжила Октавия, и её голос стал хриплым, — Я чувствовала себя какой-то ненормальной, я чувствовала, что делаю что-то неправильное, но в то же время у меня было какое-то странное ощущение, словно я делаю что-то очень правильное, словно я делаю что-то важное, и меня, как назло, просто тянуло к ней, — её голос дрожал, и она вновь закусила губу, пытаясь унять волнение. — Но это было так странно, я не знаю, как это объяснить, словно я одновременно боялась и хотела этого, словно во мне что-то лопнуло, и все стало не так как раньше. Блейк замолчала, и ее взгляд метался по сторонам, не находя покоя. Она не могла понять, почему это происходит с ней и Эффи. Почему именно Эффи ее так сильно волнует, почему она начала испытывать чувства именно к ней, а не к кому-либо другому в лагере. — Но после, — Октавия снова заговорила, ее голос прозвучал тихо и угрюмо, — После всего этого, она просто от меня отвернулась, словно я сделала что-то ужасное, — ее голос снова дрогнул, и она почувствовала, что ее глаза, вот-вот наполнятся слезами, — Она меня весь день избегает, словно меня нет, словно я пустой звук. Она замолчала, и ее руки упали на землюю — Я не знаю, что мне делать, — закончила Блейк, подняв взгляд на Тони, и в ее глазах читалось отчаяние и мольба о помощи, — Я просто хотела помочь ей, но, кажется, только сделала хуже. И как мне с ней поговорить об этом всем? Она же теперь меня даже не слушает. Октавия замолчала, ожидая ответа, но Тони продолжал молчать, его лицо оставалось непроницаемым. Она не могла понять, что он думает, что чувствует, и в этот момент ей показалось, что она просит совета не у живого человека, а у бездушного идола, которому абсолютно все равно, что творится у нее на душе. Но Блейк все равно надеялась, что он поймет ее, и, может, даже поможет. Молчание Тони, казалось, давило на Октавию. Она чувствовала, как напряжение нарастает с каждой секундой, как ее собственное сердце колотится о ребра, напоминая о ее тревоге. Под тусклым светом костра, лицо Стонема казалось слишком серьёзным. Блейк выложила перед ним свою душу, обнажила свои страхи, а он сидел, словно истукан, не давая ей ни малейшего намека на то, что он чувствует или думает. "Ну же, скажи хоть что-нибудь," — мысленно молила она, не смея нарушить тишину своим голосом. "Хоть какое-то слово, хоть какой-то намек, чтобы я поняла, что ты меня слушаешь, что ты хоть как-то воспринимаешь мои слова." Наконец, Тони медленно посмотрел ей прямо в глаза. В его взгляде не было ни укора, ни осуждения, но было что-то еще, что-то, что Октавия не могла определить. Его глаза проникали ей прямо в душу, заглядывая в самые потаенные уголки ее сердца. Блейк почувствовала себя словно нагой перед ним, но не сдвинулась ни на сантиметр, продолжая ждать ответа. — Ты боишься, что между вами появится стена, — сказал Стонем наконец, его голос был тихим, но отчетливым. — И это абсолютно нормально. В его тоне не было ни насмешки, ни удивления, лишь какая-то странное, и одновременно с этим тяжелое, сочувствие. Октавия нервно сглотнула, чувствуя, как ее щеки опять заливает краской. Она поняла, что Тони видит ее насквозь, знает о ее чувствах к Эффи, знает о ее страхах и сомнениях. И сейчас её это обнадеживало. — Я знаю свою сестру, — продолжил он, и в его голосе появилось нечто, напоминающее печаль. — Лучше, чем ты думаешь, лучше, чем кто-либо. Я видел ее такой, какой ты никогда не увидишь. Я знаю, что она переживает. И я понимаю, что между вами может произойти. Эти слова, неожиданно добрые и понимающие, как будто смягчили туго натянутые нервы внутри Октавии. Слезы вновь подступили к ее глазам, и ей пришлось приложить усилия, чтобы сдержать их. — И что же мне делать? — прошептала Блейк, а ее голос предательски дрогнул. — Я даже сама сейчас боюсь смотреть в её глаза. Тони помолчал, обдумывая ее вопрос. Он перевел взгляд на угасающие угли костра, и Октавия увидела в его глазах отражение пламени, а вместе с ним — тень какой-то глубокой, невысказанной боли. Он знал свою сестру, видел все ее раны, все ее шрамы, все ее страхи. Он был ее невидимым щитом, ее безмолвным защитником, и он был готов сделать все, чтобы та оставалась в порядке, и хоть минимально, счастлива, даже если это означало врать всем остальным. — Просто подожди, — сказал Стонем, его голос был таким же спокойным, но в нем звучала стальная решимость. — Дай ей время. Не дави на нее. Не задавай вопросов. Просто будь рядом, когда это потребуется. Он замолчал, и Октавия поняла, что это все, что он собирается ей сказать. В этих простых словах было что-то успокаивающее, но вместе с тем и что-то тревожное. Она понимала, что Тони, как и его сестра, скрывает гораздо больше, чем показывает, что за его молчанием скрывается целая бездна эмоций и знаний. — Но… — попыталась возразить Блейк, чувствуя, как ее тревога опять подступает. — Но я боюсь, что она… Тони поднял руку, прерывая ее. — Она справится, — сказал он, не желая продолжать этот разговор дальше. — Эффи всегда справляется. Просто ей нужно время. И тебе тоже. Стонем встал с бревна, и Октавия поняла, что разговор окончен. Он не дал ей никаких гарантий, не пообещал ей ничего, даже минимальную связь. Но в его словах было что-то, что заставляло ее верить в то, что все будет хорошо, что Эффи в итоге сможет принять её чувства, а Блейк, в свою очередь, должна просто ждать. И верить.

***

Тело Эффи постепенно теряло свою напряженность. Мышечные спазмы, сжимавшие её плечи и челюсть, ослабли, а тревога, до этого висевшая в воздухе тяжелым, липким коконом, начала рассеиваться. Привычная и эффективная для Стонем смесь таблеток и самогона Монти, наконец, дала свои плоды. Постепенно, волна за волной, напряжение отступало, оставляя после себя лишь лёгкую, приятную истому. Эффи почувствовала, как её тело тяжелеет, расслабляясь до самых кончиков пальцев. Рядом, на самодельном матрасе из рваных тряпок, сидел Беллами. Он молча наблюдал за Эффи, его лицо, обычно резкое и суровое, было смягчено тревогой. В его глазах отражалось беспокойство, смешанное с надеждой. Каждый вздох девушки, каждое едва заметное движение её тела вызывало в нём новый прилив переживаний. Он не смел вмешаться, не смел нарушить хрупкое спокойствие, которое, казалось, повисло в воздухе вместе с запахом наркотиков и самогона. Стонем резко села, ее тело двигалось с решимостью и грацией хищницы. Она оказалась на коленях у Беллами, ее сверкающие глаза одновременно показывали, чего она хочет, но и вместе с этим наоборот лишь путали его. Блейк был потрясен и заворожен ее внезапным преображением. Его тело напряглось от волнения и предвкушения. В одно мгновение он увидел перед собой не испуганную и измученную девушку, какой она была, когда зашла к нему в палату, а вновь ты хитрую девушку, в которую он по уши влюблен. Ее руки легли на его плечи, и Беллами почувствовал, что начинает полностью сходить с ума. В ее глазах он увидел намёк на игру, в которой он заведомо был проигравшим, но это заставило его сердце забиться быстрее в груди. Беллами не мог отвести взгляд от Эффи, его собственное тело начало отвечать на ее невысказанное приглашение. Эффи притянула Беллами в страстный поцелуй, наполненный несдержанностью и жаждой. Ее губы были мягкими, именно такими, как они и предполагал, но в то же время напористыми, словно она хотела поглотить его целиком. Блейк не сопротивлялся, его собственные губы отвечали на поцелуй с равной страстью. Мозг перестал работать, полностью отдавая контроль над телом эмоциям. Но в какой-то момент разум пересилил, и тот сделал паузу, отстранившись от Стонем. — Эффи, ты только недавно была сама не своя, я не хочу тобой пользоваться, — прошептал он, всё ещё пытаясь отдышаться от поцелуя. — Занудный Беллами, переставай быть таким занудой, — на её лице была слабая, но самодовольно ухмылка. Та самая, которая есть только у неё. — Я хочу тебя сейчас. Если ты не хочешь меня, я быстро найду тебе замену, — это было правдой. Единственное желание, что сейчас было у Стонем просто забыть этот ужасный день, и ей было всё равно с кем это произойдёт. Блейк покачал головой, но в его глазах уже не было ни капли сомнения. Он притянул Эффи к себе и завлек ее в поцелуй, полный страсти и желания, которое он так давно подавлял в себе. Они целовались долго и жадно, будто они оба хотели это с момента первой встречи, и было сейчас совсем неважно, что это было неправдой. Эффи чувствовала, как тело Беллами напрягается и отвечает на ее поцелуй, и это разжигало в ней еще больший огонь, позволяя полностью отправить свои мысли прочь. Она прижалась к нему ближе, ее руки скользнули под его футболку, исследуя его спину и плечи. Её пальцы, едва касаясь ткани, начали стягивать с него футболку. Каждое движение — медленное, почти нерешительное — было наполнено скрытой страстью, заставляя Беллами замереть в ожидании. Для него это было воплощением давней мечты, тайного желания, которое он хранил глубоко внутри. Каждый мускул в его теле напрягался, каждая клетка вибрировала от нарастающего напряжения. Это было не просто физическое влечение, а нечто большее — глубокое. Когда футболка наконец соскользнула с его плеч, Стонем не спеша провела рукой по его груди, легко касаясь напряженных мышц. Её прикосновения были прохладными, но Блейк чувствовал, как от них по его телу разливается жар. Для него это было не только наслаждение, но и подтверждение его значимости, его привлекательности. Это был ответ на его молчаливые желания, на его глубоко запрятанные надежды. А для Эффи это был отчаянный поиск забытья. Под воздействием наркотиков её эмоции усилились до предела, и она пыталась утонуть в физических ощущениях, заглушить боль и тревогу. Снимая с него одежду, она словно сбрасывала с себя тяжёлый груз переживаний. Это был эскапизм, жестокий и прекрасный, способ забыть на некоторое время, уйти в оцепенение чувств. Каждый её жест — быстрый, дерзкий, беспорядочный — был попыткой стереть назойливые мысли и утонуть в теплоте его тела. Его руки, аккуратно и нежно, снимали с неё футболку, раскрывая перед ним её тело, хрупкое и уязвимое, но в то же время полное скрытой силы. Беллами замирал от каждого её вздоха, от каждого непроизвольного движения, словно боясь нарушить хрупкую гармонию этого момента. Для него это было не просто раздевание, а постепенное раскрытие тайны, погружение в глубину её сущности. Он чувствовал её тепло, её аромат, её дрожь, и это заполняло его сердце безграничной нежностью и любовью. Для Эффи же это было продолжением бегства. Она не чувствовала ничего, кроме тупой боли, которая пульсировала где-то глубоко внутри. Её тело реагировало на его прикосновения, но это было чисто физиологическое реакцией, лишенное эмоционального окраса. Она была потеряна в тумане наркотиков, и только тепло его рук, его нежность помогали ей держаться на плаву, не погрузиться совсем в бездну отчаяния. Раздевание было для нее ритуалом очищения, попыткой смыть с себя грязь своих чувств, хотя она понимала, что это лишь иллюзия. Только на краткий миг она могла забыть о своей боли, раствориться в теплоте его тела. Только на один миг она могла забыть о своих чувствах и чувствовать контроль над собой и своими действиями. Оставшись обнаженными, они оказались ещё ближе, тела соприкасались, переплетаясь, словно две части одного целого. Беллами осторожно обнял Эффи, его пальцы скользили по её коже, исследуя каждый изгиб, каждую линию. Он чувствовал её тепло, её аромат, и это наполняло его сердце безграничным миром и любовью. В этот момент все его сомнения рассеялись, оставшись лишь глубокая привязанность и нежность к хрупкой девушке в его объятиях. Блейк поцеловал её плечо, затем шею, оставляя лёгкие поцелуи на её коже, словно рисуя невидимые узоры. Его поцелуи были полны нежности и уважения, и в них скрывалась вся его любовь. Он наслаждался этим моментом, этим уединением двух тел и душ, не спеша и бережно исследуя прекрасное тело своей возлюбленной. Эффи, в свою очередь, испытывала смесь чувств. Она чувствовала тепло его рук, нежность его поцелуев и постепенно начинала отпускать свои страхи и тревоги. Под его бережным прикосновением, она начинала чувствовать не только физическое наслаждение, но и эмоциональное освобождение. На миг исчезла тупая боль, сменившись чувством защищённости и понимания. Она прижалась к нему ещё ближе, ища утешение и уверенность в его руках. В этот момент она позволила себе на краткий миг поверить в возможность счастья, найти убежище от бури своих чувств в тепле его любви. Его поцелуи, лёгкие и нежные, переместились на её грудь. Он целовал её обнажённую кожу, осторожно, с глубоким уважением, словно поклоняясь святыне. Каждый поцелуй был наполнен нежностью и любовью, каждое прикосновение губ вызывало у Эффи дрожь по всему телу. Это было не просто физическое наслаждение, а что-то более глубокое, как минимум для Блейка. Беллами чувствовал, как её тело откликается на его поцелуи, как она расслабляется в его объятиях, и это наполняло его сердце радостью и уверенностью. Эффи, в свою очередь, почти полностью отпустила все свои чувства к Октавии, хотя бы на эту ночь. Тепло его рук, нежность его поцелуев заставляли её забыть о своей боли, о своих проблемах. Она прижалась к нему ближе, ища утешения. Его поцелуи были как волшебное зелье, излечивающее её душевные раны. Она чувствовала себя любимой, желанной, защищённой. На миг исчезла глубокая боль, сменившись чувством спокойствия и страсти. В этот момент она позволила себе на краткий миг поверить в возможность вернуть свой контроль. Беллами склонился над ней, его дыхание согревало кожу. Он наблюдал за её лицом, за едва заметными изменениями в выражении её глаз, за тем, как её дыхание становилось более частым и глубоким. Его палец, едва касаясь, начал исследовать ее клитор, описывая маленькие круги вокруг самого чувствительного места. Движения были неуверенными, робкими, словно он боялся напугать её, нарушить хрупкое равновесие между удовольствием и убрать её желание и возбуждение. Он чувствовал, как её тело немного напряглось, но в то же время и расслабилось, поддаваясь его прикосновениям. Затем его движения стали более уверенными. Блейк нашёл ритм, лёгкий и волнующий, который постепенно усиливался, заставляя её тело дрожать от наслаждения. Каждое прикосновение его пальца вызывало в ней волну интенсивных ощущений, которые распространялись по всему телу, заставляя её забыть о всех своих проблемах. Она прижималась к нему ближе, ища в его прикосновениях утешение и забытье. Её дыхание становилось всё более частым и тяжёлым, её тело выгибалось, ища большего контакта. Беллами чувствовал её тепло, её влагу, её дрожь. Его палец двигался в ритме, который она сама, неосознанно, навязывала ему своим телом. Это было не просто механическое действие, а глубокое взаимодействие двух душ, два тела, слившиеся воедино в потоке чувственности. Он видел в её глазах смесь наслаждения и боли, и это ещё сильнее влияло на его движения, делая их ещё более бережными и нежными. В этот момент не было границы между их телами. Он наклонился ещё ниже, приблизив свои губы к её уху. «Я люблю тебя», его шепот был едва слышен, но он проник прямо в её сердце, подчёркивая интимность этого момента. Его движения становились всё более решительными, всё более уверенными, но в то же время он чувствовал её настроение, её желания, и подстраивался под них. Это было не просто секс, а акт любви, акт глубокого взаимопонимания, акт исцеления. И хотя для Эффи это было бегством, это было бегством в объятия любви, бегством к забытью своей боли. Её рука, до этого неподвижная, внезапно ожила. С ошеломляющей решимостью, с некой дикой необузданностью, она обхватила его член. Пальцы сжались, не слишком сильно, но достаточно крепко, чтобы он почувствовал её власть, её контроль. Это было не просто прикосновение, а захват, покорение, и он почувствовал в этом нечто притягательное, что-то такое, что вызывало в нём смесь удивления и еще большего возбуждения. Он ощутил её тепло, её влажность, её энергию. Затем рука Стонем начала двигаться, медленно и ритмично гладя его по всей длине члена. Движения были ровными, уверенными, но в то же время нежными и бережными, словно она старалась избежать малейшего дискомфорта. Она чувствовала его твердость, его напряжение, и это ещё сильнее возбуждало её. Её дыхание становилось всё более частым и глубоким, её тело наполнялось волнами наслаждения. Её движения стали более решительными, более настойчивыми, но в то же время они оставались нежными и бережными. Она нашла ритм, который всё сильнее возбуждал его, заставляя его тело дрожать от наслаждения. Пальцы Эффи скользили по его поверхности, исследуя каждую кривизну, каждую вену. Она чувствовала его твердость, его напряжение, его готовность, и это придавала её движениям ещё большую уверенность и решимость. Она знала, что она делает, и она делала это с полным удовлетворением. Это было не просто удовольствие, а способ избежать конфронтации со своим внутренним миром, хотя бы на краткое время, погрузиться в омут физических ощущений, забыться, утонуть в теплоте его любви. Эффи сбросила с себя остатки одежды. Она наклонилась над Беллами, который лежал на матрасе, его тело расслабленно, но в глазах отражалось удивление и предвкушение. Она прижалась к нему, её тело наполнилось жизненной силой. И в этом было что-то дикое, необузданное, притягательное. Это было не просто сексуальное желание, это была некая первобытная энергия, которая прорывалась наружу, смывая с себя все препятствия. Блейк замер, поражённый её решительностью, его взгляд переместился с её лица на её тело, на её теперь уже полностью обнажённые изгибы. Он ощутил её тепло, её аромат, её твердую решимость, и в этом было что-то такое, что вызвало у него смесь удивления, страха и неизбывного желания. Эффи села на член Беллами с такой силой, что он почувствовал, как каждый ее движение было быстрым и резким. Ее тело дрожало от страсти, желая освободиться от всех темных мыслей и напряжения, что накопилось внутри. Блейк чувствовал каждое напряженное движение ее тела, каждую дрожь ее мышц, и это вызывало в нем бурю эмоций. Её движения были быстрыми, резкими, не терпящими промедления, как будто она старалась выплеснуть накопленную внутри энергию. Это было не нежное касание, не бережное прикосновение, а натиск, буря, всё поглощающий вихорь. Она двигалась с определённым темпом, который ни разу не сбавляла. Беллами чувствовал каждый её мускул, каждую её дрожь, каждое её движение передавалось ему, заставляя его тело дрожать от возбуждения, но и от чего-то ещё. Его руки инстинктивно обхватили её талию, прижимая её к себе ещё сильнее. Он проводил рукой по её спине, по её волосам, наслаждаясь теплотой её тела, её неукротимой энергией. Его пальцы скользили по её бедрам, по её ягодицам, подчёркивая ритм её движений. В этом движении было что-то примитивное, основанное на инстинктах, на глубоком понимании двух тел, стремящихся слиться воедино. Он чувствовал каждое её прикосновение, каждый её вздох, каждую её дрожь, и это заполняло его сердце смесью удивления и огромного желания. Запах её тела, смешанный с запахом таблеток и самогона, был пьянящим, завораживающим. В этом бурном потоке чувств время теряло свой смысл. Оставались только они двое, их тела, слившиеся в одном потоке энергии. Беллами чувствовал ритм Эффи, её темп, и подстраивался под него, наслаждаясь каждым мгновением, каждым вибрацией её тела и своего. Его руки ласкали её тело, подчёркивая ритм её движений, его пальцы исследовали её кожу, наслаждаясь её теплотой, её нежностью, её жесткостью. Он чувствовал её волосы на своем лице, её дыхание на своей шее. Это было не только физическое наслаждение, но и попытка понять её боль, её страдания, её надежды. Это был не просто секс, а ритуал, обряд, примитивное поклонение перед силой совершенства Стонем, перед неизбежностью существования. Внезапно, на пике своего возбуждения и оргазма, Эффи замерла. Её тело ослабло, её движения стали медленнее, более плавными. Она прижалась к нему ещё ближе, словно боясь отпустить его из своих объятий. Беллами обнял её, прижимая её к себе, наслаждаясь теплотой её тела, её спокойствием. В этом моменте было много невысказанных слов, много невыраженных чувств, много тайн, которые они делили между собой. И они остались наедине с этим чувством, с этим моментом, с этой нежной, хрупкой связью, которая объединяла их в единое целое, пока ещё на некоторое время. Запах её тела, теперь уже смешанный с его собственным, останется с ним надолго, напоминая о этой бурной, непредсказуемой ночи. Внезапная волна, неудержимая и всепоглощающая, прошла сквозь тело Эффи. Она застыла, её движения прекратились так же резко, как и начались. Это был не просто оргазм, это был катарсис, освобождение от накопленного напряжения, от мучивших её мыслей и чувств. Её тело дрожало, её дыхание стало частым и неравномерным, а её глаза были прикрыты, словно она пыталась удержать в себе это непередаваемое ощущение. Её мускулы расслабились, её тело потеряло свою прежнюю жесткость. В этот момент она была пуста, полностью отдавшись волне наслаждения. Беллами, внимательно наблюдавший за ней, чувствовал каждое её движение, каждую её дрожь. Он старался понять её тело, её чувства, подстраиваясь под её ритм, под её настроение. Он чувствовал её напряжение, её расслабление, и это наполняло его сердцем смесь возбуждения и нежности. Затем, медленно она начала приходить в себя. Её дыхание стабилизировалось, её тело постепенно возвращалось в нормальное состояние, но чувство удовлетворения осталось. Это было не просто физическое наслаждение, а глубокое душевное освобождение, хотя бы на краткий миг. Блейк продолжал держать её в своих руках, нежно гладя её волосы, её плечи, её спину. Он чувствовал её тепло, её аромат, и это наполняло его сердце умиротворением. Эффи медленно сдвинулась с него, её движения были плавными, ленивыми. Беллами наблюдал за ней, его взгляд был наполнен нежностью и уважением. Он видел в её глазах удовлетворение, покой, и он понял, что он помог ей найти то, что она так долго искала. Она опустилась рядом с ним на матрас, её тело было расслабленным, но её глаза были закрыты, словно она пыталась удержать в памяти каждую деталь этого момента. Блейк протянул руку и легко коснулся её лица, его прикосновение было полно нежности и любви. В этом моменте она нашла утешение, нашла покой. В этом моменте она была целой, хотя бы на некоторое время. Её рука, уже знакомая с его членом, медленно обхватила его снова. Движения были медленными, ритмичными, полными уверенности. Она чувствовала его напряжение, его готовность, и это придавала её движениям ещё большую силу. Каждый её жест был наполнен скрытой страстью, скрытым желанием, которое передавалось ему, заставляя его тело дрожать от наслаждения. Беллами закрыл глаза, наслаждаясь каждым её прикосновением, каждым её движением. Её пальцы нашли самое чувствительное место, и её движения стали более уверенными, более глубокими. Она чувствовала, как его тело напрягается и расслабляется в ритме её прикосновений. Стонем чувствовала его тепло, его энергию, и это придавала её движениям ещё большую силу. Она была полностью поглощена этим моментом, этим интимным обменом энергией. Она нашла ритм, который приводил его в состояние экстаза. Внезапно, его тело пронзила волна непередаваемого наслаждения, волна оргазма. Он замер, его дыхание стало частым и неравномерным, его мускулы напряглись, а затем расслабились. Его глаза были закрыты, его губы приоткрыты, и из них вырвался приглушенный стон. Он был полностью поглощён этим ощущением, этим моментом совершенного блаженства. В этом моменте не было границ, не было препятствий, была только чистая, непосредственная радость. Они были единым целым, слившимися в одном потоке чувственности. И в этом моменте они нашли утешение, нашли покой, хотя бы на краткий миг.

***

Тони лежал на своем спальном мешке, уставившись в потолок, пока не услышал тихий шорох у входа. Он не обернулся, зная, кто это может быть. Эффи тихо вошла внутрь, не желая разбудить брата, если тот уже спит. Футболка, небрежно накинутая на плечи, топорщилась, обнажая одно плечо и часть ключицы, словно была надета в спешке или по небрежности. Стонем сразу заметил эту деталь, и внутри него кольнуло неприятное предчувствие. Он перевел взгляд на лицо сестры. Ее глаза сейчас были какими-то тусклыми, а губы поджаты в тонкую линию. Он знал этот взгляд. Знал, что он обычно предшествует какому-то необдуманному поступку. — Бессонница? — спросил он, со слабой насмешкой в голосе. Эффи ничего не ответила, просто молча прошла внутрь и бросила свое тело на соседний спальный мешок, даже не потрудившись толком стянуть футболку. Она легла на спину, уставившись в потолок так же, как и Тони еще минуту назад. Повисла тишина, наполненная невысказанными словами и тяжелым напряжением. Стонем перевернулся на бок, теперь наблюдая за сестрой в полумраке. Он не знал, как правильно начать этот разговор, но понимал, что молчание сейчас будет худшим вариантом. — Эта футболка не твоя, — сказал он наконец, стараясь сохранять спокойствие. Это была самая нейтральная фраза, которую он мог придумать в данной ситуации. — Может быть, — небрежно ответила она, лениво пожав плечами. Тони приподнялся на локте, пристально смотря на сестру. Он видел, что она старается казаться равнодушной, но он знал ее слишком хорошо. Он знал, что под этой маской безразличия скрывается целый вулкан эмоций. — С кем ты была? — спросил он, стараясь сделать свой голос максимально мягким, но в его тоне все же звучала тревога. Эффи на этот раз повернула голову, бросив на брата быстрый, ничего не выражающий взгляд. — Тебе-то какое дело? — ответила она резко, в ее голосе прозвучали нотки раздражения. — Ты моя сестра, — ответил Тони, словно это объясняло все. — Меня волнует, с кем ты спишь. — О, так ты теперь стал следить за моей постелью? — саркастически усмехнулась Эффи. — Не думаю, что это тебе идет. — Я не слежу, — возразил брат. — Просто я не хочу, чтобы ты вновь делала глупости. — Глупости? — переспросила Эффи, приподняв одну бровь. — А что, по-твоему, глупость? Тони не ответил. Он просто смотрел на сестру, в надежде увидеть хоть какую-то искренность в ее глазах. Он не осуждал ее за то, что она с кем-то переспала, он знал, что Эффи всегда сама принимала решения, и не собирался отчитывать её, как ребёнка. Его беспокоило только то, что она делала это не по велению сердца, а в попытке сбежать от своих настоящих чувств. — Это был Беллами, да? — спросил Тони, прекрасно помня чувства Блейка к его сестре, и этот вариант был самым очевидным для него. Эффи резко села, спустив ноги со спального мешка. Она откинула голову назад, и ее темные волосы, казалось, еще больше подчеркивали бледность ее лица. На ее губах играла едва заметная, почти печальная улыбка. — Ты, конечно, проницательный, — сказала она, и ее голос был полон сарказма. — неужто подглядывал за нами? Тони знал, что это ее обычная защитная реакция, ее способ скрыть свои истинные чувства за маской иронии и язвительности, ведь это то, что его сестра приняла от него самого. Он вздохнул, пытаясь сдержать раздражение. — Мне не нужно было подглядывать, чтобы понять очевидное, — сказал он, стараясь сохранять спокойствие. — Я просто знаю, как ты работаешь. И я знаю, что ты делаешь это не просто так. — И что же я, по-твоему, делаю? — спросила она, склонив голову набок, а её губы сложились в её личной улыбке. Тони помолчал, собираясь с мыслями. Он не хотел ее обвинять, он просто хотел, чтобы она была честна хотя бы с самой собой. — Ты пытаешься забыть, — сказал он очевидный для них двоих факт. — Ты пытаешься забыть то, что чувствуешь к Октавии. — Это не твое дело, — тихо прошептала она, отвернувшись от своего брата. — Конечно, мое, — ответил Тони, приближаясь к ней. Он сел на пол рядом с ней, чтобы быть на одном уровне. — Это всегда будет моим делом. Я не хочу, чтобы ты мучалась, как в прошлый раз. Эффи резко вскинула голову и посмотрела на Тони со смесью раздражения и боли. — А что, по-твоему, я должна делать? — спросила она, и в ее голосе прозвучала отчаяние. — Ты думаешь, что я не пыталась? Ты думаешь, я могу просто так взять и все забыть, лишь по одному своему желанию? Тони не ответил. Он просто смотрел на сестру, и в его глазах читалось понимание. Он знал, что Эффи не может просто так забыть о своих чувствах к Октавии. Он знал, что это был не просто мимолетный порыв, а нечто гораздо более глубокое и сложное. А также знал, насколько сильно его сестра боится чувствовать любовь к кому-либо. — Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, — сказал он наконец, и его голос был полон искренности. — И я не думаю, что ты будешь счастлива, убегая от своих чувств. — Ты не понимаешь, — прошептала Эффи, обхватив колени руками. — Я не могу этого сделать. Я просто не могу вновь влюбиться. — Я знаю, что тебе сейчас тяжело, — Тони протянул руку и положил ее на плечо сестры. — Но я думаю, что ты должна позволить себе чувствовать то, что ты чувствуешь. Не убегать от этого. — И что же мне теперь делать? — спросила Эффи, с сарказмом в голосе. — Ждать, пока меня снова разобьют на части? Тони помолчал. Он знал, что у него нет ответа на этот вопрос. — Я не знаю, — сказал он честно. — Но я буду рядом. — Спасибо, — прошептала она, наконец повернувшись к своему брату. — Я не понимаю, почему ты постоянно делаешь выбор в пользу боли, — продолжил Тони, и в его голосе появилось легкое раздражение. — Ты правда думаешь, что после того, как ты переспала с Беллами, ты сможешь забыть о своих чувствах к его сестре? Да он влюблен в тебя по уши, точно так же, как и она. Ты хоть понимаешь, что натворила? — Я понимаю, что хотела хотя бы что-то почувствовать, кроме этого безумия, — ответила Эффи и провела руками по волосам брата, как делала всегда при своих нервах. — И я почувствовала. Но это было именно то, что мне нужно было, Тони, — сказала она, и в ее голосе появился намёк на спокойствие. — Теперь я могу спокойно смотреть на Октавию. — Ты играешь с огнем, Эффи, — сказал он, покачав головой. — Ты не можешь просто так использовать людей. — Ты говоришь так, будто я кого-то убила, — фыркнула Эффи. — Расслабься, Тони. Это просто секс. Все было по обоюдному согласию. И, знаешь, Беллами даже старался. Тони посмотрел на свою сестру, не веря своим ушам. Она умудрялась шутить даже в такой ситуации. Он знал, что она не воспринимает все так легко, как старается это показать, но ее способность маскировать свои истинные чувства, была просто невероятной. — Знаешь, ты в этом плане прям как я, — сказал Тони с легкой усмешкой, в его голосе прозвучала гордость. — Тоже не любишь страдать в одиночку, а используешь других, чтобы заполнить пустоту внутри. — О, неужели ты заметил? — Эффи приподняла бровь, и на ее губах появилась ехидная улыбка. — Я думала, ты слишком занят своими переживаниями, чтобы обратить на это внимание. — Да ладно тебе, — ответил Тони, продолжая улыбаться. — Я, наоборот, рад, что ты пошла в меня характером. Стонемы всегда умели добиваться своего, даже если это означало использовать других. — Я просто не хочу проигрывать, — сказала Эффи, глядя брату прямо в глаза. — Не хочу, чтобы кто-то видел мою слабость. — Это я прекрасно понимаю, — ответил он с пониманием, и в его голосе прозвучала гордость. — Мы же Стонемы. Слабость не для нас. И если для этого нужно пользоваться чувствами других, ну что ж, значит так тому и быть, – пожав плечами, добавил он — И знаешь, — продолжила Эффи, и в ее голосе прозвучало явное удовольствие, — я, как и ты, горжусь тем, что умею манипулировать людьми. Я вижу, как они смотрят на меня, как они хотят угодить мне, и это забавляет, – усмехнулась Эффи, глядя брату прямо в глаза. — Вот это мой человек, — сказал Тони с довольной улыбкой, — Мне нравится твой подход. Ты точно моя сестра. — Я знаю, — ответила Эффи, и ее глаза хитро блеснули. — У нас это в крови. — Но я серьезно, Эффи, — Тони попытался вернуть изначальную тему, стараясь говорить как можно спокойнее. — Ты должна быть более ответственной к своим чувствам. — Ой, все, Тон, — отмахнулась Эффи. — Ты говоришь, как старик. Я взрослый человек, и сама знаю, что делаю. И потом, чего ты так бесишься? Ты что, на Беллами глаз положил? — Эффи! — воскликнул Тони, не в силах сдержать раздражение. Эффи заливисто рассмеялась, глядя на брата. Она знала, что он беспокоится о ней, и ее сердце согрело это, но ее природное упрямство не позволяло ей просто так сдаться. — Да ладно тебе, — сказала она, продолжая смеяться. — Я просто шучу. Ты же знаешь, что я никогда не буду делать то, что мне не нравится. И сейчас, мне действительно лучше. Я чувствую, что взяла свои чувства обратно под контроль. Тони посмотрел на сестру, и на этот раз в его глазах читалась какая-то печаль. Он понимал, что Эффи просто обманывает саму себя, пытаясь убедить себя, что все в порядке. Она все еще чувствует боль, страх и любовь, но ее гордость не позволяет ей признаться в этом даже самой себе. — Просто будь осторожна, — сказал он, и его голос звучал мягче. — Не делай того, о чем потом будешь жалеть. "И не превратись в меня полностью" – мысленно добавил Тони, но решил, что не стоит этого озвучивать. — Хорошо, — Эффи кивнула, перестав смеяться. — Я постараюсь. Тони подошел к сестре и обнял ее. Он чувствовал, как она напряжена, но не стал ничего говорить. Он просто обнял ее крепче, показывая, что он всегда будет рядом, чтобы поддержать ее, что бы она ни делала. — Ложись спать, — прошептал Тони, отстранившись от сестры. Эффи кивнула и, немного помедлив, снова легла на свой спальный мешок. Тони последовал ее примеру. В палатке снова воцарилась тишина, наполненная невысказанными словами и тяжелыми мыслями. Он знал, что Эффи все еще борется со своими чувствами, но он также знал, что она сильная и справится со всем, что бы ни случилось. И он будет рядом, чтобы поддержать ее, что бы она ни делала. Тони закрыл глаза, и в его сознании всплыли воспоминания о том, как они с Эффи были детьми. Как они вместе играли, как вместе прятались, как вместе смеялись. С этими мыслями он заснул, надеясь, что Эффи тоже сможет отдохнуть. И что завтрашний день будет лучше, чем сегодняшний. Но внутренне, он все равно понимал, что их проблемы только начинаются, а игры Эффи, с ее чувствами, и чувствами окружающих, могут довести до беды, как её, так и её близких. Но, черт возьми, они оба такие похожи, что Тони порой казалось, что они выберутся из любой передряги, ведь Стонемы всегда находят выход, даже из самой безнадежной ситуации. Он верил в них обоих. В свою сестру. И чуточку – в себя, и в их общую темную натуру. И, что они всегда смогут справиться со всеми последствиями своих поступков и выйти сухими из воды.