Сломанные крылья

Крошечная каюта на Ковчеге, сжималась вокруг Эффи, превращаясь в удушающую ловушку. Стены давили, словно пытаясь вдавить ее в пол, поглотить целиком. Воздух был спертым, пропитанным запахом травы – неизменным спутником жизни Стонем, который сегодня, как никогда, превратился в тошнотворную вонь разложения, привкус смерти на языке. Она сидела на полу, сжавшись в плотный клубок, желая спрятаться от всех реалий. Ее волосы, когда-то тщательно уложенные, теперь были растрепаны, липли ко лбу, склеенные потом и слезами. Лицо бледное, изможденное, с глубокими тенями под глазами, выдавало бессонную ночь, проведенную в кошмарах. Она не плакала, но следы соленой влаги оставили на щеках бледные дорожки. Губы были плотно сжаты, словно сдерживая беззвучный крик. Глаза были закрыты, но в темноте ее сознания бушевал ураган. Это не просто галлюцинации – полностью поглощающий, фантасмагорический спектакль, результат глубокого психического расстройства, усугубленного шоком от травмы Тони. Несчастный случай в машинном отделении, где Тони работал механиком, — взрыв гидравлического пресса, — пронзил Эффи острой стрелой боли. Перелом руки, множественные порезы, все это пронзило ее душу сильнее, чем любое физическое ранение. Ее хрупкая психика, и так балансирующая на грани, рухнула под тяжестью братской боли, выплеснувшись в бушующий поток хаоса. Мир распадался на отдельные, не связанные между собой фрагменты, искажаясь и растворяясь в бесконечном потоке бессвязных образов. Лица мерцали в темноте, искаженные гримасы сменялись пугающими ухмылками. Они шептали, не на ее языке, а на языке страха, на языке бесконечного отчаяния, проникая прямо в мозг, заселяясь в глубины ее сознания. Эти шепоты были не голосами, а самим ужасом, чистым, неразбавленным, пронизывающим ее существо до самого сердца. Звуки становились неразличимыми, сливаясь в единый грохочущий гул. Время растягивалось, замедлялось до невыносимой медлительности. Каждая секунда превращалась в вечность, каждая минута тянулась как бесконечно долгая агония. Ощущения искажались, превращаясь в мучительные прикосновения, в ощущения нестерпимой тесноты и давления. Тело дрожало от холода, несмотря на жару от неисправных труб вентиляции. Мышцы были напряжены до предела, зажаты в непроницаемой скорлупе паники. Внезапные приступы паники сменялись ощущением полной апатии, бессилия и безнадежности. Внезапно, из этой бесконечной темноты вынырнул образ Фредди. Не четкий, а расплывчатый, призрачный. Он стоял у двери, его лицо было бледным, затянуто тяжелой маской беспокойства. Его глаза, полные сочувствия и бесконечной любви, были устремлены на нее, как два маяка в бескрайнем море ее отчаяния. Он сделал медленный шаг, его движения были осторожными, ненавязчивыми. Он опустился на колени, желая привлечь внимание девушки. —Эффи... — прошептал Фредди, его голос был тихим, спокойным, почти неуловимым. Он не пытался прорваться через стену ее отчаяния настойчивыми словами, он просто был рядом. Его присутствие было успокаивающим бальзамом. Тишина. Только шепот в ее голове, настойчивый, ужасающий. Фредди протянул руку, его ладонь была открыта, приглашая, но не настаивая. Он не пытался говорить, не пытался развеять ее иллюзии, он просто сидел рядом, своим присутствием означая бесконечную поддержку, безусловную любовь. Его молчание было сильнее любых слов, его присутствие было более ценным, чем любое лекарство. Эффи медленно подняла голову, ее движение было медленным и тяжелым. Ее глаза были затянуты туманом боли и отчаяния. — Они говорят… они говорят, что Тони уже не вернется, — прошептала она, ее голос был едва слышен. Слова были пронизаны ледяным ужасом, каждый слог пропитан отчаянием. Фредди крепче сжал ее руку. Его прикосновение было твердым, дающим ощущение защищенности и спокойствия. — Он вернется, — сказал он твердо, но мягко. — Он сильный, он выживет. Ты же знаешь Тони, — он молчал некоторое время, внимательно следя за ее реакцией. — Он всегда был крепким орешком, прям как ты. — Но кровь, — прошептала Эффи, ее голос дрожал. — Столько крови, — образы навязчиво кружились перед ее внутренним взором: израненное тело Тони, блестящая сталь гидравлического пресса, кровавые пятна на полу. Фредди притянул ее ближе, окружив ее руками. Он не торопился, не пытался говорить слишком много. Он просто держал ее, позволяя выплеснуть всю свою боль, всю свою тревогу. Его тепло проникало в нее, в попытках согреть каждую часть ее тела. Парень сжал её в своих объятиях, крепко и нежно. Его присутствие было защитой от бесконечного ужаса, его теплота – успокаивающим бальзамом для её измученной души. Он просто был рядом, своим объятием смягчая её мучения. Он был её якорем, её спасением в этом бесконечном, полном мучений путешествии по лабиринту её болезни. И он будет ждать, терпеливо и молчаливо, пока буря не утихнет. И Фредди точно знал, что он будет ждать столько, сколько понадобится, потому что это была Эффи, и он любил её безусловно, несмотря ни на что.

***

Сейчас, в челноке, Эффи была воплощением сдержанности, выкованной из горя и отчаяния. Эмоции, словно бурный поток, вырвавшиеся на свободу на окраине лагеря, теперь уступили место ледяной, почти пугающей решимости. Внешне она казалась невозмутимой, словно ничего не произошло, и она была такой, как всегда, но эта видимость обманчива. Лишь едва заметная дрожь в руках, когда она осторожно поправляла ткань на ране Тони, выдавала глубину ее переживаний, бушующих внутри, как ураган в закрытой камере. Стонем не отходила от брата ни на шаг, словно боясь, что стоит ей отвернуться, и жизнь окончательно покинет его исхудалое тело. Ее взгляд, прежде всегда острый и ироничный, теперь был прикован к его бледному лицу, как будто вглядываясь в каждую черту, запоминая каждую линию, словно опасаясь, что их может стереть беспощадное время. Она следила за каждым его вдохом, хриплым и неровным, каждым едва заметным движением, каждым слабым подрагиванием ресниц. Октавия, сидевшая рядом неотступно следила за Эффи. Она не отводила взгляда от ее профиля, от ее напряженной спины, от ее рук. Блейк видела эту стальную решимость, эту внутреннюю силу, которая сейчас управляла Стонем, заставляя ее сидеть рядом с почти мертвым телом Тони. Но она также замечала и боль, невыносимую, всепоглощающую боль, которая пряталась за этой маской спокойствия, за этими сосредоточенными глазами. И от этого боль Октавии становилась еще острее. Она понимала, что боль Эффи была невидимым грузом, который она несла на своих плечах, и это понимание вызывало в ней приступ беспомощности, приступ вины, ведь слова, сказанные Беллами, не выходили из ее головы, и от этого всего ее сердце щемило. Октавия хотела протянуть руку, дотронуться до ее плеча, словно передавая ей частичку своей силы, разделить это бремя хотя бы наполовину, стать плечом, на которое можно опереться, когда силы иссякнут. Она хотела сказать ей что-то, что утешит, поддержит, но все слова, вертевшиеся на языке, казались неуместными, глупыми и пустыми. Что можно было сказать в такой ситуации? "Все будет хорошо?" - Ложь. "Держись?" - Напрасное усилие. "Я с тобой?" - И без слов это было очевидно, ведь Блейк ни отходила все это время, даже когда начался шторм, и все остальные пытались удержать ткань, которая сейчас являлась проходом в челнок. Октавия понимала, что сейчас Эффи нужна не жалость, не утешения, а пространство. Пространство для того, чтобы совладать со своим горем, своими переживаниями, своим страхом. Она знала, что Эффи сейчас находилась в своем собственном внутреннем мире, как и почти всегда, но сейчас этот мир был другим, где не было места никому, где она вела свою личную битву за жизнь брата. Блейк все еще не могла отойти от мысли, что она и ее брат не единственные брат и сестра на Ковчеге, и все еще не понимала, как именно это возможно, но не стала зацикливать на этом свое внимание. Сейчас просто было не время для этого. Октавия могла дать Эффи это пространство. Она могла оставаться рядом, сидеть неподвижно, не нарушая ее сосредоточенности, не отвлекая ее от Тони, но в тоже время быть готовой в случае, если Эффи все же попросит помощи. Она могла молчать, но молчать не как признак безразличия, а как знак уважения и понимания. Она могла быть тенью, наблюдающей, поддерживающей, но не вмешивающейся, не нарушающей хрупкий баланс, который Эффи так старательно выстраивала в своей душе. В углу челнока, среди разбросанных инструментов и проводов, сидела Рейвен, склонившись над радиопередатчиком. Она скрупулезно проверяла каждую деталь, каждое соединение, ее пальцы, обычно такие ловкие и уверенные, сейчас подрагивали от напряжения. Она только что закончила ремонт, и теперь, уставившись в мигающий экран, тщетно пыталась установить связь с Ковчегом. Каждый пропущенный сигнал, каждый статический треск в эфире, каждая помеха отзывались в ней острым уколом беспокойства, словно пульсирующая рана. — Это Рейвен Рейес, — лихорадочно повторяла она, надеясь, что связь вот-вот появится. — Вызываю Ковчег. Время тянулось мучительно медленно. Рейвен знала, что каждая секунда промедления могла стоить Тони жизни. В ее воображении перед глазами снова и снова всплывало его бледное, неподвижное лицо. Эта картина сжигала ее изнутри, поэтому она даже не могла найти в себе силы, чтобы повернуться и посмотреть на него. Ее воображения хватало сполна, чтобы нагнать достаточное количество переживаний. Обычно всегда рассудительная Рейес, сейчас чувствовала, как нервы натягиваются, словно тугая струна, готовая вот-вот лопнуть. Это чувство было ей непривычно, особенно если понимать из-за кого оно вызвано, и это вызывало в ней приступы раздражения, смешанного с паникой, но она ничего не могла с собой поделать. Она, старалась прятать свои истинные эмоции за маской профессионализма, убеждая себя, что ее беспокойство – это всего лишь профессиональная ответственность. Но эта маска с каждой секундой становилась все более тонкой, и Рейвен чувствовала, что еще немного, и она треснет. Ведь дело было не только в долге техника, который должен починить связь. Дело было в Тони, в этом наглом, самоуверенном парне, который так часто ее раздражал, но в тоже время был ее другом. В глубине души, Рейес всегда чувствовала к нему теплые, близкие и сильные дружеские чувства, хотя она никогда не признавалась себе в этом. Но сейчас, когда его жизнь висела на волоске, она чувствовала, как все ее эмоции по отношению к нему напряглись, вызывая острую, ноющую боль в груди. Рейвен, впившись взглядом в экран передатчика, снова и снова проверяла частоты, крутила ручки настройки, но все было тщетно. Ковчег молчал, словно его и не существовало вовсе. Каждый провал, каждый треск в эфире вызывал в ней приступ отчаяния, но она не сдавалась. Она отказывалась верить в то, что ничего нельзя сделать. Она продолжала бороться, с техникой, с эфиром, со своим собственным отчаянием, продолжала надеяться, что вот-вот связь восстановится, и Эбби сможет проинструктировать Кларк, как безопасно извлечь нож из ребер Тони. Она отчаянно нуждалась в этом звонке, как в глотке воздуха, как в последней надежде на спасение. ­— Прошу ответьте, — ее голос дрогнул, ее начало переполнять отчаяние, — нам нужна помощь. Кларк, которая не могла сидеть спокойно, когда кто-то был в опасности, вновь подошла к Тони. Ее движения были уверенными и четкими, но в глазах читалась тревога. Она посмотрела на Эффи, которая, казалось, выполняла одно и то же движение бесконечное количество раз – она меняла ткань на его ране, словно пытаясь остановить время. — Надо убрать ткань, коже нужно немного подышать, а потом нужно будет наложить чистую, — тихо проговорила Гриффин, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и обнадеживающе. Эффи, словно в трансе, лишь молча кивнула, убирая свои руки от брата. Она отступила на шаг, позволяя Кларк подойти ближе и сделать все необходимое. В это мгновение Эффи почувствовала, как ее собственное тело начало сдавать. Нарастающая дрожь, которая уже давно терзала ее изнутри, теперь вырвалась наружу, заставляя ее руки мелко трястись. Она пыталась сдержаться, сжать кулаки, но это было бесполезно. Ее тело, истощенное от горя и тревоги, отказывалось подчиняться. Октавия, не сводящая глаз с Эффи, почувствовала, как ее боль вновь впитывается в нее, проникая под кожу, вызывая в ней то же самое жгучее отчаяние. Она видела эту дрожь, которая пробивалась сквозь внешнюю собранность Эффи, видела, как ее плечи слегка подрагивают, и как ее губы сжались в тонкую линию, чтобы не дать волю новой волне истерики. Блейк видела, что сейчас Стонем уязвима и может разбиться от малейшего прикосновения. И Октавия хотела протянуть руку не для того, чтобы сломать, а для того, чтобы поддержать, чтобы уберечь от падения. С неуверенностью, боясь реакции на свое действие, Октавия медленно протянула руку и осторожно прикоснулась к руке Эффи. Это прикосновение было легким, почти невесомым, словно дуновение ветра. Она не сжала ее руку, не погладила, она просто прикоснулась, давая понять, что она рядом, что она видит ее боль, что она готова ее разделить. Это было немое послание утешения, немое обещание поддержки. Октавия надеялась, что этого будет достаточно, что Эффи не оттолкнет ее руку, что хотя бы на мгновение она почувствует себя не такой одинокой в этом кошмаре. Тем временем, Кларк аккуратно убрала ткань с раны Тони, ее взгляд был сосредоточен на ране, которая, казалось, становилась все больше с каждой секундой. Она увидела, как края разреза, отягощенные темной кровью, начинали расходиться. Времени оставалось мало, и Гриффин это видела, это чувствовалось в каждом ее движении, в каждом ее взгляде, в каждом ее вздохе. Она понимала, что она сейчас – последняя надежда Тони, и эта мысль давила на нее, словно груз, от которого становилось трудно дышать. Рейвен, которая до этого момента, казалось, была поглощена исключительно экраном радиопередатчика, не выдержала. Она, как будто против своей воли, повернула голову и посмотрела на Тони. Ее взгляд задержался на его бледном лице, на его запавших щеках, на его хриплом дыхании, которое звучало, словно предсмертный хрип. Ее глаза теперь были наполнены ужасом и беспокойством. Она увидела рану. Кровавую, рваную, пугающую рану, которая разрасталась на его ребрах. В этот момент все ее попытки убедить себя в том, что она просто техник, что она просто выполняет свою работу, рухнули, не оставляя после себя ничего другого. Она увидела не просто умирающего парня, она увидела Тони. Того самого Тони, который подшучивал над ней, но всегда был рядом, того самого парня, с которым она спорила, но которого, она теперь понимала, что ценила больше, чем ей хотелось признавать. — Меня кто-нибудь слышит? — она вновь и вновь повторяла этот вопрос, ее нервы, натянутые до предела, готовы были вот-вот лопнуть. Каждая помеха, каждый треск в эфире, словно удары кнута, подстегивали ее отчаяние. — Это зашифрованный канал, — Внезапно, из динамика, прорезая тишину, прозвучал четкий голос, — кто это? Эффи, словно очнувшись от кошмарного сна, резко подняла голову. Она не могла поверить, что Рейве наконец-то наладила поток связи. Словно пытаясь убедиться в реальности происходящего, она медленно положила свою руку на руку Тони, ее пальцы слабо скользнули по его холодной коже. Этот жест был полон нежности и отчаянной надежды. Она словно хотела передать ему частичку своей силы, сказать без слов, что теперь у них есть шанс, что теперь они смогут спасти его. — Это Рейвен Рейес, я из инженерного корпуса, — часть подросток столпились вокруг нее, не веря, что у них появилась связь с Ковчегом. — Я сейчас на Земле, заключенные живы, — ее взгляд вернулся к Тони. — Пожалуйста, позовите Эбби Гриффин. — Подожди, Рейвен, — раздался в ответ голос Синклера, его слова звучали обнадеживающе, — сейчас мы усилим ваш сигнал. Рейес выдохнула, связь с Ковчегом крепла, и это давало ей силы, давало надежду, которой, казалось, уже не осталось. Она снова посмотрела на Тони, ее взгляд был полон тревоги и отчаянной надежды. Она словно просила у времени милости, просила не забирать его, не лишать их шанса на спасение. Она понимала, что каждая секунда на счету, и что сейчас от их действий зависит его жизнь. — Рейвен, ты меня слышишь? — раздался из динамика голос Эбби, ее слова были переполнены гаммой противоречивых эмоций: от облегчения и радости, что заключенные живы, до отчаянного беспокойства, ведь она слышала, как дрожал голос Рейес, как напряжены были ее нервы. — Мама, — Кларк, чьи эмоции, словно бурный поток, вырвались наружу, не сдержалась и воскликнула, — мама, это я. — В ее голосе, словно эхо, звучала и боль, и тоска, и отчаянная надежда. Несмотря на всю злость, на все обиды, которые она хранила в своем сердце по отношению к матери, сейчас они отошли на второй план, уступив место острой потребности услышать ее голос. — — Мама, мне нужна помощь, — продолжила Кларк, стараясь придать своему голосу уверенность, — одного из наших… — она перевела взгляд на Тони, чье бледное лицо казалось ей пугающе неподвижным, — Тони, ранили земляне, — она произнесла его имя, зная, что именно Эбби помогла ему спуститься на Землю, и что ей нужно сейчас знать, что ранен был именно он. — Кларк, это Канцлер, — в диалог, словно грубо вклинился Джаха, его голос звучал резко и нетерпеливо, — говорите, на Земле есть выжившие? Кларк, чье время было сейчас дороже золота, ответила быстро и четко, стараясь не тратить драгоценные секунды на бессмысленные разговоры. — Да, — она отчеканила это слово, словно приговор, — Земля пригодна для жизни. Мы не одни, — ее взгляд, словно прикованный магнитом, вновь вернулся к Тони. Она чувствовала, как каждая минута промедления может стать для него роковой. — Мам, он умирает, — ее голос звучал отчаянно, — у него нож в районе груди. — Кларк, мой сын с вами? — Канцлер, словно не услышав ее слов, продолжал настойчиво задавать свои вопросы, его голос был полон нарастающего беспокойства, он жаждал услышать ответы, которые могли бы утолить его собственную тревогу. — Мне очень жаль, — сделав паузу, словно собираясь с силами, проговорила она, подходя ближе к Тони, — Уэллс погиб. В этот момент, когда Джаха продолжал сыпать своими бессмысленными вопросами, когда каждая секунда, казалось, превращалась в вечность, Эффи, чьи нервы и так были на пределе, почувствовала, как внутри нее нарастает ярость. Она не могла больше слушать эти бессмысленные разговоры, эти пустые слова, которые отнимали драгоценное время, время, которое могло спасти жизнь ее брата. Ее терпение лопнуло, как тонкая нить, и она, не в силах больше сдерживаться, выплеснула всю свою боль и отчаяние наружу. — Может хватит?! — крикнула она, ее голос, обычно сдержанный, сейчас звучал резко и пронзительно, словно звук разбивающегося стекла, — Тони умирает, а вы болтаете о том, что сейчас не имеет никакого значения! — слова вылетали из ее рта, они были полные гнева и отчаяния. Стонем смотрела на радиопередатчик, словно смотрела на врага, на того, кто отнимал у них последние шансы. Она чувствовала, как ее тело сотрясает дрожь, но это уже была не дрожь страха или отчаяния, это была дрожь ярости, ярости от бессилия, ярости от того, что она не может ничего сделать. Она ненавидела этих людей на Ковчеге, которые, находясь в безопасности, могли спокойно болтать, не понимая, что сейчас для нее и для Тони каждая секунда на счету. Она ненавидела себя за то, что не могла спасти брата, за то, что была бессильна перед лицом смерти. — Эффи, — раздался из динамика голос Кейна. Она узнала бы этот голос из тысячи других, голос человека, который когда-то, в далеком детстве, оставил ее наедине со своей болью, голос человека, которого она всегда считала предателем. — Он сильный, — продолжал Маркус, — Кларк и Эбби смогут его спасти, — его слова, хотя и звучали обнадеживающе, казались Стонем пустыми и бессмысленными. Она не нуждалась в его утешениях, она нуждалась в действиях, в немедленной помощи. Для всех остальных, кто слушал этот разговор, голос Кейна звучал непривычно мягко. Они привыкли к его строгости, к его грубости, к его бесстрастному тону. Он всегда был серьезным и собранным Советником, человеком, который ставил долг превыше всего, человеком, который не позволял себе проявлять слабость. Но сейчас, в его голосе сквозило что-то другое, что-то, чего они никогда не слышали раньше. Он помнил все, что связывало его с Эффи и с ее матерью, Антеей. Он помнил их общие дни, их общие надежды, их общие мечты. И несмотря на свой вынужденный уход несмотря на то, что он оставил их в прошлом, Маркус всегда дорожил Антеей и ее детьми, как своими собственными. Он всегда следил за их судьбами, всегда переживал за них, хотя и не мог открыто это показывать. И сейчас, когда он услышал голос Эффи, когда он понял, что жизнь ее брата висит на волоске, вся его строгость и холодность отступили, уступив место тревоге и отчаянному желанию помочь. Эффи, чья душа сейчас была разорвана на части от боли и отчаяния, почувствовала, как слова Кейна, слова этого человека, который когда-то разбил ее детское сердце, вонзились в ее и без того кровоточащую рану. Его попытка утешить, его попытка успокоить ее, звучали для нее фальшиво и лицемерно. И детская обида, которая, казалось, никогда не покидала ее, в этот момент, с новой силой, вспыхнула в ее душе, смешавшись с нервами и отчаянием из-за Тони. Она не могла больше слушать этот голос, голос человека, которого она так долго ненавидела, и все, что она хотела сейчас, это чтобы он замолчал, чтобы он перестал отнимать у нее драгоценное время. — Заткнись! — крикнула она, ее голос, сорвавшийся на крик, был полон ярости и боли. Это был крик отчаяния, крик ребенка, которого предали, крик сестры, которая боялась потерять своего брата. Она не могла больше сдерживать свои эмоции, она выплеснула их наружу, не думая о последствиях, не заботясь о том, что ее слова могут обидеть или задеть кого-то. В челноке повисла тишина, тяжелая и гнетущая. Все, кто находился там, замерли, пораженные словами Стонем. Они привыкли к ее сдержанности, к ее немногословности, к ее холодности. Они никогда не видели ее такой, никогда не слышали ее кричащей, тем более, так обращающейся с Советником. Это было настолько неожиданно, настолько непривычно, что они на мгновение потеряли дар речи. Они понимали, что сейчас она не в себе, что она на грани, но все равно, такое обращение с Кейном, с Советником, вызывало у них удивление и даже некое подобие страха. Они подумали, что Кейн не потерпит такого обращения, что он накажет ее за неуважение к себе и ко всему Совету. Но, на всеобщее изумление, Кейн действительно замолчал. Никто не ожидал, что Советник, известный своим строгим характером и непреклонностью, промолчит. Он, словно пораженный ее резким ответом, не ответил ни слова, не высказал ни упрека, не сделал ни замечания. Он просто замолчал, и это молчание было еще более пугающим, чем его крик. Оно было настолько неестественным, настолько непривычным, что все, кто находился в челноке, почувствовали, как по их спинам пробежал слабый холодок. Они не понимали, что это значит, почему Маркус, обычно такой властный и суровый, так неожиданно уступил, но в этот момент, когда каждая секунда была на счету, они были благодарны за эту тишину, за эту паузу, которая давала им хоть какой-то шанс спасти Тони. — Кларк, делай все, что я говорю, — раздался голос Эбби после долгой тишины, возвращая тему к спасению жизни Тони.

***

Октавия вернулась в челнок, ее одежда промокла до нитки, волосы слиплись из-за урагана, но в руках она крепко сжимала две тары с самогоном, приготовленным Монти. Этот резкий, пахнущий травами напиток был сейчас их единственным средством для дезинфекции. Нужно было обработать рану Тони, нужно было продезинфицировать инструменты, и этот самогон, несмотря на свою грубость, должен был помочь им справиться с этой задачей. Она быстро подошла к Кларк и Эффи, протягивая им обе тары. Кларк, взяв одну из тар, осторожно открыла ее и, понюхав содержимое, тут же поморщилась. Этот запах, едкий и пронзительный, был ей уже хорошо знаком. — Самогон Монти? — догадалась она, ее голос звучал с легким оттенком отвращения. — Убьет любую заразу, — с надеждой, почти с мольбой в голосе, произнесла Октавия, словно уговаривая не только Кларк, но и саму себя. Эффи, словно повинуясь какому-то внутреннему, необъяснимому импульсу, взяла вторую тару, которая сейчас, казалось бы, была не нужна для обработки раны, и открыла ее. Она, не отрывая взгляда от лица Тони, поднесла горлышко к губам и, задержав дыхание, сделала один большой, обжигающий глоток. Стонем слабо поморщилась, когда едкая жидкость, словно огонь, обожгла ее горло. Ее лицо исказилось от боли, глаза на мгновение закрылись, и лишь легкое дрожание век выдавало ее невыносимые переживания. Она почти всегда заливала свою тревогу, свой страх, алкоголь или же пыталась накуриться. Октавия, пораженная этим внезапным поступком, замерла, ее взгляд был прикован к Эффи. Она видела намек на боль в ее глазах, видела, как она борется с собой чтобы сдержать все свои эмоции. Блейк, не говоря ни слова, смотрела на Стонем, понимая, что сейчас уж точно не стоит читать ей нотации о том, что алкоголь не является помощником, а наоборот, только ухудшает проблемы. Она понимала, что сейчас Эффи просто нужно было хоть как-то выплеснуть свои эмоции, хоть как-то заглушить свою боль, и она не могла в это вмешиваться. — Вот хирургическая игла, — Рейвен подбежала к Кларк, протягивая ей тонкую, остро отточенную иглу, которую она, казалось, вырвала из самого чрева хаоса. Никто не понимал, где она ее раздобыла, но в тот момент это было неважно, главное – что она у них есть. — Хорошо, — Кларк, не теряя ни секунды, приняла иглу, ее пальцы ловко перехватили ее, — но нужно будет чем-то зашить рану. — Наверху есть проволока, — в разговор прорвался голос Грейс, которая тоже хотела помочь, чувствуя свою причастность к происходящему, — мы сшивали ею палатки. Октавия, услышав эти слова, кивнула, ее глаза наполнились благодарностью, и, не теряя ни секунды, бросилась к лестнице, ни теряя ни одной драгоценной секунды. — Только не трогай синие провода, — предупредила ее Рейвен, чей голос прозвучал резко и напряженно, — я подключила их к солнечным панелям, и они горячие! Октавия, не останавливаясь, услышала предостережение Рейес и мысленно взяла его на заметку, но не стала никак комментировать, не стала тратить время на не особо нужные им всем разговоры. Она знала, что сейчас главное – это как можно скорее принести проволоку, чтобы Кларк могла начать операцию, чтобы у Тони появился хоть какой-то шанс. — Скажи, что справишься, — тише и с нескрываемой надеждой попросила Рейвен, удерживая свой взгляд на Тони, чью руку все еще не отпускала Эффи. Ее взгляд скользил по его лицу, по его хриплому дыханию, по этой ране, которая казалась ей огромной. И в этот момент, пока она наблюдала за ним, пока она молилась, чтобы он выжил, Рейес начала понимать то, что так долго пыталась скрыть от самой себя. Она поняла, как дорог ей этот придурок. Этот нахальный, самоуверенный, вечно подшучивающий над ней и над всеми вокруг Тони. Она поняла, что его постоянные подколки, его ухмылки, его дерзкие взгляды, его прозвище ей, которое так часто раздражало ее, на самом деле было для нее важно. Рейвен поняла, что его присутствие в ее жизни, каким бы назойливым и раздражающим оно ни было, на самом деле делало ее жизнь лучше, делало ее жизнь более яркой. И сейчас, когда она видела его таким слабым и почти умирающим, когда она понимала, что может потерять его, она ощутила, как ее сердце сжимается от боли. Она поняла, что не хотела бы потерять этого идиота, что не могла себе представить мир без него. И эта мысли пронзили ее насквозь, оставив после себя жгучее, мучительное осознание того, как важен для нее Тони, несмотря на все его недостатки. — Они вернулись, — крикнула Грейс, замечая, как Беллами с остальными парнями заходят внутрь челнока. Они волокли за собой безвольное и неподвижное тело какого-то парня, который был без сознания. Очевидно, это был землянин, с этим не поспоришь, это было ясно с первого взгляда. Парни, словно сбросив с себя тяжелый груз, с облегчением уронили его на пол, желая, наконец, хоть на какое-то время, освободить свои измученные руки. Октавия узнала в нем того самого парня, того самого землянина, который спас ей жизнь, когда она была на грани смерти, того, кто вылечил ее рану, и не дал ей погибнуть. Она не могла оставаться в стороне, она не могла позволить, чтобы они причинили ему вред. Она спрыгнула с лестницы и, не говоря ни слова, стремительно подошла к своему брату. — Ты что делаешь? — с упреком, полным раздражения, крикнула Блейк. — Пора получить ответы, — спокойно ответил Беллами, его голос был твердым и бесстрастным, и в нем не было ни тени сомнения в правильности своих действий. — То есть отомстить, — с нервной усмешкой, словно передразнивая, перефразировала его слова Октавия, ее глаза смотрели на брата с вызовом, с неприязнью. — Мы допросим его, — Беллами, не обращая внимания на ее слова, кивнул остальным парням, — тащите его наверх. — Так нельзя, — Грейс, которая до этого момента молча наблюдала за происходящим, теперь встала перед Беллами, ее фигура, хотя и хрупкая, излучала непоколебимую решимость. — Если они ведут себя как дикари, это не значит, что и мы должны опускаться до их уровня, — ее голос звучал твердо, но в то же время в нем слышалась мольба. — Возможно, они просто считают нас угрозой, возможно, они просто хотят защитить свои земли, свои семьи, свой дом, — рассуждала она вслух, пытаясь достучаться до их разума, разбудить в них хоть каплю сострадания. Она понимала, что если они начнут мстить, если они будут отвечать насилием на насилие, то они сами превратятся в тех, кого они так ненавидят, в тех дикарей, которых они так бояться. В этот момент, когда спор между Беллами и Грейс накалялся, Эффи, чьи нервы и так были на пределе, больше не могла сдерживаться. Ее терпение вновь оборвалось, и она, не заботясь о том, что ее слова могут звучать грубо или резко, выплеснула наружу свое раздражение. — Может вы это потом решите? — крикнула она, ее голос был полон ярости и отчаяния, — как будто сейчас есть время для этих бессмысленных споров! — она махнула рукой, отмахиваясь от них, и возвращая свой взгляд обратно на Тони. — Нам придется, — лишь ответил Беллами, заканчивая своими словами спор, не желая сейчас еще сильнее злить или раздражать Эффи.

***

— Лезвие вошло под острым углом, между шестым и седьмым ребром, — Кларк информировала свою мать, стараясь описать всю картину до мельчайших деталей, чтобы та видела ранение во всех подробностях, чтобы она точно знала, как им помочь. — Насколько глубоко? — уточнила Эбби, ее голос был полон тревоги, но и одновременно сдержанности. Кларк вновь подошла к Тони, ее взгляд скользнул по его бледной коже, по темной ране, но глубину пореза она не могла определить. Она понимала, что если бы она видела весь нож, если бы она знала его длину, то, возможно, она смогла бы сделать какое-то предположение, но сейчас, когда лезвие было скрыто под кожей, это было невозможно. — Я не знаю, — лишь ответила Гриффин, и в ее голосе сквозила неприкрытая беспомощность. Всё это время, пока Кларк докладывала Эбби о состоянии Тони, пока Беллами занимался своими делами с пойманным землянином, пока Рейвен ходила туда-сюда, пытаясь найти себе место, Эффи, словно прикованная, сидела рядом с братом. Она не двигалась, не отрывала от него глаз, боялась, что стоит ей отвернуться, и жизнь покинет его тело. Ее взгляд был сосредоточен на его бледном лице, на его неподвижной руке, которую она крепко сжимала в своей. Она будто бы пыталась удержать его, не дать ему уйти, хоть и понимала, насколько это глупо. — Эффи, Рейвен, мне нужна будет ваша помощь, — обратилась к ним обеим Кларк, — обработайте руки. Рейвен, тут же сняла свои потрепанные митенки, и, не говоря ни слова, взяла тару с самогоном. Она аккуратно, почти методично, начала обрабатывать свои руки, тщательно смачивая каждую фалангу, каждый палец, ее движения были точными и уверенными, словно движения опытного хирурга, готовящегося к операции. Эффи вновь поднесла тару к губам и сделала глубокий глоток, который вновь обжег ее горло. Лишь после этого, с каким-то болезненным спокойствием в глазах, она начала обрабатывать свои руки, небрежно выливая самогон на них. — Кларк, скажи, вытекает ли из раны жидкость? — Эбби вновь задала уточняющий вопрос. Кларк, наклонилась к ране, ее внимательный взгляд долго всматривался в рану, но не замечал ничего, кроме крови, которая уже только изредка сочилась из раны. Никакой другой жидкости, никакого другого признака повреждения внутренних органов. Она выпрямилась, и ее лицо, хотя и оставалось сосредоточенным, немного смягчилось. — Нет, — ответила она. — Плевра цела, — выдохнув, сделала вывод доктор, и в ее голосе послышалось слабое облегчение, — это хорошо, даже очень, — добавила она, ее слова звучали более уверенно. — Ему повезло. — Звучит немного обнадеживающе, — больше себе под нос прокомментировала Эффи, ее голос был тихим, почти неслышным, но в нем промелькнула слабая надежда. Она вновь чуть сжала руку своего брата, пытаясь передать ему частицу этого обнадеживающего известия, будто бы пытаясь укрепить его, дать ему сил бороться дальше.

***

Грейс залезла на самый верх челнока вместе с Октавией. Парни уже привязали землянина к металлическим опорам, но тот, придя в себя, начал отчаянно вырываться, его тело извивалось, а мышцы напрягались. Он явно не желал сдаваться так просто. — Свяжите его покрепче, — скомандовал Беллами, его голос звучал жестко и бесстрастно, — мы же не хотим, чтобы этот подонок сбежал по вашей вине, — его слова были полны злобы и презрения. Грейс, смотрела на эту сцену с ужасом, ее сердце сжималось от боли и отчаяния. Она видела, как они, словно звери, набрасываются на парня, как они становятся похожими на тех, кого сами ненавидят, и эта картина вызывала у нее отвращение. Ей было искренне жаль землянина, она понимала, что сейчас с ним будут делать, и эта мысль вызывала у нее тошноту, от которой скручивало живот. Землянин, словно почувствовав взгляд, перестал дергаться и затих, его глаза встретились с глазами Грейс и Октавии. Он увидел в их взгляде не ненависть и злобу, а искреннее сочувствие, и это, казалось, на мгновение, успокоило его. Октавия, чью жизнь он спас, чувствовала не только сочувствие, но и что-то похожее на вину. Она понимала, что она обязана ему, и сейчас, когда его жизнь висела на волоске, она чувствовала себя предательницей, если не поможет ему. — Грейс, Октавия, уходите, — Беллами, чей голос стал немного спокойнее, не желая ссориться с девушками, попросил их, — вам не нужно этого видеть. Это не для ваших глаз. — Я же сказала, он защищал меня! — Октавия встала перед своим братом, надеясь, что сможет достучаться до его разума. — Это все плохо закончится, — Грейс, покачав головой, с грустью констатировала очевидное, — они и так считают нас врагами, а после этого мы лишь укрепим их в этом мнении, мы покажем им, что мы тоже дикари, — ее слова были обращены к Беллами, но ее взгляд был прикован к землянину. — Я делаю это ради всех нас, — Беллами попытался убедить их обеих в своей правоте, — ради всех, кто погиб от их рук, — он сделал короткую паузу, пытаясь успокоить свои мечущиеся мысли, — ради Тони, ради Эффи, — на последнем имени его голос слабо, даже незаметно, дрогнул. — Это был не он! — Октавия, чьи нервы были на пределе, не выдержала и перешла на крик. — Откуда ты знаешь?! — Беллами, чье терпение, казалось, иссякло, начал раздражаться из-за упрямства своей сестры, его голос был полон гнева и нетерпения. — Мы должны знать, с кем мы боремся, мы должны знать, сколько их, и мы должны знать, почему они нас убивают! — Они просто считают нас опасностью для себя, — Грейс, впервые за все время, что находилась здесь, перевела свой взгляд с землянина на Блейка, ее глаза были полны печали и понимания. — Возможно, это всегда была их территория, возможно, это мы вторглись в их мир, и они просто хотели защитить свой дом, свои семьи, свою жизнь, — ее слова были полны сострадания и жалости, и они звучали, как отчаянная попытка достучаться до разума Беллами, до его сердца. — Я хочу услышать всю правду от него, — произнес Беллами и начал подходить к связанному землянину, и в его движениях не было ни капли сострадания, ни капли жалости. Октавия, чье сердце бешено колотилось от ужаса, словно понимая, что сейчас произойдет что-то непоправимое, схватила брата за руку, пытаясь остановить его, помешать. Но Беллами, словно не почувствовав ее прикосновения, с легкостью отдернул свою руку, грубо вырвав ее из хватки сестры, его взгляд, полный гнева и раздражения, даже не остановился на ней. — Миллер, уведи их, — скомандовал он, его голос был твердым и безапелляционным, и он даже не повернулся в сторону девушек. Миллер и еще несколько парней приблизились к Грейс и Октавии. Они взяли девушек за руки, крепкой хваткой, и потащили их в сторону люка, желая избавиться от них, как от ненужного груза. Несмотря на отчаянные попытки девушек вырваться, парни лишь сильнее сжали их руки, их движения были резкими и грубыми. — Уберите руки! — крикнула Октавия, ее голос прозвучал резко и яростно, словно она не желала, чтобы с ней обращались как с вещью, она отказывалась подчиняться их грубой силе. Парни, хоть и без особого доверия, отпустили девушек, но в их глазах читалось предупреждение. Грейс и Октавия понимали, что сейчас спорить бессмысленно, что сейчас их никто не услышит, что их мнения ничего не значат. Поэтому, с тяжелым сердцем и с чувством безысходности, они пошли к люку. — По-моему, он не говорит по-английски, — Октавия, чье сердце сжималось от отчаяния, попыталась в последний раз достучаться до разума своего брата, объяснить ему, что его затея глупа и бессмысленна, — он просто не поймет тебя. — О, еще как поймет, — в голосе Беллами, который уже не скрывал своей ярости, звучала неприкрытая угроза, словно он хотел выплеснуть всю свою ненависть и злобу. Беллами и землянин, как два хищника, смотрели друг другу в глаза, их взгляды были полны ненависти и презрения, словно они были готовы разорвать друг друга на части. Оба были враждебно настроены по отношению друг к другу, и никто из них не хотел сдаваться, никто не хотел отступать.

***

— Кларк, возьмись за нож покрепче, — Эбби вновь давала четкие и лаконичные указания Кларк, — его нужно будет направить вверх и совсем чуть-чуть влево. Рейвен металась из стороны в сторону, не в силах найти себе места. Ее нервы звенели от напряжения, и это не позволяло ей остановиться даже на несколько секунд. Она ходила туда-сюда, не зная, чем себя занять, не зная, как справиться с тем отчаянием, которое разрывало ее изнутри. Финн, который сидел чуть поодаль неотрывно следил за происходящим, чтобы в случае, если что-то пойдет не так, хоть как-то, хоть минимально, но помочь, хоть как-то поддержать. А Эффи так и сидела рядом с Тони, не отходя от него ни на шаг. — Чуть-чуть это как? — уточнила Кларк, чьи руки, хоть и дрожали от напряжения, были полны решимости. — Три миллиметра, — Эбби, словно почувствовав переживания в голосе своей дочери, попыталась ее ободрить, придать ей уверенности, — не бойся, ты помогала мне и в более сложных операциях. Когда вытащишь нож самое тяжелое позади. Снаружи прогремел раскатистый удар грома, и небо озарилось яркой вспышкой молнии. Кларк, словно почувствовав неминуемое приближение бури, поняла, что сейчас ей нужно поторопиться, пока погода не разбушевалась еще сильнее. Она, собравшись с духом, крепко сжала рукоять ножа одной рукой, а вторую, осторожно положила рядом, чуть придерживая тело Тони. Тони начал приходить в сознание, его тело, словно пронзенное тысячью игол, содрогнулось от боли, которая пронзала каждую клеточку его организма. И хоть сил на крик у него не было, из его рта вырвались тихие, мучительные звуки, пропитанные болью и страданием. — Он просыпается, — заметила Эффи, и в ее голосе промелькнул едва заметный страх, она боялась, что это может помешать операции, что это может стоить ее брату жизни. — Держите его! — скомандовала Кларк, ее голос звучал твердо и решительно, — Финн, помоги его удержать! Нам нельзя, чтобы он дергался! Финн, словно повинуясь ее команде, тут же подошел к ним и вместе с Рейвен и Эффи, стал пытаться удержать тело Тони на одном месте, не давая ему даже минимально пошевелиться, не давая ему трястись, они понимали, что любое неосторожное движение может привести к непоправимым последствиям. — Тони, Кларк сейчас вытащит нож, — прошептала Эффи, ее голос был полон нежности и надежды, — тебе нужно попытаться не шевелиться. Пожалуйста, постарайся, — она смотрела своему брату прямо в глаза, надеясь, что, несмотря на ту боль, которая терзала его тело, он ее слышит. Кларк, с собранностью хирурга, медленно начала вытаскивать нож, ее движения были осторожными и точными, понимая, что любое неверное движение может привести к катастрофе. Тело Тони пронзила новая волна боли, но он, собрав в кулак все свои силы, пытался совладать с ней. Он крепко сжал зубы, его губы побелели, а вены на его лице вздулись от напряжения и боли, но он старался не шевелиться. Когда Кларк уже почти вытащила нож, когда лезвие почти покинуло его тело, раздался оглушительный удар грома обрушился на челнок, заставляя его содрогнуться и затрястись. Кларк, с ножом в руке отлетела к стене, ударившись о нее всем телом. Тони, потеряв опору, упал со стола, на котором лежал, вниз, и его тело ударилось об пол. Рейвен, словно подкошенная, упала головой на его грудь. Финн и Эффи отлетели в противоположную сторону, их тела с силой ударились о металлические стены челнока. — Кларк, все в порядке? — раздался из радио голос Эбби, полный тревоги и отчаяния, — что у вас случилось? Кларк поднялась на ноги, ее тело ныло от боли, но она, сжимая нож в руке, повернула голову в сторону Тони, ее глаза, полные тревоги и надежды, искали его среди хаоса. Она хотела убедиться, что он жив, что она успела вытащить нож до того, как гром ударил, что он все еще с ними. Тони слабо поднял голову, его глаза, полные боли и слабости, заметили, что Рейвен лежала головой на его груди, ее волосы, рассыпались по всему его телу и прилипли к нему из-за пота. — Птенчик, необязательно так сильно радоваться тому, что я жив, — хоть и едва слышно, хоть и с трудом выговаривая слова, но Тони, не смотря на всю боль, не мог сдержать шутку, его губы тронула легкая улыбка. Рейвен, словно очарованная, лишь улыбнулась на секунду, поднимая голову и заглядывая в глаза своему другу. Если раньше ее всегда злило это прозвище от него, то сейчас она была безумно рада его услышать, это слово успокаивало ее и давало ей надежду. После чего, словно утомленный ребенок, она обратно положила голову ему на грудь, прислушиваясь к тому, как бьется его сердце, и этот стук давал ей знать, что он все еще жив. — У нее получилось, — выдохнув, произнес Финн, и в его голосе послышалось облегчение, — она вытащила нож, все в порядке, — ответил он Эбби, которая с переживаниями повторяла один и тот же вопрос.

***

Кларк, склонившись над Тони, ловкими движениями зашивала рваную рану жесткой проволокой. Он вновь провалился в бессознательное забытье, но в этот раз, возможно, это было даже к лучшему. По крайней мере, так думали все остальные, глядя на его бледное лицо. Он не чувствовал, как рана стягивается, как металлическая нить пронзает его плоть, лишь добавляя еще больше боли. Октавия осторожно спустилась вниз, понимая, что она не может сидеть на втором этаже челнока просто так. Она опустилась на пол рядом с Эффи, и ее взгляд скользнул по бездвижному телу Тони, лежащему на столе. За все время она так и не смогла выдавить из себя ни единого слова, которое могло бы звучать как утешение. Она знала, что любая жалость сейчас будет казаться фальшивой и лишь добавит боли Стонем, но не могла заставить себя уйти. Ее ноги не желали слушаться, а сердце настойчиво требовало оставаться рядом, быть поддержкой, хоть и не на словах. Она остро чувствовала необходимость находиться рядом с Эффи. — Все, — голос Кларк звучал приглушенно, но в нем сквозило усталое облегчение, когда она отрезала лишнюю проволоку, оставив за собой ровную линию шва. — Я закончила. — Хорошо, — Эбби ответила спокойно, но в ее взгляде читалось напряжение, — Найдем чем перевязать рану? — Что-нибудь придумаем, как и всегда, — Кларк опустила взгляд на руки, испачканные кровью Тони, не отрывая их от его тела Эффи, чьи пальцы все это время крепко сжимали руку брата, не могла не заметить, как его кожа невыносимо горячей. — Он кажется очень горячим, — произнесла она, и в ее голосе прозвучал тихий испуг, — Он словно горит изнутри. — Он потерял много крови, — Эбби попыталась успокоить ее, и ее слова были полны переживания, но они звучали твердо и уверенно, — но я знаю, что Тони сильный, он не раз доказывал это, поэтому он сможет справиться. Он выстоит и на этот раз. Октавия, которая все это время молча наблюдала за происходящим, стараясь не мешать и не отвлекать, заметила отчаянное, полное боли выражение на лице Эффи, хоть та и старалась его скрыть изо всех сил. Ее сердце сжалось от сострадания, и в порыве внезапного импульса, она неуверенно протянула руку и легонько, почти невесомо, погладила ее по свободной руке, пытаясь передать хоть немного поддержки, не решаясь нарушить тишину словами, не зная, что еще можно сделать. Ее рука была холодной и тряслась от нервного напряжения, но Блейк чувствовала, что сейчас это все, что она может сделать. — Я помню, как он спас меня от моего первого передоза, — она тихо, почти шепотом, так, чтобы ее слова услышала только Октавия, произнесла. —Он был так зол на меня, так зол, что в ту ночь я подумала, будто он готов полностью от меня отказаться, — она слабо покачала головой, — но он спас меня, как и всегда.

***

Заброшенная каюта на Ковчеге была погружена в тягучий, застоявшийся воздух, пропитанный запахом тлеющей травы и едкого пота. Тони, чьи глаза метались по темным углам ворвался в каюту, его сердце бешено колотилось в груди. Он нашел ее, свою сестру, свою Эффи, лежащей на полу, как выброшенная кукла. Она была бледной, почти белой, ее лицо было расслабленным, будто во сне, но ее дыхание было прерывистым, неровным, словно она боролась за каждый глоток воздуха. Рядом с ней валялась дотлевавшая самокрутка, а рядом с ней куча уже потухших бычков. Тони сам научил свою сестру курить, сам показал, где и как можно достать травы, почти не прилагая никаких усилий. И теперь, смотря на безжизненную Эффи, он проклинал себя за эту глупую ошибку. Тони опустился на колени рядом с ней, его пальцы, дрожа от страха, коснулись ее холодной, безжизненной щеки. Его охватила паника, он не понимал, что происходит, он не знал, как ей помочь. Он не привык за кого-то переживать, но сейчас его переживания полностью захватили его. Он тряс свою сестру за плечо, пытаясь разбудить, пытаясь привести в чувства, но она не реагировала, она продолжала лежать неподвижно, и это сжимало его сердце. — Эффи, — прошептал он, его голос дрожал от отчаяния, — Элизабет, блять! Очнись прошу тебя. Стонем не знал, что делать, он чувствовал, как в его душе нарастает отчаяние, он не понимал, как могло так случиться, что она, которая всегда умела вовремя остановиться, сейчас перешла черту. Это была не ее вина, это он, он дал ей эту траву, он не подумал, что может быть так опасно, он просто хотел, чтобы она узнала, что такое по-настоящему расслабиться. Он осторожно перевернул ее на спину, его пальцы ощупывали ее пульс, пытаясь найти хоть какой-то признак жизни. Он слышал ее слабое, прерывистое дыхание, и этот звук давал ему силы продолжать бороться. Тони снял свою куртку и накинул ее на плечи Эффи, ведь ее тело было очень холодным. Он прижался к ней, его щека касалась ее щеки, и он, словно молясь, шептал ей слова любви и поддержки. — Я не позволю тебе умереть, Эффи, — прошептал он, его голос звучал отчаянно, — я не знаю, что произошло, почему ты не контролировала себя, но я не позволю, чтобы все так глупо закончилось для тебя. Тони обнял ее крепче, его руки сжимали ее тело, пытаясь согреть, пытаясь удержать ее в этом мире, пытаясь не дать ей уйти. Он сидел рядом с ней, и в этом полумраке, в этой тишине, он поклялся себе, что никогда больше не допустит ничего подобного, что он всегда будет рядом, чтобы защитить ее, чтобы уберечь ее от всех бед. Он поклялся, что никогда больше не позволит ей довести себя до такого состояния, где бы он не был, и чтобы между ними не происходило.

***

Внезапно, тело Тони, до этого лежавшее неподвижно начало судорожно содрогаться. Его конечности, сначала едва заметно подрагивающие, вдруг стали биться в яростных конвульсиях, заставляя его тело извиваться и дергаться. Его голова резко дергалась то в одну сторону, то в другую, заставляя мышцы на шее напрягаться до предела. Кожа, которая еще недавно казалась такой горячей, теперь покрылась липким, холодным потом, а на висках выступили вздувшиеся вены. Изо рта Тони, из уголка губ, внезапно начала вытекать мутная, пенистая жидкость, растекаясь по подбородку и капая на ткань под ним, оставляя мокрые темные пятна. Эффи, которая все еще держала брата за руку, в ужасе отшатнулась, ее глаза широко распахнулись от ужаса. Она, словно парализованная, застыла на месте, не в силах оторвать взгляда от этой жуткой картины. Ее лицо побледнело до неживого цвета, а по щекам покатились едва заметные слезы, которые она уже даже не пыталась скрывать, оставляя мокрые дорожки на бледной коже. Она хотела что-то сказать, что-то сделать, но от ужаса ее сковал ледяной страх, и все что она могла, это лишь беспомощно смотреть на то, как ее брат угасал у нее на глазах. — Кларк, у него приступ! — голос Рейвен, полный отчаяния и одновременно паники, прорезал напряженную тишину нижнего яруса челнока. Кларк, услышав крик Рейес, спустилась вниз, почти сорвавшись с лестницы, и, с ужасом глядя на то, как тело Тони корчится в конвульсиях, бросилась к нему. Она отчаянно попыталась удержать его мечущееся тело, руками обхватывая его торс, но это было бесполезно. — Рейвен, свяжись с моей мамой, скорее! — голос Кларк, дрожащий от страха, но полный отчаяния, был резким. Рейес, упрямо сжав губы в тонкую линию, слабо покачала головой, но все еще не отходила от Тони, продолжая удерживать его голову. — Радио не работает, помехи из-за бури, — ответила она, не отрывая глаз от лица Тони. Тряска, казалось, длилась целую вечность, но также внезапно, как и началась, она прекратилась. Тело Тони обмякло, но его дыхание, хоть и было тяжелым и неровным, все еще пробивалось сквозь сжатые зубы. Рейвен, чьи мышцы были напряжены от борьбы и ожидания, осторожно убрала руку с его лба, отводя ее в сторону, и вместе с Кларк, они, с трудом сдерживая подкатывающую тошноту от вида бледного лица Тони и липкой мутной жидкости, которая запачкала его подбородок, перевернули его на бок. Их движения были осторожными, они боялись причинить ему еще больше вреда. Они понимали, что если они оставят его лежать на спине, то он может захлебнуться от жидкости, которая скопилась в его легких, и этот вариант был самым худшим. — Я сделала все, как она сказала, — голос Кларк, срывавшийся от нервного напряжения, звучал почти как оправдание, словно она чувствовала вину за происходящее. — Я уже такое видела, — внезапное осознание заставило ее широко раскрыть глаза, — нехватка воздуха, жар, эти ужасные приступы, — она подняла свой взгляд, полный ужаса и отчаяния, на Рейвен и Эффи, и в ее глазах мелькнуло понимание беды. — Это яд. — Ты же все продезинфицировала, — произнесла Рейвен, ведь она помнила, как Кларк обрабатывала все инструменты, и в ее разуме не укладывалось, как яд мог проникнуть в организм Тони. — Прямо при мне. Взгляд Эффи, лишенный всякого выражения, словно стеклянный, скользнул по всему отсеку, задерживаясь на каждом предмете, на каждом уголке, словно она искала ответ на какой-то немой вопрос. Она чувствовала себя беспомощной, ее руки, сжимающие руки Октавии, которая ни на шаг не отходила от Стонем, дрожали от бессилия, но она не могла просто сидеть и наблюдать за страданиями своего брата. И в этот момент ее взгляд притянуло к ножу, который Кларк вытащила из тела Тони, он лежал на металлической поверхности, и его лезвие, хоть и было протерто, все еще отбрасывало зловещие блики. И внезапно ее осенила мысль, единственная, которая могла хоть как-то объяснить эту ситуацию. Яд был на ноже. Это был единственный вариант, который сейчас был возможным. — Нет, не все, — Эффи лишь отрицательно покачала головой. Ее руки, которые только что тряслись, теперь с уверенностью схватили нож. И не произнеся больше ни слова, с твердым намерением, она направилась к лестнице. Если этот нож принадлежал землянину, то у него наверняка было с собой противоядие, или он хотя бы знал, как избавиться от яда в крови. ­— Они закрыли люк, и никого не пускают, — прозвучал голос Октавии, полный тревоги и отчаяния, она, вместе с Кларк, которая неслась следом, догнали Эффи у подножия лестницы. — О, поверь, Беллами мне откроет, — с горькой усмешкой и слабой иронией в голосе ответила Эффи на предупреждение. Стонем несмотря на то, что ее руки все еще мелко дрожали от напряжения и страха, решительно взобралась по лестнице. Добравшись до самого верха, она остановилась перед люком, который теперь казался преградой, отделяющей ее от возможности спасти брата. Она несколько раз постучала по нему, сначала тихо, почти неуверенно, а потом все более и более настойчиво, но за этой преградой, словно могильной плитой, не последовало никакой реакции. — Блейк, открой этот чертов люк! — прокричала она, и в ее голосе, который еще секунду назад был полон иронии и безнадежности, теперь звучало раздражение вперемешку со злостью. Как и предполагала Эффи, ведь она уже отлично знала Блейка старшего, люк сразу же открылся, и Эффи первая залезла наверх, а следом за ней Октавия и Кларк. Грейс, которая все это время сидела на втором этаже, наблюдая за происходящим с немым отчаянием, заметив, что люк открылся, не теряя ни секунды, поспешила за ними, забираясь следом. Ее сердце билось в груди, и она понимала, что сейчас ей нужно действовать, если она хочет спасти ситуацию, пока еще есть хоть малейшая возможность. Ею двигало необъяснимое желание добиться мира и справедливости, чтобы тот, кто почти не виновен, не страдал просто так. Кларк выхватила нож из руки Эффи и метнулась к землянину, словно он был ее личным врагом. Она трясла ножом прямо перед его лицом, не отводя его в сторону ни на секунду. — Что на нем?! — прорычала Кларк, ее голос, дрожащий от гнева и страха, прозвучал даже угрожающе. — Ты о чем? — спросил Беллами, с тревогой и раздражением, в его голосе звучало непонимание, а взгляд скользнул по всем, кто сейчас поднялся наверх, пытаясь оценить ситуацию, понять, что происходит. — На лезвии какой-то яд, — ответила ему Эффи, и в ее голосе слышалась не только усталость и бессилие, но и страх за жизнь брата. Она опустилась на пол, прислоняясь головой к холодной стене, пытаясь укрыться от ужасной реальности. — Что это? К нему есть противоядие? — Кларк продолжала трясти ножом перед лицом землянина, желая вытрясти из него ответы на мучающие ее вопросы, ведь именно он был виновником этой беды. Грейс, с сердцем, полным сострадания и трепета, подошла к Кларк, и попыталась, хоть как-то, успокоить ее злобу, ее отчаяние. Она боялась, что Кларк, в порыве слепой ярости, присоединится к издевательствам над землянином. — Октавия говорила, что он нас не понимает, — она попыталась привлечь к себе внимание, и в ее голосе звучала мольба, надеясь достучаться до ее разума. — Он ничего не сможет ответить. — Склянки, — с внезапным осознанием произнес Беллами. Блейк сорвался с места, и быстро подошел к набору склянок, который он, вместе с парнями, нашел при осмотре вещей землянина, понимая, что противоядие должно находиться где-то там. Кларк, с резким движением полным гнева, отбросила нож в сторону и выхватила из рук Беллами набор склянок, внутри которых переливались различные жидкости. Ее руки, хоть и дрожали от напряжения, цепко держали склянки. — Какой из них?! — прорычала Кларк, в ее голосе звучал отчаянный крик души, а глаза, полные боли и безысходности, были устремлены на землянина. Землянин продолжал молчать, его лицо, словно маска, оставалось бесстрастным и непроницаемым. — Отвечай на вопрос! — прокричал Беллами, в его голосе звучала угроза, полная слепой ярости, он был готов разорвать этого молчаливого врага на части. Землянин продолжал игнорировать их отчаянные вопли, его лицо оставалось бесстрастным, и этот факт, лишь больше злил и тревожил их. — Прошу, просто покажи, где противоядие, это нужно нам, — Грейс была единственная, в чьем голосе, несмотря на все отчаяние, была мягкость и мольба, она обращалась к нему, как к человеку, словно он никак не отличался от всех них. Землянин лишь продолжал молчать и абсолютно никак не двигаться. — Я его разговорю, — с ледяной серьезностью произнес Беллами. А его взгляд скользнул в сторону Эффи, невольно проверяя ее состояние. Эффи уже начала понимать, что вся ее борьба была бессмысленной, что вся ее надежда — лишь пустой звук. Она начала смиряться с мыслью, что ее единственным вариантом остается лишь принять неизбежную потерю своего брата. И поэтому, ее тело обмякло, она безвольно опустила голову, а ее руки опустились по бокам. Стонем закрыла глаза, пытаясь отгородиться от всего ужаса, что творился вокруг. Она просто хотела убежать от реальности, она хотела, чтобы все это закончилось, чтобы ей уже ничего не нужно было решать, и чтобы, наконец, она смогла успокоиться. Рядом с ней сидела Октавия, и ее взгляд метался от Эффи, чье лицо было искажено страданием, к остальным, кто, словно одержимые, пытались добиться хоть какой-то реакции от молчаливого землянина, она боялась упустить момент, когда что-то может пойти не так, поэтому пыталась следить за всем, что сейчас происходит. Беллами, сжав челюсти, шагнул к землянину. Грейс, чье сердце болезненно сжалось от отчаяния, потянулась к нему, зная, что её попытка остановить его не имеет никакого смысла. — Насилие порождает лишь насилие, — прошептала она, и в ее голосе сквозило не только отчаяние, но и страх. Она чувствовала, как ее слова тонут в водовороте ярости, захлестнувшей Беллами. — Боль не заставит его говорить, не превращай все это в бессмысленный акт жестокости. Беллами, словно не слыша ее, резко развернулся к ней, его глаза горели безумным пламенем отчаяния и ненависти. — А как, по-твоему, нам спасти Тони?! — рявкнул он, вырвав руку из ее слабой хватки. Его голос резал воздух, полный боли и обвинения. — Или ты не хочешь, чтобы он выжил?! Эффи, сидевшая на полу, судорожно сжала веки, пытаясь отгородиться от всего ужаса, что творился вокруг. Не в силах больше выносить упоминание имени брата, она ощущала, как ее сердце сжимается от каждого слова. — Довольно болтовни, — несмотря на то, что она попыталась вложить в свой голос все остатки силы, эта фраза всё равно прозвучала тихо. — Просто сделайте хоть что-нибудь, пока еще есть надежда. Беллами, прислушиваясь к её словам, дернул ремень безопасности, сорвав его с какой-то конструкции, его движения были резкими и порывистыми. Он подошел к землянину и, не церемонясь, полоснул ножом по его футболке, срывая ее с ненавистью, клочья ткани разлетелись в стороны, обнажая тело молчаливого пленника. — Он скажет, где противоядие, — проговорил Блейк, его голос звучал с ледяной решимостью. Он начал обматывать ремень вокруг кулака, а в его взгляде читалось не просто намерение, а жажда причинить боль. — Иначе он пожалеет. Беллами, с выражением дикой ярости на лице, обмотал ремень вокруг кулака и, не говоря ни слова, обрушил его на тело землянина. Ремень с глухим шлепком врезался в плоть, заставляя воздух вокруг наполниться тяжелым, мерзким звуком. Землянин, как и прежде, не издал ни звука, ни стона, лишь едва заметно дернулся от боли. Грейс отвернулась, закрывая рот ладонью, ее тело сотрясали судороги, и она с трудом сдерживала рыдания. Каждый удар ремня отзывался в ее сердце, причиняя физическую боль. Она не могла смотреть на эту жестокость, на то, как человек, каким бы чужим он ни был, подвергается такому бессмысленному насилию. Блейк, словно одержимый, продолжал наносить удары, его движения становились все более яростными и неконтролируемыми. Гнев и отчаяние переполняли его, превращая в беспощадного палача. Он бил с остервенением, пытаясь выбить из землянина хоть какую-то реакцию, хоть слово, хоть намек на то, где находится противоядие. В какой-то момент Беллами остановился, тяжело дыша, его грудь вздымалась вверх и медленно опускалась. Он отступил на шаг, позволяя Кларк взять инициативу в свои руки. Кларк, дрожащими руками, подошла к землянину, держа в руках набор склянок. Она подняла флакончики прямо перед его неподвижными глазами. — Какой из них? Покажи! Пожалуйста, — проговорила она, но землянин продолжал игнорировать просьбы. Беллами, замечая отсутствия результата, снова закипел от ярости. Без единого слова, с выражением звериной злобы, он схватил ремень и снова обрушил его на тело землянина, вкладывая в каждый удар всю свою боль, весь свой гнев, все свое бессилие. Ремень свистел в воздухе, и тяжелые шлепки разносились по помещению, словно приговор. Землянин по-прежнему молчал, и его тело лишь дергалось при каждом ударе, но он не издавал ни звука. Его молчание, его бесстрастие, лишь подстегивали ярость Блейка, заставляя его бить все сильнее и безжалостнее. — Не хочет по-хорошему, значит будет по-плохому, — с этими словами Блейк отбросил ремень. Беллами схватил штык, который валялся со всем остальным хламом. Не моргнув и глазом, не дав себе времени на колебания, Блейк вонзил острое лезвие прямо в ладонь землянина. Ужасающий треск костей и хруст рвущейся плоти раздался по отсеку. Рука забилась в судорогах от нестерпимой, разрывающей боли. Каждая клеточка его тела кричала, но он, с искаженным от муки лицом, продолжал молчать, сдерживая рвущийся наружу вопль. — Почему так долго? — раздался голос Рейвен, которая поднялась на вверх, — Тони не дышит. Эти слова, словно ледяная вода, выплеснутая ей в лицо, вырвали Эффи из оцепенения. Она резко подскочила, намереваясь броситься вниз, к Тони. Она больше не могла оставаться здесь, особенно, когда её брат уже перестал дышать. Но прежде чем Эффи успела сделать хоть шаг, ее руку крепко стиснула рука Октавии. Блейк, без единого слова, удерживала ее на месте слабой, но уверенной хваткой. Она не говорила ничего, но в ее глазах читалось понимание и желание помочь. Она знала, что сейчас Эффи движима горем и отчаянием, но сейчас нужно подождать. — Дыхание нормализовалось, но ему всё хуже, — добавила Рейвен, пытаясь немного успокоить Эффи, но ее голос был полон тревоги. — Он ничего не говорит, — произнёс Беллами, пытаясь отдышаться и нормализовать своё дыхание. Его грудь тяжело вздымалась, а пот проступал на лбу, капли падали на пол. Он смотрел на землянина с ненавистью. — О, поспорим? — с ледяной усмешкой произнесла Рейес. — Я покажу ему кое-что новенькое. Она подошла к стене, из которой торчало множество оголенных проводов, создавая паутину электрических жил. Без колебаний она вырвала два провода из стены, которые тут же заискрились. Рейвен начала с остервенением тереть концы проводов друг об друга, намеренно вызывая еще больше искр, дабы они выделили больше тока. Рейвен, с резким и угрожающим движением, приложила оба провода к телу землянина, в районе груди и живота, отчего ток с треском и шипением прошелся по всему его телу. Он не смог сдержать сдавленный крик боли, который вырвался из его рта, пронзительный и мучительный. Тело землянина содрогнулось в конвульсиях, мышцы напряглись, а его лицо исказилось гримасой ужаса. — Ну же! Давай! — отчаянно кричала Рейес, продолжая бить землянина током. Она смотрела на землянина с такой яростью, которая будто бы не была возможна для человека. — Тони мой друг, и он не умрет из-за тебя! Ее слова, полные ненависти и отчаяния, звучали как отголосок бессилия перед лицом потери Тони, и все присутствующие чувствовали, как от этого бессилия леденеет кровь. Грейс, наблюдавшая за происходящим с ужасом и растущим отчаянием, больше не могла выносить этого зрелища. Жестокость, с которой Рейвен мучила землянина, вызывала у нее невыносимую душевную боль. Она чувствовала, как в ней нарастает волна сострадания и возмущения. Каждое содрогание тела землянина, каждый его сдавленный крик, пронзали ее сердце. Она не могла больше оставаться пассивным зрителем этой бессмысленной пытки. С внезапной решимостью, Блад шагнула вперед. Она схватила со стола нож, который Кларк отбросила ранее, и сжала его в руке, так крепко, что костяшки пальцев побелели. В ее глазах, полных отчаяния, загорелась надежда, что её план сработает и это всё прекратится. — Рейвен! Остановись! — крикнула Грейс, ее голос, дрожавший от напряжения, прозвучал громко и требовательно. Грейс, пока все отходили от картины, что была перед их глазами, забрала из рук Кларк склянки. Взгляд Грейс, полный невыразимой боли и сострадания, был по-прежнему прикован к землянину. Внезапно, она подняла нож, который все еще сжимала в руке, и, без колебаний, провела лезвием по собственной руке, от запястья до локтя. Кровь, алая и густая, мгновенно выступила на порезе, стекая по коже тонкими струйками. Несмотря на резкую боль, которая пронзила ее руку, она лишь слегка скривилась, её лицо лишь на мгновение исказилось гримасой страдания, которую она тут же подавила. С неимоверным усилием воли, Блад опустилась на колени, ее взгляд не отрывался от землянина, и с дрожащими руками начала раскладывать склянки на полу, словно предлагая ему выбор, словно умоляя о помощи. — Я понимаю, что после всего, что сейчас произошло с тобой... — ее голос дрожал, но она продолжала говорить, собрав все свои силы, — ты не захочешь нам помогать. Это было бы справедливо. — Она сделала паузу, ее дыхание стало прерывистым. — Я не знаю, почему ты не хочешь помочь нам спасти Тони, но — она снова посмотрела на землянина, пытаясь заглянуть ему в глаза, увидеть хоть какую-то искру понимания, — прошу тебя — слезы навернулись на ее глаза, но она продолжала, — не хочешь помогать ему, помоги мне. Помоги ради моей боли. Грейс замолчала, ее слова, казалось, застыли в воздухе, и она затаила дыхание, надеясь, что землянин все-таки понимает их речь и сжалится над ними, поможет им. Ее взгляд, полный просьбы и мольбы, был обращен к землянину, она искала ответ в глубине его темных глаз. Сердце ее стучало в томительном ожидании. Землянин лишь медленно кивнул головой в сторону одной из склянок, его движение было едва заметным, но достаточным, чтобы Грейс смогла его понять. — Спасибо, — искренне прошептала Грейс, ее голос наполнился благодарностью, но все еще дрожал от волнения. Легкая улыбка коснулась ее губ, и она перевела взгляд на Кларк. Кларк быстро схватила указанную склянку и, не теряя ни секунды, сорвалась с места и побежала вниз, вслед за ней поспешила Рейвен, ее движения были резкими и стремительными. Эффи, чьи силы были почти на исходе, желая убедиться, что с её братом все будет хорошо, пошла следом за ними, ее шаги были медленными, почти безжизненными, словно ее тело двигалось по инерции, а душа осталась где-то далеко.

***

Кларк, с предельной осторожностью, начала медленно заливать противоядие в слегка приоткрытый рот Тони. Она действовала плавно и размеренно, стараясь не торопиться, чтобы жидкость плавно скатывалась по горлу, не вызывая удушья. — Оно вообще сработает? — уже почти спокойным, но все еще полным скрытой тревоги голосом спросила Эффи, пристально наблюдая за каждым движением Кларк. — Узнаем, когда он проснется, — сдержанно ответила Гриффин, отложив пустую склянку в сторону. За это время буря уже успела утихнуть, поэтому помехи для радиоволн тоже ушли вместе с ней. — Кларк, ты меня слышишь? — раздался из динамика радио, голос Эбби, полный беспокойства и нетерпения. — Да, да, — отозвалась Кларк, поднимая свой взгляд на радио. — Отлично, — Эбби выдохнула, и в ее голосе, наконец, прозвучало облегчение. — Один человек хочет поговорить с Эффи, можешь оставить ее одну? Кларк, с легким сомнением, перевела свой взгляд на Эффи, без слов спрашивая ее, стоит ли ей уйти. Эффи, уставшая и разбитая, и без того догадывалась, кто именно хочет с ней поговорить. Она не хотела этого разговора, он был ей в тягость, но в глубине души понимала, что лучше поговорить сейчас, лицом к лицу, чем потом ее будут этим доставать, мучая вопросами и упреками. Поэтому она, лишь едва заметно кивнула головой, показывая Кларк, что той стоит уйти и оставить ее для этого разговора. Кларк, заметив кивок Эффи, на мгновение задержала на ней взгляд, наполненный пониманием, а затем, без лишних слов, развернулась и вышла из комнаты. Стонем, с тяжелым сердцем и усталым вздохом, подошла к радио, ее движения были медленными. Она знала, что сейчас заговорит тот, чей голос она так долго ненавидела, и чье присутствие, даже через радиоволны, заставляло ее нервы напрягаться. — Эффи, — раздался из динамика мягкий, но полный скрытой тревоги голос Кейна. Его тон был непривычно нежным, словно он боялся причинить ей еще больше боли, и одновременно с этим звучал настойчиво, будто он просто не мог не говорить с ней. — Ты не должен был разговаривать со мной, — произнесла Стонем, ее голос, был хриплым и полным неприкрытой ненависти. — Сделай одолжение, и просто заткнись. Просто заткнись, — повторила она. — Мне нет дела до тебя, до твоих проблем, до твоих попыток помочь. Ты предал меня давным-давно, и я не собираюсь тебя выслушивать. Ее слова прозвучали резко и жестко, и они были полны обиды и отчаяния. Они были словно крик, который вырывался из самого сердца Эффи, и который она больше не могла сдерживать. Она не хотела ничего слышать от Кейна, не хотела ничего знать о его чувствах и намерениях, она просто хотела, чтобы он исчез из ее жизни вновь, как он это сделал много лет назад. Молчание, последовавшее за резкими словами Стонем, повисло в воздухе. Казалось, даже радиоволны замерли в ожидании, не осмеливаясь нарушить эту напряженную тишину. Но затем, после паузы, которая показалась Эффи вечностью, Кейн заговорил снова, его голос звучал с мягкостью и, почти, болезненной искренностью. — Эффи, я знаю, что мои слова ничего не значат сейчас, но… — он сделал паузу, словно собираясь с силами, — я хочу, чтобы ты знала, что мне очень жаль. Мне жаль за все, что произошло, мне жаль за всю боль, которую я тебе причинил. Я был… — его голос дрогнул, и Эффи могла поклясться, что услышала в нем искреннюю боль, — я был дураком, но все что было, это было вынужденной мерой. Его слова, казалось, были вырваны из самого сердца, но Эффи не слушала их, не хотела их слышать. Она чувствовала, как ее собственные слова, произнесенные ранее, эхом отдаются в ее голове, и в ее сердце с новой силой вспыхивает обида. Ей было больно, так неимоверно больно, потому что, несмотря на всю ее ненависть, несмотря на всю ее злость, в глубине ее души все еще жили воспоминания о том времени, когда Кейн был для нее не предателем, а кем-то близким и дорогим. Она помнила их общие дни, их общие игры, его добрую улыбку, и его теплые объятия. И чем более искренними казались его слова сейчас, тем сильнее становилась ее боль, тем больше ее терзало чувство предательства. — Нет, — перебила она его резким, полным отвращения голосом, — не надо. Не нужно пытаться что-то исправить, не нужно пытаться искупить вину. Ты опоздал. Ты оставил нас, когда мы в тебе так нуждались, и сейчас, когда мой брат умирает, ты просто… — она не нашла слов, чтобы выразить всю свою ненависть, — ты просто исчезни. Уйди из моей жизни. Опять. И никогда больше не возвращайся. И если ты хоть что-то обо мне помнишь и ценишь, то просто сделай, то, что я прошу. И больше никогда меня не беспокой. Ее голос дрожал от гнева и обиды, и в ее словах, звучала вся ее боль, все ее разочарование, вся ее ненависть. Она не могла выносить присутствия Кейна, даже через радиоволны, потому что он был для нее живым напоминанием о том, что когда-то она была маленькой и наивной, что она когда-то верила в него, что когда-то она любила его. И это прошлое, это предательство, были слишком болезненными, чтобы она могла позволить ему вновь войти в ее жизнь. Молчание вновь воцарилось в комнате, на этот раз оно было более гнетущим, более тяжелым, словно оно давило на Эффи всей своей массой. Кейн, казалось, замер на другом конце линии, его слова застряли в горле, не в силах вырваться наружу. Стонем, сжимая кулаки до боли, ждала, что он скажет, ждала, что он вновь попытается оправдаться, но его молчание лишь разжигало ее гнев. — Эффи… — наконец, после долгой и мучительной паузы, Маркус вновь заговорил. Он произнес ее имя с такой нежностью, что это лишь усилило ее отвращение, — Ты злишься на меня? Этот вопрос, звучавший наивно и почти глупо, вывел Эффи из себя. Как он мог задать такой вопрос? Как он мог не понимать, что она чувствует? Неужели он не понимает, какую боль он причинил ей, не только сейчас, но и много лет назад? Все ее сдерживаемые эмоции, все ее обиды, вся ее ненависть, хлынули наружу, словно из прорвавшейся плотины. — Конечно! — закричала она в радио, ее голос сорвался, а в нем слышались неприкрытая злость и ярость, —Я же не помню, как меня бросил единственный человек, которому я доверяла, советник Кейн, — каждое слово она произносила с открытым отвращением. В этой последней фразе, в этом выкрике, была вся ее боль, вся ее обида, все ее чувство предательства. Она не понимала, как он может задать такой глупый вопрос, как он может не понимать, что она ненавидит его, ненавидит за то, что он когда-то значил для нее, ненавидит за то, что он так легко оставил ее, ненавидит за то, что сейчас он вновь, хоть и на расстоянии, но пытается вновь занять место в ее жизни. — Эффи, я… — начал Кейн, и в его голосе вновь зазвучали слова извинения, слова, которые она так не хотела слышать, слова, которые звучали для нее фальшиво и лицемерно, — мне так жаль, я не хотел причинить тебе боль, я… Он не успел закончить свою фразу. Эффи, с резким движением нажала на кнопку выключения радио. Радио замолчало, и в комнате воцарилась тишина, еще более давящая, чем прежде. Она больше не хотела слушать Кейна, не хотела слышать его извинений, не хотела больше слышать этот голос, который так сильно ранил ее.

***

Кларк вытащила штык из руки землянина, ее движения были резкими, но аккуратными, словно она боялась причинить ему еще большую боль. Она не хотела, чтобы он страдал, понимая, что он тоже жертва обстоятельств, поэтому она была готова сейчас, не откладывая, обработать его рану, давая коже возможность полноценно залечиться, а не гнить под слоем грязи и крови. Молча, она взяла кусок грубой ткани, найденный в куче обломков, и намочила его в воде, стараясь смочить каждый его волосок. Когда Гриффин начала подносить тряпку к ране, ее лицо выражало сострадание, но землянин, словно почувствовав опасность, стал убирать руку, сжимая ее в кулак, тем самым мешая ей выполнить свои намерения. Его мышцы напряглись, а взгляд, полный настороженности, был прикован к ее действиям. — Эй, я должна промыть рану, — произнесла Кларк, ее голос звучал тихо, но твердо, а в интонации звучало желание помочь, и она надеялась, что землянин хотя бы услышит и почувствует ее намерение. Грейс, которая наблюдала за происходящим со стороны, ее лицо выражало беспокойство и сочувствие, не могла больше оставаться безучастной, видя упрямство землянина. Она понимала, что если оставить рану без должного ухода, то все может стать только хуже, и в ней может зародиться инфекция. — Дай я попробую, — произнесла Блад, подходя к Кларк. Гриффин, хоть и не верила в эту затею, но понимала, что у Грейс, возможно, больше шансов, поэтому, с легким вздохом, передала тряпку Грейс. Блад подошла ближе к землянину, ее движения были медленными и аккуратными, она не пыталась его напугать. Одну руку она осторожно положила на тыльную сторону его ладони. Землянин, наблюдая за каждым ее движением, за ее мягким взглядом, слабо расправил свою руку, давая ей возможность промыть рану, его мышцы расслабились, а в глазах появилось что-то похожее на доверие. Грейс, с предельной осторожностью, медленно и аккуратно, не желая причинить ему еще больше боли, начала промывать рану, ее тряпка скользила по ране, нежно, но уверенно удаляя кровь и грязь. — Я не хотела причинять ему боль, — произнесла Кларк, ее голос был тихим и виноватым, словно она пыталась оправдаться за свои действия перед собой и перед Грейс. — Я же говорила, что насилием ничего не решить, — ответила ей Грейс, ее голос был мягким, но в нем звучала нотка упрека, и она не сводила взгляда с землянина. Гриффин, понимая, что ее помощь здесь больше не нужна, развернулась и пошла к лестнице, ее шаги были медленными и тяжелыми, и она спустилась вниз, погружаясь в ожидание новостей о Тони. Грейс, с осторожностью, продолжала промывать рану землянина, ее движения были плавными и нежными. Иногда она опускалась на корточки, чтобы ополоснуть тряпку от крови и грязи, которые успели пропитать ее, а затем, поднимаясь обратно, она вновь приступала к промыванию самой раны, стараясь не причинить ему лишней боли. Каждое ее действие было наполнено заботой и состраданием. — Не держи на нас зла, — произнесла Блад, ее голос был тихим, но полным искренности. Она все еще надеялась, что он понимает их язык, хотя в глубине души сомневалась, и что все ее слова не напрасны. — Я не буду их оправдывать, их пытки над тобой были ужасными, и я не могу найти им оправдания. Но я вижу, что ты другой человек, что ты не враг и дикарь, как считают все они. Землянин слабо погладил своими пальцами ее руку, его прикосновение было легким, почти невесомым, но в нем чувствовалась искренность, тем самым показывая, что он не держит на нее никакого зла, что он ценит ее заботу. Грейс перевела свой взгляд с их рук, с его нежного прикосновения, на его лицо, стараясь уловить в нем хоть малейшую эмоцию, хоть малейшую реакцию. Несмотря на то, что его лицо было все в засохшей крови, а его раны еще не затянулись, в его взгляде была слабая мягкость, которая предназначалась только для нее. — Спасибо, — тихо и почти неслышно прошептал он, его голос был хриплым и слабым. Но для Грейс этого было достаточно. Это был знак, что он слышал ее, что он понимал все ее слова, и что он не видел в ней врага. Слабая улыбка коснулась ее губ, и она почувствовала, как надежда вновь зажигается в ее сердце. — Постой, он что-то сказал? — раздался голос Миллера, который сидел у стены. Он, казалось, уловил что-то в тишине, какое-то едва заметное колебание воздуха, и, напрягшись, вглядывался в землянина. — Нет, — быстро и почти автоматически ответила Грейс, ее сердце пропустило удар от неожиданности. — Беллами никому не разрешал сюда подниматься просто так, — продолжил Миллер, его тон был недоверчивым и резким, а глаза сузились от подозрения. — Пойдем. Грейс, понимая, что спорить сейчас бессмысленно, бросила последний, прощальный взгляд на землянина. Ее взгляд был полон невысказанной грусти и надежды. Она хотела сказать ему еще многое, но понимала, что сейчас лучше молчать. Она хотела заверить его в том, что она не оставит его, но она не могла этого сказать, потому что понимала, что каждое ее слово сейчас может обернуться против него. Ее глаза на мгновение задержались на его лице, пытаясь запомнить каждую его черту, каждое выражение. Затем, с тяжелым сердцем, она развернулась, подошла к лестнице и медленно спустилась вниз.

***

Эффи, измотанная до предела, казалось, была на грани истощения. Все переживания последних часов, боль от ранения Тони, ее гнев на Кейна, и отчаяние от всего происходящего, вытянули из нее все силы. Ее тело и душа требовали покоя, но ее мозг все еще продолжал бороться с тревогой и страхом. Но в какой-то момент усталость взяла верх, и она, не в силах больше сопротивляться, рухнула на пол рядом со столом, на котором лежал Тони. Несмотря на то, что пол был холодным и жестким, Эффи было все равно. Октавия для нее собрала вокруг кучу различных тряпок, которые валялись поблизости, стараясь создать хоть какое-то подобие мягкости. Голова Стонем покоилась на скомканной ткани, словно на подушке, и ее руки, бессильно лежали вдоль тела. Ее дыхание стало медленным и неровным, и она постепенно погружалась в сон, где реальность смешивалась с кошмарами. Октавия присела рядом с ней, ее лицо выражало беспокойство и сострадание. Она смотрела на Эффи, ее взгляд был полон нежности и заботы. Иногда, когда Эффи дергалась во сне, когда ее губы начинали шептать какие-то бессвязные слова, когда ее лицо выражало страх, Октавия мягко поглаживала ее по спине. Ее прикосновение было легким, ее рука скользила по ее спине, пытаясь отдать все свое тепло. Веки Тони дрогнули, а затем медленно, словно с трудом, поднялись, открывая глаза. Тони пришел в себя. Его глаза, сонные и туманные, медленно скользнули по помещению, пытаясь сфокусироваться на лицах, которые окружали его. Он моргнул, словно пытаясь прогнать остатки сна. Его глаза, которые еще мгновение назад были пусты и безжизненны, теперь вновь горели слабым огоньком, которым всегда раньше горели. — Ты очнулся, — раздался облегченный голос Октавии, в котором звучало искреннее облегчение. Хоть она и не знала Тони лично, но за весь сегодняшний день она увидела достаточно, чтобы понять, как сильно дорожит им Эффи, и как много этот человек значит для нее. — Октавия, — прошептал Тони, его голос был слабым и хриплым. Он плохо помнил все события, что произошли с ним, и смутно разглядывал черты лица Октавии, но он помнил, что видел ее в пещере. Несмотря на туман в голове, примерные черты ее лица он все еще мог различить. — Наверное, мне стоит извиниться…, — начала Октавия, ее голос был немного виноватым, словно она чувствовала ответственность за то, что произошло. — Нет. Не стоит, — произнес Стонем, его голос был хоть и тихим, но в нем звучала настойчивость, и его взгляд был полон понимания. Он заметил, что рядом с Октавией, на полу, спит Эффи, ее тело было свернуто калачиком, а лицо казалось бледным и измученным. В его сердце зародилась нежность, и его догадки, про чувства этих двоих друг к другу, стали сильнее крепнуть. Он видел, как Октавия заботится об Эффи, как нежно она поглаживает ее по спине, и он понимал, что между ними существует особая связь. — Вижу, что она тебе доверяет, — добавил он, его голос наполнился теплотой. — Что? Почему? — Октавия, озадаченная словами Тони, посмотрела на него с удивлением. — Она бы не стала к себе подпускать человека, особенно, когда ей плохо, которому она не доверяла бы, — спокойно ответил Стонем, его взгляд был полон уверенности. Он как никто другой знал свою сестру. Октавия невольно улыбнулась, ее глаза наполнились теплом и нежностью. Эти слова очень сильно обрадовали ее. Ее щеки слегка покраснели, и она почувствовала, как ее сердце бьется быстрее, чем обычно. Она перевела взгляд на спящую Эффи, и в ее душе зародилась нежность, и она еще раз погладила ее по спине. Тихий шепот голосов проник в беспокойный сон Эффи, и она медленно, с трудом разлепила веки, словно ей было тяжело проснуться от глубокого сна. Ее глаза были сонными и туманными, и ей понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, где она находится. Когда же ее взгляд сфокусировался, когда она увидела знакомую фигуру Октавии, а затем и знакомые очертания Тони, ее сердце бешено заколотилось в груди. Она быстро села, и ее глаза расширились от удивления и облегчения. Она увидела, что Тони пришел в сознание, что его глаза открыты, и что он смотрит на нее с теплом и нежностью. Без раздумий, ее тело сорвалось с места, и она бросилась к нему, заключая его в крепкие объятия. Она обняла его за шею, ее руки дрожали. Она прижалась к нему, словно боясь, что он вновь исчезнет, словно она хотела раствориться в нем, забыв обо всех тревогах и печалях. Ее сердце переполняла нежность и благодарность, и она была счастлива, что он вновь с ней, что он жив. — Ты очнулся, — прошептала она, ее голос был дрожащим и полным эмоций, — Боже мой, Тони, я так испугалась. Затем, отстранившись от него на мгновение, она посмотрела ему в глаза, и на ее лице появилась слабая улыбка. Ее глаза вновь засверкали, но теперь уже от радости, а не от печали. — В следующий раз, — произнесла она в шутку, стараясь скрыть свои переживания за юмором, — в следующий раз, если ты еще раз так меня напугаешь, я сама тебя убью, понял, Энтони Стонем? — она слегка шлепнула его по плечу, стараясь сделать это как можно более безболезненно.