Зима в сердце

      — Собери отчеты за последний месяц. Ты много сделала? — Дмитрий сурово щурил глаза, когда Лэйн стояла перед ним в роли подчиненной. Он умел давить властью и внушать страх.              — Перевела три страницы. И дальше по мелочи главы. Вступительная часть не особо интересная, но важная для понимания остального.              — Хорошо. Ускорься по возможности.              — На базе есть и другие криптографы.              Дмитрий замер. Взгляд задержался на Лэйн с особой долей опасности, таящейся на дне вытянутых небольших глаз, залегающих внутри глазницы.              — Хочешь отказаться от перевода?              — Нет, интересуюсь, почему другим не доверяют эту работу.              Вдох. Измученный, но спокойный.              — У нас уже был подобный разговор, — он странно улыбнулся, пытаясь отследить реакцию Лэйн — она не пыталась ничего вспомнить. Из чистого принципа. — Никто не справился, доверили тебе.              — Да, я помню, что вы были удивлены тем, что я справилась, — она отвела взгляд, устала от пристального внимания генерала.              Дмитрий не сводил глаз. Это чувствовалось в районе лица, уходя чуть ниже к шее. Он привык изучать мимику и взгляды собеседника, читая между строк потаенные мысли. Но ему не повезло, что перед ним пустая кукла с испарившими чувствами — Лэйн и притворяться не нужно было, что ей наплевать.       — Ты просила фото Павла.              Скрипнул ящик. На столе оказалась фотография, к которому Лэйн приблизилась с особой осторожностью.              Обычный парень — никаких особых черт лица, простой взгляд и человеческая сосредоточенность без ухода в крайность. Но Лэйн не чувствовала в нём жизни.              — Анна недавно сказала, что мы были близки.              — Ты начала ходить с ней в купальню, чтобы собрать о себе сплетни?              Глаза в глаза. Одна пара — смеющихся, вторая — непонимающих. Дмитрий поспешил объясниться:              — Раньше ты ходила либо раньше, либо позже всех. Не любила пересекаться с другими.              — Это вам Анна всё передаёт?              Дмитрий тактично промолчал. Зачем лишний раз подчеркивать, что брат с сестрой близки донельзя.              — Завтра жду отчеты.              Холоден и спокоен — как всегда. Лэйн попрощалась и вышла из кабинета. И сразу свежесть вокруг, ощущение жизни. В кабинете Дмитрия воздух спертый. Замершее время и остановленное течение жизни. Только работа, работа, работа.              Лэйн хотелось проветриться. Утонуть в морозном дне, как когда-то она утопала в радости перевода. Это где-то в прошлом, придавленном камнями амнезии. Стойкое жжение под сердцем от расплывчатых мыслей о забытом, странная забота невидимых рук — призрак неизвестного преследовал Лэйн последние дни. Она не могла вспомнить события и людей, но помнила тепло. Помнила лёгкие прикосновения к коже, татуировками усыпавшие тело. Дыхание сбивалось. Сердце выпрыгивало. И только зима успокаивала ритм.              Зима должна быть и в сердце.              Лэйн очнулась от ветра вьюги. Холод пробрался в оболочки внутренних органов, облепил их отравленной кровью, подобно растекающемуся яду. Что-то явно потеплело с недавних пор. Кто-то был причиной.              Сухой мороз. Сильный и крепкий, будто алкоголь с русского застолья. Русское значит здоровое как бык. Русское — холодное внутри, тёплое снаружи. Русское — особое состояние души, когда вокруг есть важность своего. Любой русский — орех. Его нужно раскусить, чтобы добраться до сердцевины.              Лэйн забытой душой была русской. Менталитет прижился как нельзя лучше, стал частью её привычной жизни. Даже сейчас, стоя на морозе, пропитанном нитями суровой замершей воды, она внимала приятному колющему чувству на щеках и дрожи в коленях. Ноги немели быстро.              На крыше продувало сильно, но сильнее желания остаться не было ничего. Недалеко сидел Ноа — Лэйн не увидела его сразу, а он не услышал её из-за свиста ветра.              — Могу присесть?              Он удивлённо вскинул брови. Кивнул.              Тишина была комфортной. Убитая лавочка добавляла романтики — дружеской, уютной. Им не нужно говорить, чтобы понимать, что они ощущают. Лэйн — пустотную негу, Ноа — спокойствие медленно падающих снежинок. Момент был правильным и реальным — единственным способным заставить помнить. И Лэйн помнила. Чувство, заполняющее сердце рядом с ним — действительно это было дружбой.              — Ты все реже появляешься вместе с отрядом. Они тебя достали? — Ноа не улыбался. Не шутил. Лэйн нравилась его прямолинейность, грубость фактами.              — А тебя нет? Гоняют с одного корпуса в другой.              — Напомню, что я повар и должен был на кухне. Дмитрий изверг.              — Раньше ты участвовал в проведении экспериментов, — Лэйн достала это из закромов памяти.              Ноа — туча. Предгрозовая, невесёлая. С темой Лэйн не угадала, если не брать в расчет её шпионскую миссию.              — Мне противно там находиться. Они слишком жестоки к тем, кто этого не заслуживает, — низкий голос, уверенностью, звенящая злостью.              — А кто заслуживает?              — Никто.              Лэйн тихо шмыгнула.              — Ты добрый.              — Считаешь иначе? Разве бессмертные заслуживают того, чтобы над ними издевались в угоду людей?              — А обычные лабораторные крысы? Чем они заслужили такую участь? Каждый вид пытается выжить.              — Ты бы хотела жить, зная, что на твоё существование приходится тысячи смертей?              — Я уже так живу. Мы так живём, — Лэйн смотрела, как падал снег. Смотрела, как ветка наклонялась от тяжести облепляющих её льдов. Смотрела в глаза Ноа и видела в них океан боли.              — Потому я больше не имею права губить чужие жизни. Не имел с рождения, — он читал безразличие в глазах Лэйн, но не осуждал. — Чужая жизнь — не моя ответственность. Я не могу лезть в неё и прекращать по собственной воле.              — А если чужая жизнь стремится прекратить твою собственную?              — Я не бог, чтобы решать, кому умереть.              — Тогда умрёшь ты, — Лэйн сказала без тени сомнения. Без тени грусти. Голый факт, граничащий с хамством, к которому окружающие давно привыкли. Привык и Ноа. Возможно, в глубине души он знал, что на самом деле Лэйн всегда была такой — не подверженной людским эмоциям, холодной и расчетливой. И всё же в ней была своя искренность и особые принципы.              — Пусть так. Но я не возьму на себя грех убийства.              Своё мнение Лэйн оставила при себе. Отсутствие эмоций давало плюсы: нет желания спорить до потери пульса, с пеной у рта доказывать субъективную точку зрения, чтобы быть лучшей.              Первый, лучший — все абстрактно. Для Лэйн лучше тот, кто жив; для Ноа — тот, кто поступил по чести. Интересно знать, какое мнение у Каина.              — Ты не ответила на вопрос.              — Отряд меня не достал, — Лэйн запрокинула голову, позволяя снегу остудить лицо. — Для того, чтобы испытывать раздражение, нужно чувствовать. Я не помню, как это делать.              Ноа вглядывался в чужой профиль — взгляд ощущался в районе переносицы.              — Чтобы помнить, нужно уметь. В моей голове только Павел вызывал в тебе эмоции, — Ноа чуть усмехнулся. — Ещё иногда я.              Павел. Лэйн отметила в голове эти слова, но начала другую ветку разговора.              — Мы с тобой были друзьями?              — Можно и так сказать. Мы не давали нашему общению статуса. Просто общались и делились мыслями.              — Как и сейчас, — Лэйн слабо улыбнулась. — В твои слова хочется верить.              Ноа удивлённо покосился на Лэйн, в глазах непонимание игралось с интересом.              — А в чьи не хочется?              — Грега, — Лэйн почувствовала, что сейчас могла быть честной. — Он говорил мне, что мы были очень близкими друзьями, но я никогда напрямую не говорила людям, что они мои друзья. Странно это.              — Вы не были друзьями, — лицо Ноа ожесточилось. Прутья вонзились под кожу, оставляя острые углы потушенного гнева. — Ты мало мне говорила о Греге, потому что тебя не нравилась сама мысль о том, что у вас есть хоть какие-то взаимоотношения.              — Какими они были?              Ноа прищурился. Подумывал, говорить или нет, но сдался.              — Ты ему нравилась, он пытался тебя добиться. Но для меня было очевидно, что ты была влюблена в Павла.              Странное наваждение. Картинка из прошлого. Размытый образ. Чьи-то яркие глаза, горящий светлеющим чувством. Сердце ударило гонгом по артериям перед тем, как передать самообладание в руки Лэйн. Слабость была секундной.              — Вот в это уже с трудом верю.              Ноа терпеливо пождал губы. Подбирал слова, но не оправдывался. Наверное, тому, кто говорит правду, этого не нужно.              — Ты никогда не говорила прямо, что между вами, но всегда улыбалась, когда в разговоре мелькало его имя. Будто ты знала о нём намного больше нас.              — Раз ты говоришь, что я была влюблена, это очевидно, что я знала больше, — Лэйн и сейчас пыталась скрыть улыбку, ставшую чем-то физическим без эмоциональной привязки. — А что он?              Необычно видеть ворчливого Ноа с довольным лицом, тем более от разговора про любовь. Он выглядит чёрство, но в конце концов все люди одинаковые — они ищут любовь, какой бы она ни была.              — Он от тебя без ума. Видела бы ты его взгляд. Только почему-то ему всегда было грустно. Любить тебя так тяжело?              Лэйн пожала плечами.              — Вероятно. Ему не повезло.              — Я так не думаю.              Снежинки падали вниз, замедляли время эфемерностью бытия. Ломко. Мечтательно. Момент красивый, наполненный смыслом, но холодный — как и русская зима. Дистанция есть, к чему ложь? Им больше не хотелось говорить.              Лэйн ушла молча, когда поняла, что ей пора. Напоследок Ноа спросил про Каина:              — Где он? Обычно он всегда рядом с тобой.              В сердце неприятно кольнуло.              — На дежурстве. Дмитрий отправил.              — А, у ворот базы, — Ноа внимательно вглядывался вдаль.              «Сибирь» — свой маленький город. До ворот идти пешком минут двадцать без спешки. Для бессмертного это ерунда. Холод тоже не проблема. Лэйн верила в это, чтобы не позволять себе переживать.              Ноа тоже скоро пойдёт обратно. Ему комфортнее уходить одному, не спрашивая, кому в какую сторону и что дальше за планы. Вежливые вопросы можно избежать в двух случаях: быть наглым и не спрашивать или не попускать ситуации для вежливых вопросов.              Лэйн клонило в сон. Веки тяжелели, вместе с телом. Это отвратительное чувство смело записано в слабости. Кажется, раньше ей нравилось спать, уходя от проблем, однако сейчас эта физиологическая потребность мешала продуктивности. Токсичной продуктивности — Лэйн не отрицала, но и не боролась. В ней обязательно должен быть порок, чтобы она ощущала себя прежней хотя бы на двадцать процентов.              На удивление вокруг пусто. База вообще становилась всё более пугающей с каждым днём, будто из неё выкачивали жизнь. Будто жизнь сама покидала место из-за бесконечных истязательств над живыми существами.              Они ответят за всё. Лэйн не собиралась быть их кармой, но точно знала, что Вселенная их достигнет. Как птицы достигают родного края после зимовки, как кошки возвращаются домой после долгого путешествия, как рыбы идут на нерест к знакомым с рождения берегам. Это заложенная программа. Природа. Её законы — константа. Истина в чистом виде.              Ощущение блаженной справедливости грело кожу.              Лэйн шла и шла, утопая в мыслях, пока не встретилась с по-своему родной фигурой.              — Я буду на дежурстве ещё пару дней вместо других бессмертных. Они все устали.              — А ты нет? — Лэйн встала напротив Каина на допустимом расстоянии, чтобы видеть чётко его лицо, но не переходить границы не выстроенного общения. С ним не слепить человеческих отношений — Лэйн не слепить человеческих отношений. Она как сломанный механизм — в нём нет детали, но почему-то двигалась вся конструкция.              — Я — нет.              Каин сам подошёл ближе. Взял руку Лэйн, вложив в неё рацию.              — Если что-то случится, сообщи.              — Дмитрий приказал меня охранять.              — Его приказ теперь частично в силе. На посту не хватает бессмертных.              — Зачем ты это делаешь?              Каин удивлённо изогнул бровь, не выпуская руку Лэйн. Тепло его кожи приятной волной отдавалось в ней.              — Что делаю? Защищаю тебя?              — Служишь людям. Уверена, ты их на дух не переносишь.              Каин закатил глаза, чуть скривившись. Повторение вопроса в другой формулировке ему не понравилось. Эмоции забавные и несвойственные людям. Оттого Лэйн вдвойне интересно наблюдать, как хладнокровное лицо сменялось чем-то игриво-грустным с неясным намеком, который только она могла видеть.              — Не всех. Есть люди, приятные мне.              — Кто? — Лэйн требовала, в душе просила. Ответ ей нужен, как кислород, как случайно забытый винтик, без которого она не существовала.              — Ты. Я уже говорил.              Каин был честен. Открыт так, что Лэйн захотелось обнять его — она попала в капкан чужих чувств и пустоты, отложившейся на дне зрачков. Взмахи крыльев — трагичная опера.              — Почему я?              — Сердце о таком не спрашивают.              Они стояли недолго, но Лэйн ощутила всё, что могла в нынешнем состоянии: удивление, восторг, чувственность. Это иллюзия и попытка восполнить человеческую потребность к эмоциональному интеллекту? Может. Она не отрицала.              Каин отпустил её руку, осторожно коснулся папки в её руках.              — А это?..              — Часть досье Павла.              Лэйн взяла в руки маленькую фотографию, чуть не упавшую на пол. Повертела в руках.              — Ты что ты думаешь, глядя на него?              — Человек.              Грустная ухмылка.              — Нет. В нём нет жизни, — Лэйн помолчала, перед тем, как добавить: — Я знаю, потому что такая же.              — Ты не такая, — Каин обхватил её пальцы с тыльной стороны своими, заклиная выглянуть ему в глаза. — Лэйн, ты всё ещё человек.              — Почему тогда я не чувствую ничего? Что мне даёт биологический вид? — веки моргали часто в попытки не выдать грусть на дне зрачков. Бесполезно. Каин видел.              — Возможность чувствовать и жить.              — Я чувствую только боль и страх. Почему? — она задрала голову, чтобы лучше разглядеть оттенки его взгляда. Печаль — равнодушие. Скорбь — равнодушие. Тоска — нежность.              — Ты потеряла память. Не пытайся наверстать всё за пару недель.              — Не в памяти дело. Я лишена чего-то важного. Я как ты, — Лэйн прикоснулась к выступающим ключицам, своевольно провела по ним через слой водолазки. — Я могу ощущать, могу жить, но все чувства приглушены до минимума. Как прокрученная в сотый раз пластинка, которая перестаёт быть интересной.              — Ты интересна, — он намеренно сделал паузу, чтобы обратить всё её внимание к словам. — Мне.              Лэйн потеряла слова, выронила их после встречи с Каином, который, идя по следам, нашёл осколки.              — Рефлексия — признак жизни. Не пытайся быть такой же, какой была до амнезии. Ты человек, способный меняться в зависимости от обстоятельств и желания.              Он коснулся подбородка, провёл по ровной линии челюсти, любуясь и наблюдая, как Лэйн замирала от его прикосновений — будто попадала в добровольный плен.              — Я не могу забрать твою боль на себя, но могу лишить страха. Не бойся, когда я рядом.              — Моя цель — узнать правду о том, как я впала в кому, — Лэйн переключилась резко. Почувствовала защиту, находила силу в огромных белых крыльях и уверенных глазах. Соблазн быть слабой рядом с кем-то сильным оказался сильнее установок. — Хочу узнать, что скрывает отряд и потом решить, что с этим делать. Будь со мной всё это время.              — Правда режет.              — Не сильнее лжи.              Его глаза блеснули ярко в темноте коридора.              — Сделаем так, как ты скажешь, — от него неслись пары ноющей тоски. — Будь осторожна.              Нити молчаливого понимания. Нити невидимой связи. Каин манил и тянул с собой наверх — к звёздам и Раю. Был самым великим искушением. Присутствие бессмертного — помощь и раскаяние. Исповедь теперь присуща личности.              Он в последний раз заглянул ей в глаза — игриво приманивающе — и скрылся во мраке теней.              Рация в руках Лэйн продолжала греть кожу.              И продолжала напоминать о ситуации, в которой пришлось оказаться. Теперь её защита снижена, а главный враг так и не выявлен. Каин не мог пойти против генерала как минимум для того, чтобы оставаться пешкой в глазах базы. Лэйн не могла просить его о том, что уверовала себя сделать самой.              Она дошла быстро. Развернула книгу, принялась переводить. Но давящее чувство заставило вернуться к фотографии и досье Павла. К бездушным буквам и лжи в каждой строке. Лэйн не верила в ни в написанное, ни в увиденное. Интуиция вошла в абсолют. Вывелась по закрученной формуле, как главное достижение физики. Это было невероятно в своей неизученности.              И где же влюбленность? Где чувства? Неужели, даже фото Павла не распалило былой огонь?              Размышления. Догадки. В блокноте пополнились исписанные страницы. Лэйн оставляла сомнения ручкой по белой бумаге, чтобы никогда больше не забыть.              Больше неизвестности Лэйн боялась повторов. Закрученных спиралей судьбы и непереводимого смысла в толстых писаниях.              Но Книгу Демонов нельзя выпускать из рук. Она пахла свечами и храмами, будто глумилась над неправильностью письма и связью с религией. Смеялась прямо в ухо, но мерзко и противно. Хотела убить разум.              Работа шла медленно, но до конца светового дня сдвинулась прилично. Анатомия демонов отличалась от человеческой и ангельской только крыльями, что показалось крайне интересным. Лэйн видела в собственной должности возможность знать больше, управлять знаниями и быть занозой для базы. Неоспоримое примущество.              Ветер выл за окном. Слепило воспоминаниями. Кто-то открыл ворота — скрип пронесся по комнате. В одеяле тепло. Мир тесен и спокоен в пределах четырёх стен.              Лэйн проснулась среди ночи. Включила маленькую лампу и потянулась за блокнотами. Провела подушечками пальцев по чернилам, но не смогла оживить буквы. Читала, читала, читала.              Но всё ещё ничего не помнила. Неужели, тут только перевод и никаких подсказок?              Желудок скрутило от голода. Пришлось полезть в запасы, чтобы достать оттуда печенье и воду. В последнее время ей так редко хотелось есть. Лэйн прощупала мышцы рук и ног, боясь стать неестественно тощей. Пока всё в норме.              «Ангелы — посланники света. Милосердие и честность, верность и чистота. Красота во плоти. Только они готовы на всё ради любви.»              Удивление сковало.              …ради любви.              Лэйн прищурилась, приблизила блокнот к лицу. Подобное выражение она находила в своих записях с одним существенным отличием — везде был её почерк. Здесь же последние слова написаны не ею.              Голову пронзила кинжальная боль.              Чувственно интимная атмосфера, шёпот в ухо, учащенное сердцебиение в скопе с расслабленностью и блаженством. Белые крылья, мелькающие боковым зрением.              — Propter amorem, — слова в самое ухо, достижение мозга. Внутри всё плавилось.              Лэйн очнулась. Как будто её приложили головой об стол. Боль не давала возможности дальше углубиться в воспоминания и найти больше мгновений.              Не понимая, чем руководствуясь, она вылезла из-под одеяла, начала собираться. До ворот идти минут двадцать, погода сегодня спокойная, так что можно и за десять, если постараться. Возможно, Каин не будет рад её видеть, но сейчас эгоизм взял верх — она будет рада его видеть.              Эфирное, ластящееся жжение под сердцем, треугольные мушки волнения. Картина становилась четче и яснее, когда в мыслях был Каин. Он — луна, разгоняющая тучи. Луна, обнятая облаками сомнений и страхов, которые она не в силах прогнать, но в силах задержать. Лэйн не могла назвать себя солнцем, чтобы быть подходящей ему. Хотя нет ничего более странного, чем мнение, что луна и солнце — идеальная пара. Свет и тьма — концептуально разные; противоположности не притягиваются — это миф. Притягиваются похожие.              До поста она дошла быстро — погрузилась в себя, не заметила жизнь вокруг. В будке поста мелькала белая фигура, знакомая и статная. Шаг вперед, хруст снега. Девичий смех затмил все звуки.              — Ты умеешь шутить, Каин.              — Я не шутил.              Лэйн резко подалась в сторону, спряталась за каменной стеной будки. Паучьи нити печали и лёгкой злобы плели засаду на органах, покрывали их толстой коркой застывшей крови. В висках стучало.              Смех продолжился. Понять, кто там, было несложно.              — Ни разу не видела таких мощных крыльев, — Кира стелилась скатертью. Щебетала как птичка. — Могу потрогать?              — Нет.              — Это интимная зона? — заговорщицкий тон. Излишне соблазняющий. Лэйн мутило от приторности.              Тишина волнительна, но даже в ней телепатически ощущалось, как Каин закатывал глаза в приступе усталого раздражения.              — Не трогай то, что не положено.              — Обидно, — Кира надулась. — Кстати, сегодня была весьма интересная тренировка. Дмитрия придум…              — Зачем мне это знать?              Кира молчала пару секунд, ставшими тягостным бременем.              — Ты же член отряда. Должен быть в курсе.              — Я член отряда, защищающий пост и Лэйн. Что мне и надо знать, это то, как дела на воротах и у Лэйн.              Приятное тепло лилось рекой. Несмотря на холод, экваторская жара проникла под куртку, участила пульс и раздробила злобу. Момент откровения, особая форма понимания мира, в который эталоном были слова Каина. Слишком многое в настроении Лэйн стало зависеть от него.              — Одна Лэйн, да Лэйн. Чего вы все с ней так носитесь? — Кира плевалась словами. — Подумаешь, симпатичная мордашка, характер-то скверный. Как ты терпишь её, Каин?              Ветер стёр, оставил в неведении следующую фразу Киры, схожую с шуткой, исходя из интонации. Как назло оставил всё остальное:              — Со всеми ужасно грубая, нелюдимая. Говорит всё, что приходит в голову, без какого-либо чувства такта. С ней общаться будто со стенкой говорить. Никакого сочувствия и поддержки, будто вообще ничего не чувствует. Чёрствая глыба льда.              Обидно. Лэйн дышала хрипло и волнительно, экскурсия грудной клетки увеличилась, но не покрывала расходы кислорода. Пробраться в вены и отравить токсинами — слова Киры сделали именно это.              Плевать, что подумает сама Кира. Плевать на её существование. Проникающая печаль вызвана слушателем тирады.              Каин молчал, слушал. Внимал. Его мысли — первостепенное, о чем волновалась Лэйн. Тяжело поднять взгляд, тяжело пересилить себя и зайти в будку, наглядно показав Кире разрушающую грубость. Но ноги не двигались. Воспоминания о голубых глазах заставили замереть. Вдохнуть больше воздуха в лёгкие и быстрым шагом сбежать с места преступления.              Лэйн физически не готова услышать согласие Каина со словами Киры. Не сегодня. Не в этой жизни.              Снежинки чистыми кристаллами путались в волосах.