Отражение

      Утро встретило его тупой головной болью в висках и чувством тяжести в животе, хотя он и знал, что вырвать его могло только желчью, ибо вчера еда ушла на второй план, оставив место шампанскому. Ночная рубашка ощущалась на коже слишком липкой и тяжёлой. Казалось даже, что это была не дорогая ткань, а засаленное нечто, что больше походило на половые тряпки.       Яркое солнце слепило и резало глаза, усиливая пульсацию в голове, и Александр лишь издал мученический стон, повернулся на другой бок, пытаясь укрыться от света. Взгляд его сразу упал на часы. Время было раннее, едва восьмой час, и некоторые из гостей и слуг, должно быть, заснули несколько часов назад после бурного веселья вчерашнего дня.       Он хотел остаться в постели, возможно, снова уснуть, но невыносимая жажда, отдававшая кислым мерзковатым привкусом во рту, быстро напомнила о себе, лишая возможности ленивого утреннего покоя.       Тяжело вздохнув, Александр сел на кровати, поставив ноги на пол, и с титаническим усилием поднялся с места. В голове загудело сильнее, а в ушах на несколько секунд застрял противный оглушающий звон. Колени неприятно хрустнули, ослабив и без того шаткую походку.       Дойдя до кувшина с водой, он, не наливая в стакан, просто выпил жадными глотками прямо из горла. Отстранившись, Александр лениво поплелся обратно к постели, однако взглядом зацепился за высокое зеркало во весь рост, и, осмотрев свой внешний вид невольно вздрогнул. Лицо его приобрело серовато-зелёный оттенок, под тусклыми глазами, доселе бывшими ясными и глубокими, темнели и синели большие круги с мелкими сосудами. Кудрявые волосы сбились в колтуны, создавая на макушке подобие гнезда.       В душу ему острым когтем вонзилось глубокое разочарование в самом себе. В своих глазах он выглядел настолько жалко и ничтожно, что из груди вырвался вымученный стон, а с ним и вчерашние, тугие благодаря алкоголю размышления. Стянув с себя рубаху, он ещё раз осмотрел своё отражение, но гораздо более бодро, яростно выискивая в теле любые несовершенства.       Александр сжал кулаки, чувствуя, как гнев и отчаяние сжимают его горло, словно тонкой леской. Он подошёл ближе к зеркалу, вглядываясь в каждую морщину, каждый изъян, словно пытаясь найти оправдание своему состоянию. Живот, некогда подтянутый, теперь обвис, а мышцы рук потеряли былую силу. Попытка обхватить пальцами запястье хоть и увенчалась успехом, но возбуждённое сознание ясно и чëтко дало понять — «Потолстел.» — пронеслось в голове.       Он провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть с себя эту жалкую маску, но отражение оставалось неизменным, оставив его один на один с собственным падением. Александр чувствовал себя разбитым и униженным, больше не узнавая себя в этом человеке с красными глазами, тяжёлой головой и обвисшим животом. Он всегда гордился своей силой и выносливостью, а теперь всё это исчезло, оставив лишь жалкие остатки.       Мысли его, ещё вчера мутные и бессвязные, теперь начали проясняться. Он знал, что путь к переменам будет долгим и тяжёлым, но другого выхода не было. Собрав волю в кулак, он резко развернулся, с остервенением начав приводить свой нелепый внешний вид в порядок. Злость на самого себя съедала и попытки выглядеть хоть сколько-нибудь прилично были больше похожи на истерику.       Александр схватил расчёску и с яростью вонзил её в спутанные волосы, вырывая колтуны. Каждый рывок отдавался болью, но он и не думал останавливаться, словно наказывая себя за вчерашнее безволие. Потом он умылся ледяной водой, резко вдохнув, обжигаясь её утренней прохладой. Ледяной мокрой тряпкой прошёлся по открытой коже торса, хоть как-то смывая с себя похмелье и усталость вчерашнего дня.       Одеваясь, Александр чувствовал, как каждая ниточка проходится по телу. Он натянул рубашку, дотошно выправляя складки, лишь бы эхо вчерашнего дня не отразилось на нëм хотя-бы внешне, и застегнул брюки, которые теперь сидели, как ему казалось, чуть теснее, чем раньше. Взгляд его снова упал на зеркало, но он отвернулся, отчаянно не желая встречаться глазами с собственным недовольным лицом. Вместо этого перед выходом за двери старался сосредоточиться на дыхании, пытаясь унять дрожь в руках и гул в голове, которая с утра стала болеть гораздо меньше.       В коридоре было тихо, только где-то вдалеке слышалось неясное бормотание служанки. Александр прошёл мимо, не обращая внимания, и направился в одно из немногих мест в таком большом дворце, которое его могло хоть на несколько времени избавить от тягостных мыслей, коими он терзался со вчерашнего дня.       Дорога до рабочего кабинета проходила в умиротворенной тишине, разбавляемая только слабым воем прохладного июньского воздуха из приоткрытых окон. Как он и думал, людей в округе совсем не было — «Видимо вчерашний раут выдался на столько успешным, что всех людей во дворце волной вина унесло в Неву» — саркастически отметил про себя Александр. Высокие двери тихонько скрипнули, впустив столицу в его собственный небольшой мирок, в котором он мог остаться сам с собой без постороннего шума, который из-за головной боли казался ему ударами раскалённой кочергой по голове. Там, среди книг и бумаг, он почувствовал себя немного увереннее.       Однако работа не спорилась. Даже в своих родных четырёх стенах он чувствовал себя неуютно, снедаемый мыслями и бесконечным прокручиванием в своей голове своего утреннего внешнего вида. Перо быстро проносились по бумаге, оставляя каллиграфичные надписи и витиеватые подписи в конце листов. Где-то исправляя ошибки и неточности, отправляя документ на переработку, где-то поражался от глупости и дурацкой изобретательности губернских секретарей, порой присылавших ему такое, что из всех пущенных по обратному адресу бумаг можно было выложить дорогу от Москвы до Санкт-Петербурга.        Александр, вспомнив о своём наставнике тяжко выдохнул, откладывая перо на подставку, едва не оставив кляксу, крепко задумавшись. Михаил Юрьевич. Как много для него было в двух этих словах! Что бы он делал и какими бы словами вспоминал, узнай он о безумных мыслях, роящихся в его голове. Узнай он о тихих вечерах и бессонных ночах, проведённых Александром в думах о нем, о них. Как юноша представлял себе их следующие встречи, новые взгляды, неосторожные, но такие желанные слова, сказанные в душевном порыве. Как он возможно был бы зол, узнав о чувствах, постепенно разгоравшихся в сердце и душе своего ученика. «Зол? А почему же зол?» Александр непременно знал, что узнай Михаил Юрьевич о том, что тот к нему неровно дышит, сразу бы поменял бы своё отношение, которое с недавним приходом Александра Первого к власти значительно улучшилось. Стал бы провожать ядовитым взглядом, презрительно отходил бы от него в комнате, игнорировал или того хуже, рассказал бы о новом увлечении юной столицы во всеуслышание, дабы поглумиться, потешить собственное самолюбие, выставив новую столицу на фоне старой легкомысленным повесой, вместо работы, предпочитающим бесплодные фантазии.       Александр, нахмурив брови, мотнул головой. «Нет, не так, — подумал он. — Неужели я мог столь низко о нём думать? Он же человек мудрый и не стал бы выставлять меня в таком свете прилюдно. Ни за что не позволил бы усомниться в авторитете столицы страны, для которой сделал более всех прочих».        Мысль его поскакала дальше, внутренне доказывая, что честь его прилюдно не была бы оскорблена, но отношения их изменятся далеко не в лучшую сторону. В такие моменты Александр особенно остро чувствовал свою уязвимость и зависимость от Михаила Юрьевича. Он знал, что если потеряет его, то потеряет и часть себя. Поэтому он старался подавлять свои чувства и продолжать учиться, надеясь, что однажды человек, ради которого Александр был готов на всё, поймет и простит его.       Нескончаемый поток мыслей прервался тихим стуком в дверь. Александр, словно опомнившись ото сна, мельком глянул на часы, большая стрелка которых чуть перевалила за двенадцать, отсчитывая вторую половину дня.       — Доброго утра, Александр Петрович, — вежливо поздоровалась женщина средних лет, склонившись в лёгком поклоне — господа Александр Павлович наказали завтрак собирать и вас позвать обязательно.       — Доброго дня, Людмила, через сколько назначено? — задал он вопрос чуть нервно с мыслью, что что-то он точно забыл, а вспомнить не выходило из-за чего его пальцы переминали края манжетов.       — На половину первого часу дня, Александр Петрович. — проговорила женщина так же вежливо, но тон её заметно потеплел. — А вы всё трудитесь, милостивый государь, аки пчела. Гости-то аж к пяти часам утра разойтись изволили — с продолжением рассказа она чуть хохотнула, но тут-же стушевалась и продолжила, но печально и менее вольно — Вас вчера обыскались, но Михаил Юрьевич поведал, что самочувствие ваше подвело вас. Вам сейчас нужно чего? Лекаря, аль микстуры какой?       И Александр мигом вспомнил, почему он так быстро отлучился и от воспоминания больная его голова отдалась резкой пульсацией. Еда?.. Да как можно? После такого откровенного ужаса и унижения, что он увидел в зеркале, разве имел он право разделить хлеб с теми прекрасными людьми? Но поразмыслив о том, что его неявка стала бы поводом для лишнего беспокойства, быстро придумал выход из ситуации.       — Ничего не нужно, Людмила, благодарю. Прикажите подать кофий без молока, да бульон какой-нибудь лёгкий. — и увидев вопросительный взгляд продолжил — А если буду расспрашивать, то ты отвечай, что я с восьмого часу на ногах и время обеднее. А теперь ступай, Людмила, ступай.       Как только служанка скрылась за дверью, Александр откинулся на спинку кресла, собирая остатки сил для приёма пищи. Мир сжался до пространства одной комнаты, даже в которой от своих мыслей он смог скрыться не на долго.       Время шло, а Александр отчаянно не хотел вставать со своего места, на котором так удобно устроился, но заставлять ждать дорогих ему людей совсем не хотелось и ноги нетвёрдой походкой повели его к выходу.       Уже сидя за столом, обменявшись ленивыми утренними приветствиями со всеми членами императорской семьи, Александр заметил на себе любопытный взгляд. Михаил Юрьевич, наклонив голову, с интересом изучал его, облокотившись на край стола. Взгляд его был долгим, заострившимся на лице юной столицы. Александр знал, что ему непременно надобно объясниться перед ним и отблагодарить за сокрытие его побега. От предвкушения скорейшей личной встречи в груди его разлилось тепло трепетного ожидания. Даже настроение, испорченное с самого утра, улучшилось.       Завтракали в тишине, нарушаемой лишь мерным позвякиванием столовых приборов. Несколько раз прозвучал вопрос о самочувствии столицы, но Александр легко отмахнулся, сводя разговор на нет. Настроения беседовать не было абсолютно и он лишь пил кофе и сверлил взглядом тарелку с бульоном, не решаясь начать трапезу, хотя и делал вид, что ничего не происходит. «Нет, нельзя. Я же только начал это. — но рука сама собой потянулась к ложке, зачёрпывая совсем немного — Что ж, ничего же не случиться от одной тарелки, правда..?»       Ложка за ложкой, и каждый кусочек пищи, казалось, обжигал его изнутри, вызывая жгучее чувство вины и беспокойства. В его голове вихрем проносились мысли, и он не мог избавиться от ощущения, что все в этой комнате наблюдают за ним, осуждают, оценивают его. Эти мысли только усиливали его беспокойство, и боль в голове становилась невыносимой.        Он порывался вскочить из-за стола, ссылаясь на неотложные дела, но желание поговорить с дорогим человеком пригвоздило его к стулу. И он остался сидеть. Тягуче медленно и мучительно, растягивая каждый новый заход перед очередной порцией. И спустя долгих двадцать минут, тарелки сидящих за столом опустели и каждый отходил заниматься своими делами и сам он вышел в коридор, скрываясь из столовой за дверьми вслед за Михаилом Юрьевичем.       — Михаил Юрьевич, — окликнул его Александр, догоняя, — позвольте мне выразить вам свою признательность за то, что вы столь благородно прикрыли мой побег вчера.       — О чём это вы? — Михаил Юрьевич склонил голову набок, с интересом глядя на своего спутника, идущего рядом по правую руку.       — Как же, мне передали, что вы изволили сочинить оправдание моему раннему уходу. Но, право, я столь утомился, что вынужден был сдаться без боя. — С лёгкой улыбкой заметил Александр, стараясь перевести разговор на более непринуждённый лад.       — Решили капитулировать, стало быть? — Михаил Юрьевич усмехнулся, чуть прищурившись.       — Не скажите, сие было не более чем стратегическое отступление. Иначе моё дурное расположение духа могло бы омрачить всем вчерашний вечер.       — Как скажите, стратегия так стратегия. — посмеялся Михаил Юрьевич, но добавил чуть спокойнее — Но судя по вашим словам, вы от чего-то сильно утомились из-за чего совершили сей манёвр.       Александр чуть поежился. «Нельзя ему знать. Нельзя! Вот позор будет! Во век не отмоюсь.»       — Я, право, сильно утомился от духоты в зале, да мигрень замучила, не беспокойтесь. — решив отделаться полуправдой, ответил он. Умолчал о истинной причине, но сказать, что выпил слишком много было решительно стыдно. Он же не ребёнок какой-то, чтобы меры не знать. Просто на голодный желудок градус дал знать о себе гораздо раньше, чем рассчитывалось. Оправдывался он про себя.       Прогулка по коридору в ненавязчивом разговоре отозвалась в груди Александра трепетным волнением. Дыхание поминутно спирало от влюблённого восторга. Сердце стучало где-то в горле. Даже лицо его просветлело и разгладило напряжённое выражение. Ему даже казалось, что Михаил смотрел на него с подобным выражением. А ведь и правда. Вечно хмурые его брови потеряли былую строгость, а приветливая улыбка поражала в самое сердце.       Распрощавшись в конце коридора, Александр был в твëрдой уверенности осуществить задуманное. Ради человека, ставшего для него всем, он готов был пойти на ложь, скрытность, жертвы и обман, прежде всего, самого себя.