Отражение

      Запись в дневнике: — «Я опять теряю ум…» Снова в голове Появился странный шум.

Король и шут — «Дагон»

      Борьба Александра с самим собой никогда не прекращалась полностью с течением времени. Он мог на время забыть о своих мыслях, но они неизменно возвращались. Метания от полного удовлетворения собой до глубокого самоуничижения привели его к Отечественной войне, после которой душу его захлестнули далеко не самые приятные мысли.       Вина грызла его, не давая хоть раз за день не думать о том, что можно было изменить и как сделать так, чтобы Михаил, живой и здоровый, как прежде, по-прежнему беседовал с ним в тени раскидистых деревьев. Да хоть где, лишь бы с ним, лишь бы рядом. Чтобы помогал советом и добрым словом. Однако, он вынужден был лежать на грани жизни и смерти, завёрнутый в бинты и повязки с головы до пят. Его раны были столь серьёзны, что смотреть на них было невероятно сложно даже подготовленному человеку.       Чувство опустошённости всё чаще охватывало его, особенно с тех пор, как Москва начала стремительно отстраиваться. Он смотрел на себя в зеркало и видел, что стал выше и взрослее. Но достаточно ли этого? Сможет ли он соответствовать тем огромным ожиданиям, что свалились на его плечи?              Он часто думал о том, что скажет наставник, когда проснётся. Будет ли он гордиться им? Глядел на себя, критически оценивал то, что по пробуждению увидел бы его наставник. Сможет ли он смотреть в эти голубые глаза без свербящего чувства внутри? Будет ли достоин похвалы за проделанную работу? Может ли рассчитывать хотя бы на мнимую взаимность?       Александр чувствовал себя беспомощным и смертельно уставшим. Он понимал, что не смог защитить того, кто всегда был для него опорой и источником силы. Мысли о том, что он мог сделать больше, что его действия могли предотвратить трагедию, не давали ему покоя. Он винил себя в том, что не предусмотрел всех возможных последствий, что не был достаточно осторожен и решителен.       «Не смог», «Не справился», «Не сохранил». Но самое страшное было то, что Александр не мог поделиться своими переживаниями с Михаилом, единственным человеком, который понимал его как никто другой. Он не мог рассказать ему о своих страхах и сомнениях, о том, как сильно он переживает за его жизнь. Александр понимал, что должен быть сильным ради Михаила, ради своего Отечества, за мирное небо над которым пришлось столь дорого заплатить. Он чётко сознавал, что должен найти в себе силы продолжать борьбу за то, чему столь долго и упорно учил его наставник.       Он — Александр Романов, столица Российской Империи, теперь без поблажек и послаблений, вынужден был с холодной расчётливостью управлять государством. От того и работа в его кабинете кипела каждый день. Бесконечные горы бумаг на столе, шум переговоров и недосып стали его верными спутниками на ближайшие пять лет с конца заграничных походов в 1814 году. К 1819 году Михаил начал постепенно приходить в себя. Ненадолго открывал глаза, но после снова засыпал на несколько дней. Стал иногда двигать руками, ногами или головой. Повязок на искалеченном телле становилось всё меньше и участки здоровой кожи стали встречаться заметно чаще, хотя ожогов оставалось достаточно много.       Александр не мог не замечать, как его возлюбленный постепенно возвращается к жизни. Он навещал его покои и, не произнося ни слова, тихо сидел подле, расслабляясь в тишине. В такие моменты Александр чувствовал, как напряжение и страх постепенно отпускают его.       Александр осознавал, что и сам нуждается в поддержке. На его плечах лежала тяжкая ноша ответственности, но в эти тихие минуты он ощущал себя простым смертным, жаждущим любви и понимания. Он вспоминал, как в детстве за него работу управленца всегда выполнял кто-то другой из-за чего свободного времени часто было в избытке, но взрослая жизнь диктовала свои условия, вынуждая идти напролом.       Когда Михаил наконец-то очнулся и даже заговорил с сиделкой, Александр узнал об этом первым. Бросив все дела, он кинулся к нему в покои. Его сердце билось быстрее, чем обычно, а в горле стоял ком. Он знал, что сейчас ему предстоит столкнуться с самым важным моментом в жизни — моментом, когда он сможет увидеть, что его усилия не были напрасными. Он остановился у кровати, его руки дрожали. Благо в комнате они остались одни, зная, как тяжко дастся им эта беседа.       Михаил заговорил слабым, но уверенным голосом. Он произнёс всего несколько слов, но звук такого любимого голоса обухом ударил по голове, сбивая дыхание и кружа голову — Александр, это ты? — прошептал он, пытаясь улыбнуться, но натянутая обожжённая кожа позволила лишь слегка приподнять уголки губ. В его голосе звучала надежда, но также и усталость.       Александр не мог сдержать слёзы. Он упал на колени перед кроватью, его руки потянулись к Михаилу. Он схватил его за перебинтованные пальцы, словно боялся, что это иллюзия, пустое наваждение. Будто одного прикосновения хватит чтобы он рассыпался пеплом по простыням. — Михаил! Я так виноват перед вами! — прошептал он, чувствуя, как горячие капли текут по его щекам. — Александр, я так рад тебя видеть, — сказал он, словно не слыша душевного надрыва в голосе рядом.       Говорили они не долго, но чувственно с радостным трепетом в перемешку с ядовитой горечью. Всё, что мог Александр — это упасть перед кроватью Михаила на колени, целовать его перебинтованные пальцы и со слезами просить прощения. — Мне так жаль, Михаил, — снова и снова повторял он, бережно целуя его руку. — Если бы я только знал… Михаил попытался улыбнуться, но его лицо исказилось от боли. — Не вините себя, Саша, — прошептал он, сжимая руку Александра. — Видя вас, я понимаю, что никогда не пожалею о своём решении.       Александр продолжал плакать, чувствуя, как каждая слеза уносит с собой часть его боли. Буквально почувствовал, что с его плеч свалился огромный камень. Он знал, что должен сделать всё возможное, чтобы исправить свою ошибку и помочь Михаилу. — Я обещаю, Михаил, я сделаю всё возможное, чтобы вы поправились, — сказал он, сжимая его руку чуточку крепче. — Я никогда не оставлю вас.       Миновало несколько мучительных минут, проведённых в напряженном молчании, когда Александр встал с пола, разминая ноги. Влажные дорожки на его щеках постепенно высохли, неприятно стягивая кожу. Глаза и щёки покраснели, чуть опухая, словно следы от ударов. И только тогда осознал в каком виде пристал перед учителем, хотя и бывшим. Любые мысли и трогательном воссоединении мигом испарились, уступив место стыду.       Стыд — худшее чувство, которое он мог когда-либо испытать. Кровь отлила от лица, кружа голову. Чувство глубочайшего омерзения стояло в глотке, которое было готово вырваться криком или рвотой. Это чувство в нём было настолько сильно, что хотелось спрятаться, отгородиться от всего мира. Стыд — это одиночество, окружённое множеством людей, одиночество, пронизанное болью и горьким осознанием собственных ошибок. И это чувство, пожалуй, одно из самых мучительных, которые может испытать человек.       Александр пытался сгладить неловкость, поправляя свою одежу и стараясь избежать взгляда учителя. Воспоминания о недавнем разговоре, который привел к его эмоциональному обрушению, не давали покоя.

***

      С этого момента вся его стабильность сошла на нет, оставляя места некогда притупившимся привычкам и ритуалам. Для содержания себя в надлежащем виде приходилось идти на всевозможные хитрости и ухищрения, которые хоть и не способствовали физическому здоровью, но на внешности сказывались лучше «честных методов». Так в своей записной книжке у него хранилась, как он сам её называл «Инструкция светских очертаний», в которой он записывал всё то, что он испытывал на своём опыте или слышал от других, что помогало держать себя в стройности. Но в формате дневника там были и записи о неудачных попытках и последствиях такого похудения.       В покои Александра заходили не часто, но не из-за лени или наплевательского отношения вовсе нет. Сам хозяин комнаты был против того, что в любой момент без его ведома кто угодно может рыться в его вещах. От того и конспирация касаемо этого дневника была не на высшем уровне. И в один момент такая халатность вышла ему боком.