Отражение

      

…Нет моего в ней отражения,

Есть только горечь поражения. Ну почему Лезть в мою жизнь вздумалось ему!       Король и Шут «Отражение»      

      

      Ему доставляло удовольствие участвовать в светских увеселениях, коими он искренне увлекался до 1780-х годов, однако после почувствовал явное перенасыщение и в новом столетии ходил на всякого рода светские рауты реже. Столы ломились от изобилия блюд и напитков, а гости непрестанно предлагали добавки. Особенно его раздражали те, кто с настойчивостью угощал его алкоголем, к коему он имел низкую терпимость.       Шум и яркий свет давили на виски, вызывая неприятное головокружение. Тягучий воздух заполнял легкие, мешая свободному дыханию. Ароматы расплавленных свечей, еды, пота и духов наполняли зал. Избежать этих запахов было невозможно, даже несмотря на его попытки найти укромное место. Безжалостная какофония создавала такую удушливую атмосферу, что не оставалось желания оставаться внутри ни на минуту. Пара лишних бокалов шампанского стала отличным предлогом для столь спонтанного ухода. Ноги, будто прикованные доселе к месту, уверенно направились к выходу, за которым столица незаметно растворилась, не уведомив никого о своем исчезновении.       Александр терзался мыслями, стараясь забыть о том, что его присутствие на приёме оказалось далёким от ожидаемого триумфа. Каждый момент казался чрезвычайно медленным, словно он застрял в паутине недоумения и смущения, где каждая нота музыки звучала как насмешка над его тщетными попытками быть в центре внимания. Всё слишком ярко, вычурно, на показ. И чувство овладело им, казалось, давно позабытое и спрятанное далеко внутри — стыд. Но чем больше он старался забыть об этом, тем больше это чувство ядовитой беспомощности овладевало им.       Он вспомнил о людях, которые сейчас, вероятно, веселились в стенах дворца, окружённые яркими улыбками, звоном бокалов и звуками искреннего смеха. В душе его зреет чувство, которое, казалось, смутило всю его предыдущую уверенность. Пытаясь вернуть себе островок спокойствия, он перебирал в голове промашки за сегодня и под медленный стук каблуков по тропинке мысль, доселе витавшая в воздухе, наконец-то сформировалась в нём: его внешний вид стал причиной жгучего холода в чужих глазах.       Зеркало в своей комнате он порой действительно недолюбливал, особенно после тяжёлого дня; зайдешь, взглянешь, сразу и настроение под плинтус.       Когда впереди, после нескольких минут бесплодных шатаний, замаячил слабый свет, он почувствовал, как тишина вокруг становилась почти осязаемой. Неожиданно он увидел пару людей, негромко обсуждающих что-то, а сам притаился за живой изгородью. Говорили между собой две девушки, по говору которых сразу стало понятно, что происходили они не из знатного рода, а просто прислуживали кому-то из гостей.       — …а я ему и кажу, шо в столице-то бал дают, вот и поехала. А он упёрся рогом, да давай мне про верность талдычить. Ага, делать мне тут нечего, шоб за хлопцами виться у жениха за спиной. — Говорила та, что помладше. Недовольно повышая голос. — А знаешь, я тут не первый год при дворе, так что слышала шо по углам хоронятся, да разврат чинят такой, что батюшке на исповеди рассказать стыдно. — заговорщическим громким шепотом ответила та, что старше. — Ах! Да что ты? — Да-да! А вот, тебе кто из господ приглянулся? — но, когда ответа не последовала, старшая чуть боднула плечом свою спутницу. — Никто-ж не заставляет тебя с ними водиться, ты просто скажи. — Да, видала я там одного, Александром звать. Романов вроде… — Александр Павлович? Внук Матушки Императрицы? — Не этот. — отмахнулась девушка — Александр Петрович — и показала руками на волосы имитируя пальцами завитки — Кудри у него такие тёмные, забавные. — крадущийся за ними следом Александр Петрович заметно смутился и напрягся. Слушать про себя со стороны всегда было несколько волнительно. В полумраке улицы трудно было рассмотреть выражение их лиц, но он был уверен, что старшая из этой парочки скривилась. — Да ну… — кисло она сказала — ты ж знаешь, что худоба-то в моде у них, а этот — замялась она — от жизни барской на пирожных через годик-другой жиром заплывёт и талию нужно будет не по моде, а по необходимости утягивать! На столичных харчах-то и раскабанеть не долго. — Ну хватит тебе. Да, не худой, но ты спрашивала про лицо. — подмигнула спутница и они, уводя разговор в другое русло, весело смеясь направились по своим делам дальше.       А Александр Петрович так и остался стоять столбом за высокой туей, тупо уставившись в пустоту. Щёки его залились краской, обдавая кудрявую голову жаром. Неужели всё на столько плохо? Он выставил руки перед собой, пытаясь высмотреть в темноте подтверждение россказней тех девиц, но во мраке позднего вечера разглядел только лишь смутные очертания. В полном недоумении и растерянности, сам того не замечая, он оказался в своих покоях. Вместо ясных мыслей, в голове бесконечно повторялся подслушанный вечером разговор.       Раньше Александр считал, что выглядит достойно для столицы Российской империи, но теперь уверенность его поколебалась. Никогда прежде он не слышал о себе подобных речей. Да, в начале века его упрекали в недостатке знаний или не воспринимали всерьёз из-за молодого, как всем казалось, возраста, но в своей привлекательности он не сомневался. Напротив, он ловил на себе взгляды смущённых барышень, уважаемые господа одаривали его комплиментами, и это было одним из немногих качеств, за которые его не упрекал наставник, мол «Вы, Александр, выглядите по-шутовски нелепо.»       Может быть, дело было в чём-то другом? Может быть, он совершил какой-то страшный проступок, который вызвал недовольство окружающих? Но попытка вытащить компромат на самого себя не увенчалась успехом.       Александр был растерян и не знал, как справиться с этим неприятным чувством, засевшим глубоко внутри. Он пытался найти объяснение, но тщетно.       Встав у большого зеркала, Александр понял, что всё то время, что он шёл до покоев, его плечи, утратя гордость, сильно ссутулились, а взгляд серых глаз был направлен не прямо перед собой, возвышаясь над остальными, а в пол.               В одежде, как ему казалось с утра выглядел Александр очень даже сносно, но сейчас в зеркале на него смотрело нелепое, как ему самому казалось, чучело, способное лишь на то, чтобы в поле ворон распугивать. Выпитый на голодный желудок алкоголь добавил внутреннему голосу резкости и строгости, а намерениям крепкой уверенности.       Слой за слоем он стягивал с себя элементы одежды: бляшки, застежки, ремешки, пуговицы, опускаясь на пол каждым звуком описывали мелодию его нелёгкого приговора, который он, как столица вынес себе немедленно. Убожество.       Стоя по пояс обнажённым и повернувшись боком к собственному отражению, всё было ровно так, как он и услышал из случайно подслушанного разговора: кожа на боках и животе была гораздо более дряблой, чем он запомнил, тело напоминало ему студень, забытый на столе на ночь и потерявший всякий вкус, превратившийся в обыкновенный мусор. От собственного сравнения его передёрнуло, а линия рта скривилась в отвращении.       «Что-то надобно делать», — пронеслось в его хмельной голове, когда он, совершенно опустошённый, плёлся к кровати. Тяжёлые ноги, словно застрявшие в сугробах, плохо слушались при ходьбе, и он грузно опустился на постель. Подтягивая колени к груди, он принял решение. Он не мог его точно сформулировать, но твёрдая уверенность, словно поставленная точка в конце длинного предложения, разлилась в его груди.