The Chain.

«Так и проходила моя жизнь: я работал, пил, валялся под заборами, люди смеялись надо мной, а я ничего не хотел менять. Пытался, конечно, что-то изменить: встречался с девушкой, искал новую работу… Но репутация «смешного алкаша» намертво ко мне прилипла. Сам виноват. Брату это, разумеется, не нравилось. В конце концов, он принял, пожалуй, лучшее решение — отправил меня в специально место где обучали шерифов. Там я проучился три года. А когда брат решил завести семью, он окончательно отправил меня в Сэндмен-Крик. Там я был для всех никем, и только там, впервые в жизни, начал жить самостоятельно — в свои 28 лет. Первым, кто по-настоящему помог мне адаптироваться к новой среде, был Клифф. Он стал первым человеком, кого я мог назвать другом. Не хочу даже вспоминать свои первые годы — становится плохо. С тех пор прошло четыре года. А пять месяцев назад я встретил человека, который впервые принял меня таким, какой я есть, и заставил влюбиться. Чтобы потом разбить меня, как хрупкую вазу. Дэйв… Он был таким хорошим, понимающим. Он стал первым, кто признал меня по достоинству, кто показал, что я чего-то стою. В салуне он заступался за меня, не давая никому издеваться. Недавно услышал, что когда-то он избил одного из шерифов. Ха. Рядом с ним я чувствую себя живым, но та боль, которую он мне причинил… Она разрывает изнутри. Я не могу избавиться от мыслей о нём. Каждый раз, когда слышу его имя или вижу место, связанное с ним, внутри всё переворачивается. Мысли то возвращают меня к моментам счастья, то снова заставляют переживать его предательство. Порой кажется, что я никогда не смогу отпустить. Дэйв стал для меня одновременно спасением и проклятием. Он показал мне, каким может быть счастье, но потом забрал его, оставив лишь пустоту и горечь. Я не уверен, что смогу снова довериться кому-то. После Дэйва всё кажется серым и бессмысленным. Даже алкоголь уже не даёт утешения, а работа — лишь способ отвлечься на время. Клифф пытается поддерживать меня, но я знаю, что ему самому нелегко. Он видит, как я постепенно разваливаюсь, и, возможно, чувствует свою беспомощность. Может быть, когда-нибудь я смогу оставить это всё позади. Может быть, однажды раны заживут, а воспоминания перестанут быть такими острыми. Но пока я не вижу этого дня. Я честно устал от этого всего. Ужасно устал. Хочется уехать куда глаза глядят, порвать со всеми связь, просто исчезнуть. Убраться подальше от этих людей, от их фальшивых улыбок, от их лицемерия. Они говорят одно, делают другое, а потом делают вид, что ничего не было. Что слова, что они бросали мне в лицо, — это пустяк, мелочь, о которой давно пора забыть. Я не могу. Я не могу забыть, как они относились ко мне. Как издевались, как смеялись за спиной, как бросали мне в лицо презрение, а теперь ведут себя так, будто ничего этого не было. Будто я должен им улыбаться в ответ, должен принимать их лицемерие. Я ненавижу этот город. Ненавижу его улицы, его запах, его людей. Он насквозь пропитан ложью, грязью и воспоминаниями, от которых я не могу избавиться. Ненавижу.» Его мысли были прерваны, когда в входную дверь постучали, Джеймс закрыл дневник и встал с места. — Кто там? — спросил он, усталым голосом. — Джеймс, это я, — голос принадлежал Клиффу, который в последнее время сильно беспокоится за Джеймса. Ведь его состояние как и он сам выше описал, было ужасным. Джеймс вздохнул, пытаясь скрыть свою усталость. Он скинул с себя все мысли, снова сконцентрировавшись на том, что происходило здесь и сейчас. В голове все еще билась резня между обидами и надеждой, но было не до этого. Он медленно подошел к двери, чувствуя, как боль в теле напоминает о себе с каждым шагом. Открыл её и увидел Клиффа — его лицо было обеспокоенным, глаза полны заботы. — Вижу, ты не в лучшем настроении, — сказал Клифф, не заходя в дом, словно уважая пространство Джеймса. — Я переживаю за тебя, ты… ты совсем не в себе. Джеймс не мог смотреть на него прямо, потому что понимал, что не в силах скрыть, что с ним происходит. Он накрыл лицо руками, пытаясь подавить вспышки раздражения, но понял, что все равно не сможет избежать разговора. — Ты прав, — наконец произнес он, голос звучал приглушенно, как будто издалека. — Но ты можешь не переживать. Я в порядке. Могу справиться. Клифф нахмурился, очевидно не веря этим словам, но не стал настаивать. Он остался в дверном проеме, без лишних слов давая понять, что готов слушать, если Джеймс решит поделиться. — Почему ты здесь? — Джеймс попытался сделать вид, что интересуется чем-то другим, но голос предательски дрогнул. — Завтра состоится, так скажем официальное заявление по делу «Призрака» от мэра города. Там должен быть ты, Джеймс, — просто сказал Клифф, не сводя с него глаз. Услышав это Джеймс просто вздохнул и кивнул устало. Клифф заметил усталость в глазах Джеймса и слегка приподнял бровь. Он продолжил, стараясь сделать разговор менее тяжелым. — Ты не хочешь пойти? Это важное событие для города. Мы с остальными шерифами будем на сцене, а мэр собирается вручить нам медали за заслуги. Это может немного помочь тебе. Джеймс не сразу ответил. Он устало прислонился к дверному косяку, ощущая тяжесть всего, что происходило в его жизни. Награды, признания… Всё это казалось теперь таким бессмысленным, будто бы ничего не могло вернуть ему того, что он потерял. — Я не знаю, Клифф, — наконец сказал Джеймс. — Может быть, я не готов быть частью всего этого. Клифф несколько секунд молчал, понимая, что слова Джеймса полны боли, но не зная, как помочь. Он подошел чуть ближе, но не стал вторгаться в пространство Джеймса. — Я буду рядом, если решишь пойти, — сказал он мягко. — Ты не обязан делать это ради кого-то. Но ты не один, Джеймс. Мы все здесь, если тебе нужно. Джеймс снова кивнул, но на его лице не было радости или облегчения. Он все ещё чувствовал пустоту, не зная, как двигаться дальше. Клифф, заметив, что Джеймс не собирается продолжать разговор, тихо вздохнул и, не сказав больше ни слова, развернулся и направился к двери. Он понимал, что для Джеймса сейчас важнее побыть одному, пусть и в тягостной тишине. Когда дверь закрылась за ним, Джеймс остался один в пустой комнате. Его взгляд был устремлён в одну точку, но мысли блуждали в темноте, словно не имея пути. Он уселся на диван, ощущая тяжесть в груди. Каждое воспоминание, каждый момент, казалось, тянули его назад, в тот момент, когда он почувствовал, что потерял всё. В конце концов, Джеймс закрывал глаза, стараясь найти какое-то успокоение. Но понимал, что не может убежать от того, что его ждёт завтра. Он знал, что это будет необходимо — для города, для людей вокруг него. Но внутри оставалась пустота, и никакие медали или награды не могли её заполнить. Джеймс поднялся с дивана, на мгновение окинув взглядом комнату, и направился к окну, чувствуя, как холодный воздух снаружи как-то пронзает его мысли. У него не было сил бороться с этим. День тянулся мучительно, как бесконечная река, в которой Джеймс пытался не утонуть. Он заставлял себя делать каждое движение, каждое действие, но оно не приносило облегчения. Всё, что он делал, казалось лишь попыткой заглушить что-то глубоко внутри. Он сидел за столом, пытаясь работать, но мысли продолжали бурлить в голове, словно дождь, который не может остановиться. Слова Клиффа о предстоящем событии были как эхо, не отпускающее его, не дающее сосредоточиться. Внутри его всё сжималось, становилось тесно, и чем больше он пытался с этим справиться, тем больше чувства беспокойства охватывали его. Он пытался наполнять день делами — вести дневник, истощать запасы пива, читать книги дома. Каждый шаг давался с усилием, каждый взгляд — тяжёлым грузом. Он чувствовал, как если бы мир вокруг был настолько далеким и чуждым, что ему не оставалось ничего, кроме как двигаться по инерции. Лица людей, его коллег и знакомых, казались пустыми, а каждый взгляд был как напоминание о том, что он здесь — просто для того, чтобы выполнить свою роль, снова и снова. Когда день близился к концу, и Джеймс оказался в одиночестве в своём доме, его внутренняя пустота становилась всё глубже. Он прошёл в свою спальню, снял с себя уставшую одежду, и только теперь почувствовал, как все мышцы его тела напряжены. Он подошёл к зеркалу, всматриваясь в своё отражение, но лицо, которое он видел, казалось ему чужим. Уставшее, замкнутое, с глубокими тенями под глазами. Он не узнавал себя. Медленно он опустился на кровать, но мысли не оставляли его. Он думал о том, что предстоит завтра, о том, как он окажется снова в центре внимания, как ему нужно будет делать вид, что всё в порядке, несмотря на то, что его сердце тяжело сжимает каждый момент. Он обвёл взглядом пустую комнату, в которой не было ни тепла, ни уютных вещей, и просто лег, зарывшись в одеяло. Но сон не приходил. Он переворачивался с боку на бок, ощущая, как каждое движение отдаётся болью в теле. Он пытался отключить мысли, но те возвращались, снова и снова, как воспоминания, которые не исчезают. Джеймс зажал голову подушкой, но это только усилило ощущение, что он не может убежать от себя. Его грудь сжималась от тревоги, и он чувствовал, как тяжело дышит. Он думал о Дэйве, о том, как все закончилось, о том, что его жизнь теперь разделена на до и после. Снова и снова перед глазами вставал момент, когда он оказался один, когда всё, что он знал и что любил, исчезло, оставив его в одиночестве с этой тяжестью. Наконец, сон всё-таки пришёл, но он был беспокойным. Тот же тяжёлый груз, с которым он просыпался, давил его даже во сне. Каждое его движение во сне казалось затруднённым, как если бы он пытался двигаться в вязкой тине. В голове всё продолжало крутиться, не давая покоя. И вот, в темноте ночи, его тело, измождённое, наконец, обрело отдых, но душа оставалась беспокойной, как если бы её не отпускало то, что ждёт его завтра. Утро наступило быстрее, чем хотелось бы. Джеймс проснулся с тяжёлым грузом мыслей о предстоящем дне и нехотя поднялся с кровати. Спустившись вниз, он быстро умылся, привёл в порядок свою отросшую бороду и усы. Теперь из зеркала на него смотрел уже не запущенный человек, а кто-то более ухоженный, хотя внутреннее опустошение никуда не делось. Он заварил себе крепкий кофе и сел за стол, пытаясь представить, как пройдёт сегодняшнее заявление мэра. Люди, толпа, награды — всё это казалось ему незначительным, а сама мысль о том, что он должен быть там, вызывала раздражение. Позавтракав, Джеймс направился к двери, но его взгляд случайно упал на шеврон шерифа. Металлическая брошь в виде звезды с выгравированной надписью «Шериф» лежала там, напоминая о всём, через что он прошёл. О том, как к нему относились на работе, как смотрели на него сверху вниз, как воспринимали его присутствие как нечто само собой разумеющееся. Этот значок всегда казался ему тяжёлым, и сегодня снова придётся носить его на груди, выходя перед людьми, которые ждали ответов. Тяжело вздохнув, Джеймс взял звезду и прикрепил её к грудному карману жилета. Он уже собирался выйти, но задержался у двери, словно что-то останавливало его. Глубоко внутри он не хотел выходить. Не хотел видеть лица людей, которые ему неприятны. Не хотел снова натягивать маску. Но выбора не было.

***

Джеймс оседлал Искорку и направился в участок, хотя вся его сущность протестовала против этого. Лошадь двигалась уверенно, а он сам ощущал тяжесть каждого шага. В груди неприятно сжалось, когда он увидел здание впереди. Сегодня предстояло снова встретиться с коллегами, снова видеть их лица и слушать их дружелюбные речи, которые не имели под собой никакой искренности. Когда он вошёл внутрь, всё было именно так, как он и ожидал. Те, кто раньше смотрели на него свысока, теперь приветствовали его с улыбками. Лёгкие шутки, хлопки по плечу, вежливые кивки — всё это выглядело настолько натянуто, что ему стало не по себе. Недавно они избегали его, насмехались, а теперь изображали уважение, словно так и было всегда. Джеймс молча проходил мимо, лишь коротко кивая в ответ. Он не желал участвовать в этом спектакле. Чужое лицемерие словно давило на него, заставляя чувствовать себя не на своём месте. Каждый взгляд, каждая улыбка только напоминали ему о том, насколько этот город порой бывает жесток. Он глубоко вздохнул, подавляя раздражение. Делать нечего — сегодня он должен быть здесь, нравится ему это или нет. Когда Джеймс уже приближался к кабинету Клиффа, перед ним словно из ниоткуда появился Андерсон. Он стоял прямо на пути, как будто специально поджидал момента. Его лицо расплылось в мягкой, доброжелательной улыбке — той самой, которой он никогда не удостаивал Джеймса раньше. — Доброе утро, Джеймс, — произнёс он с тоном, полным мнимой любезности. От его голоса Джеймса передёрнуло. Всего две недели назад этот человек кричал на него, бросал в лицо обвинения, словно Джеймс был никем, грязью под его сапогами. А до этого? До этого он годами издевался, высмеивал, унижал его перед остальными. И теперь, после всего, он вдруг решил быть вежливым? — Доброе, — коротко ответил Джеймс, холодно и отстранённо. Внутри всё кипело. Ему хотелось отрезать разговор сразу, пройти мимо, не удостаивая Андерсона даже взгляда. Но тот не отступал. — Ты, должно быть, устал. Всё-таки у тебя были тяжёлые недели, — продолжил он, почти сочувственно. Джеймс усмехнулся, но в его усмешке не было веселья. — Забавно слышать это от вас. Андерсон сделал вид, что не понял намёка. — Я просто рад, что всё закончилось. Думаю, нам всем стоит оставить прошлое позади. Джеймс замер. Медленно повернулся к нему, глядя прямо в глаза. — Прошлое? — его голос был тихим, но в нём чувствовалась угроза. — Вы о том прошлом, где вы годами делал из меня посмешище? Где вы считал меня никем? Андерсон отвёл взгляд. — Это было давно. Я... — он запнулся, но быстро вернул на лицо прежнюю маску. — Я просто хочу, чтобы сейчас всё было хорошо. — Вам удобно забыть, да? — в голосе Джеймса не было ни единой нотки доброжелательности. — Но я не забыл. Андерсон собирался что-то сказать, но тут дверь кабинета открылась, и Клифф, вовремя почувствовавший напряжение в воздухе, позвал Джеймса: — Джеймс, заходи. Не удостоив Андерсона больше ни единым взглядом, Джеймс шагнул в кабинет, оставляя его позади. Джеймс сел на кресло, устало опустив голову, взгляд его был прикован к полу. Внутри всё ещё тлело раздражение после встречи с Андерсоном. Слова этого ублюдка до сих пор эхом отдавались в его голове. Фальшивая улыбка, будто ничего не было. Будто он не годами унижал его, не пытался сломить. Клифф, усевшись за свой стол, сложил руки на груди и внимательно посмотрел на друга. Кирк стоял рядом, прислонившись к стене. — Ну и что он тебе наговорил? — спросил Клифф, пристально наблюдая за лицом Джеймса. — Да ничего особенного, — хрипло ответил Джеймс, наклоняясь вперёд и потирая виски. — Просто пытался изображать дружелюбие, будто не помнит, как орал на меня две недели назад. — Тьфу ты, змей, — фыркнул Кирк, качая головой. — Этот тип мне вовсе не нравился с того момента как я его впервые увидел. — А ты что? Просто ушёл? — Клифф слегка приподнял бровь. Джеймс усмехнулся, но без радости. — Сказал ему, чтобы не тратил на меня своё время. Вроде даже понял намёк. — Хорошо, — одобрительно кивнул Клифф. — А то я думал, что придётся тебя оттаскивать от него, если ты врежешь ему по зубам. — О, мне этого тоже хотелось, — с едкой улыбкой признался Джеймс, откидываясь в кресле. — Но я слишком устал, чтобы ввязываться в эту грязь. — Это даже к лучшему, — заметил Кирк. — Если бы ты его ударил, это было бы ему только на руку. Он бы тут же побежал жаловаться, а ты бы выглядел перед всеми неуравновешенным психом. Джеймс тяжело вздохнул, прикрывая глаза. — Да плевать мне, что обо мне думают. Всё равно меня здесь никогда не любили. — Ну, это уже не совсем правда, — с улыбкой сказал Клифф, слегка постучав пальцем по столу — На главной улице собралось много людей и они кажется ждут своего героя. Джеймс горько усмехнулся. — Я не герой, Клифф. Я просто сделал то, что должен был сделать. — Так и многие из нас делают свою работу, но не все заканчивают охоту на убийцу, — напомнил Кирк, скрестив руки на груди. Джеймс промолчал. Внутри него всё ещё бушевала буря эмоций — усталость, раздражение, боль от старых ран, которые никак не заживали. Клифф, понимая его состояние, решил сменить тон. Он слегка наклонился вперёд и заговорил мягче: — Слушай, я знаю, что тебе сейчас тяжело. Но ты не один, Джеймс. Мы здесь, рядом. Кирк кивнул. — Да, и если этот ублюдок Андерсон снова полезет к тебе со своей гнилой улыбочкой, можешь смело сказать, что я ему рожу разобью. — Или я, — добавил Клифф с лёгким смешком. Джеймс покачал головой, но на губах мелькнула слабая улыбка. — Чёрт, вы оба идиоты. — Да-да, но зато мы твои идиоты, — подмигнул Кирк. В кабинете на мгновение повисла тишина, но теперь она была уже не напряжённой, а скорее обволакивающей, успокаивающей. Джеймс почувствовал, что ему стало чуть легче. Совсем немного, но легче.

***

Толпа собралась на главной площади Сэндмен-Крика. Горожане, шерифы, торговцы, даже случайные проезжие – все пришли услышать официальное заявление. Впереди стояла группа шерифов, среди которых выделялся Джеймс. Его лицо было напряжённым, он пытался не выказывать эмоций, но внутри всё сжималось. Мэр города, пожилой мужчина с седыми висками и грузным телосложением, вышел вперёд и поднял руку, призывая к тишине. Он выдержал паузу, оглядывая собравшихся, и затем начал говорить: — Друзья и жители Сэндмен-Крика, сегодня мы собрались здесь не просто так. Долгое время наш город жил в страхе. В страхе перед призраком неуловимого убийцы, который оставлял за собой лишь мрак, смерть и ужас. Мы видели, как воровали наши деньги, как семьи оставались без кормильцев, как страх поселился в каждом из нас. Толпа слушала его затаив дыхание. — Но этот страх не сломил нас! — воскликнул он, сжав кулак. — Благодаря отваге наших шерифов, благодаря их самоотверженности и труду, этому кошмару был положен конец. Раздались одобрительные возгласы. Джеймс смотрел вперёд, но внутри него не было радости. Только глухая тяжесть. — Призрак больше не будет угрожать нашему городу. Этот человек — этот зверь — получил по заслугам. И мы должны помнить, кому мы обязаны нашей безопасностью! Мэр обернулся к шерифам, в том числе и к Джеймсу. — Сегодня мы чествуем наших защитников. Мы чествуем тех, кто рисковал собой ради каждого из нас. Пусть их подвиг навсегда останется в истории Сэндмен-Крика! Толпа загудела, кто-то зааплодировал. Джеймс же только сильнее сжал зубы. Для него всё это не было победой. Только очередным напоминанием о том, что он потерял. — А теперь, я хочу предоставить речь нашим, отважным шерифам, — сказал Мэр, жестом приглашая Джеймса к трибуне. Джеймс нервно сглотнул ком и подошел, не понимая что ему сказать. Горло сжало, но он заставил себя заговорить: — Этот город пережил много бед….и, к счастью, теперь вы можете спать спокойно. Я рад что, мы смогли устранить этого… — он сглотнул ком который подкатил к горлу. — убийцу. Он слышал собственный голос, но не чувствовал в нём искренности. Все эти слова — фальшивка, набор пустых фраз. Он говорил, потому что от него этого ждали. — Спасибо вам за доверие, — выдавил он с лёгкой улыбкой, которую натянул через силу. Толпа снова зааплодировала. Джеймс едва удержался от того, чтобы сжать кулаки. Он солгал им всем. Как только Джеймс вернулся на своё место, Кирк ненавязчиво положил ладонь ему на плечо. Его голос прозвучал тихо, почти неразличимо среди шума толпы: — Держишься отлично, друг. Джеймс кивнул, но не ответил. Он не чувствовал себя отлично. Он чувствовал себя лжецом, марионеткой, вынужденной разыгрывать спектакль перед городом, который когда-то едва терпел его. Но он знал, что Кирк пытался его поддержать, и это было по-своему приятно. Он стоял, глядя на людей перед собой. Толпа, казалось, сливалась в одно размытое пятно, лица мелькали перед ним безразличными силуэтами. Кто-то улыбался, кто-то одобрительно кивал, а кто-то просто наблюдал за происходящим с каменным выражением. Всё это не имело значения для Джеймса, пока его взгляд не зацепился за рыжую макушку. Внутри всё сжалось. Мир словно качнулся. Грудь пронзила острая боль, похожая на удар в солнечное сплетение. Сердце забилось быстрее, а в горле встал ком. Дэйв. Это не могло быть правдой. Джеймс замер, едва дыша, не в силах отвести взгляд. Он чувствовал, как его пальцы медленно сжимаются в кулак, ногти впиваются в ладонь. Всё тело напряглось, как будто готовясь к удару. Его мысли в мгновение ока превратились в хаотичный вихрь: что он делает здесь? Почему он вернулся? Почему… Но потом этот человек поднял голову. Джеймс ожидал увидеть знакомые черты — этот насмешливый взгляд, знакомый изгиб губ, родное выражение лица, которое столько раз причиняло ему боль и приносило тепло одновременно. Но вместо этого он увидел чужака. Незнакомое лицо. Незнакомый человек. Ощущение, будто из-под ног выбили землю, было таким сильным, что Джеймс едва не пошатнулся. Всё внутри оборвалось, сердце болезненно сжалось, и ему пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не выдать своего потрясения. Это был не Дэйв. Конечно, не Дэйв. Дэйва больше нет. Джеймс чувствовал себя глупо. Жалко. Словно он был наивным ребёнком, который поверил в сказку, только чтобы потом осознать, что её никогда не существовало. Какого чёрта он вообще подумал, что это мог быть он? Ему хотелось отвернуться, закрыть глаза, забыть этот момент, но он не мог. Он смотрел на этого незнакомца, пытаясь прийти в себя, и чувствовал, как внутри растёт горечь. Почему сердце так безжалостно играло с ним? Почему разум цеплялся за любую возможность снова увидеть Дэйва, даже если это вс его лишь призрак в его голове? Кирк, кажется, что-то говорил, но слова доносились до него словно сквозь вату. Шум толпы становился всё глуше, а в висках неприятно стучала кровь. Джеймс чувствовал себя больным. Он быстро отвёл взгляд, силой оторвав себя от этой иллюзии, и снова посмотрел перед собой. Он знал, что это случится не в последний раз. Знал, что ещё долго будет видеть Дэйва в случайных прохожих, в игре теней, в чертах незнакомых лиц. И знал, что каждый раз это будет причинять ему одну и ту же боль. Толпа аплодировала, когда мэр, выдержав театральную паузу, наконец-то объявил: — И, как я и обещал, эти люди заслужили свою награду! Десять тысяч долларов — честно заработанные деньги за смелость и преданность своему делу! Он торжественно протянул толстый конверт сначала Кирку, затем Джеймсу. Кирк взял свою долю с лёгкой улыбкой, кивнув мэру и толпе, а вот Джеймс задержался на мгновение. Он посмотрел на деньги, затем перевёл взгляд на мэра, его фальшивую улыбку, на людей вокруг, которые хлопали, будто это всё было великим подвигом. Когда всё закончилось, Джеймс первым предложил разделить награду пополам, и Кирк не стал спорить. Он знал, что Джеймс всё равно не примет больше, чем считает справедливым. Получив свои пять тысяч, Джеймс сунул деньги во внутренний карман и, не прощаясь ни с кем, отправился прочь. Его шаги были быстрыми и решительными. Первая остановка — магазин, где он без раздумий выбрал несколько бутылок крепкого спиртного, расплатился и направился домой. Он не хотел больше слушать поздравления, не хотел видеть лиц, что пару месяцев назад смотрели на него с презрением. Джеймс оставил Искорку в конюшне и дальше быстрым шагом пошел домой. Чтобы наконец-то отдохнуть от этого кошмара.

***

Джеймс сидел на диване, бутылка уже пустела, и у него начинало немного кружиться в голове. Его глаза были усталые, а мысли — тяжёлые, как свинцовые оковы. Он машинально протянул руку, пытаясь найти спички для сигарет в кармане своего жилета. Но, вместо того чтобы нащупать привычные коробки, его пальцы наткнулись на что-то мягкое и плоское. Вытащив предмет, Джеймс сразу понял, что это было письмо. Он застыл на мгновение, сердце сжалось в груди. Он уже знал, от кого это — подпись была не нужна, и всё же он развернул бумагу с каким-то внутренним предчувствием, что сейчас, после всего, что произошло, не будет так, как прежде. Дэйв. Он держал это письмо в руках так, как будто это было что-то живое. Он боялся его прочитать, как если бы слово «Дэйв» могло снова ранить его, но любопытство, болезненное и настойчивое, толкало его дальше. С тяжёлым вздохом, Джеймс начал читать: « Джеймс… Всю свою жизнь я не разу не раскаивался перед теми, кому причинил вред или боль. В принципе, я и никогда не жалел о своих поступках, ведь я знал, что делаю всё правильно, и ты в глубине души это понимаешь. Я всегда был уверен, что мои действия оправданы, что всё, что я делаю — это моё право. Но ты стал для меня исключением... Никогда в жизни я не чувствовал себя таким паршиво перед людьми, как перед тобой. Я был свидетелем того, как из невероятно милого человека, с тем огоньком в глазах, как в нашу первую встречу, ты постепенно гас, и это моя вина. Видеть, как ты с каждым днём становишься всё более замкнутым, сдержанным, потерянным — это всё из-за меня. Я даже не осознавал, как это было больно для тебя, как сильно я тебя разрушал. Я не видел этого, Джеймс. Не понимал, как ты чувствовал себя рядом со мной. Я всю жизнь был один, не зная, что такое настоящая любовь. Лишь Ларс был рядом, как родной человек, который всегда поддерживал меня. Он почти мой сын. Я всегда считал, что я недостоин любви. Кто может полюбить такого урода, как я? Я был уверен, что заслуживаю быть один, что никто не способен смотреть на меня иначе, кроме как с презрением. Я даже не знал, что такое быть любимым. Но ты, ты показал мне это. И в тот момент, когда я понял, что мне дается шанс, я не смог его использовать. Судьба, наверное, пыталась дать мне шанс на искупление, шанс начать жизнь заново хотя бы ради тебя. Шанс стать тем, кем ты заслуживал меня видеть. Но, увы, я не оценил тебя. Я не ценил тебя настолько, чтобы осознать, как много ты значил для меня. И как же я был удивлён, когда ты захотел отпустить меня, а потом, несмотря на всё, что я тебе причинил, захотел спасти меня с рук Джо... Либо судьба издевается, либо она меня любит... В любом случае, Джеймс… Я ни в коем случае не хотел, чтобы ты страдал из-за меня. Ты попал под горячую руку, которую ты никогда в жизни не должен был видеть. Я был тем, кто тебя сломал. Если бы я только мог вернуть время, если бы я мог всё исправить, я бы никогда не позволил себе встретить тебя. Я бы никогда не позволил себе причинить тебе такую боль. Я хотел бы, чтобы ты знал, как я ненавижу себя за то, что сделал. И я бы всё отдал, чтобы это не произошло. Я люблю тебя, Джеймс. Больше всех на свете. И скорее всего, я никогда не встречу больше такого человека, как ты. Ты стал для меня кем-то важным. Ты стал тем, кто дал мне шанс увидеть мир с другой стороны. Ты открыл для меня чувства, о которых я и не знал, что они существуют. Ты был моим светом, и теперь этот свет гаснет из-за меня. И я буду жить с этим. Прощай, Джеймс.» Блондин отложил письмо в сторону, тяжело вздохнув. Его руки тряслись, сигарета едва удерживалась между пальцами, оставляя за собой дымку и остатки табака. Вместе с этим, он чувствовал только отвращение и обиду, которые накатывали с каждой секундой. В порыве ярости он сжал лист бумаги, и, не раздумывая, подошёл к окну, намереваясь выбросить письмо. Но как только он открыл створку, остановился. В этот момент все чувства, которые бушевали внутри него, вдруг растворились в пустоте и тоске. Она как волна охватила его, и он понял, что человек, который причинил ему такую боль, был для него всё равно тем, кого он так сильно жаждал и любил. Джеймс вернул письмо в прежнее состояние, оставив на нём рельефы от сжатых пальцев, и аккуратно положил его обратно. Он закрыл глаза, опустив руки на своё лицо. В голове все переплелось: болезненные воспоминания о предательстве сменились на те моменты, когда он чувствовал себя любимым и нужным. В те моменты, когда Дэйв давал ему понять, что он достоин любви. Всё смешалось, и Джеймс не мог понять, что чувствует теперь. Но одно было ясно — он всё ещё не мог избавиться от того, что Дэйв оставил в его сердце. — Ох, прости меня, Дэйв, — прошептал Джеймс себе под нос и слезы покатились по его щекам.