Багровый ладан

Девушка увидела растущую розочку,

Цветущую высоко на склонах.

Она обратилась к своему любимому -

Может ли он принести её ей?

Она хочет этого, и это прекрасно.

Так было и так всегда будет.

Она хочет этого, и по традиции:

То, чего она хочет, она обязательно получит.

† Rammstein — Rosenrot

«Безумие…»

      Тихий стук обуви о плиточный пол заполнил очевидно пустующий в тёмное время суток церковный зал, отскакивая от колонны к колонне на манер чуть приглушённого эхо. Остановившись у алтаря, невысокая фигура — спрятавшаяся под капюшоном длинного смольного плаща — раздражённо вздохнула, принимаясь спешно оглядываться по сторонам. И стоило окончательно убедиться в том, что зал пустовал — гость поспешил зажечь напольные подсвечники, дабы разогнать лишь вгоняющий в большую тревогу мрак. Удовлетворённый вздох сорвался с его губ, стоило мягкому свету хоть немного залить помещение; и совершенно неважно, что даже без него он бы точно не заблудился, ведь каждая лавочка, каждая колонна, ступенька, любой элемент внутреннего убранства он знал почти наизусть.

«Это самое настоящее безумие»

      Бросив взгляд в сторону алтаря, фигура зашагала вперёд, прямо в его сторону, вслушиваясь в тишину со всем вниманием, цепляясь за каждый шорох. Тихий стрекот кузнечиков на улице прямо сейчас скорее раздражал и нервировал, нежели успокаивал, вынуждая его внутренности натянуться в одну длинную струну, вот-вот грозящую порваться.        Он грешил. Поворачивался спиной ко всем своим принципам. Но он знал, что делает это не зря. Ему нет смысла себя оправдывать, он прекрасно понимал, ради кого и чего пачкает руки.       Тихий и глуховатый шорох где-то совсем рядом заставил фигуру застыть, сбиться с внутреннего монолога, на мгновение отбивая возможность равномерно дышать. Сглотнув, он прикрыл глаза, стараясь удержать эмоции в узде, ох, да, в этом он был несомненно хорош, но стоило уже громкому стуку пройтись по залу — он резко обернулся, игнорируя то, как невовремя капюшон сполз с головы.       Тёмно-синие глаза впились в источник шума, в витражные окна, откуда на него… смотрели ярко-красные маленькие бусинки, глаза, блещущие особой осознанностью и заинтересованностью. Глаза белоснежного ворона, усевшегося на карниз снаружи; следящего и неотрывно наблюдающего.       — Тц, — из груди Скарамуччи вырвалось. Бросив на птицу холодный, блещущий желанием сказать больше взгляд, он отвернулся, делая глубокий вдох. Белоснежный наблюдал, слишком вероятно. Единственный свидетель его ещё не совершенного греха, чёрт, эти красные глаза…       Бросив на ворона ещё один — уже более собранный взгляд — Скарамучча совсем слегка прищурился, стоило шее ранее отвлёкшейся от наблюдения птицы резко повернуться в его сторону, а глазам так схоже и узнаваемо блеснуть ярко-красным во тьме. Интересно… мог ли он действительно наблюдать за ним через этих хоть и красивых, но пугающих, очевидно дьявольских созданий? Нет, не нужно об этом думать.       Мысленно отмахнувшись от сейчас явно лишних вопросов, Скарамучча зашагал к алтарю, спокойным взглядом проходясь по висящим на расписанных стенах иконам.

Вот и оно: то, от чего нужно избавиться.

      Скарамучча и сам не заметил, как замешкался, стоило руке подняться к пока что самой первой на его пути иконе. Застыв, он поджал губы, прекрасно понимая причину: вот она, дилемма. Самая настоящая смута, конфликт между желаемым и уже нажитым; тому огромнейшему багажу, тем фрагментам, из которых его собирали с самого детства: благочестивость, праведность и… послушание. Он перечёркивал абсолютно всё.       Осуждающий гогот служителей церкви и паствы, рвущийся напрямую из его головы, кажется, заполнил собой всю тишину, вынуждая пальцы нервно сжаться. Оковы давили и натирали руки, ярко напоминая о себе, но… разве не он прямо сейчас обменивал их на сладкие речи и обещания красноглазого демона? Лгал ли он ему? Стоит ли сбрасывать то, что так привычно, ради того, что могло поставить его былую жизнь на кон?       Он не узнает, пока не сделает шаг навстречу. Шаг, который стоил так много; осознанное падение в бездну: окончательную смерть его душевного покоя.       Прикрыв глаза и задержав воздух одним глубоким вдохом, Скарамучча сорвал икону со стены, игнорируя вновь раздавшийся шорох: кажется, ещё один ворон прилетел «навестить» его; понаблюдать за развернувшейся пьесой.       «Я делаю это не ради тебя», — внутренний голос констатировал.       Сорвав ещё одну икону, Скарамучча уложил её на первую вплотную, после прижимая обе к груди как можно крепче. Лёгкий аромат ещё неосквернённого ладана ехидно щекотал обоняние, то и дело выискивая путь к его совести.       «Я делаю это ради них», — внутренний голос поставил утвердительную точку.       Десятки позолеченных икон, некогда украшающих собой величественные стены, переместились в убогий холщовый мешок. И Скарамучче придётся постараться, придётся воспользоваться своим именем и репутацией, чтобы придумать всему этому дельное оправдание. Свалить вину на когда-нибудь другого; сочинить историю о проказах воров-безбожников.       О, это не составит особого труда, не так ли? Не просто так белоснежный пришёл именно к нему.

Ведь «отец» всегда называл его… умным мальчиком.

═══════ ✟ ═══════

      Уложив руку на дверную ручку, Скарамучча хмуро прикрыл глаза, собирая мысли и чувства в порядок. Сказать, что после акта его ночного вандализма в церкви воцарился хаос — не сказать ничего. Как и задумывалось, подозрения учтиво обошли его стороной, ведь как под них мог пасть сам отец Скарамучча: человек чистейшей репутации; всеобщий любимчик, тот самый идол, как совсем недавно подметил белоснежный.       Словно убийство на пышном маскараде. И его маска была слишком идеальной, слишком сглаженной и полюбившийся людом, чтобы даже малейшее подозрение могло пасть на него. А ему? Ему оставалось лишь прятать окровавленный кинжал за спиной с извечным переживанием запачкать костюм.

«Безумие…»

      Тяжело вздохнув, Скарамучча сдержал желание уткнуться лбом в массивные двери, за которым его, иронично, так сильно ждали. Он слышал даже отсюда, как явно толпа постояльцев томилась в непонимании и нетерпении, срываясь на громкие переговоры и расспросы в сторону других священнослужителей. И ведь ни один из них даже не догадывался, банально не мог вообразить, кто придёт в церковь на воскресную речь.       Мысли о белоснежном вспыли в голове почти моментально, слишком естественно: ждёт ли он его за дверьми прямо сейчас, как и все? Смог ли он вообще пробраться внутрь? Нет, он просто обязан: Скарамучча учёл абсолютно всё, избавляясь от всего, что могло даже маломальски помешать. От каждой иконы; важных для церемонии атрибутов и мелочей, оставляя нетронутым лишь главное божественное изваяние. А ладана… этот демон не боялся, что пробивало на чистой воды удивление.       Его покои и тайное местечко недалеко от церкви прямо сейчас служили кладбищем для его маленького — нет, совсем не маленького — греха. И ему предстоит придумать более красивую и складную историю, чтобы хоть как-то отвлечь, оправдать возвращение всего утраченного на свои места чуть позже. Благо, сегодня всё обошлось, и подозрения очевидно ушли в сторону грабежа, который редкостью в их посёлке не являлся вовсе; особенно если подумать, какая церковь лёгкая и доступная золотая жила для нищих рук.       Как прекрасно, что его сегодняшним особенно глубоким синякам под глазами не придали особого значения. Сердце хотя бы не изводилось от тревоги, замечательно. А проблемы ума... решить он пока что не мог; лишь затыкать чем-то более громким и надменно приоритетным.

Обязанностями и службой, например.

      «Пора. Хватит стоять столбом», — мысленно отругав себя, Скарамучча неспешно, несколько вяло открыл глаза, уверенным в противоречие движением распахивая дверь. Десятки пар глаз тут же устремились на него; тишина воцарилась в зале, позволяя каждому его шагу пройтись в качестве единственного «говорящего» эха.

Тишина благоговейная. Раздражающая.

      Отчасти впервые позволив себе проявить интерес к прихожанам — совсем не из-за другой, более глубокой причины, явного поиска одного конкретного демона — Скарамучча пробежался взглядом по занятым лавочкам, всем видом стараясь сохранить некую отстраненность, спокойствие; толику наигранной незаинтересованности. Несколько секунд, и его брови хмуро свелись к переносице: его не было.       Заприметив на себе пилящий, неприятно прямолинейный взгляд какой-то старушки, Скарамучча тут же отвлёкся от высматривания, вспоминая о своих обязанностях. Подойдя к кафедре и уложив на неё толстый том, он совсем тихонько прокашлялся, настраиваясь на нужный лад: желание сорваться на ругательства и поддаться зудящей внутри нервозности из-за одного единственного создания так и рвалось. Лицо. Держать лицо.

До начала церемонии оставались считанные минуты. Он не считал, но интуитивно чувствовал.

      Пальцы неспешно прошлись по богато украшенной обложке почти что оглаживающе. Он, сам того не подозревая, тянул время. Приоткрыв книгу, он, наконец, принялся заглушать всё лишнее, душой и телом отдаваясь уже привычному долгу. Страница за страницей, движение за движением: цветастые позолоченные иллюстрации мелькали на манер калейдоскопа, но Скарамуччу волновала лишь одна единственная страница. Нашёл.       Стоило его губам только-только разомкнуться; мимолётному выдоху сорваться — главная дверь в церковь едва слышимо заскрипела. Едва слышимо для кого угодно, но не Скарамуччи. Парочка сидящих близко к двери зевак лениво обернулась, тут же застывая, и Скарамучча прекрасно понимал, почему: увидеть такого молодого человека в пределах их небольшого поселения — настоящее чудо. Тихое хмыканье сорвалось с его губ, стоило заметить, как учтиво, как вежливо нежно-алые глаза улыбнулись двум уставившимся на него прихожанам. Прекрасно. Белоснежный всё же почтил его своим визитом, невозмутимо переступая через дубовый порог.       Неспешно зашагав вдоль скамейных рядов, демон поднял взгляд выше, прямо к Скарамучче, игнорируя оправданно повышенное внимание: его дорого сшитый, но лёгкий в деталях белый костюм контрастировал с невзрачной серостью и бедностью, царящей вокруг. Приветственная улыбка окрасила губы белоснежного, а взгляд, неловко, сконцентрировался только на нём, не смещаясь даже ни на йоту. Слегка прищурившись, Скарамучча сопровождал каждый его шаг с особым вниманием, подмечая, что демон направлялся почти что к самым первым рядам. Как можно ближе к нему.       Он не осматривался. Не бегал взглядом от прихожанина к прихожанину; его интерес и явные поиски, если верить словам и договорённости, никак не отражались на движениях и мимике. Он оставался загадочно спокойным, непоколебимым. Совершенно нечитаемым. Словно у него были глаза на затылке; глаза на стенах и окнах; в каждой ненароком отброшенной тени. Словно… его органы чувств работали не так, как Скарамучча мог представить и даже вообразить; что-то явно нечеловеческое, оттого и вызывающее острейший интерес. Сама грация, прячущая в себе что-то явно тревожное, тёмное, страшное.       И ни единый сидящий здесь не мог даже допустить, что на церковную воскресную речь пришёл самый настоящий демон. Волк, затаившийся среди стаи наивных овечек; и сам Скарамучча до последнего надеялся, что охота и бойня — не его конечная цель. Впившись взглядом помутневших тёмно-синих глаз в умиротворённые алые, Скарамучча поджал губы, пряча все свои тревоги глубоко-глубоко в сердце.

Красивый, чёрт его подери, волк. Нет, скорее лис. И на его миловидный и нежный образ так хотелось купиться.

      Явно польстившись такому очевидному вниманию, белоснежный улыбнулся более явно, открыто, губами проговаривая безмолвное, но читаемое по слогам «здравствуй, лебедь». Аккуратно усевшись рядом с какой-то старушкой, принося краткие извинения кому-то на пути за задетые ненароком колени, он бросил уже расслабленный взгляд в сторону курильницы, с лёгким прищуром замечая, как показательно некогда золотистый ладан начал темнеть и багроветь, комкаться, напоминая остановившее свой стук окаменевшее сердце.       И видели это, казалось, только они, пребывая на какой-то своей особенной волне. Мгновение, и проницательный взгляд красных глаз сместился в сторону разбитого витражного окна. Брови слегка приподнялись — наигранно, Скарамучча догадывался, ведь вороны следили за ним всю сегодняшнюю ночь — а на губах расплылось что такое очевидно похвальное, так и говорящее: «вау, как прекрасно ты для меня постарался».

Чёрт...

      Да. Да, постарался. Разбил окно и пол ночи торчал на улице, чуть не вспоров себя о стеклянные осколки, пока выбирался с места «преступления». Дверь в церковь всегда закрывалась настежь толстым и крепким засовом изнутри, потому… пришлось разыграть небольшую сценку. Якобы преступники пробрались в церковь через окно, разбив его, а после второпях вынесли всё, что можно. И как прекрасно, что он знал все чёрные входы — забавно, даже через подвальные катакомбы — чтобы вернуться обратно без привлечения лишнего внимания.

П-о-с-т-а-р-а-л-с-я.

      Уткнувшись взглядом в книгу и едва заметно выдохнув, Скарамучча, более не задерживаясь, начал проповедь, сухо и сдержанно приветствуя всех пришедших. Играть в лишь понятные белоснежному игры он не намерен.       Слова о долге и службе; чистоте помыслов, вере текли холодной и монотонной рекой. Парад лицемерия, в котором Скарамучча исполнял главную роль. И как же внимательно, как вовлечено за ним следили те самые спокойные и мягкие алые радужки, с лёгкой улыбкой отзываясь на слова о пороках и грехах. Для демона, чья суть рождена во тьме и грехе, это, вероятно, напоминало самую настоящую театральную постановку. Человек, который впустил его, с самым спокойным и собранным лицом на свете причитал о возвышенных, идеализированных набожных идеях, зная, что враг его веры сидел среди всех тех блаженных прихожан, ради которых он так распинался; кому служил.       Не думать. Долг, вот что важно. Долг и дети, за которых он мог отомстить. И не сильно важно, демон поможет ему с этим или нет. Некоторые вещи просто важнее любых убеждений и взглядов. Лично для самого Скарамуччи.

Белоснежный лишь его инструмент. Не наоборот, нет.

      Поставив в речи жирную точку, Скарамучча захлопнул книгу, тяжело выдыхая. Речь, растянувшаяся на несколько часов изрядно вымотала его, казалось, окончательно опустошая лёгкие. Попрощавшись и мысленно обрадовавшись, что люди вот-вот уйдут с его глаз долой, он наконец позволил себе сместить взгляд на него, более не боясь любого пагубного влияния. И стоило Скарамучче только-только «коснуться» демона взглядом — он тут же удивлённо выдохнул: белоснежный улыбчиво беседовал с сидящей рядом старушкой, которая то ли от плохого зрения, то ли от чего-то ещё игнорировала испачканные совсем рядышком алыми разводами деформированные свечи, воск которых пугающе поалел, с подсвечников капая прямиком на пол. Взяв книгу в руки, он и сам не заметил, как зашагал в их сторону, лишь с сокращением расстояния отчётливо чувствуя лёгкий, уже знакомый аромат подпаленной брусники.       — Он не пришёл, — не отводя от старушки взгляда, белоснежный произнёс, стоило Скарамучче подойти достаточно близко. Его аккуратные чёрные ноготки прошлись по ткани брюк словно бы отряхивающе, и он невозмутимо продолжил, судя по всему, то, что обсуждалась ранее. — Вы запомнили, что я вам сказал, госпожа? Отвар из полыни не панацея от всех болезней, не стоит верить всяким прохиндеям, желающим нажиться на вашем горе. Присмотритесь к сабельнику или живице, если хотите сгладить симптомы.       — В каком смысле не пришёл? — Скарамучча тут же спросил, нагло вмешиваясь в их разговор. Сам факт того, что он, судя по всему, старался и рисковал зря — раздражал, сильно раздражал, выбивая его из некогда хоть и хрупкого, но всё же спокойствия. Подняв взгляд и узнав «отца», главное лицо церкви, старушка заулыбалась ярче, тут же беря его за руки, вторя тихое и такое добродушное «сынок», сопровождаемое чем-то ещё. Недоумённо опустив взгляд, Скарамучча слегка нахмурился, но чужие морщинистые и холодные руки со своих сбрасывать не спешил.       Заметив такую милую перемену, демон позволил себе лёгкую усмешку, не таящую в себе и намёка на издёвку:       — В прямом, Отец Скарамучча, — он привстал, одаривая женщину учтивой улыбкой уже напоследок, слегка понижая голос и кланяясь ей на прощание. Заметив на лице Отца явное раздражение и желание выдать что-то колкое на обращение, он спокойно и умиротворённо дополнил: — ни запаха, ни звука. Ни намёка. Идём.       Зашагав вдоль уже поредевшего ряда, демон не оборачивался, словно бы зная, что за ним побегут верным хвостиком. Ааа, чтоб его! Сухо попрощавшись, Скарамучча раздражённо прикрыл глаза, аккуратно опуская худощавые руки старушки, тут же устремляясь за демоном следом. Нагнав его, он тут же цинично бросил:       — Запах, значит, — Скарамучча игнорировал каждого, кто здоровался с ним по пути, обращая внимание лишь на расслабленно лицо нарушителя своего покоя, — как уличная дворняга, кто бы мог подумать. И почему ты не вынюхал его в городе? И вообще, — он резко перевёл тему, ловя удивление с самого себя, — расскажи-ка: чем пахну я? Удиви меня.       Хмыкнув, демон тут же поспешил ответить. Как охотно, удивительно. Существо ему попалось общительное и сказать, если честно, трудно: хорошо это или плохо.       — Сомнениями и внутренней борьбой, цинизмом и раздражением. Усталостью, эгоизмом, — тон белоснежного приобретал более вкрадчивые нотки. — Достаточно одной маленькой искорки, чтобы пожар охватил всё твоё сердце и душу. А, ох, и ладаном, безусловно. А сам ты, твоя суть, — приостановившись, белоснежный обернулся, ловя Скарамуччу в свои чуть поблескивающие проницательные ярко-красные радужки. Кровавый оттенок застилал некогда мягкий алый на манер широкой волны, пробивая на мурашки, — котовником, если подбирать понятные тебе ассоциации.

Котовником? Скарамучча даже близкого понятия не имел, что это такое.

      — Хоть я и не ищейка — моё восприятие действительно остро, — демон продолжил, так спокойно и достойно игнорируя колкость Скарамуччи, — подумай для меня головой, лебедь: легко ли искать человека среди зловония других ему же подобных? — взгляд снова смягчался, радужки зарастали мягким оттенком; словно истинный пугающий окрас его глаз прятался за толстой пеленой. — Различаешь ли ты десятки оттенков у ладана, когда сам пропах им чуть ли не насквозь? В церкви, где людей не так много; где пространство ограничено, — демон даже не дожидался от своего сварливого, но внимательно слушающего собеседника ответа, будто бы предугадывая его заранее, — я могу его уловить. Такие как он… пахнут особенно. Грязно. Прямо как грешники в аду, вобравшие в себя всё самое зловонное и мерзкое, — словно бы поддавшись воспоминаниям, он слегка нахмурился, но после невозмутимо зашагал вперёд.       «Ага, прощаться не торопится», — внутренний голос Скарамуччи ворчливо, но проницательно подметил.       Лучики заходящего солнышка пробивались через окна, придавая царящей в зале атмосфере особый уют, мягкость. Такие вечера, окрашенные в нежно-пастельные краски, были чем-то сентиментально любимым и особенным; и как жаль, что сейчас было совершенно не до этого.       — Тебе нужно от меня что-то ещё, — Скарамучча не спрашивал, он утверждал, — говори прямо и по делу.       — Я допускаю, что вы могли встречаться, — остановившись рядом с главным входом, белоснежный тут же заметил, как Скарамучча замешкался, явно не желая выходить за порог. — Испачкав руки в крови столь набожный человек сразу же побежит искать способ отмыться, и нет ничего лучше, — алые глаза улыбались, но мимика оставалась идеально умиротворённой, сглаженной, — исповеди, не так ли?       — Могли, — Скарамучча ответил задумчиво-кратко, чувствуя явный прилив тяжести в груди. — Если не встречались.       Он… ненавидел исповеди: квинтэссенцию грязи; толстенький сборник человеческих грехов, которые он лицемерно помогал отпустить. Но именно к нему большинство так фанатично хотело попасть и излить — будь оно всё проклято — душу. Рядовые монашки и другие более низкие по иерархии священнослужители не имели столько огромной «популярности», и приходили к ним по более мелким проблемам, но к нему…       ...Приходили с самыми мерзкими гнойными нарывами. Исполняя роль слушателя и помощника Скарамучча и сам не замечал, как стремительно тонкий слой метафоричной грязи облепливал всё его тело.       — Я бы хотел встретиться с тобой вновь в ближайшие дни, — заметив, как та самая старушка направлялась к выходу, улыбчиво проходя мимо них, белоснежный слегка поклонился уже во второй раз, отвечая на её добродушность взаимной улыбкой. Вернув уже маловыраженный в эмоциях взгляд к Скарамучче, он невозмутимо продолжил: — не во снах, не в церкви… по понятным причинам. Лично, — тихий вздох, — здешняя атмосфера давит на меня.       — Как изнеженно.       — Не обессудь, но не думаю, что тебе бы захотелось общаться в духоте или морозе под извечные крики и рыдания своих же сородичей. Вот и для меня здесь… слишком чисто, слишком идеально, слишком лицемерно, — ещё одно хмыканье сорвалось с губ демона, и, если честно, Скарамучча даже смог проникнуться к нему хоть и жалким, но подобием эмпатии. — Давай выберем нечто среднее и компромиссное. Таверну или трактир, например. Я угощаю.       Чёрт, он же почти не покидал стен церкви. Каким образом он найдёт это пусть ещё и не назначенное, но всё же место встречи? Как слепой котёнок, и признаваться в этом ни в коем случае нельзя. Найдётся, неважно. Люди точно помогут.       — Так уж и быть, — Скарамучча расслабленно прикрыл глаза, вслушиваясь в звуки тихой возни и переговоров на фоне. Сложив руки на груди, он также спокойно добавил: — Да и в ад я особо не спешу.       — Я бы поспорил, — уже усмешка белоснежного вынудила глаза распахнуться. Выудив из кармана выбивающе чёрные перчатки, принимаясь изящно натягивать их на руки, он заглянул в тёмно-синие радужки мягко-мягко, — Подумай, не говорил ли кто из прихожан на исповеди намёками. Люди бывают хитры и изворотливы, Скарамучча, — аккуратно уложив пальцы на запястье священника, демон притянул к своим губам его кисть, оставляя осторожный, но такой чувственный и пробирающий до неловкой дрожи поцелуй. Жест уважения и восхищения, не более, нет. Нет-нет-нет, — и я ценю твою помощь даже несмотря на то, что строится она лишь на взаимной выгоде. Благодарю.

Ох...

      Отпустив и опустив руку выбитого из колеи Скарамуччи осторожно, так заботливо не давая ей просто упасть из-за накатившейся слабости, белоснежный прощально улыбнулся, проговаривая более тихо и нежно:       — Я приду за тобой во вторник. Сам, — отвернувшись, он зашагал к выходу, — хорошего вечера и не менее доброй ночи, лебедь. С нетерпением…       Белые вороны показались на ветках ближайшего дуба, принимаясь перебирать крыльями и приветственно каркать, кружась на потеху восхищающейся детворы, которая даже и близко не догадывалась, кому эти птицы принадлежали, кому служили.       — Жду нашей встречи вновь.       Белоснежному демону, что покарал его отца без толики сочувствия. Демону, способному отнять человеческую жизнь без единой проблемы и заминки. Созданию, которое… Скарамучча не мог понять, как бы не старался. Исключение из всех его правил; белая краска на холсте его жизни, некогда залитая лишь однотонным меланхолично-чёрным.

Нарушитель его покоя.

Белый демон. Белоснежный.

      Чёрт, и долго он ему ещё прозвища придумывать будет? Нужно, нет, просто необходимо, узнать его имя. Даже если не настоящее.