не любящий,не замечающий

Любовь-долготерпит, милосердствует,-любовь-не завидует,-любовь-не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется-истине;-всё-покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит

-Первое послание св. Ап. Павла к Коринфянам

Вообще, Квон Хеку похуй-плюс-поебать на истекающих желанием трахаться дев, чьи парни слюной брызжут от ревности, но при этом испытывают животный страх перед жнецом. Плевать на фанатов, чьи крики во время заездов разрывают перепонки и убивают весь запал. Ему до скрежета зубов однохуйственно на сокомандников и на соперников. Ему кристаллически всё равно на всю блядскую Корею, на весь блядский мир. Похуй на мораль и беззаконие. Похуй на конфессии и созвездия. Атеизм или верование – похуй. Грешники или верующие – похуй. Иуда или Христос – наплевать. Это пустыня, лишенная смысла, которая меркла перед бесконечной гонкой за адреналином, не зажигалась в собственном мракобесии, тлела в наркотическом трипе. Сидя в маленькой церквушке, бесстыдно положив ноги на стоящую перед ним лавку, не вслушиваясь в слова священника в странном одеянии и не вглядываясь во фрески или картины с распятием, Квон думал ни о чём и обо всём одновременно. Мысли текли беспорядочно, цепляясь за один и тот же образ. Облик со смольными волосами засел в подкорке мозга, щекоча и не давая покоя. Под веками отпечатался безумный взгляд. Капли пота, стекающие от виска к подбородку и скатывающиеся под оттопыренный воротник, сохранились на роговице, постепенно проникая глубже, замыливая хрусталик и сжигая сетчатку. Улыбка на губах, язык, проводящий по ним в поисках влаги, вызывали дрожь в конечностях. Глаза — галактики, где в черноте зрачков мерцают пульсары, — охлаждали. Нежные, но жгучие касания грубых рук, мышцы которых проступали сквозь пропитанную потом футболку, испепеляли. Так насильно и преступно. Так похотливо и желанно. Джа Хён — идол, пленяющий всем своим существованием. Его имя плавится во рту, оседает в глотке, оставляя маленькие пузырьковые ожоги на кончике языка. Так огненно и невыносимо. Так чисто и необходимо. Грешно и праведно. Идол словно загадка, посланная зиждетелем, становится ещё бесценнее, ещё интереснее. Квон Хек разгадает его, заберётся внутрь: под кожу, под мышцы. Он вырвет спинной мозг, отопьёт ликвор из святого Грааля. Будет писать портреты холодного собственной кровью, будет играть на арфе, сделанной из костей всех тех, кто посмел тронуть чарующее, не принадлежащее бренному человечеству, что утонуло в собственной рвоте и похоти. Он, не касаясь, будет целовать каждую клеточку нетронутого тела. Он хочет быть рядом с его совершенством. Он хочет быть одним целым. Он хочет ощутить руки и нежные поцелуи святого. Хек кувырком катится в самое пекло ада, и ему плевать. Он отдаётся похотливым мыслям в эпицентре святости, погружаясь вглубь всего тёмного, смердящего, раздирающего рёбра. Его рутина — картина Иеронима Босха. Его бытие — постоянные заседания на Страшном суде, где все набатом кричат его приговор: виновен. Для него все заповеди стерты. Все реликвии уничтожены. На обломках церкви сидит он. Не падший ангел, не оступившийся от пути вероисповедания. На руинах восседает грех в разных своих ипостасях. Жнец, что поднимает голову к чистому, незапятнанному. К тому, кто ему не принадлежит. К тому, чью любовь, чьё терпение, чьё прощение он не заслужит, даже пройдя все этапы инквизиции. А Джа Хён — всепрощающий. У него еле видный терновый нимб над головой. Руки мозолистые, грубые, но парадоксально дарящие такое тихое спокойствие, охлаждая. Его любовь выражается в самой что ни на есть безоговорочной амнистии: в захлопнутых глазах, кроткой улыбке и персиковом румянце. В нежном касании лица, в пальцах, нежно проводящих по рассеченной брови. Он с нежным холодом посмотрит, с напускной грубой строгостью отчитает, а потом будет дышать куда-то в шею так тихо и слезливо утыкаясь, говоря несвязный бред, потому что связанность слов и предложений и не нужна вовсе, потому что прощение, которое дарит кореец, говорит и одновременно молчит обо всём на свете. Оно усмиряет, оставляет лёгкие поцелуи, замаливает грехи. Потому что Джа Хён — безусловный. Если Хён — апокриф, только что вышедший из верстки с чистыми белоснежными нетронутыми страницами, наивный, нежный, молодой; начавшееся творение всех мудрецов, которые испишут каждый сантиметр шелковистой бумаги тонкими чернилами о подвигах, о любви, о свободе, о чувствах, не смея лишний раз царапать пером эту летопись, не смея портить опус грязью человеческих желаний; то Квон Хек — писание Де Сада с его извращённым чувством прекрасного. Он — «120 дней Содома» с падшей в прелюбодеяние нечистью. Хек — алчность, гордыня, гнев. Он — зависть, чревоугодие и похоть. Змей-искуситель. Ирод. Каин. Он вшит в Библию грехопадением. Хён не гармонирует в опасном, по-ублюдски неординарном мире Хека, состоящего из постоянного адреналина, новых шрамов, застилающих старые, фиолетово-жёлтых отметин, распластавшихся по всему телу. Он не вписывается в идеально выстроенное пекло, не рисуется на собственном полотне «Карта Ада», чьё авторство Квон бесстыдно украл у Боттичелли. Джа Хён где-то не рядом, далеко. Он — гость на рождении Венеры. Он — ангел Благой Вести. Он — застольный собеседник Сына Божьего, пока Хек терпит кручение и истязание ураганом на втором круге, гниёт на третьем; перетаскивает тяжести с места на место на четвёртом; вынужденно вступает в драки на пятом; лежит в раскалённых могилах шестого, кипит во рву из раскалённой крови, терзаем гарпиями или изнывает в пустыне под огненным дождём на седьмом; томится в щелях восьмого круга: кипит в смоле, закован в цепи, да выпотрошен. Хён девственен и чист. Его рождение состоялось в сопутствии ангельского ликования и блеяния ягнёнка в его по-детски нежных руках. Агнец Божий. Нежность святой девы. Он был рождён вне сада неземных наслаждений, далеко-далеко за пределами Эдема и первородного греха. Только лишь небытие и святость. Его ноги омывали бы воды Иордана, в его руках находились бы лилии, стебли которых свисают, а бутоны белы и непорочны, как и сам садовник, на чьей голове нимб. Хён обрамлён золотой каймой. Пока Квона терзают за предательство Творца на девятом круге адовой воронки блядского итальянского живописца, Джа Хёна ласкают губы херувимов, исцеляя. Пока Хек вмёрз в лёд, он не знает порока, его окружает только благочестие. Мир Квон Хека — это фальшивый, искусственно созданный пейзаж падения, его собственная убогая имитация ада. В то время как , существование Джа Хена представляет собой недосягаемую для него гармонию.Божественное сияние несопоставимо с огнями ада. Светило не сопряжено с тьмой. Лик чистоты не связан с пороком во плоти. Агнец не для Волка. Ангел не для Ада. Джа Хён не для Квон Хека.

Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов

Божиих и об одном грешнике кающемся.

-Евангелие от Луки 15:10