не любящий,не замечающий

Джа Хен, с онемевшими конечностями, сидит статуей, не поднимая стеклянный взгляд, потемневший от неясных эмоций и мыслей. Громко вздыхает. Лишь сейчас позволяя себе чувствовать. Ненадолго. На чуть-чуть. «Тест на допинг — положительный», — кричит набатом в голове, в рёбрах, под мышцами и скелетом. Отпечатывается в спинном мозге, не стирается с роговиц, не выходит с рвотой, врастает в тело. Остаётся клеймом где-то под дрожащим сердцем, подкидывая воспоминания о предложенной бутылке; грозном, но таком родном взгляде; об импульсивном диалоге, да глупых, чистых мыслях о скором возвращении родного, что рушатся в извержении Везувия, топящего в лаве и раздирающего всё: начиная с Помпеи, Стабии, Оплонтиса, заканчивая грудной клеткой Хена. Безжалостно. Рвано. Сбивчиво. Колибри — легендарная команда новичков, перепрыгнувшая прошлые и будущие поколения. Она позволила миру велогонок увидеть ебаный алмаз в образе холодного «счастливчика». Позволила усомниться в собственных силах многократных чемпионов, отрывая победу зубами, раздирая дёсна в кровь. Колибри — птицы, позволившие сломать старое, выстраивая новое на костях продажных, нечестных. И Колибри теряют нить удачи, теряют крылья по глупости одного единственного виноватого,единственного верующего,единственного жалкого. Шёпотки, возгласы, вздохи. «Весь в дядю». «Так он обычный жулик». «Позорище». Плевать. Джа Хен принимает. Монолитно, практически жертвенно. Вглядываясь в родные глаза, отдающие мерзостью ко всему сейчас. Ищет, рыскает в поисках ответа. ПочемуПочемуПочемуПочемуПочемуПочемуПочему? Знает ответ. Знает причину. Знает, блять, всё на свете знает же. Хен давит в себе сочувствие, лишь некоторым образом через взгляд показывает целое ничего, опалённое злобой, неприязнью и зарождающейся тихой истерикой. Потому что слабый. Потому что не спас, не победил, не смог. Сломался, потому что нет веры, нет боли или радости, гнева. Тотальное, почти мёртвое смирение. Просто осознаёт, что кончилось. Грусть от поражений, радость от побед, терпение, желание бороться кончились, и трепет, такой юношеский и не сильно умный, такой чистый, тоже кончился. ПочемуПочемуПочемуПочемуПочемуПочему Глаза гетерохромные напротив рикошетят, не дают пробраться к истине, к сожалению, к сочувствию. Топят тихо-тихо. Давят на макушку и не дают вынырнуть. Джа Хен вздыхает второй раз. На засохших губах вкус земли, горечи, крови, солоноватость слёз он игнорирует, потому что… Потому что больше нет смысла, только лишь молитва богине о прекращении аттракциона невиданной боли по отношению к Хену, а эта мразь посылает кинжал за кинжалами в него, привязанного к колесу, играя в ножички, пытаясь попасть в зелёное сочное яблоко на голове, но почему-то попадает мимо. В самого него, в самое, блять, сердце, который тот с осточертевшим ему смирением принимает. Ну, потому что скучал, глупо тосковал побитой собакой. С уебищным трепетом оставлял в уголках своего гиппокампа тихие моменты откуда-то далеко, подставляя себя под удары такого трогательного, но, блять, больного прошлого, дарующего блядскую меланхолию. Настолько нестерпимо, что смерть дяди, ругательства матери, слёзы брата, да уничтоженный велосипед доставляли бы по-блядски блаженное удовольствие, граничащее с лёгкой степенью мазохизма. «Яблоко от яблони». «Жалкое зрелище», — отзываются ядом справа, слева, спереди и сзади. Близко-близко. В собственных глазах, до недавнего времени искрящихся, — вязь, в которой маленькая блядская надежда на восстановление, склеивание, реконструкцию прожитого утопает. Там и булькает фотография команды, бережно обрамлённая рамкой. Там, где они близко-близко. Там, где есть что-то про них, что-то для них. Там, где яркое пламя волос и напускная агрессия, когда шум переполняет чужой, но такой родной дом. Там, где сон рядом. Там, где рука об руку во время заездов. Там, где поцелуи смазанные.Там, где вздохи полной грудью,не раздирающие.Где не топят, не выкидывают, не сжигают. Где рядом-рядом и тихо-тихо. Джа Хен вздыхает третий раз.