Пожалуйста, спаси меня

Никогда раньше Фред не испытывал таких страданий. Боль, которую он чувствовал, была невыносимой. Языки пламени скользили по его ногам и рукам, вонзались в его тело и лизали щеки. Он сорвал голос, пока кричал, но крик все равно не спасал его от этой боли. Теперь он точно знал, что такое ад. Иногда Фред проваливался в блаженную темноту, но передышка казалась мгновением. Он чувствовал только боль — боль была его жизнью — и ему казалось, что прошли целые века с тех пор, как он погиб. Он пытался уцепиться за то, что было его другой жизнью когда-то, но никак не мог вспомнить, что именно. Он помнил только глаза: теплые и такие родные. Но не знал, кому они принадлежали. Мама любила в детстве говорить, что человек может привыкнуть ко всему. Но Фреду отчего-то казалось, что сам он никогда не был тем человеком, который привыкает. Единственной его привычкой была борьба — он отказывался от смирения и продолжал сражаться. Но как он мог сражаться с болью и бесконечным огнем? Иногда ему казалось, что он слышал чьи-то голоса — но никак не мог разобрать, что это были за голоса. И тогда начинал понимать, что сходит с ума. Ад воздействовал на него слишком сильно. Смутно он помнил, что ад будет длиться вечно. Бесконечная агония за земные грехи — неужели волшебники тоже попадают в ад? Но кто такие волшебники? Фред не знал этого. Или знал, но не мог вспомнить, потому что для него существовала только боль. И он знал, что так теперь будет всегда. Пока однажды вдруг не почувствовал, что боль ослабевает.

***

Фред все еще чувствовал боль, но вместе с ней он вдруг стал ощущать и нечто другое — тепло. Он чувствовал ткани. Он чувствовал чьи-то прикосновения. Он чувствовал воду у себя на губах — и эта вода вдохнула в него жизнь. Он слышал чьи-то голоса — теперь чуть отчетливее, хотя все равно слишком далеко. Еще он чувствовал что-то соленое — оно разъедало кожу — на своих щеках. Слезы. Он стал чаще проваливаться в темноту и оттого чувствовал себя немного лучше. Боль стало легче терпеть — он все еще горел, но уже мог сдерживать безмолвные из-за давно охрипшего голоса крики и не мог сдерживать разве что слез. Фред не знал, сколько прошло времени, но для него словно бы тянулись тысячелетия. Если он был в аду, то это было вполне возможно, верно? Фред вдруг подумал — впервые подумал о чем-то по-настоящему — что наказание для грешников в аду ослабевает, потому что они и так страдали слишком долго. Возможно, спустя тысячелетия все грешники в конце концов попадают в рай? Но до рая было еще слишком далеко.

***

Однажды Фред смог открыть глаза. Его тут же накрыло новой волной боли и он, кажется, даже смог закричать — но не был уверен, что крик не потух в его истерзанном горле — а еще он успел увидеть свет. И даже несмотря на всю боль смог почувствовать себя счастливым. Там, впереди, был свет. И теперь Фред понимал, что ему есть ради чего бороться с болью. Потом он снова услышал голоса. И почувствовал мягкое прикосновение чего-то очень холодного к его исстрадавшемуся телу — и это было поистине прекрасное ощущение. Постепенно холод расползался по всей поверхности его кожи; боль отступала. Но никогда не прекращалась. Когда он в следующий раз открыл глаза, вновь ударил яркий свет, и Фред едва не закричал от боли и зажмурился. Кто-то рядом отчетливо охнул и быстро проговорил что-то на едва знакомом языке. Потом вдруг совсем рядом раздался другой голос: — Вы нас слышите? Мы приглушим свет. Попробуйте открыть глаза. Фред и понятия не имел, что черти в аду умеют разговаривать. Он все же рискнул снова открыть глаза. Так было намного лучше: он практически ничего не видел, но боль утихла. Перед ним кто-то сидел. Потом Фред увидел движение над собой — и почувствовал касание чего-то легкого и холодного к своему лбу. — У вас лихорадка, — раздался тихий голос. — Но вы поправитесь. — Г…д… — Фред попытался выдавить что-то из себя, но едва мог пошевелить губами. Он все еще чувствовал, словно бы горит заживо, но почему-то находил забавным, что черти все же решили поговорить с ним. — Ничего не говорите, — произнес тот же голос, и Фред почувствовал, как по его шее и рукам медленно стекает что-то холодное и оттого приятное. — Не волнуйтесь. Здесь вы в безопасности. Вы поправитесь.

***

Со временем Фред стал осознавать, пусть и медленно, что происходит. Он лежал на чем-то мягком, но все его тело словно было обернуто в прохладные ткани. Рядом почти всегда кто-то находился, и Фред иногда слышал голоса. Еще он чувствовал воду и отвары у себя на губах и глотал их, ощущая, как боль по чуть-чуть отступает. Еще он вспоминал самого себя. Вспоминал теплые мамины руки и ощущения родных объятий. Он помнил ощущения полета и ледяного ветра, сбивающего с метлы. Он помнил ощущение страха и вид крови. Он вспоминал веселого рыжеволосого мальчика, радостно несущегося к нему и зовущего его по имени («Фред!»). Он вспоминал девушку с каштановыми волосами, мягко улыбающуюся ему. Он помнил яркие вспышки — их было много, очень много — и чей-то радостный смех. Он помнил, что был человеком. И внезапно стал понимать, что остался им. Фред Уизли выжил.

***

Прошло немало времени, прежде чем Фред стал осознавать реальность вокруг себя. Он чаще открывал глаза и уже смог наизусть выучить комнатенку, в которой лежал. Низкие потолки, бревенчатые стены, свечи — ничто из этого не было ему знакомо. Он совсем не понимал, где оказался. Часто рядом с собой он видел людей: они приходили, давали ему какой-то отвар и обрабатывали его раны — но Фред не мог их запомнить. Он и себя-то помнил с трудом. Воспоминания возвращались к нему слишком медленно. Он вспомнил свое имя и теперь цеплялся за него так, словно бы от этого зависело все его существование. Он вспомнил маму — ее шершавые руки, ее улыбку; он чувствовал запах еды, которую она готовила, и ощущал тепло свитеров, которые она ему вязала. Он вспоминал Джорджа — его смех, его объятия, его заговорщический шепот по ночам. Он вспоминал Гермиону — ее дерзкий взгляд, ее разгоряченное дыхание, ее поцелуи. Иногда Фред вспоминал битву: страх, крики, чувство беспомощности. Потом всегда приходила боль. И он словно бы вновь сгорал заживо. Говорить Фред не мог, его горло все еще было сорвано из-за криков. Но он мог наблюдать и слушать, когда на короткое время возвращался из беспамятства в реальность. Его окружали люди, которых, в этом Фред был уверен, он никогда не знал. Они говорили на странном языке — Фред понимал лишь отдельные слова — и магия их тоже была странной. Он глотал отвары, которые они давали ему, но вкус казался ему незнакомым: в его мире он не пробовал таких зелий. Чужие люди совершали над ним пасы руками, но Фред не узнавал этих движений — он никогда не видел такого колдовства. Повсюду в комнате висели амулеты, непохожие на те, к которым привык Фред. И все же он не чувствовал никакой угрозы, исходившей бы от этих людей. Здесь, с ними, он был в безопасности. Однажды Фред очнулся и увидел перед собой старца. Тот задумчиво смотрел на Фреда, а увидев, что тот очнулся, заговорил. Голос у него был мелодичный, и, хотя слова звучали необычно, Фред все же смог понять его. — Здравствуй, мальчик. Меня зовут Калиаана. Мой народ спас тебя. Мы не знаем, откуда ты явился, но мы всегда помогаем тем, кто в этом нуждается. Он помолчал немного, а потом продолжил. — Ведь тот, кто ищет помощь, всегда ее находит, верно? И в тот миг Фред вспомнил. Горящий Хогвартс — дом — и крепкие объятия Гермионы. «Мы справимся, Гермиона. Обещаю тебе.» «Бежим!» Джордж. Они не успевали. Фред чувствовал огонь за своей спиной. Джордж был лишь немного дальше. Фред представил сгорающее лицо Джорджа, и схватил палочку, и заставил магию вытолкнуть брата из комнаты. А потом была боль. И последнее желание: «Пожалуйста, спаси меня». Тот, кто ищет помощи в Хогвартсе, всегда ее получает.