Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

      По голове неустанно кто-то бьет кувалдой. Ему хочется крикнуть: «да размозжи весь череп уже, в конце концов!». Но эта мысль тонет в вязкой и липкой темноте.       Сперва не пошевелиться. Когда сознание вернулось окончательно, перестав внезапно пропадать, Регулус подумал, что он все-таки умер, а это вязкое и тяжелое состояние полного покоя и невозможности пошевелиться и есть та самая загробная жизнь, и нет никакого рая, нет никакого ада. Ясное дело, наврали.       Думать о чем-то было физически неприятно, словно мысли внутри черепной коробки материализовались и царапали все изнутри. Постепенно возвращалось осознание всего вокруг. Приоткрыв глаза перед ним расплылась комната, утонувшая в приглушенном свете. Все качалось, будто на волнах, неприятное головокружение с тошнотой только подкрепляли друг друга, становясь сильнее.       Кто-то сидел поодаль от него, но зрение все еще не позволяло сфокусироваться на чем-либо.       — Проснулся?       Рудольфус. Что он здесь забыл? Регулус вспоминает его мгновенно и про себя покрывает всеми оскорблениями мира — от его звучного голоса боль в голове набухает с новой силой и теперь грозит разорвать изнутри.       Все вокруг было перенасыщено. Свет, звуки, тяжесть одеяла на теле. Жесткий матрас и твердая подушка, от которых все затекает. В горле пересохло.       — Не торопись подниматься, — голос Рудольфуса становился все яснее.       Регулус окончательно пришел в себя, и последние воспоминания вернулись. И Эван, со своим сколотым зубом, и Саверьен, блуждающий по чужим и своим воспоминаниям. И первое, и второе казалось бредом. Если Саверьен в действительности сделал то, о чем говорил, то он должен был знать о чем-то заранее и ежедневно караулить Регулуса. От этой мысли бросало в дрожь. Он вновь закрыл глаза.       Да, неудачи случаются. Это одна из первых и, можно сказать, он еще долго продержался, бегая под носом у аврората с черной меткой под рукавом и под подолом плаща Лорда, передавая большую часть информации вражескому Альтаису.       — И что это вообще было? — хрипя, спросил Регулус.       — В Илинге?       — Нет, черт возьми, в Париже, — выругался Регулус и сел, хотя все его тело противилось смене положения.       Рудольфус скорчился в своем кресле, будто это у него болела каждая конечность, но ничего не сказал Блэку.       — Ничего особенного, — пожал он плечами.       — Ничего особенного? — ошарашено переспросил Регулус в поисках чего-нибудь тяжелого вокруг, или, на крайний случай, своей палочки, которой почему-то нигде не было, — Целый квартал подлетел в воздух, а для тебя это «ничего особенного»?       — По большому счету-то да, — безразлично сказал Лестрейндж.       — Так какого Мерлина ты тогда здесь сидишь, — слабый неосознанный рывок рукой вызвал новый прилив боли. Регулус чувствовал, будто все еще лежит на камнях и балках.       Грозные руки Рудольфуса оказались на его плечах, намереваясь заставить Регулуса лечь обратно, но тот бесцеремонно и грубо, хоть тело и было слабо, скинул их с себя, словно его только что ударили. Лестрейндж сдал назад, беспомощно вздыхая.       — Что с Эваном? — спросил Регулус. Уперся руками в матрас, а глазами — в Рудольфуса.       — Эвана скрутил аврорат. Его придавило не так сильно, и он спокойно вылез. Незамеченным, к сожалению, не остался. Не смог отбиться сам, пришлось попотеть, чтобы палочка осталась в его руках, а он сам — с нами.       — Полная лажа, — пробурчал Регулус, стаскивая ноги с кровати. Пол был холодный, ступни леденели моментально, — где моя палочка?       — Уиллоу сказал ничего тебе не давать и никуда не выпускать.       — О, еще одно незнакомое имя, точно, почему бы мне не послушаться, — прищурился Регулус. От злости ещё сильнее болела голова, — где моя палочка? — отделяя каждое слово, спросил он снова.       — Уиллоу Селвин наш целитель. Никто его не знает до определенного момента в своей жизни, и это в целях его безопасности. Он не пожиратель, но самый лучший целитель. Если бы не он, твои ребра проткнули бы все, что было возможно, а вместо спины…       — Ладно, ладно, я понял! — он зажмурился, жестами затыкая Рудольфуса, — Просто верни мне мою палочку, она стоит баснословных денег.       — На кой она тебе сейчас? — Рудольфус явно устал, но со кресла поднялся.       — Я не могу спать спокойно, когда ее нет у меня под подушкой, — Регулус пытался сохранить ровный вид.       — Прошедшие трое суток тебя это не волновало, — Регулус еле удержался, чтобы не округлить глаза от удивления.       — Мне все это время снились кошмары.       Рудольфус открыл свой рот, но из него ничего не вышло. Тяжелым шагом, молча, он вышел в соседнюю комнату. Регулус только смотрел в его широкую спину.       Лестрейндж в этой вязкой луже, состоящей из темной магии и подонков, был все равно что Альфард, только больше, грубее и пожиратель. То, что он все-таки оттаял, видели все. Иногда он был слишком грубоват, но при Регулусе все меньше и меньше пытался выглядеть пугающе, не в силах побороть свои отцовские инстинкты. Блэк пользовался этим. Он злоупотреблял покладистостью Рудольфуса, хоть и не знал, чем она была вызвана.       Лестрейндж вернул ему палочку, оставив на тумбочке ко всему и стакан с водой, а Регулус, показательно завалившись в постель и отвернувшись к нему спиной, якобы заснул. Стоило Рудольфусу выйти за дверь, одеяло полетело долой. Регулус набросился на стакан с водой, чуть не проливая на себя, проверил, насколько подвижно тело, и, спустя несколько робких попыток потянуться, все же понял, что все не так страшно, как описывал Рудольфус, а если прошло целых три дня — то тем более, все уже скорее всего успело зажить.       Регулус весьма резво встал на ноги. Босым ногам было неприятно наступать на пол. После долгой отключки все в целом ощущалось странным. Немного знобило, Регулус понимал, что он далек от стабильного здорового состояния, но его ничего не могло остановить. Он вышел в дверь, куда ранее выходил Рудольфус, и оказался в пустом сером коридоре. По ощущениям было прохладно как в морозильной камере. Часто мигала лампа, что-то беспрерывно жужжало у потолка.       Вокруг не было ни души. Что-то давало ему понять, что в гробовой тишине ему долго в одиночестве ему не пробыть. Обязательно придет кто-то, Рудольфус пошел за этим кем-то. Но перед этим Регулусу хотелось осмотреться.       В нескольких метрах влево от его скудно обставленной, голой комнаты, выстраивалась очередь точно таких же конур. Но по правую руку оказалась другая комната, чуть дальше, со множеством шкафов и различных инструментов на полках. Некоторые Регулус узнавал, некоторые имели совершенно дикий вид, и даже представить, для чего они нужны, он не мог. На небольшом столе у окна с крашенными окнами, что снаружи ничего не было видно, лежали небольшие листы пергамента. Перо поспешно брошено посередине стола, кто-то был здесь утром. Три новые высокие тонкие свечи на подсвечнике только-только были поставлены, но фитиль уже успел погореть. Высокая тумба, длинная, узкая кушетка, на краю которой лежали темные фолианты. На посеревших со временем стенах ничего, только одни часы причудливой квадратной формы, чьи кривые стрелки показывали два часа дня.       Регулус открыл ближайший шкаф с стеклянными дверками. Под небольшими блестящими бутылками, баночками блестели и потемневшие от времени, но начищенные трудолюбивой рукой полки. Судорожно изучая содержимое, Регулус не замедлил прикарманить себе целую упаковку с сильным обезболивающим. Из интереса он бы поизучал наполнение шкафа, и не только этого, подольше, но чувствовал, что время поджимает. Бутылек с таблетками упал в карман штанов. Но тут же стало труднее дышать, стены стали отдаляться, а пол покосился под ногами, и Регулус поспешил вернуться обратно.       Быстро не получилось бы все равно. Идя по стенке, Регулус думал о недавно увиденном. Все правда было как очень реалистичный сон, но все-таки, сон. Насколько это могло быть правдой? Только если Регулус вновь встретится с Саверьеном, только не в своей голове или еще где, а наяву, в жизни, и мужчина скажет ему — да, все было по настоящему или нет, сожалею, но это едет твоя крыша, Регулус.       Ни единой души. Никого в соседних палатах, никого в округе. Падай и умирай, никто не заметит и не забьет тревогу. Одинокий треск лампы пробивал своим частым миганием голову и уши. Регулус знал, что совершенно один, но внезапные шорохи, издаваемые кем-то живым, напугали его. Их происхождение было неясно. Перебиваемые сквозным ветром, они смешивались в бесформенный шум.       Он уже был у самой двери, на пороге, в паре метров от кровати, когда оказался вынужден остановиться. Звон, появившийся в ушах, распределялся по всему телу. От него сводило мышцы, зудели кости, в особенности спина и шея. Вновь открыв глаза Регулус увидел того, с кем не планировал встречаться так скоро — Саверьен стоял перед ним в пустом коридоре во весь рост со всем своим статным величием. В лице последняя капелька беспокойства испарилась, превратившись в косую усмешку, как у Рудольфуса. Пугающую, с острыми одинаковыми зубами, готовыми разорвать глотку.       Его отрезвил чужой голос и чужие руки, подхвативыше за плечи, и незнакомец оказался совсем не похожим на Саверьена. Вместо густой серебряной шевелюры на голове росли редеющие золотистые волосы, длиннее, чем у Кайда, и лицо было попроще, без изысков и утонченности, темно-карие небольшие глаза, тонкие губы, впалые щеки, мелкие свежие морщинки всего как пару лет поселились на его лице.       Он что-то говорил, но слова по-прежнему тонули в искусственном шуме. По телу бежали противные ледяные мурашки.       «Не подниматься»       «Не шевелиться».       Ага, и «не думать», добавил Регулус про себя.       Сработало. Уже в постели Регулус дотянулся рукой до кармана — какое упущение! Дать ему штаны с карманами, где можно припрятать все, что туда поместится.       — Меня зовут Уиллоу Селвин, я местный целитель, — вместо приветствия получил Регулус, когда проснулся во второй раз.       — Да, я помню, — прохрипел он, не шевелясь.       — Как самочувствие? Я просил Рудольфуса посмотреть, чтобы ты не вставал, — немного укоризненно сказал Селвин.       — Нехватка персонала? — усмехнулся Регулус.       — Хорошее чувство юмора всегда к лучшему, — вместо ответа безукоризненно сказал, скорее даже проворковал, Селвин, — все переломы уже срослись, пришлось попотеть, чтобы вернуть каждое ребро и левую ключицу на место, поэтому восстановление будет требовать ещё какое-то время. Остальные раны были незначительными, от них не осталось и следа, — он неприятно улыбнулся, проводя тонкой рукой по плечу, где широкая переработанная садина заныла с новой силой.       — И сколько еще?       — Желательно неделю. Переломы самое безобидное, что могло случиться. Следовало опасаться за голову, но уже все позади. Однако, не стоит торопиться.       Тонкая улыбка легла на губах Селвина, и ему снова померещился Саверьен. Регулус закрыл глаза. Голову сжимал ужас и тревога. Навязчивая тревога.       Как и любой, работающий на пожирателей, Селвин вызывал у него слабое, но отвращение. Оно заглушалось чувством хоть какой-то благодарности. Так или иначе, но Блэки отдавали приличную часть времени на вкладывание манер в своих отпрысков, вживляя их в кости без спроса и разрешения.       — Я не могу неделю торчать здесь.       — Знаю, что тебя здесь будет обуревать скука, но если не хочешь, чтобы во время трансгрессии тебе оторвало руку или ногу из-за сотрясения, то придется потерпеть, — педантично ответил Селвин, словно повесив Регулусу на руки кандалы.       Часы медленно потянулись друг за другом. В последний раз время так медленно текло, когда Регулусу было от силы пять — в доме собрались гости, а он спрятался в ближайшем гостевом туалете и сидел, сидел, сидел в ожидании, когда подадут десерт, выглядывая иногда, чтобы понаблюдать, чем занимаются взрослые.       Сейчас даже в окно нельзя было посмотреть — оно было закрашено белой краской, а снаружи разглядывался силуэт черной тюремной решетки. От такого вида зарождалась апатия, а поблизости не было ни одного предмета, на который бы можно было сместить свое внимание. Тумбочка, на которой лежала одна лишь палочка Регулуса и стакан с водой, внутри была пустой. У противоположной стены на деревянном табурете стоял горшок с какой-то вечноцветущей зеленью. В единственном узком шкафу, предназначавшемся для вещей живущего в комнате, Регулус позже нашел свою одежду. В надежде пошарился по карманам, но не нашел ровным счетом ничего.       Брошенный на произвол судьбы Регулус слонялся по комнате. Совершенно один, не в силах избежать галлюцинации, Саверьена, который появлялся в углах этой комнаты, в совершенно непохожем на его лице Селвина, и становилось тяжело, плохо, хотелось разбить голову о стену, лишь бы не встречаться с магом. Хотелось уйти, мысли не приходили здесь в порядок, отсутствие других людей вокруг настораживало, нет, заставляло волноваться еще сильнее. Не мог же он единственный попасть так серьезно?       Вновь оправившись, в следующую минуту он стоял в соседней комнате, где Селвин складывал в небольшой чемоданчик свои рабочие папки.       Для таких моментов Регулус носил сигареты исключительно в серебряном портсигаре, который нашел на чердаке еще в далеком детстве и присвоил себе. Как в воду глядел, ведь через десять лет и вправду пригодился, чтобы не светить магловскими упаковками. Из востребованных Регулусом вещей Селвин выложил из ящика в высоком комоде все: и карандаш, и крышку от газировки, и небольшой блокнот, и выстиранный носовой платок, на котором несколько недель до происшествия красовалось кровавое пятно. Выложил все, кроме портсигара.       — Вообще-то, семейная реликвия. Серебро, а не железка с барахолки.       — Я же знаю, что ты не за ним пришел, а за его содержимым. Могу отдать только пустой, — ехидничал целитель.       Регулус, уперевшись, облокотился о дверной косяк.       — Я сейчас ухожу. Но нехватки персонала, как ты подумал, у нас нет. Сестра Ильса приглядит, чтобы ты не гадил своему здоровью еще сильнее, чем это сделала судьба, — без злости парировал он.       Ощутив на себе чужие глаза Регулус обернулся и отпрянул: в коридоре в паре метров от него действительно откуда ни возьмись выросла тощая, долговязая девушка. Карие глазенки боязливо бегали из точки в точку, но когда Регулус ошарашенно посмотрел на это чудо, они устремились на него. Безликое, безэмоциональное нечто пугало сильнее замазанных окон с решетками и белых стен.       — А сигареты верну, когда ты будешь здоров. В пределах доступного, — Селвин зашагал к выходу, бесцеремонно выводя Регулуса. Палочкой защелкнул замок своего кабинета, дал какие-то указания Ильсе и в одночасье испарился.       Ужас распирал Регулуса изнутри. Как два испуганных птенца он смотрел на Ильсу, Ильса на Регулуса, и оба молчали.       — Как твоя фамилия? — спросил Регулус у нее.       — Миллер, — нисколько не изменившись отвечала девушка, пугая Регулуса своим поведением. Юная целительница наверняка только-только окончила курсы, а уже погрязла в темных делишках, потому что знакомых с такой фамилией в кругах Регулуса не было даже в помине.       — Ну ладно, я пошёл, — сухо сказал Регулус, обернувшись, и стремительно пошел в сторону своей комнаты, с той нервозностью, с которой уходишь от дворовой собаки, рычащей тебе в спину. По спине противные мурашки набегали по несколько волн за раз.       — Не желаете есть?       — Нет, — быстро и сдавленно, не оборачиваясь, ответил Регулус. Уж лучше голодная смерть, чем сытое существование в сумасшедшем доме.       Регулус закрыл за собой дверь. Черное пятно в углу успело раствориться, прежде чем обрело чью-то форму. Решил пока не прибегать к крайним мерам и не захлопывать дверь наглухо с помощью палочки — того гляди и ее окончательно отберут, закатав владельца в смирительную рубашку.       Он в отчаянии сел на край кровати. Уперевшись взглядом в белую стену, Регулус ощутил, как оскудевает его разум без занятий, без книжек, без привычных раздумий. Думать о Саверьене бесконечно нельзя — верный путь на дорожку безумия. Об Альтаисе, знакомых, друзьях и родных там — тоже. Всплывали последние ссоры, там неподалеку и одноглазый Грюм со своей трёхкилограммовой флягой, которая любила рассекать любые пространства, и от которой надо было ловко уворачиваться. Сейчас было бы кстати, если бы Аластор наорал на него и поставил мозги на место.       Но только с Сольвейг Регулус еще не успел поругаться. У них было знакомство без обязательств, без привязанности, без обещаний и прочей кровной и дружеской муштры. Она оказалась самым удобным человеком, потому что общались они мало, и потому что она несовершеннолетняя, вот и не подпускают ко всякому непристойному-военному-взрослому пока что.       Когда Регулус высунул голову за дверь, его встретил тупой взгляд карих глаз Ильсы: она сидела на стуле, сложив руки на коленях. Регулус сразу же захлопнул дверь и еще долго не отпускал ручки. Дрожь сотрясала руки. Вот бы вернулся Рудольфус. Вот бы этот громила испачкал своими сапогами эту до тошноты начищенную плитку, с силой пихнул в лицо тяжелую форму и рявкнул бы «собирайся, черт тебя дери!». И Регулус запрыгнул бы в брюки, рубашку и сапоги за считанные секунды и вылетел бы на самую неприятную миссию первее Лестрейнджа.       Но никто так и не приходил. В комнате темнело, желудок сходил с ума, кружилась голова и тошнило от голода. Тело снова начинало ломить, как при болезненном ознобе. Одежда неприятно касалась тела.       Целая неделя здесь!       Нет, невозможно.       За дверью Ильса. В кармане заветные таблетки. Ждать возвращения Селвина, чтобы лишь после его посещения в спокойствии и уверенности заглотнуть две, а лучше три?       Селвин изначально не выглядел как ответственный целитель, хоть и мог быть профессионалом.       Да и черт с ним.       Один пузырек можно растянуть на целую неделю с учетом того, что положено по рецепту.

***

      Успокоительные в маленьком стаканчике, которые Регулусу выдавали утром после завтрака, стоило попробовать один раз, чтобы он перестал их глотать. Ильсу за порог комнаты (своей палаты в дурдоме), Регулус не пускал. Ее это и не очень волновало. Не доставая ее лишними вопросами, таблетки Регулус оставлял за щекой и как ни в чем не бывало протягивал ей пустой стаканчик.       — Откройте рот, — членораздельно, как по учебнику сказала Ильса.       — А еще куда заглянуть и посмотреть не хочешь? — грубо рявкнул Регулус, испугав ее, и хлопнул дверью.       Регулус подумал, как далеко бы отлетел он, если бы в этот момент его услышал отец. Таблетки завернул в салфетку и положил вглубь левого сапога: лежать весь день в вегетативном состоянии, не способным сдвинуться на сантиметр, совсем не хотелось.       И до туалета лишний раз лучше не выходить, поэтому хранилище и было таковым.       А Селвин, как и ожидалось, на свою работу пришел только к трем часам дня, после того, как Регулус вновь поспособствовал опустошению украденного пузырька (что избавлял от боли, переживаний, и при всем остальном, не размягчал мозг до желейного несознательного состояния), намотал двести кругов по комнате и попытался засунуть в себя обед на воде (безуспешно), который теперь тух на подоконнике, и даже приоткрытая форточка, через которую можно было разглядеть кустарники и тонкие деревья (и не более), не спасала от удручающего пресного запаха пюре.       К моменту возвращения целителя Регулус уже витал в невесомости, почти забыв о чувстве голода и совершенно забыв о том, что несколько дней назад все тело придавило камнями. Таблетки кончались быстрее, потому что их требовалось больше, а дни текли все медленнее и медленнее. Когда Селвин ловко осматривал результат своей работы, мастерства, все-таки, было ему не занимать, он все ворчал об «устрашающей скелетной худобе», на что Регулус молчал. Он был уверен, что без таблеток все не было бы совершенно безболезненно.       — Неужели ничего не беспокоит? — озадаченно поинтересовался Селвин, смотря на безмятежное лицо Регулуса. Голос его напоминал голос Кайда Саверьена, но Регулус не думал об этом, пытаясь забыть о волнующей не первый год личности.       — Нет.       Целитель хмыкнул, не без гордости поражаясь своей работе.       — Даже так? — он надавил где-то в области ключицы, но Регулусу было настолько в самом деле все равно, что Селвин даже присел на стул рядом с кроватью, замолкнув на какое-то время.       — Может… Нет смысла торчать еще пять дней здесь? — безобидно и с наигранной наивностью спросил Регулус. Пока он играл здорового человека, объекты плыли вокруг него, скользили мимо, незначительно искажались, сам Уиллоу Селвин расплывался так, что его лица нельзя было собрать воедино: Регулус видел на его месте чьи угодно черты, но не целителя.       — Пять дней может и правда многовато, но до завтрашнего вечера как минимум еще подождем, — нерешительно ответил Селвин, поднимаясь. Он чему-то скромно посмеялся, потер руки и с удивлением уставился на Регулуса, — удивительный случай, — бормотал он под нос, наконец уходя, — достоин отдельной главы в учебнике, благословенен костерост, Мерлин всемогущий! Бывает же такое…       Он и дальше бормотал себе что-то под нос, но Регулус не слышал, в блаженстве упав на кровать. В нос бил неприятный запах: бинты, растворы, зелья, штукатурка и чистящее средство для полов... Ни одна косточка в его теле не ныла, ни единой скверной мысли, никакой тревоги… Даже появившаяся под вечер испуганная Ильса с подносом ужина не испортила настроения, даже несмотря на ее чем-то озадаченный видок.       Однако на утро все последствия вчерашней аферы были ощутимы в стократном размере, настолько, что нельзя было пошевелиться. Вчерашние махинации Селвина дали о себе знать, нельзя было и вздохнуть. Еле-еле Регулус дотянулся до края матраса, чтобы приподнять его и вытащить таблетки. Не то, что приподняться — шевелить левой рукой было невыносимо больно. Боль от плеча отдавала в обе стороны, и в пальцы, и в голову. И таблетки долго не могли подействовать, хотя Регулус и проглотил натощак сразу пять штук.       Опасная дорожка, глупейшая, рискованная и безрассуднейшая! Но Регулус бы не был собой, если бы сдался под гнетом собственных суждений о самом себе. Спустя час обездвиженного лежания стало полегче. Все плыло еще сильнее, будто вверх ползла температура. Все, что прикасалось к телу раздражало его и было неприятно. Холодный пот тек по спине и вискам. Ильса, даже если что-то и могла заподозрить, ничего не могла поделать — Регулус так и не пускал ее за порог комнаты. Один ее вид выворачивал его наизнанку, ее дыхание, ее вопросы, ее тупой взгляд. Но когда озноб стал настолько невыносим, а время близилось к обеду, Регулус понял, что выход у него только один.       Дождавшись, пока Ильса зайдет в ванную комнату, Регулус наложил на дверь сильные запирающие чары. Вряд ли такой кадр, как Ильса Миллер сможет побороть его. Качаясь, передвигая онемевшее тело, Регулус с горем пополам отворил дверь в кабинет Селвина. Судорожно хватая воздух, он аккуратно и бесшумно искал что-то, что сможет понизить жар. Буквы и слова на этикетках расплывались, менялись местами. Он читал, пытаясь вспомнить, что могла когда-то давать Помфри, что стояло у нее на полках, что она выдавала студентам, что бывало дома в аптечках, что ему давали в детстве, когда его сутками лихорадило, все что угодно, лишь бы что-то натолкнуло его на воспоминания.       Ильса даже не сразу поняла, что оказалась взаперти. Минут пять в помещении царила мертвая тишина. Когда Регулус нашел что то похожее на жаропонижающее, по крайней мере он точно помнил, что пузерек точь-в-точь такой же стоял у Помфри на тумбочке, дверь туалетной комнаты слабо дернулась. Рефлекторно проглотив пару таблеток, Регулус быстро вернул все на свои места. Сердце все еще бешено вколачивалось в хрупкие ноющие ребра, мир плыл и звуки усиливающихся ударов о дверь глохли в тумане, но как можно невозмутимей Регулус сперва закрыл дверь в кабинет, затем оставил палочку в своей комнате, как она лежала, вернулся к туалету и просто докоснулся рукой до круглой ручки. Слегка повернув и надавив, стукнула щеколда, и судорожные рывки с той стороны прекратились. Дверь медленно открылась, испуганная Ильса с распахнутыми глазами выросла перед Регулусом.       — Замок здесь часто заедает, — спокойно, будто только пробудившись от сна, сказал Регулус, — не нужно дергать ручку, надо с силой, но осторожно, — Ильса кивнула, молча уступая дорогу Регулусу.       Холодная вода из крана лишь поспособствовала падению температуры. Но был в ней и плюс — она перебила аппетит.       Регулус зря торопился. Селвин вернулся только под вечер. Убедившись, что кости у Регулуса получше, чем у среднестатистического человека, и голова в полнейшем порядке, хоть его и терзали сомнения, и из его рта лились слова о бесконечном обереге себя и спокойном образе жизни ближайшую неделю без активностей, бега и травмоопасной деятельности, но Регулус уже был не здесь. Ему повезло, что Селвин не был дотошным целителем, ему крупно повезло.       На волю! Скорее вон отсюда, и никогда более не возвращаться!       Трансгрессировать самостоятельно нельзя было еще как минимум неделю, после сотрясения мозга была опасность расщепления, что не очень хорошо для только сросшихся костей, и это стало крупной проблемой для человека, живущего двумя разными жизнями, которому надо было преуспевать в каждой и уметь быстро переключаться с одной на другую.       Но ему вернули портсигар с его содержимым. Рудольфус, распрощавшись с Селвином, выводил летящего наружу Регулуса с нескрываемым удивлением. К миру, в морозный вечер, в мартовскую тьму! Сбежав по ступеням во рту молниеносно оказалась сигарета, раз — и начал тлеть огонек. Мурашки побежали по телу. На донышке оставалась всего треть таблеток, ничтожно мало! Но ничего не волновало. Ноги были легки, земля мягкой, воздух теплым, веяло нежной весной, хотя под ногами и хлюпал талый снег с грязью.       — Тебя почаще надо сдавать в лечебницы. Такое блаженное выражение лица вижу на тебе впервые в жизни, чем тебя там накачали? — недоумевал Рудольфус, трансгрессируя в Лестрейндж-мэнор.       Если бы он знал, что это Регулус сам себя со знанием всего дела мастерски напичкал, лишь бы его не настигла участь умалишенного.       — Не забудь навестить родителей. Они очень переживали, — наказал Рудольфус перед тем, как Регулус убежал бы в свою комнату. Впервые он был рад вернуться сюда, ведь после белых стен и вычищенной до тошноты плитки черные арки и массивы из темного дерева ублажали глаза.       — И ни одного письма, тем не менее, даже не написали, — буркнул Регулус скорее себе, уже разворачиваясь.       — Вообще-то, мать твоя приходила в первый день, когда ты был без сознания, и сидела у твоей постели несколько часов, — сказал ему Лестрейндж в спину, и Регулус встал как вкопанный. Теперь он пялился в стену наверное с тем же выражением лица, как у Ильсы.       Рудольфуса уже не было. Он бросил эти слова в воздух, как ничего для него не значащие. Они и не могли иметь для него, как для не знающего совершенно ничего, никакого веса. Иногда Регулус забывал, что подноготная его небольшой семьи известна только единицам.       И он стоял один в пустом коридоре. Треск огня доносился откуда-то издалека, сонная ломота одолевала тело, а слова Рудольфуса Лестрейнджа без остановки все повторялись и повторялись в его голове.       А она сидела у его кровати. И наверняка о чем-то думала.       О чем?