Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

      В зале было морозно. Камин в глубине помещения был далеко, гораздо дальше конца стола. где сидел Регулус. Тусклый оранжевый свет падал на блеклый пол. Регулус смотрел в его сторону, а под столом незаметно согревал трением руки. Он пытался подложить их под ноги, пытался незаметно дунуть горячим дыханием, но все было неизменно.       Второй день без сна, только вечные блуждания по одному месту, но никакой суперсилы ему не предусмотрено, поэтому приходится оставаться глупым подростком, который пытается своими усилиями одолеть сильнейшего волшебника столетия. От безысходности хочется смеяться.       От Лорда его отделяла только кузина Беллатриса, выточенная иссохшая фигура, словно нанизанная на иглу с маниакаллным обожанием в своих потемневших глазах. Лорд сложил бледные руки на столе. Регулус перевел взгляд на них, пропуская отчет Долохова о проникновении в Барнет и о внедрении новых сотрудников в Министерство. Регулус стал совсем плохо запоминать имена, а сейчас и вовсе растерял всю собранность. Руки Воландеморта лежали неподвижно. Ногти казались слегка посиневшими — то ли от упавшего на них света, то ли от его собственной излишней бледности. Либо ему тоже было холодно, только он этого не замечает, словно рептилия.       Кто-то буравил его взглядом и Регулус вновь отвлекся, замечая Эвана Розье. Тоже бледного, с выцветшими, практически белыми волосами. Прозрачные голубые глаза из под полуприкрытых тонких век с едва видными ресницами. Мягкие, не очень густые волосы средней длины обрамляли высокий лоб. Тонкая бледная шея вытягивалась над угольно-черным воротником.       Соединенные родственными узами, проучившись шесть лет кряду за соседними партами, их взаимоотношения никогда не переходили черты светскости и манер. Жившие почти по соседству и сидевшие в большом зале совсем неподалёку, любой, с кем Регулус общался за последние несколько месяцев, имеет право называться более знакомым и близким чем Эван Розье, хотя у них и было куда больше общего, чем оба могли представить.       За его голубыми глазами ничего не было видно. Эван был для Регулуса пустышкой, маленькой жертвой мясорубки, фарфоровой марионеткой, и если Розье повезет, то он станет таким же, как Люциус Малфой или Луи Катуар, женится на своей кузине и станет отцом двух или трех детей.       Эван был хрупок. Кисти рук были тоньше, чем у Регулуса, шея держала голову на неизведанной силе, да и все его маленькое тело сообщало о возможной недоразвитости и дистрофии — такая же жертва кровосмесительного брака, только в некоторой форме гораздо менее удачная.       В его магической недееспособности Регулус был практически уверен.       Аврорат наступал на пятки, пытаясь зачищать небольшие города на западе Лондона, но их любое приближение казалось безынициативным. Лозунги о защите магического населения Британии, пестрившие на первых страницах «Пророка», все еще лежали на стойках в пабах и на кухонных столах, но чем дольше шла война, тем тише все становилось.       Да, в маленьких районах громыхало. В небо стабильно взмывала устрашающая черная метка, возвещающая о смерти невинного. За закрытыми окнами при приглушенном свете кто-то позволял критиковать или принимался за страдания, молил о пощаде и ругался на несправедливость судьбы, но все шло своим чередом.       На смену Хогвартса пришли небольшие подпольные школы для тех, кто не мог позволить себе домашнее обучение или обучение заграницей.       Те, кто попал в Пожиратели, не заканчивали школьное образование, перескакивая сразу на тропу взрослости и состоятельности, как это случилось с Регулусом. То, чего не хватало, все равно не давалось в школе, оно и ясно.       Однако, Эван оказался из тех, кто схватывает достаточно быстро, а Регулус стал тем, кому можно доверить только-только вылупившегося тёмного волшебника. Но все еще их держало друг от друга на приличном расстоянии.       Сегодня бы надо наведаться в Альтаис, показаться, чтобы знали, что еще не откинул коньки. Что-то рассказать… а что? Все то же, что и несколькими днями раньше, все то же, что и несколькими неделями раньше…       Передвигаться тяжело. Тяжело ходить, трансгрессировать, тяжело думать и разговаривать. Палочка лежит в руке тяжело и каждое заклинание дается с трудом. Перемещение по порталам невыносимо, организм скручивает изнутри. Все, чего Регулусу хотелось — укутаться в одеяло, спрятавшись от всего..       Регулус изучал Воландеморта. Он познакомился с ним в совсем еще юном возрасте, практически несмышленом, хотя тогда держаться умел получше, чем сейчас. Сейчас, если Лорд зыркнет на него, Регулус бесстрастно отведет взгляд и даже не будет думать о том, чтобы вновь продолжить пялиться.       И, все же, к нему не подобраться.

***

      Свет померкнул, чтобы не взорваться с новой яркостью. Белый свет ударил по глазам, заставив зажмуриться. Жгучая боль ослепляла и полагаться оставалось на оставшиеся чувства, которые были практически так же бесполезны.       Механизированные движения и плотные щиты, на которых Регулус возлагал всю надежду, медленно подводили, теряя свою крепость и определённость. Белая волна ослепительных горячих брызг выжигала все с корнем.       Многим не было дела до мирного населения. Это просто номер, чтобы подавить другую сторону. Любые перфомансы пожирателей — не более чем повод сдаться, выкачать силы, наполнять души болью и скорбью, чтобы ослабить их. Так же поступал и Аврорат.       На зверские расправы способны только единицы, самые близкие к Лорду, остальные же — такие же люди, как и все, простые сотрудники.       Война останется подпольной, чтобы сохранить статут о секретности, и масштабы ее не должны взять всемирный масштаб, но Регулус чувствовал, как жжет кожу в некоторых местах, чувствовал, как опалилась на капюшоне ткань, главное самому не сгореть заживо. И сейчас кажется, будто весь мир трещит по швам, расходится, оставляя под ногами темную бездну. Еще шаг — и мир закончится.       В такие моменты все кажется бессмысленным. От ноющей боли сводит кости в позвоночнике, а из-за слепящего света не открыть глаз. Регулусу даже показалось на момент, что все, не успел он встать на ноги в этой жизни, как уже потерял зрение и стал совершенно бесполезным.       Опускает руку к внутреннему карману, все еще лежа на камнях и с закрытыми глазами — маленький бутылек с таблетками цел.       Под спиной талый снег грязью налипает на одежду и противно мочит спину. Под неудобным жакетом таблетки. Над головой мартовское небо, хоть и холодно. Даже… хорошо.       Через силу приоткрыл глаза, прикрываясь рукоц от резкого света, создавая тень, но видит растущий неизвестный силуэт.       — Я вообще не планировал сегодня стоять на патруле, — немного озлобленно, прищурившись, сказал Регулус.       — Ты здесь не за тем, чтобы прохлаждаться сидя на табуретке над котлами, — кто-то холодно отрезал. Странный голос похож на голос Лестрейнджа-старшего, но Регулус так и не мог разглядеть его обладателя.       — Ну, все таки нужно беречь себя, — с трудом приподнялся, — как никак, но я единственный наследник у своего отца.       Борясь с головокружением и неприятным давлением в грудной клетке, Регулус сел. В голове все ещё туман и перед глазами все плывет. Сам Регулус после нескольких бессонных ночей, с постоянным уксусным привкусом во рту и напичканный всем, что хоть немного бодрит и поддерживает жизнеспособность, шатается не то что на ходу — его ведет, когда он сидит на земле.       Ужас прокрадывается по спине, когда он обнаруживает, что совершенно один в пустом помещении, а не на улице. Здесь нет мебели, сыровато и пахнет плесенью и мхом. Дышится, на удивление, с каждой секундой все свободнее. Но ноющая боль в спине не проходит, она затрагивает и голову, и руки с ногами, почти добирается груди, но останавливается с чужими шагами.       Саверьен зашел в просторный, скудно обставленный зал. Первое, что почувствовал Регулус — страх. Прошарив вокруг, он понял, что безоружен и понятия не имеет, где его палочка. Под ним странный промятый матрас. Страх, окутывающий с ног до головы, убивал оставшуюся микроскопическую рациональность.       И таков будет его конец?       Саверьен внезапно протянул ему свою руку: жилистую, сухую, но твердую и уверенную.       — Прости, что оставил тебя в таком неприятном состоянии здесь одного.       — Что происходит? Где моя палочка? — он был настроен вражески. Регулус помнил слова матери и не мог избавиться от них в своей голове.       Это все вообще реально?       Регулус посмотрел на свои руки со странным чувством. Все было рядом, до всего можно было дотронуться и пощупать, но все казалось нереальным. Это из-за недосыпа? Где он был ранее?       Рука Саверьена все еще была протянута ему, и Регулус принял его помощь, надеясь, что пол под ними рассыпется и он очнется от сна там, где в него провалился — на Гриммо, в Лонгфильде, на Сайлент-стрит у Чарльза или в какой-нибудь канаве. Но все оказалось до боли реальным: и рука, и пол под ногами, и стены вокруг них, и палочка, которую Кайд Саверьен с галантностью протянул Регулусу, когда тот неуверенно поднялся на ноги.       — Может теперь дадите какое-нибудь объяснение? — сердце билось со страшной скоростью. Знобило, как при ползущей температуре, болели глаза от сухости.       — Все в порядке, последний наследник Блэков остается в живых, — ухмыльнулся Саверьен, — не присядешь? Ты, кажется мне, не совсем еще пришел в себя.       — Нет, я хочу знать, что происходит, — злость закипала в его жилах.       — Чрезвычайная ситуация. Неужели, ты ничего не помнишь? — в серых, пугающе стеклянных глазах Саверьена блестели искры.       Холод и слякоть. Весна. Еще чуть-чуть и снег сойдет.       Эван Розье стоит рядом. Он зачесал белые волосы назад, и Регулус смотрит на его профиль: прямой лоб и низкая переносица, ровный нос и аккуратный мягкий гармоничный подбородок, тонкая бледная шея, тонкие-тонкие губы, меж которых вскоре оказывается тонкая сигарета.       — Я тебе никогда не прощу того, что ты и здесь преуспел, — то ли в шутку, то ли всерьез говорит Розье. Они без масок и без капюшонов, позволяют ветру обдувать кожу и волосы.       — Не было смысла тянуть. Здесь у меня всего больше, — темнота сгущалась над головой. Тишина казалась странной и ненастоящей. Люди прятались в домах, кварталом левее рыскала Беллатриса, правее — Рабастан, где-то там же Ивес. Снейп на отдельной миссии с Рудольфусом. А они были здесь вдвоем. По карте Лондона еще восточнее, чем вчера.       Война на изнашивание. Длилась совсем недолго, но изматывала быстро и успешно обе стороны, оставалось ждать, кто продержится дольше.       Эван повернулся, выпуская облако дыма. Он улыбнулся, и Регулус заметил, что у него сколот один из передних зубов, что, однако, никак его не портит.       — Я все эти школьные годы мечтал с тобой подружиться, но с первого дня возле тебя завертелась эта Пандора, а потом и Крауч. Где они сейчас?       Регулус молчал, не сводя с Эвана глаз. Тот глухо рассмеялся, лукаво улыбаясь.       — Можешь не отвечать, я знаю, что ты сжег все мосты еще в июне семьдесят восьмого. Ты наверное даже не знаешь, какое сплетни полетели по коридорам и спальням, когда ты исчез, — мотнул головой Розье, — я даже немного тебе позавидовал, потому что сразу догадался, куда ты делся. Хитрюга.       — И…что говорили? — Регулус наклонил голову, оперся о фонарный столб, смотря на собеседника с любопытством. Надо было хоть как скоротать время.       — Да разное. Конечно, все догадались, что ты дома закончишь обучение и Лорд призвал тебя к службе. А почему так рано? Кто-то думал, что ты наследник Слизерина. Кто-то, что ты его внебрачный сын. Про остальное страшно подумать, насколько глупо.       Регулус прыснул, но потом не сдержался и рассмеялся. Эван тоже хмыкнул, улыбнулся, переминаясь с ноги на ногу. На его бледных ушах, щеках и носу схватился мороз.       — Все гораздо скучнее и проще, — всматриваясь со скуки в тонущий во тьме без фонарей переулок, посмеялся Регулус, — гораздо скучнее.       — Да, я тоже представлял, что когда стану пожирателем, все будет очень интересно и необычно. Но пока… Однообразно. Иногда я даже не понимаю, чем мы занимаемся. Вот чем мы сейчас занимаемся? — Эван затянулся, пока сигарета не успела окончательно потухнуть.       — Восполняем утраченную возможность познакомиться, — пожал плечами Регулус.       Эван усмехнулся, оголяя белую улыбку со сколотым зубом. А в следующий момент прогремел взрыв, и их откинуло в разные стороны.       — Да, именно так все и было. Как жаль, что все так прервалось. Вы легко нашли общий язык.       Регулус и резко отпрянул от Саверьена, теперь перепугавшись не на шутку. Каменное выражение лица держать было все сложнее. Он вспоминал родителей, в особенности мать, и понимал, что она была права. Все, что связано с Саверьеном не может быть безопасным и предсказуемым.       — Хотите сказать, что все кончилось вот так? Об этом напишут в некрологе? — спросил Регулус, пытаясь не придавать словам веса, но горечь досады осела на языке.       — Что ты, нет, я же сказал, что наследник Блэков в целости и сохранности, жив и здоров. Жив, покуда мы здесь.       Регулус закрыл глаза, потер их свободной рукой, пытаясь согнать с них сухость. Да, если бы он умер, то не было бы этой ломоты в теле.       — Мы с тобой на промежуточной станции между жизнью и смертью. Достаточно распространённое место для встреч живых и покойников, — пояснил Саверьен.       — Но вы не находитесь на грани смерти и жизни.       — Любой человек в любое время находится между жизнью и смертью, и попасть сюда можно просто заснув в своей постели. Разве с тобой такого не приключалось? Когда ты засыпал и видел тех, кого уже нет в живых? Может, даже общался с ними.       — Я ничего не понимаю, — обессиленно и без эмоций ответил Регулус.       — Сейчас тебе не нужно загружать себя размышлениями. Еще не ясно, в каком состоянии твоя голова после взрыва там, — Саверьен неоднозначно махнул головой куда-то в никуда, — а я здесь за тем, чтобы ты точно очнулся по ту сторону, а не по другую. Отсюда и боль, и остальные неприятные ощущения, и заторможенность сознания.       Регулус молча сверлил глазами мужчину перед собой. Страх отступил назад, поскольку, даже если это сон в бреду, Регулус не знал, как выбраться.       — А Эван?       Взгляд Саверьена с издевкой сжалился.       — Эван? За шесть лет ты искренне поговорил с ним только пять минут. Что тебе до Эвана? — мягко поинтересовался он.       — Мы стояли рядом.       Кайд на момент отвел свой взгляд, заводя руки за спину. Он думал о чем-то. Может, подбирал слова или думал, какой Регулус дурак или что угодно другое, потому что за этим взглядом нельзя было прочесть совершенно ничего.       — Давай не будем о пустом, — он вернул зрительный контакт, и по телу Регулуса пробежались неприятные мурашки, — и без вопросов. Не думаю, что у нас достаточно времени на болтовню. Поговорить мы всегда успеем вживую, — он направился к чёрной двери в глубине комнаты, — Если не хочешь остаться в этом вечном ни живом ни мертвом состоянии, то советую пройти за мной, Регулус. Не хотелось бы, чтобы ты застрял здесь на годы, пока в твоем мире все счеты идут на дни, — бросил он с улыбкой, оглядываясь через плечо.       И Регулус, поняв, что иного выхода и вправду нет, поплелся за Саверьеном. Каждый шаг был настоящий, все казалось неподдельным, но и в то же время Регулус ощущал, что он далеко не в Лондоне, далеко не на Земле.       — Я знаю, что ты любопытен. Думаю, тебе будет приятно узнать, что ты родился в рубашке, — Сваерьен открыл тяжелую дверь и сделал шаг, Регулус — следом, и с удивлением он обнаружил, что оказался на просторной улице.       — Мы уже не в перевалочном пункте между землёй и адом с раем? — скептически подметил Регулус, осматривая незнакомые улицы.       — И да, и нет. Мы отлучились в мои воспоминания, чтобы скрасить время, — просто ответил Кайд.       — Разве так можно? Без омута и заклинаний?       — Мы сейчас не там, где привыкли жить. Здесь нет времени, нет хронологии, нет порядка, нет магии. Твоя палочка совершенно бессмысленна здесь как и моя. Знаю, сложно понять, но сложно только первое время. Потом привыкаешь к отсутствию времени и порядка, — Саверьен пошел дальше.       — Так говорите, будто часто захаживаете сюда, как на выходные в пригород.       Саверьен хмыкнул, ничего не ответив.       По догадкам Регулуса они находились где-то в пятидесятых, может, на стыке с шестидесятыми. Никому не было дела до сомнительного мужчины в строгом костюме и подростка, которому в другом мире, возможно, протаранило голову. Еще Регулус заметил, что сейчас осень. Гнилые мокрые листья под ногами прилипают к ботинкам, осенняя духота словно настоящая, что было очень непривычно, особенно после долгого ожидания весны. А городская местность все рядела и рядела, пока внезапно не кончилась. Шум исчез, вместе с ними постепенно перестали появляться и люди.       Саверьен остановился. Впереди за лесами краснел закат. За спиной в деревьях тонули редкие пригородные дома. Регулус и Саверьен остановилсь на обрыве, с которого были видны верхушки городских домов вдалеке за ними. От падения вниз охранял лишь маленький хлипкий заборчик. Около него стояла молодая девушка чуть старше Регулуса.       Темные волосы до лопаток распущены. Платье сдавливает ее иссохшую тонкую талию еще сильнее. Она крепко сжала свои руки, стояла неподвижно, слово каменная статуя, а в ее напряженной позе все показывало о переживаниях.       — Кто это? — спросил Регулус, но не получил ответа. Саверьен лишь отвел глаза, отвлекаясь на что-то, и вскоре раздались чужие шаги, ступающие по каменной тропе.       Девушка обернулась, опасливо сверкнув глазами. Брови сошлись на переносице и маленькая морщинка легла между них. Она поджала тонкие губы, а взгляд устремился на вышедшего к ней мужчину. Но стоило ей узнать его, как страх и опасения сошли с ее лица.       — Андреа, — проговорил мужчина ровным голосом, — Анди… — он смягчился и в нем послышалась грусть.       — Я все знаю, — юная Розенберг отвернулась, — я знаю, что мне нельзя ни о чем рассказывать. Никому. И я не нуждаюсь в твоих нравоучениях, — ее спина выпрямилась по струнке.       — Нет, ты не понимаешь меня. Я не хочу, чтобы ты поставила крест на своей жизни. Наоборот, ты должна использовать это! — мужчина сделал к ней шаг. Если профессора Регулус узнал сразу же, то незнакомого мужчину он распознать никак не мог.       — Эдгар! Нет! — воскликнула она далеко не сдержанно и не скромно.       Когда она прокричала его имя, отходя еще ближе к забору, Регулус посмотрел на Саверьена, и нашел одобрительный взгляд. Тот галантный высокий мужчина с аккуратными, зачёсанными темными волосами в самом деле был Эдгаром Таллеманом.       — Если бы только у меня было то, что есть у тебя! — не унимался Таллеман, пытаясь подобраться к Андреа еще ближе, — если бы я мог! Я так одинок, а ты и здесь оставишь меня.       — Я тебе все объяснила, — ее звучный голос предательски болезненно задрожал, — я не справлюсь с этим. Я не могу управлять тем, что у меня есть. Я уродка в мире магии, понимаешь ты это?       — Нет, не понимаю, — порывисто отвечал и мотал головой Таллеман, — если бы я только мог почувствовать… Я бы искал, искал, как приручить эту магию, я бы…       — Ты бы сгинул от нее, не управившись с ней. Отец сказал мне, что это хуже, чем быть сквибом. Магии настолько много, что она может погубить ее обладателя.       — Это все глупости, Анди, дядя ничего в этом не смыслит! Он так сказал... Не знаю, почему! Из зависти, может, просто вырвалось. А этот беловолосый дурень запудрил тебе все мозги, — попрекал Таллеман. Андреа внезапно покраснела до кончиков ушей, — Ага, стыдно!       — Нет, какая же ты сволочь! — тряхнула руками Андреа, — Кайд добревший и честный человек. Он никогда не врал мне. Просто я… Я еще не до конца верю во все эти истории. Многое похоже на выдумку.       — Не ты первая, не ты последняя. А вы с этим Саверьеном два сапога пара. Хорошим это не кончится, я тебе обещаю, — как маленькой он пригрозил ей пальцем. У них явно читалась разница в возрасте, как минимум лет десять.       — Он пообещал научить меня всему, что он умеет сам, — настаивала Андреа. Уже тогда в ее голосе читались чопорность и педантичность. Но во вспылившей горделивой девушке едва узнавался строгий профессор Защиты от Темных Искусств.       — Но ты же ему не веришь, иначе бы не стояла сейчас здесь, терзаясь. Ты колеблешься, сомневаешься, — сказал Эдгар, и Андреа замолчала. Видимо, он был прав.       Розенберг плотно сомкнула челюсть. Морщинка между ее бровей никак не разглаживалась, а глаза пилили Эдгара.       — Я уеду отсюда, если ничего не выйдет. Если Кайд поймет… а он поймет, он примет мое решение.       Эдгар громко вздохнул, безнадежно махнув на Андреа рукой.       Дальнейшие ее слова утонули в гулком эхе. Мир растворился и неожиданно Регулус оказался в ином месте, вновь в просторном светлом помещении.       — Это не ваши воспоминания, — выпалил Регулус, когда все закончилось, — вас там не было, — на лице Саверьена расплылась улыбка.       — Разумеется, меня в тот момент там не было. Это доверенные мне воспоминания моего дорогого Эдгара Таллемана, ты его узнал, кузена Андреа Розенберг. Той, с которой нас тогда еще много связывало. Воспоминания Эдгара Таллемана, незадолго до того, как он рванул в Англию за кузиной, незадолго до того, как познакомился с Аннабель и обосновался в Лондоне, а потом… Ты читал. А то, что ты увидел, может быть немного искажено и отличаться от настоящего, но, клянусь, не критично.       Регулус читал. Но в голове ничего не укладывалось. Все летело кубарем и не вставало на места.       — Почему вы мне это показали?       Саверьен пожал плечами. В волосах на свету лампы блеснула седина.       — Мы почти квиты. Когда-то я имел неосторожность ознакомиться с твоим прошлым, так что ты имеешь полное право ознакомиться и с моим, в том числе, моих друзей. Сейчас я не могу проникнуть в твое сознание, мы не в том месте. Здесь ими управлять волен только ты. Возвращаясь к увиденному и услышанному, теперь ты понимаешь, что ты такой не один. Хотя у тебя никогда не было трудностей, как у Андреа, вы все равно с ней похожи. Как любой, у кого от рождения в крови переизбыток магии.       — Она в самом деле может прикончить меня? — скептично спросил Регулус, не веря ни единому слову.       — Так же, как и ее недостаток. Если ты не будешь выпускать ее должным образом. Главное, чтобы не запустилась обратная реакция. Такое случается, когда ты неискреннен в своих намерениях. Тогда магия убьет и того, у кого она в пределах нормы, — пояснил Саверьен, — очень интересный разговор, между прочим, но его не пытаются развивать, а все сводится к узколобому понятию «родомагии», которое я, мягко сказать, недолюбливаю.       Они снова переместились в другое место. Теперь вокруг все зеленело, розовые кусты обрамляли квадрат небольшого сада, укрытого от всего мира высокими деревьями с пышной кроной. Плотная тень нависала над скамьей, туда и присел Саверьен, чтобы отдохнуть. Регулус сел чуть поодаль, так и не приближаясь к мужчине.       — И все же, — начал Регулус раздумывая, — зачем вы обо мне так печётесь? Я для вас никто.       — Андреа была такой же, как и ты. Она в тебе это увидела в первый же день своей работы в школе. И помнишь, как она закончила?       Тугой комок тошноты завязался в желудке.       — А я то тут причем?       Саверьен слегка прищурился, наклоняя голову, будто он думал, что ответить на этот каверзный вопрос.       — Просто хочу помочь тебе. Мне интересно, что из тебя станет, что ты будешь делать, — от голоса Саверьена Регулусу было жутко.       — Вы тоже узнали меня в день нашей первой встречи. Вы же тоже урод, такой же, как я или Розенберг, разве нет? Вы когда-то сказали, что у нас есть что-то общее. Это оно? — борясь со всеми внутренними страхами, Регулус признавал, что отчитываться перед отцом порой было проще, чем дружески сидеть на скамье с Саверьеном. — Да, я рад, что теперь ты знаешь. И, о, мой юный друг, это вовсе не уродство, — тихо посмеялся Кайд, — Да, это можно назвать проклятьем. И в то же время — даром. Я многое тебе уже рассказал и показал. Позволь задать тебе один вопрос. Пока что только один: ты знаешь еще кого-нибудь, как мы?       Знает, но думать о ней сейчас нельзя. Даже если Саверьен не врет о том, что все воспоминания его в безопасности, Регулус выкинул Сольвейг из своей головы.       — Нет, — Регулус отвел взгляд, упираясь руками в скамейку.       — Точно никого не встречал? За эти месяцы ты перезнакомился с тучей людей. Может ты знаешь кого-то, кого не знаю я? — вкрадчиво спрашивал Саверьен. Регулусу окончательно стало не по себе, и еще хуже от того, что укрыться было некуда.       — Нет, точно не встречал. По крайней мере, я не чувствую ничего, как вы. Может вы вообще ошиблись, и я нормальный.       — Да что ты? — улыбнулся Саверьен.       Да, сморозил. Но поскорее бы все это закончилось.       — А Таллеман жив вообще?       — Доживает свой безумный век в одиночестве в Эдинбурге.       На секунду это заткнуло Регулуса.       — Когда уже можно будет вернуться обратно?       — Если настаиваешь, — Саверьен отвел взгляд, перестав давить. Он поднял левую руку, где у него располагались аккуратные позолоченные часы, но циферблат исчез, — совсем забыл. На самом деле, я хотел показать тебе еще одну историю. Уже с другим моим другом.       — Таким же магическим калекой?       — Ну, ты что-то разошёлся, — усмехнулся Саверьен, — нет, он как раз-таки самый что ни на есть обычный волшебник. Как большинство других. Просто очень талантливый и способный. Последнее наше приключение, теперь, честно, из моих личных воспоминаний и, я обещаю, ты вернёшься в мир боли и страданий.       Ничего другого не оставалось. Очередная беспорядочная, но плавная метаморфоза окружающего мира и Регулус оказался в прихожей богато обставленого, но тесного дома. Пройдя по узкому коридору дальше, они с Саверьеном оказались в небольшой гостиной. Темно-изумрудные обои с остроконечными узорами, старомодные кресла в потрепанной обивке, шкафы из тёмного дерева, плотные дорогие шторы, спущенные на окна, не ходи смотреть — почти отцовский кабинет.       В очертаниях смутно знакомого человека, который свободно разлегся на кресле, Регулус с трудом и удивлением узнал молодого Воландеморта. В воспоминаниях Саверьена он выглядел как самый обычный человек. Весьма привлекательный, хорошо сложенный, еще совсем молодой. Конечно, бледный, но еще с более здоровым оттенком кожи, с густыми темными аккуратными кудрями, со светлыми глазами, в которых нет вкрапления зловещего багряница. В кресле напротив сидел молодой Саверьен. Тонкий, стройный, со стороны будто даже заносчивый, элегантный и беловолосый, почти как Эван Розье. В своих руках он держал утонченную фарфоровую чашку, слепленную будто под него. Саверьен, к слову, не сильно изменился. Он был все так же хорошо узнаваем.       — Бедная старушка, к чему ты с ней так жестоко расправился? — лениво промурчал Саверьен.       — Не прикидывайся, будто не знаешь, — молодой Лорд не выражал никакого волнения и, тем более, не испытывал никаких мук совести. Он безмятежно потирал перстень на своем указательном пальце.       — Многовато разделения души для одного владельца, Том. Потеряешь и себя и свое лицо, и характер, — Саверьен отставил чашку, складывая руки, — говорят, такая магия изматывает.       — Это не важно. Я уже на пути к бессмертию, — прошептал Лорд, Том, закрывая глаза.       — Раскол души это не шутки.       — Какая тебе разница, ты же сказал, что ты за одно со мной.       — Я переживаю за твоё здоровье. Ты, конечно, никогда не был болезным, но это все большой риск. — прищурившись, заметил Саверьен.       — Прибери любезности. Ты меня не знаешь.       — Бессмертие… Мечты тысяч, миллионов людей, волшебников. Неужели ты веришь в то, что все обернется безоговорочным успехом? Будь все так легко, сотни волшебников бороздили бы по планете по несколько столетий.       — Кто сказал, что это легко? — Том посмотрел на него знакомым Регулусу взглядом, — Следующей целью будет больше. Я одолею Дамблдора и построю новый порядок. Без гнили. Без грязи.       — Это все из-за ваших личных счетов?       — Нет, то просто маленький повод. Я не могу рисковать, если хочу построить новый мир, — он скромно развел худощавые руки, а потом резко открыл глаза и впился взглядом в Кайда, — тебе я доверяю. Ты сильный волшебник, Саверьен. Ты же поможешь мне, когда мне понадобится твоя помощь?       — Конечно, — Кайд вновь взял чашку, — когда я тебя предавал?       — Без тебя я бы многое не смог найти и узнать, — задумчиво, не моргая и не отводя взгляда, проговорил Том. Теперь он был больше похож на себя нынешнего, если так можно было выразиться в реалиях, где находился Регулус.       — Ты проделал огромный труд. Мой вклад минимален, но я рад, что могу быть хоть как-то полезен. Но я пока все еще сомневаюсь, что найдется кто-то, способный противостоять Дамблдору, чтобы разрушить строй.       — К черту Дамблдора. Совсем скоро я буду абсолютно бессмертен. Я получу все дары, и мир будет в моих руках.       Молодой Саверьен следил за каждым движением своего друга. Он упивался его речами, либо только делал вид.       — Том это… — начал Регулус, не отрываясь от двух собеседников.       — Том Реддл. Он же Темный Лорд. Воландеморт. Когда-то был таким же мальчишкой, почти как ты, только здесь чуть старше. Такой же был и я. И Розенберг. Все мы были детьми, странными и по-своему выдающимися, — ответил Саверьен, стоящий рядом с Регулусом, а голоса двух на креслах стали затухать, как затухли когда-то голоса Андреа и Эдгара, — Ну, думаю, это все, что я хотел тебе показать. Был рад повидаться вновь.       Саверьен положил Регулусу руку на плечо, и было сложно не отшатнуться в страхе, что он вот-вот прочитает все потаенные мысли. Последнее, что увидел Регулус в густеющем тумане, было лицо Кайда — неподвижное и гипнотизирующее, почти нечеловеческое, как у Воландеморта. После оно стало искажаться, принимать чужие неразличимые формы, а затем настала оглушающая звенящая тишина и тьма.       Стреляющая боль в позвоночнике сразу же заставила пробудиться от сонной дымки. На зубах скрипела пыль и грязь, в горле стоял привкус железа. Что-то тяжело придавило сверху и жало на грудную клетку. Снова было тяжело дышать. Регулус упирался в обломки чего-то холодного, что придавило его тело, параллельно пытаясь нащупать другой рукой палочку. Но боль сковывала движения, разодранные руки саднили, но опустить их и позволить обломкам с новой силой упасть на него он не мог. Рядом какой-то шум, летели и разбивались о землю камни, а вокруг только темнота, только резкие вспышки заклинаний и крики прерывали когда-то мирную безмолвную ночь.       Медленно Регулус стал карабкаться, сжав челюсть и пытаясь игнорировать боль. Он научен этому с детства, но ситуацию отягощали недосып и измождение. Но, услышав где-то над своей головой переговоры авроров, он приостановил попытки. Из-за посторонних шумов разобрать их речь не получалось, но то, что они стояли в паре шагов от него, возможно даже не подозревая, что пожиратель, практически парализованный и наверняка с парой сломанных ребер, совершенно безоружный и беззащитный, лежит в паре метров от них. Поэтому Регулус притих, смиренно расслабляя напряженное тело и принимая скулящую боль. Он сам был готов заскулить от усталости и тоски, которые охватили его.       О Саверьене думать было тошно. От мыслей о Розенберг и Таллемане, сходящем где-то в Эдинбурге с ума, начинало тошнить. Оставалось неподвижно лежать и ждать, пока все кончится. А все могло кончиться в любой момент. Именно так сказал Саверьен, и Регулус представил, что мог бы умереть прямо сейчас.       Ему стало жутко. Жутко от мысли, что ему могло размазжить камнем голову, и сейчас бы вместо него здесь лежал просто холодный труп, некогда бывший Регулусом Блэком, который увлекался алхимией, вел двойную жизнь и пытался найти себе место в жизни. Его бы непременно кто-нибудь нашёл, а потом бы все узнали, что наследник Блэков погиб. Наверное, это была бы первая строка в «Пророке», если бы новость придали огласке.       Что бы сказал отец? Как отреагировала бы мама?       Регулус старался не думать о тех, кто сейчас жил на Сайлент-стрит в квартире Альтаисе.       Каждое слово Альфарда и Сириуса всплывало в голове, а потом Регулус вспоминал каждый свой ответ и горечь растекалась по телу, усугубляя боль. Он чувствовал вину, но все равно оставался в безысходном положении, будто не может действовать иначе.       Узнал бы он столько нового, если бы не случился взрыв? Когда бы Саверьен спроводил его своим и чужим воспоминаниям? Лишь бы они не оказались ложными, думал Регулус. Но и мотивы Саверьена оставались неизвестными.       Однако, забивая себе голову всем этим, начиналась мигрень. Руками Регулус все еще беспомощно упирался в тяжелый камень, молясь, чтобы ничего под ним и над ним не треснуло, и тяжесть не навалилась с большей силой, надеялся, что ничего серьёзного не случилось, когда мир вокруг подлетел в воздух и Регулус вместе с ним.       От подбородка стекала кровь и щекотала шею, но вместе с тем немного охлаждала. Волосы прилипли ко лбу из-за пота. Регулус чувствовал, как холодный пот собирается на шее и под одеждой.       Голоса вокруг утихли. Все удалилось. Мир стал отдаляться, захотелось спать, и Регулус почти поддался, но от того, чтобы отключиться, его держали воспоминания о недавнем бредовом сне, если это был таковой. Он не хотел повторять его заново, он не хотел, чтобы Саверьен внедрялся в его личное пространство и залезал в чужую память. Лучше Регулус побудет в мире боли и страданий, чем будет плечом к плечу с Саверьеном бороздить просторы иных миров.       Но оставаться в сознании становилось все тяжелее. После нескольких бессонных ночей сейчас, в пыли и грязи, когда какая-то кривая палка лежит поперек спины и неприятно упирается в лопатки, а левой ногой вовсе не пошевелить из-за онемения, хочется заснуть крепким сном.       — Рег, Регулус.       Он не узнавал голоса и потому молчал, да и если бы хотел что-то сказать, то не смог бы. Уже не пошевелиться — ноги окоченели, ровно как и руки.       Оставалось немного, Регулус цеплялся за воспоминания. Цеплялся за увиденное, надеясь, что это было на самом деле, надеясь, что это не бред при высокой температуре или от сильного удара головой. И, все же, как ни пытался не засыпать, веки снова тянуло вниз, а яркие вспышки боли растворялись, когда он нырял на короткие промежутки времени в полуосознанное состояние.       Руки слабели, приходилось заставлять себя дышать через силу. Каждый звук стал громче в тысячу раз. Как неудобно было бы умереть вот сейчас, когда Саверьен показал столько всего! Вот бы не умереть — звучало в голове Регулуса, пока кто-то звал его где-то сверху, пытаясь вытащить со дна.       Он же только что был в Лонгфильде, почему же ему не пошевелиться? Уже не чувствовал ног и рук, уже даже был рад, что перестал пытаться выбраться наружу — это так утомительно: карабкаться, пытаясь раскинуть камни, обламывая ногти и сдирая руки в кровь.       Вот бы не умереть, не сейчас, не тогда, когда он со всеми перессорился. Дожить хотя бы до восемнадцати, или хотя бы до дня, когда снег сойдет, так и быть.       Интересно, что с Эваном? Повезло ли ему больше, чем Регулусу? До него не докричаться, как и не выбраться, чтобы посмотреть.       Все меркнет, меркнет, меркнет, а во тьме улыбка Эвана со сколотым зубом, и больше ничего, как улыбка чеширского кота из магловской книжки, которая совсем не выглядит так, будто ее написал магл. Автор, наверное, тоже побывал в каких-то особенных местах, думал Регулус. Запах гари бьет в легкие, которые и так не вмещают в себя достаточно кислорода.

      Какая же у тебя воля к жизни!

      Регулус зажмурился, разгоняя галлюцинации.       — Такое тоже случается, — кряхтел кто-то сверху. Кому-то там было тяжело, тяжелая одышка одолевала его.       Это был Рудольфус, Регулус узнал его с большим трудом, но узнал, и теперь точно. Пытаясь в темноте разглядеть над собой хоть что-то, хотя бы клочок черного неба в тучах, лицо Рудольфуса, что угодно, но все слилось в единое черное полотно, медленно и вязко сплелось в единую, нераздельную массу, поглощающая все целиком.