Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

      Свет рассекает потолок, разбивая его на миллиарды отдельных частиц. Лучи достигают до самого пола. Рядом нет воды, но даже стены пышат морской свежестью.       Под ногами раздаются протяжные звучные стоны, но с места не сдвинуться. Можно лишь обернуться назад, но и это становится ошибкой. Вокруг поблескивают желтоватые звезды, похожие на мелкую пыль, которая облетает вокруг солнечные потолочные лучи. Силуэты Барти и Пандоры растеклись по полу, это уже не их физические тела, лишь блеклое напоминание о них. В углу стоит кто-то другой, кто-то худой и невзрачный. Его или ее пустые глазницы приковали свой невидимый взгляд к Регулусу. Волосы на голове туго собраны назад и рваный балахон на теле напоминали профессора Розенберг.       Его вырвет прямо сейчас, если это все не прекратится.       — Как раньше не будет, это уже никогда не закончится, — голоса Барти и Пандоры смешались, но выходили они из круглой дыры в лице Андреа Розенберг.       Он попытался отвернуться, борясь с горящей болью в теле без определённого места, но бесполое существо из угла внезапно понеслось на него и с ужасающим криком набросилось, поглощая в свою темноту.       Рука пульсировала. Регулус проснулся, вцепившись в нее своей правой. Нельзя было повернуть и головы, настолько сильно его мутило после очередного кошмара.       Это не то жжение, когда Воландеморт призывает к себе. Это та боль, которую Регулус впервые испытал, когда темная магия целенаправленно впиталась в его кожу. Она проявляется редко, но вместе с ней начинает ломить все тело. О себе начинают напоминать шрамы на спине и ногах, шрам на левой руке. Поламывает кости, почти как на второй день после круциатуса.       Он ненавидел уже несколько месяцев весь мир за то, что все выходит именно так. Он ненавидел, что Аврорат бездействует, он ненавидел, что Орден шныряет везде и обзавелся репутацией лучших борцов с темными силами, хотя по большому счету не представляет из себя ничего, кроме небольшой кучки прямых последователей Дамблдора и его благих целей, а Альтаис с бесконечными докладами Грюму просто в заднице.       Чем больше Регулус думал о хорошем и пытался им жить, тем сильнее болело его тело, словно оно было кем-то захвачено, кто сопротивлялся его желанию вырваться на свободу из тисков темной магии. Может, это и была она. Темная магия поселилась в июле прошлого года в его теле, была занесена палочкой Темного Лорда и пустилась циркулировать по венам по всему телу.       Регулус без конца возвращался на Гриммо 12, будто это место могло обезболить ему происходящее. Старые таблетки больше не помогали и Регулус искал новые. Справляясь с головной болью они не были способны перебить фантомное или вполне настоящее гниение тела изнутри от тёмной магии.       Разговоры тоже не помогали. Либо все они были направлены не в то русло. Забитый работой до отказа Альфард больше не шутил и не подходил на себя прежнего, к которому все привыкли. Он как и все поставил на кон свою жизнь, активно участвуя в сохранении волшебных кварталов Уэмбли, недавно пострадавших от набега пожирателей со своей армией.       — После Уэмбли они двинутся дальше. На это не уйдет слишком много времени, действовать нужно незамедлительно.       — Западная часть Лондона пострадает первой?       — Уже. Харроу и Хиллингдон частично под контролем, в Хаверинге первые беспокойства. Пока что орудуют только в Лондоне, в остальных городах вспышки беспорядков лишь местные, поэтому многие предпочитают уезжать за город.       — Это спасет их?       — Надеюсь, что да, — глубокий вздох Альфарда донесся до небольшой библиотеки. Регулус увидел, потянувшись на своем помятом кресле, как дядя тяжело сел на стул.       Барти присвистывал незамысловатую мелодию, сидя на подоконнике. Пандора на соседнем кресле свесила голову вниз, задрав ноги на спинку и разминая таким образом спину, по ее словам. Наблюдение окружающего мира вверх тормашками устраивало ее в любых условиях и положениях.       — Я был в Харлоу, — скучающе сказал Регулус.       — И что там? — заинтересованно спросил Барти.       — Люди прячутся по домам. Кто-то действительно уезжает, но многие просто запирают окна. И это касается только волшебных районов. Тем, кто живет по соседству с маглами повезло. Никому не охота брать ответственность на раскрытие секретности, ничего интересного.       — Но это действительно представляет какую-то опасность, иначе бы никто не занимался защитой, — сдавленно от неудобной позы вставила Пандора.       — Конечно, это опасно. Все сейчас крайне опасно.       — А что ты конкретно там делал? — острый взгляд Пандоры проткнул Регулуса холодной иглой. Умеет же она иногда посмотреть так по особенному.       — Ходил вдоль и поперек и думал о том, как после этой мути вернусь в свой любимый Ричмонд и в первой забегаловке куплю поджаренный в масле сэндвич с тонной сыра внутри, — мечтательно и легко ответил Регулус, пока Пандора морщилась, — чего ты корчишься? Дома такого не бывает.       — Какой-то особенный сыр и хлеб? — Барти это интересовало гораздо больше, чем политическая обстановка и лекции Соммерсета, которыми он грузил Крауча в качестве образовательной программы.       — Необыкновенный сыр и хлеб, — заверил его Регулус и у Барти неиронично заурчал живот.       — Хватит прохлаждаться, Крауч, — рявкнул Грюм, внезапно появившись на пороге, — тебя это тоже касается, Блэк. Вас всех.       Пандора быстро соскочила с кресла, нервно поправляя волосы руками. Барти нехотя встал с подоконника, и Регулус вслед за ним лениво потянулся и тожн встал с кресла.       — Альфард вернулся? — спросил он у Грюма, поправляя помятую черную рубашку.       — Здесь, — ответил Аластор, поведя глазами, мол, какая тебе вообще разница.       — Увидимся, — бросил Регулус, Пандора коротко улыбнулась, а Барти хмуро кивнул ему.       — С тебя бутер, — бросил он вместо прощания.       — Обязательно сходим, — уже уходя ответил Регулус.       — Хватит шляться где попало… — завел Аластор, но Регулус уже не слышал продолжения проповеди. Он отправился на поиски дяди.       Успех ждал его не сразу, но в гостиной он все же нашел его. Он передавал какую-то пухлую папку Фридриху Соммерсету. Наверняка наполненную бумажками и картами Лондона и других городов. Альфард, заметив племянника, жестом призвал его к себе. На лице не было ничего хорошего или приободряющего. Измождённость, серьёзность, взрослость, тяжесть, все, кроме того, что хотелось бы на нем видеть.       — У меня к тебе разговор, — без шуток начал Альфард.       — Мне уже бояться? Устроишь мне взбучку по-грюмовски? — Регулус сразу ощетинился, его насторожил настрой Альфарда.       — Нет, но порадуйся, что я с тобой говорю на эту тему, а не Грюм, — настоятельно, не глядя на ищущего зрительного контакта Регулуса, сказал Альфард.       — Вот так это звучит в сто раз хуже, чем могло бы быть, — Регулус сложил руки на груди, — может, со мной лучше поговорит Грюм? Честно сказать, так мне будет проще положить на проблему болт, — в гостиной никого не осталось, но Альфард все равно пошел в свой кабинет, ставший его постоянным местом жительства. Ему, как Сириусу и большинству членов Альтаиса, уже не было необходимости возвращаться по домам.       В комнате Альфарда, именовавшегося среди всех чистоплюем, было аккуратно, но беспорядочно. Копия карты растелена на его неустойчивом столе. Две керамические чашки из под кофе прижимали ее уголки, чтобы не загибалась. На стуле неаккуратно висела мантия, пепельница, стоявшая там же рядом, забита окурками. На диване у стены, служившим ему спальным местом, неопрятно лежало покрывало, создавая подобие застеленной постели.       — Я не знаю, что ты там надумал, но советую воздержаться от каких-либо экспериментов, — сказал Альфард без вступлений.       Регулус сразу насупился, сложил руки на груди, и нахалистое выражение лица сразу же показало, что он не намерен уступать. Он только открыл рот, чтобы возразить, как Альфард его перебил:       — Да, мне рассказал Чарльз о том, что ты что-то ищешь, и Эдит готова тебе поспособствовать.       — Чарльз против? — ужаснулся Регулус, — Не может такого быть.       — Он — нет. Но я — да, — отрезал Альфард, заставляя Регулуса онеметь вдвойне.       — Что? — кровь отлила от тела.       — Хватит, Регулус, хватит экспериментов. Остановись и подожди, отдохни. Мы узнали все, что нам надо, ты сделал все, что нужно, остальное дело за взрослыми. Тебе нужно выбраться из этого чистым, — наказывал Альфард.       — Нет, что значит хватит? — сердцебиение учащалось. Регулус не на шутку испугался того, что возможность искать противоядие, чтобы раскрыть тайну Темного Лорда сейчас будет упущена. Ему было необходимо узнать все.       — Хватит, — мягкость все яснее уходила из голоса Альфарда. В его решении была родительская блэковская жесткость.       — Ты знаешь, что я не остановлюсь, — сильнее напирал Регулус, набирая силу в голосе.       — Не смей повышать голос, — сорвался Альфард, и Регулус оступился, — не смей делать что-то! Я не хочу видеть твоего трупа!       — Да с чего ты взял, что я умру? — крикнул он в ответ, и внутри все разгорячилось лишь сильнее.       — Тебе всего семнадцать. Всего семнадцать, ты даже школу бросил.       — Это не делает меня слабаком и идиотом, — Регулус хватался за все, что мог, но чувствовал, что бессилен в этой борьбе. Но он не мог позволить себе уступить.       — Я не говорю что ты слаб, я говорю, что ты слишком юн. Посмотри, какие люди тебя там окружают, пойми, что один неверный шаг, одно маленькое недоразумение, и все, — и он был, черт возьми, прав.       — Нет, этого не будет, — страх закипал внутри, но Регулус держал себя стойко, пытаясь не терять холода.       — Я надеюсь, что не будет.       — Я найду книги, найду то, что мне надо, чтобы узнать, почему Лорд так печется о медальоне.       — Нет, именно этого и хватит, не тебе этим заниматься, — Альфард снова стоял на своем, — и ты ничего не найдешь. Я сказал, чтобы тебя никуда не пускали и не давали никаких книжек.       — Я пойду в Лютный переулок, я найду в отцовской библиотеке, я я из-под земли достану то, что мне надо, из под носа Воландемонта, — маниакально доказывал Регулус, не сдаваясь, — надо будет, я сам отправлюсь в другой город или страну, если оно того потребует. Нельзя медлить и ждать.       — Нет, нет и ещё раз нет! Быстро ничего не закончится, Регулус, это надолго, придержи коней и свой запал, он ни к чему, это все юношеская глупость.       — Да иди ты к черту! Я создал зелье настоящей смерти, зелье, от которого душа отделяется от разума и испытывает мучения, моими руками я создал то, о чем нельзя было подумать. И в моей власти найти к нему противоядие. Разве ты мог сделать в моем возрасте то, что я делаю сейчас? Почему ты меня останавливаешь? — Регулус вскипел, не желая больше молчать и потакать всему, что они говорят.       — Я все сказал, — грубо и жёстко, снова крича, ответил Альфард, — с моей стороны я буду пытаться, чтобы ты был в максимальной безопасности. Остальное — твоя ответственность. Будь добр, оставайся благоразумным, каким ты был с детства! В Сириусе сейчас больше осторожности, чем в тебе!       — Да вы с ним одинаковые! Можешь еще кинуть меня в подвал и запереть там, оставить на хлебе и воде и наслать на меня что-нибудь, как отец, до потери сознания, чтобы не выделывался, давай! — это было неприятно слышать даже самому Регулусу из собственных уст. Слова отравляли своей горечью. От внезапных воспоминаний ударила дрожь. От ситуации затошнило. Регулус смотрел в огрубевшие глаза Альфарда. Лучше бы дядя сейчас запустил в него проклятием, так было бы проще все принять.       — Остановись, просто остановись, я устал, ты устал, мы все устали, но будь умнее, будь взрослее, Регулус, — Альфард растерял свое терпение и видеть его таким было невыносимо, страшно. Самое главное — Регулус не знал, что ему делать.       Альфард смотрел на него другими глазами. Что в них было? Страх? Жестокость? Это такая усталость? Это забота? Дрянная забота, думал Регулус. В своей правоте Регулус не сомневался, лишь секунду колебался — вдруг он все же не на том пути? Но что-то толкало его вперед, давило на спину, не давая пути назад.       — Хватит! Я ничего не понимаю из того, что вы тут все делаете. Без конца одни разговоры, а на деле — ничего! Или ты мне что-то не договариваешь? Только и можете что расспрашивать. Я все рассказал, что мог, я все узнал, что мог узнать, а вы ничего не делаете, — какое-то препятствие мешало ему говорить, но Регулус говорил против своей истинной воли. Слова лились грязным потоком из его рта и в данную секунду он ни о чем не жалел. Даже если он делает Альфарду неприятно, даже если больно — ничего, ему самому тоже было больно.       — Пошел вон, — словно ударив хлыстом ответил Альфард. Было видно, как он еле сдерживает весь свой гнев. Регулуса коротнуло, но он ничего не показал. Он чувствовал, что что-то его ошеломило, но до конца признать слова Альфарда не хотел.       Гордость взъелась в груди, плескала фонтаном. Альфард неправ, в этом он был уверен, и с пути Регулус не собирался сходить, даже если это будет стоить ему жизни.       Разгоряченный, Регулус вышел из комнаты, напоследок громко, изо всех сил хлопнув дверью. Ни угрызений совести, ни жалости или сожаления он не чувствовал.       Он слетел по лестнице, игнорируя проходящую мимо Рену Эйльбах. Кровь била в голову, он чувствовал, как пульсируют вены. Вылетев на первый этаж и оказавшись в холле около самого выхода, он налетел на Сириуса и загорелся еще сильнее.       — Эй, Рег, что такое? — напряжение между ними с последней ссоры так и не остыло.       — Не трогай меня, — огрызнулся Регулус, вырываясь из внимания старшего брата.       — Что случилось, сукин ты сын? — развел руками Сириус. В нем терпения тоже уже не было, но Регулус все равно что глухой.       Лишь вырываясь на свежий воздух, Регулус понимает, что возможно было наговорено много лишнего. Тяжесть в груди как при тяжелом заболевании. Тело ноет. Ломит ноги и позвоночник, руки, голова тяжелеет.       До весны месяц. Но пока что с неба летят редкие мокрые снежинки, которые тают, стоит им опуститься на поверхность. Мокрый грязный снег хлюпает под ногами. Регулус обернулся посмотреть на большой особняк грязного желтого цвета. Три этажа с большим чердаком, маленькое на вид со стороны, но достаточно вместительное здание, которое соединило для многих в себе и работу, и дом, и лазарет. Его ждут только там, больше нигде. А сейчас он уверенно бьет по самому больному, бесстыдно и нагло, не желая никому уступать. Специально обрезает себе дороги в единственное место его спасения.       Да и катись оно все к чертовой матери.       Регулус обогнул особняк вокруг, чтобы выйти на его заднюю сторону, откуда по тропинке можно выйти к скромной, укрытой кустами и деревьями речке. Вечереет, на улице уже темно. Небо в тучах, звезд не видно. Фонарей здесь почти нет, идешь какое-то время почти наощупь, полагаясь лишь на звуки, приглушенный свет за шторами окон и память.       Выходя с извилистой тропы, Регулус видит, что уединения ему сегодня не дождаться. Кто-то стоит, оперевшись о парапет. Скромная, скомканная маленькая фигура тонет в зимнем сумраке. Темные волосы до пояса, вьющиеся на концах, свободно свисают и позволяют невесомому ветру почти незаметно перебирать их. Сольвейг стоит, не двигаясь, словно она застыла во времени.       Развернуться почему-то кажется глупым решением, но начинать разговор первым Регулус не хочет. За сегодня он уже наговорил всякого, и больше не хочет открывать свой рот никогда в жизни. Возвращаться на Гриммо слишком рано, но и видеть Альфарда с Сириусом желания тоже нет. От одной мысли о них его подташнивает.       — Прости, но я слышала немного из вашей ссоры, — признается она. У нее нежный и приглушенный голос, — я могу уйти, если тебе надо побыть здесь одному.       — Нет, я сам могу пойти в другое место, — под удачный момент он захотел развернуться.       — Ты мне не помешаешь, — она все не оборачивалась, — мне жаль, что все так складывается.       — Не обращай внимания, — выдохнул Регулус, осмеливаясь сойти с тропы. Он встал сильно поодаль, чтобы достать сигареты. Скверное настроение душило его и нужно было пробить в себе путь воздуху. Нужно было задымить себе голову, чтобы не думать обо всем этом. Как много она услышала? Что же, все сказанное было равносильно плохим, поэтому безразлично.       — Я тебя понимаю, — она говорила тихо и стояла достаточно далеко, но Регулус, на удивление, слышал ее очень явно и отчетливо, — мне бы тоже было обидно. Частично, я на твоей стороне.       Регулус хмыкнул, доставая пачку. Соммерсет наконец обернулась. Из освещения у моста был лишь тусклый фонарь, около которого и стояла Сольвейг. Следующий ближайший — метрах в десяти от них, — а Сольвейг стояла именно под этим единственным источником света. Созерцательные глаза неопределенного цвета, какого-то среднего между зеленым и медовым, как у Барти, смотрели без намека на осуждение. Регулус вставил сигарету между зубов и помедлил, когда Соммерсет начала движение в его сторону. Уши, за которые она заправила волосы, покраснели от холода. То же было и с носом, и впалыми, явно от усталости и быстро потерянного веса, щеками.       От нее было не отвести глаз. От нее веяло спокойствием. В ее голове точно была тишина, в отличие от головы Регулуса. Сольвейг как была, так и оставалась загадкой, которая появилась в его жизни внезапно и оставалась неразгаданной.       Регулус замер. Под ее взглядом он снова почувствовал себя виновным во всем.       — Они пока что не собираются ничего делать с медальоном Лорда, — сказала она ему.       — Чего? — опешил Регулус, — Тебе откуда знать? — он выронил сигарету, оставив ее зажатой между пальцев.       — Я подслушивала под кабинетом отца. Помимо общих собраний ещё чаще проводятся их маленькие посиделки, где они вчетвером-впятером перетирают все вопросы.       — Ладно, — Регулус отвел взгляд в сторону спокойной воды, — я догадывался.       — И тебе не жутко? — она с интересом наклонила голову, но своим любопытством не досаждала.       — От чего? — хмыкнул он, строя из себя непонятно что. Конечно, жутко. Конечно, от всего.       — От всего, — повторила она его мысль.       — Бывает.       Регулус неспешно вернул сигарету в рот, стал искать спички или зажигалку, не желая прибегать к помощи палочки. Но тут Сольвейг оказалась ещё ближе, и Регулус смог как следует рассмотреть ее уставшее, сосредоточенное лицо. Она не выглядела на шестнадцать, как минимум — на все двадцать. Интересно, Регулус выглядел так же? У него тоже синяки под глазами и впалые щеки с заострившимися от частого голода скулами. У Сольвейг аккуратные темные брови и не очень густые темные ресницы. Губы гораздо тоньше, чем у Пандоры, и бледнее.       Сольвейг с нерушимыми спокойствием и уверенностью поднесла правую руку к сигарете, словно хотела ее выкрасть у него прямо изо рта, но она только поднесла ее и, немного потерев большим пальцем об указательный и средний, сделала этот жест, от которого у Регулуса свело от жути и неожиданности желудок, сигарета стала тлеть. Регулус несмело вдохнул, оставляя немного дыма внутри себя, глядя на неколебимую Соммерсет. На ее лице не дрогнула ни одна мышца, лишь в глазах сверкало что-то, что напоминало о жизни в ее уставшем теле.       Регулус выдохнул. Он посмотрел на сигарету в своей руке, думая, проснется ли он сейчас или это все по-настоящему.       — Меня этому научила Розенберг, — сказала Сольвейг, словно считывая его мысли второй раз за вечер, — еще она говорила, что ты так тоже можешь.       Сольвейг была второй, кто за этот вечер вылил на него ведро кипятка.       — А Розенберг так не умела? — полушутя, нервно, спросил Регулус.       — Почему же? Умела, — пожала плечами Сольвейг, будто это все само разумеющееся. Она развернулась сначала боком, а потом решила размять ноги и пойти вдоль парапета дальше.       Теперь Регулус окончательно забыл о недавних ссорах и о том, что все летит в тартарары.       — А что она тебе еще рассказывала? — Регулус пошел за ней по пятам, не вставая рядом, оставаясь идти за ней.       — Много всего. Но чему-то еще и научила. Она подсказала, куда направить свою магию для лучшего результата, — задумчиво, но не без интереса рассказывала она. Ей было приятно вспоминать свое прошлое, — на самом деле, мы встречались не так часто. Я ее побаивалась, потому что она видела меня насквозь. Я перестала только в конце года, когда узнала, что она дружит с моим отцом. Но тогда мне уже было поздно втираться ей в доверие, год заканчивался. Но я ей благодарна даже за это. Отец в курсе моих «неординарных» способностей, — она засмеялась, — и я уверена, что и в курсе твоих. И мистер Блэк тоже, просто они все молчат. Все взрослые молчат при нас, чтобы не сболтнуть ничего лишнего, чтобы мы ничего не надумали. Думают, что мы совсем глупые.       Она вполоборота посмотрела на Регулуса, и прежде чем он успел выдохнуть, она продолжила:       — Скорее всего, у этого нет названия, только если это не сгусток пресловутой родомагии, в которую верят все узколобые чистокровные волшебники. Скорее всего это просто обычняй сгусток магии, о котором мы узнали. Наверняка есть еще много волшебников как мы, но им просто не повезло узнать, — ее объяснение было самым логичным и перекрывало все книжные находки.       — Наверное, ты права.       — Не могу сказать точно.       — А твой папа что?       — Как твой дядя, — коротко и понятно, — я пойду, пока меня не начали искать. Уже поздно.       — Давай. Увидимся.       Она улыбнулась, засеменив к тропинке. Наверняка замерзла. О ней Регулус думал всю ночь и весь следующий день. Гонимый от Сайлент-стрит и штаба своими недавними ссорами, Регулус несколько дней прохлаждался в окрестностях Лонгфильда.       — Выглядишь скучающе, — Рудольфус хлопнул ему по спинке стула, на котором Регулус сидел, запрокинув ноги на другой ближайший и сложив руки на груди.       — Мне скучно, — он не стал отнекиваться.       — Тебе повезло, что у меня уйма свободного времени. Палочку в руки, подъем, щенок, давненько я тебя не проверял, — без насмешки, как можно было бы подумать, сказал Лестрейндж.       — Займись Ивесом или Розье. Эван, к примеру, слишком взбудоражен от того, что так легко попал в пожиратели, — сухо ответил Регулус, не сдвинувшись с места.       Но после грубого ответа Рудольфуса, после которого стало ясно, что ничего не избежать, Регулус стоял на вычещенной площадке под открытым небом. Лестрейндж устроился напротив, скалясь.       Он снова ощущал себя школьником, которому Филч не дал ключи от класса Зелий, а проход в кладовки был подавно запрещен. Да еще и заставляют отрабатывать заклинания.       — Да ладно, я же не дурак. Что, будешь учить меня экспиллиармусу? Уже все проверили, — на улице было неприятно и зябко, а то, что Рудольфус стоит напротив и вживается в роль отца-воспитателя совсем не радовало.       Рудольфус только нахально хмыкнул, довольный тем, что нашел себе разрядку и развлечение.       — Фриз, — пробормотал он лениво, но внезапно.       Лед только слегка успел коснуться ног Регулуса. Чуть не выронив палочку, он остановил распространение льда выше своих голеней. Но леденящая фантомная боль добралась даже до спины, что моментально вызвало первый прилив ярости. Хлынула кровь, но против такого соперника, как Рудольфус, Регулус никогда не попрет первым.       Он молчал, пытаясь в глазах Лестрейнджа разглядеть его намерения. В округе никого не было, в такой холод никто не смеет сунуть нос наружу и никто не придёт на выручку.       — Глациус, — играясь, Рудольфус снова выпустил струю холода из палочки, и Регулус рисковал оказаться полностью парализованным, только теперь он предполагал такое развитие.       Невербально, сжав челюсть до боли в деснах, он остановил летящие в него стрелы огнём, и облако пара раскинулось между ними. Рудольфус удовлетворенно кивнул, но ему было мало. Он раз за разом стал набрасываться на Регулуса, повышая ставки, а тот только еле-еле успевал обороняться. Руки заледенели и начали сильно болеть, шевелить пальцами было невозможно.       Каждое новое заклинание Рудольфуса становилось сильнее, и даже перейдя на вербальную магию, становилось все тяжелее. Регулус боялся боли от мороза, который уже ломил конечности. Ничего не помогало, а Лестрейндж только напирал и напирал.       Оказаться бы сейчас где-то в другом месте, сбежать. Регулус не гнался за признанием со стороны Рудольфуса, но тот зачем-то продолжал потрошить его.       Холод стал нестерпимым, ледяные столпы вырастали по бокам и за спиной, ветер щипал лицо, на глаза наворачивались слезы. А сегодня ему вновь надо вернуться в Альтаис и донести те гроши информации, которые он собрал за три дня.       Зато он увидится с Пандорой и Барти, может, даже с Сольвейг.       Сольвейг.       Регулус перестал использовать слова для заклинаний, ослабив хватку.       — Ну что, это все, на что ты способен? — смеясь, спрашивал Рудольфус.       А Регулус, принимая на себя первые болезненные клинки льда, пытался согреть свои руки и замерзшее древко палочки. Едва уловимое покалывание усиливалось с каждой мыслью. Приходилось абстрагироваться от острых пронизываний холода, но лишь за тем, чтобы выпустить заклинание, сравнимое по эффекту с адским пламенем.       Мощный удар вырвался из тонкого конца палочки, с успехом прекратив все атаки Рудольфуса, но сильно отдав сначала в руку, а потом и во все тело сразу. Не умевший совладать с такой силой Регулус оказался сбит с ног. Больно приземлившись, он понял, что часть магии, направленной наружу, попала и ему. Потемнело в глазах, голова закружилась, а мир вокруг поплыл.       Он не поднимался, пытаясь сквозь завесу услышать Рудольфуса и понять, где он. Но кровь, заполнившая рот и залившая подбородок, вынудила резко сесть, чтобы не захлебнуться ей. Вокруг была лишь тишина, черная пелена перед глазами сменилась на яркий белый небесный покров, режущий глаза. Расслабив руку, он позволил палочке выпасть на землю. Напоследок она больно ударила его оставшимся зарядом, и Регулус одернул руку. В школе он определённо так и не научился совладать с собственной магией. Может, Розенберг ему что-то не договорила?       Медленно приподнявшись на локтях, Регулус увидел, что Рудольфус сидит порядком дальше от него, чем был ранее. Кого именно отбросило сказать было сложно, но по размытому лицу Лестрейнджа Регулус понял, что впервые превзошел своего учителя, который с самого момента вступления Регулуса в пожиратели пытался его чему-то обучать и никогда не поддавался.