Такой себе панк-рок

В старшей школе, а-а, нету времени зубрить

Все уроки, о-о, не заполнен мой дневник

Не дождаться звонка, ну когда он прозвучит?

Я хочу с ней сбежать, научи меня любви

Звонок застаёт Ци Жуна врасплох. Стул, и так стоявший всего на двух ножках, окончательно теряет равновесие и отягивается назад себя. Слышен грохот, потом отборнейший мат: — Да это злоебучие бытие в край охуело, блять! Стул этот уебанский, сука, стоять нормально не может! Ты ещё под руку пиздишь, падла! А, да в пизду всё! Он выкарабкался из-под парты под хохот, театрально возвёл руки к небу, потряс кулаками и пнул несчастный завиноваченный стул. Потом, видимо, устыдился, поднял его и уселся чинно-благородно, как и не было ничего. Как раз в этот самый момент в класс вошёл учитель Мэй, поприветствовал учеников и начал урок. Лан Цяньцю, с группой которого у Ци Жуна сегодня были сдвоенными почти все уроки, наклонился к нему и шепнул: — При чём тут я? — Да при том. Меньше мне нотации читай. — Если ты после каждой моей нотации будешь так выражаться, я их вообще перестану читать. — Не надо. Просто убавь чуть концентрацию праведности в своей речи, — он улыбается, навевая образы демонов из фольклора. — Задняя парта, я вам не мешаю? — Мешаете, — Ци Жун говорит это совсем тихо, но недостаточно для того, чтобы не быть услышанным. — Что? — Извините, говорю, — повышает он голос, — просто тема урока такая интересная, что мы немного увлеклись обсуждением. Больше не повторится. Учитель Мэй долго смотрел в его озорные глаза, будто говорящие: "ну мы же оба знаем, что повторится", а потом вздохнул и продолжил урок. Плевать, на этого мелкого чёрта нервов не напасёшься. — Учись, пока я жив, — Ци Жун самодовольно ухмыляется. Тема ему и впрямь нравится, но не так, как того хотел бы учитель. Они проходили "Сон в летнюю ночь" и сама книга его волновала мало, а вот древнегреческая мифология в её основе — вполне. За десять минут урока он успел рассказать Лан Цяньцю об Ипполите, её племени — амазонках и лезбийских мотивах в мифах о них, посетовать на несостоятельность брака Ипполиты и Тесея в "Сне в летнюю ночь", поскольку основан он на истории о браке Тесея и "просто какой-то царицы амазонок", но скорее это была Антиопа, а не Ипполита. Как-то плавно он перешёл к мифам гомоэротической тематики, найдя благодарного и неискушённого слушателя. Для самого слушателя это была доселе неизвестная пикантная подробность из жизни Древней Греции, и Лан Цяньцю едва ли не с открытым ртом сидел, только глазами хлопал. К концу урока он ничегошеньки не усвоил о символизме луны и метаморфоз в произведении, но зато многое — о сексуальной жизни древних греков. Из класса он вышел задумчивым. — О, сколько нам открытий чудных, — Ци Жун был крайне доволен произведённым на него впечатлением, — с тебя эссе об услышанном. — Иди ты!

***

Следующей была физкультура. Из-за непрекращающегося которые сутки снегопада они занимались в зале, а поскольку по плану сейчас были лыжи и коньки, никто не знал, чем занять детей. Физруки посовещались и решили, что волейбол — самое то. Сразу три группы: две первого класса и одну третьего — определили на одно поле. На возмущения в духе "сорок человек на площадке, как так вообще играть-то?" сказали самим разбираться и ушли пить кофе в физручную. С горем пополам разбились на команды, большая часть детей, естественно, отправилась протирать пятой точкой лавочки. Стали выбирать капитанов команд, дак два пацанёнка из первого чуть не подрались из-за этого. Выбрали, разбрелись на позиции, наконец вспомнили про мяч. Кто-то неуместно пошутил, что можно оторвать голову кому-нибудь из физруков, хоть тому же Пэю, и играть ей. Хотя что это мы, мы же все прекрасно знаем кто это был. Ци Жун отнюдь не считал свою шутку неуместной, наоборот — крайне удачной. Ну, сходили-таки за мячом, начали игру. Но всё это настолько, настолько... Короче, во всех школах есть одна отличительная неутешительная черта — отсутствующая нахрен организация учёбы, летящая в Тартар из-за какого-то там снежочка. — Тебя кто так подавать учил, слепые котята? — капитан команды противника отвесил одному из своих первоклашек подзатыльник такой силы, что едва не приложил беднягу головой об пол. Было бы за что. Мальчик просто неудачно послал мяч, дав соперникам возможность разыграть его в самом начале с максимальным преимуществом. Ничего, бывает, проходили. Капитан прошипел что-то нечленораздельное, общий посыл которого был понятен: "ещё раз такое будет — убью". Внешность этого человека была весьма экстраординарной. Высокий привлекательный юноша с единственным изъяном — медицинской повязкой, прикрывающей правый глаз. Слишком длинные, чтобы считаться "приемлемыми" для парня, волосы были убраны в высокий хвост, одевался он только в красное и чёрное. Ци Жун несколько раз пересекался с ним в коридорах и уже успел составить о нём мнение. В чём-то они были даже похожи: юноша в красном никогда не надевал форму, а теперь оказалось, что и ведёт он себя тоже крайне вызывающе. Но было в нём что-то неясное, отталкивающее, что заставило Ци Жуна испытывать к парню в красном если не неприязнь, для которой было недостаточно оснований, то, по крайней мере, брезгливость. Теперь же они играли друг против друга, а как известно, лучший способ узнать человека — посоревноваться с ним. Парень в красном — как оказалось, Хуа Чен — был злее чёрта и ругался хотя и не так грязно, как Ци Жун, но гораздо больше, охаивая всех без разбору. После очередного пропущенного мяча он накинулся Да Хэцень, каким-то непостижимым образом оказавшуюся в его команде: — Ты хоть что-то можешь сделать нормально? Или тебя в детстве уронили неудачно? — он смерил девочку настолько презрительным взглядом, что она была готова расплакаться. — Завали, хуила. За одну игру всей команде мозги выебал. Мы играть будем или что? — А ты тут кто? Сиди тихо, помалкивай, мелюзга. Не мешай мне указывать людям на их ошибки. — Безусловно, твои подозрения в халатности и неосторожности её родителей занятны, но можно озвучить их хотя бы потом? — Знаешь, теперь я думаю ещё и о — как ты сказал? — "халатности и неосторожности" твоих родителей. Иначе я не могу объяснить то, что ты до сих пор не заткнулся. — Не мешай мне указывать людям на их ошибки. Хуа Чен сощурил не скрытый повязкой глаз, как-то подозрительно спокойно отложил мяч, подлез под сеткой и встал напротив Ци Жуна: — Если наглый больно, то я это мигом исправлю, — он хрустнул пальцами, с угрозой шагнул вперёд. — Прекрати. Тебе с ним не тягаться. И не нужно, — зашептал на ухо Ци Жуну Лан Цяньцю, как "ответственный взрослый" пытаясь предотвратить потасовку. — Ещё как нужно! Кто если не я? — Ци Жун, в отличие от Цяньцю, говорил нарочито громко, чтобы его точно услышал оппонент, — ты спросил, кто я такой, а сам-то? Ах да, ты у нас очередной бэд-бой с неконтролируемой агрессией, который думает, что ведёт себя круто, и девчонки от него без ума. Ничтожество с ЧСВ. У таких как ты обычно куча комплексов, и поэтому вы срываете злость на окружающих. Хуа Чен весь стал в цвет своей футболки — ярко-красным. Всё пространство вокруг них словно наэлектризовалось, стоит сделать резкое движение — и что-нибудь непременно взорвётся. Было видно, что ещё чуть-чуть — и они реально передерутся прямо здесь. Но следующая фраза зарубила на корню всё его желание вмазать по наглой роже хама: — Посмотри на себя! Я только озвучил то, о чём думали все здесь находящиеся, а ты уже готов мне глотку перегрызть! И заметь, мне даже не понадобилось упоминать твоих родителей, — последние слова он бросил так, будто обвинял Хуа Чена в худшем из смертных грехов, потом развернулся, подобрал оставленный мяч и добил, — если будешь играть — вставай и играй. Нет — мы без тебя отлично справимся. Остаток урока прошёл в гробовой тишине. Хуа Чен прожигал Ци Жуна глазами, будто обещая обрушить на него все муки мира как только прозвенит звонок. Сразу после звонка они оба отбыли в неизвестном направлении и появились через десять минут, один — с разбитой губой, другой — с рассечённой бровью. Они никому ничего не сказали и тихо разошлись. Ци Жун убежал в сторону второго корпуса, чтобы "с пользой провести перерыв на завтрак", а Хуа Чен, как любой нормальный человек, пошёл в столовую.

***

В тишине пустой студии двое сидели на краешке сцены. Ци Жун настраивал гитару, что-то там подкручивал, а Цаньцю, жутко голодный после физры, палочками украдкой, по одному вытаскивал пельмешки из тарелки, старательно делая вид, что совершенно их игнорирует. Он так и не смирился с тем огромным числом правил, которые нарушил благодаря Ци Жуну. Среди них был и запрет есть где-либо кроме столовой. — Готово. Ну, ты или поешь нормально, или давай начнём, — Ци Жун пододвинул к нему тарелку. — Давай начнём, — Цяньцю не без сожалений отодвинул желанную вкусность и отложил палочки, — да, кстати. Зря ты решил ругаться с Кровавым дождём. — Кем-кем? — Ну, тем парнем, с которым вы после физры подрались... — Да не дрались мы! — Ага, ври больше, — Цяньцю задержал неодобрительный взгляд на его разбитой губе, — с ним даже ты не справишься. Он не признаёт никаких авторитетов, и то, что ты из семьи Се, ему будет побоку. — Думаешь, у меня нет других методов борьбы с вредителями? Я пугаю своей семьёй только когда самому лень разбираться. — Ты не понимаешь. У него тут своя шайка, подпольные мутки какие-то, не стоит в это всё лезть. — Ха, дилетант! — Ци Жун закатил глаза, выражая всем своим видом полное отсутствие серьёзного восприятия ситуации. — В смысле? — Если даже ты, святоша, знаешь, что он промышляет запрещёнкой, то он просто жалкий дилетант. Ты сюда просто так пришёл, поболтать? Они закрыли тему, однако Цяньцю решил позже вернуться и к Кровавому дождю, и к вопросу слишком самонадеянного поведения Ци Жуна. Тот же сразу выбросил всё это из головы, всучил Лан Цяньцю гитару и пересел ему за спину. На немое "зачем?" ответил: — Так удобнее. Началось всё красиво: у Цяньцю получались простенькие аккорды, он почти не путался в пальцах. Но вот когда нужно было собрать эти аккорды в кучу, он терялся, и не просто не мог сыграть что-то цельное, но и разучивался играть то, с чем ранее проблем не было. — Скажи, у тебя, случаем, нет лишней хромосомы? — Чего? — Ничего, давай заново. Ци Жуну быстро надоело слушать, как мучают его гитару, и он сделал то, что обычно делал, когда учил кого-то гитаре. Приобнял, зафиксировал руки в правильном положении и показал, как они должны перемещаться по струнам, чтобы у окружающих при этом не текла кровь из ушей. Лан Цяньцю даже дышать перестал. Он сам не знал, почему так остро на это реагирует. Вообще-то, это можно было счесть неподобающим поведение, а неподобающее поведение запрещено школьным уставом. Но всё же... То, что он сейчас чувствовал, не было похоже на обычный стыд или страх быть пойманным на "запрещёнке". Скорее это было... Просто волнительно? Он постарался выкинуть из головы всё ненужное и сосредоточиться на аккордах. Тщетно. Тем временем, в голове Ци Жуна звучал диаметрально противоположный монолог. После первых пятнадцати минут мучений он перестал хаять Цяньцю, теперь просто задаваясь вопросом, а надо ли всё это ему, Ци Жуну? Необучаемость чему-то всегда видно сразу, как только человек начинает, но всё никак не может закончить осваивать азы. Вот и зачем, спрашивается, предложил? Думал, весело проведут вместе время, сблизятся, перестанут наконец цапаться друг с другом. Может, даже станут лучшими друзьями... А теперь у него буквально вторая Бань Юэ нарисовалась. Ещё и нервничает так же. — Бля... — выдыхает он почти шёпотом, от чего у Лан Цяньцю по спине бегут мурашки, — так, всё, у нас перерыв. Прекрати мучать инструмент. Он отсаживается, и Цяньцю наконец может вздохнуть свободно. — Доешь и продолжим, — Ци Жун кивает на остывшую тарелку пельмешек.

***

Астрономия. Кому вообще сдалась эта астрономия? Знаешь, сколько планет в Солнечной системе и как они называются — и ладно. Нет же, нужно отдельный урок в расписание залепить, чтоб школа точно была "элитной". Две знакомые нам фигуры вывернули из-за угла, направляясь в кабинет астрономии: — ...Я хочу вечером ещё потренировать игру слэпом, — Бань Юэ нервно теребит край форменной юбки, — я знаю, что отнимаю слишком много времени, но... ты слышал, что у меня получается, — она вздыхает, опускает глаза в пол. — Потренируешь, конечно. У тебя совсем не плохо получается для самоучки, — Ци Жун преувеличивает, но лучше так, чем она снова будет себя накручивать. — И да, Инь Юй просил передать, что прийдёт попозже. — А что так? Бань Юэ оживляется, хитренько сверкает глазками и наклоняется к Ци Жуну, шепча: — У него свидание! — Да? Кто бы мог подумать! Ну, совет да любовь. С кем хоть расскажешь, или секрет? — Помнишь Ичжэня? Кудрявого такого? — А-а-а, — Ци Жун выглядит скорее обрадованным, чем удивлённым, — дак до него дошло? Тогда вдвойне поздравляю. Ну наконец-то. Они проходят в кабинет, выбирают самую дальнюю парту и располагаются, параллельно продолжая шушукаться и хихикать. Ци Жун считал, что ему крупно повезло оказаться с Бань Юэ в одной группе, поскольку кроме неё общаться было особо не с кем. Вот взять хоть Му Сянь, ту дылду, которая в первых рядах бежала высказывать ему за внешний вид в первый день. Теперь, зная его статус и характер, она предпочитала лишний раз не попадаться ему на глаза, а если не посчастливилось попасться — льстить и заискивать. Скука. Или Да Хэцэнь. Вот уж деревянная голова! Много же заплатили её родители, чтобы эта дурочка здесь училась. О мальчиках и говорить нечего: с ними Ци Жун либо ругался, не пересекая при этом черту, либо откровенно воевал. Чего он только не делал... Но большую часть этого вы сможете найти в главе 4 УК Китая, а потому нет смысла засорять эфир. — ...А потом он хотел процедить сок, без мякоти-то вкуснее, и поставил дуршлаг в раковину. Мама так долго никогда не смеялась. И ведь главное, что его ничего не смутило! — Везёт тебе. — В смысле? — Стряпню твоего брата хотя бы есть можно. Ну, в данном случае это можно было бы пить. А мой даже бутеры испортить умудряется... За пару минут до звонка в класс зашёл Лан Цяньцю и приземлился за парту прямо перед Бань Юэ: — Почему, стоит мне оставить вас на час без надзора и вы уже ищете приключений на зад? — И тебе привет, — от улыбки, как известно, хмурый Лан светлей, поэтому Ци Жун улыбается максимально мило, чтобы влетело поменьше. — Да не виделись-то совсем немного... Не отвлекай! Вот именно, что немного, как вы двое успели довести до инфаркта математика и перепугать пол группы? — Никого ни до чего мы не доводили. Ну, напугали, да. Хотя это даже и не мы. Юэ-эр просто забыла хорошо запереть клетку, и Доулун заползла в её рюкзак. Мы поздновато это обнаружили. Точнее, не мы это обнаружили, а тот мерзкий тип, как его... — Ле Фэн. — Ага, он. Он пристал к Юэ-эр, скинул её вещи с парты и хотел вывалить всё из её рюкзака на пол, но первое, что оттуда выпало, была Доулун. Лан Цяньцю только потёр руками лицо, всем видом источая усталость от подобного и неодобрение. Доулун была прелестной молочной синалойской змейкой, не ядовитой, трусливой и совсем не агрессивной. Но она сумела напугать всех, кто в тот момент находился в классе, а вместе с учителем, готовившимся к уроку, их было человек десять. Учителю стало дурно и урок едва не сорвался. Прозвенел звонок, и компания решила обсудить это позже. Астрономию, как и физику, у них вела учитель Наньгун. Она вошла, поздоровалась с классом и начала объяснять тему, что-то там про кометы и астероиды. Одной из её фишек было негласное разрешение разговаривать в классе, но только очень тихим шёпотом и при условии, что если тебе зададут вопрос, ты верно на него ответишь, иначе — два. Богемная женщина. Настроение Ци Жуна располагало к чему-нибудь эдакому и он наклонился вперёд, шепча Лан Цяньцю на ухо: — Вот ты только подумай: в нашей Солнечной системе девять планет, на Земле шесть континентов, 193 государства, восемь миллиардов людей, а мне повезло сидеть здесь с тобой, — неизвестно, было ли это больше флиртом или оскорблением. — В Солнечной системе восемь планет, умник. Ци Жун сразу весь подобрался, насмешливо фыркнул и бросил всё тем же игривым шёпотом: — Слава Плутону, пошёл нахуй! — и довольный откинулся на спинку стула. Цяньцю, всё ещё отходящий от утренней лекции по Древней Греции, мог только постараться выкинуть эту наглую зелёную жабу из головы и сосредоточиться на уроке.

***

— Руки поставь по-человечески, — Ци Жун энергично жевал булочку, не переставая раздавать указания, — всё ещё плохо. Бань Юэ вздохнула. Попытки сыграть средней сложности перебор никак не удавались. Она уже плакала несколько раз на вчерашней репетиции, и Ци Жун упрощал, переделывал, показывал заново, но чуда не произошло. — Ладно, я многовато с тебя требую, — Ци Жун смиряется и откладывает недоеденную булочку, — попробуем другой, а этот потом спокойно потренируешься играть. — Ага. Он старательно объяснил постановку пальцев и дал послушать звучание. Кажется, Бань Юэ поняла, но когда попыталась повторить, переврала всё, что можно и нельзя. Да что за день сегодня такой? Почему именно ему достались два непроходимых идиота? — А-Жун, — знакомый голос раздался из-за спины. — А? — он повернулся к брату, — привет, по делу? — Привет, да. Помнишь, я говорил, что знаю одного гитариста? — Ага-а. Я обсуждал это с Чи Гуа, она не будет против ещё одного нового члена группы. Если он чего-то стоит, можно будет препоручить ему Юэ-эр. — Чудно! Он будет здесь с минуты на минуту, — Се Лянь выглядел крайне довольным. — Не хочешь рассказать, кто он, как зовут? Мне же надо... — Ци Жун осёкся, взглянув в дверной проём. Как тесен мир. Ещё с утра он переругался с местным маргинальным элементом, а сейчас этот же элемент стоит тут, подпирая собой дверной косяк и глупо лыбится. Се Лянь тоже обернулся и, увидев стоящего в дверях Хуа Чена, радостно защебетал: — Рад тебя видеть, Сань Лан! Как день прошёл? — Неплохо, гэгэ, — он бросил презрительный взгляд в сторону Ци Жуна и добавил, — если бы не один инцидент, было бы отлично. — Ой, Сань Лан, а что у тебя с бровью? Ты ударился? — У меня вот не спрашиваешь, что случилось, — Ци Жун ответил Хуа Чену столь же презрительным взглядом. — Потому что прекрасно знаю, что ты снова с кем-то подрался. — Да с ним и подрался, — Ци Жун снова, как и утром, встаёт прямо напротив Хуа Чена, напуская на себя грозный вид, чему совершенно не способствует то, что он ниже почти на голову. — Как? Когда? Что ты...? Что вы не поделили? — Просто кто-то больно много выёбывается, — Ци Жун ненавязчиво отводит брата чуть в сторонку под недоумённым взглядом Хуа Чена, — ты с ним типа дружишь? Если да, то советую носить при себе перцовку на всякий. Даже непонятно было, шутит он или говорит серьёзно. — А-Жун! Это грубо. В течение всей полушутливой перебранки братьев Хуа Чен несколько раз менялся в лице, но превалирующей эмоцией оставалось недоумение. Его же он и поспешил выразить: — Гэгэ, вы с ним знакомы? — Да, Сань Лан, — Се Лянь нервно улыбнулся, сознавая всю неловкость ситуации, — знакомься, это мой брат, Ци Жун. Ци Жун, это Хуа Чен, мой... м-м-м... наверное, можно назвать нас близкими друзьями? — он вопросительно глянул на Хуа Чена. — Как пожелает гэгэ. Ты раньше не говорил, что у тебя есть брат. Вы не родные? Почему фамилии разные? — Мы двоюродные. Повисла неловкая пауза, всё что мог сделать Се Лянь — натянуто улыбаться. — Вот... Несмотря на плохое первое впечатление, я думаю вы отлично поладите. Ци Жун только строит скептическую гримасу в ответ. Он не дурак и прекрасно понял какого рода они "близкие друзья". По тому, как брат краснеет, глядя на это недоразумение, по тому, как это недоразумение откровенно пялится на его брата, по фамильярности их обращений (он называет его Сань Лан, чёрт возьми!) Понял и не одобрил. Мысленно пометил себе поговорить с этим "Кровавым дождём" по душам. Ци Жун хотел для брата всего лучшего и в его понятие лучшего не входил маргинал-ЧСВшник с проблемами с агрессией. Вспоминая оставленную этим утром рецензию к личности Хуа Чена, он подкорректировал бы только один пункт, про вешающихся на него девчонок. И всё же Се Лянь такой Се Лянь. Тут и дураку понятно, что поладят они разве что под дулом пистолета. Но так даже лучше. Будет весело.