Такой себе панк-рок

Достало, как меня достало

Больные идеалы указывают как нам жить

Достало! Поток кривого спама

Где по своим каналам они кричат лишь «Бла-бла-бла»

      Страх его новых одноклассников был совершенно оправдан. Семья Се была невероятно влиятельной и безумно богатой, в основном за счёт "серых" сделок или хорошо скрываемых преступных махинаций. Им принадлежала целая банковская империя, а в таких заведениях никогда всё не бывает до конца чисто. В случае с семьёй Се о "до конца" не шло и речи, неофициально все знали, чем они занимаются, вопрос стоял только о количестве. Их, конечно, не боялись, но опасались справедливо.       Ци Жун прекрасно знал, какой властью наделён он сам и его семья, не раз участвовал в переговорах с клиентами, помогая дяде, и многое почерпнул из его речей, а после активно этим пользовался. Такого рода опыт он считал жестом доверия со стороны дяди и отношением к нему, как к достойному преемнику. С собственным сыном господин Се такими подробностями работы компании не делился и на такие мероприятия не приглашал. Се Лянь разительно отличался от них всех — добрый, сострадательный, нравственный и чистый. Реши он уйти в монахи, никто бы не удивился. Хотя общественности его преподносили как золотце-наследника, гордость родителей и прочее, на деле никто в их семье, включая самого Се Ляня, и не думал, что он унаследует компанию. Всё давно поделено, все в плюсе.       Единственной неприятностью для Ци Жуна в этом была необходимость постоянно контролировать себя, одёргивать, напоминать о вежливости и уважении. Это же так легко, скажете вы, быть просто милым с окружающими! Нет, ответил бы он вам, не для того, кто разнится с обществом во взглядах столь сильно, что его риторику подчас можно посчитать экстремистской.       Такие сложные мысли наполняли голову Ци Жуна, когда он шёл по кафетерию между рядами столов, ища свободное место. Вот мрази-то! Уроки у них, значит, в семь начинаются, будь добр, ни минутой позже, а завтракать сажают только к девяти. Кто вообще составлял это расписание?..       — А-Жун, садись сюда, — через ряд мелькнула знакомая тёплая улыбка.       Ци Жун резко сменил курс, протиснулся к нужному столу, уселся, и понеслась.       — Гэгэ, ты даже не представляешь себе, что произошло! Издевательство! Блядство! Не представляю, как я жить-то тут буду!       — У тебя было всего два урока. Что такого могло произойти? — Се Лянь, в отличие от сидящих за соседними столами учеников, жил с ним дольше, чем себя помнит, и относился к происходящему крайне спокойно, даже был слегка заинтересован.       — А ты послушай. Первым был английский, всё шло хорошо, а вторым — литература. Этот хмырь болотный такой нудный, как его... Ну, с фруктовой фамилией. Они, кажись, "Ромео и Джульетту" только прошли, так он всё про "лубофь" распинался, мол, великая, чистая, светлая! Какая, на хуй, любовь, Джульетте четырнадцать! А хронометраж! И концовка шикарная просто, самое то: "И умерли они в один день" — потому что оба писец тупые! Как, ну как так можно?!

***

      Се Лянь не зря переживал за брата. Нарваться так мог только он один и никто кроме. Главное ведь, всё в один день: литература, Шекспир, тема урока, учитель Мэй, первый(!) день учёбы. Так должны ощущаться пресловутые три семёрки в казино. Или что там, бананы? Не суть. Всё могло бы обойтись, не будь это именно литература. Вообще, Ци Жун обладал довольно посредственными способностями в учёбе и блистал только за счёт очень хорошей памяти, но вот история и литература были его страстью, и здесь он знал всё и обо всём, нередко обскакивая даже учителей. С литераторами он особенно часто цапался по причине возможности разных трактовок произведений. Если взгляды учителя слишком сильно не сходились с его взглядами, он ещё мог промолчать и не пускаться в полемику, но одного не терпел — морализма. Если его учитель по литературе оказывался ярым моралистом, это было самым фатальным "не сошлись характерами" из возможных. В его прошлой школе литературу вела учитель Бао. Ей было за сорок, и воспитана она была крайне порядочной и дотошной. Вот уж на ком Ци Жун вволю отвёл душу. Когда они проходили классические трактаты, он спорил о чести и долге, о добродетели и праве. Когда проходили зарубежную классику, критиковал сентиментальность и сомнительные общественные нормы. Да он даже к мифам Древней Греции придрался, мол, всё интересное зацензурено, ща я расскажу, как там на самом деле было. Вот и этим утром он не мог не высказаться.       — ...Главные герои, Ромео и Джульетта, представляют собой символы юной любви, которая, несмотря на все преграды, стремится к объединению. Их чувства настолько искренни и глубокие, что заставляют задуматься о том, как важно следовать своему сердцу даже в условиях безумия окружающего мира...       — Позвольте, — Ци Жун встал, сияя улыбкой, — о какой любви вы говорите? — Учитель Мэй растерялся, хотел было ответить, но не успел и рта раскрыть. — О любви детей, случайно встретившихся на балу и обвенчавшихся на следующий же день? А в конце очень трагично и слезоточиво умерших друг за друга? И всё это — меньше чем за неделю? Если да, то я ничего не смыслю в любви, но мне всё же кажется, что это не она.       — Что вы хотите этим сказать? — осклабился учитель Мэй. — Это великое произведение Шекспира, мировое наследие! Автор невероятно тонко передал пылкую влюблённость, а время... Время, знаете ли, не показатель. Ромео и Джульетта влюбились с первого взгляда и навсегда, это ли не величайшая из форм любви?       — Не спорю, мировое наследие, конечно, на то и мировое, но, например, в оригинальной книге, которую Шекспир переписал и получил свою версию, события длятся около года, а брак главных героев — девять месяцев. Это несколько больше недели и, мне кажется, более жизнеспособно, но и там герои совершенно ничего друг о друге не знают. И Джульетте у Шекспира четырнадцать, а в оригинале — восемнадцать.       — К чему вы клоните?       — Ну, в оригинал я со скрипом, но поверю, а Шекспировская версия не имеет ничего общего с любовью. Это больше похоже на эгоистичное увлечение, где каждый ищет только видимости любви или отношений. Ну, и бунт против родителей. Классическая подростковая драма. Даже показательный суицид есть.       Учитель Мэй всё больше злился на этого заносчивого мальчишку, мешающего вести урок. Что бы там ни было с пьесой, так говорить просто не правильно!       — Вы, молодой господин, не имеете права так высказываться об искусстве!       — Да? — Ци Жун подавил сильнейшее желание в голос расхохотаться и задушено произнёс: — Даже чуть-чуть?       — Вы оскорбляете наследие! Эта книга прошла сквозь века, ей восхищаются все литературные критики!       — Ну, значит, у них коллективное помешательство. Такое тоже бывает. Конформизм называется.       Ци Жун плюхнулся обратно на место. Учитель Мэй несколько секунд тупо пялился на наглеца, сумевшего к тому же сохранить улыбку блаженного на совершенно безмятежном лице, потом отмер и продолжил урок, тем не менее не переставая кидать на этого наглого новенького злые взгляды.

***

      — Гэгэ, ты можешь себе представить, КАК мне было хуёво? Он же невыносим!       — Учитель Мэй вообще очень консервативный во всём, если тебя это чуть успокоит. Он нормальный, просто не цепляйся к нему лишний раз, и всё.       — Легко сказать. Этот старый шайтан ещё после урока меня подозвал и такой: "Я поговорю с вашим куратором по поводу вашего поведения". Тьфу, бля. Аж мерзко. А чё за куратор-то?       — Это староста, просто название другое.       — Эт чё, он на меня этому уёбку Цяньцю нажалуется? Да много он мне сделает. Боюсь, аж поджилки трясутся!       — Не пользуйся фамилией Се, чтобы прикрывать свои выходки.       — Ой, он и без этого ничего не сможет сделать. В крайнем случае просто поколочу его.       — Откуда ты знаешь, что это не он тебя поколотит?       — А мы подрались вчера, я однозначно сильнее его.       — А-Жун. Вы ЧТО?       — Ну, подрались, с кем не бывает, — Ци Жун быстро понял, что сейчас не лучшее время хвастаться боевыми успехами, — ну, то есть с тобой, конечно, не бывает, но ты же прям исключительный случай! — Видя ещё большее недовольство на лице брата, он поспешно залепетал: — Пощади этого недостойного, о милосердный Бодхисаттва!       — Оставим это. Что, первый раз, что ли? — Се Лянь чуть смягчился, видя искреннее раскаяние.       Ци Жун и правда раскаивался в содеянном. Так глупо и по-детски он не вёл себя уже лет пять. Он мог просто послать этого ублюдка, мог припомнить этот разговор позже, как представится возможность, а мог подсыпать Сяо-Цю слабительного и наслаждаться, но он вспылил и поэтому сожалеет.       Ци Жун притих, и в радиусе десяти метров вокруг их стола наконец воцарилось относительное спокойствие. Жители соседних столиков тихонько выдохнули и сосредоточились на еде. Идиллия длилась недолго, и уже через пару минут кто-то настойчиво протиснулся к одному из свободных мест. Это оказалась девочка, Ци Жун видел её на первом уроке. В Цайхуацзы практиковали систему деления одного, вместо целой параллели, класса на группы по пятнадцать или около человек. Английский был сдвоенным у их группы с группой этой девочки. Она не была особенно запоминающейся, но и совсем обычной её было не назвать — в ней чувствовалась сильная примесь западной крови: коротко остриженные волосы лежали на лбу барашками, а глаза были чем-то средним между серо-синими и чёрными. Она улыбнулась и, продемонстрировав поднос в руках, спросила:       — Я подсяду?       — Конечно, не стесняйся, — Се Лянь чуть подвинулся, чтобы ей было удобнее сесть.       Она без лишнего изящества плюхнулась на скамейку и улыбнулась уже лично Ци Жуну:       — Ну привет, новенький.       — Ци Жун, — он решил пока не выёбываться сильно и спустил ей с рук эту улыбочку.       — Круто! Я Чи Гуа, будем знакомы. Не буду делать вид, что я здесь без всякого умысла, — она снова ухмыльнулась. — До меня дошёл слушок, что ты, — она показала на Ци Жуна, — умеешь играть на гитаре. Я представляю школьную музыкальную группу, и нам очень нужны участники! — она умоляюще сложила руки. — Ты же присоединишься?       — Позволь, а откуда у тебя такие сведения? — ему ли не знать, на что способны заинтересованные люди, но такая осведомлённость даже его удивляла.       — Про гитару? Секрет! Мышь нашептала! — она хихикнула. — Я серьёзно, будет весело, коллектив у нас дружный, но людей прям не хватает, — увидев скепсис на лице собеседника, она подумала и добавила: — Пожалуйста?       — Ты сейчас серьёзно думаешь, что я пойду на поводу у девчонки, которую вижу впервые в жизни, из-за того, что ты скажешь "пожалуйста"?       — Да, так и думаю.       Её прямота даже больше подкупала, чем бесила. Ци Жун бросил:       — Я загляну посмотреть, чем вы там занимаетесь, но ничего не обещаю.       Она была готова взорваться от радости:       — Ы-ы-ы! Корпус 2, второй этаж, кабинет 14-G!       Она умчалась, подобно вихрю. Эта ушлая девчонка умудрилась не только уломать его на сомнительную перспективу быть участником местной группы, но и позавтракать за это время. Вот и где таких делают?       — Ты правда собираешься вступить?       — Ну, если там всё лучше, чем дудки и трещотки в плане аппаратуры, то почему нет?       — Неожиданно. В любом случае развлекайся.       На некоторое время установилась мирная пауза, затем Се Лянь снова заговорил:       — Да, кстати, как там Цинсюань?       Ши Цинсюань был младшим ребёнком в семье Ши, владевшей целой сетью предприятий по производству электротехники и новейшего электронного оборудования. Поговаривают, что помимо этого всего они также изготавливают оружие. Сотрудничество семей Се и Ши длилось вот уже несколько поколений, так что считали друг друга уже чуть ли не родственниками. Се Лянь с детства хорошо общался с Ши Цинсюанем, а Ци Жун с недавнего времени — с Ши Уду, старшим братом Цинсюаня, но исключительно по рабочим вопросам. Ши Уду был сильно старше остальных троих не только по возрасту, но и ментально, он фактически вёл дела компании с пятнадцати. Родители братьев Ши были убиты при попытке ограбления, и Ши Уду пришлось резко повзрослеть. Иногда — очень редко — Ци Жун жалел его. Он поспешил выплыть из неприятных воспоминаний, сетуя на свою сегодняшнюю меланхолию, и ответил:       — Всё так же. С братом разругался из-за своих "предпочтений", и, когда я уезжал, они ещё не помирились. И не думаю, что помирятся в ближайший... а-а... месяц? Год? А почему ты у меня, а не у него спрашиваешь, вы же переписываетесь?       — Уже были случаи, когда он недоговаривал такие вещи, боясь меня слишком загрузить или расстроить. А я переживаю, — Се Лянь нахмурился, — мне прошлого раза хватило.       — В любом случае я не лучший информатор, так что просто скажи ему это или забей.        — Да... — прозвучало слишком обречённо для согласия. — Ладно, мне пора, на обеде свидимся, — Се Лянь встал, собрал на поднос грязную посуду и направился в сторону раковин.

***

      Сегодняшний день был выматывающим. Ци Жун, не раздеваясь, упал на кровать и всерьёз подумывал вот прямо сейчас устроить побег отсюда, как бы инфантильно это ни выглядело.       — Заебись. Не школа, а дурдом. Один со своей Джульеттой, другие — с яблоками. Дались они им, эти яблоки! Надкусил, и что? Считай, натюрморт натуральней будет выглядеть. И ещё фурия эта! Сделала, бля, ебанат натрия! По названию ж понятно, что ебанёт. Таким бы руки пообломать. Сказано, нельзя в воду, нет, херачит себе, не стесняется...       С таким полусонным бормотанием он стянул с себя одежду, поискал пижаму, не нашёл и от неожиданности едва не вскрикнул — за спиной тихо кашлянули.       — Ты тут откуда?       — Я живу здесь, если что. И мне не нравится, что первое, что я вижу, заходя в комнату, — твоя голая задница. Не мог бы ты одеться? — Лан Цяньцю был не в восторге ни от монолога, ни от открывшегося вида.       — Нет, — Ци Жун продолжил поиски пижамы.       — Мне на тебя жаловались.       — Я в курсе. Если ты про "хамство перед первым уроком", "оскорбление мирового наследия на литре" или "варварское поведение на рисовании", то я полностью осознаю свою вину, но не раскаиваюсь. Если ты про "поджог парты на химии и радостное улюлюканье об огненной геенне", то та дура проспала технику безопасности и повела себя согласно званию — как дура, я ни при чём.       — Поджог?! — это было всё, что услышал Лан Цяньцю. — Ты устроил ПОДЖОГ?!       — Говорю тебе, это не я, — он наконец отыскал пижаму и натянул брюки. — Я делал практическую работу с Да Хэцень, это она перепутала колбы. Про огненную геенну правда.       — В тебе есть хоть капля адекватности?       — Есть, да не про вашу честь.       Лан Цяньцю устало застонал и опустился на кровать, опасаясь, что ноги его не удержат. Это катастрофа.       — Скажи, а ты знаешь Чи Гуа? — Ци Жун наконец оделся полностью и теперь планировал выяснить всё нужное, раз уж ему в соседи достался староста.       — Зачем она тебе?       — Она пригласила меня в свою группу.       — О... — на лице Лан Цяньцю отразилось осознание им содеянного, — я рассказал ей, что у тебя есть гитара, и она тут же побежала тебя вербовать. Тебе не нужно участвовать, если не хочешь.       Ци Жун мысленно пометил его как "Код красный! находка для шпиона".       — Хочу или нет, я решу сам, а пока скажи мне вот что, — он на секунду задумался, формулируя мысль, — как там дела в целом, как дела с участниками и с оборудованием. Последнее особенно интересно.       — Оборудование как оборудование, ничего необычного. Рабочее. Коллектив у них — три человека. Если вступишь, будет четыре. Тоже ничего необычного. Ну, Чи Гуа энтузиастка, остальные вроде тихо. В целом, ситуация так себе.       — Ясно, — Ци Жун, искренне желая отблагодарить информатора, порылся в тумбочке и вытащил уже знакомую коробочку, — спасибо. Жвачку будешь?       Лан Цяньцю вздохнул так, будто готовился положить голову на плаху, принял жвачку и сунул в рот. Ци Жун же опустился на колени, влез под кровать, пошарил рукой снизу по матрацу и вынырнул с пачкой сигарет и зажигалкой. Даже по скромному мнению ничего в сигаретах не смыслящего Лан Цяньцю они выглядели дорого и больше подошли бы какому-нибудь важному мафиози. Ци Жун открыл окно, поджёг и затянулся, и всё под взглядом, кричащим: "Ты что, мать твою, вытворяешь?"       — Тебе уж не предлагаю, знаю, что откажешься.