Абонент недоступен

«Я смотрел в эти лица и не мог им простить того, что у них нет тебя и они могут жить…»

Чудеснейшее зимнее утро. Только-только закончились каникулы, и Диме приходится снова идти на свою любимую работу. Идёт легкий снег, который вчера был сильной метелью, солнышко еле-еле выглядывает из-за облаков. По улице бегут, почему-то, радостные школьники, кидая друг в друга комки снега. В окнах школы кое-где горит свет: вот — окно кабинета русского и литературы, Татьяна Михайловна сидит за своим столом и, попивая горячий чай, проверяет сочинения восьмиклассников. А вот другое окно — кабинет Пал-Палыча, физика. У него на окнах висят гирлянды, которых уже скоро, наверное, вовсе и не будет. А вот чуть подальше, в левом окне, свет не горит, ведь это кабинет математики — кабинет Позова, который только идёт по улице. — Эй! Посторонись!.. — продолжают вопить где-то сзади от Димы мальчишки-пятиклассники. Он хотел было что-то им выкрикнуть, но просто вздохнул и произнёс про себя: «Дети…» Через некоторое время, учитель уже оказался в дверях школы, а затем и в своём уютном кабинете, который тоже был украшен к новому году: на окнах висели снежинки, которые он сам выстригал, в углу стояла маленькая ёлочка, на ней висели игрушки, которые подарили преподавателю дети. Первый урок — десятый класс, как обычно: за 15 минут до звонка никого нет. Все либо опаздают, либо придут со звонком. Поспать им дороже урока математики — это точно. Тут в класс кто-то зашёл. В чёрной толстовке с капюшоном, натянутым чуть ли не до носа, в таких же чёрных, как мгла, джинсах, в карманах которых были спрятаны руки, и без сменной обуви, отчего на линолеуме оставались сырые следы от подошвы. Дима даже сначала и не узнал внезапно вошедшего ученика, но когда тот уселся за вторую парту третьего ряда, то ему стало всё ясно. — Серёж, ты? — спросил Позов, чуть наклонив голову, пытаясь поглядеть под капюшон. — Я, — сухо ответил Матвиенко, доставая из рюкзака ручку и учебник. — А чего не здороваешься? — спросил мужчина, чуть приподняв уголки губ, а затем вдруг добавил — и что за траурный стиль? Понимаю, каникулы закончились, но это не повод отчаиваться! — улыбнувшись шире, произнёс он. — Здрасте, — нехотя ответил ученик, перед этим тяжело вздохнув. — На траурный стиль повод есть… — он хотел что-то ещё добавить, но после этих слов желание говорить вдруг исчезло. Серёжа — типичный ученик-десятиклассник с большими амбициями и мотивацией, которые с недавнего времени куда-то в миг улетучились… В девятом классе он был хорошистом, даже шёл на красный диплом, но в аттестате оказалось две четверки — по химии и по физике. Ох уж этот Пал-Палыч… С сентября стал учится хуже — или программа сложнее, или пропала всякая мотивация. Перед тем, как уйти на каникулы, у парня вышло аж целых четыре тройки! Это на него было крайне не похоже… Но проблем с математикой у Серёжки не было, поэтому Дмитрий Темурович не переживал. А сегодня Матвиенко пришёл никакой — ни с кем говорить не хотел, просидел все перемены в телефоне, не подходя ни к своим друзьям, ни к учителям… Причиной этому была смерть отца Серёжи, который был для него всем. Он помогал ему с учёбой, не жалел денег, покупая всё, что он захочет, как будто, носил на руках, потакая и исполняя все прихоти Сергея Борисовича. Мать у Матвиенко была всегда на работе. Парень даже было подозревал её в измене отцу, но не стал ничего рассказывать — это подозрение он унесёт с собой в могилу. Она редко общалась со своим сыном, отдавая предпочтение работе и «посижу с подружками», что не скажешь про отца, которого в ночь с 31 на 1 не стало. Причина так и осталась неизвестной, поскольку Серёжа в эту ночь спал, забыв о чудесном празднике. Как только парень узнал о трагической смерти того, кто был для него целым миром, он замкнулся, перестав разговаривать со всеми. Раз в несколько дней он ходит на свежезакопанную могилу своего отца, которого, как он говорил сам себе, «не уберёг от несчастья…» — Серёжа?! Ау! Доброе утро! У нас урок, а не сон-час! — прокричала своим отвратным голосом Лидия Николаевна, химичка. Серёжа нехотя поднял голову с парты, щурясь и пытаясь привыкнуть к яркому свету в кабинете. Он в очередной раз заснул на химии. Уроки пролетели абсолютно незаметно, первый день — никаких самостоятельных, лишь гнусное объяснение новых тем, на которые Матвиенко срать хотел… — Не выспался чтоли?! Дома спать надо, бездарь! Ещё и не в форме, гляньте! Что за ублюдская кофтёнка на тебе?! — учительница подошла к парню и сняла с него капюшон, оголяя невымытые, растрёпанные кудри. — Фу! Ну что за неряха?! — по классу прошлись смешки. — Чего вы пристали ко мне?!.. — старался сохранять разум Серёжа, натягивая капюшон обратно. Ему так хотелось вцепиться в эту женщину, разорвать ей лицо и опозорить её также, как она опозорила его сейчас. За-е-ба-ла. — Чего я пристала?! — возмутилась она, всплеснув руками, — да как ты смеешь так со мной разговаривать?! Перед тобой учитель стоит, а не одноклассник, с которым ты можешь общаться как хочешь! Ну-ка извинился живо! — За что? — парень поднял голову, уставившись на толстое, слегка покрасневшее от гнева, лицо Лидии Николаевны с огромной родиной у носа. — За то, что вы меня опозорили сейчас? — Я?! Тебя опозорила?! Да как?! Это уже твои проблемы, что ты не моешься и ходишь, как облитый грязью! Фу! Она наконец-то отошла от парты и, что-то буркнув ещё раз в сторону Серёжи, продолжила урок. «У бабушки уже маразм,» — подумал Матвиенко, вздохнул и уставился в окно, задумываясь, а стоит ли завтра вообще приходить в школу?

***

— Серёж, напомни-ка мне, какой формулой выражается косинус угла a между нулевыми векторами? — спрашивает Позов, чертя на доске какой-то произвольный прямоугольный треугольник. — Я не знаю, — сухо, в принципе, как и всегда, отвечает Серёжа. — Как не знаешь? — учитель поворачивается на ученика и, удивлённо раскрыв глаза, пристально смотрит на него. — Да он и так ничего не знает! Бездарь! — выкрикнул кто-то из класса ну очень раздражительным голосом. Серёжа нахмурился, хотел было кинуть в ответ что-то колкое, но его перебивает Дмитрий Темурович: — А ну-ка тихо! Отношения потом будете выяснять! — он снова обращается к ученику — Серёж, ты ведь хорошо знал эту формулу, это конец девятого класса, ты должен помнить! — Я не помню. — Ну икс первое на икс второе плюс… — пытается подсказать учитель, в надежде, что Матвиенко вспомнит. — Я не помню, — уже настойчивее, перебивая учителя, произносит он. — Но ведь я не смогу поставить тебе положительную оценку, если ты не отве… — Не ставьте, — парнишка со спокойным лицом направился к парте. — Да он лох просто! Формула изичная! — крикнул кто-то снова. — Да ебало завали, сам бы вышел и решил, раз такой умный! — вдруг выкрикнул Серёжа, садясь за свою парту. — Матвиенко! — включает свой крик в общий гул и Темурович. — Учитель в классе вообще-то! — Срать мне, — произносит ученик себе под нос. Позов хмурится, садится за стол и ставит в дневник Серёже очередную двойку, которых за две недели у него накопилось целых 3. — Матвиенко, у тебя уже три двойки и лишь одна тройка стоят. Что случилось? Почему ты вдруг стал так учится? — спросил преподаватель, повернув голову в сторону подавленного ученика. Тот ничего не отвечает. — Ладно, ясно всё с тобой… Кто к доске? — добавляет мужчина, хотя ему явно было ничегошеньки не ясно. Как обычно — лишь одна рука отличницы Насти, сидящей за первой партой. Позов вздыхает, понимая, что нужно начинать объяснять никому не нужную новую тему. Он последний раз кидает взгляд на лежащего на парте Матвиенко, вздыхает, и, поднимаясь со стула, подходит к доске. Урок проходит также быстро, как и зимние каникулы. Были бы они хоть чуточку подольше, Серёжа может быть и отошёл от гибели самого родного ему человека. Да кого он обманывает, он ещё как минимум год отходить будет… Звенит звонок. Дмитрий Темурович диктует домашнее задание и все ученики направляются на выход из класса. — Серёж, подойди, — вдруг раздаётся тихая, ну явно в адрес Матвиенко, просьба от Позова. Названный выше ученик вздыхает, как будто только что перетаскал пару сотен килограмм угля, и подходит к преподавателю, ожидая, что его сейчас будут отчитывать. — Серёж, всё понимаю, но что с тобой стало? Что такое случилось, что ты стал так халатно относиться к учёбе? Ты же вроде хотел профильную математику сдавать?.. — начинает Темурович, внимательно глядя на своего ученика, но это у него плохо получается — у Серёжи пол лица закрыто капюшоном. — Ничё вы не понимаете, — язвит Матвиенко, поворачивая голову в сторону. Он хочет прямо сейчас уйти, но, сука, договорить же, ради приличия, надо. — Кроме тебя мне не от кого узнать, что случилось. Классный руководитель у тебя заболела, ну если только ей зво… — Нет. Ей срать на меня, — снова перебивает преподавателя Серёжа — его это нисколечки не смущает. Диму, видимо, тоже. — Тогда я буду звонить отцу, — здесь Позов совершает глобальную ошибку: упоминает отца. По сердцу ученика сразу проходит удар, брови опускаются вниз, хоть этого и не видно, а сам он бледнеет. — Нет. — Почему? — давит Темурович, сам того не понимая. — Папа тоже не знает о твоих хулиганствах? — Хватит! Кудрявый разворачивается и уходит из класса. Преподаватель пытается что-то сказать ему, пытаясь остановить, но ничего не выходит. Позов, усевшисьтна свой стул, начинает логически рассуждать: об отце он говорить не хочет, может поссорились? Да, если бы… Матвиенко бы не позволил себе ссориться с таким важным для него человеком. Тогда что? Что такого случилось, отчего Серёжа так… Раздумья, кажется, приводят к результату. Темурович, наверняка, догадался, что же случилось, но в этой версии надо удостовериться. Но… если это правда, то как? Как выпытать из Серёжи эту чертовски нужную информацию? Может отвести его к школьному психологу?.. Да, какой ещё бред придумаешь, Дим? Этой тётке самой психолог нужен. Да и какого хрена он так заморачивается? В конце концов, ну это же проблема Матвиенко, да? Почему он вдруг… Ну бред…

***

На следующий день Дима, спокойно сидя после уроков, проверял тетрадки, да так засиделся, что за окном аж потемнело. «Ну ничего, пару штук осталось и пойду домой» — думает он, открывая тетрадку бедного Матвиенко… — Серьёзно? Опять два? Ну как он так… — удивляется и вновь разочаровывается Темурович, внимательно глядя в слова «Самостоятельная работа», после которых ничего не было. — Дмитрий Темурыч, — вдруг раздаётся хриплый, севший голос около дверей. — Да? — учитель поворачивает голову и видит стоявшего в дверях, наконец без капюшона, Серёжу. — Какими судьбами? — Самостоятельную написать хотел. — Ты как раз вовремя, Серёж. Я ещё не успел двойку поставить, — улыбаясь, произносит Позов, протягивая тетрадь ученику, но тому, видимо, выражение не очень понравилось. Матвиенко садится за свою вторую парту третьего ряда и начинает решать какие-то уравнения с листочка, что был вложен в тетрадь. Решает как-то больно усердно, старается, что на него, в последнее время, абсолютно не похоже. — Серёж, поделись, что сподвигло тебя на этот подвиг? — спрашивает Дмитрий Темурович, в это время внимательно наблюдавший за действиями своего ученика. — Не важно, — опять отходит от вопроса он, но, кажется, преподаватель уже привык. Димке сейчас не до реплик, он сидит и смотрит на чудесные, переливающиеся на свету люминисцентной лампы кудряшки, по видимому, недавно вымытые, и которые раньше не было видно из-под капюшона, а сегодня… Кажется, он даже слегка засмотрелся, поэтому, как только он это понял, то в миг одернул себя и уставился в последнюю непроверенную тетрадь. — Как закончишь, сдашь, — добавил он. — Мгм, — промычал что-то в ответ Серёжа, пытаясь вспомнить какую-то формулу. «Надеюсь, на четверку наберётся… А лучше на пять, конечно» — думает он. И вправду, откуда у него взялась такая мотивация? День, наверное, удачный. Матвиенко ещё, кроме этого, сходил исправил географию с литературой — наискучнейшие предметы, но по ним тоже, сука, оценки нужны. Сдал контурную карту, перерешал самостоятельную, рассказал стих, а теперь пришёл и математику исправляет — вот молодец Серёжка! Спустя около 5-6 минут, тетрадь с готовой работой лежала на учительском столе. Ученик выжидающе глядел на преподавателя, чтобы тот сразу проверил и поставил ему оценку. — Ну чтож, посмотрим, что тут у нас… — он открывает тетрадь, надеясь, что там точно положительная оценка. В тетради появляются плюс за плюсом, нарисованные красной пастой учителя, а это значит, что… — Серёж, у тебя пять. Да ты молодец, я знал, что не подведёшь! — Позов гордо ставит пятёрку в электронный дневник и снова попорачивается к Серёже. — Слушай, а может ещё одну пересдашь? Вчера не ответил по формуле… Помнишь? — Да. Икс первое на икс второе плюс игрек первое на игрек второе, всё это разделить на… корень… из суммы… — шпарит вдруг Матвиенко, как будто вчера солгал, что формулу не помнит. — Ну, молодец, запиши на доске, как помнишь… — подбадривает его преподаватель. Ученик подходит к доске и начинает что-то писать. И, оказалось, начинает писать правильно. — Вот, а говорил, что не помнишь! Я тебе двойку на четвёрку исправлю, — говорит Темурович, натягивая улыбку шире и шире. Он рад, что Серёжа наконец взялся за ум. Но надолго ли это? — Серёж, ну раскрой тайну, из-за чего ты так спохватился? — Вам необязательно это знать. Ученик подрывается с места, делая шаг к выходу, как вдруг Позов хватает его за запястье. — А… ай!.. — Темурович тут же одёргивает руку, понимая, что сделал больно. Хватка у него была сильная, что уж говорить… но, как оказалось, дело совсем не в этом. — Серёж, прости, я ведь… я не специально… — отвечает он, понимая что сотворил очередную глупость. «Блять, блять, блять, Позов, ты снова всё испортил…» — начал повторять преподаватель про себя. Матвиенко отходит на пару шагов, задирает рукав толстовки и смотрит на свежие порезы, которые сейчас пульсируют, как никогда. Он тихонько шипит он боли. Сзади подходит Дима и краем глаза замечает раны. Дыхание его тяжелеет, а сердце начинает тревожно бить о грудную клетку. — Серёж… ты… слушай… не делай… не смей так больше… — пытается что-то сказать он, но слова выходят отрывисто, запинаясь, кажется, будто преподаватель не совсем трезвый. — Да чё вы пристали ко мне?! — огрызается, как щенок, который ни разу не видел людей, парень, делая шаг назад от своего преподавателя. — Успокойся… иди сюда… — Позов делает шаг к нему и пытается приобнять, но его тут же отталкивают… — Отстаньте от меня! Чё вы все ко мне пристали?! — продолжает в гневном тоне ученик, а когда завершает реплику, хватает рюкзак и направляется в сторону двери, хлопая ей так сильно, как только мог. Сердце бедного Позова продолжает бить учащённо и встревоженно, кожа слегка бледнеет, и складывается такое ощущение, что он сейчас упадёт замертво. Учитель подходит к своему столу и, опираясь на него, садится на компьютерный стул, стоявший рядом. — Вот же чёрт… — ругается себе под нос преподаватель, глядя на закрытую дверь. — Ебучий Матвиенко! Себя угробит и меня к тому же… Надо с ним поговорить.

***

Серёжа идёт по белому снегу, освещаемому лишь светом фонарей, стоявших на пути в школу. Руки его замёрзли, покраснели, но он принципиально не суёт их в карман — ему так приятнее. Он так себя внутренне наказал за сегодняшнюю двойку по физике, которую, наверное, завтра пойдёт исправит. Он часто себя так наказывал и не считал это чем-то странным. Когда он не понимал, бил себя по голове, а иногда даже вырывал волосы. Всё это для него было нормой в последнее время… Прийдя домой, Матвиенко даже не стал здороваться с матерью — он не в духе, она, наверяка тоже. На кухне горит слабый свет, что говорит о том, что она, скорее всего, пьёт и плачет по отцу. Сегодня же ровно две недели прошло с его гибели… что, кстати, и стало причиной сегодняшней мотивации к учёбе. Парень прошёл в свою комнату, прилёг в кровать и решил часик-другой отдохнуть, ну слишком эти исправления его вымотали… Он уставился в потолок, и вдруг в голове всплыл вопрос: «А что дальше? Что, всё-таки, дальше?» Он выполнит свою недавно поставленную цель — закончить четверть без троек, а… дальше что? 11 класс? ЕГЭ? А сдаст ли он? Мысли начали атаковывать бедного Серёжку, который и так устал от всего. Он понял, что отдохнуть никак не сможет, поэтому, чтобы отвлечься от всепоглощающих вопросов, нужно что-нибудь поделать. Парень, недолго подумав, садится за уроки. Первым решает делать математику. Когда он достаёт учебник, чуть морщится, вспоминая, как Позов сегодня схватил его за запястье, надавив на больное — порезы. Этим он начал заниматься относительно недавно. Как раз после смерти отца. Он, таким образом, переносил всю моральную боль на физическую, после чего Серёжке становилось чуть легче. Посмотрев на раны, он внутренне сказал себе: «Всё, нахрен, больше не буду…» Кого он обманывает? Будет. Не один раз будет. — Серёжа… — раздаётся нежный, чуть хриплый голос сзади. Мать вспомнила о наличии сына в этом доме. Удивительно. — Чего тебе? Я занят, — отмахивается парнишка, сосредотачивая своё внимание на учебнике математики. — Ну Серёженька… — продолжает она, проходя вглубь комнаты. Как только женщина подходит ближе, то чувствуется яркий запах алкоголя и дешёвых сигарет… После первого числа Матвиенко привык к этому запаху… — Чего? Я уроки делаю. Чё тебе? — огрызается парнишка, разворачивая корпус своего тела навстречу к маме. — Сходи, купи, пожалуйста, чего-нибудь покушать… — она протягивает несколько тысяч рублей сыну, который в миг округляет глаза, при виде таких денег. — Откуда такие деньги? Где ты их взяла? — Серёжка сразу думает на воровство. «По-пьяни грабанула какую-нибудь бабку…» — выдвигает версию он у себя в голове, хмуря брови сильнее. — Не поверишь, сейчас заезжал твой препод по математике и протянул их за какой-то моральный ущерб, — отвеечает спокойно женщина. А парню резко становится неспокойно. — Как… препод…? «Позов?! Он знает, где я живу?! Деньги за моральный ущерб?! Чё за херня?!..» — всё сильнее гневается Матвиенко, уставившись на свою мать. — Ну, Дмитрий Темурович твой, — добавляет женщина, кладя две тысячи рублей на стол сына. — Хороший человек… Что-то внутри начинает давить. Серёжа морщит нос. Какого хуя математик так бесцеремонно влезает в его жизнь? Чё за бред вообще? Какой нахрен моральный ущерб?! Он с ума сошёл или ему что-то тяжёлое на голову прилетело?.. — Вон до тёти Любы сходи, — она кивает в сторону окна, из которого было отчётливо видно небольшой магазинчик с продуктами «ООО Воробьёв». — Я вечером хоть супчик сварю. После этих слов мать удаляется из комнаты, закрывая за собой скрипучую дверь. «Я лишь хочу отдохнуть от этого всего… Чё все привязались ко мне?!» — думает Матвиенко, громко захлопывая учебник математики и бросая его в портфель, так и не сделав домашнее задание…

***

— Серёж, мама денежку подала? — этот тембр голоса начинал бесить десятиклассника. Уж слишком часто он слышал этот бас. Слишком. — Да, — вздыхает Матвиенко, показывая всем своим видом, что общаться с учителем он не имеет никакого желания. — Зачем такие деньги… — Хотел извиниться… — Позов жалобно смотрит на визави, что на него вообще не похоже. С некоторыми учениками он твёрд и холоден, как лёд в двадцатиградусный мороз, но с ним… С ним он таял на глазах, хотел идти на всякие уступки, лишь бы только ученик перестал ненавидеть его. Бедный Димка сделал бы всё, чтобы этот треклятый Серёжка посмотрел на него лишнюю секунду. А если бы он не просто посмотрел, после этого закатив глаза, как тринадцатилетняя девчонка, то Позов бы сошёл с ума. Сошёл с ума и стал бы ходить за ним, как ходят котята за своей мамой-кошкой: по пятам, преследуя его везде. Он понимал, что Матвиенко, скорее всего гетеросексуален и у него нет ни малейшего шанса на то, о чём были его горькие, но, одновременно, и такие сладкие мечты. Мечты, в которых Позов мог касаться его, целовать, нежно-нежно прижимая к себе, паралельно крепко обнимая, как самый любящий и счастливый в этом мире человек. Он любил лишь его. Любил так сильно, что сводило скулы. Он возненавидел весь мир, чтобы полюбить Серёжку сильнее, но… Но Серёжка ненавидел его также, как Дима весь этот чёртов мир. Мир, полный несправедливости и невзаимной любви… — Зачем вообще эти деньги?! За какой моральный ущерб, Дмитрий Темурович? Что вы выдумываете такое?.. — с большим давлением начал ученик. В последние дни его моральное состояние было крайне неустойчиво, именно поэтому он с таким напором давил на своего преподавателя. — Вам разве денег своих не жалко? Чё я вам такого сделал, что вы мне потакаете, оценки исправляете?.. А?!.. Позов замер. Он не мог сказать ни слова. Его язык замёрз от холода, который излучал Матвиенко своим поведением. Мужчина просто молчал, сверля взглядом ученика, который отчитывал его в порыве эмоций… — Чё я тут вообще делаю?! Всё, я пошёл!.. — прогремел последний залп крика и Серёжа удалился из кабинета, оставив Дмитрия Темуровича одного.

***

Вернувшись домой, Матвиенко чувствовал полное отсутствие мотивации. Ему резко стало так похуй на всё, что происходило с ним. Абсолютно, тотально, кристально, алмазно… Как ещё там говорят? В общем, он просто лежал, уставившись в стену, чувствуя такое опустошение, которое он не ощущал никогда. Он не мог ни с кем этим поделиться — у него не было друзей, а матери он ничего о себе не рассказывает — она сочтёт это за ерунду и будет стебать, когда напьётся. Парень лишь свернулся калачиком, вдыхая холодный январский воздух, проникающий в комнату из открытого окна. Этой ночью он не спал. Его мучило, терзало внутреннее «я», которое боролось за свободу, чувства, мысли, но Матвиенко держал его в себе, пытаясь не показаться «слабым додиком». Так его называла мать, когда он начинал плакать. Около трёх часов ночи он замёрз. Поднялся с постели, закрыл окно и увидел свечение, исходящее из рюкзака. Парень достал из сумки телефон и увидел на его экране сообщение от неизвестного номера. Сначала подумал, что мошенники или реклама, но, увидев мягкое «Серёж», мысле резко поменяли ход. +7 (904) … 43 Серёж, я переживаю. Скажи, как ты себя чувствуешь? Сегодня днём ты был очень агрессивным. Всё в порядке? Прости, что беспокою так поздно. Ты, наверное, уже спишь. Если не ответишь, то я завтра у тебя спрошу. Прости. Темурович? Извиняется? Этот мужик сведёт его с ума, но… Но, с другой стороны, он — единственный, кто интересуется его состоянием. Единственный, кто вот так вот после полуночи пишет, узнавая, как у него дела и как самочувствие… Серёжа скептично глядит в экран, закусив нижнюю губу, а затем всё же решает ответить, высказав всё, что находится сейчас в нём:

Серёжа

Дмитрий Темурович, простите меня за сегодняшние выходки. я сам себя не контролирую иногда. вообще, мне в последнее время очень плохо как-то морально, не знаю. что-то душит, давит изнутри, не давая покоя ни на секунду.

после школы пришёл, пролежал до трёх часов ночи, уткнувшись в стенку. мать так и не пришла. мотивации нет совсем, чувствую себя тряпкой какой-то, которой пол помыли и выбросили.

я мудак. (простите за слово) я вас вот так отчитал сегодня, простите. должен отдать вам благодарность, за деньги, которые передали, но всё равно не стоило. я не люблю лишнее внимание к себе. я тупо наорал на вас, как слабак какой-то. простите ещё раз…

Он хотел написать ещё очень много, рассказав всё, но резко одёрнул себя, понимая, что так резко нельзя и он уже явно понаписал лишнего. Очень много лишнего. Ответ на «душеизлияние» поступил незамедлительно, чего Матвиенко крайне не ожидал: +7 (904)… 43 Господи, Серёж, мне очень жаль, что всё именно так. То, что ты накричал — ничего страшного, я не обижен. Спасибо, что рассказал мне это, приятно, когда тебе доверяют... «Может тебе как-то помочь? Я могу приехать.» — написал Дмитрий Темурович и тут же стёр, понимая, что снова перегибает палку… Если доверяешь, расскажи по-подробнее, почему, всё-таки, пропала мотивация? Я попробую поддержать тебя. Попробует поддержать? Это что-то из ряда вон выходящее. Он не слышал этих слов уже очень давно. Последний раз их говорил... отец. Отец...