Крепость в Лихолесье. Скала Ветров

      — Что это? — пробормотал Гэдж.       Лыхшар, сидевший на корточках в углу каморки и бездумно разглядывающий переплетение полосок на ближайшей тростниковой циновке, поднял голову.       Долгий низкий гул доносился из темноты — откуда-то чуть справа и сверху, — и согласно ему странно гудела и подрагивала земля. Как будто во мраке внезапно заработало огромное мельничное колесо, подумал Гэдж. Что бы это могло быть? Какое-то очередное полубезумное саруманово изобретение, или… что? Гул был глухой, ровный и отдаленный, не приближающийся, но отчего-то веющий нежданной опасностью.       — Это в Пещере, — сказал Гэдж.       Лыхшар бросил на него мрачный взгляд. Подошёл к выходу, отогнул край тростниковой занавески, выглянул в тёмный коридор. Прислушался. Обычно звуки из Пещеры не доносились сюда, вниз, но ему то ли послышался, то ли почудился неясный шум, вопли и крики, раздающиеся далеко в темноте…       — Интересно, что там происходит, — пробормотал Гэдж. Руки и ноги у него уже болели от кожаных ремней, которыми были прикручены к деревянной раме его запястья и спутаны лодыжки. Он ждал появления Гыргыта или хоть кого-нибудь, кто пришел бы наконец из Пещеры с новыми вестями, с не меньшим жаром и нетерпением, чем и его невольный охранник.       Лыхшар раздражённо зашипел. Ему тоже было не по себе. Чем дальше, тем больше его одолевали тревога и неизвестность, и он не знал, что делать: побежать в Пещеру выяснять происходящее? Или остаться и выполнить возложенный на него долг? Гыргыт взбесится, если Лыхшар покинет пост, а разъяренный вожак пугал Лыхшара, пожалуй, куда больше, чем неизвестный, но, судя по всему, достаточно отдаленный источник странного шума.       Чужак, конечно, никуда не денется, если Лыхшар сбегает на разведку, он привязан крепко и надёжно, Лыхшар сам только что проверил на прочность все узлы и верёвки. Но что, если рядом, в темноте, прячется старая карга Лахшаа, ждёт, когда чужак останется один, чтобы прийти и проломить ему башку подходящим камнем? Гнев Гыргыта в таком случае будет поистине страшен…       И все же не знать, что происходит в Пещере и вообще наверху, было поистине мучительно. Лыхшару казалось, что Гыргыт ушёл уже много часов назад, и переговоры должны были давно завершиться, но почему-то ни сам Гыргыт, ни его посланник, ни даже вшивый мальчишка-гонец не появлялись, чтобы сменить Лыхшара на надоевшем посту или хотя бы объяснить, что вокруг вообще творится…       Почему?       Что случилось за это время там, наверху?       Что, если про них с чужаком вообще все забыли?!       Лыхшар и без того никогда не был особенным храбрецом, и сейчас эта мысль приводила его в настоящий ужас. Он вновь высунул нос в коридор: темнота… тишина… Только далёкий гул где-то над головой и чуть в стороне, к которому примешивается новый, куда более близкий звук, похожий на шум большого ручья… В следующий миг что-то холодное коснулось лодыжки орка, и он шарахнулся от неожиданности: нога его угодила в невесть откуда взявшуюся лужу, и невысокий башмак, скроенный из куска козьей шкуры, разом хлебнул воды. Да что за?..       Лыхшар посветил в коридор факелом.       Весь пол тоннеля, ведущего наверх, к Пещере, был залит водой, настоящая река текла по коридору в подземелье — шумная, бурливая река — и уровень воды в ней быстро повышался. Лыхшар смотрел на поток, как завороженный. Вода искала путь вниз, клокотала у стен, змеей сворачивалась во впадинах, собиралась шапками пены; свет факела желтоватыми бликами дробился на волнующейся, кажущейся масляно-черной поверхности. Первый язычок воды перехлестнул невысокий земляной порожек, отделяющий каморку от основного тоннеля, и поток начал заливаться внутрь, сначала — робкой струйкой, но с каждой секундой — быстрее, смелее, по-хозяйски… Чужак, повернув голову, тоже смотрел на невесть откуда взявшуюся воду с тревогой.       — Что это? Наводнение?       — Откуда мне знать… Леший! — прохрипел Лыхшар. Вода была мутна и холодна, но страх, настоящий ужас, стиснувший его сердце, был ещё холоднее. Что это за очередная напасть? Откуда здесь вся эта вода? Что, если она не остановится… будет всё прибывать и поднимется выше… ещё выше… до самого потолка, который и без того был не особенно высок?!       Лыхшар попятился, спотыкаясь, лихорадочно нащупывая на поясе рукоять ножа, который, увы, вряд ли мог сейчас хоть чем-то помочь. Дрожащей рукой схватил факел, понимая, что времени мало… возможно, уже и совсем нет.       Чужак, распростертый на каменной лежанке, следил за ним с беспокойством.       — Ты куда? — быстро спросил он.       — Узнаю, что там творится, — прохрипел Лыхшар. И поспешно выскочил в коридор, навстречу воде. — Я щас!       — Эй! — крикнул Гэдж ему вслед. — Хоть развяжи мне руки!..       Но Лыхшара уже и след простыл — и Гэдж был уверен, что больше его не увидит.

***

      Река прорвалась в Пещеру через Западный вход.       Ушгурз и Фаграт как раз находились неподалеку. Они проверяли, можно ли расчистить завал, образовавшийся в тоннеле после устроенного тарками взрыва, и начало бури застало их невдалеке от расселины. Они видели и ручей, текущий из трещины в стене, и то, как сместились пласты породы, покореженные взрывом, но, поглощенные своим делом, не придали всему этому особенного значения: ручей был здесь и раньше, слишком маленький и слабый, чтобы представлять какую-то угрозу. И тем не менее, когда раздался грохот обвала и шум прорвавшейся воды, оба как-то сразу, не обменявшись ни словом, поняли, что произошло…       — В Пещеру! Быстро! — гаркнул Фаграт.       Но было уже поздно. Не успели беглецы миновать и пары десятков ярдов, как мчавшаяся по узкому тоннелю вода их настигла. Неудержимым валом она прорвалась сквозь остатки завала, раздвинула куски грунта и стеной покатила вниз по коридору, почти достигая невысокого потолка, и гул потопа, доносящийся из темноты, нарастал неотвратимо и страшно. Впереди этой водяной лавины мчался поток воздуха, который погасил факелы в руках орков, и на несколько мгновений беглецов накрыл мрак, плотный, страшный, гудящий, в котором слышался свирепый рев накатывающей воды. Фаграт успел только отчаянно выругаться; в следующую секунду волна накрыла обоих, сшибла с ног и швырнула на пол, подминая под себя, и бесполезно было бороться, барахтаться и пытаться выплыть — через несколько минут поток вынес в Пещеру два бездыханных тела.       Бо́льшая часть племени в это время находилась наверху, у Главного входа. Внизу оставались старухи, орчанки с маленькими детьми, несколько орчат постарше. Они ощутили удар, услышали гул, почувствовали, как изменил направление поток воздуха, и насторожились — но никто не понял величины бедствия, пока в Пещеру не хлынула вода. Мощная волна со скоростью лавины налетела из темноты и погасила Главный очаг, перевернула котёл, расшвыряла сидящих вокруг него старух, хлынула в отнорки и закутки, служившие жилищами орчанкам, добралась до кладовых, где хранились припасы…       Пещера была достаточно велика, чтобы наводнение разом могло поглотить её целиком, но в первые минуты бедствия, застигнутые врасплох, все растерялись. Вода погасила костры, затушила факелы и светильники, до которых смогла добраться, и в подземелье воцарилась тьма, которую чуть рассеивал лишь скудный серый свет ненастного дня, проникающий в «окна». Внезапность происходящего повергала в шок, а шум бурлящей воды, крики и вопли, грохот бури, доносящийся снаружи, почти непроглядная темнота, которую только сгущали редкие огни спасенных от воды факелов, усугубляли ужас и панику. В мутном полумраке казалось, что вода хлещет отовсюду и от неё нет спасения; она проникала в каждый уголок, настигая всех и каждого, выискивая слабых и растерявшихся, тех, кто не мог ей противостоять, била и топила, утаскивала на дно. Все, кто мог, бежали к Лестнице, ведущей наверх, к Главному входу, бежали, крича от ужаса, хватая детей и все, что подворачивалось под руку — но не все могли бегать быстро. Вода была быстрее, чем старухи и малыши, которые едва научились ходить… Маленького годовалого Мараха налетевшая волна сбила с ног и ударила головой о камень, и, когда его вытащила из воды испуганная мать, он был уже мёртв. Поток опрокинул и утащил за собой трехлетнего Саурра, не сумевшего бороться с течением; захлебнулась старая Бартах, бросившаяся вытаскивать из-под воды корзину с каким-то тряпьем. Лекарка Хаара пыталась спасти свои зелья и травы, спрятанные в укромном уголке Пещеры — и бесследно исчезла в рокочущей темноте. Пропала и плосконосая старуха, носительница посоха-дребезжалки, споткнулась под тяжестью своей ноши, с которой, как с доверенной ей ценностью племени, не пожелала расстаться, и поток накрыл её с головой прежде, чем она сумела подняться. В ужасе металась по Пещере Шенар, звала и искала своего хромоножку Лэйхара — только что он был тут, рядом с ней, но налетевшая водяная лавина сшибла его с ног и оттащила прочь, в ревущий мрак.       Река, вздувшаяся, переполнившаяся от дождей, была неиссякаема и безжалостна, и, главное — убийственно стремительна; и четверти часа не прошло после обвала и оседания почвы, а Пещера уже была залита четырехфутовым слоем клокочущей, беснующейся, всё прибывающей воды. Поток поглощал все с неумолимостью и неотвратимостью внезапной кары небес, крутил водовороты, подмывал стены, нашёл путь в подземелье — и устремился туда, бурля и гудя, свободно растекаясь по тоннелям, и осыпа́лись подточенные водой стены, обрушиваясь пластами — и дальше, вниз, поток бежал мутный от грязи, неся с собой обломки, корзины, куски хвороста, камышовые циновки, разбитую в щепки деревянную посуду. То там, то тут вздрагивала земля, принимая груз где-то обвалившейся очередной глыбы, оседали стены, тяжело рухнули в воду своды коридора, ведущего к подземельям, и обвал вызвал очередную волну, — она метнулась от стены к стене, качнула на себе обломки, подхватила тех, кто ещё не успел добежать до Лестницы, и швырнула их на каменные «ступени». Сюда, к счастью, вода не смогла добраться, и те, кто успел вскарабкаться по «ступеням» хоть на несколько футов, могли считать себя счастливчиками, но все припасы — еда, утварь, оружие, шкуры, — остались внизу, в Пещере, под слоем воды, и спасти при отчаянном бегстве удалось лишь жалкие крохи. За считанные минуты племя оказалось рассеяно и сокрушено, ослаблено куда больше, чем за все дни противостояния с йерри и тарками, и выживших — и тех, кому удалось спастись от потопа, и тех, кто встретил их на Лестнице и у Главного входа, таких же растерянных и насмерть перепуганных, — всех их теперь ждала незавидная участь беженцев, оставшихся без последнего пристанища и с самыми безрадостными видами на будущее.

***

      Шаухар торопливо шла, придерживаясь рукой за стену тоннеля, иногда нервно оглядываясь во мрак — но позади, кажется, никого не было, её никто не преследовал; впрочем, крохотный огонёк в жировике едва тлел, грозя вот-вот угаснуть, а Шаухар совсем не улыбалось остаться одной в полной темноте. Она спустилась к берегу подземной реки и уже добралась до входа в тоннель, ведущий к Пещере, когда слуха её коснулся другой звук, донесшийся сверху и отличный от невнятных шепотков подземелья и шума бегущей воды — глухой, мягкий удар. Не такой мощный, как грохот взрыва или обвала, скорее как приглушенный раскат далёкого грома, и вслед за ним — глухой рокот, словно лопнул туго набитый мешок с вишневыми косточками, и жесткие зернышки, постукивая и шурша, потоком хлынули на каменный пол…       Шаухар замерла и несколько секунд стояла, боязливо прислушиваясь, не понимая, что произошло. Как будто где-то над её головой внезапно родился большой водопад…       Фитилек в жировике укоризненно затрещал, и она бросилась бежать по подземному коридору — наверх, к Пещере. Быстрее, быстрее!.. Крохотный огонёк почти ничего не освещал, и Шаухар спотыкалась на ровном месте; ей казалось, будто плотная темнота подземелья хватает её за ноги. В тоннеле впереди что-то шуршало и булькало, и Шаухар не удивилась, когда нога её вступила в холодную воду; удивительно было другое — воды в тоннеле внезапно оказалось слишком много, она разом захлестнула орчанке щиколотки, и волной поднялась до середины голеней, и Шаухар на бегу поскользнулась на глинистом, скользком дне и упала на колени. Светильник выскочил у неё из рук, с плеском шлепнулся в воду и тут же бесследно канул во мрак.       И угас.       Шаухар похолодела от ужаса. Ну как можно было быть такой растяпой!..       Темнота набросилась на неё со всех сторон разом, как душное одеяло. Пару секунд Шаухар приходила в себя и пыталась понять, где верх, где низ, где лево и право. В сплошной темноте она была совершенно слепа и беспомощна, и её орочье зрение сейчас ничем не могло помочь… На коленях, шаря ладонями по полу, залитому водой, она подползла к стене тоннеля и, цепляясь руками за камни, выпрямилась на подгибающихся от ужаса ногах. Вода не останавливалась, хлестала потоком и грозила вновь сбить её с ног и утащить обратно, вниз, к подземной реке, — и, борясь с течением, ощупью нашаривая дорогу, Шаухар медленно побрела вперед, наверх, к выходу из тоннеля.       Зубы у неё стучали — не то от холода, не то от страха. Она была в совершенном смятении.       Как далеко ещё до Пещеры?       И что вообще происходит?!       Она остановилась. Едва заметный огонёк замерцал в темноте позади неё, и на секунду ей показалось, что её обманывают глаза.       Но нет, свет был не воображаемый, а реальный — маленький огонёк, дрожащий на верхушке сальной свечи. Темная фигура брела по тоннелю следом за Шаухар, по колено в воде, держа в руке крохотный источник света. Кто бы это мог быть? Здесь, внизу? Кто-то из заблудившихся, как и она, соплеменников? Кто-то из воинов? Дозорный, посланный на разведку?       Шаухар уже хотела окликнуть подходившего — но слова замерли у неё на губах. Она узнала эту приземистую фигуру в грязных лохмотьях, эти седые, закрывающие лицо космы, эту жилистую и морщинистую, но всё ещё крепкую руку, державшую свечу.       Лахшаа.       Шаухар стояла возле стены ни жива ни мертва.       Старуха медленно приближалась. Она шла, как будто не обращая внимания на бегущую ей навстречу воду и, тряся головой, что-то едва слышно бормотала под нос. Поравнялась с Шаухар, замедлила шаг, потянула носом воздух…       В одной руке она несла свечу, и Шаухар отчётливо видела её длинные, когтистые пальцы, оставляющие бороздки на сальном столбике. В другой руке она сжимала что-то тёмное и продолговатое, похожее на… неужели на кочергу?! Нет, это была просто палка, длинная и прямая, как обломок копья…       Шаухар замерла. Заметила её старуха или нет? Если заметила, то… что? Зачем ей палка? Куда она идёт? Может, стоит закричать? Или… что? Окликнуть эту сумасшедшую? Сказать: «Здравствуй, Лахшаа, давно не виделись»?       Впрочем, то ли от волнения, то ли от страха Шаухар не могла произнести ни звука, язык её бессильно прилип к нёбу, будто мокрый лист.       Лахшаа стояла, тихо сопя, склонив голову к плечу и глядя прямо перед собой. Она была совсем близко от Шаухар, на расстоянии пары футов — но не смотрела по сторонам, вообще не поворачивала головы. Сжимала в руке обломок копья, который нашла, бродя по подземельям. Это был тот самый обломок, который когда-то принёс в Пещеру Рангхур и который был сброшен в позорную яму вместе с его, Рангхура, трупом. Лахшаа нашла и яму, и обломок копья рядом. И труп она тоже нашла. В глубине подземелий стоял вечный холод, и тело даже не успело особенно разложиться.       Лахшаа едва слышно усмехнулась.       Заостренная палка — это было лучше, чем совсем ничего, но всё же ей хотелось отыскать кое-что понадёжнее. И она даже знала, где.       Она медленно опустила палку и побрела дальше по тоннелю, мимо Шаухар, наверх, к Пещере. Светлое пятно поползло вверх по коридору, и в скудном мерцании свечи стали видны черные стены подземелья и поблескивающая поверхность бегущей, стремительно наполняющей тоннель воды.       Шаухар перевела дух. Лахшаа её не заметила… Или просто не пожелала заметить? Не захотела связываться? Не посчитала глупую девчонку достойной своего внимания? Как бы там ни было, Шаухар была сейчас этому только рада.       Старуха внушала ей непонятную жуть — вызывающую озноб и обессиливающую, как внезапная хворь. Но деваться было некуда… Оставаться в темноте и одиночестве, по колено в воде было ещё хуже, и, собравшись с духом, Шаухар осторожно двинулась следом за Лахшаа, стараясь держаться поодаль, но всё же не выпускать старуху из виду. Из подземелья надо было как-то выбираться, а другого ориентира, кроме дрожащего пятна света от свечи, которую старуха держала в руке, у Шаухар все равно не имелось.

***

      Лыхшар сбежал.       Несколько секунд Гэдж слышал, как он шлепает по воде, потом этот звук отдалился и стих; только шумел поток, широкими волнами заливавший каморку. Уровень воды повышался куда быстрее, чем хотелось бы Гэджу, а деревянная рама для сушки кож, к которой были привязаны его руки, оказалась слишком тяжела, чтобы он мог сдвинуть её с места.       — Эй! — крикнул Гэдж. — Эй, кто-нибудь! Я здесь!       Но до него, похоже, дела никому не было. Что-то происходило там, в Пещере, что-то такое, что разом заставило всех забыть и о подземельях, и о пленнике, и вообще обо всем на свете.       Гэдж в отчаянии потянул ремни, чувствуя себя распятой на прибрежном камне полувысохшей медузой. Ноги его были спутаны таким образом, что он мог сделать лишь небольшой шаг, а руки привязаны к раме крепкими ремнями, которые больно впивались в кожу, и разорвать их Гэдж не мог, да и ладони его, и пальцы — всё, что было выше запястий — затекли от неподвижности до такой степени, что потеряли всякую чувствительность, точно были слеплены из воска. Несколько секунд Гэдж дёргал путы беспорядочно и бездумно, в приступе отчаяния (ну неужели ему доведется умереть так глупо и постыдно, связанным, как баран!), потом, стиснув зубы и глубоко дыша, заставил себя успокоиться.       Правда, времени на обдумывание ситуации особо не было — вода, заливавшая каморку, поднялась уже фута на полтора. Ещё несколько минут — и она доберётся до каменной лежанки, перехлестнет через неё и обнимет Гэджа, и, если ему не удастся до этого момента избавиться от пут и подняться на ноги, вскоре захлестнет его с головой. Интересно, сколько времени он ещё сумеет, корчась на ложе, как полураздавленный червяк, продержаться над поверхностью?       Он вновь, напрягая мыщцы и двигая запястьем, потянул ремни, но теперь не беспорядочно, а в одном определённом направлении, пытаясь хоть немного, хоть на полпальца оттянуть их от рамы, не обращая внимания на то, как глубоко, чуть ли не до костей, они врезаются в кожу. Попробовал путы на зубок, но каждый из ремней был скручен из множества прочных кожаных шнурков, и перегрызть их было делом нелегким. Тем не менее Гэдж не отступался в надежде если уж не избавиться от пут, то хотя бы их размягчить — и один из ремней как будто начал уступать его усилиям. Воодушевленный успехом, Гэдж продолжал грызть его и растягивать, тянул путы и отчаянно дёргал их, потом, чуть обретя пространство для маневра, принялся перетирать ремень о ребро рамы, и ему показалось, что кожаная шлейка слегка поддается; если бы ему удалось растянуть ремни и ослабить путы ещё немного, то, возможно, он сумел бы выдернуть из-под них левое запястье и освободить одну руку. А дальше дело пошло бы куда легче…       Вода прибывала. Она бурлила снаружи, в тоннеле, и клокотала внутри, и за шумом воды не слышно было ничьих шагов. Но огонь светильника, стоявшего на столе, до которого вода ещё не успела добраться, вдруг дрогнул, и на Гэджа пала чья-то чёрная тень.       Гэдж бросил взгляд через плечо. Неужели Лыхшар вернулся?       Он едва не вздрогнул. Темная фигура стояла у порога каморки, выше колен обтекаемая водой, и седые космы падали ей на лицо; только подбородок с приоткрытым ртом, из которого торчали желтые клыки, был виден в свете неверного огонька. В руке вошедшая на этот раз держала не кочергу — обломок копья.       Проклятая старуха.       Гэдж похолодел. Спутанный на каменном выступе-ложе и привязанный к тяжёлой раме, он был почти беспомощен перед этой полоумной ведьмой. Разве что мог бы пнуть её связанными ногами, когда она, желая ткнуть его обломком копья в глаз, подойдет ближе.       Гэдж отчаянно дёрнул рукой, надеясь освободить её, но ремни всё ещё держали его крепко.       Лахшаа тоже остановилась. И, разглядывая Гэджа, осклабилась. Почти торжествующе.       Она не подозревала, что найдёт тут своего врага, связанного, как кролик в силках. Просто она кое-что знала о Гыргыте и его тайнике, и шла сюда, чтобы обзавестись оружием поосновательнее, чем сломанное копье. Наверно, можно было бы забрать красивый голубоватый клинок и раньше, но до сих пор Лахшаа не испытывала в нем особой нужды, у неё был отличный нож с костяной рукоятью, который она забрала у умершего сына, да и красть у Гыргыта его добычу она всё же побаивалась. Но нож сломался и затупился, когда она разделывала им рангхуровы косточки, да и терять старухе, навлекшей на себя гнев всего племени, отныне было нечего. Поэтому она отважилась выползти из своей норы и пришла туда, где, она знала, есть чем поживиться. А на ловца, как известно, и зверь бежит…       Как чужак здесь очутился? Почему он один, связанный, без охраны? Этого старуха не знала — да и не задавалась такими вопросами. Они её не интересовали. Ей было достаточно того, что сейчас он каким-то чудом (волею Древнего?) оказался в её полной власти.       Она медленно огляделась. Где же?..       Будто не замечая прибывающую воду, подошла к стене, ощупала её длинными грязными когтями и, что-то приметив, выцарапала один из камней. Пошарила в открывшемся углублении, вынула сверток, развернула кроличью шкурку и — к непомерному изумлению Гэджа — извлекла из неё тонкий клинок в кожаных ножнах. Медленно обхватила пальцами рукоять… Посверкивающая в полумраке голубоватая сталь покинула ножны с тихим серебристым звоном.       Лахшаа обернулась к Гэджу. Рот её приоткрылся, слова цедились медленно, с паузами, точно старуха мучительно вспоминала, как их нужно произносить:       — Ты… сдохнешь… чужак…       В одной её руке была палка, в другой посверкивал тонкий обоюдоострый кинжал с узорами на лезвии. Кошмар, приснившийся Гэджу минувшей ночью, стремительно становился явью.       Вода продолжала подниматься. Лахшаа даже не нужно было ничего делать, только постоять и подождать ещё несколько минут, посмотреть, как чужак скроется под водой — и наконец, после недолгой агонии, захлебнется. Но ей не хотелось позволить ему утонуть. Прах несчастного Ухтара вопиял об отмщении, и чужак, допустивший смерть её, Лахшаа, любимого сына, должен был умереть от её руки. Прямо сейчас.       Это было проще, чем заколоть спутанного козленка.       Она облизнулась — с хищным мстительным удовольствием.       Гэдж замер под её взглядом. Но тут же сбросил оцепенение, подтянул ноги к животу, ожидая, когда старуха подойдёт ближе; единственное, что он мог сейчас сделать — это попытаться пинком выбить оружие из её руки. Но она угадала его намерение, и, щерясь, обходила его по дуге, чтобы подобраться со стороны изголовья, там, где он не мог её достать, а ей было бы куда сподручнее перерезать ему горло.       Гэдж зарычал от ярости и бессилия. Он отчаянно дёргал рукой, раздирая кожу и плоть в клочья, пытаясь освободить запястье, и ему казалось, что вот-вот, ещё секунду — и со следующим рывком ремень поддастся, но все было тщетно — он не успевал. Лахшаа стояла над ним; он не видел, но чувствовал кинжал, занесенный над его головой — его собственный, нацеленный ему в горло злосчастный кинжал! Ещё секунду…       Кто-то, громко шлепая по воде, ворвался в каморку.       — Лахшаа! Ты что творишь?!       Знакомый голосок говорившего дрожал не то от страха, не то от негодования.       Лахшаа стремительно обернулась.       На пороге стояла Шаухар.       Её привело сюда мерцание свечи, которую старуха держала в руке. Крадясь за Лахшаа в темноте, Шаухар заметила, как старуха шмыгнула в каморку, и, поборов страх и мгновенную растерянность, вслед за ней осторожно подобралась ко входу. Сквозь щели в тростниковой занавеси ей было отлично видно всё, что происходит внутри.       Шаухар не знала о том, что́ утром произошло в Пещере, не ведала ни про отравленный суп, ни про поднятую старухой суету, ни про все остальное. Вчера, когда она уходила из Пещеры, всё было спокойно, чужак, как обычно, сидел у козьего столба, и каким образом он оказался здесь, в подземелье, прикрученный к раме для сушки кож, оставалось для неё загадкой. А вот намерения Лахшаа, вскрывшей тайник и завладевшей кинжалом, загадкой не были совершенно…       Наверное, самое разумное, что Шаухар сейчас могла бы сделать — это схватить один из светильников, до которых вода ещё не успела добраться, и, не оглядываясь, броситься бежать прочь, в Пещеру — но она слишком хорошо помнила, как несколько дней назад старуха пыталась размозжить голову кочергой маленькому Лэйхару. И, как Шаухар ни боялась полоумную старуху и как ни старалась поменьше с ней пересекаться, но гнев и возмущение в какую-то секунду оказались сильнее и страха, и осторожности — и, ни о чём не думая, Шаухар выскочила из темноты, будто чудик из коробочки, схватив подвернувшийся под руку камень.       — А ну брось нож! Он не твой! — Она размахнулась и в порыве отчаянной храбрости метнула в старуху угловатый булыжник. — И чужак тоже!       Лахшаа с бранью отпрянула. Пользуясь тем, что она отвлеклась, Гэдж удвоил усилия, стремясь выдернуть из пут левую руку. Ремень поддавался вяло и неохотно, но тем не менее — поддавался, и медленно, но верно Гэдж выкручивал запястье из кожаной петли. Ну же, ещё немного!       Камень, брошенный Шаухар, ударил Лахшаа в плечо и не причинил особенного вреда. Разве что взбесил ещё больше, как укус докучливой мухи.       — Йах ар! Проклятая девчонка!.. Пошла вон… или… — Старуха с рычанием вскинула руку и швырнула в Шаухар обломок копья. Шаухар увернулась, но не слишком удачно, и, сбитая с ног, со вскриком исчезла за большой глиняной корчагой; тяжелая деревяшка ударилась об обожженную глину с глухим стуком и с плеском шлепнулась в воду.       — Беги! — крикнул Гэдж девчонке. — Эта сумасшедшая тебя убьёт!       Рука его наконец выскочила из петли. Но радоваться этому было некогда.       Почти не чувствуя онемевшего, измочаленного в мясо запястья, он повернулся всем телом на каменном ложе и, обхватив ладонью, скрюченной, как клешня, стоявшую рядом Лахшаа за ногу чуть ниже колена, изо всех сил рванул на себя.       Старуха, никак не ожидавшая от чужака подобной выходки, с воплем рухнула в воду (которая поднялась уже выше двух футов), нырнула ничком, носом вперед, и на какое-то мгновение ушла в образовавшееся в каморке озерцо с головой. Внезапность нападения застала её врасплох, и, захлебываясь, судорожно барахтаясь в попытках подняться, она выронила кинжал. Он тут же опустился на дно и тускло поблескивал под толщей воды — слишком далеко, чтобы Гэдж, по-прежнему одной рукой привязанный к раме, мог до него дотянуться.       Ну что за невезение! Гэдж застонал от отчаяния — он был не способен, никак не способен вырасти буквально на пару дюймов и схватить кинжал, а Лахшаа, отфыркиваясь, уже подняла голову над водой и пыталась встать на колени и, лихорадочно шаря руками по дну, могла нащупать клинок в любой момент.       Длинная палка приплыла из темноты и ткнулась в край рамы рядом с Гэджем. Обломок копья.       Тот самый, который старуха несколькими секундами ранее метнула в Шаухар.       Силы небесные!       Гэджу некогда было раздумывать, откуда этот обломок взялся, прибило ли его к раме в результате барахтаний Лахшаа, или кто-то его в нужном направлении подтолкнул; он схватил палку и попытался достать ею старуху, чтобы хоть на пару мгновений вновь сбить её с ног и не позволить восстановить равновесие. Лахшаа отпрянула в сторону, но Гэджу всё же удалось её отпихнуть; концом палки он нащупал на дне кинжал и придвинул его к себе… И успел схватить прежде, чем старуха, фыркая и отплевываясь, сумела ему помешать; клинок подвернулся ему не рукоятью, а лезвием, и ладонь Гэджа окрасилась кровью, но это была такая ерунда…       Главное — кинжал вновь оказался в его руке. И теперь Гэдж не был ни уязвим, ни беспомощен, и мог разре́зать ремни на другом запястье, избавиться от опостылевших пут на лодыжках, вскочить на ноги и наконец-то вновь обрести свободу и способность не только защищаться, но и нападать…       И Лахшаа тоже это поняла.       Ей наконец удалось в полной мере утвердиться на полу, она выпрямилась — с головы её и седых волос ручьями текла вода — и несколько секунд, стоя на коленях, смотрела на Гэджа — и зрачки её бесцветных глаз с каждым мгновением расширялись от ужаса и осознания допущенной ошибки всё больше и больше. Темная злоба, искажавшая грязное, вовсе уж нечеловеческое лицо сменилась сначала растерянностью, потом — ошеломлением, а затем — и паническим страхом. Расклад сил поменялся явно не в её пользу, в руках недавнего пленника теперь было оружие, и Лахшаа отлично представляла, чем ей это грозит.       Кое-как поднявшись на ноги, она попятилась. Шансов голыми руками справиться с чужаком и отнять у него клинок у неё не было — и она кинулась прочь, с шумом и плеском, как неуклюжий водяной бык, спотыкаясь, загребая воду руками, раздвигая телом устремлявшиеся ей навстречу упругие водяные струи.              И успела выскочить в коридор прежде, чем Гэджу удалось перерезать последний ремень на правом запястье. Исчезла там в темноте…       Ещё несколько секунд потребовалось ему на то, чтобы рассечь путы на ногах. И наконец стряхнуть обрывки ремней и выпрямиться во весь рост — впервые за долгие дни и ночи тягостного подземельного плена.       Он был свободен. И пьян от этого ощущения.       Схватив факел, он, прихрамывая — затекшие ноги ещё не вполне его слушались — выпрыгнул в коридор следом за Лахшаа, бросил взгляд направо, налево… Но старухи уже и след простыл; в тоннеле никого не было, лишь поблескивала в пятне света бегущая вода. Куда полоумная ведьма могла направиться — вверх, вниз? Где её искать и как обезвредить — оглушить, покрепче связать её собственными лохмотьями, передать на суд общины? Или попросту вонзить кинжал в горло?.. Гэдж прошёл несколько шагов вниз по тоннелю, осматриваясь и прислушиваясь, но шум бегущей воды заглушал все звуки, а свет факела беспомощно вяз во мраке, будто в огромной луже смолы. Ладно, леший с ней, с этой старой каргой, нет сейчас времени её искать… Гэдж внутренне ликовал, обретя наконец свободу и вернув себе собственный кинжал, верный, острый, знакомый до каждого завитка на чеканке, и никакая Лахшаа отныне была ему не страшна.       Он вернулся в каморку, чтобы отыскать Шаухар. Скорчившись в углу, она осторожно выглядывала из-за корчаги, ожидая, чем всё закончится — и глаза у неё были круглые не то от изумления, не то от страха. Брошенный старухой обломок копья оставил ссадину у неё на лбу, и по лицу, засыхая, текла струйка крови.       — Ты цела? — Вложив клинок в ножны, Гэдж торопливо надевал перевязь. — Вылезай, надо выбираться отсюда.       Шаухар опасливо покосилась в сторону коридора:       — Ты её… не догнал?       — Нет.       — Почему?       Гэдж пожал плечами.       — Неизвестно, куда она сбежала. Да я и не воюю со старухами, знаешь ли.       — Ну и дурак. Вот Ухтар бы не дал ей уйти! — Шаухар дрожащей рукой смывала кровь с лица. — А если она подкараулит тебя… нас… там, в темноте?       — Не бойся, — буркнул Гэдж, — ничего она нам не сделает. Я хоть и не Ухтар, но всё же и не такой беспомощный баран, каким был ещё пять минут назад. Лучше объясни наконец, что тут вообще творится?       Шаухар покачала головой.       — Я… не знаю. Я была внизу, в Приюте мёртвых… у меня погас жировик, а потом… Всё кругом оказалось в воде! Я… не знаю, что это! Какой-то потоп! А ты… — она нервно облизнула губы: а вдруг чужака оставили здесь связанным в наказание за какой-то проступок, и помогать ему освободиться было не очень-то замечательной идеей? — А ты как здесь оказался? И… за что?       — Ни за что. Долго объяснять. — Гэдж вновь вооружился факелом и, взяв орчанку за руку, потянул Шаухар к выходу из каморки. — Но теперь хочу оказаться как можно дальше отсюда. Идём. Надо уже выяснить, что тут происходит.       

***

      — Странно. Уровень воды в реке перестал подниматься, — заметил Эодиль. — Даже как будто немного снизился, хотя льёт по-прежнему. Что бы это значило, а?       Действительно: ветер наконец унялся, и гром, укатившись дальше к югу, сердито бормотал над роханскими степями, но дождь, хоть и слегка ослабел, всё ещё лил стеной. Впрочем, на севере тучи расслаивались, распадались лохмотьями, и в прогалины то там, то тут даже робко порывалось выглянуть солнце.       — А леший его знает. Не удивлюсь, если выяснится, что река какое-то другое русло себе нашла, — проворчал Бальдор. — Размыла какой-нибудь овраг по дороге — и курлык… Но нас, слава Творцу, не затопило — и на том спасибо.

***

      В тоннеле напор воды чувствовался намного сильнее.       Лахшаа нигде не было видно, хотя Гэдж был уверен, что она где-то рядом, прячется в темноте — вряд ли она могла уйти далеко без света. Впрочем, теперь, когда каморка была пуста, ничто не мешало старухе вернуться туда и обзавестись светильником: там оставались пара свечей и масляных плошек кроме тех факелов, которые прихватили с собой Гэдж и Шаухар.       Они шли по тоннелю наверх, к Пещере — так быстро, как только могли. Пытались идти.       Вода не хотела их пускать: била мощными струями, оттаскивала назад, делала скольким и вязким глинистый пол. Но Гэдж знал, что выход в Пещеру должен быть не так уж и далеко, и торопливо тащил за собой Шаухар, по-прежнему держа её за руку, чувствуя, как дрожат в его ладони не то от холода — вода была почти ледяная, — не то от волнения и страха её теплые пальцы.       Свет факелов поблескивал на поверхности воды, черной, как чернила. От стен то и дело отслаивались куски слежавшейся глины, обрушивались, порождая воронки; где-то впереди что-то тяжело осело в темноте, поднимая волну — она тяжело ударила в грудь мягкой, но неумолимой лапой, точно запрещая идти дальше. Шаухар вскрикнула:       — Здесь завал!       Действительно: свет факелов упёрся в громоздившуюся впереди груду камней и земли, поверх которой хлестала вода — видимо, здесь, подмытые потоком, рухнули своды коридора, и обломки, грунт, куски породы — те, которые вода не сумела утащить за собой, — усы́пали пол на протяжении нескольких ярдов, заполнив почти доверху и без того узкий и невысокий проход.       Гэдж остановился. Если здесь — обвал… то что же тогда творится в Пещере? Неужели через неё тоже уже нет пути? А где же Гыргыт, Ахтара… и остальные? Поднялись на поверхность, убежали, погибли? Что произошло за те пару часов, которые ему пришлось провести в подземелье? Чем закончились переговоры и как относится к ним (и относится ли вообще?) этот внезапный потоп? Причастен ли к нему Саруман или кто-то из людей? Гэдж терялся в догадках; ответы на всё это множество сумбурных, порожденных дикостью происходящего вопросов ему если и предстояло когда-нибудь узнать, то, по-видимому, не сейчас…       Что-то попало в пятно света возле стены, что-то, похожее в сумраке на кучу мокрого тряпья, застрявшую между пластами обвалившегося потолка. Из-под груды земли торчала нога в башмаке из козьей шкуры, и второй башмак, унесенный течением, трепыхался неподалеку, застряв в щели меж камней.       Шаухар испуганно пискнула:       — Это Лыхшар!       Да, это был бедняга Лыхшар, которого обвал настиг в тот момент, когда он бежал к Пещере, и рухнувшая ему на голову груда земли вперемешку с потоками воды и вязкой грязи не оставила ему никаких шансов. Что ж, теперь, по крайней мере, становилось понятно, почему он не вернулся… Гэдж подошёл к нему, с трудом преодолевая силу течения, перевернул лицом вверх, попытался нащупать пульс. Впрочем, тут и без того всё было ясно.       — Пещера тоже наверняка затоплена, — мрачно сказал Гэдж. — Нам здесь не пройти.       Шаухар изо всех сил сдерживала слезы:       — Что же делать… Что же нам теперь делать?       Что делать? Хороший вопрос, подумал Гэдж. Найти бы теперь на него такой же хороший ответ…       — Из подземелья есть какие-то другие выходы?       Шаухар трясло, будто в ознобе.       — Я… не знаю! Не знаю! Если и есть, мне о них неизвестно! — она не выдержала и расплакалась. — Мы никогда отсюда не выберемся! Мы утонем! Или помрем с голоду в этой темноте…       Гэдж в раздумьях кусал губы.       — Не утонем. Что находится там, внизу?       — Ничего! Просто… подземелье. Лазы и коридоры… Подземная река… Приют мёртвых… если пройти чуть в сторону и подняться…       — Подняться? — переспросил Гэдж. — Ты хочешь сказать, что этот… Приют мёртвых… находится выше уровня подземной реки?       — Ну да…       — Значит, вода скорее всего не сможет туда добраться. Там можно пересидеть какое-то время.       — По-твоему, мы должны пойти… в Приют мёртвых?       — Да, — помолчав, сказал Гэдж. — И подождать там, пока вода не спадёт. А потом попробуем вернуться сюда и пробраться ко Главному входу через этот завал. Я не думаю, что он особенно велик… И, может быть, нам помогут.       План был так себе, но ничего лучшего он сейчас придумать не мог. Шаухар всхлипнула:       — А если… вода не спадёт? Совсем никогда?       — Спадёт, — сказал Гэдж с уверенностью, которую вовсе не ощущал. — Меня, признаться, сейчас куда более интересует, откуда тут вообще взялось столько воды…       — Наверное, там, наверху, была буря, — пробормотала Шаухар, — и река разлилась. Я слышала, как гремело…       — Значит, рано или поздно вода действительно спадёт… Нам просто надо дождаться этого момента, — рассудительно заметил Гэдж. — Не бойся, всё будет хорошо. И… — он замялся. — Знаешь, спасибо. За то, что ты так вовремя вмешалась… и не позволила этой сумасшедшей старухе меня убить. Хоть я и не Ухтар. — Пытаясь ободряюще улыбнуться, он аккуратно стёр с её щеки слезинку вместе с каплей засохшей крови. Потом вновь взял её за руку, словно маленького ребёнка, и посветил факелом вниз, в подземелье, куда бежал поток, грязный и бурный, как хорошая горная речка. — Идём.