Свинцовые облака

— Эй! — М? — Больно. — Ну потерпи. Сейчас… — Ты не мимо? — Ты во мне сомневаешься? — Вообще-то да… Ай! Блять, Сатору, хватит. — Тц, ну не дергайся. — Я тебе врежу. — Ха-ха, вот уж не в твоем положении мне угрожать сейчас. Замри и не крутись. Так… — При этих словах он очень деловито закусил губу, а затем вновь пропал из поля зрения. — Оп! Вуаля! Теперь в тебе целых двенадцать дырок!       Сугуру громко выругался. Сатору повозился еще пару мгновений и завинтил на его ухе серебряный миниатюрный гвоздик. Хрящ ныл безбожно, возможно оттого, что перед эффектным попаданием, белобрысый идиот намеренно истыкал его этой проклятой огромной иглой везде, где только рука доставала. Ощупав появившуюся металлическую выпуклость, он ощутил некоторое сдержанное удовлетворение. Он уже не чувствовал былой эйфории и не воображал себя мамкиным бунтарём, но осевшие в глубине мысли о родительских упреках, увидь они сие безобразие, грели душу. Хотя мама, наверное, ничего не сказала бы, лишь охнула и покачала головой, молча осуждая. Было всё равно. Это было приятно. Иногда, засыпая по ночам и блуждая по коридорам собственного сознания, он думал, а любил ли он их когда-то? Неправильно. Неправильно ведь — не любить? Хотя маму, может, и любил. Или, что еще более вероятно, жалел. Но собственный здоровый эгоизм победил в этой схватке с сочувствием к чужой изгаженной судьбе. Он до сих пор не знал искали ли его, потому что только выйдя за пределы деревни выкинул старую сим-карту, но, вероятно, письмо от директора удовлетворило все вспыхнувшие интересы и негодования. И Гето правда, честно-честно не грустил, когда на дни открытых дверей и родительские дни приезжали ко всем, даже к Годжо, и он один из немногих стоял в стороне, ловя неуместное сожаление в глазах Масамичи-сенсея.       Годжо еще несколько секунд с гордостью оглядывал проделанную работу, а затем пшикнул антисептиком, от чего кожа слегка зашипела и зачесалась. Смотря в отражение радушно подставленного зеркала, Гето не удержался от самолюбования, покрутив головой и получше рассматривая шарик. Он, в целом, ещё в детстве замечал за собой любовь к неординарной внешности: артистам, забитым татуировками, всяким нетипичным проколам по типу языка, бриджа, медузы, септума, ярким волосам и фриковатой одежде. К себе относился чуть строже, но туннели, ставшие его первым экспериментом с телом, понравились невероятно. Вспоминать, правда, сейчас, с вершины своего крайне зрелого семнадцатилетнего возраста, тот ужасный опыт с заживлением было, честно признаться, скверно. Сатору наверняка помнил всю эту ебаторию, ведь он был первым и, в целом, единственным, кто не просто поддержал его абсолютно нелепейшую и отчасти рискованную авантюру, но и нашел мастера, который пойдет на опасное рандеву с законом о несовершеннолетних. Видел бы кто-то физиономию их преподавателей, когда перспективный, а главное прилежный пай-мальчик Сугуру заявился на лекцию с отросшими волосами, собранными в тогда еще просто лишь короткий, колкий хвостик, и огромными серьгами в ушах. Всю красоту, правда, портила безбожная краснота мочек и вечный зуд, но ощущение бунтарства будоражило кровь и придавало уверенности. Масамичи долго ворчал и грозился выгнать Сугуру из техникума, ссылаясь на несуществующий регламент, но и сам Сугуру и Масамичи-сенсей знали, что он этого не сделает. — Ты уезжаешь на праздники? — Зачем-то спросил Сатору, хотя прекрасно знал, что Гето никуда не уезжает уже на протяжении всех двух с половиной лет обучения. Сугуру отрицательно помотал головой. — Мгм… И что будем делать? — Ничего? — Годжо абсолютно внаглую сфотографировал его ухо. — Скучно. — Что ты предлагаешь? — Гето развернулся всем корпусом, прищуриваясь. — Говоришь так, будто не укатишь праздновать к родственничкам. Не думаю, что тебя тогда должно интересовать, чем я буду здесь заниматься. — Ну-у, а вдруг я решил остаться? — Черная икра наскучила? — Годжо засмеялся и уткнулся в телефон, что-то деловито настрачивая. — Или стейки уже не такие вкусные? — Завидуешь? Я тебе вообще-то привозил. Ты отказался пробовать. — Вспоминая прошлое Рождество, и как Годжо ввалился в общежитие с, как минимум, пятью пакетами, в одном из которых лежали гостинцы, сготовленные лучшими шеф-поварами города, Гето поморщился. — Оно разило тухляком за пять километров. — Сатору не учёл, что рыба и мясо имеют свойство портиться. В итоге их комната пропахла гнилью и ацетоном. Сатору было очень весело ровно до ночи, когда они не смогли уснуть от зловонного амбрэ, витающего в воздухе — лишь спустя два дня практически бессонных ночей запах полностью выветрился. Больше Сатору гостинцев не привозил, во всяком случае не столь скоропортящихся. — Мог бы в знак признательности… — Друг выглядел искренне оскорбленным, и захотелось его пнуть. Но вступать в схватку с больным ухом не хотелось, потому что порядочности у Годжо отродясь не было, и, с него станется, он не побрезгует схватиться и дернуть за бедный только проколотый хрящ. Однажды он вообще страх потерял и схватил Гето за яйца в порыве пламенной увлеченности потасовкой — потом, правда, под чужим возмущенным взглядом, Сатору стушевался и выглядел несколько потерянно, бормоча какую-то отборную чепуху про эротические комиксы, от чего у Сугуру вскипела голова.       Ничего не ответив, Гето также уткнулся в свой потрепанный сенсорный телефончик. В этом году им стало легче — учёба, как была сложной, так и оставалась, но, в целом, становилось попроще, и голова привыкала к постоянным сенсорным перегрузам. Только маячащая городская олимпиада лишь чутка нервировала — но даже завали он её, Сугуру останется в топе колледжного рейтинга. Все основы они вызубрили на первых двух курсах, а теперь углублялись в такие дебри своих специалитетов, что даже слова такие вслух произносить было неприлично. Годжо больше разъезжал по конргессам, чем учился. Посещал всяческие мероприятия с профессорами уже мирового уровня и даже практически увиделся с Илоном Маском, который заочно подарил ему символическую миниатюру какой-то геометрической машины, которая теперь пылилась на полке. Рассказывал, какие глупости иногда вытворяют знаменитости, и Гето катался со смеху. Наверное, половину из этого Сатору выдумывал находу, чтобы приукрасить для пущего драматизма. Так или иначе Гето никогда не войдет в этот элитарный кружок, поэтому было все равно.       Масамичи-сенсей больше не посылал Сугуру ему в сопровождение — Годжо в силу возраста уже перестал быть таким невыносимым токсичным школьником, а научился подбирать слова, и теперь его завуалированные оскорбления и подколы стали еще обиднее и интеллектуальнее, наконец возвыясясь с уровня «типичный игрок в доту» до уровня его сообщества. Но всё же он оставался до ужаса несносным, во всяком случае с теми, кто ему хотя бы сколько-то не нравился. Гето же всё то время, что раньше проводил с Сатору, теперь прохлаждался в библиотеках и на практике в Национальном музее. Это было даже весело — Гето нравилось читать, изучать, сравнивать, анализировать. Глубинные вопросы философии и истории, переплетающиеся в далеком прошлом и каскадом спадающие на настоящее и будущее, завораживали в своей масштабности и необъятности. Невозможность осознать бесконечность вселенной, длительность человеческого существования и зарождения в жизни целом, а также многогранность человеческой личности, несмотря на похожесть сознания и многие другие вопросы, на которые пока не существует ответа. С Годжо философствовать не получалось. Даже не сколько из-за его шутовского поведения, столько из-за личной скованности. Здешние ребята были законченными душнилами, но разговаривать на подобные нетипичные темы было чрезвычайно занимательно. В техникуме, в целом, мало кто увлекался социологическими исследованиями, а те полтора историка, что сейчас уже практически выпустились, производили впечатление несчастных забитых ботаников, и Гето попросту опасался к ним подходить — не дай бог напугает. В общем, как итог, виделись они с Годжо теперь реже. Возможно, так даже было лучше. Хотя Сугуру не хватало белобрысой макушки. Он бы вряд ли себе в этом бы признался, если бы во время увлеченного задания на практике не назвал какую-то девчонку, что была с ним в паре, его именем. Очень долго извинялся, а она в ответ начала расспрашивать о Сатору, вероятно узнав его расхайпленное имя из медиа. Сказала, что он надежда научного сообщества Японии.       Гето поднял взгляд, рассматривая, как надежда ковыряется в носу. — Я буду рад, если ты останешься, — с улыбкой, тихо проговорил Сугуру, плюхаясь о взбитое одеяло.       Сатору не шевельнулся, а ещё более вероятно — оцепенел, а потом поводил глазами вправо-влево и отложил телефон. — Ты чего? — засмеялся Гето, когда даже спустя минуту Сатору неотрывно продолжал пялить ему в лицо — его радужки были видны даже сквозь темное покрытие очков. — Бля, всё, отстань.       Годжо обрабатывал информацию неприлично для себя медленно, а затем забрался окончательно с ногами на аккуратно застеленную (!) кровать друга и схватил Сугуру за пятку, принявшись нещадно щекотать. Гето не боялся щекотки отродясь, но Сатору тыкал так сильно, что несчастная акупунктура стопы завопила. — Ты ебло? А-а, да отвали! — Собственный голос стал смесью смеха и ора. — Ты козёл! — Годжо надавил указательным пальцем ещё сильнее, выдержка окончательно сдалась, и Сатору получил смачную оплеуху свободной ногой, замешкавшись всего на мгновенье. При этом его глаза выпучились так сильно, что еще пара миллиметров и того гляди вывалятся из орбит. — Ты че дерешься? — Гето исчерпывающе показал средний палец. — Знай, зловонный раб, в кого ты только что ткнул своей немытой пяткой! — Годжо театрально вскинулся и медленно поднялся, опираясь рукой о стену. — Постыдись деяний своих, ибо перед тобой сильнейший из ныне живущих, непревзойденный Сатору Годжо, достойнейший из достойных. — Сугуру сдерживался, чтобы не покатиться со смеху. — Склонись, преступник! И тогда, быть может, я снизойду до твоего прощения и не покараю тебя за твое невежество.       Ну актё-ё-ёр. Гето сжал губы и прикрыл глаза, стараясь до последнего подыгрывать в этой глупой пьесе воспаленного эго. Сугуру даже не удивился бы, если узнал, что Сатору действительно такого о себе мнения. Возможно, не настолько гиперболизированного и вычурного, но с чувством собственного достоинства у него точно проблем никогда не было. Это знали все. Гето сцепил руки в молебном жесте. — Тогда решено! Д’артаньян остается со своей Констанцией, и жили они долго и счастливо, бла-бла-бла, — игриво проговорил Сатору, всё еще стоя на кровати. Нелепое сравнение заставило смутиться. Гето отвернулся к зеркалу и посмотрел на свое глупое улыбающееся лицо и принял более серьезный вид. — Надеюсь, меня завтра не отравят. — Годжо нахмурился, а затем расхохотался, наконец переставая маячить сверху и усаживаясь тощей задницей на кровать, выправляя покрывало окончательно. — Ты всё-таки решил испортить мне единственное время, когда я могу побыть в тишине. — Сугуру ухмыльнулся, наблюдая как Сатору заламывает пальцы от нечего делать. — Пф-ф, вот насмешил. Я наоборот тебе одолжение делаю. Ещё скажи, что в компании тех ботанов тебе веселее, чем со мной. — Каких? — Гето всё еще наблюдал за чужими хаотичными движениями, но затем насупился, осознавая только что брошенную вскользь другом фразу. — Ну, тех. Откуда я вообще знаю, как их зовут. Два-семь получили при рождении. Хотя девчуля ничего такая, блондиночка. — Годжо смотрел куда-то в потолок и казалось, что он отвечает больше автоматически, а сами его мысли ускакали куда-то далеко-далеко. — Откуда ты знаешь? Ты же там не был. — Мимо проходил. Уже мимо пройти нельзя? — Мог бы и не проходить мимо, а зайти тогда уж. — Сугуру нахмурился ещё сильнее и бортанул приятеля плечом. Сатору тотчас перестал раскачиваться и обернулся: озорной взгляд выглянул над оправой очков. — Не-е-еа, я в вашу обитель занудства суваться не собираюсь. Ты как-нибудь сам своих развлекай. — Годжо показал фигу, а затем повернулся спиной и облокотился о плечо Сугуру. — Прикинь, мне уже пару дней написывает какой-то дед. Как думаешь, что он хочет? Во, старикашка какая. — Он показал фотографию. Дед как дед, ничего особенного, морщинистый. Вон, в пиджаке даже. Ну надо же ему всё опошлить. — Вероятно это очередной профессор. — Ты совсем ничего не понимаешь. — Интонация такая, будто Сатору в миллионный раз объяснял тупому первокурснику в какой стороне столовая (хотя такого прецедента никогда даже не было). — Они ж со своего трона не встанут, чтобы даже пальцем пошевелить. Что уж говорить о том, что бы написать восходящему таланту, тем самым занижая собственное достоинство, ха-ха. — Ну-ну. — Гето на мгновенье задумался о том, каким отвратительным, вредным старым хрычом будет Сатору. Он будет заставлять своих внуков постоянно носить ненужные ему безделушки, а сам будет разгадывать кроссворды весь день. Это если ещё деменция не хватится, тогда пиши пропало. Станет цитировать учебник ядерной физики, а имена собственных родственников забудет в первую очередь. Сразу невольно вспомнились байки Иери о том, как ухаживают за пожилыми людьми — почти как за детьми, только ребенок этот раз в десять больше и тяжелее. И памперсы менять… Ну и мерзость. Сугуру еще раз взглянул на Сатору и передернулся, испугавшись, что тот вдруг сейчас постареет лет на семьдесят, в мгновенье ока сойдет с ума и нагадит прямо на его постель.       Друг опять прибегнул к запретной технике залезания в голову, обернулся и скорчил слегка слабоумную гримасу. Нет, всё это конкретно выводило из себя. Гето уже привык к этой вульгарной идеальности, стараясь просто об этом не думать. Высокий, стройный, харизматичный, на лицо ничего, отвратительно умный, талантливый во всем, за что возьмется, элегантный, богатый, удачливый. Сатору был ебаной мэри сью, о которых ему, Гето уже не помнил зачем именно, рассказывала Утахимэ-семпай. Наблюдая его взросление на протяжении уже более двух лет, Сугуру видел, как переформировывается чужое тело: из угловатого, почти детского и неловкого в статное, мощное и поджарое. Слышал, как грубеет чужой звонкий голос. Чувствовал как, пусть еще и не так явно, как у Масамичи-сенсея, нечто похожее на зачатки мудрости прорастали в белобрысой голове. Из негадкого утёнка он превращался в преступно величественного лебедя. Таким же вообще запрещено рождаться. Нарушение баланса вселенной, как-никак. Неужели на входе подумали:«Вот, лови самый скверный характер, пусть это компенсирует все остальные тысяча сто пять достоинств», — и это прокатит? И видел бог, Гето честно пытался до последнего не втюриваться в своего соседа по комнате, как герой самого дешевого сериала, но одновременно делал всё для обратного. Ох, ну они друг другу всё-таки нравились. Да, не без греха. Гето это почувствовал, к своему сожалению, еще очень давно. Сатору мыслил абстрактнее, а когда дело касалось других людей, то и вовсе поверхностно. Всё было просто, в его мире в основном существовали лишь:«норм кенты, типа Сёко и Нанами», «хуесосы ебаные», «хз ваще, кто это» и Сугуру. От осознания этого Сугуру чувствовал себя очень неловко, потому что в его мире, кроме Сатору, который бесспорно занимал огромную его часть, были ещё и все остальные. Гето еще раз обернулся на друга, который отвлекся и залип в телефон, вновь прильнув спиной к его плечу. Гамма эмоций, испытываемых при близком контакте с Сатору приобрела совсем уж разношерстный характер. Они часто целовались. Наверное, слишком часто, если мы говорим о лучших друзьях. Сатору часто просто так сбегал с лекций и мог подкараулить, как маньячелло, где-нибудь за углом и там же и зажать под недовольный шепот о снующих вокруг студентах. Сугуру всегда раздражался этой неуместной провокации, но комок радости скручивался в желудке и грозился выброситься наружу. Гето уже давно не боялся разглядывать белые вкрапления чужой удивительной по своей природе радужки, но вблизи, настолько вблизи, что еще чуть-чуть и ресницы соприкоснутся, от немигающего взгляда было немного неуютно. Ко всему прочему теперь Годжо в наглую дислоцировался на его кровать. На ночь, конечно, уходил восвояси, потому что его королевское величество, видите ли, не привыкло спать, свесив булки, а Сугуру напрочь отказался пускать охеревшего к стене, но днём его было не выгнать. Или выгнать, но через кровопролитную битву.       Годжо восторженно присвистнул и дёрнул ногой. — Хайбара купил нам билеты на Человека-Червя. Завтра в пять. Премьера! — Ну что за славный малый. — Гето выгнул шею, чтобы заглянуть в чужой телефон. На постере красовался уродливый гуманоид с вытянутой коричневой головой. — Фе-е-е, это у него член вместо башки? — Годжо зачем-то приблизил картинку. И как теперь было развидеть… — Это у тебя член вместо башки, а у него ну… Червь. Он сам червь. Популярная же штука, ты не знал? — Сатору в ответ пожал плечами и замычал. Казалось, что Годжо первым несется изучать популярные «нёрд» новинки, но видимо в этот раз его опередили. — А кто ещё идёт? — Нанами и ещё какие-то его… друзья? Откуда у него вообще друзья, кроме нас? — Сатору тотчас схлопотал подзатыльник и обиженно ойкнул, а затем в отместку махнул наугад рукой и попал прямо по уху, слабо, чтобы ударить, но достаточно сильно, чтобы задеть ногтем прокол и дёрнуть за гвоздик. — Ну ты напросился, — угрожающе тихо проговорил Гето, тотчас хватая белую морду в удушающий захват, просовывая руку под подбородком и фиксируя другой рукой. Годжо завопил так, что, кажется, с крыши что-то упало, а в соседней комнате споткнулись; принялся невпопад дёргаться и колыхаться, как уже вполне себе реальный человек-червь, попытался наугад откинуть голову, но промахнулся и только сделал себе хуже, давая ещё больше пространства для манёвра. — Тебе напомнить, кто из нас почти мастер спорта по дзюдо? — Из-за физического напряжения голос немного сорвался на громкий шепот. — В детском разряде, — поспешил съязвить Сатору, за что тотчас получил коленом в бок. Не сильно, для профилактики. — О, ну на тебя и детского хватит. — Годжо продолжил брыкаться и лягаться с новой силой, явно не собираясь успокаиваться, и попытался укусить его за плечо, неестественно выгнувшись в спине, но, благо, тоже не достал. Чувство приятного доминирования стыдливо колыхнулось в груди, и Гето тряхнул головой, отгоняя его прочь. — Признай, что проиграл, и я отпущу. — Ты напал со спины, так нечестно! — При этих скачущих в интонации словах он оттолкнулся от кровати и полным весом приземлился назад, выбивая ударом затылка о солнечное сплетение, дыхание. Гето закашлялся. — И как же это умнейший из умнейших это не предвидел? — с надрывом хихикнул он. Теперь поза была еще удобнее и получалось помогать себе ногами. — О ну хватит, если ты продолжишь, то у меня встанет. — Сугуру сначала не понял, но потом, к несчастью, до него дошло, и он перестал напирать, а просто замер, тупо уперевшись взглядом в белые волосы друга. — Боже. — Сатору тоже подуспокоился и теперь, войди кто-то в их комнату, могло показаться, что они просто мило отдыхают вместе. Гето сразу вернул себе самообладание. — Что именно, хвалить или душить?       Годжо молчал секунд пятнадцать, и практически было слышно, как натужно скрипели мозговые шестеренки, а затем он пробормотал слишком серьезно и задумчиво. — Пока не понял.       Гето тотчас разжал захват, и единственным желанием было улететь в стратосферу подальше от этой обители разврата и похоти по имени Годжо Сатору.