Don't go (Не уходи)

Астарион потрясённо распахнул глаза, когда из тела чародейки вырвалась ослепительная вспышка света, разрывая удушливую тьму. Окружавшие их тени рассеялись в мгновение ока, превратившись в тончайшие струйки дыма. Узы, удерживающие его, Тав и Фэйлен, растворились. Он слегка пошатнулся, восстанавливая равновесие из-за головокружения. Себастьян отступил в дальний угол комнаты, когда его обожгло светом. Аманита тоже отступила, хотя скорее от шока. Он едва успел прийти в себя, как Тав оказалась рядом с ним, и дрожащими руками схватила его за локоть. — Прости, — с широко распахнутыми от паники глазами судорожно выдохнула она. — Прости, я… Астарион, задыхаясь, криво улыбнулся, несмотря на всё ещё бушующий вокруг них хаос. — Не надо, дорогая. Тав поражённо моргнула. Затем выражение её лица изменилось, и она несколько раз кивнула. Вознесённый зашипел, как загнанный в угол зверь, а ухмылка сменилась злобным рычанием. — Наглые глупцы! Астарион понял, что это был их шанс. Теперь ничто не отделяло их от остальных; клубящийся купол из теней исчез, и звуки битвы снова наполнили помещение. Их союзники были здесь, сражаясь не на жизнь, а на смерть, но время утекало сквозь пальцы. И тут Вознесённый двинулся. С нечеловеческой скоростью он обернулся стаей летучих мышей, с визгом устремившихся в дальний коридор. — Нет! — голос эльфийки дрогнул от отчаяния и она крепче сжала руку Астариона. — За ним! — рявкнул он, схватив её за запястье, и они помчались за стаей. Его тело болело, силы были на исходе, но пылающая в груди ярость подталкивала вперёд. Он не мог допустить, чтобы всё закончилось побегом Вознесённого. Тени извивались по стенам коридора, когда летучие мыши скрылись во тьме. Внимательные глаза Астариона уловили впереди серебристый блеск… его ждал знакомый клинок. Не сбавляя шага, он наклонился и подобрал свои выпавшие кинжалы, потёртые рукояти идеально легли в ладони. Рядом с ним Тав слегка повернулась, заметив брошенный у стены лук. Она быстро его схватила, пальцы потянулись к уже пристёгнутому к её спине колчану. Он заметил, как Гейл бросился к Фэйлен. Та что-то пробормотала ему, но слишком тихо, чтобы расслышать её сквозь шум. Как бы там ни было, но маг резко кивнул, и в его глазах вспыхнула решимость. Несколько мгновений спустя появился её отец, со спокойной уверенностью выходя из битвы. Он обменялся коротким, многозначительным взглядом с дочерью, и они оба согласно кивнули. Чародейка повернулась к зеркалу и подняла руки: энергия, струящаяся с кончиков её пальцев, была настолько мощной, что даже Астарион ощутил вибрацию в воздухе. Гейл и Орион стояли по бокам, и их магия уже потрескивала, готовая бросить вызов любому осмелившемуся приблизиться врагу. Астарион не видел… не мог… но переферийным зрением отчётливо различал свечение. Сила магии каждого освещала поле боя, и там, куда попадал свет, тени и вампиры с воплями растворялись в небытии. Сама по себе эта сила завораживала, и мужчина ощутил прилив благодарности за то, что его друзья не настолько безрассудны, чтобы направить этот свет на него. Он подозревал, что даже с кольцом ему бы это сильно навредило. Коридор перед ними петлял, с каждым шагом сужаясь, как сворачивающаяся змея. И всё же Тав была рядом, шагая в такт его шагам с непоколебимой решимостью. — Не упустите его! — резко приказала она Астарион бросил взгляд через плечо. Её рыжие волосы полыхали огнём в полумраке коридора, лук был крепко зажат в руках, каждый мускул напряжён от неустанной сосредоточенности. Она рядом. Она цела. Каким-то образом, посреди хаоса, удушающая тяжесть в груди стала чуточку легче. Всё ещё может пойти не так. Один неверный шаг, неверный поворот, и всё рухнет. И всё же благодаря Тав и её решимости, подпитывающей его самого, он крепче сжимал клинки, бежал быстрее, превозмогая ноющую боль в ногах и жжение в лёгких. — Вижу его! — крикнул Астарион, не сводя глаз с мелькающей впереди фигуры. Крики Вознесённого дразнящим эхом разносились вокруг них, словно он всё ещё считал себя неуязвимым. Но Астарион не собирался его упускать. Коридор переходил в огромную комнату, меньше предыдущей, но не менее внушительную. Массивные каменные колонны возвышались, словно безмолвные часовые, отбрасывая изломанные тени на холодный пол. И тут появился он. Вознесённый Астарион материализовался из ниоткуда, превращаясь из тумана в плоть и кости. Сапоги царапнули по камню, когда он резко остановился, а алые глаза вспыхнули ядовитым восторгом. Сверкающий обсидиановый кинжал ловил слабый свет, отбрасывая на его лицо тонкие зловещие блики. Астарион и Тав ворвались в комнату, остановились на месте, вскинув оружие и прерывисто дыша. Вознесённый скривил губы в той же хищной ухмылке. — Надоедливые паразиты, — усмехнулся он режущим, как битое стекло, голосом. — Ваши нелепые надежды вас не спасут. Астарион шагнул вперёд, медленным, нарочитым движением, от которого веяло угрозой. Серебряное остриё его кинжала сверкнуло, поймав слабый отблеск света. Холодный решительный взгляд устремился на Вознесённого. — О, сделай нам всем одолжение и заткнись уже. Достало слушать, как тебя душит собственное эго. Ухмылка Вознесённого стала мрачной, а глаза сузились. — О, как очаровательно, — снисходительно промурлыкал он. — Пользуешься своим острым язычком, будто это придаёт тебе опасности. Но мы оба знаем, что болтовня — это единственное, в чём ты всегда был хорош. Комната пришла в движение. Чёрный поток теней хлынул из углов, визжа и извиваясь, скручиваясь в злобные фигуры, которые набрасывались с диким голодом. Когти и клыки живой тьмы атаковали их со всех сторон. Тав выпускала стрелы быстрой чередой, каждая из которых пронзала ближайшую тень, но они восстанавливались так же быстро, как и падали. Клинки Астариона танцевали, рассекая тьму, но каждое убийство казалось бессмысленным. Сколько бы их ни пало, появлялись новые, нескончаемые и душащие. Вознесённый двигался сквозь хаос, как призрак. Он наблюдал за их борьбой с едва скрываемым весельем, даже не пытаясь помочь своим творениям… лишь наслаждаясь зрелищем. А затем… спасение. Внезапная вспышка света расколола мрак, а вслед за ней раздался раскат грома. В помещение ворвался Игнатиус, из его вытянутых рук змеились дуги молний, с жестокой эффективностью пронизывая ближайшие тени. Рядом с ним появилась леди Инкогнита, с хирургической точностью рассекая тьму своим смертоносным сверкающим клинком. Арабелла не отставала от них, метая взрывные заряды сияющей магии, пробивающие дыры в извивающейся орде. Воздух вибрировал от энергии, но всё равно этого было недостаточно. Тав прерывисто дышала, её лоб заливал пот. Стрелы били точно, но никогда не достигали его. Каждая ухмылка. Каждая колкость. Каждый раз, когда Вознесённый ускользал от удара… это сводило с ума. Его тело снова засияло, превратившись в облако пищащих летучих мышей, которые устремились в дальний коридор. Астарион бросился за ним, каждый мускул протестующе ныл, каждый вздох обжигал грудь. Остальные побежали следом, издавая боевые кличи. Погоня была неумолимой. Коридоры змеились, каждый поворот сбивал с толку сильнее предыдущего. Казалось, будто сам замок сговорился держать их в ловушке, стены сжимались и деформировались, истощая их силы. Астарион чувствовал жжение в ногах, нестерпимую боль от каждого тяжёлого вдоха… но не сдавался. Впереди них Вознесённый Астарион с невозможной лёгкостью проносился сквозь тени, его тело менялось и извивалось, как жидкая тьма. Рядом послышался настойчивый голос Тав. — Он возвращается к зеркалу! Астарион сжал челюсти, когда до него дошли её слова. Конечно же, к зеркалу. Этот пульсирующий хаосом проклятый артефакт был ключом ко всему. — Кинжал, — тяжело дыша добавила она. — Ему нужен обсидиановый кинжал, чтобы закончить дело. Нужно его отобрать! Как по команде, тёмная магия Вознесённого усилилась, и воздух вокруг них похолодел. Тени вздыбились, словно живой прилив, образуя туннель в гуще сражения. Он с лёгкостью пролетел сквозь него, превращаясь в размытое пятно и растворяясь в хаотичном потоке сражающихся. Астарион выругался под нос, заставляя себя ускориться, несмотря на ломоту в теле. Тав не отставала, и вместе они нырнули в тёмный туннель как раз в тот момент, когда он начал рушиться. По обе стороны от них мелькали сражающиеся фигуры… толпа союзников и врагов, сошедшихся в отчаянной схватке. Они бежали по душному туннелю из теней, ощущая давление воздуха на лёгкие. Позади них сгущались клубящиеся тьмой стены, смыкаясь, как челюсти зверя. Но Астарион не отступал. Сейчас не существовало ничего, кроме охоты. Туннель выбросил их обратно в комнату с зеркалом. Вознесённый ждал их, материализуясь с хищной грацией в самом центре зала. Его багровые глаза сверкали в рассеянном свете, по лицу медленно расползалась ухмылка. — А вы настырные, — усмехнулся он. — Но упорство это всё, что у вас есть, да? Тяжело дыша, Тав медленно подняла лук и точно прицелилась, ожидая подходящего момента. Но Астарион не останавливался. Он двигался быстро, сжимая клинки до побелевших костяшек. В его жилах гудела кровь, ярость и сосредоточенность переплетались в нечто смертоносное. — Тебе негде прятаться! Вознесённый рассмеялся холодным, едким смехом. — Прятаться? О нет, дорогой. Я просто показывал тебе окрестности. А сейчас… — Он ухмыльнулся, а багровые глаза сверкнули жестоким восторгом. — Сейчас всё закончится. Астарион не стал терять ни секунды. Не раздумывая, он бросился вперёд, сверкая клинками в рассеянном свете. Один кинжал, элегантный, но смертоносный, был подарком той, другой, Тав, символом доверия, выкованным в другом мире. Другой же был зазубренным и грубым, снятым с трупа. Вознесённый встретил его лицом к лицу с клинками наготове. Обсидиановый кинжал пульсировал тёмной энергией, его зазубренный край, казалось, жаждал крови, а второе лезвие, багровое и изогнутое, как клык, было не менее грозным. Их оружие скрестилось, высекая искры при каждом ударе, и звук эхом отдавался в душном помещении. Мышцы ныли от напряжения, когда их клинки встречались снова и снова, и звон стали эхом отдавался в тёмной комнате. Искры вспыхивали от каждого столкновения, рассыпаясь, как светлячки, в удушливом мраке. Вознесённый сражался с жестокой точностью, но Астарион не сражался вслепую. В уголках его рта заиграла ухмылка, а багровые глаза опасно сузились. Каждый удар отдавался в руках болью, мышцы горели от усилий сдержать силу ударов Вознесённого. Но под яростью битвы что-то грызло разум Астариона… что-то гораздо более тревожное, чем угроза смерти. А именно, как двигался Вознесённый. Каждый шаг, каждый выверенный взмах клинков, каждое едва заметное изменение позиции… всё это было его собственным. Его искажённое отражение, смотрело на него. Астарион так долго себе твердил, что это не он. Так было проще. Легче сражаться с монстром, чем столкнуться с тем, что он мог стать им. Но сейчас, в разгар битвы, он не мог это игнорировать. Их взгляды встретились, и на краткий миг Астарион увидел себя. Не того, кем был сейчас, а нечто более хищное, холодное… его собственное лицо, искажённое до неузнаваемости. Он бросился вперёд, преодолевая скручивающееся в нутре беспокойство, и клинки затанцевали со смертельной точностью. Он сражался не только, чтобы убить, но и чтобы вернуть часть себя, над которой насмехалось это чудовище. Он сражался с тем, кем не хотел стать. В сознании мелькнула увиденная им пугающая ясность. Во что он мог превратиться. В чудовище, поглощающее самого себя, кусок за куском, пока не останется ничего, кроме холодного, беспощадного отчаяния. Если бы Тав не было рядом, чтобы его остановить. Если бы она не оттащила его от края пропасти, не заставила поверить, что он может стать чем-то большим, чем его шрамы и ярость, он бы стал этим существом. Отражением Касадора. Рабом могущества. И она делала это снова и снова. Он уничтожил бы всё хорошее в себе. И всё ценное в ней. Он был обязан ей всем. И у них ещё столько всего было впереди! Ночи, проведенные вместе у камина, когда тепло её смеха наполняло тишину комнаты. Как солнце касалось её волос по утрам, когда она дразнила его за то, что он не умеет готовить. Маленькие, глупые ссоры по пустякам, заканчивающиеся робкими улыбками и не очень робкими прикосновениями. Обещание покоя… жизни, которую стоит прожить. Он должен был за это сражаться. За мирные вечера у камина, за мягкое дыхание на его шее, за садик, который Тав мечтала посадить, и за ужасные завтраки, которые он готовил, чтобы она улыбнулась. За будущее, в котором они могли бы просто жить. Он рванулся вперёд с новым напором. И он двигался быстрее, сильнее, словно каждый шаг прокладывал дорогу обратно в то будущее. Тав уже сделала то, что ему было нужно больше всего — распалила его. Он помнил, как её слова пронзили гордость Вознесённого, словно лезвие ножа, как его тщательно поддерживаемое самообладание треснуло под тяжестью её слов. Но Астарион знал правду, стоящую за её словами. Тав не просто догадывалась о том, что может ранить Вознесённого… она знала. Ведь чтобы ранить его «двойника», она должна была нанести удар по тому, что могло бы ранить его самого. Несмотря на все их различия, Астариона и Вознесённого объединяло нечто куда более глубокое, чем внешность. Их связывали одинаковые шрамы, одинаковые скрытые уязвимости, одинаковые так и не зажившие до конца раны. Тяжесть прошлых травм, скрытая неуверенность в себе, хрупкие стороны их обоих, которые они неустанно пытались скрыть. Тав хорошо знала эти места. Она старалась защитить их, сгладить. Но теперь ей нужно было их использовать. Она использовала это знание как кинжал, нацеливая его на Вознесённого с хирургической точностью. Однако Астарион тоже это чувствовал. Конечно же, чувствовал. Эти слова, пусть и адресованные его тёмному «я», прозвучали опасно близко к его сердцу. Не потому, что она пыталась причинить ему боль, а потому, что это была правда. И всё же… он на неё не злился. Нет. Он понимал. Она не пыталась уравнять шансы, не возвращала ему его слова, чтобы заставить страдать. Это была не месть. Это было выживание. И это сработало. Настала его очередь. Астарион крепче сжал клинки, холодно усмехнувшись. Если Тав могла использовать правду как оружие, то и он сможет. Должен был. Чтобы с этим покончить. Сжечь всё дотла и ничего после себя не оставить. Он смотрел в глаза Вознесённого — в глаза, которые были его зеркальным отражением, — и наносил удар туда, где было больнее всего. Не сталью, а теми самыми истинами, которые Вознесённый спрятал так глубоко. Он заставит его это прочувствовать. И только когда всё прояснится, всё, наконец-то закончится. Но он не был наивен. Он ни на секунду не недооценивал стоящую перед ним силу. Вознесённый был сильнее… быстрее, свирепее. Каждый его удар был тяжелее, каждое движение рассчитано на то, чтобы его сокрушить. Но сила — это ещё не всё. У Астариона было то, чего не было у повелителя вампиров. Оружие, намного опаснее любого клинка. Он широко ухмыльнулся и, резко развернувшись, намеренно отклонился в сторону, парируя удар обсидианового кинжала, отскочившего от его клинка. Полетели искры, но мужчина не дрогнул. Плавным движением он протянул один из своих кинжалов, чтобы свет выхватил знакомый дизайн. — Узнаёшь? Вознесённый бросил краткий и бесстрастный взгляд на клинок. — Угх, как мило, — презрительно протянул он. — Твой питомец подарил тебе такой же? Как же это предсказуемо. — Не совсем, — сказал Астарион низким и смертоносным тоном. — Он не мой. А твой. Вознесённый дрогнул. Взгляд метнулся к кинжалу, и его движения замедлились настолько, что это стало заметно. — Грязный вор! — прошипел Вознесённый и, с пошатнувшимся самообладанием, сделал выпад вперёд со всё более хаотичными ударами. — Прыгаешь из одного мира в другой и крадёшь у меня? Как некрасиво! Астарион отражал атаки с отработанной точностью, и каждый удар приводил Вознесённого в ещё большую ярость. — Краду? О нет, дорогуша, — насмешливо сказал он. –Онаотдала его мне. Добровольно. Вознесённый зарычал, теряя над собой контроль, и его удары стали дикими и яростными. Сердце заколотилось… не от страха, а от восторга. Он ещё больше его разозлил! Краем глаза он заметил, как Тав начала действовать. Она двигалась с яростной решимостью, не опуская лука и пуская стрелу за стрелой. Её выстрелы попадали в цель, пронзая теневые фигуры и останавливая их продвижение к нему и его сородичам, которые присоединились к ним в бою. Вознесённый ревел, его самообладание рушилось, удары были дикими и необдуманными, пока его поглощала ярость. Астарион отражал каждый удар с практической точностью. — Ты воистину жалок, — процедил Вознесённый сквозь стиснутые зубы. — Преклоняешься перед ложью. Этот кинжал не от неё. Она мертва. Астарион нахмурился, на секунду замешкавшись, когда эти слова донеслись до него сквозь шум их битвы. Мертва? Он считает, что она мертва? От этой абсурдности едва не перехватило дыхание. Тот, со всем его высокомерием, со всем его самопровозглашённым могуществом, ухватился за фантазию, построенную на основе его собственной неудачи. Но тут всё обрело смысл. Мысли вернулись назад, соединяя детали, которые раньше не укладывались в голове. Безнадёжность плана Вознесённого… одержимость Тав, необходимость её заменить, а не вернуть. Это был не просто контроль. Это была потеря. Ему нужна была эта Тав, потому что он думал, у него не осталось своей. Но он сам её запер… Желудок скрутило. Он бросил её. Неужели он похоронил её заживо в тюрьме из камня и тени и просто… жил дальше? Неужели он убедил себя, что её больше нет, чтобы оправдать всё, чем он стал? Холодная, отрешённая сосредоточенность в глазах Вознесённого…это была не сила. Это было отрицание того, кто бежал от тяжести содеянного. — Неужели? — прорычал он. — Ты запер её и оставил гнить! А когда чувство вины вгрызлось слишком глубоко, ты убедил себя, что она мертва, чтобы спать по ночам. Чтобы ты мог построить всё это… на трупе! Лицо Вознесённого потемнело, что-то… страх?.. промелькнуло на его лице, прежде чем он скрыл это под усмешкой. — Ты ничего не знаешь! — огрызнулся он без привычного яда в словах. Его удары становились всё беспорядочней и хаотичней. Астарион подался вперёд, и его клинки заиграли в неярком свете. — О, но я знаю. Потому что если она мертва, то лишь от твоей руки. Вознесённый бросился на него с новой яростью, но Астарион не дрогнул. Не в этот раз. — Но ты ошибаешься, — сказал Астарион ровным, но острым, как клинок, голосом. — Она жива. Я видел её. Я говорил с ней. Вознесённый заколебался, и его следующий удар был достаточно слабым, чтобы Астарион смог легко его отразить. В багровых глубинах его взгляда мелькнуло сомнение, но его быстро сменили гнев и неверие. — Не груби мне, — язвительно огрызнулся Вознесённый. — Я тебя знаю. Я знаю каждую уловку, каждую ложь, каждую отчаянную попытку победить. Но упоминать её низко даже для тебя! Астарион раздражённо зарычал. — А ты, при всей своей силе, не видишь разницы между правдой и собственными заблуждениями. Думаешь, что всё продумал? Но кое-что ты не учёл: она жива! — Ложь! Ты скажешь что угодно, чтобы пошатнуть мою волю. Считаешь меня идиотом? Думаешь, я не вижу, что ты делаешь? Голос Астариона стал холоднее, прорезая напряжение, словно лёд. — Ты не видишь ничего, кроме своего отражения. Вот почему она не стоит рядом с тобой. Вознесённый вновь дрогнул, его дыхание участилось, а руки с силой сжали клинки. Но сомнение боролось с яростью, а неверие укрепило в нём отрицание. — Я похоронил её, — прошипел он тихим, почти дрожащим голосом. — Нет! Ты похоронил свою вину, свою неудачу. Ты бросил её и внушил себе, что она умерла, чтобы было проще! Вознесённый с рёвом снова атаковал. Его удары стали тяжелее, а движения были пропитаны чистой, неумолимой яростью. — Ты ничто, — шипел он, двигаясь быстро и стремительно. — Бледная имитация. Неудачный эксперимент! — А ты трус! Прячешься за тенями и ложью, потому что слишком слаб, чтобы посмотреть правде в глаза! Их клинки сходились снова и снова, и каждое столкновение отдавалось раскатами грома. Вознесённый был невероятно быстр, но Астарион сражался с решимостью, порождённой не только стремлением выжить. Его глаза горели тяжестью каждого предательства, каждой потери, каждой минуты сомнения. Он думал о Тав, о её непоколебимой вере в него, о её отказе позволить ему пасть. Он думал о своих сородичах, о семье, которую обрёл в хаосе своей разрушенной жизни. Он не позволит этому монстру отнять это у него. Вознесённый перестал ухмыляться, когда удары Астариона ускорились и стали точнее. — Тебе не победить! — в отчаянии выпалил Вознесённый. — Посмотрим, — огрызнулся Астарион, и его клинок прорезал тени, когда он усилил натиск. Бой превратился в хаос, смертоносную симфонию стали, теней и грубой решимости. Астарион двигался с отточенной веками выживания грацией, а его клинок отражал точные, рассчитанные удары. Вознесённый не уступал в скорости и мастерстве, двигаясь почти зеркально, словно танцуя; они сошлись в смертельной игре. Лязг клинков гремел как гром, сталь встречалась со сталью в неумолимом ритме. Каждое движение Астариона было продуманным, удары — точными и смертоносными. Но Вознесённый был так же быстр, так же безжалостен… два хищника кружили, каждый ждал, пока другой оступится. И тут Вознесённый нанёс молниеносный удар… не клинком, а острой когтистой рукой. Он схватил запястье Астариона и с нечеловеческой силой дёрнул того вперёд. На долю секунды его равновесие нарушилось, и именно это было нужно повелителю вампиров. Злобно ухмыльнувшись, Вознесённый выбросил вперёд вторую руку, обхватив пальцами кольцо на пальце Астариона — кольцо Солнцехода. — Нет!.. — прорычал Астарион, яростно пытаясь вырваться, но было уже слишком поздно. Вознесённый резким рывком сорвал кольцо. Секунду он просто держал его между ними, любуясь им с холодной, расчетливой ухмылкой. — Ну-ну. Не стоит так легкомысленно выставлять напоказ свои побрякушки. Прежде чем отродье успело отреагировать, Вознесённый смял кольцо в своей ладони. Хрупкий металл застонал и затрещал, а зачарованный драгоценный камень разлетелся с неприятным хрустом. Его кусочки рассыпались по земле, как осколки последней защиты Астариона. Дыхание перехватило. На мгновение мир словно пошатнулся, и осознание тяжести потери поразило его, как удар под дых. Это кольцо было не просто защитой… оно было свободой, символом той жизни, к которой он стремился. Исчезло. Так просто. Ярость белым пламенем горела в его груди, жарче, чем могло бы быть любое солнце. Сверкающие алые глаза устремились на Вознесённого. — Ублюдок! Вознесённый мрачно усмехнулся, явно наслаждаясь реакцией. — О, не дуйся. Что ты там говорил мне раньше? «Прячешься за тенями и ложью, потому что слишком слаб, чтобы посмотреть правде в глаза?» Не раздумывая, Астарион, движимый яростью, бросился на него. Потеря кольца не замедлила, а наоборот, придала сил. Солнце ему было не нужно. Ему не нужно было ничего, кроме холодной стали в руках и огня в венах. Он разорвёт Вознесённого на части. От столкновения их клинков снова полетели искры, каждый удар был свирепее предыдущего. Ярость в Астарионе закипала, он был очень сосредоточен, шаг за шагом наступая. Каждое брошенное в его адрес слово, насмешка или искажённая правда… всё это подстёгивало его решимость. — Жалкое отродье, — усмехнулся Вознесённый, и их клинки скрестились в снопе искр. — Я всегда буду превосходить тебя во всём. Астарион стиснул зубы и напряг мышцы, надавливая сильнее и вынуждая противника отступить. — Единственное, в чём ты меня превосходишь, это в том, каким паразитом ты стал! Глаза его оппонента горели яростью, удары становились всё отчаянней. Он извернулся и сделал низкий выпад, пытаясь поставить подножку, но Астарион с рычанием отпрыгнул назад, и его клинок взвился вверх в яростной контратаке, которая едва ли его задела. Вокруг них бушевала битва, их союзники сражались с бесконечными волнами теневых приспешников. Тав что-то крикнула откуда-то издалека, прорезая хаос своим голосом, но Астарион даже не взглянул на неё. Все его мысли были сосредоточены на фигуре перед ним, на клинке, который прошёл так опасно близко у его горла, на ярости, которая исходила от его противника, словно осязаемая сила. И вот настал момент… мимолётная возможность, когда Вознесённый ослабил хватку, и его кинжал образовал брешь в защите. Астарион сделал выпад, нацелив клинок прямо в сердце противника. Но прежде чем клинок успел нанести удар, внезапное присутствие заполнило помещение — тёмная, тяжёлая энергия, от которой отпрянули даже тени. Астарион застыл, занеся руку для удара, сузив глаза, когда из клубящегося хаоса возникли две фигуры. Себастьян и Аманита. Вознесённый скривил губы в триумфальной улыбке, отступил назад и опустил оружие. — А, наконец-то. Долго же вы. Взять его, — холодно приказал он. Астарион едва успел среагировать, прежде чем Себастьян бросился вперёд и железной хваткой схватил Вознесённого за руку. Аманита присоединилась к нему, сжимая другую его руку. Самодовольное выражение лица вампира превратилось в шок и ярость, пока он пытался вырваться из их хватки. — Вы что делаете?! — прошипел он с яростью и замешательством в голосе. — Немедленно меня освободите! Ни Себастьян, ни Аманита не ответили. Они крепко его держали, их общая сила была непреклонна, пока он извивался и рычал, а его фигура хаотично мерцала, словно он пытался раствориться в тени или тумане. Игнатиус шагнул вперёд. В его ладонях заструился сияющий свет, становясь ярче с каждой секундой. Комната, ранее погружённая в полумрак, внезапно наполнилась ослепительным сиянием, которое выжгло последние остатки тьмы. Астарион резко зашипел, инстинктивно отпрянув от яркого света, лизнувшего его незащищённую кожу. Боль последовала мгновенно… жгучее ощущение, пронзившее его без защиты кольца. Он отшатнулся, инстинктивно подняв руку, чтобы прикрыть лицо. Себастьян и Аманита отреагировали так же: оба резко вздрогнули, когда их охватил священный свет. Себастьян оскалил клыки, а Аманита болезненно зашипела, но оба не разжали хватку. Тав рванула с места прежде, чем успела опомниться. В мгновение ока она оказалась рядом с Астарионом, своим телом закрыв его от ослепительного сияния. Она не колебалась, не дрогнула. Её руки были подняты, защищая его, как только можно. Широко раскрытые глаза встревоженно смотрели на него. И тут она заметила. Его ладонь. — Астарион, — выдохнула она сдавленным от паники голосом. Но времени на слова уже не было. Игнатиус, почувствовав внезапное беспокойство, мгновенно сменил цель. Его горящий взгляд устремился на Вознесённого, и резким, нарочитым жестом луч сияющего света отклонился от остальных, врезавшись в Вознесённого, словно божественный молот. Астарион, тяжело дыша, стиснул челюсти и схватился за плечо Тав, пытаясь устоять перед нестерпимым жжением магии Игнатиуса. Эффект был мгновенным. Вознесённый зашипел, изогнувшись так, словно свет сжигал его изнутри. Рычание усилилось, но мерцание его тела прекратилось. Стало ясно, что свет не причинял ему физического вреда… но нарушал его контроль. Бывшие его главным оружием тени больше вокруг него не сгущались. Они отпрянули от света, не давая себя призвать. И тут он упал на колени. Ослепительный свет, наконец, потускнел, возвращаясь обратно в протянутые руки Игнатиуса. Комната, некогда утопавшая в ослепительном сиянии, теперь была залита мягким фиолетовым свечением, исходящим от зеркала. Густые тени, забившиеся по углам, начали редеть, рассеиваясь, как дым на ветру. Вознесённый обмяк в руках Себастьяна и Аманиты, его некогда внушительная фигура теперь ссутулилась и обессилела. Дыхание было прерывистым, а конечности тяжёлыми и непослушными. Гордый, неприкасаемый хищник исчез… осталось нечто хрупкое, сломанное тяжестью собственных амбиций. Холодная, бесстрастная маска Себастьяна скрывала любые эмоции, но его хватка на руке Вознесённого усилилась, став железной и безжалостной. Аманита, напротив, не пыталась скрыть свою ярость. Глаза сверкали, губы кривились в усмешке, а пальцы всё сильнее впивались в плоть, угрожая проткнуть кожу ногтями. Казалось, слабые ожоги на руках лишь разжигали её гнев. — Глупцы! — прорычал Вознесённый, хотя его голос дрогнул скорее от отчаяния, чем от приказа. — Вы хоть понимаете, что делаете?! Отпустите меня! Но его сопротивление было слабым, жалким в железной хватке тех, что когда-то ему служили. Грудь Астариона вздымалась от попыток восстановить дыхание. Глаза метнулись к глядящей на него Тав, и между ними промелькнуло молчаливое понимание. Слов не требовалось. Он коротко ей кивнул и шагнул вперёд. Клинки висели по бокам, но напряжение в его теле было очевидным. Вознесённый еле поднял голову, когда он к нему подошёл. В его взгляде, несмотря на слабость, всё ещё кипела ярость. Астарион наклонил голову и долго его изучал. Затем он медленно опустился на колени перед собратом, и взглянул в его глаза со спокойной, непоколебимой решимостью. Кривая ухмылка Вознесённого погасла, когда Астарион протянул руку и крепко сжал обсидиановый кинжал, после чего выхватил его из чужой руки. И, не говоря ни слова, повернулся и передал кинжал Тав, не сводя с неё пристального взгляда. — Какого чёрта ты творишь?! Отдай его! Этот кинжал принадлежит мне! Астарион выпрямился, отряхивая руки, словно от кинжала остался неприятный осадок. Со слабой улыбкой он взглянул на своего противника. — Прости, но ты же знаешь, что я не слушаю приказов. Я едва ли слушаю советы. В глазах Вознесённого полыхала ярость, клыки обнажились, когда он напрягся, пытаясь вырваться из рук вампиров. — Ах ты, наглый… Не успел он договорить, как Астарион с нарочитым спокойствием вонзил кинжал суссура между коленями Вознесённого, погрузив лезвие в каменный пол. Вознесённый зарычал, бросив взгляд на воткнутый между ног клинок. Он ещё сильнее задёргался в руках Себастьяна и Аманиты, неистово вырываясь, но они держали крепко. — Думаешь… что сможешь что-то сделать со мной этой зубочисткой? — с паникой в голосе прошипел он. Астарион, сохраняя невозмутимость и продолжая сжимать рукоять, слегка наклонился. — Это называется стратегией. Похоже, ты упустил это из виду в своей одержимости контролем. Повелитель вампиров вздрогнул, но Астарион сунул руку в карман и достал что-то маленькое и неприметное — простое потускневшее колечко. Он поднял его, позволяя слабому свету отразиться от его поверхности. На мгновение Вознесённый перестал сопротивляться и устремил горящий взгляд на вещицу. — Кольцо? — с презрением бросил он. — Да ты и правда сошёл с ума? Неужели ты думаешь, что какая-то безделушка… — Она жива. Вознесённый застыл. В пылающих глазах на мгновение промелькнуло что-то неузнаваемое… что-то почти человеческое. — Нет, — резко сказал он, понизив голос до убийственного шёпота. — Ты лжёшь. Астарион поднял кольцо выше. — Она жива. Я её видел. Я с ней разговаривал. Вознесённый сжал челюсти, его самообладание дало трещину, когда до него начала доходить реальность слов. — Ты блефуешь, — прошипел он, хотя в голосе уже не было прежней убеждённости. — Ты скажешь что угодно, лишь бы заморочить мне голову. Тав… — …не мертва, — настойчиво повторил Астарион, не отводя взгляда. — Не воспоминание. И не призрак. Она жива. И она дала мне это. Он протянул кольцо, словно бросая вызов. — Ты ведь знаешь, что это такое? Ты его узнал. Вознесённый уставился на кольцо широко раскрытыми немигающими глазами. На мгновение он словно застыл на месте, его разум метался, пытаясь примирить правду со своими тщательно выстроенными иллюзиями. Голос Астариона смягчился, хотя его решимость осталась непоколебимой. — Ты построил всё своё существование на чувстве скорби, на её потере. Взгляд Вознесённого, почти непроизвольно, переместился на Тав. Она стояла всего в нескольких шагах от него с горящими вызовом глазами и чем-то непонятным — состраданием, жалостью или, возможно, гневом. Её присутствие, само её существование, казалось, поражало его сильнее любого клинка. Астарион слабо улыбнулся. — Ты ведь знаешь, что я прав, верно? — почти прошептал он. — Она подарила это мне… ну, и тебе. Как символ. Обещание. Вознесённый всё смотрел на кольцо. — Ты создал это… — Астарион указал на тени, клубящиеся вокруг них в хаосе, — чтобы сбежать. Чтобы мир забыл, что ты причинил ей боль, чтобы тебе не пришлось за это отвечать. Губы приоткрылись, но слов не последовало. Взгляд метнулся к кольцу, затем обратно к Астариону; выражение его лица было тяжёлым, на грани чего-то опасного. — Она отдала его мне… чтобы я его тебе отдал. Ты… ты её не похоронил. Потому что она не умерла. Ты бежал сюда, к этой… пустой видимости силы. Ты окружил себя тенями, построил империю из лжи, и всё это для того, чтобы заглушить то, что ты сделал. Что ты потерял. — Прекрати, — прошипел Вознесённый тихим и дрожащим от едва сдерживаемой ярости голосом. — Ты не понимаешь… — Я понимаю больше, чем ты когда-либо сможешь понять, — резко выпалил Астарион. — Я помню. И пока ты прятался здесь, притворяясь богом, я… заглаживал вину за содеянное. Ты же бросил её там, сломленную и одинокую, пока пытался похоронить правду под всем этим. — Он обвёл рукой вокруг. Вознесённый оскалил клыки в беззвучном рычании, а его лицо исказилось от ярости и чего-то ещё… чего-то хрупкого. — Я… я не… — Ты не остался. Ты не боролся за неё. Ты бросил её. Ту единственную, кто искренне тебя поддерживала. Дыхание Вознесённого стало неровным, грудь вздымалась и опускалась, словно тяжесть сказанного наконец-то начала на него давить. Глаза снова метнулись к кольцу, затем к лицу Астариона, и впервые его высокомерие полностью пошатнулось. — Ты принёс её в жертву, отказался от неё в тот момент, когда предпочёл эту… эту видимость вместо правды. Вместо неё. И теперь тебе остались лишь пепел и тени. — Я не мог… — прошептал Вознесённый едва слышно. — Она… она бы не стала… — Стала бы. И она так и сделала. Она отдала всё ради тебя, а ты это уничтожил. А теперь пытаешься уничтожить остальное, чтобы избежать боли. Вознесённый слегка съёжился под тяжестью этих слов, опустив плечи и взгляд в пол. Астарион перевёл взгляд на Тав, её глаза блестели от непролитых слёз. Её лицо выражало бурю эмоций — гнев, печаль и любовь. В горле перехватило, но он позволил слабому подобию улыбки тронуть его губы. — Я буду извиняться перед ней каждый божий день, — тихо сказал он, обращаясь и к Тав, и к сидящей перед ним сломленной фигуре. — Сразу после того, как я подам ей самый убогий завтрак, который только можно себе представить. Потому что, видимо, любовь — это терпеть подгоревшие тосты и недожаренную яичницу ради того, кто заслуживает гораздо лучшего. Тав судорожно вздохнула, а её губы задрожали, когда слабая улыбка попыталась пробиться сквозь слёзы. — Ты мог бы сделать то же самое, — продолжил Астарион, его голос был ровным, но с оттенком печали, когда он снова перевёл взгляд на Вознесённого. — Правда. Всё, что потребовалось бы для этого, это одно мгновение… одно решение перестать убегать, перестать прятаться за… силой. Голос смягчился, и в его словах послышалась жалость. — Но ты так и не решился. Ты слишком боялся того, что сможешь обнаружить, если всё это отбросишь. Как когда-то и я. Он быстро окинул взглядом пространство вокруг них, мерцающие тени, неподвижно стоящую Тав с огоньком в глазах и слабой, хрупкой улыбкой на губах. Тогда его поразило… насколько абсурдно полной стала его жизнь, несмотря ни на что, благодаря ей. Его губы изогнулись в лёгкой улыбке. Всё это было кошмаром… изматывающим, кровавым месивом, наполненным призраками его прошлого и размышлениями о том, кем бы он стал. И всё же, как бы ни было неприятно признавать, он был благодарен. Это заставило задуматься, в его голове пронёсся поток эмоций. Он был благодарен. Как такое возможно? Это запутанное приключение протащило его через все пропасти отчаяния, через все уголки его худших страхов. Они показали ему все варианты, которыми могла закончиться его жизнь, все пути, по которым он мог пойти, каждый из которых был темнее и пустее предыдущего. Но это также дало ему шанс… шанс всё исправить. Шанс взглянуть на свои ошибки, осознать всю тяжесть ухода, когда следовало остаться, и что значит по-настоящему за кого-то сражаться. Медленно вздохнув, он посмотрел на Тав. Она взглянула ему в глаза, и вот она — улыбка, не широкая или яркая, но её было достаточно. Достаточно, чтобы напомнить ему, что пока она здесь, он будет двигаться дальше. Она была исключением, светом, пробивающимся сквозь любую тень, и без неё… ну, жизнь была бы просто невесёлой. — Она — всё, за чем ты гнался, так ведь? Символ свободы, лучшей жизни, — тихо, но твёрдо обратился он к Вознесённому. — И всё же ты этого не видишь. Не видишь, что без неё вся эта сила, все эти миры… бессмысленны. Скучны. Тав чуть шире улыбнулась, и сквозь напряжение пробился проблеск тепла. В груди сжалось, когда он на мгновение задержал на ней взгляд, черпая силы в том простом факте, что она здесь. — Мне повезло, — тихо добавил он. — Я научился ценить то, что у меня есть. И, пожалуй, каким бы скудным это ни было, я должен быть благодарен. — Он усмехнулся, указывая на Вознесённого. — Ты ничтожество, и я ненавижу твоё существование, но без всего этого я, возможно, не понял бы, каким неисправимым идиотом я был. Вознесённый вздрогнул, и горечь в его глазах выдала, насколько глубоко задели его эти слова. Но он ничего не сказал, молча признавая своё поражение. — Пусть всё закончится… Не разрушением, не ложью. Пусть всё закончится правдой. Ради неё. Вознесённый сжал челюсть, сузив глаза до опасных щёлочек, когда рука Астариона замерла рядом с его. — Ты глупец, — прошипел он, каждое слово сочилось ядом. Его такой обычно холодный и расчётливый голос теперь дрожал от едва подавляемой ярости. — Не смей… Но Астарион всё же протянул руку. — Кольцо за кольцо. Не было ни нерешительности, ни триумфа в том, как он держал потускневшее кольцо. Он запомнил каждый его изгиб, крошечные царапины на поверхности, словно забытые воспоминания. Медленно, он взял Вознесённого за руку. Тот вздрогнул, в его багровых глазах мелькнуло что-то невысказанное… страх? Злость? Неважно. Астарион подался вперёд и невозмутимо надел кольцо тому на палец. Как только металл коснулся кожи Вознесённого, атмосфера изменилась. Сначала это было едва заметно… напряжение прорезало воздух, как первый раскат грома перед бурей. Но затем оно стало нарастать, накатывая, как приливная волна. По телу вампира пробежала сильная, неконтролируемая дрожь. Лицо исказилось, словно от удара. Обволакивающие его как вторая кожа тени отпрянули, словно обожжённые, забившись в безмолвной агонии. Глаза Вознесённого расширились, вспышка эмоций прорвалась сквозь его маску самообладания. Губы приоткрылись, будто он хотел что-то сказать, но слов не последовало. Вместо этого из него вырвался гортанный, почти нечеловеческий звук… смесь боли и ярости эхом прокатилась по помещению и отразилась от стен. Астарион не двигался. Он стоял на коленях, его лицо превратилось в непроницаемую маску, хотя его хватка на руке Вознесённого слегка ослабла. — Почувствуй это. Почувствуй, что ты похоронил, что ты так отчаянно пытался уничтожить. Вознесённый вскинул голову, и его дикий взгляд встретился с астарионовым. — Что ты сделал?! — прорычал он, но его голос дрогнул, бравада исчезла так же быстро, как и появилась. — Дело не в том, что я сделал, а в том, от чего ты убегал всё это время. Это кольцо — её. Её любовь, её надежда и вся та боль, которую ты пытался забыть. Вознесённый снова вздрогнул, и попытался свободной рукой схватиться за кольцо, словно хотел сорвать его с пальца, но не смог дотянуться. — Ты сказал, что я глупец, — продолжил Астарион, пробиваясь сквозь тщетную борьбу Вознесённого. — Может, и так. Но, по крайней мере, я нашёл в себе мужество остаться, попытаться исправить содеянное. А ты… ты её бросил. И теперь всё возвращается: вся её боль, все слёзы, все мгновения, когда ты игнорировал её крики. Руки Вознесённого дрожали, тело сотрясалось под тяжестью нахлынувших на него воспоминаний. Астарион увидел его таким, каким он был на самом деле — не богом, не монстром, а сломленным мужчиной, снедаемым тем самым горем, от которого тот пытался убежать. Аманита и Себастьян его отпустили, и тогда Вознесённый, дрожа от боли, упал вперёд. Комната погрузилась в неестественную тишину, которая давила на грудь и отнимала весь воздух из лёгких. Все взгляды обратились к зеркалу, поверхность которого покрылась рябью от неземного, изменчивого света. И тут она вышла вперёд.

***

Несколько лет назад Тяжёлые двери в покои Тав со стоном открылись под рукой Астариона, и эхо от стука железных петель неестественно долго задержалось в гнетущей тишине. Он не ходил по этим коридорам уже несколько месяцев. Но сегодня… сегодня всё было по-другому. Его план наконец-то начал воплощаться в жизнь. Каждый просчитанный шаг, каждая жертва, каждая пролитая капля крови вели к этому моменту. Скоро он попадёт в идеальный мир, который он создал в своём воображении. В тот, где всё было так, как должно быть. Где они оба будут в безопасности, где она поймёт его. Где она снова будет рядом с ним. Он хотел, чтобы она узнала об этом первой. Чтобы она увидела всё великолепие того, что он собирался совершить. Но как только он шагнул внутрь, торжествующая ухмылка исчезла с его губ. В комнате было тихо. Мертвецки тихо. Шторы оставались задёрнуты, погружая помещение в непроглядную тьму. Сначала до него донёсся запах… застарелой крови, гниющих цветов и затхлости. Взгляд метнулся в дальний угол, где хрупкой кучкой лежал некогда пышный букет цветов, лепестки которого почернели и рассыпались в пыль. Её краски… её драгоценные краски… высохли и потрескались, стеклянные банки опрокинулись, их цвета давно превратились в безжизненные комки. Мольберт стоял там же, где она его и оставила, незаконченная картина потускнела. Его шаги были медленными, размеренными, хотя мысли лихорадочно метались. Он потянулся к шторам и раздвинул их. Свет хлынул в комнату, осветив висевшую в воздухе пыль, словно удушающий туман. Постель была нетронута, простыни жёсткие и грязные. Никаких признаков движения. Никаких признаков жизни. Её не было. Осознание этого поразило его, как удар ножом между рёбер. Она бы не ушла. Только если… Дыхание перехватило. Она мертва. Не могло быть иначе. Эта мысль льдом осела в груди, медленно растекаясь холодом. Но под этой леденящей душу уверенностью зашевелилось что-то тёмное… шёпот, пробивающийся сквозь трещины в его сознании. Воспоминание. Как он застёгивал железные кандалы на её запястьях. Как она сначала ему сопротивлялась, кричала, требовала ответов, умоляла. А потом, позже, как эти крики стихли. Как они перешли в тихие, прерывистые рыдания. Он до сих пор слышал её рваное дыхание, отдававшееся эхом в холодных каменных коридорах подземелья. Он стиснул зубы, сглотнув подступивший ком. Почему-то эта мысль его не сломила. Нет, она была… пустой. Скрытая боль, острая, но притупленная холодной рациональностью. Он сжал руки в кулаки до побелевших костяшек. Это было неважно. Не имело значения. Он раздавил эту мысль, как хрупкую кость, растирая её в пыль холодными рассуждениями. Если бы она действительно верила в него… если бы любила так, как утверждала… она бы выдержала. Поняла бы его замысел. Его план. Она бы простила необходимые меры, зная, что всё это было ради них. Ради их будущего. — Она не оставила мне выбора… Но боль не утихала. Этого было недостаточно. Он вышел из опустевшей комнаты, волоча плащ по пыльному полу. Он её вернёт… нет, создаст заново. Идеальную, несломленную и полностью его. Она не будет задавать ему вопросов. Она не будет ему сопротивляться. И они оба будут жить вместе.