Don't go (Не уходи)

Коридоры бесконечно тянулись вперёд, и воздух казался густым, почти удушающим, несущим в себе слабые отголоски далёкой битвы… приглушённый грохот и навязчивый звон стали. Тав двигалась осторожно, легко переступая по холодному камню. Хорошо. Они сражаются. Значит, у меня ещё есть время. Эта мысль принесла ей странное утешение. Пока ещё не поздно. Но она не могла позволить себе ошибиться. Она была натренирована игнорировать страх в такие моменты, но всё равно не могла справиться с тревогой, пробирающей до костей. Дорога к темницам чётко вырисовывалась в голове, но был один обходной путь, о котором она не могла не думать — комната. Та комната. Она вспомнила, как Астарион дрогнул, когда они проходили мимо неё в прошлый раз. Она остановилась на развилке, прищурившись, чтобы осмотреть коридор. Справа были темницы. Слева — эта комната. Боевые крики за спиной стихали, и на мгновение она задумалась над своим выбором. Сосредоточься, Тав. У тебя есть план. Но её снедало любопытство. Что бы ни было за той дверью, это заставляло дрожать даже его, и если есть хоть какой-то шанс, что это может дать ей преимущество, она должна была это увидеть. Глубоко вздохнув, она повернула налево, ускоряя шаг. В коридоре становилось всё темнее, а факелов на стенах всё меньше и меньше. Сердце забилось быстрее, но Тав продолжала крепко сжимать лук. Она дошла до двери и остановилась, изучая замысловатую резьбу на тяжёлом дереве. Она наклонилась, прислушиваясь к любым звукам с другой стороны. Ничего. Тишина практически душила. Тав осторожно достала стрелу из колчана и использовала наконечник, чтобы поддеть замок. Не слишком элегантно, но действенно; замок тихо щёлкнул, и она приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь. Комната была тускло освещена единственной мерцающей свечой. Здесь пахло старым пергаментом, кожей и чем-то слабо-цветочным… кажется, полевыми цветами. Эльфийка шагнула внутрь, и её сапоги утонули в богато украшенном ковре, заглушающем шаги. Вдоль стен тянулись полки с книгами, свитками и странными статуэтками. У противоположной стены стоял письменный стол, заваленный бумагами и картами, среди которых было что-то похожее на… кинжал. Она подошла ближе. Кинжал не был похож ни на что, что она видела раньше: лезвие было обсидианово-чёрным и слабо пульсировало фиолетовым светом. По спине пробежал озноб, когда она протянула руку и почти коснулась его пальцами. Что это? Но прежде чем его коснуться, взгляд привлекло кое-что другое — небольшой портрет в рамке, стоящий на краю стола. Она взяла его в руки и нахмурилась, рассматривая изображение. Это был Астарион. Его лицо было суровым, а улыбка резкой и лишённой тепла. А рядом с ним стояла… нет, прижималась к нему… другая её версия. Сердце сжалось, а пальцы крепко вцепились в рамку. Она не могла отвести взгляда, в животе скрутился болезненный узел. Этот вопрос терзал её, опустошая и причиняя боль. Неужели он так глубоко скорбит, что стал таким? Она крепче сжала лук и прерывисто выдохнула. Одно дело стремиться к власти, манипулировать, завоёвывать. Но это? Сжигать реальности, стирать целые миры… и всё это ради одного человека? Ради того, кого больше нет? Она тяжело сглотнула, в горле пересохло. Это было почти… абсурдно. Хотелось рассмеяться, отмахнуться от этого, как от какой-то дурацкой шутки. Но узел в груди сжался, когда она постаралась понять. Это было не просто абсурдно. Это было эгоистично. Только полный эгоист мог так поступить. Только тот, кто видит чужие жизни как расходный материал. Кто готов уничтожить все пути, все варианты, лишь бы заставить существовать одну реальность. Взгляд снова метнулся к столу, к кинжалу, к разбросанным картам и бумагам, хранящим чужие планы. А потом на портрет. Её версия льнула к нему… улыбаясь, словно она была счастлива. И только сумасшедший может поверить, что я могу занять её место, подумала она, ощущая тошноту. Мысли закрутились сильнее, в них всплыли слова Себастьяна. Когда он закончит… эта резкая и безжалостная фраза эхом отозвалась в её сознании. Если Астарион добьётся успеха, всё, что она знала — её воспоминания, её реальность, она сама — будут уничтожены. То, за что она сейчас цеплялась как за истину, растворится в чём-то неосязаемом, в чём-то слабом и бесплотном, как тень сна после пробуждения. Всё это исчезнет, подумала она, и в груди защемило. Её семья, друзья, каждая битва, каждая победа… всё это превратится в туманное воспоминание, в чувство дежавю, о котором она даже не подозревала. Пальцы сжали край стола. Он станет всем, что останется. Тот, кто вызвал всё это… тот, кто хотел стереть и перекроить существование, станет её единственным якорем. Губы сжались в тонкую линию. Она могла видеть это, чувствовать, как густой туман. В его идеальном мире она стояла бы рядом с ним не по своей воле, а потому, что не знала бы о существовании альтернативы. Не будет Тав, которая станет сопротивляться, сможет дать отпор, отстоять свою позицию против него. Она даже не вспомнит, почему ненавидела его, почему вообще с ним сражалась. Руки задрожали, когда она оттолкнулась от стола, а взгляд вернулся к портрету. Та Тав улыбалась так безмятежно, словно её место было там. Вот что он хочет вернуть. Ту, что желает его, — с горечью подумала она, сжав челюсть. Воздух в комнате словно потяжелел, когда Тав потянулась к одиноко мерцающей свече на столе. Её мягкий свет отбрасывал странные тени, когда она подняла её вверх, освещая остальную часть комнаты. Здесь было красиво… до тошноты. Стены были завешаны богатыми цветными портьерами, пол устлан толстыми, изысканными коврами. В одном углу стояли мольберты с холстами… незаконченные картины, изображающие пейзажи города, природы… их. От этих деталей по коже побежали неприятные мурашки. В вазах стояли свежие цветы, их яркие краски выделялись на фоне приглушённых тонов комнаты. И кровать… огромная, устланная тончайшим шёлком, на которой, по её мнению, могла бы спать королева. Это была не темница, не тронный зал и даже не кабинет. Это было святилище. И было ясно, для кого оно предназначено. Всё это… — подумала Тав, и сердце ёкнуло, когда она медленно повернулась, вглядываясь в мельчайшие детали. Всё это… для меня? Нет. Для неё. Для Тав, изображённой на портрете. Для той, кого он потерял. Она представила себе это — отчаяние, горе, гнев, которые, должно быть, подтолкнули его к этому. Она почти видела его в этой комнате: вот он вышагивает, размышляет, разрабатывает свой невозможный план, чтобы её вернуть. Или, если не получится, заставить кого-то другого заполнить пустоту. Пальцы коснулись одного из мольбертов, ощущая гладкую поверхность. — Ты сумасшедший, — пробормотала она себе под нос. И всё же, как бы ни хотелось осудить его, часть её души чувствовала тяжесть. Удушающую преданность, неумолимую потребность вернуть утраченное. Это было ужасно, да. Но это также было глубоко, болезненно человечно. Тав опустила свечу, и свет в последний раз скользнул по портрету. Она всмотрелась в нарисованную версию себя, пытаясь почувствовать что-то — что угодно — что придало бы этому смысл. Но всё, что она почувствовала, это холодную, гложущую решимость. Я не позволю ему всё уничтожить из-за этого, подумала она, отворачиваясь от портрета. Никому не дано решать судьбы целых миров только потому, что он не может отпустить. Руки дрожали, когда она перебирала бумаги на столе. Карты, письма, замысловатые наброски неизвестных ей символов… каждый фрагмент говорил о чём-то большем, о чём-то ужасающе конечном. Она знала, что не должна задерживаться, но тяга была слишком сильной. Ей нужны были ответы. Пальцы коснулись края потайного отделения, и едва заметный щелчок в дереве привлёк её внимание. Она осторожно его отодвинула, обнаружив внутри маленькую, украшенную витиеватыми узорами шкатулку. Она замешкалась на мгновение, прежде чем её вытащить. Шкатулка оказалась тяжелее, чем она ожидала, с замысловатой резьбой на поверхности. С учащённым сердцебиением она повернула защёлку и открыла её… Дверь с грохотом распахнулась, и звук разнёсся по комнате, как раскат грома. Тав ахнула, шкатулка выскользнула из рук и со стуком упала на пол. Сердце подскочило к горлу, когда она обернулась, и её глаза остановились на нём. Он стоял в дверном проёме, его силуэт обрамлял тусклый свет коридора. Его багровые глаза горели, как угли, выражение лица было строгим и нечитаемым, когда он шагнул в комнату. — Ну и ну. Вы обе не только поразительно похожи, но так же суёте свои хорошенькие веснушчатые носики в дела, которые вас не касаются, — протянул он низко и угрожающе. — Плохая девочка. Грудь Тав вздымалась, дыхание сбилось. Не раздумывая, она бросилась к столу и схватила тонкий кинжал. Хватка была такой крепкой, что побелели костяшки пальцев, когда она подняла его, защищаясь. — Плевать мне, что ты задумал, — твёрдо сказала она. — Я не позволю тебе… Но Астарион оказался быстрее, чем она ожидала, растворившись в тумане на её глазах. Она начала дико кружиться, внутренности скрутило от страха, пока она пыталась отследить его движения. Она чувствовала его… везде и нигде одновременно. За её спиной сгустился туман. Тав едва успела обернуться, как он схватил её за запястье и с расчётливой точностью вывернул. Боль пронзила руку, пальцы онемели, а кинжал выскользнул и со звоном упал на пол. — Ты хоть знаешь, что это такое? — спросил Астарион низким, насмешливым шёпотом, наклонившись и коснувшись её уха своим дыханием. Тав стиснула зубы, сердце заколотилось в груди. Она ничего не ответила. Астарион тихо рассмеялся, и этот звук пробрал до костей своим спокойствием. — Нет? Тогда позволь тебя просветить. — Он наклонился и нарочито медленно поднял кинжал, повернув его так, чтобы слабый багровый отблеск от лезвия заплясал по её лицу. — Этим, — начал он ровным, полным угрозы голосом, — я разрежу всё, что тебя связывает. Всё, что привязывает тебя к этому убогому фарсу, который ты называешь жизнью. Лезвие приблизилось, и его холодный, острый как бритва край слегка надавил на нежную кожу её горла. — А теперь… — сказал Астарион, смягчив тон. — Пришло время покончить с этим.

—

Фистула вышла из темноты с пугающими элегантностью и спокойствием. Казалось, её полупрозрачная кожа тускло светится, а глаза сверкают холодной, расчётливой злобой. На ней было платье, переливающееся, как жидкая ночь, ткань струилась вокруг ног, словно сами тени за неё цеплялись. — Что ж, — сказала она тихим, но властным голосом. — Похоже, Бловарт и Длария вас недооценили. Астарион стоял впереди, на его клинке блестела кровь, а взгляд был прикован к женщине. Каждый мускул в его теле болел, дыхание было неровным, но его стойка не выдавала ничего. Позади него товарищи выстроились в потрёпанную, но непоколебимую линию, их изнеможение улавливалось в каждой ране и в каждом затруднённом вдохе. Все устали. И всё же никто из них не отступал. — Очаровательно, — протянул плут, делая шаг вперёд и уверенно сжимая клинок, несмотря на усталость в руках. — Вы, Вознесённые, действительно любите театральность, не правда ли? Фистула наклонила голову, на её губах играла слабая улыбка. По сравнению с ними она была нетронутой: тёмное платье — безупречно, бледная кожа — совершенна. Холодный и расчётливый взгляд скользнул по группе, словно оценивая добычу. — А ты всё ещё считаешь себя умным, — ответила она спокойно и снисходительно. — Как необычно. Она широко улыбнулась, и в мгновение ока воздух вокруг них наполнился хаосом, но она уже пришла в движение. Её очертания расплылись, растворившись в рое летучих мышей, взмывших по спирали вверх, и их крики эхом разнеслись по коридору. Астарион бросился на неё, рассекая клинком воздух, но она была слишком быстра, проскользнув между ударами, как дым. — О, ради всего… — прорычал Астарион, с нарастающим раздражением наблюдая за тем, как разлетаются летучие мыши. — Почему она такая проворная? Она же древняя! — Она же Вознесённая, — холодно ответил Леон, метнув некротический взрыв, который не достиг цели, когда стая метнулась к высоким арочным окнам. — И, очевидно, она это знает. — Она играет с нами, — огрызнулась Вайолет. Летучие мыши закружились и вновь собрались возле одного из высоких витражных окон в дальнем конце коридора. Когда они слились воедино, Фистула вновь обрела форму, её платье мерцало в слабом свете, проникающем сквозь окно. Она стояла неподвижно, глядя на них с нечитаемым выражением лица. Астарион заколебался, всё ещё держа клинок наготове. — И что теперь? Ты проделала весь этот путь только для того, чтобы поглазеть на нас? Фистула не двигалась, устремив на него светлые глаза. — Ты такой же надоедливый, как и он, — тихо, без злобы сказала она. — Но я здесь не для того, чтобы сражаться. Астарион прищурился, осторожно подходя ближе. — Правда? Потому что, похоже, ты приложила немало усилий, чтобы сбежать. — Я не убегала, — ровным голосом ответила Фистула. — Я отступала. Есть разница, мальчик. Напряжение, повисшее в воздухе, стало ощутимым, когда Астарион сократил дистанцию, его сородичи и спутники сдерживались, но оставались начеку. Взгляд женщины смягчился, в чертах её лица промелькнуло что-то почти человеческое. — Я этого не хотела. Ничего из этого. Он втянул меня в своё безумие, в свои планы. У меня была хорошая жизнь. Да, я совершала ошибки, но они были моими. Астарион крепче сжал свой клинок, его голос стал резким. — И всё же ты здесь, часть его грандиозного плана по уничтожению всего. Избавь меня от оправданий. Её губы искривились в слабой, горькой улыбке. — Меня прокляла моя собственная самоуверенность и неудачи. Я выпустила в мир глупцов, и теперь расплачиваюсь за каждого из них. Она подошла ближе к окну, повернувшись к ним спиной, и посмотрела в ночь. — Но я больше не буду пешкой в его играх. — Она слегка повернулась, и встретилась с ним взглядом. — Позволь мне покончить с этим достойно. Астарион замер, у него перехватило дыхание, когда понял смысл её слов. — Что ты… Прежде чем он договорил, женщина с безмятежным выражением лица прижала руки к груди. — Я не позволю ему меня использовать, — мягко сказала она. — Удачи, мальчик. Она тебе понадобится. А затем быстрым, решительным движением она вонзила когти себе в грудь, пронзив сердце. Астарион даже не поморщился, когда пепел от останков вампирши разлетелся по воздуху. Он просто стоял, держа поднятый клинок, хотя его рука уже налилась свинцом от усталости. Не осталось сил даже на то, чтобы испытать шок или удивление. Она сделала свой выбор, и, честно говоря, облегчила им работу. — Удачи, мальчик, — пробормотал он себе под нос, с горьким весельем повторив её последние слова. — Как заботливо. Молчание нарушило тихое замечание Леона. — Я этого не ожидал. — Как и она, — сухо ответил Астарион, наконец опуская оружие. Он сжал челюсть и прищурился, оглядывая комнату в поисках следующей угрозы. Взгляд скользнул по потрёпанным и усталым товарищам, всё ещё стоявшим на ногах. — Трое убиты, остался один. Он смотрел на парящий в воздухе пепел, его глаза горели, когда последние останки Фистулы канули в небытие. Похожая на Касадора своей жестокостью и коварством, Фистула предпочла покончить с собой, а не позволить, чтобы её судьбой управлял кто-то другой. Это вызывало горькое уважение… понимание, которое он не хотел признавать. Троих из них уже не было в живых. Каждая смерть истощала его не только физически, но и как-то иначе, хотя он не мог дать этому названия. Он был измотан до предела… до изнеможения, из-за чего болел каждый мускул. Но останавливаться было некогда. Не сейчас. Не когда её жизнь всё ещё висела на волоске. Он на мгновение закрыл глаза, желая удержать единственное, что имело значение: Тав. Её лицо вспыхнуло в его сознании, став маяком надежды и ярости одновременно. Он видел её зелёные глаза, горящие решимостью, слышал её голос, наполненный силой даже в самые мрачные моменты. Она была его связующим звеном, его смыслом. От одной мысли, что она в руках Вознесённого Астариона, в нём вспыхивал гнев, вновь пробуждая его решимость. Я не позволю ему её заполучить. Не сейчас. И никогда. Он крепче сжал клинок, тяжесть оружия придавала ему сил. Плевать, сколько крови придётся пролить и сколько теней убить. Он будет сражаться до тех пор, пока его тело не сдастся, если потребуется. Он выпрямился, заставляя себя двигаться вперёд, хотя каждый шаг давался ему с трудом. Бой ещё не окончен. Пока что. И провал был недопустим. Пока Тав ещё в опасности. Он не успокоится, не остановится… пока она не окажется в безопасности, а Вознесённый не станет лишь воспоминанием, превратившись в пепел. Группа в молчании двигалась по лабиринту коридоров, их шаги мягко отдавались эхом по холодному камню. Астарион шёл впереди, держа клинок наготове, выражение его лица было острым и нечитаемым. Но его разум был далёк от спокойствия. Он резко остановился, и его сородичи тоже замерли позади него. — Что такое? — обеспокоенно поинтересовалась Далирия. Астарион ответил не сразу, осматривая тёмный коридор впереди, но его мысли были далеко. Всегда одно и то же, не так ли? Хозяин. Марионетка. И когда ниточки обрываются, они рассыпаются в прах. Он тяжело сглотнул, в горле поднялся привкус горечи. Каким я был? Кем я являюсь? Просто ещё одно сломанное творение, пытающееся оправдать своё существование, уничтожая его? От этой мысли его передёрнуло сильнее, чем он хотел признать. — Астарион, — мягко настаивала Далирия, — что случилось? Он медленно выдохнул, заставляя себя сосредоточиться. — Ничего, — ровно ответил он, хотя напряжение в голосе предало его. — Мы рядом. Вот и всё. Но дело было не только в этом. Касадор был близко. Теперь он это чувствовал… ощущал знакомое и удушающее присутствие на периферии чувств. Хозяин, который создал его, сломал и в конце концов избавился. И хозяин, которого он собирался убить. Ещё раз. — Нужно двигаться дальше, — сказал Гейл, нарушив напряжение. Они пошли дальше, но тяжёлая и гнетущая тишина вернулась. Каждый шаг приближал их к тронному залу, и каждый шаг напоминал перемещение частички его прошлого в настоящее. Фистула выбрала свой конец, мрачно подумал он. Касадор не получит такой роскоши. Не от меня. Он оглянулся на своих сородичей и товарищей; их лица были решительными, несмотря на всю тяжесть предстоящего. Они верят в это. В меня. Этого достаточно. Но в глубине души маленькая, непрошеная мысль прокралась в его сознание: А если я потерплю неудачу? Если я не смогу его сломить? Астарион заставил её замолчать, резко вдохнув. Не было места для сомнений. Не здесь. И не сейчас. Касадор ждал, и Астарион проследит, чтобы в этот раз монстр от него не ушёл. Двери в другой большой зал со скрипом отворились, звук эхом разнёсся по огромному безмолвному помещению. Астарион шагнул вперёд, держа клинок наготове, а его сородичи последовали за ним. Воздух был тяжёлым, в нём ощущался слабый металлический привкус, от которого заныли клыки. Касадор стоял в дальнем конце помещения, спиной к ним. Его поза была расслабленной, почти небрежной, пока он наливал в бокал тёмно-красное вино из графина. Он поднёс бокал к губам, смакуя его так, словно у него в запасе было всё время мира. — Вы опоздали, — сказал Касадор ровным и глубоким голосом с толикой веселья. Он даже не обернулся. Астарион крепче сжал свой клинок, сузив глаза. — Касадор, — прорычал он низким, полным яда голосом. — Даже не «хозяин»? — ответил Зарр, наконец повернувшись к ним лицом. На его бледном лице застыло притворное удивление. Он сделал ещё один глоток вина, с хищным блеском в глазах оглядывая группу. — Веди себя прилично, Астарион. Похоже, эта версия тебя… куда хуже. Жалость какая. — Он мой, — сказал Астарион, шагнув вперёд, его голос был таким же острым, как и клинок в его руке. — Нет, — вмешалась Вайолет, блеснув собственным оружием в тусклом свете. — Он наш. Касадор разразился низким, жестоким смехом, который, казалось, бесконечно отдавался эхом в зале. — Наш? — насмешливо повторил он. — Как необычно. Мои питомцы объединились и думают, что могут укусить создавшую их руку. — Он перевёл взгляд на Астариона и широко ухмыльнулся. — Ты и правда заразил их своими иллюзиями, да? Тот стиснул зубы, но его голос звучал ровно. — Не недооценивай меня, — сказал он с холодной и опасной ухмылкой. — Будет весело. Лицо Касадора посуровело, а глаза сузились, когда он подошёл ближе и поставил бокал с вином на ближайший столик. — Яростный и упрямый, как обычно. Ты всегда был моим любимым питомцем. И ты всегда этого хотел, не так ли? Он слегка наклонился вперёд, его голос смягчился, но в нём сквозила злоба. — Неужели ты забыл? Ты искал меня. Ты просил об этом. Ты умолял об этом. Дыхание Астариона сбилось, но он не дрогнул. — Я вырос, — сказал он резким, как бритва, голосом. — И теперь я знаю лучше. Вампир, жаждущий власти, в итоге становится одним из трёх: ворчливым старикашкой, сумасшедшим старикашкой или мертвецом. В багровых глазах горел огонь, когда он шагнул ближе, подняв клинок. — Тебе следовало оставаться последним. Зарр растянул губы в жуткой улыбке. — Смелые слова. Посмотрим, сможешь ли ты их подтвердить. В одно мгновение Касадор бросился вперёд, быстрее, чем мог уследить человеческий глаз. Астарион был наготове и встретил его лоб в лоб звоном стали, от которого полетели искры. От силы удара по залу прокатились волны, сама мощь которых ошеломила даже тех, кто стоял рядом. Битва разразилась как бурная и неумолимая буря. Клинок Астариона двигался с точностью и яростью, каждый удар был направлен на убийство, каждое уклонение было рассчитано на приближение неизбежной смерти Касадора. Но тот не был обычным противником. Его движения были плавными, почти без усилий, его удары несли в себе многовековой опыт и силу. Он сражался с уверенностью, которая исходила от осознания того, что он всегда был хищником. — Ты медлителен, — издевался Касадор, прорезая своим голосом шум схватки. — Разве он не тренировал тебя как следует? — Забавно, — парировал плут, зацепив своим клинком запястье Касадора и заставив его отступить на шаг. — Я думал о тебе то же самое. Они снова столкнулись, их движения стали размытыми по ходу сражения. Позади них Аурелия и Вайолет удерживали свои позиции, сдерживая оставшихся приспешников Касадора, а Леон обрушил на них шквал заклинаний, чтобы склонить чашу весов в их пользу. Но Астарион сражался не только за себя. Во время боя его захлестнули воспоминания… другой «он», что пал к ногам Касадора в другое время, в другом мире. Он был здесь не только для того, чтобы покончить с повелителем вампиров самому; он был здесь, чтобы завершить то, в чём другой «он» не преуспел. Касадор снова сделал выпад, нацелив когти в горло Астариона, но тот извернулся, уклоняясь от атаки с грацией танцора. Его клинок взметнулся вверх, ударив Зарра в грудь, из-за чего повелитель вампиров взвыл от боли. — Ты уже проиграл, — сказал Астарион холодным, как лёд, голосом. — Просто ты пока об этом не подозреваешь. Битва ещё не была окончена… пока нет. Но одно он знал абсолютно точно. Касадор сегодня умрёт. Их клинки сошлись, с каждым взмахом высекая искры. Зал заполнил звон стали о сталь, прерываемый стонами от напряжения и периодическим шипением от боли. Кровь — его, Касадора и его товарищей — забрызгала холодный каменный пол, смешиваясь с пылью и обломками мебели, оставшимися от разгоревшейся битвы. Движения Касадора были сочетанием элегантности и жестокости, его клинок рассекал воздух с убийственной точностью. Астариону удалось отразить один удар, затем другой, но третий достиг цели… острая, жгучая боль пронзила его бок. Он пошатнулся, и его разорванную рубашку пропитала кровь. Рана была не глубокой, но её хватило. Хватило, чтобы он потерял равновесие. Хватило, чтобы Касадор начал глумиться. — Ты истекаешь кровью, мальчик, — спокойно и снисходительно произнёс он, парируя очередной удар. — Неужели ты всё ещё так хочешь умереть ни за что? Астарион заскрежетал зубами, его зрение на мгновение затуманилось от боли. Он инстинктивно прижал руку к боку, чувствуя липкое тепло собственной крови. Его грудь вздымалась, но он отказывался дрогнуть, отказывался доставлять Зарру удовольствие. — Ни за что? — прошипел он хрипло, но вызывающе. — Я сражаюсь за всё, что ты у меня отнял! И за всё, чего у тебя никогда не будет! Касадор мрачно усмехнулся, выражение его лица было почти сострадательным. — Так драматично. Всё ещё цепляешься за свой небольшой праведный бунт. Это почти восхитительно. Астарион крепче сжал клинки, его ярость пылала жарче, чем боль в боку. — А ты всё та же жалкая пиявка, цепляющаяся за власть, которую никогда не заслужишь! Их клинки снова столкнулись, звук разнёсся по залу. Кровь капала на холодный каменный пол, каждая капля свидетельствовала о высоте ставок в этом жестоком танце. Астарион чувствовал, как его силы иссякают, но не желал, чтобы жестокость Касадора стала его последним словом. Повелитель вампиров был неумолим, его движения почти не требовали усилий, когда он парировал удары и наносил ответные с жестокой точностью. Руки Астариона болели, раны саднили, а зрение слегка затуманилось от потери крови, но он не останавливался. Смех Зарра эхом прокатился по залу… мрачный, леденящий душу звук, терзающий решимость. Он двигался с расчётливой точностью хищника, издевающегося над своей жертвой. Резким движением он выбил клинок из рук Анкунина, и тот покатился по полу. Прежде чем отродье успело среагировать, рука Касадора сомкнулась на его горле, прижав к холодной каменной стене. — Посмотри на себя, — снисходительно усмехнулся тот. Глаза сверкнули злобой, когда он крепко сжал руку, перекрывая дыхание. — Такой отчаявшийся. Такой предсказуемый. Неужели ты думал, что в этот раз будет по-другому? Астарион вцепился в руку Касадора, впиваясь ногтями в холодную плоть. Грудь вздымалась, когда он пытался глотнуть воздуха, а перед глазами всё плыло. Но он не позволит своему бывшему хозяину заметить страх. Вместо этого он обнажил клыки, вызывающе зарычав. Губы Касадора скривились в жестокой улыбке. — О, не смотри на меня так, мой питомец. Думаешь, ты вырос? Превратился в нечто большее? Нет, нет. Ты всё то же маленькое сломленное существо, что я вытащил из грязи. Ты просто сменил один поводок на другой. Астарион отчаянно брыкался, пытаясь найти опору, но Касадор был силён и неумолим. Каждое слово лезвием проникало в грудь, вскрывая старые раны, которые он так упорно закрывал. — Признаюсь, — продолжал Касадор насмешливо-задумчивым тоном, — я был впечатлён, когда услышал, что ты справился с моим вторым «я». Умно, да, но всё-таки глупо. Видишь ли, мой дорогой Астарион, я учился на чужих ошибках. И я не стану тебя недооценивать. Рука, обхватившая его горло, слегка разжалась… ровно настолько, чтобы можно было дышать, но давление оставалось — жестокое, властное. Касадор наклонился ближе, обдав холодным дыханием острое ухо. — Чувствуешь это, питомец? Неизбежность? Ты не можешь победить. И никогда не сможешь. Ты недостаточно силён. Ты не достоин. Голова Астариона закружилась, тело требовало воздуха, отдыха, освобождения. Эхо слов Касадора ранило сильнее физической боли. Воспоминания нахлынули с новой силой: ночи рабства, бесконечные унижения, ощущения себя не более чем мусором. Ты выше этого. Эта слабая, но настойчивая мысль пробилась сквозь туман. Однажды он уже пережил этого мужчину. Он поднялся над ним. Он нашёл то, за что стоит бороться… ради чего стоит жить. Но слова… тяжесть в голосе Касадора тянула его вниз, и на какое-то мимолётное мгновение он засомневался в себе. Он усомнился в своей силе, в своей ценности, в самом праве дать отпор. Касадор мрачно усмехнулся, почувствовав нерешительность. — Вот оно. Взгляд поражения. Тебе идёт, питомец. Давай, прими это. Сдайся. Ты никогда не освободишься от меня, никогда. Эта насмешка кинжалом засела у него в душе, но глубоко внутри зажглась искра. Слабая, мерцающая, но она была… упрямый огонёк неповиновения, не желающий умирать. Астарион стиснул зубы, продолжая цепляться за чужую руку и дрожа всем телом от напряжения. Его разум протестовал против веса слов Касадора, и в этот момент в нём зародилась одна мысль: Не в этот раз. Внезапный взрыв сотряс зал, подбросив обломки в воздух. Все замерли на долю секунды, звук гулко разнёсся по помещению. Касадор обернулся к источнику шума… часть стены осыпалась под силой взрыва, явив в дверном проеме тёмную фигуру. Этого было достаточно. Астарион воспользовался возможностью и рванул со всей силы вперёд. Он схватил Касадора за затылок, впившись пальцами в волосы повелителя вампиров, и со всей силы дёрнул его назад. Глаза того расширились от удивления, и самообладание наконец-то его покинуло. — Ты… Ему не дали договорить. Далирия бросилась вперёд со скоростью и изяществом тени, схватив лежащий на полу кинжал. Не раздумывая, она метнула его брату. Он инстинктивно поймал оружие в воздухе, и рукоять легла в его руку так, словно всегда там и была. Он действовал без раздумий, движимый чем-то первобытным. Неистовый рык вырвался из его горла, когда он сделал выпад, и клинок с разрушительной точностью нашёл свою цель. С резким звуком металла, пронзающего плоть, кинжал вонзился в грудь Касадора. Астарион провернул лезвие, испытывая тошнотворно знакомое ощущение. Его грудь тяжело вздымалась, а перед глазами проплывали обрывки воспоминаний… отголосок другого времени, когда он был точно в таком же положении. Он выдернул кинжал с такой силой, что кровь брызнула на его и без того испачканные руки, а затем вонзил его снова. И снова. Каждый удар был подобен дежавю, тяжесть его ненависти и горя обрушивалась на него с каждым яростным ударом. Он помнил прошлый раз… как другой клинок пронзил иллюзии Касадора о неуязвимости, как тот же рык рвался из его горла, когда он наконец разбил сковывающие его цепи. Но сейчас было не воспоминание. Это было сейчас. Это было реальностью. Каждый удар нёс в себе годы гнева, страданий, тоски по свободе. Кривая ухмылка на лице Зарра слабела с каждым ударом, а алые глаза расширились в неверии. — Ты ни над кем не властен! — прорычал Астарион, дрожа от переполнявших его эмоций, когда в последний раз вогнал клинок прямо тому в сердце. Тело Касадора содрогнулось. Он открыл рот, но не издал ни звука. Медленно его тело начало распадаться, превращаясь в пепел, который рассыпался в воздухе. Астарион замер, его грудь вздымалась, а клинок дрожал в окровавленной руке. Тишина была оглушительной, нарушаемой лишь прерывистым дыханием его товарищей. — Всё кончено… — прошептал он. Но, глядя на кучку пепла у своих ног, он знал, что вес только что произошедшего сохранится гораздо дольше этого затишья. Не успели все перевести дух, как раздался оглушительный грохот, от которого задрожали стены. Астарион повернул голову на звук, и в груди сжалось, а чувство триумфа испарилось. Не раздумывая, он бросился бежать по скользкому от крови камню. Остальные последовали за ним, их истощение сменилось общим чувством ужаса. Воздух, казалось, становился тяжелее и холоднее с каждым шагом к источнику шума. Мысли мужчины были как в тумане, одно единственное имя повторялось в его голове, как мантра. Тав. Под сердцем сжалось, и в третий раз в своей жизни он взмолился. Отчаянная, безмолвная мольба ко всем силам, которые могли его услышать. Один раз он молил о свободе. Второй раз — о мести. А теперь — за её жизнь. Они добрались до двери, за которой раздавался грохот, и он распахнул её с такой силой, что она ударилась о стену. От увиденного он застыл на месте. Комната была огромной и залита жутким серебристым сиянием, исходящим от предмета в центре: огромного, богато украшенного зеркала. Его поверхность переливалась, как жидкая ртуть, а свет растекался по полу странными рябящими узорами. А перед ним стоял он… точнее, та его версия, которую они преследовали. Другой Астарион повернулся к ним, его лицо было спокойным, почти дружелюбным, будто они заглянули на полуденный чай. Он держал Тав за руку, прижимая её коленями к полу. По её лицу текли слёзы, а в зелёных глазах блестели отчаяние и гнев. — О, хорошо, — насмешливо протянул Вознесённый. — Вот и ты. А я уже было подумал, что ты пропустишь грандиозный финал. Багровые глаза Астариона остановились на его противнике. — Отпусти её. Другой Астарион ухмыльнулся, слегка ослабив хватку, и наклонил голову. — Зачем? Она ведь центральная фигура, разве нет? Тав перевела на него взгляд, и на мгновение слёзы в её глазах, казалось, исчезли. Она приоткрыла губы, словно хотела что-то сказать, но Вознесённый оборвал её резким щелчком языка. — Ну, ну, — широко ухмыльнулся он. — Только без сантиментов. В конце концов, мы все здесь по одной и той же причине, не так ли? — Он жестом указал на зеркало. — Конец всего сущего. Рождение идеального мира. В груди Астариона пылала ярость, когда он шагнул вперёд, его клинок блеснул в странном свете. — Ты не можешь играть в Бога. Ты не более чем паразит, цепляющийся за власть, которой не заслуживаешь! Глубокий и холодный смех другого Астариона пронёсся по комнате. — О, дорогуша, вот тут ты ошибаешься. Я заслуживаю всего. Каждая капля крови, каждый разрушенный мир… всё это моё. Он взглянул на Тав и почти с нежностью коснулся её щеки. — И она тоже будет моей. Как ей и суждено. — Тронешь её ещё раз… — прошипел Астарион низко и ядовито, — … и ты об этом пожалеешь. Вознесённый приподнял бровь и не сдержал ухмылки. — Пожалею? Дорогуша, сожаление для слабаков. И если ты думаешь, что сумеешь меня остановить… — он жестом указал на мерцающее зеркало позади себя, — можешь попробовать. Но я бы поторопился. Время на исходе, и мне бы не хотелось, чтобы ты пропустил шоу.

***

Несколько лет назад Замок душил своей тишиной, не мирной, а гнетущей. Тав сидела в своих покоях, с методичной точностью скользя кистью по холсту. Её мазки были осторожными, неторопливыми, но при этом она писала без страсти, словно рука жила своей жизнью. Изображение, рождённое под её пальцами, было знакомым… слишком знакомым. Давно покинутый дом болезненно-ясно отпечатался в её памяти. Она рисовала его много раз: мягкий свет свечей, льющийся из окон, тепло, излучаемое очагом внутри. Это было единственное, что она могла заставить себя нарисовать сейчас. Она пробовала рисовать и другие сцены — цветы, пейзажи, даже несколько портретов, — но все они казались ей пустыми, словно её душа целиком была вложена в эту единственную повторяющуюся сцену. Её дом. Место, куда она никогда не сможет вернуться. Взгляд метнулся к окну, занавешанному тяжёлыми портьерами. Ей не нужно было выглядывать наружу, чтобы понять, что там… ничего, кроме разросшихся холодных и неприветливых угодий. Мир снаружи был такой же тюрьмой, как и стены замка. А внутри… она была одна. За последние месяцы Астарион сильно от неё отдалился. Сначала это было незаметно: редкие визиты, несколько невнятных разговоров. Но потом он стал исчезать совсем. Он мог отсутствовать днями напролёт, а когда наконец возвращался, то был неразговорчив, а в его глазах лежали тени чего-то, что она не могла определить. Он почти на неё не смотрел, не говоря уже о том, чтобы поговорить. Мужчина, который когда-то был её миром, теперь казался призраком, витающим по страницам её жизни. А началось всё после её появления… Аманиты. Тав не доверяла ей с того момента, как та переступила порог замка, а в её милой, слишком идеальной улыбке сквозило что-то зловещее. Астарион словно… был ею заинтригован, чего Тав никак не могла понять. Он не кокетничал и не был ею очарован, но в его поведении чувствовалась какая-то резкость, когда Аманита была рядом, словно её присутствие поднимало на поверхность что-то, что он давно похоронил. С тех пор замок изменился. По его коридорам проходили странные фигуры — мужчины и женщины, говорившие вполголоса и державшиеся с хищной уверенностью. Припасы исчезали почти так же быстро, как и появлялись, а Астарион на несколько часов, иногда и дней подряд, запирался в своём кабинете. Когда она спрашивала, над чем он работает, его ответы были туманными и пренебрежительными. — Тебе не о чем переживать, любовь моя, — говорил он, одаривая её очаровательной улыбкой, которая больше не казалась искренней. — Просто… приготовления. К чему именно? Кисть дрогнула, оставив на холсте неровную полосу краски. Тав со вздохом отложила её и уставилась на незаконченное творение, ощутив, как дрожат руки. Она ненавидела это… ожидание, догадки. Грызущее сомнение, которое снедало её каждый раз, когда Астарион проходил мимо, не удостоив даже взглядом. Позади неё со скрипом открылась дверь, и на краткий миг сердце подпрыгнуло. Но когда она повернулась, это оказался всего лишь один из слуг, несущий бутылку с кровью взамен той, к которой она не притронулась ранее. Молча поставив её, он также быстро удалился, и дверь с щелчком захлопнулась. Она снова осталась одна. Тав сгорбилась на стуле, опустив руки на колени. Холст смотрел на неё, жестоко напоминая о том, что она потеряла и что, как она боялась, никогда больше не найдёт. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Что-то было не так… ужасно не так… и она не могла и дальше притворяться, что всё иначе. Но что она могла сделать? Противостоять ему? Потребовать ответов? И если она это сделает, будет ли ему до этого дело? Станет ли он вообще слушать? Тав поднялась со стула с внезапной решимостью. Забытая кисть полетела на деревянный пол. Она не могла больше сидеть здесь, утопая в тишине и вопросах без ответов. Ноги сами понесли её к двери. Она распахнула её и шагнула в тускло освещённый коридор, и её голос эхом отразился от каменных стен. — Извините! — позвала она, заметив, что слуга исчезает за углом. Она ускорила шаг, сердце её колотилось по непонятной причине. Слуга остановился и повернулся, выражение его лица было подчёркнуто нейтральным, когда он слегка поклонился. — Да, миледи? — Где Астарион? — спросила она резче, чем хотела. Она сжала кулаки, словно готовясь к любому оправданию, которое ей предложат. Слуга на мгновение заколебался, отведя взгляд в сторону, прежде чем ответить. — Хозяина нет в замке, миледи. Дыхание перехватило. Нет в замке. Ну конечно. Он вообще редко здесь появлялся. Она почувствовала, как в ней закипает гнев, угрожая выплеснуться наружу, но затем её посетила другая мысль… опасная и волнующая. Она расправила плечи и выражение её лица посуровело. — Хорошо, — спокойно сказала она. — Идите. Слуга вновь поклонился и поспешил прочь, его шаги затихли. Тав на мгновение задержалась в коридоре, лихорадочно соображая. Если его здесь не было, то это был её шанс. Шанс найти ответы, раскрыть хранимые за тяжёлыми дверями его кабинета секреты. Безусловно, это было безрассудством. И, скорее всего, ошибкой. Но в то же время это был самый волнующий поступок, на который она отважилась за последние годы. Её пульс участился, смесь страха и решимости захлестнула её, когда она повернулась на каблуках и направилась к кабинету. Замок казался ещё внушительнее, когда она шла по его коридорам, и её шаги были единственным звуком, нарушающим тишину. Она то и дело оглядывалась через плечо, ожидая, что её кто-нибудь остановит, но коридоры оставались пустыми. Слуги знали, что не стоит задерживаться там, где они не нужны, особенно в отсутствие хозяина. Когда она наконец добралась до тяжёлой деревянной двери кабинета Астариона, её рука замерла над ручкой. Полированная медь блестела в слабом свете, словно смеясь над её нерешительностью. Тав глубоко вздохнула, набираясь сил. Возможно, это ужасная идея. Но она моя. Бросив последний взгляд на коридор, чтобы убедиться, что она одна, Тав обхватила пальцами ручку и с силой повернула. Заперто. Разумеется. Она разочарованно хмыкнула и осмотрела дверной проём. Взгляд упал на небольшой декоративный выступ рядом с замком. Ничего особенного, но достаточно для задуманного. Вытащив из причёски заколку, она опустилась на колени и трясущимися руками вставила её в замок. Тянулись минуты, и каждый щелчок и скрежет металла о металл усиливали её нервозность. Сердце колотилось в ушах, но она отказывалась сдаваться. Она зашла уже слишком далеко. Наконец, с тихим щелчком замок поддался. Тав судорожно выдохнула, выпустив облачко пара в прохладный воздух. Она приоткрыла дверь, проскальзывая внутрь, а затем осторожно закрыла за собой. Пульс бешено стучал, когда она осмотрела комнату. Кабинет Астариона был таким же величественным и зловещим, как она себе и представляла, с полками древних фолиантов и замысловатыми картами, украшавшими стены. В центре стоял большой, богато украшенный письменный стол, на котором всё было тщательно разложено, за исключением небольшой стопки бумаг, которые, казалось, были убраны в спешке. Взгляд задержался на столе. Вот оно. Ответы были здесь. Просто нужно было их найти. Руки дрожали, когда она осторожно выдвигала первый ящик стола, а дыхание замирало в груди. До неё донёсся насыщенный аромат старого пергамента и чернил, странно успокаивающий по сравнению с бурей беспокойства внутри. Она вытащила стопку бумаг с хрустящими краями, аккуратно сложенных по порядку… слишком аккуратно. Глаза пробежали по первым нескольким страницам. Диаграммы. Схемы. Порталы были изображены очень точно, испещрены символами и фразами на языках, которые она не совсем понимала. Она стала просматривать их быстрее, её пульс учащался с каждым новым открытием. Это были не задумки учёного или праздный интерес… это было исследование. Глубокое, продуманное исследование. И не только об одном портале, а о множестве других. Порталы в другие… миры? Пальцы коснулись другого документа, испещрённого жирными линиями и неровными заметками на полях. Она узнала некоторые слова: временные линии, аномалии, коллапс, сингулярность. Она не понимала всего этого, но смысл был достаточно ясен. Он не просто изучал эти другие реальности… он искал способы их контролировать. Или, что ещё хуже, уничтожать их. Тав прижала руку ко лбу, комната слегка закружилась, пока она пыталась осознать увиденное. Она отложила стопку в сторону, дрожащей рукой потянувшись к следующему ящику. В нём оказалась коллекция карт, искусно детализированных, со сделанными красными чернилами пометками. На них были изображены незнакомые ей пейзажи, города и регионы. Некоторые карты были полностью перечёркнуты, чёрные линии пересекали их, словно обозначая удаление. Взгляд зацепился за особенно пугающий рисунок: зеркало. Его нельзя было ни с чем спутать, ведь на пергаменте была изображена богато украшенная рама. Вокруг него были примечания… загадочные фразы вроде «точка схождения» и «последний якорь». Тав с колотящимся сердцем крепче вцепилась в бумагу. — Этого не может быть, — дрожаще прошептала она. Но доказательства были неоспоримы. Астарион… её Астарион… планировал нечто, выходящее за рамки её понимания. Он не просто строил для них жизнь здесь. Он разрушал целые миры. Она потянулась к последней стопке бумаг, медленно от охватившего её ужаса. Это были не заметки или диаграммы, а письма. Некоторые были написаны его изящным почерком, другие — незнакомым ей. Она развернула один и начала читать, глаза её расширялись с каждой строчкой. — «Сближение неизбежно. Хрупкое равновесие между мирами не может держаться вечно, и когда придёт время, останется только одна реальность. Моя реальность». Письмо выскользнуло из пальцев и упало на стол. Тав попятилась, её руки неконтролируемо дрожали. Это был не тот мужчина, которого, как ей казалось, она знала и любила. Или всё-таки тот? Тяжесть осознания сдавила грудь, мешая дышать. Внимание привлёк рисунок, наполовину скрытый под грудой исписанных заметок. Она нерешительно потянулась к нему, коснувшись пальцами грубой бумаги. Это был их набросок. Она безмятежно улыбалась, стоя рядом с Астарионом и держа его за руку. Рисунок выскользнул из её рук и Тав попятилась назад, хватаясь за край стола, чтобы не упасть; дыхание было неглубоким и рваным. Перед глазами всё поплыло, когда фрагменты начали вставать на свои места, и каждый последующий был тяжелее предыдущего. Он не просто пытался сбежать из этого мира, но и не пытался его спасти. Он пытался всё переделать, разорвать существование на части и перестроить его до неузнаваемости. От звука открывающейся двери внутри похолодело. Её руки замерли, сжимая стопку бумаг, которую, как оказалась, она так и не выпустила из пальцев. Медленно, нерешительно она подняла глаза и… увидела его. Астарион стоял в дверном проёме, его силуэт обрамлял тусклый свет коридора за дверью. Он не произнёс ни слова. Его багровые глаза смотрели на неё, обычное очарование и тепло которых сменилось чем-то, что она не могла понять. Это не была ярость… что-то более холодное, взвешенное. Сердце заколотилось, когда между ними повисла тишина. — Астарион… — дрожаще начала она. Она поднялась на ноги и бумаги выскользнули из её пальцев, разлетевшись по столу. — Я могу объяснить. Но он так ничего и не сказал. Его взгляд не дрогнул и не смягчился. Он шагнул вперёд, и она инстинктивно попятилась, ударившись о край стола. — Астарион, прошу, — повторила она срывающимся от страха голосом. — Я… Но не успела она закончить, как, он шевельнулся. В одно мгновение он сократил расстояние между ними и схватил её запястье крепко, но не больно. Дыхание сбилось, когда он потянул её к двери, и ответом на её сопротивление послужила безмолвная решимость. — Астарион, остановись! — Тав дёрнулась в его хватке, её охватила паника. — Отпусти меня! Он молчал, на его лице застыла маска ледяной отстранённости. Настойчиво и неумолимо, он вёл её по коридору. Тав упиралась, но это было бесполезно… его сила намного превосходила её. — Не делай этого! — кричала она, и её голос эхом отразился от стен. — Астарион, поговори со мной! Скажи что-нибудь! Но он по-прежнему молчал. Единственными звуками были её судорожное дыхание и равномерный стук его сапог по каменному полу. Её усилия становились всё отчаяннее, а страх превратился в чистую панику. Она царапала его руки, пинала его ноги… что угодно, лишь бы заставить его остановиться. Он не остановился. Они добрались до нижних этажей замка… темниц. Живот Тав скрутило, когда её окутал влажный, гнетущий воздух. Она сопротивлялась изо всех сил, срывая голос от отчаяния. — Астарион, не делай этого! Прошу! Просто поговори со мной! Он даже не вздрогнул, втащив её в камеру и резко отпустив запястье, отчего она едва не упала на землю. Тав отшатнулась, дыхание стало прерывистым, и она подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как он с тяжёлым лязгом захлопывает дверь. Руки метнулись к прутьям, и она затрясла их, умоляя: — Ты не должен этого делать! Просто скажи мне, что происходит! Я могу тебе помочь! Прошу тебя! Он повернулся к ней спиной, двигаясь жутко спокойно, пока доставал набор кандалов. Глаза Тав расширились, и она прижалась к дальней стене, мотая головой. — Нет. Нет, ты этого не сделаешь. Ты не можешь этого сделать! Но он мог. И сделал. Он спокойно к ней приблизился, железной рукой закрепив холодный металл на её запястьях, лодыжках и, наконец, шее. Тав сопротивлялась изо всех сил, по её лицу текли слёзы, когда цепи защёлкивались на своих местах. Их вес душил и давил, словно физическое проявление её отчаяния. Когда он закончил, Астарион отступил назад, напоследок встретившись с ней взглядом. Выражение его лица было нечитаемым, а губы сжались в тонкую линию. Голос Тав надломился, когда она прошептала: — Почему?.. Почему ты ничего не говоришь? Он не ответил. Развернувшись на каблуках и не оглядываясь, он вышел из камеры. Тяжёлая дверь с грохотом захлопнулась и звук эхом разнёсся по темнице, словно последний гвоздь в крышку гроба. Тав рухнула на пол, кандалы вокруг неё звенели, пока рыдания сотрясали её тело. Она уставилась на пустое место, где он только что стоял, и её сердце разрывалось на части. Какая бы связь между ними ни была, какое бы доверие ни существовало между ними… всё это словно вырвали, оставив её одну в холодной, неумолимой темноте.