Don't go (Не уходи)

Тав казалось, что всё произошло в мгновение ока… слишком быстро, слишком неожиданно, слишком ошеломляюще. Только что она была измученной и сломленной пленницей Аманиты. И тут… спасена. Пощажена. С того момента, как в зал вошёл Астарион, она это поняла, ощутила это всем своим существом. Она замерла, не в силах пошевелиться, когда он приблизился, и его присутствие охватило всё помещение атмосферой абсолютной власти. Это был не тот Астарион, что шептал нежности в тишине ночи или смеялся с ней под звёздами. Этот был совершенно другим. Не говоря ни слова, он наклонился и поднял её с колен, держа в крепкой хватке. Тав не могла сопротивляться, даже не думала. Она следовала за ним как по команде, разум всё ещё пытался осмыслить происходящее, пока она пристально смотрела ему в глаза. Остальные вампиры наблюдали за ними в полной тишине. Выражение их лиц было отсутствующим, будто они были простыми декорациями в этом тёмном театре. Аманита скрылась в тени, как только Астарион бросил на неё резкий, карающий взгляд, не терпящий никаких возражений. Тав позволила себя вести, двигаясь механически, метр за метром, пока её вели по извилистым коридорам крепости. Здесь было душно… тёмные стены, украшенные тяжёлыми гобеленами, затхлый и холодный воздух. Она не оглядывалась, не смела. Мысли лихорадочно метались, хотя её тело словно сковало холодом, охваченное чистым, неослабевающим шоком. Она не могла объяснить увиденное… нет, могла. В этом-то и проблема. Она уже видела это раньше. Она чувствовала это с пробирающей до костей уверенностью, будто сама реальность шептала ей правду на ухо задолго до того, как наступил этот момент. Это было то же самое присутствие. Та же аура. Та же гнетущая тяжесть, давящая на грудь и свернувшаяся в нутре, словно змея. Как и тогда, когда она впервые увидела его в зеркале. Каждый нерв в её теле требовал сопротивляться… но она этого не делала. Не могла. Ноги двигались сами по себе, шаг за шагом. Она не была связана, её никто не тащил, но вырваться было невозможно. Холодная уверенность в этом охватила её изнутри, наполняя тем же вязким ужасом, который она испытывала все те ночи назад, когда зеркало показало ей ту его версию, в существование которой она не хотела верить. Они прибыли в тускло освещённые покои, где её бесцеремонно передали ожидающим слугам. Они сняли с неё порванную одежду и одели в то, от чего побежали мурашки по коже, — чёрное платье, тонкое и изящное, слишком откровенное, оставляющее ощущение обнажённости. Оно было элегантным, притягательным, но в нём чувствовалась насмешка над её существованием. Когда он вернулся, она ничего не говорила и не задавала вопросов, пока он снова вёл её по очередному лабиринту. Тишина между ними была оглушительной. Тав чувствовала себя так, словно оказалась внутри стеклянного купола, воздух был приглушён, искажён. Слабый звон эхом отдавался в ушах, ещё больше дезориентируя. Казалось, мир вокруг померк до неузнаваемости, и пустоту заполнял лишь звук биения её сердца. Они вошли в огромную залу, потолок которой возвышался над ними, а по стенам были развешаны незажжённые канделябры. В воздухе витало напряжение, и у Тав сердце зашлось в груди, когда они приблизились к мерцающему свету в конце комнаты. Зеркало. Исходящий от него свет неестественно мерцал, отбрасывая искажённые блики, которые, казалось, пульсировали и колебались, как поверхность взволнованного пруда. Прежде чем она успела осознать увиденное, сквозь него провалились две фигуры, рухнув с такой силой, что по воздуху пробежала волна энергии. Дыхание перехватило. Сердце замерло. Колени подогнулись, когда она встретилась с ним взглядом, и на неё внезапно обрушилась тяжесть всего происходящего. Он был здесь. Облегчение нахлынуло на неё с такой силой, что едва не переполнило. Она бросилась вперёд, но не успела сделать и шага, как сильная рука схватила её за плечо, удерживая на месте. — Беги, — сумела прошептать она дрожащим голосом. В этот момент другой Астарион поднял руку, заставив её замолчать одним пренебрежительным жестом. Багровые глаза сверкнули злобой, когда он шагнул вперёд, каждое его движение сочилось контролем и жестокостью. — Ну привет, дорогуша, — промурлыкал он плавным, насмешливым тоном. Тав могла лишь в беспомощном ужасе наблюдать, как её Астарион и Фэйлен застыли на месте, а тени в комнате неестественно извивались, клубясь у ног Вознесённого. По щелчку пальцев тьма ожила и устремилась вперёд подобно приливной волне, поглощая их. А затем, в одно мгновение, их не стало. Она рухнула на колени, неконтролируемо дрожа, когда тени рассеялись в воздухе, оставив комнату невыносимо пустой. Ногти заскребли по холодному каменному полу, пока она пыталась осознать, что только что произошло. Она чувствовала себя маленькой и хрупкой… как попавший в бурю лист, потрёпанный со всех сторон. Она не могла перестать дрожать, не могла принять то, что только что произошло. Она видела его. Всего лишь на мгновение. Её Астарион… его глаза, его лицо, слабое узнавание в его взгляде. А затем, словно по воле жестокой судьбы, его вновь у неё отняли. Он исчез, поглощённый непроглядной тьмой, созданной… им. Вампир, наконец, заговорил, его голос сочился весельем и снисходительностью. — Ну, ну, сладкая моя, — промурлыкал он, делая шаг к её сгорбленной фигуре. — Не пристало тебе так преклонять колени. Если, конечно, это не для меня. Руки сжались в кулаки, когда она подняла голову и взглянула на него покрасневшими от слёз глазами, пылающими гневом. — Катись в ад! Он широко ухмыльнулся, словно её сопротивление его забавляло. Он присел перед ней, встретившись с ней взглядом, и на мгновение показалось, что комната вокруг них уменьшилась. — О, дорогая, — насмешливо прошептал он мягким, но полным злобы тоном. — Я уже был там, и поверь мне, там было не так интересно, как здесь. Всё её тело напряглось, ногти впились в ладони с такой силой, что она почти ожидала, что потечёт кровь. Она уставилась на него… на лицо, которое так хорошо знала, которое любила, и почувствовала волну ядовитой ненависти, столь яростной, что чуть не задохнулась. Это было странное чувство, незнакомое и пугающее, и в то же время такое всепоглощающее. Она ненавидела его. Она ненавидела его. Это был не её Астарион, в сотый раз твердила она себе, но при виде этой знакомой ухмылки, изгиба его губ, того, как весело блестели его алые глаза… ей хотелось кричать. Разорвать его в клочья. Как можно было любить и ненавидеть одно и то же лицо? Как она могла смотреть на него и чувствовать одновременно тоску и всепоглощающую ярость? Её Астарион всё ещё был где-то рядом… нужно было в это верить… но этот? Это искажённое, пустое отражение всего, чем Астарион мог бы стать? Она ненавидела его так сильно, как даже не подозревала. И впервые в жизни Тав почувствовала острое, инстинктивноежеланиеубить. Эта мысль потрясла, но она не стала её отгонять. Нет. Она позволила ей разгореться, подпитать её дрожащие конечности и выровнять дыхание. Если бы она этого не сделала, то утонула бы в буре раздирающих её эмоций. — Думаешь, это смешно? — прошипела она дрожащим от гнева голосом. — Думаешь, что ты всесилен, потому что превратил этот мир в свою игровую площадку? Ты всего лишь трус, играющий в короля в замке с трупами. Не нужно быть гением, чтобы соединить все точки… теперь всё было до боли очевидно. Записки, зеркало, схемы. Аманита никогда не контролировала ситуацию; всё это время она была марионеткой, за ниточки которой умело дёргал кто-то другой. Она сжала кулаки, пока её мозг лихорадочно прокручивал каждую деталь, каждую упущенную подсказку. Продуманные ходы, грандиозный замысел, навязчивая потребность в контроле. Конечно же, это был он. Теперь всё это обрело смысл… слишком глубокий смысл. И всё же… она никогда не позволяла себе об этом думать. Никогда не допускала такой возможности. Потому что не хотела в это верить. Просто не могла. Даже сейчас, стоя перед его искажённым отражением, какая-то её часть всё ещё цеплялась за надежду, что мужчина, которого она знала, никогда таким не станет. В каждом мире, в каждой временной линии в нём была частичка добра. И эта хрупкая и отчаянная надежда ослепила её. Она была в ярости. За то, что не поняла раньше, что не собрала всё воедино, когда они только нашли записки, что позволила надежде затуманить рассудок. Как можно было быть такой наивной? В груди пылало от ярости, но под ней скрывалась глубокая, ноющая печаль. Потому что, как бы сильно она ни пыталась убедить себя в обратном, это был он. Это был Астарион. И это её сломало. Он протянул руку и нарочито ласково убрал выбившуюся прядку волос с её лица. Когда-то она дорожила этим жестом, но сейчас он обжигал. — Ты намного красивее, когда злишься. Она мотнула головой, с силой оттолкнув его руку, затем уставилась на него и ядовито прошипела: — Не прикасайся ко мне! На мгновение его ухмылка померкла, а глаза сузились. — Осторожней, — предупредил он, понизив голос до убийственного шёпота. — Ты разговариваешь с тем, кто спас тебя от неминуемой участи, дорогая. Прояви хоть немного уважения. Тав рассмеялась горьким, надломленным смехом. — Спас? Нет. Ты хочешь уничтожить всё, что я люблю. И ради чего? Чтобы почувствовать силу? Чтобы утолить свою бесконечную жажду контроля? Воцарилась тишина, напряжение между ними нарастало, как перед началом бури. На какое-то мимолётное мгновение на его лице промелькнуло что-то… почти человеческое. Но затем исчезло, сменившись привычной ему холодной, расчётливой маской. — Верь во что хочешь, — пренебрежительно сказал он, грациозно вставая. — Но мы с тобой оба знаем правду, не так ли? Ты всегда была моей, Тав. С того момента, как мы встретились, ты принадлежала мне. Её челюсть сжалась, ногти впились в ладони, когда она с трудом поднялась на ноги. — Нет, — твёрдо заявила она, несмотря на дрожь в теле. — Я не принадлежу никому. Астарион наклонил голову, внимательно изучая её пронзительными алыми глазами. Язык тихо цокнул о зубы, издав неодобрительный звук, от которого по спине пробежали мурашки. Он медленно протянул руку, слегка касаясь её щеки. Эльфийка тут же инстинктивно отпрянула, напрягаясь всем телом. Выражение его лица ожесточилось, и на нём промелькнуло едва заметное раздражение. Без предупреждения он быстро придвинулся и с силой схватил её за подбородок. — Тск-тск, — укорил он низким и резким голосом. — Разве можно так относиться ко мне после всего, через что мы прошли? У неё перехватило дыхание, а мышцы напряглись, когда холодные пальцы приподняли её лицо. Он изучал её так, словно она была бесценным артефактом, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, рассматривая её при неясном свете. На краткий миг она уловила что-то чужое в его взгляде. Беспокойство? Тревогу? Но так же быстро, как и появилось, оно сменилось ожидаемой надменностью и властностью, к которым она привыкла. — Выглядишь… — пробормотал он чуть тише, почти задумчиво. Он помолчал и прищурился, — … измождённой. От его слов перехватило дыхание и закипела ярость. Но прежде чем она успела ответить, он отпустил её подбородок с нарочитой мягкостью, казавшейся насмешкой. — Идём, — приказал он, плавно отступая назад. — Следуй за мной. Тав не двинулась с места, так и стоя на коленях. — Я никуда с тобой не пойду, — твёрдо сказала она, словно лезвием рассекая тяжёлый воздух. Он слегка повернул голову, ровно настолько, чтобы взглянуть на неё через плечо. Его улыбка была медленной и холодной, как у наслаждающегося добычей хищника. — О, но ты пойдёшь, — уверенно сказал он. — Тебе ведь нужны ответы, да? Ты хочешь знать, почему ты здесь, почему они здесь и что всё это значит. Она сжала челюсти и медленно встала. — Я не собираюсь тешить самомнение какого-то мелодраматичного злодея, слушая его монологи. Ухмылка на его губах не дрогнула. Более того, она стала шире, его явно что-то забавляло. Теперь он полностью повернулся к ней лицом, сцепив руки за спиной и расслабившись, но его присутствие удушало. — Монологи? — повторил он с притворным негодованием, наклонив голову. — Дорогая, я предпочитаю думать об этом как о… содержательной беседе. Обменом идеями, если хочешь. — Называй это как хочешь, но это всё та же осточертевшая злодейская рутина. И я не собираюсь тебе подыгрывать. Он негромко усмехнулся, будто её сопротивление было для него не более чем занимательной игрой. — Ты ранила меня, — сказал он, театрально прижимая руку к груди. — Но не будем притворяться, дорогая. Тебе любопытно. Ты хочешь знать. Это гложет тебя, не так ли? Вопросы без ответов, полуправда. — Он шагнул ближе, не сводя с неё пристального взгляда, и понизив голос до опасного шёпота. — Ты выслушаешь, потому что тебе это нужно. Хочешь ты того или нет. Тав стояла на своём, отказываясь отступать, хотя её сжатые в кулаки руки слегка дрожали. — Мне ничего от тебя не нужно, — огрызнулась она, хотя знала, что дрожь в голосе её выдаёт. Его улыбка стала шире, в глазах светилось удовлетворение. — О, мой милый, упрямый маленький питомец, — сказал он почти ласково. — Мы оба знаем, что это неправда. Её решимость дрогнула, а руки сжались в кулаки. Она его ненавидела… ненавидела то, как он умело обращал её сомнения и страхи в свою пользу. Он снова подался вперёд, и широко улыбнулся. — Пойдём, дорогая. Обещаю, ты об этом не пожалеешь… а может, и пожалеешь. В любом случае, выбор за тобой. Мгновение Тав не двигалась, лихорадочно соображая. Ей была ненавистна сама мысль последовать за ним, позволить ему вести себя куда угодно. Но он был прав… чёрт бы его побрал, он был прав. Ей нужны были ответы, преимущество. Проглотив свою гордость, она нерешительно шагнула вперёд, высоко задрав голову, несмотря на грызущее её беспокойство. — Хорошая девочка, — прошептал он со смешком, и от удовлетворения в его голосе по коже поползли мурашки. Не говоря больше ни слова, он повернулся и пошёл прочь, звук его шагов эхом отдавался от холодных каменных стен. И, несмотря на то, что инстинкты кричали ей остановиться, эльфийка последовала за ним. Пока они шли, резкий и холодный голос Тав нарушил тишину. — Где мы? Астарион оглянулся через плечо, сменив ухмылку на вежливую маску. — Ну конечно же, внашемновом доме, — спокойно ответил он с почти снисходительным очарованием в голосе. — Прошу прощения за шероховатости… работа ещё идёт. Тав скептически приподняла бровь, инстинктивно скрестив руки на груди. Наш дом?саркастично подумала она. Что дальше, фамильный герб? Одинаковая посуда? Может, мы начнём устраивать званые ужины? От абсурдности этой мысли она чуть не рассмеялась, но тяжесть ситуации сдавила сильнее. — Наш? — сухо спросила она, и её голос, словно лезвие, прорезал густое напряжение. — Мы что, теперь играем в счастливую семью? — О, дорогая, — с притворной искренностью промурлыкал он, — ты меня ранила. Я думал, ты будешь в восторге от такой перспективы. В конце концов, разве не этого ты жаждешь? Принадлежности? Места, которое можно назвать «домом»? Тав не дрогнула, сузив глаза от его высокомерного тона. — Чего я жажду, так это не быть втянутой в какую-то искажённую версию готической сказки с тобой в роли мрачного лорда поместья. Он низко усмехнулся, явно веселясь. — Мрачного? О, дорогая, если я и мрачнею, то только потому, что ты не ценишь мои старания. — Он развёл руки, указывая на окружающие их тёмные роскошные коридоры. — В конце концов, это всё для тебя. Ну… для нас. Она сжала зубы, но ничего не сказала. Перед ними простирался коридор, освещённый мерцающими канделябрами, отбрасывающими длинные тени на каменные стены. В воздухе витал аромат старого дерева и чего-то слабого цветочного, почти тошнотворно-сладкого. Полевые цветы? Они остановились перед огромными инкрустированными дверями. Слуги, стоявшие по бокам от них, низко поклонились и с безупречной синхронностью распахнули двери. Тав нахмурилась при виде открывшегося перед ней зрелища. Комната была огромной, её высокие сводчатые потолки украшала затейливая резьба из покрытых позолотой переплетающихся виноградных лоз и роз. Богатые алые портьеры каскадом спускались по стенам, а их вышитые узоры ловили мягкий рассеянный свет сверкающей над головой хрустальной люстры. Пол был из полированного обсидиана, что резко контрастировало с устилающими всю комнату мягкими позолоченными коврами. Богато украшенная мебель, обитая насыщенным алым и украшенная замысловатой резьбой, была расставлена с нарочитой точностью. Это была удушающая роскошь, образец декаданса, явно не соответствующий остальному стилю замка. — Прошу, — сказал Астарион, величественно взмахнув рукой. — Чувствуй себя как дома. Тав обвела взглядом комнату, после чего смерила его пристальным взглядом. — Нет уж, спасибо. Он тихо и снисходительно усмехнулся. — Ах, но это была не просьба, дорогуша. — Его тон был мягким, но под словами скрывалась сталь. Она заколебалась, прежде чем скованно и неохотно шагнуть вперёд. Взгляд метнулся к алой кушетке в центре комнаты, и, раздражённо фыркнув, она села. — Так-то лучше, — сказал Астарион, мгновение наблюдая за ней, прежде чем отвернуться. Он подошёл к лакированному шкафу в углу комнаты и с тихим скрипом открыл его изящные дверцы. Подозрения Тав усилились, когда он стал методично рыться в его содержимом. Наконец, он достал небольшую деревянную шкатулку и обернулся к ней с нечитаемым выражением лица. Не говоря ни слова, Астарион подошёл и уселся рядом с ней. Его близость нервировала, а присутствие сковывало. Он поставил шкатулку на стол перед ними и открыл её с тихим щелчком, продемонстрировав аккуратно разложенный набор бинтов, склянок и мазей. Тав удивлённо моргнула, на мгновение ослабив бдительность, когда уставилась на содержимое шкатулки. — Ты что делаешь? Астарион начал выкладывать предметы. — Занимаюсь твоими ранами, конечно же, — мягким, как шёлк, голосом ответил он. — Аманите… ну, ей не хватает некоторой утончённости. И за это, моя дорогая, я прошу прощения. Эльфийка сидела неподвижно, расправив плечи и крепко сжав руки на коленях. Она смотрела прямо перед собой, отказываясь встречаться с ним взглядом, всей позой выражая вызов. Она не собиралась позволять ему думать, что она послушна или что будет подчиняться его прихотям. Не сейчас. Никогда. Астарион, конечно же, заметил. Всегда замечал. Его внимательные глаза пробежались по её напряжённой фигуре, задержавшись на сжатой челюсти и побелевших костяшках пальцев. Он протяжно, преувеличенно громко вздохнул в тишине комнаты. — Будешь хмуриться, и у тебя появятся морщинки, — беспечно добавил он. — А мы этого не хотим, верно? Пальцы слегка дёрнулись, но она ничего не ответила, продолжая старательно его игнорировать. Астарион наклонил голову, наблюдая за ней с нечитаемым выражением лица. — Признаю, — начал он мягко, в его голосе звучало знакомое очарование, приправленное чем-то тёмным, — начали мы не совсем удачно, верно? За это я должен извиниться. Всё это напряжение… сильно выматывает. Но опять же… — Он сделал паузу, драматично жестикулируя рукой. — Это наша история, не так ли? Перипетии и повороты, тяжёлые сражения, всегда немного… сумбурны. Он вновь взглянул на Тав, ища на её лице малейший намёк на реакцию. Она ничего не сказала, выражение её лица было нечитаемым, если не считать едва заметной складки на лбу. Он продолжил и его тон сменился на почти тоскливый. — И всё же, каким-то образом, нам всегда удаётся, да? Немного хаоса, немного разрушений, и мы выходим с другой стороны. Вместе. Она ещё сильнее нахмурилась, а её молчание стало напряжённым. Чего он хочет?задалась она вопросом, который не давал ей покоя, пока его слова висели в воздухе. Неужели он действительно верит, что сможет начать всё заново здесь, вместе с ней? Что она просто… пойдёт с ним рука об руку, словно так и должно быть? Она окинула его взглядом, ища ответы, которые вряд ли были ей нужны. Он был слишком спокоен, слишком уверен в себе. И тут, неожиданно, в её сознании возник ещё один вопрос. Где она? Другая Тав, что была с ним в его реальности. Она его бросила? Или… случилось что-то ужасное? Девушка заколебалась, напрягаясь всем телом, но не отстранилась, когда он потянулся к её щеке. При всём её сопротивлении какая-то её часть не могла отрицать странную нежность в его действиях… часть, которая задавалась вопросом, какую игру он ведёт. Она напряжённо сидела на кушетке, не сводя глаз с Астариона, который старательно выполнял свою работу. Вид его, занимающегося её ранами, — такой спокойный, такой сдержанный — заставлял грудь сжиматься от смешанных эмоций. Наконец она нарушила молчание, её голос едва превышал шёпот, но был пронизан отчаянием. — Где он? Астарион остановился на мгновение, его рука зависла над приготовленной мазью. Он не сразу на неё взглянул, вместо этого с нарочитой осторожностью поставил маленькую баночку на место. Когда он, наконец, встретился с ней взглядом, в нём что-то промелькнуло… может, веселье, а может, что-то тёмное. — Кто, дорогая? — спокойно, почти небрежно спросил он. Её челюсть напряглась, и она слегка наклонилась вперёд. — Ты знаешь, кто. Мой Астарион. На мгновение выражение его лица стало бесстрастным, нечитаемым. Затем, по его губам медленно расползлась хмурая тревожная гримаса. — А, он, — проговорил он, растягивая слово, словно пробуя его на вкус. — Твой маленький золотой рыцарь в потускневших доспехах. От его тона Тав затошнило, и она ощутила, как в ней поднимается волна гнева. — Где он?! — потребовала она увереннее, со слышимым раздражением. Астарион наклонил голову, выражая своё глубокое презрение. — В безопасности, я полагаю, — ответил он, слегка откинувшись назад, как будто этот вопрос ему наскучил. — Или настолько, насколько это возможно, учитывая… обстоятельства. — Это не ответ! Он тихо и мелодично рассмеялся, отчего по спине пробежали мурашки. — Нет, наверное, не ответ, — сказал он. Затем, драматично вздохнув, неопределённым жестом обвёл комнату вокруг них. — Но будь уверена, он именно там, где и должен быть. Тав стиснула зубы, её терпение лопнуло. — Не играй со мной в игры! — рявнула она, прорезая тишину комнаты. — Где он? Что ты с ним сделал?! Мужчина расплылся в улыбке, но в глазах сверкнуло что-то злое… что-то холодное, расчётливое и недовольное. Видимость обаяния осталась прежней, но под ней безошибочно угадывалось словно спрятанное под шёлком острое лезвие. С деланной беззаботностью, он откинулся на спинку кушетки, закинув ногу на ногу, словно ему не было до этого никакого дела. — Я здесь, — сказал он раздражающе спокойно, тщательно подбирая каждое слово. Его пристальный взгляд, устремлённый на неё, был непреклонен. — И мы оба… похожи… не так ли? Тав сжала руки в кулаки на коленях. Она наклонилась вперёд, понизив голос почти до рыка. — Отвечай, где он. Сейчас же. Астарион тихо и насмешливо рассмеялся. — Ты правда думаешь, что он стоит всей этой суеты? Чем он заслужил твою верность и преданность? — Он наклонился ближе, впиваясь в неё взглядом. — Где. Он? — твёрдо спросила она, несмотря на дрожь в голосе. Астарион долго смотрел на неё, сохраняя идеальное выражение лица и холодную отстранённость. Затем, преувеличенно вздохнув, он снова откинулся назад, являя собой воплощение томной элегантности. — Ладно, — лениво протянул он, не сводя с неё глаз. — Полагаю, нет ничего плохого в том, чтобы рассказать тебе. Твой… Астарион… — он позволил этому имени задержаться на языке, словно смакуя его вес. — Он близко. Но жив ли он, здоров или… что-то ещё? — губы тронула слабая улыбка. — Это ещё предстоит выяснить. Сердце замерло, а в груди поселилась тяжёлая, ноющая тяжесть. Она сжала кулаки, сдерживая рвущийся наружу крик. Он наслаждался этим — её болью, её неуверенностью. Она видела это по блеску его глаз, по слабому, извращённому удовольствию, которое он испытывал, когда надежда висела на расстоянии вытянутой руки. Не говоря больше ни слова, он начал методично обрабатывать её раны. Контраст был разительным: прежняя жестокость сменилась нежностью, что показалось издевательством. Его прикосновения были осторожными, неторопливыми, когда он уверенно вытирал остатки засохшей крови и грязи тканью. Он действовал молча и на удивление нежно. Она сидела напряжённая, каждый мускул в её теле сжался, словно пружина, но она не отстранилась. Закончив, он слегка откинулся назад, критически осматривая свою работу, прежде чем наконец заговорить. — А теперь, дорогая, — мягко начал он, — могу я попросить тебя об одной маленькой услуге? О маленьком секрете, если позволишь? Тав нахмурилась, и с опаской на него взглянула. — Ты о чём? Его губы изогнулись в раздражающе знакомой ухмылке, но теперь за ней скрывалось что-то холодное. Он опёрся локтём о подлокотник и наклонил голову, весело блестя глазами. — Раз уж мы о нём заговорили… Почему тебя это так волнует? — спросил он обманчиво мягко. — Я про другого «я». Того, ради которого ты рисковала всем. Кто бросил тебя. Почему? Тав моргнула, поражённая вопросом. Она открыла было рот для ответа, но запнулась, не зная, что сказать. Прежде чем она успела собраться с мыслями, Астарион тихо и мелодично рассмеялся. — О, не удивляйся так, — усмехнулся он. — Я знаю, дорогая. Я точно знаю, что у вас двоих общего. — Он наклонился ближе, взгляд стал пронзительным, когда он продолжил. — Каждое прошептанное слово, каждый украденный взгляд. Каждый раз, когда вы спасали друг друга в битвах, когда терпели неудачу. В груди сдавило, и она уставилась на него, в шоке приоткрыв рот. — Ты… ты не… Он прервал её взмахом руки, мягко, но горько рассмеявшись. — Я знаю, сладкая. Я это видел. Твоя преданность, его… противоречивая привязанность. Всё это так предсказуемо, правда? История стара, как мир — любовь, выкованная в трагедии, обречена рухнуть под тяжестью реальности. — Если ты так много знаешь, — ровным, несмотря на огонь в венах, голосом прошептала она, — тогда ты знаешь, почему мне не всё равно. Почему я делаю всё это вновь и вновь. Его ухмылка дрогнула на долю секунды, а глаза слегка сузились. Затем он отклонился назад, устремив задумчивый взгляд. — Ах, но именно этого я и не понимаю, — признался он, понизив голос почти до шёпота. — Почему? После всего, зачем заботиться о ком-то, кто так легко тебя отпустил? О том, кто желал тебе смерти? У неё перехватило дыхание, а сердце заколотилось, когда эти слова попали в цель. Она уставилась на него, лихорадочно соображая, но Астарион, как и всегда, не дал ей возможности ответить. Он выпрямился и вновь ухмыльнулся. — Неважно, — беззаботно сказал он, махнув рукой, словно отметая эту мысль. — Это не имеет значения. Важно то, что ты сейчас здесь. А он? — он усмехнулся, покачав головой. — Он именно там, где ему и место. Наклонившись вперёд, он хищно ухмыльнулся, и устремил на неё свой взгляд. — А, но наблюдать за ним было, пожалуй, самым увлекательным занятием из всех. Он небрежно махнул рукой, как бы отметая значимость своих слов, но в его тоне прозвучала резкость. — Он был так близок, правда? Так близок к тому, что у меня есть, к тому, чего я достиг. И всё же… ничего. — Он низко и издевательски рассмеялся. — Все эти усилия, вся эта борьба, а в итоге он абсолютно ничего не получил. Тав ничего не сказала, не желая доставлять ему удовольствие своей реакцией. Её молчание, казалось, только сильнее его развеселило. — Такой растраченный потенциал, — продолжил он с почти жалостью, хотя жестокий блеск в его глазах выдавал его истинные чувства. — Но видишь ли, дорогая, там, где другие видят неудачу, я вижу… возможность. И какая это возможность. — Он расслабленно откинулся назад, но не сводил с неё взгляда, приковывая её к месту, словно мог силой воли подчинить себе. Тав сидела в молчании, крепко сжав кулаки на коленях. Каждое произнесённое им слово словно нож вонзалось в грудь. Она не могла перестать думать, собирая воедино фрагменты этого сюрреалистичного кошмара. Он знает. Конечно, он знает. Он устроил из этого зрелище, не так ли? Наблюдал за нами, играл в свою маленькую извращённую игру, позволял нам бегать по кругу, просто чтобы посмотреть, как далеко мы зайдём. Её взгляд метнулся к нему, пока он расслабленно и уверенно рассматривал свои ногти, словно всё это не имело значения. Как будто не он только что разбередил раны, которые она считала давно зажившими. Тяжёлое и неумолимое молчание затянулось, пока она его, наконец, не нарушила. — Зачем? — мягко, но уверенно спросила она. Её взгляд остановился на нём, проникая сквозь привычную ему маску веселья. — Зачем ты это делаешь? В чём смысл? — А, вопрос на миллион золотых, — протянул он, театрально сложив ладони. — И правда, зачем? Ради власти? Мести? Или, может, — он слегка наклонился вперёд, понизив голос до заговорщицкого шёпота, — просто ради развлечения? — Хватит игр! — отрезала она. — Ты втянул меня, его… всех… в это безумие. Так скажи мне: зачем? На мгновение выражение его лица изменилось, лишь мелькнуло что-то под поверхностью… возможно, раздражение или что-то большее. Но затем усмешка вернулась, острее, чем когда-либо. — Зачем? — переспросил он. — Затем, что я так могу, дорогая. — Он махнул рукой в её сторону, словно она была актрисой в какой-то грандиозной трагической пьесе. — Вы все суетитесь, цепляетесь за надежду, за любовь, друг за друга, будто что-то из этого имеет значение. И ради чего? Чтобы доказать что? Что он лучше меня? — Он холодно и глухо рассмеялся. — Нелепо. От его яда у неё защемило сердце, но она не отвела взгляд. — Ты же так не считаешь, — прошептала она, прорезая своим голосом воздух, словно лезвием. Астарион наклонил голову, и его ухмылка снова дрогнула. — Разве? — с почти любопытством спросил он. Но в нём появилась какая-то резкость, защитная реакция, которой раньше не было. Тав наклонилась вперёд, вглядываясь в его лицо. — Да. Потому что иначе тебя бы здесь не было. Тебе не нужно было бы играть в эти игры. Тебе было бы всё равно. Но ты веришь, что это важно. Её тяжёлые и непоколебимые слова повисли в воздухе. И впервые с начала их разговора Астарион не нашёлся, что ответить. Он сделал паузу, и между ними повисло напряжённое молчание. Алые глаза на мгновение встретились с её, и вот снова… этот слабый отблеск чего-то мягкого, скрытого под резкостью. Но затем он ухмыльнулся и покачал головой. — Ты такая же умная, какой я тебя помню, — сказал он почти игриво, но с оттенком чего-то мрачного. — И всё же, как и всегда, слишком доверчива. Слишком хороша для этого мира, Тав. — Зачем я здесь? — твёрдо спросила она, хотя в голосе чувствовалась усталость и смятение. — Почему я здесь? Что всё это… значит? Астарион замолчал, словно обдумывая её вопрос… или, возможно, о чём именно ему следовало сказать. Он выпрямился, держась всё так же элегантно, словно каждое его движение должно было производить впечатление. — Ты здесь, — медленно начал он, — потому что полезна. — Он поднял бровь в ответ на её взгляд, и ухмыльнулся. — О, не смотри на меня так. Это не оскорбление, дорогая, а просто наблюдение. Ты — фигура на шахматной доске, которая всегда оказывается в нужном месте в нужное время. Разве это не поэтично? — Я не верю, что ты хочешь просто меня использовать. Астарион низко и мягко рассмеялся. — О, Тав. Этот твой праведный огонь… всё так же очарователен. — Он отклонился назад, и его взгляд стал почти… тоскливым. — Но зачем ты на самом деле здесь? Лучше задай этот вопрос себе. Почему все думают, что ты — решение их проблем? Что в тебе такого, что делает тебя столь… незаменимой? Тав выдержала его взгляд, отказываясь отвечать. Вместо этого она спросила снова, не дрогнув голосом. — Чего ты от меня хочешь? — Ах, дорогая. Ты думаешь, что оказалась здесь по ошибке? Что твой возлюбленный просто случайно забрёл в мои владения? — Ты не ответил на вопрос. Он тихо усмехнулся, покачав головой. — Вечно ты такая требовательная. Ладно, если ты настаиваешь… — Он наклонился ближе, и в его голосе зазвучали более тёмные, интимные нотки. — Ты здесь, потому что я так захотел. Потому что ты мне нужна. Потому что ты, моя дорогая, — ключ ко всему. На неё навалилась холодная и удушливая тяжесть его слов. Тав уставилась на него, лихорадочно соображая. — Ключ? — повторила она чуть ли не шёпотом. — К чему? Он распрямился и широко ухмыльнулся, как будто она задала самый очевидный вопрос в мире. — К будущему, конечно же. К моему будущему. К… нашему будущему. В груди поселился ужас. — У нас нет совместного будущего, Астарион. Он сделал паузу, наклонив голову, будто она сказала что-то забавное, что-то, что он мог бы переиначить. — Ты права, — мягко сказал он с почти тревожащим спокойствием. — У нас не везде есть совместное будущее. Алые глаза встретились с её, немигающие и нечитаемые. — Но вот в чём дело, дорогая: у нас не всегда есть и общее прошлое. И всё же… когда наши пути пересекаются, когда наши временные линии переплетаются… это всегда заканчивается катастрофой. Всегда. Возможно, не сразу, но неизбежно. — Он наклонился ближе, его голос смягчился, но напряжение в нём возросло. — А когда они не пересекаются? Когда мы с тобой остаёмся порознь? Результат почему-то ещё хуже. Дыхание перехватило, а слова легли на неё железным грузом. В его тоне чувствовалась извращённая убеждённость, от которой защемило сердце, хотя инстинкты кричали его оттолкнуть. Астарион внезапно выпрямился, и напряжение в комнате тенью последовало за ним. Не говоря больше ни слова, он двинулся к стеклянному шкафчику вдоль стены. Он был витиеватым и тёмным, подходящим к роскошному, но пустующему окружению. Внутри эльфийка уловила слабый блеск стекла — коллекцию изысканных вин. Он открыл шкаф и с лёгкостью достал бутылку. Это был элегантный жест, плавный и неторопливый, словно все его движения были частью какого-то грандиозного представления. — Вот зачем ты здесь, — продолжил он громче, откупоривая бутылку с тихим хлопком. — Зачем я привёл тебя сюда. Потому что нам суждено стать чем-то большим. Чтобы вместе выковать нашу судьбу, на этот раз… по-настоящему, как надо. Тав застыла на месте, а в голове проносились страх, гнев и то, за что она себя ненавидела… проблеск понимания. Жалость? Нет. Она не позволит себе его жалеть. Только не сейчас. Он налил вино в два бокала, не сводя с неё глаз. — На этот раз… — сказал он тише, но не менее решительно, — … нам не придётся расставаться. Астарион вернулся к ней, держа по бокалу в каждой руке, и протянул один ей, будто предлагал что-то значимее вина. Тав заколебалась, сжимая руки в кулаки. Но его пристальный взгляд пригвоздил её к месту, а странное напряжение не позволяло отвести глаз. — На сей раз, — прошептал он, подходя ещё ближе, — мы сможем стать теми, кем нам суждено быть. Вместе. Слегка дрожа, рука поднялась сама собой и приняла бокал. Губы мужчины изогнулись в довольной ухмылке, но его глаза выдавали что-то глубокое… проблеск уязвимости, мимолётный и почти незаметный. Он выпрямился, и на его лицо вернулась тревожная улыбка. — В глубине души ты тоже это знаешь. Так и должно быть. Тав тряхнула головой, и её голос зазвенел на грани гнева и отчаяния. — Ты сошёл с ума. Это ненормально, Астарион. Ничего из этого не нормально. Он грохнул стаканом по столу так, будто выхватил клинок. — Нормально?! — рявкнул он, горько и холодно рассмеявшись. — Ничто в моей жизни не было нормальным, Тав! Ни когда я был жив, ни когда был мёртв, и уж точно не после того, как я вырвался из лап Касадора! — алые глаза горели яростью, а голос дрожал на грани срыва. — Но ты… — он ткнул пальцем в её сторону, и выражение его лица на долю секунды смягчилось, — когда ты появилась, всё стало таким, каким могло бы быть. На мгновение. Эти слова её потрясли. Дыхание перехватило, и впервые с тех пор, как она оказалась в этом кошмаре, в голове возникла мысль. В его реальности была Тав. Но… что с ней случилось? Он не дал ей времени на раздумья, разразившись ядовитой тирадой. — Ты знаешь, каково это — не иметь силы, не контролировать собственное существование? Когда каждое твоё движение зависит от чьих-то прихотей? А потом, наконец-то… наконец-то… получить её, почувствовать в своих руках? Теперь у меня есть контроль. Сила. Безопасность. Его голос дрогнул, а слова тяжело повисли в воздухе. С диким блеском в глазах он взглянул на неё, ища поддержки в её молчании. Но выражение её лица оставалось решительным и непреклонным. — Итак, — тихо произнесла она, и её голос пронзил комнату, как удар кинжала, — у тебя теперь есть всё, чего ты когда-либо хотел. Так? Мужчина замер, вопрос петлёй повис между ними. Он посмотрел на неё, и его взгляд дрогнул. Наступила долгая пауза, огонь в его глазах потускнел, когда что-то ещё… что-то древнее, глубокое… появилось на его лице. Он медленно повернул голову, его губы приоткрылись, но слов не последовало. Наконец он заговорил тише и глуше. — Не всё. Он повернулся на каблуках и неторопливыми шагами направился к большому окну, задёрнутому тяжёлыми шторами. Лунный свет проникал сквозь бархатные складки, отбрасывая тени на его острые черты. Плечи слегка опустились, и он опёрся рукой о раму, вглядываясь в ночь. Тав с колотящимся в груди сердцем и учащённым дыханием уставилась на него. Она уже знала ответ, но ей нужно было его услышать. Ей нужно было услышать это от него. — Она… умерла, да? Астарион слегка повернул голову, и его профиль озарился серебристым светом. Отразившееся на его лице страдание было безошибочно видно даже сквозь тщательно скроенную маску. Их взгляды встретились, и по его губам пробежала едва заметная дрожь, когда он сказал: — Да. Она уставилась на него широко раскрытыми от неверия глазами, в груди сжималось от каждого дрожащего вздоха. Это открытие закружилось вокруг неё, вызвав бурю эмоций, распутать которую она не могла. Наконец, ей удалось прошептать: — Всё это… лишь для того, чтобы её вернуть? Астарион отвернулся от окна, его взгляд был пронзительным, и на мгновение в его глазах промелькнула уязвимость. — Нет, — спокойно сказал он, хотя в его голосе чувствовалась тяжесть веков. — Всё не так поверхностно. Думаешь, это ради того, чтобы вернуть её дух в это жалкое существование? — Он медленно шагнул к ней величественной, но усталой походкой. — Она ушла и забрала с собой всё, что имело значение. Всё, что было прекрасно. На последнем слове его голос слегка надломился, и у Тав сжалось сердце. Он резко вдохнул, возвращая себе самообладание. — Но я могу это исправить. Понимаешь? Я могу всё вернуть. Жизнь, о которой мы мечтали, будущее, которого хотели мы оба. Её глаза сузились, когда она встала с кресла, и повысила голос от гнева. — Хотели вы оба?! — повторила она, и её неверие переросло в ярость. — Искренне сомневаюсь, что она когда-либо мечтала о таком! О будущем, где всё контролируется, организовывается и подчиняется тебе! Выражение его лица потемнело, а губы сжались в тонкую линию. — Ты не понимаешь, — низко прорычал он. — Это не контроль ради контроля. Это защита. Это безопасность. Это всё, в чём нам было отказано. Всё, в чём было отказано мне. — Он шагнул ближе, возвышаясь над ней, подавляя своим присутствием. Но Тав не отступила. Она встретилась с ним взглядом, её голос был твёрд и резок. — Безопасность? Это то, что ты называешь безопасностью? Лишаешь права выбора и называешь это любовью? Астарион вздрогнул, словно её слова нанесли ему физический удар. Он сжал челюсть и на мгновение посмотрел на неё не со злостью, а с чем-то сродни боли. — Так не должно было быть, — сказал он тише, почти про себя. — Это должно было быть… идеально. Этого должно было быть достаточно. — Но это не так, — мягким и пронизанным печалью голосом сказала Тав. — Потому что нельзя принудить к совершенству. Нельзя контролировать любовь так. Это не то, что можно взять. Её нужно дарить. Астарион отвернулся, сжав руки в кулаки, и Тав увидела его внутреннюю борьбу. При всём его величии, силе и амбициях внутри него было что-то сломано. Что-то, что даже вознесение не смогло исправить. Тишину, словно лезвие, рассёк резкий смех. — Перестань нести чушь, будто это какая-то великая книжная романтика. «Долго и счастливо» так же реально, как скачущие по лунным полянам единороги. Эльфийка уставилась на него, поджав челюсть. — Это не чепуха. Он повернулся к ней, сузив глаза, едко переспросив: — Не чепуха? Тогда позволь угадать, дорогая. Прямо сейчас ты живёшь долго и счастливо со своим возлюбленным Астарионом, а? Вместе навсегда, прыгая по залитым солнцем и ромашками лугам? Её губы приоткрылись, будто она хотела что-то сказать, но промолчала. На лице что-то отразилось — то ли нерешительность, то ли чувство вины, — и Астарион сразу же это заметил. Она нервно теребила бокал, пока его ухмылка превращалась в нечто жестокое и торжествующее. — Так я и думал. Его голос слегка смягчился, хоть и не утратил своей остроты. — Ничто не происходит просто так, дорогая. Ни любовь, ни счастье, ни безопасность. Эти вещи не вручаются нам на серебряных блюдечках по благосклонному капризу судьбы. Мы должны взять их, придать им форму, выковать их своими руками. Ты правда думаешь, что твоя маленькая сказка сложилась сама собой? Тав замерла, его слова задели сильнее, чем хотелось признать. Она встретилась с ним взглядом, её голос дрожал, но был решителен. — Ты не понимаешь. Дело не в том, чтобы брать, а в… — В выборе, — перебил он, закатив глаза. — Да-да, я всё это уже слышал. «Любовь — это выбор, а не контроль». Но позволь мне кое-что тебе сказать, сладкая. Все эти дорогие тебе выборы не ведут ни к чему, кроме хаоса. А хаос — это единственное, чего я не допущу. — Ошибаешься, — тихо, но ровно сказала Тав. — Хаос — это жизнь. Он беспорядочен, непредсказуем и болезненен, но реален. Мгновение он ничего не говорил, просто стоял, глядя на неё с непроницаемым выражением лица. Затем, усмехнувшись, повернулся к ней спиной и пошёл к окну. — Избавь меня от философии, — пробормотал он. — Хватит с меня пустых слов. Тав поставила свой бокал на соседний столик и скрестила руки на груди, недоверчиво спросив: — Так ты действительно настолько отчаялся, что согласился работать с Касадором? Ответ последовал незамедлительно — резкий и безудержный смех эхом разнёсся по богато украшенной комнате. Он откинул голову назад, будто сама мысль была самым забавным, что он слышал за последние столетия. Через мгновение он прекратил смеяться и одарил её лукавой, почти жалостливой улыбкой. — О, дорогая. Я думал, ты меня хорошо знаешь. Он неторопливо направился к ней, ровно ступая по полированному полу. Тав не отступила, хоть её пульс и участился. Алые глаза сверкнули весельем, когда он подошёл ближе, остановившись совсем рядом с её личным пространством. — Что я говорил тебе много лет назад? — размышлял он почти будничным тоном. — Ну же, ты же наверняка не забыла. Тав нахмурилась, сжав губы в тонкую линию, когда погрузилась в воспоминания. Астарион слегка наклонился, понизив голос до опасно мягкого шёпота. — Я же говорил тебе, да? Что никогда не стану ничьей марионеткой. Больше никогда. — Он выпрямился и мрачно усмехнулся. — Я получу силу, смогу контролировать… но никогда не преклоню колени. Взгляд Тав не дрогнул, хотя внутри всё сжалось. — Тогда зачем? Зачем это всё? Ты же убил его, так зачем возвращать? — Зачем? — повторил он, выражение его лица стало жёстче, а ухмылка сошла с его губ. Его холодный взгляд впился в её, словно требуя понимания. — Потому что единственный способ выжить в этом мире, дорогуша, — это убедиться, что именно ты держишь поводок. — Его голос понизился до леденяще-отстранённого. — А ещё я давно понял, что никто больше не придёт нас спасти. Мы либо возвысимся, либо нас раздавят. Он отступил на шаг, раскинув руки в величественном жесте, который, казалось, охватывал всю комнату, замок и саму реальность, в которой они находились. — Это не отчаяние, дорогая, — сказал он со спокойной решимостью. — Это неизбежность. Тав сжала кулаки, заставляя себя подавить душащий ком в груди. — Так в чём смысл? — выпалила она в ответ. — В чём заключалась цель его воскрешения? Его и всей его семьи? Что ты с этого получил? Астарион вновь расплылся в медленной, нарочитой ухмылке. — А, это, — легко сказал он, словно обсуждая пустяк. — Таково было условие Аманиты. Она хотела, чтобы её дорогая семейка снова была целой. — В его голосе прозвучала насмешка, жестокий отголосок неуместной сентиментальности Аманиты. — А я… ну, она была мне нужна. Невелика цена. Он подошёл ближе, сложив руки за спиной в расслабленной, но в то же время хищной позе. — А насчёт Касадора… — он низко и мрачно усмехнулся. — О, дорогая, это самое весёлое, что я слышал за последние столетия. Тав внутренне содрогнулась от ядовитого восторга в его голосе. — Ты вернул его ради смеха?! Он пренебрежительно махнул рукой. — Не совсем. Представь на мгновение его лицо, когда он понял, кто его воскресил. Ярость, негодование… о, это было божественно. Сначала он бесновался, как загнанный зверь. Но потом… — Он широко и злобно ухмыльнулся. — Ему не потребовалось много времени, чтобы поменять своё мнение. Через несколько мгновений он стоял на коленях и с благодарностью целовал мои ноги. Тав почувствовала, как к горлу подступает желчь. Она не могла оторвать от него взгляда, пока он с удовлетворением в голосе продолжил. — Я обещал ему сотрудничество, — издевательски искренне сказал Астарион, расплываясь в ухмылке. — Обещал ему править вместе. Представь себе — Касадор Зарр превратился в подхалима, ловящего каждое моё слово. — Его глаза злобно сверкнули. — Но этот дурак забыл своё собственное золотое правило. — Правило? — Никогда никому не доверяй, — с ликованием в голосе и жестокой усмешкой в улыбке сказал он. — Особенно другому вампиру. Он продолжал ухмыляться, самодовольно скривив губы, и его самодовольство только усилилось, едва помрачнела Тав. Он выпрямился с яростным блеском в глазах. — Касадор считал себя неприкосновенным, — размышлял он едва ли не с тоской, словно вспоминая что-то приятное. — И всё же, благодаря парочке удачных шепотков и правильных обещаний, он попал в мою паутину. Поистине, это было поэтично. Или трагично, если у тебя особенно нежное сердце. Тав сжала челюсть и напряглась, пытаясь сохранить самообладание. — И ты думаешь, что он поверит, что всё это не было обычной уловкой для твоего же развлечения? На мгновение в его глазах мелькнуло веселье, которое затем переросло в нечто более жёсткое и расчётливое. — Развлечение, — с сухим смешком повторил он. — О, Тав, ты ранишь меня. Неужели ты думаешь, что я веками влачил это жалкое существование только для того, чтобы получать удовольствие от чужих несчастий? — Но похоже, что это так и есть. Он широко улыбнулся, но теперь во взгляде промелькнуло раздражение, и в воздухе словно сгустилась тьма. Он подошёл ближе, и его голос смягчился до мурлыканья. — Поведение предсказуемо, дорогуша. Но тебе следовало бы уже знать, что предсказуемость никогда не была в моём стиле. Тав, сузив глаза, не дрогнула под его пристальным взглядом и не сдвинулась с места. — Значит и ты не знаешь меня так хорошо, как думаешь, — холодно сказала она твёрдым и вызывающим тоном. — Если веришь, что я так просто тебе помогу. Астарион наклонил голову, лукаво усмехнувшись. Он смотрел на неё с выражением, в котором были и веселье, и насмешка, как будто её неповиновения он и ожидал. — О, дорогая, — снисходительно промурлыкал он, придавая своему голосу тёмный, более интимный тон. — Конечно же я знаю тебя. Лучше, чем ты хотела бы признать. Он вновь плавно сократил между ними расстояние. Тав не дрогнула, хотя от его присутствия её пульс участился. Он устремил на неё взгляд, в котором светилась хищная уверенность того, кто считает, что уже одержал верх. — Я знаю, что ты просто так мне не поможешь, — продолжил он мягким, но приторным тоном. — Не так. Не без причины. — Он был уже близко, слишком, понизив голос до тихого шёпота, слегка наклонившись вперёд и изогнув губы в лукавой улыбке. — Но при наличии правильных аргументов… — взгляд скользнул по её лицу, изучая её реакцию, когда он закончил: — … думаю, ты согласишься. Она ощутила, как волоски на затылке встали дыбом от тяжести его слов. Его уверенность действовала на нервы, но она не хотела, чтобы он видел, как она нервничает. Вместо этого она выдержала его взгляд, сжав челюсть и молча приготовившись к любому «аргументу», который он собирался привести. Её резкий голос лезвием прорезал напряжение. — Если ты думаешь, что угроза его убить убедит меня, тогда… Мужчина лукаво улыбнулся и поднял руку, прервав её на полуслове. — О, мой милый питомец, — протянул он, — спектакль с адскими угрозами и пропитанными кровью ультиматумами? Он шагнул ещё ближе. — Давай не будем оскорблять никого из нас, притворяясь, что я буду настолько глуп. Если бы я убил его или, не дай бог, посадил в тюрьму, ты бы стала ещё более дерзкой, не так ли? Ты бы планировала и замышляла, ждала бы подходящего момента, а потом… Он выдержал паузу, театрально указав на свою грудь: — …Я бы проснулся с кинжалом в своём не бьющемся сердце. Нет, нет. Я не идиот, Тав. А ты? Ты слишком умна, чтобы купиться на что-то настолько… обыденное. Он широко ухмыльнулся, и его алые глаза впились в её с вызовом и весельем. — Отдай мне должное, дорогая. Когда я играю, то выигрываю всегда. Наконец, терпение у Тав лопнуло, и она раздражённо повысила голос. — Тогда какого хрена тебе нужно, Астарион? Что ты задумал? Она впилась в него взглядом, крепко сжав кулаки; каждый нерв в её теле кричал на него наброситься. Вампир наклонил голову, изогнув губы в безумно спокойной улыбке. Он задумчиво потёр подбородок, словно искренне размышляя над вопросом. — Чего я хочу? — тягуче медленно повторил он. — Тав, я хочу того же, чего хотел всегда: создать мир, в котором есть смысл. В котором я могу распоряжаться силой, а не бояться её. Где мне не нужно оглядываться через плечо на каждом шагу. Где… Он остановился и шагнул ближе, понизив голос до тихого шёпота: — … я больше никогда ничего не потеряю. Тав не отводила взгляда, а её грудь вздымалась от сдерживаемого гнева. — Это достаточно расплывчато, чтобы ничего не значить. Он тихо и довольно рассмеялся, покачав головой, будто она была ребёнком, задающим глупый вопрос. — О, Тав, всегда так стремишься всё знать. — Его улыбка слегка дрогнула, а глаза сузились. — Скажем так, я планирую сделать так, чтобы никто — ни ты, ни он, ни кто-либо ещё — не смогли снова забрать то, что принадлежит мне. От решительной злобы в его тоне по спине побежали мурашки. Она изучала его лицо — резкие черты, знакомая ухмылка — и всё же, под всем этим было что-то тревожащее. Астарион всегда был воплощением очарования, скрывающего острые углы, но сейчас эти углы были зазубрены со всех сторон, будто даже он изо всех сил пытался удержать осколки вместе. Что-то было не так. План, каким бы он ни был, казался каким-то хрупким, словно даже он сам не был уверен в его надёжности. В его глазах горело упрямое честолюбие, но под этим огнём скрывались трещины, крошечные щели, которые он отчаянно пытался игнорировать. Это было не то будущее, о котором он когда-то мечтал; это была реальность, искажённая в угоду его одержимости, временное решение, за которое он упорно цеплялся. — Ты бредишь, — прошипела Тав, и слова слетели с её губ прежде, чем она успела их сдержать. Она сделала шаг назад, нуждаясь в пространстве, в воздухе, и повысила голос, когда гнев и отчаяние сплелись воедино. — Ничего из этого… ничего… никогда не принесёт тебе того, чего ты хочешь. Он приподнял бровь, уголок его рта дёрнулся, словно его забавляла её непокорность. — Правда? — мягко возразил он бархатистым, но с лёгким раздражением, голосом. — Посмотрим, дорогая. Посмотрим. На мгновение воцарилась тяжёлая тишина, нарушаемая лишь слабым стуком его сапог, когда он направился к висевшей на дальней стене картине. Тав проследила за его движением, заметив, как смягчился его взгляд, когда он приблизился к картине. Она не вписывалась в роскошность комнаты. В то время как остальная часть была выдержана в приглушённых золотых тонах и сдержанной элегантности, эта картина выделялась буйством красок, живых, тёплых и ярких. Мазки были до боли знакомыми. Как будто это нарисовала она сама. Пальцы коснулись края рамы, когда он уставился на неё. Поза была напряжённой и в то же время отстранённой, как будто он находился в воспоминаниях, а не в настоящем. Казалось, его взгляд был потерян, а голос стал тише, когда он заговорил, будто обращался к кому-то другому. — Странно, — пробормотал он без тени насмешки. — Глядя на это, я почти могу вспомнить… каково это — быть свободным. Смеяться без горечи на языке. — Он наклонил голову, слабая улыбка тронула его губы, но не достигла глаз. — Помнишь, как ты рисовала для меня? Дыхание перехватило. От тяжести его слов по спине пробежали мурашки. — Я не… — начала она, но он прервал её, повернувшись к ней с таким пронзительным взглядом, что она застыла на месте. — Ты любила, — настаивал он мягко, но решительно. — Каждое утро ты сидела у окна, а солнечные лучи играли в твоих волосах… о, это сводило меня с ума, какой красивой ты была тогда. — Выражение его лица изменилось, в нём промелькнуло что-то хрупкое, прежде чем вернулась слабая ухмылка. — Ты говорила, что это было для меня, но я думаю, что это было для тебя. Частичка тебя самой, которую ты не смогла отпустить, как бы ни старалась. Она не знала, что сказать. Сердце бешено стучало, и этот ровный ритм противоречил нереальности его слов. Его голос был таким до боли знакомым, но манера его речи… словно он находился между двумя реальностями… вызывала тошноту. — Думаю, — продолжил он, звуча уже мягче, словно исповедуясь, — я должен в кое-чём признаться. Я совершил ошибку. Ужасную, если подумать. — Он отвернулся от картины, опуская руку, словно под тяжестью своего признания. — Я думал, мы будем счастливы. По-настоящему счастливы, вместе. Я думал… этого было достаточно. Он снова повернулся к ней, окинув её взглядом, словно ожидая, что она всё поймёт. Тав не шелохнулась, не моргнула. Её молчание было оглушительным, но он продолжил, и в его голосе прозвучала неожиданная уязвимость. — Но ты ведь не была счастлива, да? — он отвернулся, будто признать это вслух было оскорблением его гордости. — Теперь я это понимаю. У меня было достаточно времени для размышлений. Чтобы собрать всё воедино. Я думал, что даю тебе безопасность, силу… всё. Но я ошибался. — Его челюсть напряглась, а голос опустился до шёпота, будто он говорил сам с собой. — Тебе всё это было не нужно. Не от меня. По спине поползли мурашки, когда до неё дошли его слова. В тоне звучала тихая напряжённость, почти тоска, но от неё сводило в груди. Она отступила на полшага, её инстинкты обострились, хотя он к ней и не придвинулся. И тут её осенило. Он говорил не о ней. Не совсем. Он разговаривал с призраком покинувшей его девушки, Тав, которая принадлежала этому повреждённому миру. Тав, которая умерла. Которую погубили его амбиции, раздавили под тяжестью его выбора. И теперь, когда он смотрел на неё, говорил с ней, он видел не её… а тень той, кого он уничтожил. По телу пробежал холодок. Это была не любовь. Это была одержимость, горе, превратившееся во что-то тёмное и всепоглощающее. — Ты сошёл с ума, — прошептала Тав, дрожа голосом от смеси жалости и страха. Она сжала руки в кулаки, защищаясь от грозивших захлестнуть её эмоций. — Её больше нет. И теперь ты думаешь… что? Что я займу её место? Что ты можешь просто… переписать прошлое? Алые глаза снова устремились на неё, взгляд был острым, почти хищным. Та ранимость, которая несколько мгновений назад сквозила в его словах, мгновенно исчезла, сменившись чем-то холодным и твёрдым. Разум кричал бежать, увеличить между ними расстояние, насколько это возможно, но ноги отказывались двигаться. Она не могла отвести от него взгляд, от абсолютной убеждённости в его безжалостных глазах. — Я не она, — твёрдо сказала Тав, несмотря на дрожь в груди. — И никогда ею не стану. А ты… — она резко выдохнула, тряхнув головой, словно пытаясь избавиться от душившего её отчаяния. — Ты не тот Астарион, которого я знаю. На какое-то мгновение что-то треснуло в его тщательно созданной маске. Возможно, боль. Или это был гнев? Она не могла сказать, но что бы это ни было, оно исчезло так же быстро, как и появилось. Осталась лишь медленная, нарочитая улыбка, от которой веяло холодом. Астарион взглянул на неё острым, как лезвие, взглядом. Выражение его лица колебалось между сожалением и разочарованием, противоречивые эмоции отбрасывали мрачные тени на его лицо. — Я думал, что только так смогу защитить нас от боли. — Его смех вышел резким, горьким и совершенно лишённым радости. — Что никогда тебя не потеряю. Но ведь это не сработало, правда? Голос понизился почти до шёпота, приправленного ненавистью к себе. — Ты была несчастна. А я… стал тем, кого ты боялась больше всего. Кого ты презирала. Тав тяжело сглотнула, в груди ёкнуло, когда эти слова повисли между ними. Наконец её голос зазвучал дрожаще, но отчётливо, когда она решила ему подыграть. — Тогда почему? — с отчаянием спросила она. — Зачем держаться за это? Зачем это? Взгляд стал жёстче, проблеск уязвимости погас, сменившись непоколебимой решимостью. — Потому что я могу это исправить, — просто сказал он, словно ответ был очевиден. — Я научился на своих ошибках. Я понял, где что-то пошло не так. И на этот раз… — Он замолчал, сверкнув алым. — На этот раз всё будет по-другому. В груди болезненно заныло от его убеждённости. Он действительно верил, что может вернуть то, что уже уничтожено. — Ты не сможешь этого исправить, Астарион, — мягко, но решительно сказала она. — Ты не можешь исправить то, что уже случилось. Его улыбка вернулась, слабая и с оттенком иронии, взгляд не отрывался от неё. — Ты недооцениваешь меня, дорогая, — ответил он ровным, но опасным голосом. — Я стал очень хорош в исправлении ошибок. И на этот раз я не оплошаю. Тав покачала головой, и в горле сжалось от нахлынувших гнева, печали и жалости. — Ты гоняешься за призраками. С минуту Астарион ничего не говорил. Он просто смотрел на неё и в его глазах светилось что-то, чему она не могла дать названия: тоска, вызов, боль… всё это смешалось в сплошной ураган. Затем, медленно выдохнув, он облокотился о спинку кресла и закрыл глаза, как бы уходя в себя. — Возможно, — с лёгкой тоской прошептал он, слишком тихо, чтобы можно было расслышать. — Но призраки… призраки это всё, что у меня осталось. Тав глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки и вжиться в роль, которую ей теперь предстояло сыграть. Возможно, это был её способ… достучаться до него. Он признал свои ошибки, даже извинился. Она заметила проблеск сожаления в его глазах, трещины в его уверенности. Если бы ей удалось их углубить, заставить его по-настоящему осознать, что он натворил, возможно… возможно… его удастся убедить остановиться. Тяжёлая и удушающая ноша принятого решения легла на её плечи. Притворяться тем, кем она не была, было неправильно, но она убеждала себя, что это необходимо. Он должен был понять, к чему привёл его выбор. Он должен был увидеть боль, которую причинил… нет, которую он причинял. — Зачем ты это сделал? Ты об этом мечтал, Астарион? Чтобы меня не стало? Если бы она могла передать ту Тав, которую он потерял, заставить его осознать последствия своих поступков, возможно, чувство вины смогло бы сделать то, что не под силу логике. Может быть, она сможет достучаться до той его части, которая всё ещё была достаточно человечной, чтобы переживать. Пальцы слегка дрожали, когда она выдохнула, заставляя себя расслабиться, чтобы приглушить остроту своих слов. Она наклонила голову, ловя его взгляд, и старательно подбирая выражение лица — печальное, задумчивое, с нотками тоски. Такой взгляд, по её мнению, мог быть у его Тав до того, как она сломалась. Алые глаза сверкнули, а по лицу пробежала тень. — Тав… — предупреждающе начал он, но она не дала ему продолжить. — Или было что-то важнее меня? — безжалостно продолжила она. — Ты замышлял всё это, строил эту извращённую империю, пока я была рядом? Писал свою историю, притворяясь, что мы строим что-то вместе? Прятался за улыбками и обещаниями? Она видела, как он сжал челюсть, как застыл, когда прозвучали её обвинения. Хорошо. Он слушал, даже если не хотел в этом признаваться. Ей нужно было, чтобы он это почувствовал, чтобы поверил, что она — это она, пусть даже на этот мимолётный миг. Но правда заключалась в том, что с каждым произнесённым словом у неё поджилки тряслись. От их тяжести внутри всё ныло. Это было неправильно… ужасно неправильно… так с ним говорить, видеть его лицо, слышать его голос и знать, что это не её Астарион. Ей приходилось снова и снова напоминать себе, что это не он. Что эта его версия была чем-то неправильным и сломанным, кем-то, кого она должна была остановить. Руки дрожали, когда она наклонилась ближе, дыхание сбивалось. Ты должна это сделать, сказала она себе. Ты должна убедить его прозреть. Он должен понять, что это не выход. — Неужели спустя годы я узнаю… — начала она, несмотря на бушующий внутри хаос, — что всё это… — она подчёркнуто обвела комнату, замок и его самого взглядом, — было просто искусно продуманной уловкой? Неужели в твоих записях скрыто признание? Полный отчёт о том, почему ты предал всё, что у нас было? Эти слова прорезали воздух, как лезвие, и на мгновение она подумала, что он вспылит, что его вечная ухмылка превратится в гнев. Но этого не произошло. Вместо этого он вздрогнул, устремив на неё взгляд. — Ты не понимаешь… Тав не дала ему закончить. Не могла. Если бы она дала ему слово, он бы переиначил её слова, исказил бы момент, обернул бы всё против неё. — О, я понимаю больше, чем ты думаешь, — огрызнулась она, повышая голос, несмотря на образовавшийся в горле ком. — Я бы умерла за тебя, Астарион. Я бы пролила за тебя кровь, отдала бы тебе всё. Но что вместо этого? — Её голос надломился, огрубев от едва сдерживаемой боли. — Вместо этого ты убил меня. Ты разорвал на части единственную часть меня, которая имела значение… ту, что доверяла тебе. Казалось, вокруг всё уменьшилось, тяжесть её обвинений давила на грудь. С колотящимся сердцем она придвинулась ближе, не сводя с него взгляда. Разум кричал остановиться, бежать, но она не могла… не сейчас. — Ты никогда не ответишь за это, да? — спросила она дрожащим от едва сдерживаемой ярости голосом. — Ты будешь избегать любых последствий. Будешь продолжать играть, продолжать сочинять эту свою историю, потому что ты всегда так делал. Но ты такой, какой есть, и ничто и никогда этого не изменит. Её слова повисли в воздухе, отдаваясь эхом в наступившей гнетущей тишине. Она почувствовала, как на глаза навернулись слёзы, но яростно их сморгнула. Сейчас нельзя отступать. Она не могла позволить ему увидеть образовавшиеся трещины в своей решимости. Внутри всё сжалось, когда выражение его лица изменилось… в нём мелькнуло что-то грубое и невысказанное, а затем исчезло, сменившись сводящим с ума спокойствием. Она сжала кулаки и впилась ногтями в ладони, пытаясь взять себя в руки. Это не он. Это не твой Астарион. Продолжай. — Возможно, когда-нибудь я тебя и прощу, — ровно прошептала она, несмотря на царящее внутри неё смятение. — Но никогда не забуду. На мгновение его маска треснула. Что-то — чувство вины? боль? — промелькнуло на его лице, и Тав за это ухватилась, держась за хрупкую надежду, что, может быть, ей удастся вытянуть из него что-то настоящее. Он не сразу на неё взглянул. Его взгляд был отстранённым, устремлённым куда-то мимо неё, словно ответы, которые он искал, были скрыты в тенях. — Я думал… — тихо, почти глухо начал он. — …думал, мы будем счастливы. Что я дам тебе ту жизнь, которую ты заслуживаешь. Что вечность может быть нашей, не омрачённой сожалениями. — Губы искривились в горькой улыбке, не достигшей его глаз. — Но я ошибался. Она ощутила, как у неё сжалось в груди, а дыхание перехватило от открытости его признания. — Как ошибался? Его глаза, наконец, встретились с её, пронзительные, но странно нежные, будто тяжесть его признания притупила резкость его обычного поведения. — Ты не была счастлива, — прямо сказал он. — Вовсе. Теперь я это вижу… как ты отчаянно пыталась создать иллюзию счастья. Быть такой, как хотел я. Такой, какой я требовал. — Его голос дрогнул, всего на мгновение. — Но правда… правда всё время была перед глазами, а я её игнорировал. В горле всё сжалось, она тяжело сглотнула, с трудом подбирая слова среди бури эмоций, которую вызвало его признание. — И что же это за правда? Он откинулся назад, слегка наклонив голову, словно подыскивая правильный способ выразить боль в своих словах. — Что я тебя подвёл, — сказал он наконец, и тихая уязвимость в его тоне застала её врасплох. — Я пытался сделать из тебя то, чем ты никогда не должна была стать. Держал тебя в клетке, думая, что оберегаю тебя. Ты была моим миром, Тав, и в отчаянии, пытаясь удержать, я тебя задушил. Её сердце сжалось от боли, пока она слушала, словно физическая тяжесть давила на рёбра. Его произнесённые с тихой болью слова были похожи на пронзающие решимость осколки стекла. Она не хотела этого чувствовать… ни из-за него, ни из-за того, что он сделал. Но не могла остановить нахлынувший поток сочувствия, не могла игнорировать образ того, что пришлось пережить другой Тав. Она попыталась представить себе это: удушающее заточение, постоянное разрушение её духа под видом защиты. Быть настолько влюблённой в кого-то, кто в своей одержимости лишал её каждой крупицы свободы и радости. Девушка сжала руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, когда подумала о боли, которую, должно быть, испытывала другая Тав, о молчаливых страданиях, которые она, должно быть, вынесла, чтобы сохранить гармонию. Её разум метался, выискивая все крохотные, навязчивые подсказки: то, как он описывал её старания угодить ему, горечь в его голосе, когда он признался, что увидел её страдания слишком поздно. Она думала о том, как Тав рисовала цветы в запертой комнате, присутствовала на балах, где ей было запрещено присутствовать, жила как украшение в чужих фантазиях. Она почувствовала, как к горлу подступает желчь. — А теперь? — мягко спросила она, не уверенная, что хочет услышать его ответ. Его взгляд на мгновение потух, челюсть сжалась, прежде чем он снова на неё взглянул. — Теперь я понимаю, — с тихим смирением сказал он. — Я понимаю, почему ты не смогла остаться. Почему ты отдалялась от меня всё сильнее и сильнее. Ты не была со мной… счастлива. Теперь я это вижу. В выражении его лица было что-то до боли искреннее. Не холодная, расчётливая ухмылка наделённого властью, а усталое сожаление того, кто наконец-то осознал всю тяжесть своего выбора. От этого защемило в груди, хотя она это и ненавидела. — И ты думаешь, — начала она дрожащим голосом, — что… всё, что ты сейчас делаешь, всё это оправдывает? Оправдывает причинённую тобой боль? Его слабая улыбка вернулась, хотя и с привкусом горечи. — Нет, — мягко признал он. — Не оправдывает. Но это объясняет, почему я не могу позволить этому повториться. Почему я не совершу ту же ошибку дважды. Я сделаю тебя счастливой. Тав замешкалась, у неё перехватило дыхание, когда она увидела слабый огонёк сожаления на его лице. Оно было там… скрытое под слоями холодного расчёта и горечи, но было. Она тяжело сглотнула, инстинкты кричали ей, чтобы она отстранилась, убежала, но что-то удерживало её на месте. Может, это была надежда, а может, и отчаяние. — Не делай этого, — мягко сказала она, её голос дрожал, но был достаточно твёрдым, чтобы в нём звучала убеждённость. — Есть и другой путь. Должен быть. Ты умный, Астарион… хитрый. Ты всегда раньше находил способ. Тебе это не нужно. Поначалу выражение его лица не изменилось, алые глаза неподвижно остановились на ней. — Другой путь? Девушка нерешительно придвинулась ближе. Она не знала, зачем это сделала, плана не было, но рука поднялась сама собой и коснулась его холодной, бледной щеки. — Прошу, — прошептала она дрогнувшим голосом, — остановись. Ради меня. На краткий миг в его глазах что-то мелькнуло… тень того мужчины, которого она помнила. Он не двигался, не говорил, его взгляд был прикован к её, словно в поисках чего-то. Сердце заколотилось в груди, и она уже было понадеялась, что достучалась до него. Но затем, словно внезапная грозовая туча, затмившая солнце, выражение его лица потемнело. Рука взметнулась и схватила её за запястье почти до синяков. Его хватка была безжалостной, но улыбка… эта проклятая, хищная улыбка… была хуже. Она медленно расползлась по его лицу, а в глазах зажглись искорки озорного веселья. — О, дорогуша, — промурлыкал он мягким, как шёлк, тоном, — ты меня почти провела. — Он наклонил голову, окинув её насмешливым восхищённым взглядом. — Ты хороша, признаю. Почти слишком хороша. Но ты забыла… я знаю тебя, сладкая. И вижу тебя насквозь. Её передёрнуло, воздух вокруг, казалось, сгустился, когда искра человечности, которую она в нём заметила всего несколько мгновений назад, полностью исчезла. На её месте появилось нечто холодное, более резкое… расчётливое и безжалостное. Она попыталась выдернуть руку, но его хватка только усилилась, а пальцы больно впились в кожу. На мгновение выражение его лица изменилось… не на жалость или триумф, а на гнев, но не на неё, а на себя. Челюсть сжалась, ноздри слегка раздулись, словно он осуждал некую внутреннюю слабость. — Ты меня почти поймала, — повторил он, но на этот раз в его голосе не было насмешки, только горечь. — Как глупо с моей стороны было думать, что ты позволишь мне воспользоваться моментом. Думать, что ты не попытаешься воткнуть нож. В его взгляде промелькнуло что-то грубое и беззащитное, а затем он снова спрятал это под своей язвительностью. — Я тебя недооценил, — признал он, и слова ранили больше его, чем её. — Этого больше не повторится. Тяжёлые двери со скрипом отворились, и их звук гулко разнёсся по величественному залу. Тав напряглась, сердце заколотилось, когда она инстинктивно отступила назад. Вошла знакомая фигура, чьё присутствие бросило тень на роскошь комнаты. Касадор. Он двигался с расчётливой грацией хищника, резкие черты его лица скрывала маска холодной вежливости. Но его глаза… они горели чем-то менее сдержанным, чем-то, что кипело прямо под поверхностью: ненавистью. — Милорд, — произнёс он спокойно, хотя этот титул ядом слетел с его языка. Он слегка наклонил голову, и этот жест был скорее формальным, чем искренним. Астарион не сразу поднял глаза. Он отпустил девичью руку и потянулся за бокалом вина, словно появление Касадора было не более чем мелким неудобством. Когда он, наконец, поднял взгляд, его улыбка была острой, а в голосе звучала насмешка. — Что? На лице Зарра мелькнуло раздражение, которое быстро сменилось отработанным спокойствием. — Произошла… небольшая неразбериха, — сдержанно ответил он, тщательно подбирая слова. — Ваши планы, как и всегда, точны. Но, похоже, у нас… гости. Сердце пропустило удар. Гости. Это слово эхом отозвалось в сознании Тав, вызвав проблеск надежды, которая грозила поглотить её целиком. Здесь кто-то был. Кто-то их нашёл. Она старалась сохранить невозмутимое выражение лица, опустив взгляд в пол, будто сама мысль об этом могла её выдать. Но внутри её сердце колотилось, отчаянно барабаня по рёбрам. Если кто-то зашёл так далеко, значит, есть шанс… пусть и ничтожный… что этот кошмар не так неминуем, как кажется. Однако Астарион, казалось, был совершенно не впечатлён. Он взболтал вино в бокале, и сделал медленный, неторопливый глоток. Только тогда он встретился взглядом с Касадором, раздражающе самодовольно ухмыльнувшись. — Посетители? — протянул он лёгким, почти скучающим тоном. — Как восхитительно. Мне приготовить чай, или ты думаешь, они предпочтут вино? Касадор стиснул зубы, но слегка склонил голову, каждое его движение было рассчитанным актом покорности. — Похоже, незваные гости находятся внутри крепостных стен. На мгновение воцарилась тишина. Напряжение стало удушающим, воздух сгустился от невысказанной враждебности. Сердце Тав колотилось в груди, её взгляд метался между двумя вампирами. Динамика силы между ними была запутанной и нестабильной, шаткое равновесие на острие ножа. Астарион подождал, пока воцарится тишина, прежде чем заговорить низко и угрожающе. — Что ж, тогда… Не будем их разочаровывать, верно? Зарр выпрямился, и его спокойствие улетучилось ровно настолько, чтобы показать кипящую в нём ярость. — Как прикажете, милорд, — ядовито произнёс он, несмотря на внешний официоз. Он повернулся на каблуках, и вышел из помещения, не сказав больше ни слова. Воцарилась мёртвая тишина, лишь слышно было слабое цоканье ногтей по краю бокала. А затем вампир с ленивой элегантностью поднялся на ноги, окинув её полным жестокого веселья взглядом. — Что ж, — тихо произнёс он. — Кажется, игра действительно началась. Астарион повернулся с хищной грацией, каждое его движение излучало пугающую уверенность. Взгляд блеснул чем-то средним между весельем и злобой, когда он жестом велел ей следовать за собой. — Идём, — приказал он. — Нам нужно многое обсудить… а времени так мало. Тав заколебалась, ноги словно приросли к месту, но тяжесть его взгляда потянула её словно невидимая рука. Как только она сделала первый нерешительный шаг, его голос прорезал тяжёлую тишину, тихий, но достаточно острый, чтобы пустить кровь. — И пока мы будем идти, — добавил он, всё ещё стоя к ней спиной, — я бы хотел, чтобы ты кое-что обдумала. Она нахмурилась, и в груди у неё шевельнулось беспокойство. — Те твои недавние слова, — продолжил он почти задумчиво, словно размышляя над интересной загадкой. — То прекрасно разыгранное тобой представление… оно предназначалось мне? — Он оглянулся через плечо, и его пронзительный взгляд встретился с её. Губы изогнулись в жестокой и понимающей улыбке. — Или ты надеялась, что их услышит он? У неё перехватило дыхание, а сердце болезненно забилось в груди. В горле пересохло, и на мгновение она не смогла найти слов для ответа. Довольный её молчанием, он широко улыбнулся и, встав в полный рост, шагнул ближе, пока между ними не осталось свободного пространства. Его голос опустился до издевательского, но пронизанного зловещей интимностью шёпота. — Подумай хорошенько, дорогая. Эти слова были ловкой попыткой манипулировать мной… или правдой, которая предназначалась для него? Живот болезненно скрутило, мысли лихорадочно метались, пока она искала выход, способ отмахнуться от вопроса, который навис между ними, как занесённый для удара кинжал. Но ответа не последовало, и тяжесть его слов тяжело легла ей на плечи. — А теперь, — сказал он, отступая назад так же легко, как до этого приблизился. — Пойдём. Ты же не хочешь пропустить веселье?

***

2 года назад Музыка была завораживающе элегантной, мелодия, казалось, просачивалась сквозь стены большого бального зала и отдавалась эхом в каждой клеточке её тела. Тав стояла рядом с Астарионом, слегка взяв его под руку, являя собой идеальное воплощение грации и верности. По крайней мере, она на это надеялась. Её улыбка казалась хрупкой, как хрустальные люстры над головой, а каждый смешок, слетавший с губ, звучал фальшиво. Бальный зал был великолепен и излучал роскошь. Высокие окна, обрамлённые чёрными бархатными портьерами, не пропускали света, только сияние серебряных канделябров отбрасывало дрожащие тени на мраморные полы. Воздух был насыщен духами и металлическим привкусом крови, смешивающимся с тихим гулом разговоров, которые, казалось, то стихали, то нарастали, как прилив. Астарион, как всегда, блистал. Его алые глаза сияли в мягком свете, а каждое движение было уверенным и продуманным. Он излучал власть, и лорды в зале наслаждались его присутствием, устремив на него жадные взгляды, словно мотыльки на пламя. Он был их лордом, их правителем, и сегодняшняя ночь была его триумфом — грандиозной демонстрацией его господства над всеми ними. А она… была его трофеем. Пальцы нервно сжимали ткань платья — тёмное творение из шёлка и кружев, которое неприятно её облегало. Конечно же, он выбрал его для неё. «Чтобы дополнить вечер», — сказал он со своей очаровательной улыбкой, от которой она когда-то таяла, а теперь словно ощущала лезвие на своей коже. Ей было противно не платье, а то, что оно олицетворяло. Роль, которую ей пришлось играть в этом фарсе, девушку, которую она больше не узнавала. — Улыбайся, — прошептал Астарион, ровно и тихо, слышимый только ей. Его губы едва шевелились, но приказ в его тоне был неоспорим. — Тебе завидует весь зал, дорогая. Пусть они увидят, почему. Горло сжалось, но она подчинилась, широко улыбнувшись, чтобы казаться искренней. Она чувствовала на себе тяжесть бесчисленных глаз, оценивающих, осуждающих, завистливых. Она ненавидела каждую секунду этого притворства. В самом начале она верила в него, в ту жизнь, которую они могли бы построить вместе. Но теперь, стоя в тени его амбиций, она чувствовала лишь сокрушительный груз собственного отчаяния. Это была не та жизнь, о которой они мечтали. Это была не та любовь, за которую она боролась. И всё же она была здесь. Рядом с ним. Тав открыла рот, и тщательно отрепетированные слова уже вертелись у неё на языке. На мгновение вспыхнула нелепая надежда, за которую она цеплялась… может быть, просто может быть, она сможет вернуть частичку того, чем они когда-то были. — Астарион, — мягко позвала она, наклонившись к нему с едва уловимой уязвимостью в голосе. — Не хочешь ли со мной потанцевать? Он ответил не сразу, и её сердце учащённо забилось в повисшей между ними тишине. Он осмотрел зал, прежде чем перевести слишком беглый взгляд на неё. — Не сейчас, сладкая, — коротко бросил он, вежливо, но отстранённо, как будто её просьба была всего лишь неудобным отвлекающим фактором. Прежде чем она успела ответить, его внимание полностью переключилось. Взгляд остановился на ком-то в другом конце зала, и, даже не взглянув на неё, Астарион отошёл в сторону. Тав проследила за его движением, и в груди сжалось, когда он приблизился к высокой фигуре, закутанной в чёрное. Вампир был поразителен, его длинные чёрные волосы обрамляли угловатое лицо, излучавшее спокойную властность. Астарион решительно к нему подошёл и наклонился поближе, обмениваясь шёпотом. Их разговор был едва уловимым, но напряжение между ними было безошибочным… даже знакомым. Астарион сделал лёгкий, неторопливый жест рукой, а другой вампир кивнул, коротко взглянув в сторону Тав, после чего вернулся к собеседнику. У неё перехватило дыхание. Она перевела взгляд на трон позади себя, на богато украшенное место, где она должна была стоять как его королева, его спутница. Одинокая, покинутая и никем не замеченная, она стояла у позолоченного кресла, чьи тёмные бархатные подушки словно насмехались над ней. Всё вокруг неё расплывалось, смех и музыка стихали под тяжестью её одиночества. Пышность бального зала больше не ослепляла; она душила. В каждой полированной поверхности, в каждом сверкающем украшении словно в зеркале отражалось то, чем она стала — украшением в его грандиозном замысле. Её пальцы слегка дрожали, когда она вцепилась в край подлокотника, а костяшки побелели от усилий сохранить самообладание. Она хотела потанцевать с ним, чтобы поделиться чем-то, чем угодно, что напоминало бы ей о том, кем они когда-то были. Вместо этого он отмахнулся от неё, как от очередного предмета мебели в его тщательно выстроенном мире. Улыбка, которую она с таким трудом натянула, начала слабеть, её решимость трескалась под тяжестью отчаяния. Но никто этого не замечал. Всем было плевать. Взгляд снова метнулся к Астариону, всё ещё увлечённому беседой с темноволосым вампиром. Уже не в первый раз она задалась вопросом, жив ли ещё тот мужчина, которого она любила, похороненный под слоями власти и амбиций. Или же его больше нет, и осталась только эта его версия — правитель, манипулятор и чужак? Вскоре Астарион вернулся к ней с довольным видом, его шаги стали легче, а выражение лица более расслабленным. Алые глаза сверкали непринуждённостью, которой раньше не было. Какой бы разговор ни состоялся у него с темноволосым вампиром, он явно пошёл ему на пользу. — Всё в порядке? — осторожно поинтересовалась Тав, ища на его лице хоть какие-то признаки произошедшего. — Более чем, — ответил он, изогнув губы в резкой, почти игривой улыбке. — Просто потрясающе. Они постояли так мгновение, пока толпа продолжала кружиться вокруг них, а смех и музыка заполняли пространство. Затем, к её удивлению, Астарион полностью повернулся к ней и грациозно протянул ей руку. — Потанцуй со мной, — мягко, но властно произнёс он. У неё перехватило дыхание, и на какое-то мимолётное мгновение мир словно остановился. Тав не смогла сдержать расплывшуюся по её лицу улыбку, когда вложила свою руку в его. — Конечно. Он легко и уверенно повел её в центр бального зала Музыка заиграла громче, и они стали танцевать вместе, словно были единственными двумя в зале. Его рука легла на её талию, и впервые за то время, что казалось вечностью, Тав позволила себе расслабиться, позволить ритму её нести. Она подняла на него глаза, изучая его изящные черты лица, уверенность в движениях. Некоторое время они танцевали молча, но любопытство её не отпускало. — Тот мужчина, с которым ты разговаривал, — осторожно начала она. — Я его не узнала. Кто он? Чего он хотел? Астарион слегка, почти незаметно, сжал её, но его улыбка не дрогнула. Вместо этого он наклонился и коснулся губами её виска в таком нежном жесте, что у неё на мгновение перехватило дыхание. — Не забивай себе голову такими вещами, — бархатисто-ласково прошептал он. — Я просто забочусь о нашей безопасности. Тав слегка нахмурилась, услышав этот загадочный ответ, но не стала настаивать. Тепло его прикосновений, мимолётный момент близости… этого было достаточно, чтобы удержать её от вопросов, хотя бы на время.