Don't go (Не уходи)

Ты — ничто. Ты ничего не заслуживаешь. Ты не заслуживаешь счастья. Ты слаб. Ты никогда не будешь в безопасности. Ты жалок. Ты мой. И навсегда будешь моим. Никто в тебя не верит. Тебя нельзя любить… Она ушла. Астарион стоял и пялился на только что захлопнувшуюся за ней дверь. Он чувствовал себя так, словно вместе с ней из комнаты вырвали тепло, оставив его в холодном, пустом пространстве, где его неуверенность в себе устроила вечеринку за его же счёт. Его до сих пор трясущиеся руки безвольно опустились по бокам. Он хотел счастья — жаждал его больше всего на свете, — но эта идея казалась далёкой и неуловимой, как мираж. Она любила его. И сказала это ясно и отчётливо. Она любила его и утверждала, что благодаря ему её жизнь снова стоила того, чтобы жить. Тяжесть этого откровения была как удар под дых, без возможности перевести дыхание. Он это ненавидел. Он ненавидел, что первым выбором, который он сделал после того, как обрёл полную свободу, стало отвергнуть её. Ту, что помогла ему обрести счастье и свободу, к которым он стремился. Он сам начал разговор, чтобы исправить разрыв между ними, поговорить о том, что терзало его сердце. Он ожидал отказа, готовился к нему и по ходу разговора постепенно убедил себя в его неизбежности. Было проще ожидать худшего, отвергнуть её раньше, чем это сделает она. Но теперь, когда реальность произошедшего накрыла его, словно удушающее одеяло, он почувствовал, как в груди растёт пустота. Она дала ему возможность сделать собственный выбор. Она любила его. Он не мог просто отказаться от этого. Она предложила ему свою свободную и неоспоримую любовь. Ему. И это означало, что он… Я достоин. Он выругался про себя, сжав руки в кулаки. Хотелось побежать за ней, сказать, что он не прав, что он не хочет быть один. Но ноги словно приросли к месту, а сознание парализовало тяжестью собственной нерешительности. Он глубоко вздохнул, в груди сдавило от смеси тоски и сожаления. Когда его увидели — настоящего, без всех его искусно надетых масок, и полюбили таким, каким он был на самом деле, — это было настолько чуждо и тревожно, что по спине пробежали мурашки. Рука почти бессознательно потянулась вверх, касаясь того места, где несколько мгновений назад были её пальцы. Он до сих пор ощущал её тепло, призрачный след на холодной коже. Её слова эхом отдавались в его сознании, мягкие и в то же время пронзительные: Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Простота её желания поразила его, как удар кинжала. В глубине души он знал, что её слова были правдой, что она говорила искренне, от всей души. Но вместе с этой правдой пришло и болезненное осознание — он отверг её любовь. Потому что было проще оттолкнуть, чем подпустить к себе, проще убежать. Я заслуживаю счастья. Он хотел быть счастливым. Он хотел быть с ней, разделять с ней тепло и любовь. Но голоса, нашёптывающие, что он недостоин, были настойчивы. Астарион взволнованно вздохнул, распахнув глаза, когда его захлестнула волна решимости. Он не знал, сможет ли он стать тем мужчиной, которого она заслуживала, сможет ли он преодолеть демонов, которые мучили его. Но одно он знал точно — он не мог отпустить её, не попытавшись. Он больше не мог позволить своим страхам определять его будущее. Он уверенно шагнул вперёд, и с каждым шагом к двери его решимость крепла. Резкий толчок — и дверь распахнулась с грохотом. Когда он шагнул в спальню, его взгляд сразу же упёрся в неё. Она стояла у кровати, отвернувшись, словно притворяясь, что не слышит его, но как только он сделал первые шаги внутрь комнаты, она обернулась. Их глаза встретились, и в её взгляде он уловил искру облегчения, нервное предвкушение и хорошо знакомые ему надежду и страх. Плечи её чуть расслабились, но взгляд был пристальным, словно она пыталась прочесть его мысли, пыталась понять, решился ли он наконец вытащить голову из задницы. Дыхание Астариона участилось, когда он стоял и просто смотрел на неё. Он чувствовал невысказанный вопрос в её взгляде, безмолвную мольбу о том, чтобы он наконец сделал выбор — выбрал её, выбрал их, выбрал что-то лучшее. Он глубоко вздохнул, набираясь решимости заговорить. — Это важно… — низким и хриплым голосом начал он, словно вытаскивая слова из глубин души. Тав слегка нахмурилась в замешательстве, взгляд был мягким, но вопрошающим. — Что? — спросила она, склонив голову набок. Астарион тяжело сглотнул, слова застряли у него в горле, так как он стоял на краю пропасти чего-то одновременно ужасающего и неизбежного. — То, что ты сказала о том, что я сам в это верю… Ты совершенно права. Но давай будем честными, всё не так просто, — он горько усмехнулся, покачав головой. — После двухсот лет, проведённых в убеждении, что ты ничтожен, нельзя просто проснуться в один прекрасный день, щёлкнуть пальцами и внезапно начать думать, что ты некое сокровище. Он замолчал, его мысли метались, а эмоции представляли собой хаотичный водоворот из страха, сомнений и отчаянного стремления к чему-то лучшему. Я сильный. Свет камина колыхался, отбрасывая игривые тени на стены, но это было ничто по сравнению с ровным теплом её взгляда. Она наблюдала за ним с этим её раздражающим терпением, будто у неё было всё время в мире на его глупости. Она ждала, давая ему возможность собраться с мыслями и наконец сказать то, в чём он всегда боялся признаться. Астарион опустил взгляд в пол, его руки слегка дрожали, пока он пытался найти нужные слова. Это было похоже на попытку схватить дым — неосязаемый, ускользающий из его рук при каждом удобном случае. — Мне постоянно говорили, что я ничтожество, — наконец начал он едва слышным шёпотом, словно от слишком громких слов могло стать ещё больнее. — Что я не заслуживаю ни любви, ни добра, ни… ничего хорошего. Он тяжело сглотнул, ком в горле почти душил его, пока он заставлял себя продолжать. — И я верил. И до сих пор иногда верю, — его голос надломился, и в тишине раздался звук, похожий на звон разбитого стекла. — Это как яд, засевший в моём сознании, говорящий, что я бесполезен. И убедить себя в обратном трудно… почти невозможно. Я заслуживаю уважения. Он поднял на неё глаза, в которых боролись надежда и страх. — Но когда я с тобой… — начал он, запинаясь, как будто сами слова специально ему мешали. — Когда я с тобой, всё… по-другому. С тобой кажется, что я могу быть чем-то большим, чем эта очаровательная катастрофа, которую я веками совершенствовал. Взгляд Тав смягчился, на её лице отразилась непоколебимая поддержка. — Знаю, — мягко сказала она, её голос был наполнен теплом, от которого в груди защемило от незнакомого, но не неприятного ощущения. — Но ты кое-чего стоишь. Ты стоишь больше, чем думаешь. Астарион почувствовал, что на глаза наворачиваются слёзы, упрямо скапливаясь в уголках глаз и угрожая устроить грандиозное представление. Он пытался их сдержать, но от усилий голос только задрожал, выдавая ранимость, которую он предпочел бы скрыть. — Я хочу в это верить… — прошептал он, с трудом сплетая слова, когда его эмоции начали вырываться наружу. — Я правда хочу… но… Боги, мне нужна твоя помощь. Его голос снова дрогнул, когда он судорожно вдохнул, пытаясь взять себя в руки. — Важно… чтобы ты повторяла это… снова и снова. Потому что я верю, что ты это серьёзно. И если это так… — Он колебался, неотрывно смотря на неё и безмолвно умоляя об утешении. Он шагнул вперёд, чувствуя необходимость быть рядом. — Тогда я тебе поверю. Тогда всё станет проще, потому что… — Он запнулся, правда рвалась наружу, тяжёлая, как камень, застрявший в груди. Когда он, наконец, поднял на неё глаза, его взгляд был пронзительным, умоляющим, в нём читалась неприкрытая честность. — Потому что ты для меня самое важное в жизни, — признался он, делая ещё шаг в её сторону. — Важнее меня. Если ты в это веришь… значит и я смогу в это поверить. Лицо Тав исказилось от эмоций, глаза заблестели от непролитых слёз. Она открыла было рот, но голос застрял в горле, и потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Когда она таки заговорила, голос был хриплым от волнения, а подбородок дрожал. — Я буду повторять, — искренне пообещала она, — столько раз, сколько тебе будет нужно. Хоть миллион раз, если потребуется. Его дрожащие руки оказались в её и крепко их сжали. Затем он осторожно прижал их к своей груди. Его большой палец рассеянно погладил её пальцы в жесте настолько нежном и интимном, что это застало его врасплох. Он взволнованно вздохнул, и его голос захрипел от эмоций. — Знаешь, для меня слова всегда были просто… словами. Я использовал их, чтобы лгать, манипулировать, причинять боль. Я никогда не верил, что они действительно могут что-то значить. Я постоянно злоупотреблял ими, подстраивал их под свои нужды, чтобы выжить. Он опустил взгляд в пол. — С момента нашей встречи я лгал тебе. Лгал, потому что не мог поверить, что кто-то останется со мной, поддержит меня, просто ради… меня. Он замолчал, и тишина растянулась между ними, как хрупкая нить. Это была неизведанная территория для него, уровень честности, на который он никогда раньше не осмеливался. — Вначале я лгал, что люблю тебя, — признался он едва слышно, как будто ему было больно. — Я был в отчаянии, безумно нуждался в твоей защите. Думал, что это невозможно без манипуляций, без обмана. И когда мы были в гробнице Касадора, я снова солгал, сказав, что ты мне не нужна, что я хочу твоей смерти. Я был так убеждён, что слова не имеют значения, что они лишь оружие, которым можно владеть. Но в конце концов… — голос дрогнул, тяжесть вины давила на него всё сильнее. — В конце концов, вся эта ложь обернулась против меня. Потому что знаешь что? Слова действительно имеют значение. Они имеют значение, потому что я… я влюбился в тебя. Я хочу тебя. И ты чуть не умерла из-за моей лжи. Она нежно протянула свободную руку и снова сжала его, её голос был полон сочувствия и понимания. — О, Астарион… От её прикосновения перехватило дыхание, а по телу пробежала волна спокойствия. Я в безопасности. — Я люблю тебя, — слова сорвались с его губ прежде, чем он успел осознать, что произнёс их, тихие и нерешительные, словно это был секрет, который он скрывал даже от самого себя. На мгновение всё словно замерло, мир затаил дыхание, ожидая, осмелится ли он продолжить. — Н… наверное, — тихо добавил он. — Даже если я всё ещё не совсем уверен, что это значит. Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, собрать воедино бурлящий внутри беспорядок мыслей и чувств. — Думаю… чувство безопасности и желание, чтобы ты была в безопасности… забота и желание, чтобы о тебе заботились… Это же оно, верно? И… я начинаю понимать, потихоньку складывая всё воедино. Когда он увидел, что из её глаз потекли слёзы, сияющие, как звёзды в тусклом свете, это что-то всколыхнуло в нём — что-то защитное, что-то нежное. Это было чувство, о котором он и не подозревал. Да, это было оно. Он любил её. Выражение лица Астариона смягчилось, острые грани его обычного остроумия стёрлись, когда он встретился с ней взглядом. Его глаза заблестели от эмоций, которые он так долго сдерживал. Но это казалось правильным… впервые за целую вечность он не просто играл роль. Когда она была рядом, он чувствовал, что может сделать всё, что угодно, быть кем угодно. — Нет… я уверен, — начал он полным от эмоций голосом, которые он не смог бы скрыть, даже если бы хотел. — Я не помню, кем именно я был до всего этого — до того, как стал вампиром, до того, как стал… ну, таким… — Он обвёл себя жестом, в котором была лишь доля его обычного изящества и никакой насмешки, только лишь неприкрытая честность. — Но я уверен, что ты его возвращаешь, — продолжил он, упёршись в неё взглядом. — Это и есть любовь, да? Ты помогаешь мне исцелиться так, что я и не знал, что это возможно. Ты показываешь, что значит заботиться, любить кого-то без скрытых мотивов, не требуя ничего взамен, — он с трудом сглотнул, слова казались чужими, но всё равно искренними. — И может быть… это то, чего мне не хватало всё время. Он не планировал заходить так далеко. Что он может сказать, чтобы искупить вину за тот яд, который он выплеснул на неё раньше? Жестокие, язвительные слова, которые должны были её оттолкнуть, защитить его от пугающей уязвимости искренней заботы о ком-то. Но теперь… теперь он должен был за них ответить. Ему пришлось столкнуться с последствиями своих страхов и ненависти к самому себе. Его голос стал тише, чуть громче шёпота. — Прости меня, Тав. За то, что я сказал… за всё это. Она казалась ошеломлённой, её молчание тянулось дольше, чем хотелось бы, и в этой тишине его охватил острый приступ страха. Неужели уже слишком поздно? Неужели он уже причинил слишком много вреда? Неуверенность грызла его, как безжалостный зверь, но он знал, что не может сейчас отступить. Он должен был преодолеть сомнения, сказать то, что нужно было сказать. Это меньшее, что он ей задолжал. — Я сказал тебе, что ты была ошибкой, — с сожалением продолжил он. — Что встреча с тобой — то, о чём я сожалею. Это была ложь. Трусливая ложь. Правда в том, что ты — лучшее, что когда-либо со мной случалось, а я был слишком напуган, чтобы это признать. Я думал, что если заставлю тебя возненавидеть меня, мне будет не так больно, когда ты в итоге уйдёшь. Потому что именно так ты и должна была поступить, Тав. Бросить меня после всего. Он умоляюще посмотрел на неё, ища хоть какой-то знак, подсказку, как она отреагирует. Простит ли она его? Сможет ли? Казалось, всё вокруг затаило дыхание, тени на стенах больше не плясали, а застыли на месте, словно весь мир притих и ждал её ответа, ждал, когда она решит их судьбу. Впервые он не бежал от чего-то. Он бежал к чему-то. К ней. К будущему, в которое он никогда не верил, но на которое впервые осмелился надеяться. — То, что я сказал… Это было жестоко и неправильно. И я себя за это ненавижу. Ненавижу за то, что причинил тебе боль, за то, что заставил усомниться в том, что у нас было. — Его голос слегка дрогнул, необузданные эмоции в его словах выдавали тщательно скрываемую маску, которую он так долго носил. — Но знай: я о тебе не жалею. Ни на одно мгновение. Я был неправ, Тав. О-очень ошибался. Ты не ошибка, ты… ты моё искупление, или, по крайней мере, мой на это шанс. Он не мог остановиться сейчас. Он должен был всё это выпустить, очиститься от так долго носимого в себе яда. — Я говорил, что ты была лишь средством достижения цели, что я использовал тебя. И может… может, в самом начале я себе так и говорил. Но это уже не так. Уже очень давно. — Он неуверенно шагнул ближе, ища в её глазах хоть какой-то признак понимания, хоть какой-то намёк на ту связь, которая у них когда-то была. — Ты… ты для меня всё, Тав. Ты — причина, по которой я хочу стать лучше. Прости, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять это и признать. И прости, что я пытался оттолкнуть тебя теми ужасными, непростительными словами. Если больше никогда не захочешь меня видеть, я пойму. Но я не мог отпустить тебя, не рассказав правды. Слова вырывались из него, и в каждом из них была частичка его души. Его сердце сжималось от страха, что уже слишком поздно, что он уже безнадёжно разрушил то, что у них было. Тав медленно подняла взгляд, и её глаза заблестели от непролитых слёз. — Астарион, — прошептала она, шагнув ближе, пока между ними не осталось считанных сантиметров. Тепло её присутствия окутало его, снимая напряжение, скрутившее его изнутри. — Я прощаю тебя, но… Буду честна. Я не переживу этого снова. Тав глубоко вздохнула, внимательно изучая его лицо и тщательно подбирая слова. — Я никогда не говорила этого раньше, потому что думала, что это само собой разумеется, но… ничего не получится, если ты снова меня оттолкнёшь. Если ты ещё раз скажешь такие вещи… — Она заколебалась, не желая показаться резкой, но нуждалась в ясности. — Я не хочу, чтобы это прозвучало как ультиматум, но… — Она замолчала и невысказанные слова повисли в воздухе. Она глубоко вздохнула, собираясь с духом, прежде чем заговорить. — В смысле… Понимаю, что это займёт время и что нам предстоит много работы. Я хочу быть с тобой, помочь тебе пройти через это, но… — Она помолчала, её голос был решительным и в то же время мягким. — Я не могу снова услышать такие слова. Я тоже заслуживаю уважения, Астарион. Он кивнул, его горло сжалось от волнения. — Знаю, ты абсолютно права. Я был глупцом, позволяя своим страхам и неуверенности взять надо мной верх. Уважение — это не то, о чём ты должна просить, а то, что я должен был выказывать тебе с самого начала. Я учусь постепенно, но, клянусь, у меня всё получится. Я хочу этого, Тав. Я хочу тебя. Просто я… надеюсь, что ещё не слишком поздно. Она медленно взяла его руку, переплетая их пальцы. Это прикосновение было как электрический разряд, от которого по телу разлилось тепло, и он нежно сжал её ладонь, словно желая заверить, что он здесь и никуда не уйдёт. — Ещё не поздно, — прошептала она тихо. По щеке скользнула слеза, блеснув в свете камина. — Но больше никогда мне так не ври. Астарион почувствовал прилив облегчения, в груди ослабло напряжение. Он приблизил её руку к своим губам и нежно поцеловал костяшки пальцев. — Не буду, — прошептал он срывающимся от эмоций голосом. — Клянусь, больше никакой лжи, никакого бегства. Я больше не буду прятаться, потому что впервые по-настоящему свободен… и всё благодаря тебе. Когда она провела по его щеке, её прикосновение было таким же умиротворяющим, как хорошо выдержанное вино после долгого, изнурительного дня. Оно было лёгким, но каким-то образом несло в себе всю значимость её любви, проникая в трещины его измученной души, как бальзам. Он закрыл глаза и приник к её ладони, ощутив исходящее от неё тепло. — Это всё ты… — нежно прошептала она, из-за чего у него защемило сердце. — Я лишь слегка тебя подтолкнула. Астарион открыл глаза, его взгляд впился в неё с такой силой, что невозможно было отвернуться. — Не смей так говорить, — пробормотал он, его голос был грубым и с яростным намерением защитить. — Нет, это неправда… Ты видела, что происходит, когда я предоставлен сам себе. Ты мне нужна, Тав. Больше, чем я могу выразить словами. Ты не просто меня подталкиваешь… ты моя спутница. Мой моральный компас. Ты всё, что мне нужно. Он изучал её лицо, наблюдая, как мириады эмоций играют на её лице. Он заметил, как расширились её глаза, как слегка приоткрылись от удивления губы. Он протянул руку и нежно коснулся другой её щеки, заключив её лицо между ладонями, как будто она была самой драгоценной вещью в мире. — Тав, — прошептал он хриплым от волнения голосом, — я люблю тебя. И не в силах дождаться, когда полюблю тебя ещё сильнее. Он видел бушующие в её глазах эмоции, то, как смягчился её взгляд, как задрожали её губы, словно она сдерживала слёзы. Я буду за себя бороться. Голос Тав задрожал от потрясения. — Вау… это будет сложно превзойти… Губы Астариона скривились в лёгкой, довольной ухмылке, и снова показалась знакомая игривость. — О, ну конечно же, дорогая. Я же умею подбирать слова, — поддразнил он, в его глазах мелькнул озорной блеск, хотя сердце бешено колотилось в груди. — Особенно сейчас, когда я говорю искренне. Тав тихо рассмеялась. — Тебе следовало стать поэтом, — съехидничала она. Астарион невозмутимо пожал плечами и сдержанно улыбнулся. — Или бардом, — задумчиво протянул он. — Но думаю, что сделал правильный выбор. Его пальцы слегка коснулись её щеки, и мягкость кожи под его прикосновением отозвалась в груди электрическим разрядом, который он едва мог контролировать. Внутри всё сжалось от осознания того, как много она стала для него значить. — Но слова — это всё, что я могу предложить, помимо себя, — прошептал он, его голос стал более серьёзным, когда он встретился с ней взглядом, и юмор исчез, обнажая скрытую за ним уязвимость. — И не знаю, достаточно ли этого. Тав подалась навстречу его прикосновению, прикрыв глаза всего на мгновение. Когда она снова открыла их, в её взгляде была вновь обретённая ясность, непоколебимая, решительная стойкость. — Меня больше ничего не волнует, — сказала она, положив его ладонь себе на грудь и прижав её к сердцу. Сильное и ровное сердцебиение отозвалось в кончиках его пальцев, придавая ему силы в этот момент. — Мне нужен только… ты. Второй рукой он приобнял её за шею, легко, будто боялся, что она исчезнет, если схватить её слишком сильно. — Видишь? — прошептал он с благоговением и недоверием в голосе. — Каждый день ты обыгрываешь меня в моих признаниях… просто оставаясь собой. А я просто пытаюсь за тобой угнаться. Лицо Тав дрожало от чувств, в глазах стояли слёзы, но на её губах играла улыбка чистой, неподдельной любви. — Я люблю тебя… — прошептала она в ответ хриплым от искренности признания голосом. — И ты тоже возвращаешь во мне маленькую девочку… Он притянул её ближе, обхватывая её руками в защитных объятиях, прижался щекой к её волосам, вдыхая её аромат, погружаясь в реальность её присутствия, её тепла. — Тогда я буду продолжать возвращать её, — тихо прошептал он ей на ухо. — Каждый день, так долго, как ты мне позволишь. Он отстранился и нежно переплёл их пальцы, направляя её ладонь к своей груди. — Я счастлив, — искренне сказал он. — По-настоящему. — И я… — прошептала она в ответ, нежно улыбнувшись, и глаза заблестели от непролитых слёз. — Никогда не думала, что могу быть так счастлива… За их спинами тихо потрескивал огонь, освещая их тёплым золотистым сиянием, а они стояли и смотрели друг на друга так, словно впервые увидели друг друга по-настоящему. Хаос и опасности внешнего мира отошли на второй план, растаяв, как снег под лучами солнца. В этот улучённый момент они были только вдвоём, как будто вселенная решила взять паузу, дав им краткую передышку от всего остального. — Должен сказать… Я рад, что встретил тебя, — начал он нехарактерно мягким тоном, но каждое его слово несло в себе неоспоримый вес. — Сейчас я не могу представить свою жизнь иначе. Ты моё начало, Тав, мой якорь во всём этом хаосе. Я хочу быть с тобой каждый миг из того времени, что нам осталось. Он на мгновение замешкался, в его глазах промелькнула редкая уязвимость. — И я никогда не перестану сожалеть о тех жестоких вещах, которые я наговорил и натворил. Поверь, я потрачу каждый божий день, чтобы загладить свою вину перед тобой, показать тебе, как сильно я сожалею о каждом обидном слове. Но не только это… Я каждый день буду показывать тебе, как я благодарен за тебя. Моя партнёрша. Моя любовь. Лучший выбор, который я когда-либо делал. Если… если ты ещё не передумала. — Конечно, — сумела выдавить она хриплым от волнения голосом, от которого перехватило в горле. — Я… я хочу тебя. Всего тебя. Астарион замер, затаив дыхание, когда посмотрел на неё с благоговением и неверием. — Иногда мне кажется… что судьба, а может, и мои молитвы, привели тебя в этот мир только для того, чтобы меня спасти. Тав издала тихий, сдавленный смешок и покачала головой, взглянув на него с обожанием. — Не в твоём стиле доверять всё какой-то таинственной силе во Вселенной. Не думала, что ты такой… метафизик. Астарион улыбнулся, и в его голос снова закрался намёк на его обычное остроумие. — А как ещё это объяснить? Иначе мы бы, наверное, никогда не встретились. Она обдумала его слова, задумчиво изучая его лицо, а затем со спокойной уверенностью произнесла: — Может быть… может, так оно и было… Но ты также должен принять решение впустить судьбу в свою жизнь. Например, прямо сейчас. Что бы… ни поставила перед нами Вселенная… — Она взглянула на него с убеждением в глазах. — Вот почему я из всех в мире выбрала тебя… Не только за твоё принятие, остроумный юмор или красивое лицо. Ты самый мой любимый человек, Астарион. Я выбираю любить тебя. И буду выбирать это каждый день. Потому что знаю, что это не то, что происходит само собой. Я выбираю это. И это лучший выбор в моей жизни. Он опустил голову, прижимаясь лбом к её лбу, и их дыхание смешалось в интимном пространстве между ними. — И я буду продолжать выбирать тебя, Тав, каждый божий день. До последнего вздоха… и, может быть, даже после него, — прошептал он, его голос был тверд от обещания, которое он точно намеревался исполнить. — Я больше не буду воспринимать тебя как должное. Я не могу. Ты — моё всё. Любить тебя… это лучшее, что я когда-либо делал. Астарион притянул её ещё ближе, его руки обвились вокруг неё, словно она была его спасательным кругом. Запах горящего дерева смешивался с тонким ароматом её кожи, создавая пьянящую смесь, которая заставляла его чувства гудеть от редкого, тихого удовлетворения. Она прижалась к нему, уткнувшись лицом в его шею, и согревая дыханием его кожу. Он ощутил, как её руки крепко обхватили его, будто она слилась с ним, и почувствовал яростное желание оберегать её и держать рядом, всегда. — Ловлю тебя на слове, — глухо прошептала она, уткнувшись ему в шею. Астарион инстинктивно прижался к ней, как будто мог слить их воедино и никогда не отпускать. Он удовлетворенно вздохнул. — О, поверь мне, дорогая, — пробормотал он низким и искренним голосом. — Я не сверну с этого пути. Я знаю, что у меня есть, и планирую это не потерять. Улыбка дрогнула на её губах, и он почувствовал её на своей коже. — Ты определённо влип, — ласково и тепло поддразнила она, её тон напоминал солнечные лучи после бури. — Теперь от меня не избавишься. Меня любят. Астарион негромко рассмеялся, и этот звук эхом отразился от них обоих, когда он наклонился и нежно поцеловал её в макушку. Прикосновение её волос к губам, то, как идеально она помещалась в его объятиях, — всё это было похоже на сон, очнуться от которого он так не хотел. — Как будто бы я захочу от тебя избавиться, — ухмыльнулся он. — Хорошо, — снова прошептала она, прижавшись в улыбке к его груди. Она была всем, в чём он, сам того не подозревая, нуждался, — постоянным, успокаивающим присутствием, которое проникло в его сердце с упорством, вызывающим одновременно восхищение и страх. — Потому что я никуда не уйду. Он ухмыльнулся, и на его лице снова появился намёк на его обычное высокомерие, но оно было сдобрено лаской. — Хорошо. Я бы не хотел выслеживать тебя, если бы ты попыталась уйти. Она тихо рассмеялась, и этот звук отозвался в нём вибрацией. — Я как репейник в шерсти, дорогой… Липну. Уголки рта Астариона приподнялись в улыбке. — Что ж, полагаю, это делает меня несчастным существом, обречённым вечно носить эту настойчивую маленькую колючку. Какая трагедия. — О, поверь, — весело поддразнила она, — это трагедия, которую тебе придётся пережить. Надеюсь, твой шёлковый мех её стерпит. Астарион рассмеялся, наполняя комнату звуками, смешанными с потрескиванием огня. — Любовь моя, ты и так вполне удобна. И, кажется, мне даже нравится, этот приставучий репей. Она подняла на него взгляд, в котором искрился игривый вызов. — Правда? Даже в твоих идеально уложенных волосах? Астарион притворно задумался над её вопросом, выражая на лице наигранную серьёзность. Одной рукой он поглаживал свой подбородок, а другой по-прежнему крепко обхватывал её талию. — Хм, — преувеличенно размышлял он. — Нет. Что угодно, только не волосы. Тав рассмеялась, обвивая руками его шею. — Знаешь, ты как кошка… Ты просто занимаешься своими делами, смотришь на мир с постоянным отвращением, а во мне просто есть эта игривая агрессия, из-за которой хочется целовать тебя и обнимать, пока тебе не надоест это терпеть. Астарион рассмеялся в ответ глубоким заливистым смехом. Он наклонил голову и притворно задумался: — Тогда ты как собака. Тав закатила глаза, улыбнувшись, когда наклонила голову и скептически на него взглянула. — Ты выдумываешь всё на ходу. Он притворно обиделся, резко положив руку на сердце. — Как ты смеешь обвинять меня в подобном? Но послушай, — продолжил он, его голос понизился до чего-то более мягкого, интимного, — ты верный друг. В тебе нет обмана, и это видно по твоим глазам. Он помолчал, пристально глядя ей в глаза, выражение его лица стало серьёзным, а юмор сменился на что-то более глубокое. — Я всегда восхищался их цветом, но никогда не смотрел вглубь. А тут всё есть… Если бы я сделал это раньше, то знал бы всё. Я бы избежал нашей боли. Тав моргнула, в глазах заблестели слёзы. Сердце наполнилось радостью от одного взгляда на неё, от того, как она смотрела на него, словно он был единственным мужчиной в мире. И это казалось… правильным. — Прости, что не понял этого раньше, — прошептал он, нежно проведя большим пальцем по её подбородку. — Но я учусь, Тав, — уверенно произнёс он, но со знакомой дерзостью, заставившей её улыбнуться. — И я не перестану учиться. Насчёт тебя, нас и того, что значит быть любимым. Это меньшее, что ты заслуживаешь. И, глядя ей в глаза, он понял, что его место здесь — рядом с ней, на столько, на сколько она захочет видеть его рядом с собой. — Я хочу, чтобы ты была моей навсегда. Я хочу просыпаться рядом с тобой, видеть твою улыбку каждый день. Я хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Я хочу это всё. Она подняла на него глаза, и в этот момент в них отразилось всё, в чём он когда-либо нуждался. — И я тоже этого хочу, — мягко, но с непоколебимой решимостью ответила она. — Я хочу всего этого. Хорошего, плохого и всего, что между ними. И я хочу, чтобы всё это было с тобой. — Хорошо, — прошептал он хриплым от эмоций голосом. — Потому что я хочу дать тебе это. Всё это. Он навис над её губами, их дыхание смешалось, когда на него нахлынула вся острота момента. — И даже больше, — добавил он низким, соблазнительным шёпотом. Напряжение в её взгляде было почти непреодолимым, глаза пылали желанием, которое отражало его собственное. Он ощущал непреодолимую тягу, словно гравитация влекла его на её орбиту, где ничто не имело значения, кроме них двоих. Она приподнялась на цыпочки, сокращая то небольшое расстояние между ними, и прижалась к его губам в поцелуе, от которого по всему телу пробежал электрический разряд. Дыхание сбилось, и это ощущение разожгло в Астарионе огонь, который пылал жарче, чем всё, что он когда-либо чувствовал раньше. Он углубил поцелуй, крепче обхватив её за талию и зарывшись в её волосы, прижимая её к себе. Чувства его переполняли — всё, что было связано с ней, его поглощало. Сладкий и пьянящий вкус её губ, тёплый и знакомый запах её кожи, прижатое к нему тело, изгибы которого идеально сочетались с твёрдыми плоскостями его тела. Всего этого было слишком много, и в то же время недостаточно. Её руки порхали по его шее и спине, цепляясь за него так, словно она никогда не хотела его отпускать. То, как она обнимала его, как таяла в его объятиях, вызвало в нём волну желания, заставляя задыхаться и желать большего. С её губ сорвался тихий вздох, который отразился от его губ, посылая волну удовольствия по спине. Ритм её дыхания, учащённое сердцебиение, отдававшееся в его собственной груди, создавали симфонию желания, которая пронизывала его насквозь, отзываясь в каждой клеточке его существа. У него закружилась голова от остроты момента, все чувства вспыхнули, когда её руки прошлись по его спине, в её прикосновениях идеально сочетались нежность и настойчивость. Голод в её поцелуе, то, как она прижималась к нему с такой отчаянной потребностью, только разжигали в нём огонь, заставляя его полностью раствориться в её объятиях. Он отстранился ровно настолько, чтобы провести губами по линии её подбородка, и каждый поцелуй сопровождался мягким, томительным прикосновением к её коже. Её тепло опьяняло, её вкус доводил его до безумия. Когда она откинула голову назад, открывая ему ещё больший доступ, он не сдержал ухмылки, уткнувшись ей в шею. — Я люблю тебя, — прошептал он, касаясь её кожи. — Боги, я люблю тебя. Его руки слегка задрожали, когда он поднял её, и намёк на уязвимость только усилил трепет, охвативший его, когда она тихо ахнула от удивления. Когда он опустил её на кровать, матрас слегка прогнулся, заключив её в свои объятия с такой нежностью, которая казалась продолжением его объятий. Она взглянула на него и её глаза наполнились эмоциями — желанием, любовью, доверием, от которых учащённо забилось сердце. Он не мог видеть своего отражения, но в этих глазах он увидел более чем достаточно, чтобы понять, что он находится именно там, где ему нужно быть. Она протянула руки к его затылку, перебирая пальцами его волосы. Ощущения от её прикосновений прошли по спине мурашками. Она притянула его к себе, их лица оказались так близко, что он чувствовал тепло её дыхания на своих губах, а её близость разожгла в нём огонь, который горел ярче любого, который он когда-либо знал. Астарион склонился, его тело поддалось, когда она осторожно потянула его на себя, пока он не навис прямо над ней, опёршись на руки. Он чувствовал её учащённое и сильное сердцебиение. Он сократил расстояние между ними, поймав её губы в глубоком и обжигающим поцелуе. Её вкус был пьянящим, сладким и вызывающим привыкание, и он потерял себя в ощущениях, в том, как её губы касались его, как она отвечала на его прикосновения. Его рука, почти сама собой, нашла подол её ночной рубашки, пальцы скользнули под ткань и, подрагивая, исследовали тёплую кожу её живота. Он ощутил, как она задрожала, и услышал сбивчивое дыхание, когда пальцы выводили ленивые узоры по её коже. Что это было, чёрт возьми? Эти порывы, непредсказуемые поступки, которые он совершал. Словно его тело решило действовать само по себе, оставив мозг в отстающих. Он точно знал, что от него требовалось — не терять хладнокровия, сохраняя при этом своё обаяние, — но вместо этого он нервничал и волновался, как мальчишка. Это сводило с ума, будоражило и совершенно не соответствовало его характеру. Нервы — это одно, но волнение? Это было чем-то новым… неожиданным. Это было чудесно. Другая рука скользнула к лицу Тав, лениво проведя большим пальцем по её скуле, обводя изящный изгиб подбородка, словно это был неизменный путь, по которому он никогда не устанет ходить. Он отстранился совсем чуть-чуть — достаточно, чтобы улучить момент и по-настоящему посмотреть на неё, насладиться лежащей под ним фигурой. Волосы тёмным ореолом рассыпались по подушке, словно какая-то дикая, необузданная корона, губы приоткрыты, дыхание затруднено, глаза полуприкрыты в идеальном сочетании желания и доверия. Она была так великолепна. Так… абсолютно, убийственно великолепна. Это было почти несправедливо. Нет, это было несправедливо — как он должен был сохранять хоть какое-то самообладание, когда она так на него смотрела? Как будто он был чем-то, на что стоило смотреть, чего стоило желать. Он не сводил с неё глаз, изучая каждый сантиметр её раскрасневшегося лица, каждую тонкую деталь. Нежность её кожи, то, как сбилось её дыхание, когда его большой палец провёл по её губам. Он любовался её глазами, веснушками и татуировками на лице. Её родинками и мелкими шрамами. Он должен был контролировать ситуацию, но в этот момент он был полностью беспомощен, полностью сражён лежащей под ним девушкой. Он снова склонился, прижавшись к её губам, и впился в них ещё одним медленным и томным поцелуем, наслаждаясь моментом. Его лежащая на её животе рука скользнула выше, пальцы трепетно, почти благоговейно, коснулись основания её груди Это было гораздо больше, чем он когда-либо надеялся, больше, чем он когда-либо смел мечтать, и в этот момент он знал, что сделает всё, что угодно и отдаст всё, чтобы сохранить это, чтобы сохранить её. — Я люблю тебя, — выдохнул он ей в губы и эти слова прозвучали как тихое, пылкое признание. Она улыбнулась ему в ответ, потянув его за волосы, и прошептала в ответ: — И я. Его кожа ожила от ощущений, когда её ладони проследили контуры его спины, каждое прикосновение вызывало мурашки по коже, несмотря на разгорающийся внутри него жар. Он прервал поцелуй, спускаясь губами к её шее, где начал нежное нападение. Его рот двигался с жадностью и одновременно нежностью, зубы царапали чувствительную кожу, каждое прикосновение было тщательно отмерено, чтобы извлечь из её губ самые сладкие звуки. Ощущение её мягкой кожи на его губах опьяняло, и он упивался ею, как самым изысканным вином. Он боготворил её, выражая своё почтение каждому сантиметру кожи, до которого мог дотянуться. С её губ сорвался тихий, сбивчивый стон, когда его рот нашёл чувствительную зону её шеи, и этот звук подтолкнул его к дальнейшим исследованиям. Она выгнулась, прижимаясь к нему еще теснее, и это движение было безмолвной мольбой о большем, чтобы он никогда не останавливался. Когда её руки скользнули ниже, притягивая его ближе, он почувствовал прилив желания, настолько сильного, что оно почти его поглотило. Он хотел быть ближе к ней, чувствовать каждый сантиметр её тела на своём, потерять себя в тепле её объятий. Его колено переместилось между её ног, оказалось у её бедра и мягко прижалось к нему, вызвав у неё вздох, который был музыкой для его ушей. Звуки её желания, то, как её тело практически таяло под его прикосновениями, вызывали у Астариона неистовую дрожь — волну жара, которая восхитительно разливалась внизу живота. Он чуть сильнее надавил коленом, только чтобы подразнить, чтобы сорвать с её губ ещё один тихий, совершенно неотразимый стон. Когда она промурлыкала его имя, задыхаясь и желая его, он чуть не лишился чувств сразу же. От того, как она это сказала, с каким наслаждением, по спине пробежали мурашки. Но как раз в тот момент, когда он был готов полностью потерять себя в ней, её голос изменился — сбивчивый, но с другой настойчивостью. — Астарион, постой, — выдохнула она, и эти слова прорвались сквозь дымку его желания, словно его окунули в ледяную реку зимой. Астарион замер, все его тело застыло, словно кто-то наложил на него заклятие окаменения. Её тон, эта внезапная перемена, оттащили его от края пропасти, словно за шиворот. Он поднял голову, неохотно отрываясь от нежной кожи её шеи, которую он так жадно покусывал, и изучал её лицо с тлеющей страстью в глазах и вновь обретённым беспокойством. — Подождать? — повторил он со страстью в голосе, но теперь в нём слышалось что-то ещё — опасение, возможно, даже страх. — Дорогая, что случилось? Неужели я…? — Он лихорадочно соображал, пытаясь понять, не ошибся ли, не сделал ли что-то не так в пылу момента. Он заметил, как быстро поднимается и опускается её грудь, повторяя его собственное неровное дыхание, и попытался обуздать бурлящее внутри желание. Сосредоточься, послушать. Что бы она ни хотела сказать, это явно было достаточно важно, чтобы прервать… это. — Всё в порядке, — наконец смогла вымолвить она, хотя её голос слегка всё ещё дрожал от напряжённости момента. — Просто… нам нужно сначала кое о чём поговорить Астарион почувствовал острую боль, слова пронзили его, как метко пущенный кинжал. Его разум тут же начал раскручиваться, проносясь через парад наихудших сценариев. Может, она передумала? Неужели она не хочет этого — его — в конце концов? Он слегка приподнялся, не желая увеличивать расстояние между ними, и его глаза остановились на её, словно пытаясь расшифровать спрятанное в них секретное послание. — Это важно? — повторил он, пытаясь — безуспешно — скрыть беспокойство в своём голосе. — Что это? Мы уже целую вечность разговариваем… О чём ещё говорить? — Он старался говорить непринуждённо, но даже он чувствовал напряжение. Она потянулась к нему, слегка коснувшись его щеки пальцами, и её прикосновение стало бальзамом для бушующей внутри него бури. — Ничего плохого, — быстро сказала она, и её голос смягчился, когда она увидела вытравленное в его глазах беспокойство. — Честно. Просто… это то, о чём мы еще не говорили. — Хорошо, — ответил он, несмотря на грубоватый тон, в его словах слышалась покорность. — И о чём же? Что ещё мы не обсудили? Слабый румянец окрасил её щёки в нежно-розовый, который отразился в свете огня и придал ей ещё большее сияние, если такое вообще возможно. На мгновение Астарион полностью отвлекся на то, как потрясающе она выглядит — словно из сна, в реальность которого он не смел поверить. — Прежде чем мы… — начала она, и её голос стал ранимым. — Прежде чем мы зайдём так далеко, я просто… хочу убедиться, что ты правда этого хочешь. Её слова, хрупкие и неуверенные, повисли между ними, и Астарион почувствовал, как что-то внутри него шевельнулось. Это было не то, чего он ожидал. Он моргнул, смысл её слов медленно проникал в его сознание, а его мозг почти отказывался понимать её слова. Несколько мгновений он просто смотрел на неё, а шестерёнки в его голове вращались, пытаясь собрать воедино то, что она имела в виду. Она не отвергала его. Она не отстранялась из-за того, что он сделал что-то не так или из-за какого-то глубоко запрятанного страха. Нет, она проверяла, готов ли он, делает ли он этот выбор по верным причинам. Тёплая волна, которая раньше тлела в его груди, теперь растеклась, перерождаясь в нечто более глубокое, в нечто, что очень напоминало надежду. Это было настолько неожиданно — такое внимание к его чувствам, его заинтересованность во всём этом, — что почти ошеломило его. Но в то же время он понял, как сильно ему нужно было услышать эти слова. Медленно и осторожно, он взял её руку в свою и поднёс к губам с изяществом смакующего редкое сокровище гурмана. Прикосновение было едва ощутимым, легкое касание кожи о кожу, когда он нежно и томительно поцеловал её ладонь. — Конечно же я уверен, любовь моя, — промурлыкал он, его голос был похож на бархат, обмакнутый в мёд, полный искренности. В его тоне была мягкость, нежность, которую он берёг лишь для неё. — Я хочу тебя, дорогая. Искренне… во всех смыслах. Его слова были не просто заверением — это была клятва, произнесённая в тихой интимной обстановке ночи. И всё же он уловил неуверенность в её глазах, то, как смягчился её взгляд, когда она посмотрела на него, до сих пор изучая, до сих пор беспокоясь. — Я знаю, что ты хочешь меня, — с нежностью прошептала она. — Но… это совсем другое дело. Мне нужно убедиться, что ты на самом деле готов… — Я готов, — сказал он почти слишком быстро, в его глазах мелькнуло беспокойство при мысли о том, что придётся затянуть этот разговор, что рисковало окончиться слезами — слезами, вызванными тем, как глубоко его тронули её слова. Его голос, хоть и был ровным, но в нем звучала та же забота, которую она всегда ему дарила, словно он пытался отразить её нежность. — Я хочу этого. С тобой. Без сомнений, без колебаний. Я хочу всю тебя, и я абсолютно уверен. Но эта затаённая тревога в её глазах, это крошечное сомнение, тянущееся к её чертам, — это было почти очаровательно. Она так сильно заботилась о нем, так яростно хотела его защитить — даже если это означало защитить его от самого себя. Это было мило, правда, но сейчас Астарион был меньше заинтересован в разговорах и больше в действиях. Бесконечные заверения, конечно, были важны, но он жаждал чего-то более ощутимого. Тав колебалась, едва слышно прошептав: — Нам не обязательно это делать. Мы можем быть вместе и без… Астарион тяжело вздохнул, но не от разочарования, а от понимания. — Дорогая, — начал он мягко, но решительно, — я в порядке. Я хочу этого. Я хочу тебя. И да, я знаю, что у нас могут быть отношения и без этого, но это не то, чего хочу я. Он наблюдал за тем, как она обдумывает его слова, конфликт ясно читался в её глазах, когда она взвешивала их, ища любой намёк на колебания. Наконец она кивнула, и слабая, неуверенная улыбка тронула её губы. — Хорошо, — прошептала она с облегчением и осторожной надеждой в голосе. — Но если что-то покажется тебе не так, ты скажешь мне, и мы остановимся. Понял? Астарион не смог сдержать ухмылку, которая заиграла на его губах, — к нему вернулось знакомое игривое высокомерие. — Понял, — ответил он с той же дразнящей ноткой, которая, казалось, всегда её успокаивала. Он наклонился, касаясь её губ с нежностью, которая была почти обманчивой. Когда их губы разъединились, он не стал сильно отстраняться, только лишь достаточно, чтобы заглянуть ей в глаза, давая понять глубину своих чувств. — Я скажу тебе, — прошептал он мягкое, с придыханием, обещание ей в губы. — Я доверяю тебе, полностью. И если что-то пойдёт не так, клянусь, я скажу. Но если честно, любимая, я не думаю, что здесь что-то может пойти не так. У нас всё будет хорошо. Я это знаю. Её большой палец провёл по его щеке, нежное прикосновение успокоило его, привязав к моменту так, как могла только она. Ощущение её кожи было бальзамом, успокаивающим расшатанные нервы и напоминающим ему, что она здесь — правда здесь — и что она никуда не уйдёт. — Хорошо, — прошептала она, улыбаясь, что согрело его душу. Она притянула его ближе, её дыхание защекотало ухо: — Итак, на чём мы остановились?.. У него перехватило дыхание, когда она притянула его к себе, их тела соединились, как пазл, который наконец-то обрёл недостающий элемент. Жар между ними снова вспыхнул, разгораясь ещё сильнее, чем прежде. Её близость была одновременно и утешением, и искрой, посылающей через него трепет, который заставлял его кровь гудеть от предвкушения. — Думаю, прямо… здесь, — прошептал он срывающимся от желания голосом, опустив голову и прижимаясь губами к изящному изгибу её шеи. Рука, больше не колеблясь, скользнула под её ночную рубашку, обводя пальцами гладкую поверхность живота, а затем опустилась ниже, исследуя её с почти священным благоговением. Его колено прижалось к её центру, вызвав у неё вздох, от которого его самого пронзила волна удовольствия. Звук был пьянящим, мелодия, которую он хотел бы слышать снова и снова. Он чувствовал, как её тело извивается в его руках, жаждая большего, и от этого его сердце колотилось, а дыхание учащалось. Её пальцы впивались в его спину, прижимая его к себе, словно он был её спасательным кругом, и это ощущение посылало восхитительную дрожь. Её тихий стон прозвучал так, что он и не подозревал до этого, как изголодался по нему. То, как он вибрировал в нём, заставляло его хотеть слышать его снова и снова. Ему нельзя было останавливаться, чтобы выудить из неё больше тех пьянящих звуков, которые заставляли его голову кружиться, а сердце колотиться. — Д-да, — смогла она выдохнуть, её голос дрожал, и от этого по нему прокатилась новая волна жара. У него перехватило дыхание, когда он почувствовал реакцию её тела, как она прижалась к нему, как затрепетала от его прикосновений. Это было почти слишком — смесь нежности и желания, заставляющая его отчаянно желать продолжения, исследовать каждый сантиметр её тела, чтобы она чувствовала себя такой же желанной, как и он. — Боги, я скучал по этим твоим звукам, — прошептал он ей в шею, медленно и неторопливо её целуя, и каждый поцелуй был обещанием, оставлявшим за собой тёплый след. Его колено снова прижалось к ней, на этот раз чуть настойчивее и у неё перехватило дыхание, а тело задрожало от желания. — И я по тебе скучала, — выдохнула она дрожащим голосом, и тоска в её словах отразила боль в его собственном сердце. Медленно, почти благоговейно, Астарион коснулся губами её шеи — отмеченной шрамами стороны, которую она скрывала. Он целовал повреждённую кожу с граничащей с благоговением нежностью, приникая к ней губами, как бы успокаивая старые раны, словно желая показать, что он видит её всю и всё равно любит. Его рука, всё ещё скрытая под тканью сорочки, провела по нежному изгибу её талии, очерчивая контуры её тела. Но потом он почувствовал это… лёгкое напряжение, секундное колебание, когда его губы коснулись шрамов на её шее. Её дыхание сбилось, будто в горле застрял ком. Они бесчисленное количество раз углублялись в его собственные травмы, ужасы, которые он пережил, раны, которые он носил в себе как призраки. Но если его шрамы были скрыты под кожей, не видны глазу, то её шрамы всегда были на виду, постоянно напоминания о пережитой ею смерти. Он почувствовал, как она расслабилась в его объятиях, как напряжение в её теле растаяло, когда она издала тихий вздох. В этот момент она отдавалась ему, доверяла ему так, что его грудь вздымалась от эмоций. Это было хрупкое, драгоценное доверие, и он планировал хранить его с величайшей осторожностью. С почти трепетным прикосновением Астарион приник к другой стороне её шеи, проводя губами по её коже с нежностью, которая не соответствовала испытываемому им голоду. Это была та сторона, где она предлагала ему кормиться, и он с благодарностью это принимал, покрывая её поцелуями, молчаливо обещая, что никогда не будет воспринимать её как должное. — Ты прекрасна, — прошептал он хриплым от нежности голосом, слова срывались с его губ, как хрупкий секрет. С её губ сорвался сдавленный стон, а тело выгнулось дугой навстречу. — К… кто бы говорил, — с трудом выдохнула она дрожащим от удовольствия и эмоций голосом. Он тихо рассмеялся над её словами, звук был глубоким и тёплым, вибрируя в воздухе между ними. — Не спорь со мной, — поддразнил он, изогнув губы в улыбке и продолжая ласкать её шею, а его язык то и дело возвращался к линиям её шрамов с нежностью, которая не соответствовала жару его желания. Его руки переместились на её бёдра, прижимая к себе, в то время как его колено сильнее прижалось между её ног, вызывая у неё ещё один тихий стон. — Не спорю, — выдохнула она дрожащим голосом, вцепившись в его плечи, её пальцы впились в ткань его рубашки, как будто она хотела прижаться к нему. Медленно и неторопливо, Астарион опустил руку с её бедра вниз по всей длине, дразняще лаская пальцами её кожу, а затем ухватился за тыльную сторону её колена. Он слегка приподнял её ногу и удобно устроился между её бедёр, соприкасаясь с ней в дразняще медленном ритме. Это движение вызвало у неё ещё один сдавленный стон и ощутимую дрожь по всему телу. Но затем она заколебалась, и её голос дрогнул, когда она прошептала: — Подожди. Астарион тихо застонал, в его тоне прозвучала смесь раздражения и нежности, когда он отстранился настолько, чтобы встретиться с ней взглядом. — Ну что ещё? — спросил он с наигранным нетерпением в голосе, хотя его взгляд смягчился, когда он посмотрел на неё с нарастающим беспокойством. — Я просто… может, нам стоит подождать, — прошептала она так тихо, что её голос почти растворился в воздухе. — Пока всё не успокоится… Столько эмоций, а я не хочу, чтобы ты сделал это в пылу момента… Ну… да? Конечно же это из-за наплыва эмоций. Наконец-то! Это не было рассчитано, не было спланировано, в этом не было скрытого умысла или отвращения к себе. Это был необузданный, ошеломляющий всплеск чувств… всего того, что, как он убеждал себя, он никогда не испытает. Это не было отрепетированным сценарием, повторением заезженных движений; это была… импровизация. — Дорогая, — начал он лёгким, но искренним тоном, от которого подёргивались уголки его обычно самодовольной ухмылки, — я впервые делаю это из-за эмоционального порыва, потому что наконец-то что-то чувствую… Так что нет, я не хочу ждать. — Он помолчал, дразнящие нотки в его голосе сменились чем-то более мягким и интимным. — Я хочу быть рядом с тобой. Да… Я не привык к тому, что это то, чего я действительно хочу, но… это так. Он медленно, глубоко вздохнул, не отвлекаясь от её глаз, в которых читались удивление и беспокойство. — Послушай, дорогая, — начал он ровным, но серьёзным тоном, — я всё понимаю. Правда. То, что я пережил, было… ну, скажем так, это был такой уровень ужаса, который даже мне трудно выразить словами. И да, это оставило на мне отпечаток… возможно, даже больший, чем я хотел бы признать. Но это не значит, что я на этом застрял. Это не значит, что я не способен желать большего и наслаждаться этим. Он нежно коснулся её подбородка, возвращая её взгляд к своему. Связь между ними была наэлектризована, а его взгляд был настолько пронзительным, что почти ощущался, — его глаза полыхали неописуемым желанием. — И я правда этого хочу, — прошептал он с неприкрытой уязвимостью и непоколебимой решимостью. — Я уверен. Пожалуйста, перестань слишком много думать, дорогая, — прошептал он, нежно и настойчиво проводя большим пальцем по её нижней губе. — Обещаю, меня не будет преследовать прошлое каждую секунду. Я буду в порядке — вообще, даже лучше, чем в порядке. Я собираюсь насладиться этим, и хочу, чтобы и ты тоже. Улыбка Астариона смягчилась, когда он посмотрел на неё сверху вниз, его глаза встретились с её, ища малейшие следы сомнений. Но их не было. Искренность в её взгляде, неприкрытые эмоции, отражающие его собственные, сказали ему всё, что нужно. Его умелые и уверенные пальцы скользнули вниз по её бедру, нарочито медленно касаясь кожи, прежде чем нащупать край сорочки, маняще задравшейся над бедром. Игривая ухмылка заиграла на его губах, когда он озорно мурлыкнул: — И что же это за жалкое подобие ткани? С её губ сорвался вздох, и этот звук прозвучал для него как музыка, послав по спине восхитительную дрожь. Он склонился ближе, обдавая горячим дыханием её ухо, наслаждаясь реакцией её тела на его прикосновения. — Помеха, — ответила она, ухмыляясь в ответ. — Её оставила здесь одна из служанок. Сними, пожалуйста. Астарион низко, предвкушающе хмыкнул, и этот звук завибрировал между ними. Его пальцы обхватили подол её одеяния, и плавным, грациозным движением он стянул его через её голову и, не задумываясь, отбросил прочь. В тот момент, когда взгляду открылась её обнажённая кожа, залитая тёплым светом от камина, у него на мгновение перехватило дыхание. Она выглядела почти неземной, её кожа излучала мягкое тепло, из-за которого она казалась существом из другого мира. Несколько секунд он просто смотрел на неё, полностью очарованный открывшимся перед ним зрелищем, и его сердце наполнялось пьянящими трепетом и желанием. — Боги, ты потрясающая, — выдохнул он с неподдельным восхищением в голосе. Его глаза впивались в неё, прослеживая мягкие изгибы и изящные формы, каждый сантиметр обнажённой кожи вызывал в нём новую волну желания. Она лежала под ним и слегка дрожала, а пляшущие по коже мурашки только усиливали её привлекательность. С трепетом он склонился к ней и нежно поцеловал живот, задерживаясь губами, словно смакуя каждую секунду. Медленно, методично он провёл дорожку поцелуев вверх, каждый из которых был продуманным и полным смысла. Покрывая поцелуями её тело, он ощутил, как что-то внутри него меняется, — чувство лёгкости и свободы, которого он никогда раньше не испытывал. Он был в безопасности — настоящей, абсолютной безопасности. Любимый. Открытый. Даже игривый. Это чувство никогда не было связано с близостью, оно было таким чужим и в то же время таким правильным. Его губы скользнули вверх и наконец добрались до её груди, где нежно коснулись чувствительной кожи. Руки продолжали своё неторопливое исследование, обводя изгибы ее бедер, талии, словно он запечатлевал в памяти каждую частичку её тела. Он хотел сохранить этот момент в своем существе, сохранить, как заветную тайну, как луч света, на который он мог бы надеяться всякий раз, когда темнота попытается вернуться. Астарион поднял голову, встретившись с ней взглядом, и зрелище, которое его встретило, было просто потрясающим. Она улыбалась ему, её глаза искрились любовью и счастьем, и это сочетание было настолько сильным, что заставило его сердце почти болезненно сжаться. Это было самое прекрасное зрелище, которое он когда-либо видел, — никакие великолепные пейзажи, никакие сверкающие сокровища не могли с этим сравниться. Он был дома. Она была его домом. И в этот момент он понял, что никогда её не отпустит. Теперь его лицо было так близко к её, и их дыхание смешивалось в дразняще узком пространстве между ними. Он замер, позволяя напряжению нарастать, наслаждаясь её взглядом, слегка приоткрытыми в ожидании губами. Он завис рядом, дразня её своей близостью, и игриво сверкнул глазами. — Эй, — прошептал он низко и интимно с искренней улыбкой на губах. — Эй, — ответила она, негромко хихикнув. Астарион широко улыбнулся при звуке её смеха, который, казалось, согрел его изнутри, растопив все остатки сомнений. Он был похож на музыку, сладкую и лёгкую, наполняющую пространство между ними чем-то чистым и незапятнанным. Он наклонился, нежно целуя её в губы, чувствуя, как она в нём растворяется, как восхитительно её тело отвечает на его прикосновения. — Этот смех просто восхитителен. Хочу услышать его снова, — игриво поддразнил он. Озорная ухмылка дёрнулась в уголках его рта, когда он опустил голову к её шее; губы и зубы нашли то самое сладкое местечко, где покусывания и дыхания достаточно, чтобы вызвать щекотку. Она извивалась под ним, неудержимо хохоча, и, казалось, эта мелодия резонировала глубоко внутри него. Это была чистая, незамутнённая радость, наполняющая его теплом, что было пока ещё ново и немного пугающе — любовь в её самой искренней, самой открытой форме. — Стоооой, — запротестовала она, в её голосе прозвучало игривое отчаяние, когда она пыталась — безуспешно — сдержать смех. Астарион широко улыбнулся ей в шею, дразняще обдавая её тёплым дыханием, и продолжил свою беспощадную атаку. Он чувствовал, что она пытается взять себя в руки, но по тому, как с её губ сорвался ещё один смешок, понял, что это сражение ей не выиграть. — Ты ужасен, — выдохнула она между смешками, слегка выгибаясь в попытке ускользнуть от его умелых губ. Астарион усмехнулся, и этот звук отозвался в ней вибрацией, его сердце наполнилось нежностью и наслаждением. Он чувствовал, как последние остатки напряжения в ней тают, сменяясь простой, неоспоримой радостью от того, что они вместе в этот момент. — Ну, если в награду ща плохое поведение я получаю это… — низко и дразняще прошептал он, когда, наконец, сдался и поцеловал её чуть пониже уха, — …тогда я более чем счастлив быть твоим злодеем, дорогая. Он ещё раз поцеловал её в шею, прослеживая губами её изгибы, прежде чем игриво прикусить, что вызвало ещё одну волну смеха, сорвавшуюся с ее губ. — Никогда не думал, что кто-то может так восхитительно хохотать в момент страсти, — задумчиво произнес он в притворной обиде, дразняще пробегаясь по её бокам и вызывая ещё больший смех. — Мне стоит обидеться? Думаю, стоит. Её тело задрожало от прикосновений, дыхание сбилось, когда его слова и пальцы пробудили в ней трепет. — Ой, прости, — сумела выдавить она, задыхаясь от смеха. — Я постараюсь быть посерьёзней. — Она попыталась придать своему лицу строгое выражение, но играющая на губах улыбка выдала её, и Астарион не удержался от смеха, наблюдая за её усилиями. — О, не смей быть серьёзной, — поддразнил он, обжигая её шею горячим дыханием, а его губы слегка касались её кожи, вызывая мурашки по позвоночнику. Её смех снова зазвучал, мягкий и задыхающийся, заполняя пространство между ними звуком, который был чистой, нефильтрованной радостью. — Мне гораздо больше нравится такая версия тебя — легкая, игривая и совершенно неотразимая. Он с ухмылкой наблюдал, как она извивается под ним, слегка выгибаясь в ответ на его неустанные поддразнивания, а её щеки раскраснелись от возбуждения. — Я не нравлюсь тебе сексуальной и серьёзной? — спросила она с притворным негодованием, что только заставило его улыбнуться ещё шире. Астарион отстранился ровно настолько, чтобы встретиться с ней взглядом и оглядеть её фигуру с восхищением и желанием. Он позволил своему взгляду задержаться, впитывая каждую деталь, каждый изгиб и линию её тела, словно запечатлевая её в памяти. — Ты неоспоримо сексуальна, любовь моя, — прошептал он, понизив голос до страстного тона, который заставил её покраснеть ещё сильнее. Лукавая, почти хищная улыбка тронула уголки его губ, но в глазах была нежность, которая смягчала остроту его поддразниваний. — Но прямо сейчас я обожаю тебя такую. Естественную. Настоящую. Она снова рассмеялась, искренне и беззаботно, и это затронуло что-то глубоко внутри него, что он всё ещё учился принимать — любовь. Настоящую, пугающую, восхитительную любовь. Она протянула руку, проведя пальцами по точёным линиям его подбородка, и от этого простого прикосновения по телу пробежала дрожь. — Иди сюда… — прошептала она похожим на зов сирены голосом и так на него посмотрела, что по спине пробежали мурашки. Он наклонился, его лицо оказалось мучительно близко к её, расстояние между их губами сокращалось мучительно медленно. Он чувствовал тепло её дыхания на коже, воздух был насыщен предвкушением, каждое мгновение растягивалось, как нить, готовая оборваться. — Можешь меня поцеловать? — дрожаще спросила она. Когда он преодолел последнюю пропасть между ними, его захлестнула волна эмоций. Их губы встретились с нежностью, которая противоречила пылу, кипящему прямо под поверхностью, и мягкое прикосновение их кожи друг к другу вызвало у него трепет. То, как она реагировала на его прикосновения, опьяняло. Её тело слегка выгнулось под ним, дыхание перехватило, когда их губы встретились в танце взаимного желания. Астарион с нарочитой медлительностью обвёл контур её губ языком, безмолвно умоляя о большем, на что она охотно ответила. Её губы раскрылись навстречу, и он проник глубже, наслаждаясь её вкусом, тем, как идеально она прижималась к нему, словно они были двумя половинками одного целого. Её руки не знали покоя. Они свободно порхали по его спине, пальцы скользнули под рубашку и высвободили её из-под брюк. Она исследовала покрытую шрамами спину, обводя каждую линию и изгиб таким нежным прикосновением, что его кожа загудела от удовольствия. И впервые он не вздрогнул. Её прикосновения, вместо того, чтобы бередить старые раны, казалось, исцеляли их, наполняя трещины чем-то тёплым и чудесным. Его чувства были на пределе, каждое нервное окончание ожило от ощущений, которые она вызывала. Ощущение её пальцев на коже, мягкость её губ, то, как она целовала его, словно изголодавшись, — всё это переполняло его наилучшим образом. Её запах, её вкус, звуки её тихих стонов, смешивающиеся с их общим дыханием, — всё это опьяняло. Он чувствовал, как её руки путались в его волосах, притягивая его ближе, прижимая к себе так, словно она никогда не хотела его отпускать. От этой мысли по телу разлилось тепло, он почувствовал безопасность и любовь, которых никогда раньше не испытывал. Это ошеломляло в лучшем смысле этого слова. Комната вокруг них постепенно растворялась, оставляя лишь ощущение её губ, рук и тела, прижимающегося к нему. Его руки скользнули по её бокам, пальцы прошлись по изгибам её талии, обвели контуры бёдер. Ему так много хотелось сказать, так много он чувствовал в тот момент, но слов, казалось, было недостаточно, чтобы выразить всю глубину чувств. И на то были веские причины. Это было то место, где ему предназначено быть, здесь, в её объятиях, с ней. И пока она была рядом с ним, он знал, что сможет справиться с чем угодно. Он был этого достоин, он заслуживал быть счастливым, быть любимым. И впервые за долгое время он почувствовал настоящий покой. Это мой выбор.

***

5 лет назад Тав не могла вспомнить, когда в последний раз она была так измотана. Праздник с тифлингами был кратким, ослепительным отвлечением — как прохладный ветерок в знойный день, — но радость испарилась так же быстро, как и появилась, оставив её снова погребённой под грузом лидерства. Хальсин настойчиво требовал отправиться в Проклятые Тенью Земли, Лаэзель чуть ли не рычала из-за желания отправиться в ясли гитьянки. И каждый тянул её в свою сторону, как будто у неё было восемь рук и бесконечное терпение. Даже паразит устроил свою собственную вечеринку, гудя в её голове, как незваный гость, который никак не хотел уходить. Как она вообще стала лидером? Определённо, кто-то другой лучше бы подошёл для этой ерунды. Уилл, с его рыцарским настроем и моральным компасом, настолько прямым, что его можно было бы заменить стрелой, казался очевидным выбором. Или Лаэзель, которая явно хотела получить эту должность, учитывая, как часто она выкрикивала приказы. И всё же… вот она, та, к кому все обращались. Проклятье, сегодня она чувствовала себя особенно самоуверенной. Ядовитые мысли? Совершенно нехарактерно, но что ещё ей оставалось делать, когда все остальные только и делали, что неторопливо кололи дрова, точили мечи, возносили молитвы своим богам, небрежно осматривали ногти, потягивали вино или, чёрт возьми, перечитывали эротику? А она в это время бегала вокруг, как обезглавленная курица, собирая жалобы и одновременно мысленно жонглируя планами, которые казались невыполнимыми даже по стандартам фантастики. Она присела у костра, пытаясь связать воедино мысли посреди хаоса, когда рядом с ней появился Астарион, всегда незаметный, как тень, но почему-то громкий, как все вместе взятые. Сначала он молчал, просто стоял и смотрел на неё тем самым нервирующим напряжённым взглядом, от которого всё внутри превращалось в расплавленное желе. Наконец, спустя, казалось, целый век, он нарушил молчание со своим обычным задором. — Дорогая, у меня есть проблема, которая требует твоего немедленного внимания, — сказал он лёгким и непринужденным тоном, но в глазах был блеск, который заставил её остановиться. Тав вздохнула, и с её губ сорвался почти театральный стон, граничащий с тревожным возгласом. — Астарион, не думаю, что у меня сейчас хватит сил на ещё одно дело, — с усталым отчаянием в голосе призналась она. Ещё одно дело, и она точно самовоспламенится. — Тем не менее, это срочно, — промурлыкал он, его голос был настолько гладким, что мог бы сойти за бархат. — И, как это ни трагично, только ты можешь с этим помочь. Это что, завуалированная попытка соблазнения? Звучало именно так. Но нет, выражение его лица не было двусмысленным — оно было серьёзным. Что только усилило её подозрения. Измученная, раздражённая и колючая, как дикобраз после неудачного дня, она уже была готова отказать. Но это Астарион, а к нему она была неравнодушна, не так ли? Тав нахмурилась, но любопытство сдерживало её разочарование. — Ну ладно, — сказала она без энтузиазма в голосе. — Веди. Астарион одарил её улыбкой, не достигшей глаз, и пошёл. Она нехотя последовала за ним, и их путь свернул глубже в густой подлесок, лагерь становился всё тише позади них, когда звуки леса заняли своё место. Хруст листьев под ногами, отдалённое уханье совы — это бы умиротворяло, если бы она не была слишком занята волочением ног, словно те были налиты свинцом. С каждым шагом её мысли неслись вскачь. Что может быть таким срочным? Неужели речь шла о сексе? Кто-то был в смертельной опасности? Или это очередной конфликт, в который ей нужно броситься с головой? Но потом они остановились у небольшой уединённой реки, и её раздражение быстро переросло в полное замешательство. Она замерла, с недоверием наблюдая за тем, как Астарион с непринуждённой грацией потягивающегося на солнце кота, начал снимать с себя одежду. По одной вещи за раз. — Что… — она моргнула, а затем отвернулась так быстро, что едва не повредила шею, и издала очень нехарактерный, неловкий смешок. — Что ты делаешь? — пролепетала она, не в силах остановить неверие, просочившееся в её голос. — Кто-то тонет? Нужна спасательная операция? Астарион с веселым огоньком в глазах оглянулся через плечо. — О, кто-то тонет, — плавно ответил он, — но это, скорее, метафорически. А теперь залезай, — кивнул он в сторону речки, положив руки на бёдра и встав во всей своей нагой красе. Тав уставилась на него так, словно у него только что выросла вторая голова. — У меня нет на это времени, — раздражённо возразила она. — У меня есть обязанности, лагерь, полный нуждающихся людей, ждущих ответов, не говоря о вопросах жизни и смерти, требующих скорейшего решения… — И они никуда не денутся, когда мы закончим, — спокойно, но настойчиво прервал её Астарион, словно объяснял маленькому ребёнку что-то ужасно очевидное. — Кроме того, — добавил он с озорным блеском в глазах, — мне нужна твоя помощь в одном важном деле. Она нахмурилась. — «Важном деле»? Что может быть важнее… — О, ничего такого, — перебил он, подходя к берегу, — Мне нужно, чтобы ты проверила, нет ли здесь пиявок. Наступила пауза, пока мозг Тав пытался уловить суть происходящего. Её глаза расширились, а разум метался между неверием и абсурдностью ситуации. Он что, серьёзно? После всего этого хаоса, после того, как он притащил её сюда с заверениями о срочности, это было оно? Она почувствовала, как в горле поднимается ком недовольного разочарования, но усталость сдерживала её ещё какое-то время. Неужели она действительно собиралась позволить втянуть себя в нелепую охоту на пиявок в спа-салоне для вампиров? Её рот распахнулся, разрываясь между смехом и неверием. — Ты хочешь, чтобы я… проверила наличие пиявок? Астарион одарил её ослепительной улыбкой, a его голос был лёгким, как никогда. — Ну, дорогая, я не могу плавать в реке, кишащей кровососущими тварями. Это работа для того, у кого есть… опыт общения с природой. Это я могу кусаться, а не наоборот. Тав сузила глаза. — О, значит, дальше ты предложишь мне построить домик на дереве и закатывать лесные чаепития. Ухмылка Астариона расширилась. — Неплохая идея. Но сначала пиявки, дорогая. Тав скрестила руки, с усмешкой за ним наблюдая. — И что же будешь делать ты, пока я буду выполнять это о-о-очень важное задание? — А я, — начал Астарион, сверкнув дьявольской улыбкой и осторожно ступив в воду, — буду наслаждаться приятным, неторопливым купанием, пока ты будешь отважно следить за моим благополучием. Видишь ли, я вампир с благородными корнями. Нельзя, чтобы кто-то увидел следы от укусов пиявок на этой безупречной коже. — Он величественным жестом указал на себя, придавая своему голосу наигранную серьёзность. Тав ехидно усмехнулась. — Благородные корни? Ты купаешься в реке, Астарион. — Да, — согласился он, — но я купаюсь со вкусом. В этом вся разница. Она заколебалась, стоя на краю реки, словно размышляя, не сошла ли она с ума. В её голове проносились мысли о том, что она должна — обязана делать, — но было что-то в почти игривой решимости в голосе Астариона, что притягивало её. Правда заключалась в том, что она устала. Не так, как если бы не выспалась; в ней поселилось глубокое, душераздирающее изнеможение, которое возникает при попытке взвалить на свои плечи груз слишком многих ожиданий. Она вздохнула, сопротивление в ней угасло так же быстро, как и появилось. Она не была настолько наивной, чтобы поверить, что дело в пиявках. Нет, он отвлекал её, вытягивал из спирали своим собственным нелепым, очаровательным способом. Может, он и не говорил этого прямо, но она чувствовала его заботу в том, как остроумно и игриво он снимал её стресс. И это работало. — Ладно, — пробормотала она, уже стягивая с себя сапоги с чувством неизбежного сожаления. — Но если нас кто-нибудь найдёт, я всё свалю на тебя. Астарион ухмыльнулся, заходя дальше в реку, вода мягко плескалась у его талии. — Вини, дорогая. Я приму это в штыки, как и всегда. Обнажившись, Тав окунула палец в воду, ожидая, что она будет как ледяная пощёчина. Но вместо этого прохладная вода оказалась освежающей, подобно вздоху облегчения, о необходимости которого она даже не подозревала. Она выдохнула, не подозревая, что сдерживала дыхание, и последовала за Астарионом в реку, мягкое течение огибало её талию, слегка поглаживая, словно призывая расслабиться. Астарион окинул её коротким, оценивающим взглядом, словно художник, любующийся своим последним шедевром. Но, к его чести, он не стал пялиться. Вместо этого его глаза устремились вверх, к луне, заливающей их обоих мягким серебристым светом. Несколько мгновений они просто стояли, позволяя воде ласкать их тела, а лес шумел на заднем плане. Это было пугающе спокойно, словно мир решил взять паузу в своём безумии. Постепенно Тав почувствовала, как плечи расслабились, и напряжение, которое было её постоянным спутником, начало ослабевать. — Давненько я не мог этого сделать, — внезапно сказал он, и его голос прорезал тихое журчание реки. Он казался… довольным? Это что-то новенькое. — Благодаря паразиту я теперь могу побаловать себя маленькой роскошью — например, не сгорать под солнечным светом. Но есть что-то в купании в реке, тебе не кажется? Что-то… освежающе первобытное. Уверен, ты так и делала всё время, когда была… маленькой и бегала по лесу с палкой или что-то в этом роде. Тав не могла не улыбнуться, чувствуя легкость в груди, которой не ощущала уже несколько дней. — Наверное, да, — игриво ответила она. — Но я всё ещё не совсем понимаю, почему мы делаем это именно сейчас. В этот момент Астарион повернулся к ней, и его выражение лица в кои-то веки стало серьёзным. — Потому что ты меня напрягаешь. Опять, — заявил он, как будто это было самой очевидной вещью в мире. Однако в его голосе прозвучала та дразнящая нотка, которую она уже привыкла ожидать. — И, честно говоря, это ужасно влияет на мой цвет лица. Тав непроизвольно усмехнулась, и этот звук удивил её не меньше, чем его. — Мой стресс плохо сказывается на твоём цвете лица? — Дорогая, — драматично вздохнул Астарион, — я вампир с утончённым вкусом. Стресс? Это как пассивное курение. Он проникает в твои поры, и не успеваешь оглянуться, как я уже выгляжу измождённым. Так что, как видишь, я тут о себе беспокоюсь. Ты расслабляешься, изображаешь из себя охотника на пиявок, а мой цвет лица остаётся безупречным. Всё просто. Тав покачала головой, и смех вырвался наружу до того, как она успела его сдержать. Как ему удавалось всегда её смешить, даже когда она изо всех сил старалась оставаться серьёзной? Какое-то время они стояли в комфортной тишине, не считая журчания прохладной воды речки и тихого гула окружавшего леса. Но потом молчание затянулось, и стало прокрадываться знакомое чувство… неловкости. Что я вообще делаю? Её мысли начали метаться. Она теряет время, драгоценное время. Она могла бы быть продуктивной, планировать их следующие шаги, организовывать запасы, проверять остальных… всё, что казалось бы хоть отдалённо ответственным. А вместо этого она что? Расслабляется в реке с горячим, саркастичным вампиром? Именно так она проводила своё время? Конечно, малышка Тав была бы в восторге. Она и Кейлет мечтали о таких моментах, представляя себе грандиозные приключения и красавцев-изгоев, сражающих наповал. В этом смысле она жила мечтой. И всё же чувство вины всё ещё её грызло. Её взгляд метнулся к Астариону, который лениво покачивался в воде с довольной улыбкой. Конечно, он совершенно спокоен, подумала она, а почему бы и нет? Но она не могла избавиться от ноющего голоса в голове, шептавшего, что есть более важные вещи, о которых стоит беспокоиться, что мир не будет ждать, пока она предаётся мимолётному покою. Она была лидером, так? Все зависели от неё, а она халтурила. И всё же маленькая часть её, Тав, которая раньше тайком ходила на реку с Кейлет, чувствовала себя… довольной. Возможно, та юная Тав гордилась бы тем, что она позволила себе этот момент. Даже если она и чувствовала себя виноватой за то, что наслаждается им. — Значит… мы просто купаемся в реке? Никакой кровавой бани для расслабления? — поинтересовалась Тав, приподняв бровь. — Нет, нет, нет. Я купаюсь. А ты ищешь пиявок, — Астарион драматично закатил глаза. — И никакого кровопролития — моим кинжалам и клыкам тоже нужен перерыв, знаешь ли, — ответил он с притворным раздражением. Затем с озорной ухмылкой, которая сулила только неприятности, он добавил: — Кроме того, разве ты не лесная эльфийка? Разве такие вещи не в твоей природе? Лазить по деревьям, купаться в реках, вести философские беседы с белками или чем там вы, лесные существа, занимаетесь? Тав ехидно хмыкнула и в отместку плеснула в него немного воды. — О, да ладно. То, что я лесная эльфийка, не означает, что я провожу дни, плетя лианы и держась за ручки с кроликами, — ответила она, закатив глаза. Затем дразняще добавила: — Но вижу, что у тебя появляется вкус к более грубым развлечениям. Как ужасно некрасиво с твоей стороны. Астарион заливисто и несомненно самодовольно рассмеялся, брызгая на неё водой в ответ. — Дорогая, я слишком утончён, чтобы совсем одичать, — сказал он, драматично откидывая волосы. — Но наблюдать за тем, как ты резвишься? Это стоит каждой секунды. Зрелище и впрямь впечатляющее. Тав ухмыльнулась, глаза сверкнули, когда она снова обрызгала его. — Может, тебе стоит попробовать, твоей «утончённости» не помешает немного приключений. — О, хочу тебе сказать, что это целое искусство, — ответил Астарион с напускной серьёзностью, ухмыльнувшись ещё шире. — Такого уровня элегантности не достичь просто так, без долгих лет тщательной отработки. Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе больше, но пока, моя дорогая, ты просто не готова, — он потянул её за прядь волос и демонстративно смахнул с неё лист, как будто этот скромный листик был доказательством её недостаточной утончённости. — Видишь? Ещё не совсем готова. Тав закатила глаза, но не удержалась от растянувшей её губы улыбки. — Пожалуйста, просвети меня, о великий законодатель вкуса. Астарион лишь приподнял бровь, выражая на лице самодовольное превосходство. — О, всему своё время, дорогуша. А пока давай сосредоточимся на текущей задаче. — Он торжественно указал на реку вокруг них, по которой шла лёгкая рябь. — Теперь скажи мне, что ты не делала уже целую вечность? Как я, например, наслаждаюсь купанием в текущей воде. Наверняка былочто-то до всей этой чепухи с личинками? Что-нибудь, помимо увлечения подборкой низкопробных романов, конечно же. Тав залилась восхитительным румянцем, и игриво шлёпнула его по плечу, хотя смех, рвущийся из горла, выдал её. — Ты в курсе, что ты невозможен? Как только слова сорвались с её губ, она внутренне содрогнулась. Боги, неужели я только что это сказала? Тав поморщилась от собственной предсказуемости. Это была практически коронная фраза всех героинь тех развратных романов, которые Шэдоухарт тайком ей давала. В тех, где были задумчивые, самоуверенные герои и слишком много разорванных рубашек. И вот она невольно попала в ту же ловушку. Отлично, дальше я буду драматично вздыхать каждые пять страниц. Она сделала мысленную заметку о необходимости разнообразить своё чтиво. Возможно, что-нибудь с меньшим количеством пышных грудей и большим количеством загадочных убийств. Астарион, конечно же, не пропустил этого мимо внимания. Его губы скривились в дьявольской ухмылке, когда он бросил на неё косой взгляд. — О, дорогая, только не говори, что ты настолько буквально переняла литературные предпочтения Шэдоухарт, — дразняще произнёс он, несмотря на задорный блеск в глазах. — Неужели стоит ожидать, что теперь ты начнёшь падать в обморок каждый раз, когда я вхожу в комнату? А может, цитировать стихи? «О, мой дражайший повелитель вампиров, как терзает меня, насколько ты невозможен!» Тав застонала, спрятав лицо в ладони. — Ладно, ладно, я поняла. Наверное, мне пора начать читать что-то более… содержательное. Астарион заливисто и озорно рассмеялся. — О нет, не надо, прошу. Мне вполне нравится эта извращённая и романтичная версия тебя. Кто знает? Может, я начну читать из-за твоего плеча, — он шевельнул бровями. — Или, что ещё лучше, мы могли бы разыграть несколько таких сцен. Сугубо в исследовательских целях, конечно же. Она покачала головой, не в силах сдержать улыбку. — Ты и правда невыносим, — ответила она с игривым прищуром, полностью принимая абсурдность их перепалки. — Ах, вот оно что! — с триумфом заявил Астарион. — Невозможный и невыносимый — и то, и другое в одном разговоре. Ты и правда в меня влюбилась, а? Тав закатила глаза, но не смогла побороть распустившийся в груди жар. Невозможный, невыносимый — как угодно называй его, но нельзя было отрицать, что он, как никто другой, заставлял её чувствовать себя по-настоящему живой. Он усмехнулся, а в его глазах до сих пор плясал задорный огонёк. — Ну что ты, должно же было быть что-то, чем ты себя развлекала. Если не веселье с белками, то что? Тав перестала ухмыляться, её весёлое настроение померкло, и она заколебалась, внезапно став немного серьёзнее. Она была настолько погружена в обязанности — бесконечные битвы, тягостные решения, попытки удержать всех вместе, — что не могла вспомнить, когда в последний раз делала что-то для себя. Между ними повисло молчание, журчание речки наполняло воздух, пока она пыталась ответить. Наконец она тихо выдохнула и опустила глаза, почти смутившись своего признания. — Раньше я рисовала, — сказала она мягче и тише, чем раньше. Астарион моргнул, явно застигнутый врасплох. Его дразнящее поведение смягчилось, а глаза загорелись неподдельным любопытством. — Рисовала? — с интересом повторил он. — Я и не думал, что ты любишь рисовать. Очень интересно. Тав пожала плечами, небрежно проводя пальцами по воде. — Это было давно, — призналась она, ощущая, как груз прошлого и ответственности снова опустился на неё. — С тех пор, как… до всего этого хаоса. Иногда я рисую, если рядом есть бумага, но… — Она замолчала, разочарованно вздохнув. — Трудно найти время на что-то нормальное. Или просто успокоиться. Выражение лица Астариона изменилось, его дразнящая улыбка уступила место чему-то более задумчивому. — Знаешь, возможно, тебе стоит начать снова, — необычно нежно произнёс он. — Может, я даже поработаю для тебя натурщиком. Я слышал, что из меня получается отличный объект для изображения — только со вкусом, конечно. Разве что… — Его губы изогнулись в лукавой ухмылке. — Ты любишь более пикантные сцены. Тав фыркнула, брызнув на него водой с ярким, искренним смехом. — Ты? Натурщик? Я тебя умоляю. Я бы лучше нарисовала тебя в гробу, чтобы передать твою истинную суть. — Обхохочешься, — отмахнулся Астарион, закатывая глаза. — Но просто подожди, дорогая. Ты станешь умолять меня набросать мой идеальный портрет. Ты будешь жаждать увековечить эти скулы. Тав закатила глаза, но не смогла побороть разливающееся в груди тепло. — Посмотрим, — игриво ответила она, но в её тоне чувствовалась мягкость, невысказанное обещание. Идея была… заманчивой. Она так давно ничего не рисовала. А смогла бы она? В разгар всего, когда мир рушится вокруг них, могла ли она позволить себе такую маленькую роскошь? На какое-то время они позволили разговору угаснуть, просто наслаждаясь прохладными объятиями реки, журчанием воды вокруг них. Это была редкая передышка от постоянного напряжения, от ожиданий, которые, казалось, становились всё тяжелее с каждым днём. И пока они находились там, она чувствовала, как тяжесть на её плечах уменьшается, пусть даже ненадолго. Мысль о том, чтобы взять в руки альбом, не давала ей покоя. Это была маленькая, почти незначительная вещь, но искра возбуждения, которую она почувствовала при этой мысли, удивила её. Она взглянула на Астариона, купающегося в мягком сиянии лунного света, на его серебристые волосы, которые так и ловили свет, на его резкие черты, смягчённые тихим моментом. Он выглядел почти… неземным. Словно божество, вырезанное из лунного света и тени, и на какую-то мимолётную секунду она представила, как запечатлевает его на бумаге — таким, каким он выглядит сейчас, в этот момент, не как очаровательный плут или измученная душа, а как мужчина, который только что уговорил её войти в реку, который каким-то образом успокоил её настолько, как ей не приходилось чувствовать себя уже, казалось, целую вечность. Неужели она снова думала о рисовании? Она забросила это хобби давным-давно, когда всё стало слишком серьёзным, слишком тяжёлым. Рисование казалось чем-то, чем бы занималась прежняя Тав — беззаботная Тав, у которой было время на такие поблажки. Но та Тав уже давно была погребена под грузом обязанностей и бремени. И всё же, когда она продолжала украдкой поглядывать на Астариона, её пальцы чесались от желания взять уголь. Может быть, ещё не поздно вернуть эту часть себя. Она ещё мгновение смотрела на него, ощущая неожиданную лёгкость. Было что-то такое в нём, что заставляло её чувствовать себя… свободной. Заставляло её снова быть самой собой. Её мысли были прерваны, когда очевидно нетерпеливый Астарион ухмыльнулся и нарушил молчание. — Итак… где эти пиявки? — спросил он со свойственной ему наигранной серьёзностью. Тав не удержалась от улыбки, бросив беглый взгляд на воду. — Я ничего не вижу, — беззаботно сказала она, делая вид, что обыскивает реку, при этом почти не прилагая усилий. Астарион драматично закатил глаза. — Тогда зачем я вытащил тебя сюда, а? — поддразнил он. Он вскинул бровь, улыбнувшись уголками губ. — Жулик. Не настоящая лесная эльфийка, ты даже не можешь обнаружить ни одной пиявки. Она тихо рассмеялась, покачав головой, когда он ей подмигнул. — Похоже, ты застрял с читающей похабщину эльфийкой, которая ужасно справляется с пиявками. Бедняга. Астарион драматично закатил глаза. — Кажется, меня надули. — Да ладно. Я могу быть лесной эльфийкой и всё равно не тратить своё время на то, чтобы нырять с головой в реки в поисках червей. — М-м-м, отрицание, дорогая, — поддразнил Астарион, слегка откинувшись назад и одаривая её хитрой ухмылкой. — Но не волнуйся. На этот раз я позволю себе сжульничать, потому что, если честно, ты гораздо очаровательнее, когда не стрессуешь. Тав в ответ закатила глаза, но не смогла побороть разгорающееся в груди тепло.