Don't go (Не уходи)

В поместье Фэйлен было тихо, величественные залы купались в мягком серебристом сиянии лунного света, проникающего сквозь высокие арочные окна. Воздух был прохладен, донося слабый запах жасмина из садов снаружи, смешиваясь с тонким ароматом старого пергамента и книг в кожаных переплётах, расставленных на полках. Была середина ночи, ближе к утру, чем к вечеру. Тав, скрестив на груди руки, стояла в библиотеке и наблюдала за Гейлом, углубившимся в изучение переданных ему документов. Комната была огромной, с высокими, до потолка, стеллажами. Рядом тихо потрескивал огромный камин, отбрасывая мерцающие тени на богато украшенные ковры и мягкие кресла, которые так и приглашали сесть и насладиться хорошей книгой. Астарион стоял рядом в той же позе, хотя выражение его лица было куда менее терпеливым. Его пристальный взгляд метался по комнате, вбирая в себя каждую деталь с беспокойной энергией. Она чувствовала его раздражение по барабанящим по руке пальцам, пока он ждал, когда Гейл соизволит заговорить. Гейл же сосредоточенно хмурился, читая древние свитки и записи, которые они привезли из Анга Влед. Он задумчиво хмурил брови, а глаза бегали туда-сюда, пока он изучал информацию. Тав взглянула на Астариона, уловив слабый намек на ухмылку, играющую в уголках его губ. Она хорошо знала этот взгляд — так он смотрел, когда пытался скрыть своё раздражение под видом веселья. Она не могла его винить. Ждать заключения Гейла — вряд ли то, чем они хотели заниматься сейчас. Она жаждала ответов, действий, и знала, что Астарион тоже. Пламя тихо потрескивало, заполняя опустившуюся, словно тяжёлое одеяло, тишину. Мысли Тав переключились на сородичей Астариона, которые остались в Анга Влед, чтобы продолжить поиск информации. Они прочёсывали не только поместье, но и всю деревню, просматривая записи, допрашивая тех, кто мог знать что-то, что могло бы дать им преимущество. Впрочем, Тав не могла не заметить, что они слишком сильно рассредоточены и ведут войну на множестве направлений. Проблема заключалась ещё и в Фэйлен. Гейл упомянул, что она до сих пор без сознания, лежит в её бывших покоях под охраной. Какая бы магия ни была использована, что бы кто-то ни сделал, это далось дорогой ценой. Сам волшебник выглядел крайне уставшим, вероятно, он присматривал за ней и корпел над текстами, пытаясь составить план, казавшийся отчаянной авантюрой. Каждый из них работал на пределе возможностей. — Что, так и будем весь вечер? — язвительно нарушил, наконец, тишину Астарион. — Наблюдать, как Гейл хмурит брови, словно разгадывает тайны Вселенной? Тав не удержалась от улыбки. — Образ довольно привлекательный. Посмотри на него, такой серьёзный и умный, — поддразнила она. Гейл оторвал взгляд от документов и нахмурился ещё сильнее. — Если кто-то из вас хочет попробовать свои силы в расшифровке этих текстов, милости прошу, — заявил он, хотя в его голосе не чувствовалось раздражения. Тав облокотилась на край стола, лениво проводя пальцами по тонкой резьбе на его поверхности. — Ну и как, успехи есть? Гейл вздохнул, на мгновение отложил документы в сторону и потёр виски. — Эти записи… Аманита явно работала над чем-то невероятно сложным. Зеркало, которое мы находили, действительно может быть ключевым компонентом её плана, но без дополнительных её исследований сложно собрать картинку воедино. Астарион напряжённо сузил глаза, наклоняясь ближе к Гейлу. — Так с чем же мы имеем дело? Декариос замешкался, старательно подбирая слова. — Похоже, Аманита была одержима идеей изменения времени, обращения определённых событий вспять, чтобы создать другой исход. Зеркало может являться вратами, доступом к разным временным линиям, а может, и объединить их. Тав почувствовала, как от этих слов по спине побежали мурашки. Мысль об изменении времени, о переходе в альтернативные реальности была одновременно захватывающей и пугающей. Но в этом также был какой-то извращённый смысл, учитывая то, что они знали о целях Аманиты. — Похоже, последователи Аманиты не понимают, что именно она задумала, — размышляла Тав, глядя в высокие окна, из которых открывался вид на залитые лунным светом сады поместья. — Но они должны были знать, что она задумала. Они должны были догадываться о том, какой опасности она их всех подвергает. — Или, возможно, они были слишком ослеплены собственными амбициями, чтобы увидеть катастрофу, маячащую на горизонте, — язвительно ухмыльнулся Астарион. — Люди обладают удивительной способностью игнорировать очевидное, когда это им выгодно. Тав кивнула, мысленно возвращаясь к Варису и Ориону, которые, без сомнения, до сих пор что-то бурно обсуждали в кабинете, пытаясь найти способ нейтрализовать силу, которую отец Фэйлен запер в артефакте. — У нас мало времени, — едва слышно произнесла она, как будто сказанные вслух слова помогли бы смириться с их реальностью. Гейл серьёзно кивнул. — Я продолжу работу, но нам нужно больше информации. Записи Аманиты, её исследования — всё, что может дать более ясное представление, с чем мы имеем дело. Мысли Тав вихрем кружились в наступившей тишине, напряжение в комнате было почти осязаемым. Она чувствовала на себе тяжёлый взгляд Астариона, который принялся ходить туда-сюда по комнате, но не решалась встретиться с ним глазами. Она была слишком погружена в себя, пытаясь разобраться в том хаосе, в который они попали. Голос Гейла прорвался сквозь туман её мыслей, возвращая её к настоящему. — Зеркало, — медленно произнёс он, словно тщательно обдумывая каждое слово, — скорее всего, является порталом в различные версии реальности, способом разблокировать определённые временные линии. Аманита могла использовать его для выбора временных отрезков, собирая семью по кусочкам из этих альтернативных реальностей. Когда мы видели эти видения, мы думали, что это просто проявления наших страхов, или, по крайней мере, зеркало хотело, чтобы мы в это поверили. Но, как предположила Тав, возможно, мы мельком заглянули в эти другие реальности. Они существуют где-то там, прямо сейчас. Он помолчал, вставая с кресла; мерцающий свет отбрасывал тени на его задумчивое лицо. — Но Астарион… он не просто узрел видение. Он вырвался из него. Покончил с ним не так, как мы. Разрушив зеркало, он тем самым прервал что-то, что не должно было быть прервано. Тав вздрогнула от слов Гейла, по спине побежали холодные мурашки. Видение… даже мысль о нём сводила желудок. Где-то там, в другой версии реальности, другая версия её самой оказалась в плену у злой версии Астариона. От одной мысли об этом её воротило. Одно дело — отмахнуться от этого, как от безумного сна, но думать, что какая-то часть её души может страдать в другом времени, в другом мире… Это было почти невыносимо. Она украдкой взглянула на Астариона, который невозмутимо стоял в нескольких шагах от неё. Но она знала его достаточно хорошо, чтобы заметить тень беспокойства в его глазах и напряжённую позу. Он пытался сохранять самообладание, но она чувствовала, как в нём закипает страх. Он был напуган не меньше, чем она, если не больше. Мысль о том, что его тёмная суть, которую он так старался оставить позади, существует в другом мире, не могла не потрясти даже его. И как будто этого было недостаточно, в видении Астариона силой владела искажённая версия Тав, которая хладнокровно всех использовала и в процессе причиняла боль Астариону. Это могло свести с ума кого угодно. Тав тяжело сглотнула, пытаясь подавить подступающую волну паники. Ей нужно было сосредоточиться, держать себя в руках. Они все полагались на неё, друг на друга, чтобы найти выход из сложившейся ситуации. — Астарион разбил зеркало, — сказала она дрожащим голосом, несмотря на все старания сохранить спокойствие. — И что теперь? Тот перевёл на неё взгляд, и в его глазах что-то промелькнуло — то ли страх, то ли решимость. — Мы зашли на неизведанную территорию, — мрачно признал Гейл. — Уничтожение зеркала могло нарушить план Аманиты, но также это могло иметь серьёзные последствия для этих альтернативных реальностей. Нельзя сказать, насколько глубоко это затронуло временные линии и с какими последствиями мы можем столкнуться. Сердце Тав ёкнуло. Казалось, что они хватаются за соломинку, пытаясь собрать пазл, не зная, как должна выглядеть конечная картина. Беспокойно ходивший по комнате Астарион вдруг остановился и повернулся к ней. В его глазах сверкнула смесь озорства и вдохновения — знакомый взгляд, который Тав привыкла ассоциировать с его дикими, часто безрассудными идеями. — Вообще-то, — начал он, ухмыльнувшись, — у меня есть решение, правда оно граничит с безумием. Тав приподняла бровь, и сквозь её беспокойство пробился намёк на веселье. — О? Рассказывай. Астарион широко ухмыльнулся, сверкнув в полумраке клыками. — Ну, если бы мы могли как-то перенаправить энергию из зеркала, найти несколько осколков и объединить их с оставшейся магией Фэйлен, мы могли бы создать свой собственный разлом. Контролируемый, конечно же. Тав моргнула, на мгновение ошеломлённая неожиданным предложением Астариона. Их взгляды встретились, и он ухмыльнулся, словно только что предложил что-то обычное, вроде прогулки по лугу, а не манипуляции с опасной древней магией. — Подожди, с каких это пор ты стал таким… умным? — ошарашено воскликнула она. Слова вырвались прежде, чем она успела их остановить, и тут же она увидела, как Астарион перестал ухмыляться, вскинув брови в притворной обиде. — Должен сказать, это замечание меня сильно задело. Губы Тав дёрнулись в улыбке, не удержавшись от смешка. — Нет-нет, не пойми меня неправильно, — быстро поправила она, подняв руки в примирительном жесте. — Ты весьма умён, Астарион. Но это… это похоже на учёную степень в магии. В смысле, объединение энергий, создание контролируемых разломов… не совсем стандартная процедура. Астарион снова ухмыльнулся, но на этот раз уже мягче: к его обычному высокомерию добавилась нотка гордости. — То, что я предпочитаю наносить удары кинжалом, а не колдовать, не значит, что я ничего не почерпнул по пути. Я умею читать, знаешь ли. Прежде чем она успела ответить, Гейл прочистил горло. — Вообще, Тав права, — спокойно сказал он, обдумывая идею Астариона. — Объединение таких энергий — непростое дело. Это требует глубокого понимания как свойств зеркала, так и адской магии Фэйлен. Должен признать, Астарион, я удивлён, что ты так хорошо знаком с подобными понятиями. Астарион раздражённо пожал плечами из-за расспросов. — Я не говорил, что смогу сделать это сам. Просто возникла идея. Уверен, что ты со своим огромным магическим опытом справишься с технической частью. Гейл задумчиво кивнул. — Маловероятно, но в этом может быть какой-то смысл. Если правильно использовать энергию, то потенциально можно создать контролируемый разлом… хотя это потребует точного выбора времени и координации. Не говоря уже об изрядной доле удачи. — Ну что ж, тогда, — торжественно произнёс Астарион, — хорошо, что я здесь, чтобы убедиться, что всё пройдёт идеально, не так ли? Глаза Тав расширились от удивления и скепсиса. — Но контролируемый разлом? Это… это безумие. Что, если мы не сможем его контролировать? Что, если от этого станет только хуже? Астарион бесстрастно пожал плечами, не теряя игривости. — Дорогая, если бы мне давали золотой каждый раз, когда какой-нибудь безумный план срабатывал, я бы уже отдыхал на собственном острове, попивая настоянное на крови вино. Гейл, молчаливо обдумывающий эту идею, наконец заговорил. — Да, это рискованно. Но, возможно, в чём-то Астарион прав. Если получится правильно использовать энергию, то можно стабилизировать разлом достаточно долго, чтобы использовать его в своих интересах. Размышляя, Тав пока пыталась представить себе всю логику этой затеи. Идея объединить остаточную магию из артефакта Фэйлен с энергией зеркала уже не казалась такой уж надуманной, как вначале. Но тут в голову пришла мысль, вернувшая её к реальности. — Предположим, нам удастся найти части зеркала, — серьёзно начала Тав. — Это если Аманита не забрала всё раньше. А что, если мы случайно приземлимся где-нибудь и… ну… что-нибудь уничтожим? Мы имеем дело с силами, которые едва понимаем. Что произойдёт, если мы облажаемся? Астарион склонил голову, обдумывая её слова. Искорка веселья в его глазах потускнела, сменившись серьёзным, расчётливым выражением. — А вот это, дорогая, вполне возможно, — признал он тихим задумчивым голосом. — Но разве мы когда-нибудь были осторожны? Иногда, чтобы докопаться до истины, нужно рискнуть и устроить небольшой хаос. Она взглянула на Астариона, стоящего с такой знакомой, почти раздражающей ухмылкой, и почувствовала в себе отголосок той решимости, которая помогала им проходить через бесчисленные испытания раньше. Он был прав; они никогда не робели перед невозможным. Гейл спокойно и уверенно заговорил. — Если будем осторожны, если тщательно подготовимся, то сумеем свести риски к минимуму. Нужно будет изучить все стороны зеркала, понять его магию изнутри и снаружи. И, конечно же, следить за тем, чтобы каждый наш шаг был точным. Нужно установить правила, например «не встречаться со своим вторым "я"» — это основа основ. Тав рассеянно кивнула, всё ещё обдумывая последствия. Слова Гейла, как и всегда, имели смысл, но очевидная сложность их замысла была непосильной. — Всё это кажется таким сложным и требующим много времени, — с нарастающей паникой в голосе пробормотала Тав. Она чувствовала, как неприятные ощущения закипают внутри, грозя переполнить её. — Там наверняка куча голодных вампиров, планирующих захватить мир… а мы говорим об игре с самой реальностью. Что, если мы облажаемся? Что, если… что, если мы сделаем только хуже? Её дыхание участилось, каждый вдох казался более поверхностным, чем предыдущий. Край её зрения слегка затуманился, когда подкралась паника, а грудь сжалась так, словно вся тяжесть мира давила на её лёгкие. Астарион перестал ухмыляться, и на его лице появилась искренняя тревога, когда он подошёл к ней на шаг ближе. — Тав, — мягко сказал он низким, успокаивающим голосом, который пробился сквозь туман её растущего беспокойства. — Раньше мы сталкивались и с худшим, но всегда находили выход, помнишь? Так будет и в этот раз. Сделай глубокий вдох. Тебе это поможет, как и всегда. Она сосредоточилась на его пристальных, расчётливых глазах, которые видели столько тьмы, но всё ещё находили в себе волю к жизни. Она глубоко, с содроганием вздохнула, пытаясь успокоиться. Гейл тоже придвинулся ближе, его присутствие было спокойным и обнадёживающим. — Знаю, это пугает, — сказал он, в его голосе звучала тяжесть его собственного опыта, связанного с катастрофическими рисками. — Но… честно говоря, это наша единственная зацепка… другие предпринимают действия в других направлениях, мы будем готовы к атаке со всех сторон. А этот путь требует нашего внимания больше всего. Нужно попытаться. Тав кивнула, чувствуя, как к ней понемногу возвращается спокойствие. Она чувствовала, как её сердцебиение постепенно нормализуется, а паника отступает. Комната, которая ещё минуту назад ощущалась такой гнетущей, теперь казалась более уютной, а знакомые лица друзей помогли ей осознать реальность их положения. — Хорошо, — наконец сказала она твёрдым, но всё ещё с оттенком тревоги, голосом. — Сделаем это. Что нам нужно? Глаза Гейла заблестели от предвкушения, что было редкостью, учитывая их нынешнее затруднительное положение. — Надо будет собрать несколько редких компонентов, а также согласовать действия с Варисом и Орионом. Будет непросто, но, опять же, когда бывало иначе?

—

Тав стояла в центре гостевых покоев, чувствуя себя потрясённой и странно неуместной в окружающем её великолепии. Комнаты были огромными, более просторными, чем всё, что она когда-либо видела, каждая из них была богато обставлена и тщательно продумана. Внутри было несколько помещений: большая общая зона с мягкими креслами и богато украшенными коврами, спальня, подходящая для королевских особ, с массивной кроватью с красным бархатным балдахином, и сверкающая мрамором и золотыми светильниками ванная. Всё это напоминало сон, или, учитывая нынешнее состояние её жизни, скорее сюрреалистическую фантазию. В камине тепло потрескивал огонь, заливая богатое дерево и камень мягким, манящим светом. Признаться, эта роскошь успокаивала, почти опьяняла. После всего, что ей пришлось пережить, тёплая ванна и шёлковая сорочка казались раем. Сорочка голубого цвета с затейливой вышивкой по краям мягко прилегала к коже, и она накинула на себя тонкий халат, наслаждаясь ощущением изысканной ткани. Всё это, вероятно, оставила служанка, которая отнесла её вещи в стирку. Ещё влажные после купания волосы свободно рассыпались по плечам, а несколько капель воды прохладными струйками стекали по спине. По-видимому, Фэйлен пришла в себя ровно настолько, чтобы распорядиться предоставить её друзьям лучшие комнаты. Орион, судя по всему, был не слишком доволен таким решением, но когда пришла её мать и обнаружила дочь в таком состоянии, она согласилась на всё. Гейл и Астарион настояли, чтобы Тав немного отдохнула. Она неохотно согласилась, предоставив им договариваться. Теперь, стоя в гостиной — если так можно назвать это великолепное открытое пространство — она смотрела в большие окна, из которых открывался вид на город. Мерцающие огни бесчисленных домов расстилались перед ней, словно звёздное море. Это зрелище должно было умиротворять, почти успокаивать, но вместо этого Тав чувствовала, как в животе скручивается узел напряжения. Тепло огня и мягкость шёлка на её коже не смогли прогнать горечь, затаившуюся на задворках её мыслей. У неё было всё, чего она только могла пожелать в этот момент, — уют, тепло и безопасность, — но всё это казалось пустым. Мир снаружи балансировал на грани хаоса, а она здесь утопала в роскоши, считая её совершенно незаслуженной. Тав перевела взгляд с городских огней на своё отражение в окне — призрачный образ, стоящий в месте, которое казалось одновременно чужим и знакомым. Она медленно вздохнула, пытаясь сбросить накопившееся в груди напряжение, но оно не исчезало. Как раз в тот момент, когда она забылась в свете пламени, её внимание привлёк какой-то звук позади. Дверь в покои со скрипом отворилась, и она увидела вошедшего Астариона с выражением усталости и чего-то ещё, чего она не могла определить. — Ты пришёл… — мягко прошептала Тав. Астарион с тихим щелчком закрыл за собой дверь, и увидел её у окна. Он замер на мгновение, просто любуясь ею, а затем стал блуждать взглядом. Его глаза скользнули по её волосам, затем медленно спустились вниз по её телу, задержавшись на том, как сорочка облегает её фигуру, и Тав ощутила тепло его глаз на себе, словно физическое прикосновение. Он слегка изогнул бровь, и в уголках его губ заиграла слабая улыбка. — Пришёл. Пройдя дальше в комнату, он начал снимать с себя один за другим элементы доспехов: металл тихо звенел, когда он откладывал каждую деталь в сторону. — По дороге сюда одна хрупкая служанка — напуганная жизнью бедняжка, — чуть на меня не набросилась, — сказал он с преувеличенным весёльем в голосе. — Она сказала, что «молодая леди уже устроилась в покоях», и настояла на том, что приготовит ванну и еду… Впервые кто-то предложил мне роскошь, а я только и думал о том, чтобы оборвать её причитания и хлопнуть дверью перед её носом. Тав не удержалась от смеха, наблюдая, как он снимает с себя последние остатки доспехов, оставаясь в одних рубашке и брюках. Астарион окинул взглядом роскошную обстановку и величие покоев. — Что ж, — с обычной язвительностью протянул он, — должен сказать, они определённо превзошли самих себя. Не каждый день удаётся почувствовать себя королевской особой, хотя всё это кажется немного чересчур, согласись? — Он неопределённо окинул взглядом комнату. — Интересно, смогу ли я когда-нибудь к этому привыкнуть? — мрачно поинтересовался он. — Такое чувство, будто нас убаюкивают ложным чувством безопасности, — вздохнув, она снова отвернулась к окну и провела пальцами по холодному стеклу, глядя на мерцающий огнями раскинувшийся город. Ночь была почти неестественно тихой, лишь лёгкий ветерок доносил шелест листьев. Город, залитый мягким серебристым сиянием луны, казался мирным и безмятежным. Астарион встал рядом с ней, и его присутствие одновременно успокаивало и тревожило. Их плечи соприкоснулись, и от этого мимолётного контакта по спине пробежала тёплая дрожь. Он проследил за её устремлённым в ночь взглядом, и по выражению его лица нельзя было ничего понять: прежняя игривость сменилась чем-то более сдержанным, более задумчивым. — Как прошёл разговор с Гейлом? — едва слышно спросила она наконец, словно слишком громкие звуки могли нарушить хрупкий покой, который они обрели в этот тихий момент. Астарион придвинулся ближе, его рука легла на подоконник рядом с её, и их пальцы почти соприкоснулись. На её вопрос он коротко кивнул, проследив взглядом за очертаниями её лица в мягком свете. Помрачнев, он на мгновение отвёл глаза. — Ну, думаю, мы всё предусмотрели, — проворчал он, легко ухмыльнувшись. — Завтра мы отправимся в Подземье на поиски адского зеркала. Входим через Мензоберранзан, не иначе. Будет… интересно. Она заколебалась, не зная, стоит ли на него давить, но молчание между ними было слишком тяжёлым, чтобы его нарушать. Хотелось спросить его о многом — о сородичах, которые внезапно появились словно из мёртвых, о страхе, который таился в его глазах, о его мыслях. Но слова казались слишком деликатными, слишком хрупкими, чтобы произносить их вслух. Поэтому она решила задать более простой вопрос: — Как ты себя чувствуешь? Астарион взглянул на неё, и на его лице мелькнуло удивление, но он быстро его скрыл. Казалось, он обдумывал свой ответ, устремив взгляд на городские огни, словно подыскивая нужные слова среди мерцающих звёзд. — Как чувствую себя? — горько усмехаясь повторил он. — Опасный вопрос, дорогуша. Ответ на него может занять несколько часов, и не факт, что он нам понравится. Она не давила, не требовала ответов, которые он не был готов дать. Вместо этого просто ждала, предлагая заполнить тишину, как он хотел. За их спинами тихо потрескивал камин, контрастируя теплом с прохладным ночным воздухом, проникающим через окно. После затянувшейся паузы Астарион, наконец, негромко и с тихим напряжением произнёс: — Я в ужасе, Тав, — признался он, и слова вырвались сами собой, прежде чем он успел их остановить. Он взглянул на неё, наблюдая за её реакцией. Она почувствовала, как её захлестывает волна эмоций, смесь сочувствия и восхищения стоящим рядом мужчиной. Она протянула руку, коснувшись пальцами его ладони. — Я с тобой. Астарион слегка, почти незаметно кивнул, скользнув взглядом по её руке. Казалось, тепло её прикосновения успокаивало. — А что насчёт твоих родных?.. — Тав облокотилась на подоконник, звуча неуверенно, когда она затронула тему, которая до сих пор оставалась на задворках её сознания. — Что ты на самом деле чувствуешь? Астарион на мгновение отвёл глаза, его мысли явно метались. Когда он, наконец, снова встретился с ней взглядом, в нём мелькнуло что-то горькое, а может, просто глубокая усталость. — Мы немного поговорили. Это не было весело, но… необходимо. — Он замолчал, опустив взгляд на край подоконника под её руками, будто смотрел на что-то, что мог видеть только он. — По крайней мере, нам удалось кое в чём разобраться. При этих словах его плечи слегка опустились, и напряжение, которое плотно сжималось внутри него, медленно стало ослабевать. Тав кивнула и перевела взгляд обратно на окно: сверкающие огни Сильверимуна простирались перед ними, как звёздное море. Город жил волшебством, в воздухе стоял слабый гул магической энергии. Это было прекрасное зрелище, почти неземное в своём великолепии, но оно мало способствовало облегчению тревоги, терзавшей её сердце. Взгляд Астариона не отрывался от неё ещё мгновение. Затем он медленно повернулся и стал смотреть на город, в его глазах отражались огни и магия. — Мне казалось, — едва слышно начал Астарион, — что если я когда-нибудь их увижу снова, то всё будет по-другому. Что, возможно, я смогу притвориться, что всё хорошо. Но это не так. Тав слышала боль в его голосе, печаль, вызванную годами неразрешённых чувств, и шрамы, которые были слишком глубоки, чтобы когда-нибудь по-настоящему затянуться. Она хотела сказать хоть что-то, что могло бы облегчить его бремя, но слова застряли в горле. Что она могла сказать, чтобы хоть что-то изменить к лучшему? Вместо этого она сделала единственное, что могла. Она потянулась и взяла его руку в свою, нежно сжимая. Астарион посмотрел на их соединённые ладони, и выражение его лица слегка смягчилось. Он не отстранился, не спрятался за язвительным замечанием или пренебрежительным пожатием плеч. Казалось, ему было приятно просто находиться здесь, разделяя с ней тишину. Тав знала, что он ещё не готов говорить о сородичах — о том, как их разъединили, как они вернулись в его жизнь, словно призраки, воскресшие из его худших кошмаров. Поэтому она предпочла поделиться чем-то своим, тем, что не выходило у неё из головы с тех пор, как они прибыли в Сильверимун. — Я тебе когда-нибудь рассказывала, что мама была родом отсюда? — негромко спросила Тав, будто сам разговор мог разрушить момент. Взгляд Астариона переместился с ночного пейзажа обратно на неё. — Нет, — так же тихо ответил он. — Ни разу. Кивнув, Тав убрала руку, продолжая смотреть на мерцающие огни города внизу. — Она прожила здесь всю свою юность, прежде чем встретила моего отца. Она часто рассказывала мне истории об этом месте, о том, какое оно волшебное. Всегда говорила о близости к природе, о том, как город органично сливается с лесом. Она хотела привезти меня сюда, познакомить с бабушкой и дедушкой. Но так и не получилось. Понятия не имею, знают ли они вообще, что её больше нет. Астарион внимательно слушал, переместившись так, чтобы стоять ближе к ней, тепло прижимаясь к ней боком. Алые глаза не отрывались от её профиля, наблюдая за выражением её лица. Он явно понимал, как ей нужно было поделиться, как нужно было выговориться. Протянув вторую руку, он нежно коснулся её ладони. — Мне жаль, — искренне произнёс он. Она слабо улыбнулась, но улыбка не достигла её глаз. — Всё в порядке, — спокойно ответила она, несмотря на печаль в сердце. — У меня случаются такие моменты, и это один из них. При виде этого города нахлынули воспоминания и… тревога. Прикосновение Астариона задержалось на её руке ещё на мгновение, его пальцы нежно прошлись по мягкой коже, предлагая утешение единственным известным ему способом. Затем он медленно отстранился. — Тревога, — повторил он, словно пробуя это слово на вкус. Наступила тишина, наполненная тяжестью невысказанных мыслей. Тав чувствовала на себе изучающий взгляд Астариона. Выглядел он так, словно переваривал что-то несвежее. — Тав… — нерешительно начал он, — нам нужно поговорить. При этих словах упало сердце, а в животе образовался холодный ком ужаса. Судя по тону, это не было приглашение к разговору, который понравился бы им обоим. Она взглянула на него, пытаясь скрыть нарастающую тревогу под непринуждённым тоном. — И о чём же? Взгляд Астариона был напряжённым, его глаза потемнели от чего-то, что она не могла определить — сожаление, беспокойство, возможно, даже страх. — О том дне. Когда я сказал… — Он замолчал, в горле сжалось. Горечь, гнев — всё это нахлынуло на него, угрожая задушить. — …когда я сказал, что я… я… — Его голос снова дрогнул, и он отвёл взгляд, уставившись в одну точку. Тав не нужно было услышать всё предложение, чтобы понять, что он имел в виду. Воспоминания о том дне были впечатаны в её сознание так же чётко, как и в его. Слова, которые он обрушил на неё, словно ножи, боль от его отказа, то, как разбилось её сердце в тот момент, — всё это до сих пор было там, таилось под поверхностью. — Нет… не надо… — голос дрогнул, когда она попыталась найти нужные слова, а её пульс участился от знакомой паники. — Прости, что набросилась на тебя раньше. Мне не следовало об этом упоминать. Это не в моём стиле… Обычно я не впадаю в пассивную агрессию. Не знаю, что со мной случилось. Я… Астарион нежно прижал палец к её губам, останавливая её нервную болтовню. — Нет, ты… — его голос звучал твёрдо, но в глазах была мягкая ранимость, от которой у неё защемило сердце. — Ты не сделала ничего плохого. Он помрачнел, его голос упал до грубого, почти болезненного шёпота. — Это я должен перед тобой извиниться. Я с трудом могу вынести то, что наговорил тебе в тот день, и мы об этом никогда не говорили… как следует. Это всегда было там, таилось в тени. Тав почувствовала, как сдавило в груди, когда он заговорил, а стук сердца отдавался в ушах. — Это не проблема… правда… это в прошлом… Окончание фразы замерло на губах. Она не хотела возвращаться к тому моменту, не хотела ворошить возникшие между ними боль и гнев. Но сейчас они вместе. Они оставили это в прошлом. Но даже произнося эти слова, она чувствовала, как нарастает паника, как чувство надвигающейся потери подкрадывается тёмной тенью. Почему мне кажется, что я вот-вот снова его потеряю? Взгляд Астариона слегка ожесточился, его твёрдое выражение лица выдавало глубокое чувство терзавшей его вины. — Это не в прошлом, — спокойно ответил он. Он схватил её за руку и мягко, но решительно притянул к себе. — Я не желаю оставлять это в прошлом, пока оно явно гложет тебя… и нас. Если мы просто замнём это дело, оно разрастётся и превратится в нечто поистине чудовищное. И когда этот день настанет… ну, дорогая, не уверен, что мы справимся с последствиями. Его слова затронули её до глубины души, их правота была неоспорима. Но даже покачав головой, она почувствовала, как страх поднимается, угрожая захлестнуть её. — Нет… не нужно это обсуждать. Я знаю, что тот день был для тебя тяжёлым, многое произошло. Ты сказал то, что сказал, но ты уже извинился. Нам просто… нам просто нужно время и покой. Сейчас это стресс для нас обоих, у нас нет времени, чтобы как следует всё обдумать. Её голос дрожал, слова вылетали в спешке, словно она могла прервать разговор силой воли. Она чувствовала, как колотится её сердце, а грудь сжимает знакомая тревога. — Нет, — повторил Астарион, на этот раз решительно и твёрдо. Он не собирался этого так оставлять, и от настойчивости его тона по спине пробежали мурашки. Он сжал её руку, не больно, но с достаточным давлением, чтобы напомнить ей, что он рядом, держит её, не позволяя ей сбежать. Он вперился в неё пристальным и непреклонным взглядом, как магнит притягивая к себе всё её внимание. — Та ночь… те слова, которые я выкрикнул. Они преследуют меня. Каждый чёртов раз, когда я смотрю на тебя, каждый раз я вспоминаю, как ты смотрела на меня в тот день. Ты была такой ранимой, такой разбитой, и я никогда не хотел быть тем, кто так поступил с тобой. Вот почему нам нужно это обсудить. Тав покачала головой, её сердце колотилось в груди. — Зачем? Зачем говорить об этом… это только причинит нам ещё больше… боли. Это лишнее… — голос дрожал во время разговора, страх закрадывался в её слова, несмотря на все старания звучать спокойно. На самом деле, она была в ужасе. В ужасе от того, что если они углубятся в это дело, если вскроют рану и оголят рваные, кровоточащие края, то, возможно, не смогут её залечить. Мысль о возможной потере того, что у них было, о том, что этот разговор станет началом конца, была слишком невыносима. Астарион слегка сузил глаза, уловив мелькнувший на её лице страх. Его выражение смягчилось, взгляд стал более нежным, когда он увидел ту ранимость, которую она так старалась скрыть. Он протянул руку и нежно поддел подбородок, что ей ничего не оставалось, как встретиться с ним взглядом. Прикосновение было тёплым, успокаивающим, но в то же время настойчивым, придавая ей силы в этот момент. Его голос упал почти до шёпота, но слова били подобно молоту, сильно и неотвратимо. — Потому что если мы этого не сделаем, этот страх, эта боль — они так и будут гнить в нас, пока не сожрут всё, что есть. И поверь мне, дорогая, я кое-что понимаю в вопросах нагноения. — Он помолчал, его взгляд остановился на её со знанием дела. — Как и ты. У Тав помутилось зрение от наворачивающихся слёз, когда она посмотрела в его глаза. В нём было столько эмоций, столько невысказанной боли и сожаления, и всё это отражалось в его взгляде. Она почувствовала, как первая слеза скатилась по щеке, и быстро смахнула её, стремясь взять себя в руки. — Но… я не знаю, что сказать… — прошептала она, её голос ломался под тяжестью эмоций. Его руки обхватили её лицо, большой палец мягко коснулся её кожи, стирая начавшие капать слёзы. — Не нужно ничего говорить, — пробормотал он так тихо, что его голос почти потерялся в треске пламени. — Просто… слушай. Справишься? Тав кивнула, глубоко, с дрожью вздохнув, пытаясь успокоиться. Она чувствовала его мягкие прикосновения, и этого было достаточно, чтобы поддержать её и не дать ей сорваться в бездну мрачных мыслей. Астарион слабо, ободряюще ей улыбнулся, так искренне, что защемило сердце. Он так старался, и она видела, каких усилий ему стоило открыться вот так, быть уязвимым в том, что не было для него естественным. — Тот день… был худшим из всех, что я когда-либо испытывал за всю свою жизнь, — тихо, почти шёпотом, начал Астарион. — Будто я был… в агонии. Будто весь груз, который я когда-либо нёс, пытался меня раздавить, уничтожить… Она всегда знала, что ему больно, что он вырывается из глубокой, невообразимой боли. Именно поэтому она не злилась на него, не злилась по-настоящему. Тогда в его глазах она увидела агонию. Голос Астариона понизился почти до шёпота, словно каждое слово было занозой, которую ему приходилось вытаскивать. — Я тонул… трещал по швам, полностью потерявшись в этой бурлящей пучине тьмы и гнева. И посреди всего этого хаоса я сорвался. Я наговорил таких жестоких и ядовитых вещей, которые никогда не должен был произносить вслух. Только не тебе. У Тав перехватило дыхание: — Знаю… всё в порядке… — Но слова показались пустыми даже для неё. Ей так хотелось успокоить его, унять боль, которая отражалась в его глазах. Астарион опустил руки и крепко, но нежно обхватил её за плечи. — Не в порядке, — возразил он слегка дрожащим голосом. — Я причинил тебе боль. И хотя я не хотел этого говорить и извинился, факт остаётся фактом… До сих пор я не знал, как больно они тебя ранили, — он сделал глубокий, дрожащий вдох, его взгляд становился всё более напряжённым, отчаянным. — Они до сих пор давят на тебя, да? Я же вижу. Тав прикусила щёку изнутри — нервная привычка, от которой она так и не избавилась. Она не хотела в этом признаваться, не хотела обнажать душевную рану. Но Астарион заметил напряжение в её позе, то, как неуверенно блестели её глаза. Он знал, что она сдерживается, всё ещё пытаясь сохранить видимость того, что «всё в порядке». Он чуть ослабил хватку на её руках — достаточно, чтобы удержать, не причиняя боли. — Скажи мне… прошу, — прошептал он с уязвимостью, которую он редко показывал. — Ты всё ещё чувствуешь, что те слова преследуют тебя? Потому что они определённо преследуют меня… каждую чёртову ночь и каждый раз, когда я смотрю на тебя. Я помню, что я сказал, что сделал… и поверь, я знаю, что недостоин тебя. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем тот, кто так с тобой обращался, особенно от того, кто… — его голос слегка надломился, словно слова были слишком горькими для продолжения. Тав почувствовала, как в горле встал ком, в её голове пронеслось всё, что она хотела сказать, но не могла найти слов. — Астарион… Я… конечно, я вспоминаю тот день, — мягко, но уверенно начала она, хотя чувствовала, как голос дрожит под тяжестью эмоций. — Но это всего лишь глава… Его напряжённые и пристальные глаза впились в её, словно пытаясь заставить её увидеть то, что она упускает. Его хватка на её руках слегка ослабла, а слова полились с такой силой, что почти граничили с отчаянием. — Это не «просто глава», — возразил он со злостью в голосе, что резко контрастировало с её спокойствием. — Это рана, шрам на нас. Он не заживёт, пока его не вылечить, и если мы не позаботимся о нём, он останется навсегда, убивая нас. Комната словно сомкнулась над ними, тепло огня мало что делало, чтобы прогнать холодный узел напряжения, который завязался между ними. Мягкое потрескивание пламени было единственным звуком в гнетущей тишине — тишине, которая говорила обо всех невысказанных словах, о неразрешённых чувствах, которые так долго гноились между ними. Когда Астарион заговорил снова, его голос был тише, но разочарование затаилось, кипело прямо под поверхностью. — Если мы не разберёмся с этим… оно продолжит шептать мне на ухо, говоря, что я недостоин этого… тебя, что я должен порвать с тобой, пока снова не причинил тебе боль. — Он крепко сжал её ладони, словно приковывая себя к ней. В его голосе звучали эмоции, которые она редко от него слышала, — мольба, уязвимость, которые он обычно прятал за слоями сарказма и бравады. — Я хочу всё исправить, я не хочу, чтобы это осталось частично скрыто. Я хочу стать тем, кого ты заслуживаешь. И чего ты хочешь. Тав вздохнула, чувствуя, как усталость просачивается в её кости. Почему он упрямо отказывался верить, что он — всё, что ей нужно? Почему он не мог увидеть, что она уже выбрала его, со всеми его недостатками и страхами, потому что любила его таким, какой он есть, а не таким, каким, по его мнению, ему нужно быть? — Ты уже заслуживаешь меня, но не видишь этого! — воскликнула она, повышая голос от разочарования. — То, что ты сказал… это правда больно. Но я знаю, что тебе было плохо, я знаю, что ты этого не хотел. И я простила тебя, потому что… Глаза Астариона сузились, оборвав её острым взглядом. Его голос приобрёл резкость, когда он отошёл от неё, вышагивая по комнате, как загнанный зверь. — Прекрати. Хватит говорить мне, что всё в порядке, что ты в порядке, — огрызнулся он со вскипевшим разочарованием. — Сейчас это не поможет. Хоть раз в этой жизни просто перестань быть такой чертовски понимающей и будь со мной честной! Тав вскинула руки в отчаянии, её терпение лопнуло. — Я говорила это миллион раз. Мне не нужен герой, Астарион. Мне нужен ты — со всеми своими недостатками и страхами. Ты всегда был тем, кто мне нужен. Это всё, что мне нужно. Только ты. — Её голос слегка дрогнул, эмоции, которые она сдерживала, теперь вырвались наружу. — Да, ты совершил ошибку, да, ты это сказал. Да, я… Я чувствую боль, когда думаю об этом, когда вспоминаю то время, когда тебя не было. Но… Я хочу тебя… Не оставляй меня… Выражение лица Астариона исказилось от боли и разочарования, в его глазах промелькнула буря эмоций. Его руки слегка дрожали, выдавая царившее под мнимым спокойствием смятение. — Но то, что я сделал… это непростительно. Как ты можешь просто это простить? Я бы не стал, и мы оба знаем, что я не отличаюсь высокими моральными принципами. Я такой, какой есть, а ты… ты просто этого не замечаешь. Это по собственному выбору или от отчаяния? Я же использовал тебя, забыла? Сердце разрывалось при виде его, настолько измученного собственными демонами, что он не смог увидеть правду, которую она так отчаянно пыталась ему показать. Она сделала неуверенный шаг вперёд, протягивая к нему руки, но остановилась, не уверенная, что он сейчас вообще желает её прикосновений. Голос Тав смягчился, её тон был мягким, но решительным, когда она попыталась достучаться до него, вытащить его из спирали вины и ненависти к себе. — Не забыла, но это не меняет моего к тебе отношения. Дело в тебе, Астарион, а не в количестве твоих ошибок. Ты нечто большее. И я выбрала тебя не от отчаяния, а потому что вижу тебя. Всего тебя. Она наблюдала, как Астарион тяжело выдохнул, поникнув плечами. Казалось, что её слова поразили его физически, вызвав видимую реакцию, которая на мгновение его оглушила. Он закрыл глаза, и смесь страдания и покорности судьбе, отразившаяся на его лице, тронула её сердце. Он выглядел как зажатый между противоречивыми эмоциями мужчина, разрываемый в разные стороны. — Ты же сама понимаешь, что это чушь, — наконец напряжённо выдохнул он. — Ты не можешь просто… отмахнуться от этого, как от пустяка. Я причинил тебе боль. Глубокую. Я не просто ушёл, а сказал то, что никто и никогда не должен говорить. Я был холодным, жестоким, откровенно злобным… — Его голос надломился, сквозь него проступило чувство вины. — И ты продолжаешь говорить, что я больше… что, блять, это вообще значит? Лишь вопрос времени, когда ты поймёшь, что я совершенно бесполезен. — Чушь собачья, и ты это знаешь, — дрожащим голосом возразила она, пытаясь сдержать эмоции. — Ты должен поверить мне, что я… блять… я просто любила тебя… Сердце колотилось в груди, дыхание перехватило, когда она поняла, что никогда раньше не произносила этого вслух, никогда по-настоящему не признавалась в своих чувствах. Она замолчала, сердце бешено колотилось в груди, но с этим признанием пришло неожиданное спокойствие, будто с неё свалилось бремя, о котором она и не подозревала. — Я любила тебя, — повторила она тише, но совершенно искренне. Глаза Астариона слегка расширились, слова явно застали его врасплох. Она видела смятение в его взгляде, борьбу за то, чтобы примирить то, что он считал о себе, с правдой, которую она ему открыла. Тав глубоко вздохнула, собираясь с духом. — Знаешь, я бы пошла за тобой куда угодно, — мягко продолжила она, взглянув ему в глаза, — хоть в Подземье… потому что всё это не имеет значения, если я не буду с тобой. Его глаза слегка расширились от удивления, но он быстро его скрыл. Но этого краткого мгновения уязвимости хватило понять, что её слова дошли до него. Но вместо того, чтобы смягчиться, его выражение лица снова ожесточилось, а голос понизился и окреп. — Последовала бы куда угодно? — саркастично отозвался Астарион, несмотря на скрытое волнение. Он безуспешно пытался сдержать эти неприятные эмоции. — Разве это что-то исправит? Ты продолжишь страдать, прощать… чувствовать всё это, даже если всё, что я когда-либо делал, — причинял тебе боль? — Он горько усмехнулся и покачал головой. — Я всегда что-то отнимал у тебя, так? Высасывал из тебя всё, что имело значение. Ты так много мне дала, а я лишь брал и брал, потому что, скажем прямо, я эгоистичный ублюдок… Его голос слегка смягчился, в нём всё ещё звучала горечь, но уже с чем-то более уязвимым. — А ты заслуживаешь лучшего. — Ты не эгоист, — уверенно вмешалась Тав. — Боги, если бы это было так, ты бы выпил мою кровь независимо от того, умерла ли я почти или нет. Если бы ты был эгоистом, то просто воспользовался бы нашим прошлым и обвёл бы меня вокруг пальца, потому что знаешь, что я пойду за тобой куда угодно. Но ты держал дистанцию, отталкивал меня снова и снова. Что, признаться, было скорее жестоко, чем эгоистично. — Ладно, хорошо. Ты победила, — сказал Астарион, больше смиряясь, чем чувствуя победу. — Я не был эгоистом. — Он перевёл взгляд на неё, его голос был ровным, но в нём чувствовалась вечная печаль. — Но моя точка зрения неизменна, дорогая. Ты продолжаешь меня прощать, сколько бы раз я не оплошал. Ты из кожи вон лезешь, оправдывая меня, ходишь на цыпочках вокруг моего хрупкого эго. Как сейчас. — Он с лёгкой горечью слегка сузил глаза. — Похоже, ты боишься, что я сломаюсь, если ты не будешь обращаться со мной как с ребёнком. — Астарион, — мягко, но решительно начала она, — я тебя не оправдываю. Я пытаюсь показать, что ты — нечто большее, чем твои ошибки. Ты также тот самый, который был рядом со мной во всём, который бился за меня, который смешил меня, когда я думала, что уже забыла, как это делается. Ты тот, кто рос, менялся, становился кем-то лучшим, кем-то, кто способен на гораздо большее, чем просто боль и гнев. Он усмехнулся, отворачиваясь. — Говоришь об этом так просто, будто я могу просто решить стать другим, стать… лучше. — Его голос дрогнул, выдавая неуверенность, которую он так старался скрыть. — Я не могу просто… щёлкнуть выключателем и перестать быть тем, кто я есть. Я так долго был этой версией себя, что даже не знаю, осталось ли что-то ещё. Тав подошла ближе. — Я не прошу тебя быть тем, кем ты не являешься. Я прошу тебя позволить себе поверить, что ты заслуживаешь большего, что ты заслуживаешь настоящей любви, без всех этих условий и компромиссов, к которым ты так привык. Тебе не нужно быть идеальным. Ты просто должен быть самим собой. Астарион сухо, бесстрастно рассмеялся и покачал головой, будто само это понятие было абсурдным. — Правда? Теперь ты говоришь мне, что достаточно просто быть собой? Давай не будем обманываться, дорогуша. Если бы мне пришлось жить в одной комнате с «настоящим собой», я бы ушёл первым. Так почему же, скажи на милость, ты все еще здесь и так чертовски стараешься? Просто смешно, как мало в этом смысла. — Потому что я люблю тебя, идиот! — выпалила Тав срывающимся от эмоций голосом. — Я люблю тебя таким, какой ты есть, и мне нравится тот, кем ты становишься на моих глазах. Это как наблюдать за тем, как кто-то впервые познаёт мир, и мне нравится быть рядом с тобой, — её голос смягчился, когда она сделала шаг ближе к нему, не сводя с него взгляда. — Не только ты что-то приобрёл… Я люблю себя такой, какая я есть, когда я с тобой. У Астариона отвисла челюсть, а глаза расширились, когда до него, наконец, дошли её слова. В его взгляде что-то мелькнуло, смесь уязвимости и надежды, как будто он осмелился поверить в то, что она сказала. — Ты… что? — едва слышно прошептал он. — Да, Астарион. Благодаря тебе я смогла по-настоящему вернуться к жизни после долгих лет чувства вины. Хотя тогда я не делилась с тобой тем, что происходило, ты заставил меня почувствовать себя легче. Я снова ощутила радость жизни. Я снова наслаждалась восходами солнца. А ещё я почувствовала принятие. Я поняла, что не обязана быть идеальной всё время. Мне это понравилось, и я полюбила тебя. И хотела дать тебе то же самое. Выражение лица Астариона смягчилось, его застывшая маска треснула, когда в нём вновь проявилась уязвимость, которую она видела раньше. Его напряжённые и дрожащие руки медленно расслабились, когда он потянулся к ней, и нежно коснулся пальцами её щеки. Тав почувствовала, как её сердце захлестнули эмоции, когда она посмотрела в его глаза, увидев мужчину, в которого она влюбилась, который так старался быть кем-то большим, хоть сам в это и не верил. В его прикосновениях была мягкость, а во взгляде — тихое отчаяние. — Ты меня… любишь? — прошептал он наконец. — Почему? Тав мягко улыбнулась, видя недоверие, отразившееся в каждой чёрточке его лица. — Почему? Разве нужна причина? Астарион выглядел неубеждённым, в замешательстве нахмурив брови, поэтому Тав продолжила. — Я просто тебя люблю, — тепло начала она. — Я люблю твои странные слова, которые никто больше не понимает, твоё чувство юмора, умение превратить мрачный момент во что-то более светлое. Я люблю твою улыбку, которая появляется, когда ты думаешь, что никто не видит. Я люблю чуткость в твоих глазах, когда ты позволяешь стенам рухнуть, и даже когда упрямо возводишь их обратно. Я люблю твои раздражающие, педантичные привычки. Я просто люблю тебя — безо всякой причины, кроме той, что ты просто был рядом со мной, и этого достаточно. Астарион был совершенно ошеломлён, у него перехватило дыхание. Тав видела, как внутри него бушует битва: та его часть, которая так отчаянно хотела ей поверить, боролась с той, которая была слишком напугана и сломлена, чтобы это принять. Она шагнула ближе, протянула руку, мягко касаясь его руки, успокаивая его в этот момент. — Тебе не нужно заслуживать место в моей жизни, — с мягкой уверенностью сказала она. — Любовь — это не то, что нужно заслужить или кому-то быть обязанным. Она даётся свободно, и я дарю её тебе. Мне больно видеть, как ты в себе сомневаешься, как ты веришь, что недостоин любви. Но ты заслуживаешь всей любви в мире. Ты заслуживаешь того, чтобы тебя лелеяли, чтобы видели тебя таким, какой ты есть на самом деле. Глаза Астариона заблестели, его обычное спокойствие и невозмутимость рухнули под тяжестью её слов. Он медленно покачал головой. — Нет… прекрати… — прошептал он хриплым от волнения голосом. Но Тав не позволила ему отступить, не позволила снова погрузиться во тьму, так долго удерживающую его в плену. — Я любила тебя безоговорочно, — сказала Тав, повысив голос от переизбытка чувств. — Ты отвергал это, потому что знал только мир, где тебя никто не любил, где нужно было самоутверждаться, где нужно было бороться за одобрение. Он был тебе знаком, этот мир, где никому не было до тебя дела, где ты был лишь инструментом, пешкой. Но эта любовь, которую я испытываю к тебе, была новой и пугающей. Вот почему ты ушёл, так? Астарион отвернулся, словно не в силах больше встречаться с ней взглядом. Тав протянула руку и нежно обхватила его лицо ладонями, заставляя на неё взглянуть. Он глубоко, дрожаще вдохнул, пытаясь сохранить самообладание. — А как же пират?.. Он тоже тебя бросил… но ему ты второго шанса не дала… — голос слегка дрожал, пока он говорил, слова были хриплыми и тяжёлыми от эмоций, которые Тав не могла определить. Тав моргнула, озадачившись внезапной сменой темы в их разговоре. — А? — спросила она, в замешательстве нахмурив брови. К чему этот вопрос и почему именно сейчас? Глаза Астариона сузились, в нем бушевала буря эмоций. — Пират, — повторил он резче и настойчивей, словно хватался за что-то важное. — Он бросил тебя, предал. И ты не дала ему второго шанса. Так скажи мне, в чём разница? Почему я исключение? Первоначальное удивление Тав сменилось нежной улыбкой, когда она поняла, о чём идёт речь. Конечно, всё это было по-другому, и ему нужно это понять. — О, есть два очень важных отличия, — спокойно начала она, чувствуя напряжение Астариона и как он, казалось, затаил дыхание, ожидая её ответа. — Во-первых, ты признал свою ошибку. А он нет. Есть разница между словами: «Я ушёл, потому что у меня не было выбора», и словами: «Я ушёл, и это был неправильный выбор». И второе отличие, — продолжила Тав, ещё больше смягчив голос, — я никогда его не любила. Астарион помолчал, тяжесть её слов окутала его, как одеяло. И это правда — то, что было у неё с Джарреном, было не более чем мимолётным увлечением, искрой, которая так и не переросла в пламя. Но то, что у неё было с Астарионом… это было настоящим, глубоким и сильным. Когда он, наконец, заговорил, его голос звучал мягче, почти с надеждой. — Правда? — в вопросе прозвучала неуверенность, будто он боялся в это поверить, боялся позволить себе надеяться, что он может стать исключением, что он может быть другим. Тав кивнула, не сводя с него глаз. — Да. Ты совершил ошибку… и я тоже. Но разница в том, что ты растёшь, учишься, становишься лучше. И мне этого достаточно. — Слова были произнесены шёпотом, но в них чувствовалась тяжесть, которую невозможно было проигнорировать. — Но я же желал тебе смерти… Тав, это не то, что можно просто так простить. — Слова вырвались у него внезапно, полные боли, от которой сжалось сердце. Тав опустила руки и нежно сжала его ладони. Её голос был мягким, ласковым, как будто это могло унять боль одними лишь словами. — Это простительно, — прошептала она, глядя ему в глаза. — Ты сказал всё это в порыве гнева и боли. Это не определяет тебя, Астарион, не определяет твою суть. Он покачал головой, и с его губ сорвался горький смешок, но пустой и лишённый всякого юмора. — Знаю, что это не так, но то, что я сказал… Я не могу взять свои слова назад. — Его голос дрогнул, груз вины тянул его вниз. — Кто вообще говорит такое тому, кого он… — Он замолчал, остаток фразы повис в воздухе, было слишком больно его заканчивать. — Все ошибаются, — мягко сказала она уверенным и успокаивающим голосом. — Мы все говорим то, что не имеем в виду, когда нам больно или страшно, включая меня. — Почему-то я не верю, что ты можешь сказать что-то настолько гадкое, — недоверчиво усмехнулся Астарион. — О, но это так. — Что? Взгляд Тав смягчился, воспоминания явно её тяготили. — Моей матери. Я была совсем маленькой, но за несколько часов до её смерти я была невыносима. Я говорила ей, что она скучная, что не люблю её. — Она с сожалением покачала головой. — Я видела боль в её глазах, но была слишком упряма, чтобы взять свои слова обратно. А потом она умерла… и у меня так и не получилось извиниться. Когда на нас напали бандиты, она, не раздумывая, бросилась мне на помощь. Потому что она любила меня и знала, что это было не всерьёз. Так же и с нами, Астарион. Иногда мы говорим то, что не имеем в виду в порыве эмоций, но это нас не определяет. Я знаю, что она простила меня, и поэтому я простила тебя. Мы оба наговорили всякого в гневе, но я знаю, что в тот момент ты сделал то, что считал лучшим для себя. Он посмотрел на неё, и в его глазах смешались сожаление и глубокая, невысказанная тоска. — Нет… если бы можно было повернуть время вспять, я бы поступил по-другому, — пробормотал он хриплым от тихого отчаяния голосом. Тав покачала головой. — Астарион, даже не думай об этом. Ты… в то время, со всем, что ты знал, со всеми эмоциями и болью, которые ты испытывал… ты принял лучшее решение, какое только мог. Даже если бы ты смог вернуться, ты бы поступил точно так же, — она помолчала, глядя ему прямо в глаза. — И это нормально. Она снова сжала его ладони, пытаясь успокоить и не дать ему сорваться дальше. — Но важно то, что ты делаешь после, — продолжила она ровным голосом, несмотря на бушующие внутри эмоции. На мгновение ей показалось, что она увидела проблеск понимания в его глазах, крошечную искорку надежды. Но так же быстро она исчезла, сменившись выражением паники. Она почувствовала, как его ладони выскользнули из её, и потеря контакта была подобна холодному ветру, прорезавшему разделяемое тепло. Сердце упало в тот момент, когда Астарион отпустил её руки и отступил на шаг, физическое расстояние между ними болезненно отразило ту эмоциональную пропасть, которую он пытался создать. — Я так не могу… Тав почувствовала, как в груди поднимается волна паники, отчаянное желание протянуть руку и притянуть его к себе, не дать ему ускользнуть. Она сказала что-то не то, она почувствовала, как внезапно изменился момент, как надежда исчезла с его лица. Нет… не уходи… — Астарион… прошу, — прошептала она дрожащим голосом. — Ты говорил, что хочешь всё исправить… мы говорим, исправляем. Давай дадим этому немного времени… Он отступил ещё на шаг, выражение его лица выражало болезненную покорность. — Я… не могу… я так не могу, — выдавил он хрипло. Он взглянул на неё сквозь печаль и что-то ещё… что-то, что казалось опасно близким к поражению. Взгляд, полный боли и отчаяния, словно нож вонзился в грудь. Она не могла позволить ему оттолкнуть её именно тогда, когда подумала, что они наконец-то к чему-то пришли. Она инстинктивно протянула ему руку, но заколебалась, боясь оттолкнуть его ещё больше. Она заставила себя сохранять спокойствие, говорить сдержанно, даже когда паника охватила её сознание. — Что не можешь? — спросила она, страшась ответа. Астарион отвёл глаза, опустив плечи, словно на него давила вся тяжесть мира. Он даже не мог смотреть на неё. — Это… — едва слышно прошептал он, — всё это. Это слишком тяжело. Я не могу быть тем, кем хочешь ты. Он сделал ещё шаг назад, будто физическое расстояние могло как-то уменьшить эмоциональное воздействие его слов. — Ты хочешь того, кем я не являюсь. Мир Тав, казалось, перевернулся вокруг своей оси. Она пыталась скрыть боль, но, когда заговорила, в голосе прозвучало разочарование. — Я хочу тебя, — настаивала она, её голос дрожал от искренности. Но Астарион нахмурился и покачал головой, словно пытался полностью отогнать эту мысль. Его голос стал более жёстким, более вызывающим, пока он пытался заставить её принять свою точку зрения. — Нет, — огрызнулся он, его глаза, полные гнева и отчаяния, наконец встретились с её. — У тебя есть представление, каким, по твоему мнению, я мог бы быть. Но я не он… Я никогда не стану таким. Я всегда буду манипулирующим, злобным, эгоцентричным ублюдком… — Таким ты хочешь быть? — перебила его Тав, чувствуя, как сердце щемит от холода в его голосе, от того, что он так старается её оттолкнуть. Но она не могла просто отпустить его, только не сейчас. Только не в этот раз. Он хотел иметь выбор, это было самым важным в его жизни. Но это не означало, что она сдастся. Что она позволит ему сбежать, как тогда. — Моё мнение не имеет значения, — она шагнула вперёд, сокращая расстояние, которое он установил между ними, не позволяя ему создать непреодолимый барьер. — Я тебя знаю, — твёрдо сказала она, и в её голосе звучала решимость, глубина веры в него. — А ещё я вижу мужчину, который прошёл через ад и обратно, который борется изо всех сил, чтобы преодолеть своё прошлое. Ты можешь стать кем-то большим. Ты становишься кем-то большим. Я знаю, что ты этого хочешь. Жаждешь этого. Тебе нужны те, кто будет в твоей жизни, хочешь общения, счастья, безопасности… Астарион открыл было рот, но из него не вырвалось ни слова: он пытался проглотить эмоции, грозящие его задушить. Тав потянулась к нему и нежно обхватила его лицо ладонями, заставляя встретиться с ней взглядом. — Ты больше не раб, — мягко, но решительно прошептала она. — Ты сильнее, чем ты думаешь. Я вижу это в тебе каждый день. То, как ты заботишься, как ты борешься за справедливость, как ты изо всех сил стараешься стать лучше. Ты так далеко зашёл. Разве ты этого не видишь? Его глаза наполнились слезами, и он крепко зажмурился и сжал челюсть. — Прекрати, — прошептал он низким и хриплым голосом, скорее умоляя, чем приказывая. — Хватит этой приторной чепухи. Просто будь честна, ладно? Я справлюсь… я не какой-то хрупкий стеклянный осколок, который рассыплется при первых признаках правды. Мне не нужна твоя жалость, и уж точно не нужно, чтобы ты ходила на цыпочках вокруг моих чувств. — Я честна, — ответила она ровным голосом, хотя от переполнявших её эмоций он едва не сломался. — И я не остановлюсь. Я вижу тебя, Астарион. Я устала отпускать людей из своей жизни, смотреть, как они уходят без сопротивления. Я буду бороться за тебя. И на этот раз я не буду просто наблюдать. Плечи Астариона поникли; казалось, тяжесть его внутренней борьбы раздавила его в этот момент. От этого зрелища сжалось сердце. Она видела, как он устал… как устали они оба. Они словно бегали по кругу, гоняясь за тенями, но так и не могли добраться до света. — Ты хотел честности — так вот она, — Тав глубоко вздохнула, в груди сжалось, когда она заговорила, слова на губах дрожали. — Тебя достаточно, Астарион. Ты просто должен поверить в это сам. — Она посмотрела ему в глаза, желая, чтобы он увидел правду в её словах. — Ты должен довериться этому, делать то, что ты хочешь и как ты хочешь. Верить в то, во что хочешь. Быть тем, кем хочешь. Выбор за тобой. Неважно, сколько раз я это скажу, неважно, что я скажу; пока ты сам в это не поверишь, это не сработает. Я не могу заставить тебя поверить мне. Я не могу заставить тебя понять, что тебя достаточно. И для себя, и для меня. Тебе нужно сделать выбор. На этот раз в лучшую, а не в худшую сторону. У Астариона перехватило дыхание, его грудь поднималась и опускалась, как будто вес её слов выбил из него весь дух. Хотелось протянуть руку и одним прикосновением развеять его сомнения. Но она знала, что не сможет. С этим Астарион должен был смириться сам. Как бы сильно она ни хотела, она не могла заставить его поверить в собственную значимость. Всё, что она могла сделать, это показать ему, что верит в это всеми фибрами души. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив… — её голос смягчился, наполнившись нежностью, которая угрожала сломить её решимость. Она улыбнулась ему, медленно убирая руки с его лица, давая ему пространство, в котором, как она уверена, он нуждался. Она шагнула назад, и расстояние между ними стало ощущаться пропастью. Это было самое трудное, что она когда-либо делала, — отстраниться, когда всё, чего она хотела, — это прижать его к себе, дать ему понять, как глубоко он ей небезразличен. — И я хочу быть рядом с тобой… ты не обязан делать это в одиночку. На лице Астариона отразилась буря эмоций, его взгляд метался, словно в поисках чего-то, за что можно было бы зацепиться. Внутренний конфликт был ощутимым, он разрывал его на части, пока он стоял, сжав руки по бокам. — Я сделала свой выбор, — ровно сказала она, несмотря на то, что сердце грозило разбиться вдребезги. Она отступила ещё на шаг, увеличивая дистанцию между ними, хотя каждая клеточка её существа протестовала против этого. Она улыбнулась ему лёгкой, сладко-горькой улыбкой и отвернулась. Она медленно и уверенно пошла прочь из главных покоев в спальню. В воздухе витал аромат горящей древесины и слабый аромат сада снаружи. Каждый её шаг казался вечностью, расстояние между ними увеличивалось с каждым мгновением. Дойдя до двери, Тав остановилась, оглянувшись через плечо на Астариона. Он стоял на месте, не сводя с неё глаз. Огонь отбрасывал на него мягкий отсвет, отчего в полумраке он выглядел нереальным. — Я буду здесь, — мягко сказала она, и её голос разнёсся по комнате. — Когда ты будешь готов. Я буду здесь. С этими словами она повернулась и исчезла в тени спальни. Тав бросилась к кровати и опустилась на её край. Руки дрожали, когда она пыталась успокоиться. Шёлковые простыни, мягкие подушки, слабый свет прикроватной свечи — всё это казалось жестокой насмешкой над испытываемой ею болью. Она сделала то, что должна была сделать, — дала ему возможность найти свой собственный путь, сделать свой собственный выбор. Но от этого легче не становилось. Ей казалось, что с каждым шагом она оставляет частичку себя позади. Боль в груди была почти невыносимой, физическая боль, из-за которой было трудно дышать. Она просто надеялась, что он найдёт дорогу обратно к ней.

***

5 лет назад Проклятые Тенью земли. Астарион уже давно устал от гнетущей тьмы, которой был пропитан каждый дюйм этого убогого места. Даже для того, кто привык жить в ночи, это окружение высасывало из него жизнь — образно говоря, конечно же. Постоянный удушливый мрак мог свести с ума кого угодно, и, конечно, не помогало то, что они уже, казалось, месяц плутали по территории Шар. А всё потому, что Шэдоухарт хотела что-то доказать своей деспотичной богине. Терпение Астариона истощилось. Он согласился продолжить это проклятое путешествие не из благородного чувства долга или любопытства, а потому что у него были свои планы. Рафаил сулил ему манящую награду — возможность наконец-то узнать правду об адских письменах, выгравированных на его спине. Ради такого приза стоило вытерпеть почти всё, но даже у него были свои пределы. Он окинул взглядом лагерь, вбирая в себя знакомые взгляды и звуки от спутников, которые устраивались на вечер. Гейл, как и следовало ожидать, расположился у костра, рассказывая какую-то грандиозную историю, а Хальсин слушал его с терпеливой улыбкой, время от времени низко посмеиваясь. Лаэзель сидела немного в стороне от остальных, методично затачивая свой меч с одержимой сосредоточенностью. Эту сцену он наблюдал уже много раз, и сейчас она не представляла для него особого интереса. Астарион закатил глаза, кривая улыбка дёрнулась в уголках его рта, когда он глотнул вина из фляги. Вкус был резким, металлическим — далеко не такой, как у богатых, бархатных вин, которыми он наслаждался когда-то в другой жизни. Но это было хоть что-то, небольшое утешение в месте, которое предлагало так мало. Его взгляд метался в поисках чего-то, чего угодно, что могло бы заинтересовать его. И тут он увидел её. Она стояла к нему спиной, занятая чем-то в своей палатке — теперь она часто была их общей палаткой. При виде неё в груди неожиданно потеплело — ощущение, которое ему было не совсем привычно, но с которым он уже смирился, хотя бы в такие моменты, как сейчас. Глаза Астариона задержались на ней, наслаждаясь её видом, когда она двигалась с той непринуждённой грацией, которая была присуща ей даже в этом адском месте. Её волосы, каскад насыщенных оттенков, рассыпались по плечам, отражая тусклый свет костра. Было что-то завораживающее в её манере носить в себе частичку солнца, даже в этих проклятых землях, где свет был редкостью. Она была чем-то занята, ловко орудуя какими-то предметами, видавшими лучшие времена, вероятно, потрёпанными во время их последней встречи с чудовищным ужасом, которого обрушила на них эта земля. Астарион молча наблюдал за её действиями, и мысли его невольно возвращались к тем ночам, которые они провели вместе. Ночи, которые постепенно превращались из неистового, отчаянного сближения в нечто более интимное. Разговоры, которые затягивались до глубокой ночи, шёпот, которым обменивались в тишине ночи, и да, даже объятия. Он ухмыльнулся про себя, сама идея всё ещё была ему немного чужда. Объятия. Кто бы мог подумать? Великий Астарион, бывшее отродье Касадора, превратился в мурлыкающего котёнка, довольствующегося теплом чужих рук. Это было бы смешно, если бы не было правдой. И всё же, так оно и было. Рядом с ней лучше спалось. Кошмары, которые когда-то мучили его по ночам, начали отступать. Призрачные цепи прошлого, конечно, всё ещё преследовали его, но с ней они казались чуть менее тяжёлыми и реальными. Он никогда бы не признался в этом вслух, даже самому себе при ярком свете дня, но какая-то его более громкая часть цеплялась за неё не только ради физического комфорта. Тав была необыкновенной, и он начинал понимать, что то, что он к ней чувствовал, выходило за рамки его обычных интрижек. Благодаря ей он медленно, осторожно начинал верить, что может быть не просто инструментом для чужого удовольствия или пешкой в извращенной игре. С её помощью он узнавал, что в его власти решать, кем ему быть, чего он хочет от этого второго шанса на жизнь. Это было неземное чувство, чувство свободы, растущая надежда на то, что, может быть, контроль хозяина ослабевает, его власть слабеет. Дело было не только в связи между Хозяином и Отродьем, но и в железной хватке, которой Касадор держал его мысли, его разум. Этот контроль был более жестким, чем любой контракт, и более разрушительным, чем любая физическая рана. Астарион обнаружил, что почти заворожен этой простой, домашней сценой. Это было странное чувство, эта… удовлетворённость. Это было нечто такое, чего он не знал уже много веков, если вообще когда-либо знал. Этого почти хватало, чтобы заставить его забыть о тьме, которая окружала их, о проклятии, которое витало в воздухе, как призрак. Почти. Взгляд Астариона смягчился, когда он продолжил наблюдать за ней, его разум всё ещё переполняла мысль о том, что они… что-то из себя представляют. Как причудливо, как совершенно по-домашнему. И все же это не казалось неправильным. На самом деле, это было… правильно настолько, как не было уже очень, очень давно. — Ты пялишься, — прервал его размышления лёгкий и дразнящий голос Тав, даже не обернувшейся взглянуть на него. Он глотнул ещё вина, наслаждаясь его обжигающим вкусом, когда оно скользнуло по горлу, и отложил фляжку в сторону. Небрежным, плавным движением он поднялся на ноги и направился к ней, легко и бесшумно ступая по мягкой земле. Он не смог устоять. С озорным блеском в глазах он обнял её сзади, ощущая тепло её прижатого к нему тела. — Разве можно меня за это винить, дорогая? — мурлыкнул он низким и нежным, как шёлк, голосом. Он положил подбородок ей на плечо, приблизив губы вплотную к её уху, и ощутил, как она на мгновение напряглась, прежде чем расслабиться в его объятиях. — В таком мрачном месте ты просто загляденье. Он снова прощупывал почву, раздвигая границы этой новой, незнакомой территории, на которую они забрели. Все эти объятия, эта непринуждённая близость — всё это было тем, к чему он ещё привыкал. Он начал это почти инстинктивно, но то, как она тихо вскрикнула, издав приятный удивлённый возглас, заставило его улыбнуться. Было что-то обезоруживающее в её реакциях на его прикосновения, как она позволяла себе быть уязвимой рядом с ним. Он наблюдал за её работой, его голова всё ещё покоилась у неё на плече, а глаза следили за движениями её рук. — Что-то чинишь, дорогая? — протянул он, и в его тоне прозвучала знакомая смесь сарказма и нежности, что, казалось, было естественно, когда он был рядом с ней. Тав слегка повернулась, искоса взглянув на него, и её губы изогнулись в улыбке, от которой в груди разлилось тепло. — Просто хотела убедиться, что нас, как обычно, не застанут врасплох, — ответила она, её голос звучал дразняще, но с той затаённой серьёзностью, которой он восхищался в ней. — Знаешь, — небрежно начал он, как бы невзначай, — я тут подумал… — Ой-ей, — перебила она, широко ухмыльнувшись, и полностью повернулась к нему лицом, искрясь весельем в глазах. — Плохой знак. Он усмехнулся, и этот низкий, глубокий звук, казалось, завибрировал в царившей вокруг них тишине. — Ха-ха, как остроумно, — заметил он, слегка покачав головой, и его взгляд смягчился, когда он встретился с её взглядом. — Но нет, правда. Я тут подумал… тебе больше не нужно ставить эту твою смехотворно маленькую палатку. Тав приподняла бровь и любопытство в её взгляде усилилось. — О? И почему это? — спросила она, хотя он заметил игривые нотки в её голосе. Он дьявольски ухмыльнулся, и эта усмешка, которая так часто служила ему в прошлом, теперь приобрела другой вес, другой смысл. — Потому что, дорогая, мы оба знаем, что с наступлением ночи ты всё равно придёшь в мою палатку, голодная до объятий, — в его голосе сквозило высокомерие, но за словами скрывалась мягкость, искреннее приглашение, скрытое за его обычной бравадой. Она легко и мелодично рассмеялась, прорезав гнетущую атмосферу вокруг них. Этот звук не переставал заставлять его сердце учащённо биться, и он никак не ожидал, что будет так сильно его жаждать. Её смех был бальзамом для оборванных краёв его души, сглаживая шероховатости, которые он так старался скрыть. Тав полностью повернулась к нему, встречаясь с ним взглядом, и выражение её лица смягчилось, когда она протянула руку смахнуть прядь его волос в сторону. — О, так это твой новый грандиозный план, да? Заманить меня обещаниями тепла и уюта? — ласково поддразнила она. Он откликнулся на её прикосновение, полуприкрыв глаза и наслаждаясь её пальцами на своей коже. — Типа того, — пробормотал он, понизив голос до хриплого шёпота. — Но ведь работает, разве нет? Она ответила не сразу, изучая его взглядом, словно пытаясь заглянуть под маску, которую он так часто носил. И в этот момент он позволил ей. Он позволил ей увидеть скрытую уязвимость, неуверенность, которая грызла его, страх перед тем, что это было и что это могло значить. Потому что впервые за много веков Астарион почувствовал что-то, чего он не чувствовал так давно, что почти забыл, что это такое. Надежду. Надежду на то, что, может быть, он сможет стать чем-то большим, чем был раньше. Что рядом с Тав он сможет найти способ выбраться из тьмы, которая всё ещё цеплялась за него; стать тем, кем он хотел быть. Он взял её за руку, переплетая их пальцы, и притянул ближе, не сводя с неё глаз. — Останься со мной на ночь, — прошептал он, и в этих словах чувствовался больший вес, чем он намеревался им придать, но ему было всё равно. Я лучше сплю, когда ты рядом со мной. Ты — всё, что мне нужно, чтобы чувствовать себя лучше. Тав улыбнулась той мягкой, искренней улыбкой, от которой щемило сердце. — Я и так собиралась. На мгновение Астарион просто замер, чувствуя, как напряжение медленно покидает его тело. До этого момента он даже не осознавал, насколько сильно был напряжён, словно совсем не дышал, ожидая её ответа. Какая-то его часть — неважно, насколько маленькая — всегда ждала отказа, ждала того момента, когда она посмотрит на него и решит, что он не стоит усилий. Но этот момент всё никак не наступал. Только не с Тав. Вдалеке потрескивал костёр, отбрасывая на землю мерцающие тени, но свет не достигал границы их общего пространства. Здесь было тише, более уединённо, шёпот остальных звучал глуше, не так навязчиво. Он выдохнул, не подозревая, что задержал дыхание, и почувствовал, как последние остатки напряжения сходят с плеч. Это была странная вещь, эта связь, которую они разделяли. Он не совсем понимал, как к этому относиться, не мог дать этому название, но это было неоспоримо. Это было тепло, поселившееся в его груди, тоска, которая заставляла его хотеть быть лучше, делать лучше. Он наблюдал за ней, когда она развернулась к палатке, её движения были грациозны даже в полумраке. То, как её волосы спадали на плечо, улавливая слабый отблеск костра, то, как она держалась со спокойной уверенностью, — всё это притягивало, заставляло желать быть рядом, защищать, даже когда она не нуждалась в защите. Она умела проникать в его душу, заставлять его чувствовать то, что он и не думал, что способен чувствовать. Это была не просто похоть или желание — всё это было знакомо, удобно. Нет, это было что-то более глубокое, что-то большее. Она смотрела на него так, будто видела не просто вампира, не просто сломленного мужчину, который когтями пробивался из тьмы. Она видела его и не дрогнула. Астарион последовал за ней, двигаясь легко и бесшумно рядом с ней. Он почувствовал её тепло ещё до того, как они соприкоснулись, как тонкую ауру, отгоняющую тени. Он протянул руку, соприкасаясь с ней пальцами, и почувствовал небольшое волнение от этого контакта, от того, как она так естественно переплела их руки. Он не был уверен, что было между ними. Любовь? Это слово казалось слишком хрупким, слишком нежным, чтобы передать то, что он чувствовал. Это было что-то более первобытное, более необходимое — потребность, выходящая за рамки простой привязанности или желания. Он хотел, чтобы она была с ним, хотел, чтобы она была рядом, потому что заставляла чувствовать его живым так, как он не чувствовал уже много веков. Ночной воздух прохладно касался его кожи, что составляло разительный контраст с теплом её руки в его. Несколько мгновений они шли в тишине, тени вокруг них, казалось, становились всё глубже, ночь приближалась, но не казалась гнетущей. Только не рядом с ней. Он смотрел на неё, его взгляд задерживался на форме её губ, на том, как её глаза ловили слабые отблески света. Она была красива, но дело было не только в этом. В ней было что-то такое, что он не мог выразить словами, — что заставляло его хотеть держать её рядом, хранить это мимолётное чувство покоя, которое они обрели вместе. Астарион никогда не отличался сентиментальностью. Это была слабость, брешь в броне, то, чего следовало избегать любой ценой. По крайней мере, так он всегда себе говорил. Но с Тав всё было иначе. Дело не в том, что сентиментальность исчезла, а в том, что он не возражал против неё. На самом деле, он почти жаждал этих моментов уязвимости, тех редких случаев, когда он мог ослабить бдительность и просто быть с ней. Он нахмурился, пытаясь отогнать эти мысли. Почему он был таким эмоциональным? Это было не очень хорошо. Ему нужно было взять себя в руки, восстановить хоть какое-то подобие контроля над собственным разумом. Эмоции были сумбурными, непредсказуемыми. Они ослабляли, делали уязвимым. Он не мог позволить себе быть ни тем, ни другим. Не здесь и не сейчас. Но тут его взгляд упал на Тав, и вся его тщательно выстроенная защита словно рассыпалась. Она сидела на лежанке и готовилась ко сну, движения её были неторопливыми и расслабленными. Она сняла штаны, оставшись в одной тунике, и от её вида у него что-то сжалось в груди. Астарион предпочитал пока не снимать одежду. Так было проще, не так… интимно. А может, он просто не хотел обнажать себя больше, чем уже обнажил. Она подняла на него тёплый, манящий взгляд и похлопала по месту рядом с собой. — Обнимашки? — с мягкой улыбкой спросила она. Астарион не мог не ухмыльнуться. Это была его обычная реакция, та, что приходила естественно, та, что делала всё лёгким и непринуждённым. В глубине души он знал, что это недолговечно. То, что было между ними — что бы то ни было — не могло продолжаться вечно. Оно не имело на это права. В конце концов, она увидит его таким, какой он есть на самом деле, поймёт, насколько он жалок, и тогда всё рухнет. Но пока этот день не наступил, он пользовался каждым предоставленным ему моментом. Он ложился рядом с ней, чувствовал тепло её тела рядом со своим. Чтобы его мучительные мысли и кошмары не причиняли боли. Он вздохнул, как бы смиряясь с неизбежным, и придвинулся к ней. Лежанка под ним была жёсткой, тонкая ткань мало помогала от твёрдой земли. Рядом слабо потрескивал костёр, согревая прохладный ночной воздух, просачивающийся в палатку. Аромат дыма и земли успокаивающе заполнил его ноздри. Тав придвинулась к нему поближе, прижимаясь всем телом к нему, и он почувствовал странное удовлетворение и страх. Это было приятно. Слишком хорошо. Когда она прижалась к нему, положив голову ему на плечо, Астарион замешкался. Он хотел обхватить её руками, притянуть ближе, но что-то его сдерживало. Это снова было то проклятое сомнение, которое шептало ему на ухо, что всё это закончится разбитым сердцем. Но тут Тав встретилась с ним взглядом и все его сомнения словно растаяли. В её глазах было что-то устойчивое, непоколебимое, что говорило ему о том, что она никуда не уйдёт. Что она видит его, настоящего, и всё равно хочет остаться здесь. С ним. Это исцеляло. И срабатывало каждый раз. Он медленно обхватил её рукой и притянул ближе, прижимая её голову к своей груди. Тав удовлетворённо вздохнула, согревая дыханием его кожу, и Астарион почувствовал, как слабая, неуверенная улыбка тронула уголки его губ. Тав обнимала его, не причиняя боли. Она была первой, кому это удавалось. И это всё, что ему было нужно.