Don't go (Не уходи)

Астарион никогда в жизни не испытывал такого глубокого потрясения — по крайней мере, насколько он мог вспомнить. Он просто пытался осознать, на что же именно он смотрит. Перед ним были знакомые лица его братьев и сестёр — Аурелии, Леона, Далирии и, к его изумлению, даже Вайолет и Йоусена. Он нахмурился. Это не могли быть они. Они ведь были мертвы. Это невозможно. Должно быть, это какой-то трюк Аманиты, созданная иллюзия, чтобы помучить его. Он искоса взглянул на Тав, дабы убедиться, что он не бредит. Она в таком же недоумении смотрела на стоявшую у входа в зал группу. Он медленно повернул голову в их сторону, чтобы убедиться ещё раз. Да. Его братья и сёстры всё ещё стояли там же с такими же глупыми лицами. — Это и правда вы? — наконец недоверчиво спросил он. Его глаза перебегали с одного лица на другое, пристально вглядываясь и выискивая малейший намёк на обман. Но нет, это были те самые характерные черты, которые он давно запомнил, вытравил в своём сознании, как-то самое ужасное стихотворение, от которого не избавиться. Аурелия, высокая, стройная тифлингша с яркими алыми глазами и неземной грацией, шагнула вперёд. Мерцающий свет факела плясал на её багровой коже. — Во плоти, — дрожащим голосом сказала она. — Это мы. — Мы услышали шум, когда были на чердаке, — коротко кивнул Леон. — Мы думали, что больше никогда не увидим тебя, брат. — Его голос был хриплым, но в нём безошибочно угадывалось облегчение. Астарион глубоко вздохнул. Гнев, облегчение, чувство вины и подозрение переплелись между собой, создавая запутанную паутину эмоций. — Как… во имя Девяти Преисподних, вы выжили? — наконец спросил он. — Петрас сказал, что убил вас. Между прочим, весьма убедительно. — Ну, он не убил… — мягко заговорила Далирия, улыбнувшись. — Да, он заточил нас в подземелье, но он же и освободил. И велел ждать здесь, пока ты не придёшь. Леон и Аурелия дружно кивнули, и Астарион мог поклясться, что увидел в их глазах слёзы. Его взгляд метнулся к двум сородичам, которых он не видел уже много лет. Они исчезли вскоре после смерти Касадора, а теперь стояли здесь, как ни в чём не бывало. — И что, скажите на милость, вы двое здесь делаете? Я думал, вы любите одиночные приключения. — Мы получили письмо от Петраса, — объяснила Вайолет, с вечно озорными искорками в глазах. Астарион удивлялся, как ей удаётся оставаться такой беззаботной. — Писал, чтобы мы сюда пришли. Этот надоедливый сукин сын продолжает рушить наши планы даже издалека. Йоусен стоял чуть поодаль, скрестив на груди руки. С ним было труднее всего поладить, его постоянное нытьё раздражало всех. Удивительно, что эти двое держались вместе — она всегда над ним подтрунивала. Но больше всего она ненавидела Леона. Или его и его покойную дочь, вероятно, за то, что у них условия во дворце были чуть лучше. Было трудно представить, как они все могли — почти — уживаться вместе раньше. Но всё же в голове Астариона всё перевернулось. Петрас, брат, которого он считал убийцей, спас их? В это было почти невозможно поверить. Его охватило чувство облегчения — настолько чуждое, что на мгновение его замутило. Мысли превратились в мешанину эмоций. Каждая из них требовала его внимания. Он ещё раз глубоко вдохнул, когда мягкий голос прервал его бурные мысли. — Я Тав, — представилась она. — Рада видеть вас всех живыми. Всегда готовый растопить лёд первым, Леон ухмыльнулся и с типичным для него сухим юмором спросил: — Наша знаменитая «Т», значит? Наслышаны о тебе Астарион закатил глаза, почувствовав знакомый приступ раздражения. Ухмылка Леона бесила так же, как и очаровывала. Это точно были его раздражающие сородичи. Кто ещё воспользуется каждой возможностью смутить его в такой нелепой ситуации? Тав улыбнулась, приподняв бровь. — «Т»? — Она устремила на Астариона вопросительный взгляд. Аурелия весело усмехнулась. — Ага, Астарион о тебе рассказывал. Он почувствовал, как на щеках вспыхнул неловкий румянец и раздражение. — Заткнись, Аурелия, или я действительно начну жалеть, что вы всё-таки живы, — парировал он, пытаясь замаскировать смущение угрозой. Леон громко рассмеялся. — Рад наконец-то с тобой познакомиться, Тав. Мы многим тебе обязаны, и мы все наслышаны о твоей храбрости и… насколько ты удивительная. Астарион прищурился, устремив на брата убийственный взгляд. — Ты обо мне рассказывал? — игриво поддразнила его Тав. — А я вот отчётливо помню, как кое-кто надо мной насмехался, когда я рассказывала детям о тебе. Астарион вздохнул, проведя рукой по волосам. — Только потому, что они постоянно доставали меня расспросами, — с раздражением ответил он. — И из-за тебя у меня было много неприятностей, так что, полагаю, ты заслуживаешь признания. — Знаешь, мы думали, он тебя выдумал, — подхватил Леон. — Конечно, мы тебя видели во дворце, но его истории… Скажем так, мы правда задавались вопросом, настоящая ли ты или он тебя выдумал. Тав рассмеялась, и этот звук ярко контрастировал с тёмной, гнетущей атмосферой. — Уверяю, я вполне реальна. Выражение лица Аурелии смягчилось при взгляде на Тав. Обычно пронзительные алые глаза теперь сияли теплом и благодарностью. — Реальна или нет, но спасибо. Ты нас спасла. Астарион почувствовал, как к горлу подступил ком. Искренность сестры задела его до глубины души. Он оглядел сородичей и увидел в их глазах те же чувства. — И спасибо тебе за заботу о нашем брате. Тогда и сейчас, — добавила Далирия. Тав ответила не сразу, просто удивлённо посмотрела на них, явно смущаясь. — Я просто сделала то, что сделал бы любой на моём месте, — ответила она, покраснев, хотя Астарион знал, что это не так. Тав была необыкновенной, и она сделала для него гораздо больше, чем кто-либо другой. Далирия улыбнулась и покачала головой, с любопытством взглянув на эльфийку. — У тебя доброе сердце. Нечасто кто-то нам помогает, не ожидая ничего взамен. Астарион почувствовал, как ком в горле стал только больше. Благодарность от его сородичей была редкостью, и он с болью осознал, как много между ними изменилось. Он переступил с ноги на ногу, пытаясь скрыть нахлынувшие на него эмоции. С раздражённым вздохом, хоть и с оттенком нежности, он ответил: — Да, да, это она, и она действительно великолепна. А теперь покажите мне это чёртово письмо, — потребовал он, нетерпеливо протягивая руку. Тав подавила смешок, когда Вайолет достала из-под плаща скомканный кусок пергамента и с понимающей ухмылкой отдала его Астариону. Пальцы коснулись потрёпанной бумаги, ощутив тяжесть содержащихся в ней слов ещё до того, как они были прочитаны. Когда он развернул письмо, его встретил знакомый почерк брата. Он сделал глубокий вдох и прочитал вслух: Для моей семьи, У меня не так много времени. Если вы это читаете, то, скорее всего, я уже мёртв. Мы все в смертельной опасности. Аманита Зарр сошла с ума. Она планирует что-то ужасное, что-то, что может изменить всю нашу жизнь. Я думал, что поступаю правильно, но теперь уже слишком поздно поворачивать назад. Отправляйтесь в деревню Анга Влед и свяжитесь с Астарионом, если он ещё жив, и найдите остальных. Они тоже должны быть там, но чёрт его знает, что может случиться. Но Астарион наша единственная надежда остановить её. Он должен помнить. И женщина по имени Фэйлен. Это место, загородное поместье Зарр, является ключевым. Отправной точкой. Аманита пыталась переписать историю, создать временную линию, в которой она и её семья, включая Касадора, не тронуты проклятием и живы. Казалось бы, для нас это хорошо, но поверьте, это не так. Что-то пошло не так, и реальность скоро начнёт рушиться. Не знаю подробностей, но она была поглощена своим планом, её разум исказился ненавистью и жаждой мести. Вместо того, чтобы исправить свою ошибку, она хочет сбежать вместе с семьёй. Нужно ей помешать, пока у неё не получилось. Астарион, если ты это читаешь, прости меня. Прости за всё. За то, что я сделал и что ещё совершу. Держитесь вместе, все вы. Петрас. Наступившая тишина была оглушительной. Астарион почувствовал, как его захлёстывают эмоции — скорбь по погибшему брату, гнев из-за грозящей им опасности и холодное чувство страха и неуверенности. Пергамент в его руке слегка задрожал, и Тав подошла поближе, заглядывая ему через плечо. Они оказались в ситуации, которую никто из них не мог предсказать, — в битве с самим временем. Аурелия едва слышно нарушила тяжёлое молчание. — Как думаешь, Петрас присоединится к нам, или он и правда мёртв? Астарион застыл от её вопроса. Он до сих пор видел лицо Петраса, слышал его голос, совсем не таким, каким все его помнили. Но реальность была суровой и неумолимой. Он заставил себя встретиться взглядом с Аурелией, и тяжесть его слов камнем давила на него. — Он мёртв. Все недоверчиво на него уставились. Аурелия вздрогнула, как от удара, её глаза расширились от шока и боли. Казалось, эти слова обрушились на неё физически, и она побледнела, когда осознала новость. Её плечи поникли, и она обхватила себя руками, словно защищаясь от боли. Остальные же братья и сёстры молчали, выражая ту же печаль. Наконец Аурелия дрожаще заговорила. — Аманита. Должно быть, это она. Она довела его до безумия. Астарион почувствовал, как в нём поднимается холодный гнев, смешанный с горем, которое всё ещё терзало его сердце. Он глубоко вдохнул, собираясь с духом. — Нет. Не Аманита. Это был я. Я убил его. Казалось, в комнате стало ещё холоднее, а воздух сгустился от тяжести его признания. Сородичи ошеломлённо на него уставились. Реакция Аурелии была самой яркой. Она отшатнулась, прижав ладонь к губам и подавляя вздох. В глазах заблестели слёзы, а тело задрожало от смеси горя и неверия. — Почему? — негромко спросил Леон. — Почему ты его убил? К рыдающей неподалёку сестре подошла Далирия и положила руку той на плечо в молчаливом утешении. Астарион взглянул на пергамент в своей руке, который, подобно камню, тянул его обратно в тёмные глубины воспоминаний. Он с трудом сглотнул, от эмоций сжалось горло. — Петрас полностью потерял рассудок, — начал он слегка дрожащим голосом. — Обезумел от мести и ненависти. Ради своих извращённых целей он готов был пожертвовать всем и вся. Он стал опасен для всех нас. Глаза Аурелии расширились от шока и гнева. — Но он же был нашей семьёй! — всхлипнув, воскликнула она. — Как ты мог?!.. Астарион почувствовал острую боль от её слов. Он взглянул на Тав, стоящую с виноватым видом в нескольких шагах от него. В голове пронеслось яркое и ужасное воспоминание о том роковом дне. Он сжал кулаки до побелевших костяшек. Даже прочитав письмо, он знал, что не поступил бы иначе. Горе Аурелии особенно сильно поразило Астариона. Она и Петрас, хоть и были сводными братом и сестрой, всегда были особо связаны. И после смерти Касадора их отношения постепенно переросли в нечто более глубокое. Они опирались друг на друга в поисках поддержки, и их связь становилась всё крепче. Астарион тяжело вздохнул, воздух в лёгких стал холодным и тяжёлым. — Потому что он убил Тав, — признался он ровным, но полным горечи голосом. — И со мной и моими спутники он планировал поступить так же. Бой был ужасным. Мы едва выбрались живыми. К счастью, кое-кто оказался поблизости, чтобы протянуть руку помощи… и вернуть её из мёртвых. Теперь Аурелия душераздирающе рыдала в голос. Далирия, сама сдерживая слёзы, обняла её. Нежное прикосновение, казалось, успокоило тифлингшу, но боль в её глазах была очевидна — рана, которая будет долго заживать. Краем глаза она взглянула на потупившуюся Тав. Аурелия попыталась успокоить дыхание. — Он убил её? — повторила она дрожащим голосом. — Но почему? Астарион покачал головой. — Честно, не знаю. Он пытался вытянуть из неё информацию, но это вышло ему боком. Может, Аманита приказала, или он просто… потерял контроль из-за жажды крови. К тому времени, когда он написал это письмо, он, скорее всего, знал, что ему нужно сделать, и за это… извинился. Леон недоверчиво покачал головой. — Не могу в это поверить. Петрас… Я видел, что с ним что-то не так, но это… Астарион кивнул и сжал кулаки. — Я обязан был его остановить. Он… У меня не было выбора. Воцарилась гнетущая тишина, тяжесть его признания повисла в воздухе подобно грозовой туче. Единственными звуками были слабое потрескивание огня да далёкий, заунывный свист ветра сквозь трещины в стенах древнего поместья. Каждый был погружён в свои мысли, обдумывая всю серьёзность ситуации. Астарион, стиснув зубы, ждал их реакции. В груди теснило от сложной паутины бушевавших внутри эмоций. Он не был уверен, что именно чувствует — вину, да, но также и упрямое оправдание своих действий. Петрас убил Тав. Напал на них. Выбора не было. Его ему не оставили. Но даже когда он повторял это про себя, чувство вины подтачивало решимость. Петрас был братом, их связь выковалась в горниле жестокости Касадора. И всё же в тот момент он стал угрозой — опасностью, которую нельзя было игнорировать. Воспоминание о неподвижно лежащей Тав, чью жизнь унесла рука Петраса, промелькнуло перед его глазами, затягивая в животе узел гнева и печали. Тишину нарушали лишь тихие всхлипывания Аурелии, её горе было ощутимым и искренним. Далирия продолжала обнимать её, шепча нежные утешающие слова, едва слышные из-за душераздирающей боли сестры. Леон, сжав челюсть, уставился в пол, на его лице до сих пор читалось неверие. Он будто хотел что-то сказать, но слова просто не шли. Вайолет и Йоусен обменялись взглядами, их обычная бравада померкла перед лицом такого эмоционального откровения. Даже их баловство имело свои пределы, а это было уже слишком. Тав стояла в стороне, сцепив руки и нервно перебирая пальцами. Она опустила взгляд, не желая встречаться ни с кем глазами, особенно сторонилась взгляда Астариона. На её плечи тяжело давил груз осознания того, что с ней произошло, что её жизнь послужила катализатором этой трагической череды событий. Астарион переминулся с ноги на ногу, мышцы его напряглись, а разум лихорадочно пытался сопоставить события. Он не был уверен, чего ожидал — гнева, обвинения, возможно, даже ненависти от сородичей. Но молчание, тяжёлое, гнетущее молчание, было едва ли не хуже. Наконец, он не выдержал. Он резко выдохнул, и этот звук, подобно лезвию, прорезал напряжение. — Я этого не хотел, — тихо, но уверенно сказал он. — Не хотел его убивать, но он не оставил мне выбора. Петрас… больше не был тем братом, которого мы знали. Он потерялся, был поглощён чем-то настолько тёмным, что никто из нас не мог себе представить. Взгляд Далирии смягчился. — Ты сделал то, что должен был сделать, Астарион. Мы все понимаем. Просто… это трудно принять. Отчаяние Аурелии было очевидным, её рыдания наполняли зал тяжёлой, ноющей печалью. Она обхватила себя руками, дрожа всем телом, в попытке принять правду. — Прости, Аурелия, — дрожаще выдавил Астарион. Та покачала головой, продолжая плакать. — Петрас хотел для нас лучшего будущего… и лучшего прошлого, — выдавила она, её голос был едва слышен сквозь слёзы. — Я понимаю, Астарион. Понимаю. Но от этого не легче. На лице Леона застыло выражение тяжёлой печали, и он крепко сжал челюсть, стараясь сохранить самообладание. Далирия опустила глаза, сочувственно продолжая держать руку на плече сестры. Аурелия, с опухшими от слёз глазами, скорбно вздохнула; на лице виднелась непоколебимая решимость. — Мы должны остановить Аманиту. Ради Петраса и ради всех нас. Не допустим, чтобы его смерть была напрасной. Астарион знал, что она права, что в каждом слове звучала правда об их ужасной ситуации. И всё же какая-то его часть не могла избавиться от грызущего сомнения, что всё это может быть ловушкой. Что, если они симулируют своё горе, поддавшись извращённому влиянию Аманиты? Что, если это очередной обман, призванный внушить ему ложное чувство безопасности? Он не мог позволить себе слепо доверять. Не сейчас. Он должен быть осторожен. Прищурившись, он смял письмо в руке и взглянул на своих сородичей. — Да, но откуда мне знать, что вы со мной заодно? Что вы не работаете с ним, что он не послал вас сюда, как часть какой-то тщательно продуманной ловушки? — голос был холоден, в нём сквозило явное недоверие. Аурелия нахмурилась. — Никак, — просто ответила она. — Но мы стоим перед тобой, и, как и ты, рискуем всем. Эти слёзы не фальшивые. Нам есть что терять, как и тебе, если не больше. Мы были в заточении. Петрас освободил нас и велел тебя найти. У нас нет причин тебя предавать. Астарион изучал её лицо, ища хоть какие-то признаки обмана, и не нашёл ни одного. Искренность в её голосе, неподдельные эмоции в глазах были слишком реальны, чтобы их можно было подделать. Леон кивнул. — Мы прошли через слишком многое, чтобы сейчас лгать и ополчаться друг против друга. Если есть хоть какой-то шанс остановить Аманиту и спастись, мы должны им воспользоваться. Он взглянул на Далирию, которая безмолвно стояла, и её безмятежное присутствие оказывало успокаивающее воздействие на окружающий хаос. В её глазах, так часто наполненных мудростью, промелькнуло отчаяние. Она встретилась с ним взглядом, и выражение её лица смягчилось. — Астарион, мы семья. Хоть мы и были порознь и не всегда соглашались друг с другом, но эта связь никогда не разрушалась. Ты нужен нам так же сильно, как и мы тебе. Астарион вздохнул и резко выдохнул, его рука сжималась и разжималась, когда он снова провёл ею по волосам, на этот раз агрессивней. Он чувствовал, как закипает отчаяние, грозящее выплеснуться наружу. Он слишком много пережил, слишком много повидал, и вот теперь всё снова на него навалилось. — Что, блять, мне теперь делать?! — выпалил он с раздражением и отчаянием в голосе. Он начал расхаживать туда-сюда, его движения были резкими и взвинченными, как у загнанного в клетку зверя. — Все эти грёбаные решения, все эти чёртовы выборы. Я об этом не просил! Я никогда не хотел принимать важные, героические решения! По идее, это должна была быть чья-то чужая проблема! Он раздражённо всплеснул руками. — Мир и покой — хоть немного — всё, чего я хотел. И, может быть, немного вина, настоянного на крови. Но нет! Вместо этого я застрял здесь с планами воскрешений, семейными воссоединениями и пророчествами о конце света! И теперь я должен доверять вам — без обид, — но посмотрите, в какой передряге мы оказались! Вы просто появились из ниоткуда с единственным объяснением «так сказал Петрас»? Одно неверное движение, и мы трупы! — И даже не упоминайте Аманиту и её больные игры! — неистово продолжал он. — Серьёзно, кто, чёрт возьми, воскрешает такого монстра, как Касадор, и думает: «Да, это отличная идея»? Это же безумие! Чистое, неподдельное безумие! И именно мне его останавливать? Мне? Прямо так, в моих великолепных сапогах, напрочь испорченных этим жалким поместьем, и с моим висящим на волоске здравомыслием? Он нервно метался, а слова лились потоком накопившегося отчаяния. — Неужели я не могу прожить хотя бы один день, когда мне не надо иметь дело с кем-то, кто пытается меня убить или манипулировать мной, или втянуть меня в какой-то ужасный план? Разве я о многом прошу? И вот, наконец, его гнев, похоже, схлынул так же быстро, как и разгорелся. Он перестал метаться, плечи поникли, когда он устало выдохнул. Он окинул взглядом зал, вглядываясь в обеспокоенные лица сородичей, а затем остановился на Тав. — Что, чёрт возьми, мне делать? — спросил он, теперь его голос звучал намного тише, почти уязвимо. Он посмотрел на Тав, и на смену разочарованию и гневу пришла усталость, которая, казалось, проникла в самые глубины его души. — У меня нет ответов на все вопросы. Даже не знаю, есть ли у меня хоть какие-нибудь. Ну и… что, чёрт возьми, мне делать? Тав шагнула ближе, выражение её лица смягчилось, когда она посмотрела на него. Она нежно взяла его за руку, отвлекая от витающих в воздухе мыслей. — Мы что-нибудь придумаем. Так или иначе, — сказала она ровным и успокаивающим голосом. Он взглянул на неё, и её глаза, полные непоколебимого доверия и решимости, встретились с его. — Но нужно доверять друг другу, если хотим с этим справиться. Астарион посмотрел на их сплетённые пальцы, и в груди у него сжалось от множества эмоций, с которыми он не мог справиться. Леон скрестил руки, и суровое выражение его лица слегка смягчилось. — Мы могли скрываться и продолжать жить своей жизнью в тени. Но пришли сюда, потому что верим в возможность остановить Аманиту. Может, у Петраса и были свои недостатки, но он хотел нас защитить, загладить вину за содеянное. Взгляд Астариона устремился на Леона, изучая его лицо, отмечая морщины, появившиеся за годы лишений и борьбы. Далирия искренне и тепло кивнула. — Мы уже потеряли Петраса, Астарион. Мы не можем потерять и тебя. Его мысли заметались в водовороте воспоминаний и эмоций. Он вспомнил ночи, проведённые вместе в их комнате в огромном мрачном дворце. В те моменты хрупкий смех каким-то образом пробивался сквозь боль. Моменты радости и печали, обретённые в обществе друг друга, были подобны редким драгоценным камням, добытым с таким трудом. Все они страдали, все что-то потеряли безвозвратно — невинность, время, семьи и близких, даже часть души, — но они так же обрели несокрушимую силу в их общей судьбе. Астарион выпрямился, медленно выдохнул, и звук почти потерялся в потрескивании огня. Напряжение, сковавшее его плечи и затуманившее мысли, медленно спало, оставив ясную, чёткую сосредоточенность. — Ну ладно, — пробормотал он, отпуская руку Тав, и в его голосе раздалось низкое рычание, отдающее страхом и разочарованием. — Но одно неверное движение, и я без колебаний вас прикончу. Леон, стоявший как выточенная из решимости статуя, с ухмылкой кивнул. — Понятно. Казалось, все вздохнули с облегчением. Снаружи поднялся ветер, словно вторя буре, разразившейся в поместье и внутри них. Первые капли дождя забарабанили по оконному стеклу, тихим стуком придавая этому моменту печальный мотив. Атмосфера в комнате словно слегка разрядилась. Потрясённая Аурелия, наконец, перестала плакать. Астарион глубоко вздохнул и повернулся к сородичам. — Что с вами произошло после того, как я покинул Врата Балдура? — спросил он с любопытством и тревогой в голосе. Леон с серьёзным выражением лица передёрнул плечами. — Почти сразу после твоего ухода Петрас и его помощники схватили и заточили нас в темнице. Это был кошмар. Мы не знали, что будет дальше. Но через некоторое время он пришёл к нам и выпустил, правда, ничего не сказал. Но в его глазах была видна паника. Далирия кивнула, её голос был тихим, но решительным. — Он был в отчаянии. Было заметно, что он был чем-то напуган — чем-то, о чём не хотел говорить. Леон снова нарушил тишину, его тон был резким от безотлагательности их тайного воссоединения. — Мы только что прибыли сюда и должны были с тобой связаться. Указания Петраса были ясны — найти тебя и остановить Аманиту. Астарион пытался осмыслить полученную информацию. Тихий стук дождя по оконному стеклу, казалось, усилился, отражая его беспокойство. — Значит, Петрас знал о планах Аманиты и пытался её остановить, — размышлял он, понизив голос. — Должно быть, он узнал о чём-то крайне важном. Вайолет, стоявшая чуть поодаль, нахмурилась, и её обычная озорная улыбка сменилась серьёзной гримасой. Мерцающий свет светильников плясал по её лицу, смягчая черты. — Как только мы получили письмо, то направились сюда так быстро, как только смогли. Астарион скрестил руки и приподнял бровь. — И где же вы шлялись, Вайолет? Пять лет — довольно продолжительный отпуск, тебе не кажется? — скептически поинтересовался он. Вайолет переглянулась с Йоусеном. Её губы скривились в ухмылке, в которой промелькнула её обычная весёлость. — Ну, ты же нас знаешь. Пришлось ненадолго залечь на дно. Столкнулись с некоторыми… неприятными людьми. Но ничего такого, с чем бы мы не справились. Йоусен кивнул. Голос у него был хрипловатый, похожий на шорох гравия под ногами. — Мы держались подальше от всех вас, — хмыкнул он. — Так безопаснее, вы постоянно попадаете в неприятности. Астарион покачал головой. — Значит, бегство от семьи и от опасности — это просто ещё одни весёлые каникулы для вас двоих? — издевательски протянул он лёгким тоном, но взгляд говорил сам за себя. Вайолет, быстро шагнув вперёд, ответила на его колкий выпад, наклонив голову и прищурившись. — О, Астарион, если бы только твоё остроумие можно было использовать в качестве оружия, нам бы меньше приходилось бегать, — с лёгким сарказмом в голосе парировала она. Астарион почувствовал, как уголки его рта тронула ухмылка, но он быстро скрыл её за серьёзным выражением лица. — Так где вы были? На этот раз честно, — надавил он, игнорируя её комментарий и своим тоном требуя ответа. Он взглянул на Йоусена, который, казалось, всегда держался особняком. — И почему, собственно, там было безопаснее, чем с нами? Вайолет вздохнула, её обычная игривость уступила серьёзности. — Мы затаились, собирая по крупицам информацию. После того, как Касадор обратился в пыль, мы нигде не чувствовали себя в безопасности. — В её голосе слышалась усталая решимость. Йоусен, понизив голос, добавил: — Некоторое время пробыли в Амне, а затем отправились в Невервинтер. До нас дошли слухи о странных событиях во Вратах Балдура и мы решили, что пора вернуться и всё проверить. Вайолет кивнула, решительно встретившись взглядом с Астарионом. — А потом мы получили письмо. Помрачневшая Далирия шагнула вперёд. Её обычно такие яркие алые глаза запылали гневом. — У вас всё равно хватило наглости бросить нас с самого начала, — сказала она с злой обидой в голосе. — Как вы могли просто уйти?! В голове Астариона мелькнули воспоминания о том дне, когда ушли Вайолет и Йоусен. Сразу после смерти Касадора случились неразбериха и хаос; всё было неясно, а будущее казалось мрачной пустотой. И сейчас в словах Далирии прозвучали те невысказанные чувства, которые все они тогда разделяли, — чувство покинутости, даже предательства. Они столько пережили вместе, перенесли ужасы, которые сломили бы слабейших, и всё же, когда цепи были наконец разорваны, их маленькая семья раскололась. Было странно, даже непривычно наблюдать, как Вайолет и Йоусен собирают свои немногочисленные пожитки и уходят. Астарион не знал, что чувствовать. Возможно, облегчение от того, что они наконец-то свободны и могут решать за себя сами, но в то же время глубокое, тревожное чувство незавершённости. Быть вместе, даже в том жутком аду, которым был дворец Касадора, было единственной реальностью, которую они знали. Их связь была выкована кровью и болью, шёпотом данных обещаний и общими страданиями. И всё же, как только они почувствовали вкус свободы, они разлетелись, как листья на ветру. Далирия перенесла это тяжелее всего. Она была тем связующим звеном, которое держало их вместе. Особенно после того, что случилось с дочерью Леона. В напряжённые, хрупкие моменты перед тем, как на них обрушилась вся тяжесть реальности — вероятно, вскоре после попытки похитить Астариона, когда Тав раскрыла ужасные подробности планов Касадора, — они цеплялись за любые крупицы надежды или возможности спастись. Отчаяние толкало их на тёмные, необратимые поступки. Одним из таких стала трагическая ошибка Далирии — убийство дочери Леона. После этого она, по-своему, пыталась восстановить разрушенные узы между ними, искупить необратимое, снова свести их вместе. Но у судьбы, как это часто бывает, были другие планы. Она залечивала их раны, как физические, так и эмоциональные, и пыталась дать проблеск надежды в самые тёмные времена. Но даже у неё были свои пределы. Пределы, которые однажды рухнули, когда его не было рядом. Вайолет встретилась взглядом с Далирией, и в её глазах вспыхнул вызов. — Мы не ушли, Далирия. Мы должны были сами во всём разобраться. Далирия прищурилась, но ничего не сказала, хотя напряжение в её позе говорило о многом. Астарион чувствовал, как под поверхностью кипит гнев, а также скрытые боль и страх, которые его подпитывали. Он встал между ними, его голос был спокоен, но твёрд. — Хватит. Мы все делали, что должны. Давайте не будем превращать это в привычку. Взгляд Аурелии переключился на Астариона, её глаза немного смягчились, но гнев всё ещё кипел под поверхностью. — Тебе легко говорить. У тебя кто-то был. А у нас — только мы сами. — О, так ты по мне скучала? — поддразнила её Вайолет. — Мечтай. Ты наводила суету и приносила нам одни неприятности. Без тебя было спокойнее, но ты могла бы хотя бы помочь нам с этим беспорядком в Подземье. Вайолет фыркнула, криво улыбнувшись. — Да ладно тебе, Аурелия. Тебе нравились мои розыгрыши. Помнишь, как я заменила кровавое подношение Касадору от Леона на уксус и чеснок? Или когда я подменила травяное снадобье Йоусена чесательным порошком? Аурелия закатила глаза, но не смогла сдержать лёгкой улыбки сквозь слёзы. — Да, и мы все чуть не умерли из-за твоих выходок. Леон с раздражённым весельем скрестил на груди руки. — Меня чуть головы не лишили из-за этого инцидента. Не смешно, Вайолет. Йоусен закатил глаза. — А я несколько дней не мог сидеть. То ещё «приятное» воспоминание. Вайолет широко улыбнулась. — Но ведь это было незабываемо, да? Нам же нужно было чем-то нарушать монотонность той адской дыры. Если несколько шалостей не дали нам окончательно сойти с ума, то я ни о чём не жалею. Не удержавшись, Леон ехидно добавил: — Ты и правда давала нам поводы посмеяться. Даже в самые мрачные времена. Далирия позволила мягкой улыбке тронуть её губы. — И много чесночной сыпи. — Если я была вынуждена страдать в том аду, то и вы все тоже, — фыркнула Вайолет, озорно подмигнув. — Ты всегда любила проказничать, — смягчил тон Астарион. — Помню, как ты подстроила так, чтобы моя кровать развалилась, едва я лёг. Я чуть шею себе не сломал. Вайолет ярко и искренне расхохоталась. — И КАК же ты был зол! Но признай, это было гениально. — Ну, это было… нечто. Но за это приходилось расплачиваться. Шалости иногда приводили к более суровым наказаниям. Помнится, однажды Касадор застукал Вайолет и решил её проучить. Выражение лица Далирии смягчилось, и её гнев сменился на нечто более нежное. — Ты всегда пыталась нас рассмешить, даже когда дела шли хуже некуда, — она посмотрела на Леона полным невысказанного сожаления взглядом. Леон сжал челюсти, мышцы его подёргивались от попытки сдержать эмоции. Астарион наблюдал за ними, мысленно возвращаясь к ужасным временам их рабства. То были времена страданий и выживания. Леон был сильным, защитником. Но даже у него были уязвимости. — Возможно, у нас и были разные… способы выживания, но все мы оказались здесь, — заговорил он. — У нас есть шанс остановить Аманиту, всё исправить. Нельзя позволить старым обидам нам помешать. Далирия вздохнула. — Ты прав. Прости, Вайолет. Я просто… это было слишком… и да, мы по тебе скучали. Астарион наблюдал за этой сценой, переживая эмоции, которые удивили его самого. Через некоторое время он прочистил горло и сложил ладони вместе. — Мило. А можно мы перейдём к более насущным вопросам? Например, как мне выбраться из этого укрытия, не испортив мои идеальные сапоги ещё сильнее? На мгновение воцарилось молчание, братья и сёстры обменивались взглядами. Наконец, Леон шагнул вперёд, и его суровое выражение лица смягчилось. — Иди сюда, брат, — сказал он хриплым от волнения голосом и заключил Астариона в медвежьи объятия. Тот удивлённо вскрикнул и оцепенел. Он испытал секундный дискомфорт, напрягаясь всем телом, пока осознавал эти неожиданные объятия. Угх, о нет. Далирия и Аурелия присоединились к объятиям. Постепенно, благодаря их тёплому приёму, напряжение с лица Астариона немного спало. Но он по-прежнему стоял с выражением отвращения и с разведёнными в стороны руками, пытаясь отклониться настолько, насколько мог. Даже Вайолет преувеличенно закатила глаза. — Как мило, наши первые семейные объятия, — и потянула Йоусена за руку к ним. Гном на мгновение замешкался, его обычная грубость дрогнула, и только потом присоединился к объятиям. Астарион несколько раздражённо взглянул на Тав, которая стояла в нескольких шагах от него с блестящими от слёз глазами. Наблюдая за воссоединением, она улыбалась, не скрывая гордость и радость. Он не удержался от ухмылки, в голосе был заметен намёк на его обычный сарказм. — Не это ли самое тошнотворное проявление семейной привязанности из всех, которое я когда-либо испытывал? Леон усмехнулся. — Заткнись и наслаждайся этим, идиотина.

—

Тав оглядела огромное помещение, и по её коже пробежали мурашки. Четыре открытых гроба стояли как безмолвные часовые. В воздухе витал запах плесени и старых, забытых воспоминаний, смешиваясь со слабым металлическим привкусом крови. Астарион, заметно успокоившийся от осознания, что его братья и сёстры живы и рядом, стоял неподалёку и разговаривал с Леоном. Напряжение на лице сменилась спокойной решимостью. В глазах было видно облегчение, а на плечах больше не лежала тяжесть одиночества. Она почувствовала, как волна счастья и благодарности захлестнула её от осознания, что он снова обрёл частичку своей семьи. На губах заиграла тёплая улыбка. Было отрадно видеть эту его сторону, знать, что, несмотря на ужасы, с которыми им пришлось столкнуться, они всё равно связаны. Она знала, как непросто им доверять посторонним, особенно после всего, через что они прошли. Но это напоминало ей о связи, которую она разделяла с друзьями, с семьёй, которую выбрала. Леон и Далирия быстро её приняли. Тав подозревала, что поддразнивания Вайолет и грубое одобрение Йоусена были их способом принять её в свой круг. Произошло это не сразу, но Тав чувствовала, как барьеры постепенно рушатся. Настороженные взгляды Аурелии были… другими. Она была самой сдержанной из всех. Мысли вернулись к Петрасу, вспомнив реакцию на его смерть. Она до сих пор чувствовала холод от укуса, отнявшего жизнь и грозящего утянуть её в ледяную тьму. Астарион убил Петраса не из злости, а из необходимости. Это был навязанный ему обстоятельствами болезненный выбор, оставивший шрамы на его сердце. До этого момента Тав не чувствовала ничего, кроме печали и ужаса при одном воспоминании о нём. А сейчас… она чувствовала себя странно. Он был чьим-то другом. В конце концов, он был братом Астариона, их братом. Он стал жертвой манипуляций Аманиты, превратившись в результате её тёмных махинаций в тень себя самого. Он хотел спасти свою семью, защитить их от участи, которая хуже смерти. В конце концов, он не был злодеем — просто потерялся, стал пешкой в игре, намного большей, чем мог осознать. Тав вздохнула, проведя пальцами по крышкам гробов. Остальные целенаправленно и методично обыскивали каждый уголок. Алые глаза Аурелии блестели от слёз, пока она осматривала старый пыльный фолиант, изредка принюхиваясь и бросая сдержанные взгляды в сторону Тав. Безмятежность Далирии успокаивала, пока она на ощупь обследовала стены в поисках потайных дверей. Даже Вайолет серьёзно подошла к заданию, и её обычно озорные глаза смотрели теперь внимательно и пристально. — Стоит выяснить, что это за место на самом деле, — сказала Далирия, нарушив тишину. — И почему Астарион является «ключом». Астарион оглядел сородичей, на лицах которых читалась та же смесь из решимости и неуверенности. — Что вы успели найти до этого? Йоусен серьёзно пожал плечами. — Планировка поместья запутанная. Здесь много пустых покоев, заставленных старой мебелью. Мы нашли кабинет со свитками и документами, но это были всего лишь счётные журналы и старые накладные. Аурелия кивнула, взглянув на стоящие в зале гробы. — А ещё их, — тихим, но полным беспокойства голосом сказала она. — Гробы. Но чьи они? Астарион с колотящимся с сердцем подошёл к ближайшему. — Этот точно Касадора, — негромко сказал он, глядя на портрет над головой. — А остальные? — в страхе спросила Далирия. — Чьи остальные? Астарион взглянул на другие приоткрытые гробы. — Не знаю, — с трудом признался он. — Но они пусты. А это значит, что те, кто в них находился, больше не покоятся. Глаза Вайолет расширились, по спине пробежали мурашки. — Думаешь, она их воскресила? Астарион сжал челюсть. — К несчастью, похоже на то. Тав перевела взгляд на ряд портретов, висевших на дальней стене. Мерцающий свет факелов освещал их лица, отбрасывая жуткие тени, из-за которых казалось, что рисованные глаза следили за каждым её движением. Касадора она узнала сразу, его холодный, расчётливый взгляд навсегда запечатлелся на холсте. Но кто были остальные? Портреты были прекрасно детализированы, мазки были аккуратными и точными. Тав сразу отметила общий стиль. — Эти картины сделаны на заказ, — задумчиво сказала она. — Похоже, вся семья написана одним художником. Все они жили в одно время. Если бы они принадлежали разным поколениям, стили бы отличались. Думаю, это вся её семья. Астарион присоединился к ней, изучая лица на портретах. — Ах, какое очаровательное воссоединение, — размышлял он, гримасничая. — Должно быть, Аманита решила вернуть всю восхитительную компашку. — Она о них упоминала в своих письмах и дневниках, — продолжила Тав, собирая воедино обрывки воспоминаний. Леон, нахмурившись, подошёл ближе, изучая картины. — Если это семья Зарр, и она их воскресила… то мы имеем дело не только с Аманитой, а целой семьёй голодных вампиров. Аурелия, всё ещё не придя в себя окончательно после недавнего срыва, осторожно подошла к портретам. — Она готова на всё, чтобы их вернуть, чтобы переписать историю и создать временную линию, где они все свободны от проклятия. Тав нахмурилась, пытаясь понять, кто есть кто на портретах. Она подошла ближе, с интересом изучая каждое лицо. На первом портрете был изображён строгого вида мужчина с холодными, расчётливыми глазами. — Ну, это точно Касадор, — сказала она, указывая на картину. Далее она подошла к картине пожилой женщины, строгой и умудрённой опытом. Её пронзительные глаза словно действительно смотрели на всех прямо с холста. — А это, возможно, бабушка Фистула. На третьем портрете была высокая худощавая женщина с лукавой улыбкой и светящимися хитростью глазами. — Двоюродная тётушка Дралия, — кивнула сама себе Тав. — Или наоборот, чёрт её знает. Наконец, Тав остановилась перед портретом юноши с озорным блеском в глазах и надменным лицом. — И кузен Бловарт. Астарион присоединился к Тав, осматривая портреты с беспокойством. — Аманита хотела вернуть свою семью, — саркастично произнёс он. — Она их боготворила, убедила себя, что они смогут сыграть в счастливую семью, как в какой-то извращённой сказке. Аурелия задумчиво посмотрела на Астариона. — Здесь наверняка есть какая-то подсказка, которая больше расскажет нам о планах Аманиты. Зачем втягивать в это нас и управлять Петрасом? Леон кивнул. — Здесь должно быть что-то. Это поместье, эти гробы — всё это часть чего-то большего. И Астарион… — он осёкся, переведя взгляд на брата. — Должна быть причина, по которой ей нужен был именно ты. Астарион встретился взглядом с братом, в глазах которого отражались решимость и печаль. — Петрас считал меня главным героем в этой трагической пьесе, — криво усмехнулся он, — упомянул что-то о том, что это место — отправная точка, ключ к предотвращению той каши, которую пытается заварить Аманита. Далирия подняла глаза. — Если это поместье — ключ, здесь должно быть что-то, связанное с её планом. Нужно это найти. Они замолчали, тяжесть задания окутала их, подобно савану. Тав почувствовала, как по спине пробежал озноб: на неё давила гнетущая атмосфера. Аурелия нарушила молчание. — Есть идеи, что именно пошло не так с её планом? Астарион нахмурился, лихорадочно соображая. — Пусть Аманита и казалась всегда на шаг впереди, но, возможно, она недооценила все сложности времени и реальности. Возможно, она пыталась изменить слишком многое сразу. Леон задумчиво скрестил руки. — Или же здесь, в этом поместье есть что-то, что плохо поддаётся контролю. Какая-то древняя магия или проклятие, помешавшие её планам. Снова пауза, на этот раз дольше, когда их охватил невысказанный страх. Далирия широко раскрыла глаза и нервно огляделась по сторонам, прежде чем едва слышно прошептала: — Вы чувствуете его… присутствие? Чувствуете, что он где-то там, живой? Аурелия побледнела и отступила на шаг. — Он мёртв. Мы все видели, как он пал. Астарион помрачнел. — Мёртв, да. Но если Аманита и правда его воскресила… Леон покачал головой, и по его спине пробежала дрожь. — Когда-то мы были его отродьями. Как думаете, он ещё может нас контролировать? Управлять нами даже после воскрешения? — А что, если да? Что, если он где-то там, планирует нас вернуть? — дрожащим от страха голосом спросила Далирия. Астарион глубоко вздохнул, решительно прищурившись. — Нельзя этого допустить. Если он и правда вернулся, нужно найти способ остановить его раз и навсегда. Нельзя позволить ему снова нами управлять. Тав видела едва сдерживаемый страх в его глазах, то, как напряглась челюсть, а пальцы сжались в кулаки. Он старался сохранять спокойствие, но она знала его достаточно хорошо, чтобы распознать признаки его внутреннего смятения. Он был напуган, и мысль о возможном возвращении Касадора убивала его изнутри. — Продолжим поиски. — Тав огляделась, задержав взгляд на гробах, портретах и разбросанных документах. — Разделимся и поищем всё, что даст нам ключ к разгадке. Когда все разошлись, Тав стала наблюдать за Астарионом. Он на мгновение замер, не сводя глаз с портрета Касадора. Его взгляд был полон ненависти и страха. На секунду он встретился глазами с Тав. Она увидела, как в них мелькнула беззащитность, страх, который он так старательно пытался скрыть. При взгляде на него разрывалось сердце. Они столько преодолели вместе, что она не собиралась позволять чему-либо, даже призраку Касадора, снова причинить ему боль. Заметно напряжённый, Астарион в последний раз взглянул на портрет, прежде чем отвернулся и присоединился к поискам вместе с остальными. Тав глубоко вздохнула и двинулась к гробам, внимательно осматривая каждый из них. Она опустилась на колени рядом с ними, проводя руками по витиеватой резьбе и замысловатым узорам. Затем она обратила внимание на висящие на стенах портреты. Она подошла к каждому из них по очереди, осторожно снимая их и рассматривая рамы. Под её пальцами деревянные панели ощущались прохладными и гладкими, но за картинами ничего не пряталось. Ни тайных отделений, ни скрытых посланий — лишь каменные стены поместья. Сородичи Астариона ходили по комнате в поисках подсказок. Леон, стоявший у древнего гобелена, нарушил тишину. — Астарион, у тебя есть какие-нибудь предположения, о чём Петрас говорил в письме? Ты что-нибудь помнишь об Аманите или об этом доме? Астарион, задумчиво изучавший старый пыльный фолиант, поднял глаза. — Я ничего о ней не помню, — разочарованно признался он. — Касадор всегда всё от нас скрывал. Он упивался своими секретами и своей властью. Этот дом, эти гробы… всё это для меня бессмысленно. Далирия, нежно поглаживая пальцами край резной деревянной шкатулки, нахмурилась. — Это правда. Никто из нас ничего не знал о прошлом Касадора. Он держал нас в неведении, запугивал нас настолько, чтобы мы не задавали вопросов. Аурелия вздохнула и бросила одну из книг обратно на пол. — Давайте продолжим поиски. Должно быть, мы что-то упустили из виду. Продолжая поиски по тускло освещённым коридорам поместья, они в конце концов добрались до кабинета, заполненного пыльными томами и древними свитками. Запах старых книг смешивался с застоявшимся в комнате воздухом. На сердце было тяжело, когда Тав подошла к книжной полке, каждый шаг отдавался тихим эхом по каменному полу. Она взглянула на Астариона, внимательно изучающего какую-то старую книгу. На его лице отражались разочарование и решимость. Мысли вернулись к тому короткому, напряжённому моменту, который они разделили перед появлением его сородичей. Она почувствовала вину, вспомнив, как сорвалась на него, и её слова были пронизаны редкой для неё пассивной агрессией. Она никогда не хотела причинять ему боль, но накопившийся стресс и страх взяли верх. Она не могла избавиться от воспоминаний о его удивлённом выражении лица, о том, как его глаза на мгновение потеряли свой привычный блеск. Тав всегда гордилась своим спокойствием и собранностью, но события последних нескольких дней довели её до предела. Она набросилась на Астариона не из-за того, что он что-то сделал, а из-за собственной неуверенности… и даже не знала, почему. Теперь она наблюдала за ним, и отблески света факелов плясали на его лице. Он был таким сильным, таким решительным, и всё же она знала, что под уверенностью скрывается страх. Сама мысль его потерять, снова увидеть, как он страдает, была невыносимой. Внезапно она почувствовала рядом с собой чьё-то присутствие. Обернувшись, она увидела Далирию, на безмятежном лице которой читалось любопытство. — Не против, если я присоединюсь? — тихо спросила вампирша. — Ничуть, — Тав широко улыбнулась. — Мне бы не помешала компания. Далирия благодарно улыбнулась и встала рядом с ней у полки со свитками. Несколько мгновений они провели в уютной тишине, нарушаемой только шелестом страниц и слабым потрескиванием факелов. Тав чувствовала на себе пристальный взгляд Далирии, словно та набиралась храбрости для разговора. Наконец, она нарушила молчание. — Вы с Астарионом, кажется, очень близки, — непринуждённо, но с искренним любопытством заметила она. — Вы снова вместе? Тав почувствовала, как в груди разлилось тепло от вопроса. Она посмотрела на Астариона, который, сосредоточенно нахмурившись, был поглощён чтением какого-то древнего фолианта. — Да, — тихо сказала она, улыбнувшись. — Вместе. Лицо Далирии озарилось неподдельным теплом. — Я так рада это слышать, — сказала она с облегчением. — Знаешь, Астарион всегда был моим любимым братом. Я всегда беспокоилась о нём, особенно после… всего. Тав почувствовала, как от грусти сжалось сердце. — После смерти Касадора? Далирия кивнула, в её глазах отразилась глубокая печаль. — Да, но не только. Он очень тяжело воспринял ваше расставание, хотя никогда бы в этом не признался. Он всегда хорошо умел скрывать свои чувства, но я видела в его глазах боль. Это было ужасно — осознавать, что я ничем не могу помочь, — вздохнула она, лениво водя пальцами по краю свитка. — Он никогда не говорил о тебе напрямую, не упоминал твоего имени, но часто рассказывал о бегстве от Касадора. В этих историях всегда был кто-то, кто был с ним в то время. Он не говорил, кто именно, но догадаться было несложно. То время много для него значило. Оно изменило его, сделало сильнее, даже если и взвалило на него новые испытания. Вольная жизнь оказалась сложнее, чем мы ожидали, но никогда не сомневались, что она стоит всех усилий. Сердце от слов Далирии сжалось. Тав всегда считала, что Астарион переживал в первую очередь из-за того, что его план потерпел крах, из-за потери контроля, за который он так упорно боролся. Но слова Далирии наводили на мысль о чём-то более глубоком и личном. Тав недооценила глубину его чувств к ней и то влияние, которое оказала на него их разлука. — Я и понятия не имела, что это так сильно на него повлияло, — с горечью в голосе прошептала она. Боль от их прошлой разлуки её всё ещё терзала. — Я думала… думала, что он двигался дальше. Далирия утешающе положила руку ей на плечо. — Он так и не смог двигаться дальше. Ты всегда была в его сердце. Он просто скрывал боль, маскируя своей бравадой. Но в глубине души всегда надеялся на нормальную жизнь, и у него не было никого, с кем бы он искренне хотел её разделить. Тав с трудом сглотнула, её грозили захлестнуть эмоции. — Я вернулась, — уверенно сказала она. — И я никуда не уйду. Далирия понимающе кивнула. — Знаю. С тобой он совсем другой. С тобой ему комфортно, он становится… собой. Приятно видеть его таким. Хватило пары минут, чтобы заметить разницу. Тав вздохнула, снова взглянув на Астариона. — Он через многое прошёл. Удивительно, что он такой сильный. Но кажется… Кажется, ваше возвращение вернуло ему чувство цели. Он этого, конечно же, тоже не скажет, но новость о вашей предполагаемой смерти его потрясла. Взгляд Далирии смягчился, в её глазах промелькнула грусть. — У всех нас есть свои шрамы. Но ты подарила ему надежду. Ты изменила его жизнь к лучшему, и за это я тебе благодарна. Тав почувствовала, как от этих слов к горлу подкатил ком. Она и не подозревала, как много она значит для Астариона и даже для его братьев и сестёр. Это осадило её и вселило ещё больше решимости довести дело до конца, защитить семью. Далирия перевела взгляд на Аурелию, которая методично изучала несколько свитков на соседнем столе. — У Аурелии разбито сердце. Ей нужно время. Смерть Петраса ударила по ней сильнее всего. Тав кивнула, проследив за взглядом Далирии. — Я заметила, что её реакция была самой бурной, когда все узнали о Петрасе. Она казалась… опустошённой. Далирия вздохнула, слегка поникнув плечами. — Между ними всегда было что-то особенное. Связь, которую никто из нас не мог понять. Хоть мы и не в родстве, нас свела вместе судьба, а не кровь, но они нуждались друг в друге по-другому. Сердце Тав разрывалось за Аурелию, от той боли и потери, которые она, должно быть, испытывала. Она видела отразившуюся на её лице печаль, и то, как слегка дрожали её руки, когда она разворачивала очередной свиток. — Хотела бы я хоть чем-нибудь ей помочь. Далирия мягко улыбнулась и успокаивающе положила руку на плечо Тав. — Со временем она придёт в себя. Ей просто нужно погоревать. — Вы все так заботитесь друг о друге, — мягко заметила Тав. — Кажетесь такими сплочёнными. Далирия перестала улыбаться. — Так было не всегда. Было время, когда все мы сошли с пути, и я совершила кое-что… непростительное. — Что случилось? Далирия вздохнула, её взгляд стал отрешённым при воспоминаниях о прошлом. — До того, как стать вампиром, я была доктором. Иные говорят, что вампиризм — это проклятие, но, на мой взгляд, это болезнь. А болезни поддаются лечению. Тав понимающе кивнула. — Так вот почему вы все занялись поисками исцеления после освобождения? Далирия кивнула, её глаза наполнились сожалением. — Не только тогда. Я искала его, ещё живя во дворце. Леон присоединился к нам последним, и привёл с собой свою дочь Викторию. Я считала, что вливание больших объёмов свежей и молодой крови может подавить вампирическую инфекцию и позволить телу отродья исцелиться. А его дочь была одним из потенциальных источников такой крови. Тав задумчиво посмотрела на неё, а Далирия едва слышно продолжила: — До того, как стать вампирским рабом, Леон был чародеем. Он предупредил нас, чтобы мы не вздумали охотиться на Викторию, потому что наложил на неё контрпроклятие на случай нападения — так сказать превратил её в живую некротическую ловушку. Я думала, что Леон блефует. Наступила тяжёлая пауза, слова Далирии повисли в воздухе. — Леон заключил сделку с Фигаро, чтобы обеспечить маскировку для побега Виктории, — дрожаще продолжила она. — Однако я нашла её первой и вернула во дворец. Прямо перед ритуалом. Я запаниковала, хотела попробовать что угодно. После того, как вы рассказали о планах Касадора, я… захотела сбежать, я не могла просто так сдаться… Я должна была что-то предпринять. Поэтому я укусила Викторию, убив её и вызвав некротическое проклятие. Сердце Тав заколотилось, когда она осознала серьёзность признания Далирии. Последствия этого они увидели в замке, когда пришли остановить ритуал. — И что произошло дальше? Глаза вампирши наполнились слезами. — Проклятие было мощным. Оно почти меня уничтожило. Леон был опустошён, а я предала его доверие самым ужасным образом. Всё произошло так быстро, а Касадор захватил нас для ритуала. Нам потребовалось много времени, чтобы восстановить то немногое доверие, которое у нас было. От этого признания закружилась голова. Тав почувствовала глубокое сочувствие к Леону, боль от потери дочери, усугублённую предательством. Отчаяние, толкнувшее Далирию на такие крайности, было ощутимо, отражая невозможный выбор, с которым они все столкнулись под тиранией Касадора. Тав не могла не думать о бесчисленном количестве случаев, когда жестокость их бывшего хозяина исказила их жизни. Несмотря на предательство, она видела страдание в глазах Далирии — свидетельство любви и сожаления, которые не покидали её. Она утешающе положила руку на плечо Далирии. — Сочувствую. Не могу представить, как тяжело это было для всех вас. Та кивнула, вытирая слёзы. — Мы через многое прошли и совершили немало ошибок. Но также научились друг друга прощать. Это был единственный способ двигаться вперёд. Некоторое время они стояли в уютном молчании, а тяжесть разделённого опыта и образовавшейся связи заполнила всё пространство между ними. — Спасибо, что поделилась, Далирия. Я ценю твоё доверие. И клянусь, мы сделаем всё возможное, чтобы остановить Аманиту и обезопасить эту семью. Далирия нежно сжала её руку. — Нет, тебе спасибо. За то, что была рядом с ним, за то, что любишь его. Это очень много для меня значит. Они обе улыбнулись друг другу, прежде чем Далирия вернулась к своей текущей задаче. Она подошла к книжной полке, осторожно перебирая корешки древних томов. Её пальцы задержались на особенно потёртом томе. Обложка была прохладной и гладкой на ощупь, а кожаная поверхность потрескалась от времени. Тав осторожно взяла его с полки, предвкушая давно забытые секреты. Когда она открыла его, оттуда выскользнул клочок пергамента и, словно опавший лист, упал на пол. Она подняла его, и сердце бешено заколотилось, когда она развернула тонкую бумагу. Голос дрожал от волнения и нетерпения, когда она позвала: — Астарион, взгляни на это. — Пергамент в её руке, казалось, пульсировал тёмной энергией, как будто в нём заключался какой-то страшный секрет. В одно мгновение Астарион оказался рядом с ней, осматривая протянутый пергамент. Остальные быстро собрались вокруг. Воздух в комнате был насыщен от напряжения, тишину нарушало лишь редкое дуновение ветра. Рисунок на пергаменте изображал зеркало, на поверхности которого колыхались зловещие, тёмные образы. Внимание Тав привлекло почти реалистичное изображение зеркала: его рама была украшена витыми чёрными лозами и светящимися рунами, которые будто пульсировали зловещей энергией. Астарион широко раскрыл глаза, вглядываясь в изображение. — Это же…? Тав кивнула, сосредоточив внимание на тонкой древней бумаге. — Зеркало из Подземья. То, в котором мы увидели наши глубочайшие страхи. Казалось, температура в комнате упала, когда Астарион замолчал, помрачнев при воспоминании о зеркале и ужасах, которые оно показало. Холодная, гнетущая атмосфера сомкнулась вокруг них, а тени в комнате, казалось, углубились и удлинились. Сердце Тав заколотилось, когда смысл их открытия начал обретать очертания. Видения в зеркале были слишком яркими, слишком осязаемыми, чтобы счесть их иллюзиями. Каждое из них ощущалось пугающе реальным, будто они заглянули в совершенно другой мир. У неё перехватило дыхание, когда осознание обрушилось на неё, и его тяжесть была почти сокрушительной. — Блять, — едва слышно прошептала она, когда кусочки головоломки начали вставать на свои места. Астарион с беспокойством в глазах вскинул голову. — Что? Пальцы Тав задрожали, пока она лихорадочно пролистывала страницы древних книг, осматривая нацарапанные там загадочные заметки. — Блять, блять, нет, — бормотала она, её паника нарастала с каждым новым открытием. Астарион с нетерпением и тревогой наклонился ближе. — Ради всего святого, поговори со мной! В голове Тав вихрем проносились возможные варианты, собиравшим кусочки головоломки воедино. — Думаю… Это были не просто наши страхи, — сказала она, её голос становился всё увереннее по мере того, как она собирала всё воедино. — Похоже, те видения представляли собой отрывки из разных реальностей, которые мы каким-то образом открыли с помощью зеркала. Или, скорее, тысячи реальностей. В комнате воцарилась тишина, только дождь и ветер завывали снаружи, усиливая жуткую атмосферу. Мысли Тав неслись вскачь, смысл того, что она только что сказала, тяжело повис в воздухе. Астарион, всё ещё осмысливая информацию, наконец спросил: — Но какое отношение это имеет ко мне? Все взгляды обратились к Тав, которая только пожала плечами. — Если ты «ключ», то должен быть и замок… или лазейка. Астарион ухмыльнулся, пытаясь скрыть юмором растущее беспокойство. — Ага, хоть что-то подходящее для моего немаленького размера. Вот только её уже явно нет… разбилась вдребезги. Тав вперилась в него взглядом. — От твоей руки… Астарион, нахмурив брови, перестал ухмыляться. — Ты думаешь… Тав медленно кивнула, и кусочки головоломки наконец-то встали на свои места. — Я думаю, ты стал тем, что «пошло не так».

***

10 лет назад Астарион лежал на своей койке в их общей комнате, уставившись в потрескавшийся и покрытый плесенью потолок. Казалось, что гнетущая тяжесть тёмных каменных стен давит на него, слабый запах сырости и гнили забивал его чувства. Его мысли витали где-то далеко. Рядом на кровати лежала Вайолет и, морщась, осторожно дотрагивалась до синяков и порезов, покрывавших её кожу. Её последняя шалость обернулась плачевно и вылилась в жестокие побои от Касадора. Несмотря на боль, она выдавила слабую улыбку. — Что ж, всё пошло не по плану, — с болью и вызовом в голосе пробормотала она. Даже в глубинах их отчаяния Вайолет ухитрялась досаждать Касадору. Пожалуй, она была единственной, кто до сих пор упрямо ему противостоял. Сам он больше такого не делал. Он помнил холодную, удушливую темноту гроба, в котором Касадор запер его, казалось, на вечность. Он ощущал, как деревянные стены давят на него, а воздух становится спёртым и разреженным. Астарион выбрался из гроба бледным и дрожащим, а его рассудок балансировал на грани безумия. У Аурелии были её собственные демоны. Её мучили повторяющиеся кошмары того, как Касадор измывался над ней способами, которые были слишком ужасны, чтобы их описать. Она с криком просыпалась вся в поту, а Петрас прижимал её к себе и успокаивающе шептал, пока её дрожь не утихала. Каждому из них снились кошмары, но она кричала громче всех после каждого. Астарион больше не кричал после кошмаров. По крайней мере, вслух. Ужас всё ещё был там, глубоко внутри, но он научился держать его взаперти. Он просыпался от собственных кошмаров, в памяти были свежи воспоминания о жестокости Касадора, тело тряслось от страха, а к горлу подступала тошнота. Но он не издавал ни звука, не показывал свою слабость. Это был пройденный этап. Он лежал, уставившись в потолок, и молил о смерти. Сидевший в углу и отрешённо смотревший в стену Леон однажды уже пытался сбежать из дворца. Сейчас его лицо было сосредоточенным, но Астарион помнил неприкрытую решимость и отчаяние в его глазах, когда он пришёл сюда. Ему почти удалось, но Касадор поймал его в последний момент. Наказание было суровым — Леона заставили привести Викторию во дворец в качестве своебразного наказания. С тех пор чувство вины и печаль тяжёлым грузом давили на него. Он больше не помнил своих близких, лица и голоса тех, кто когда-то был ему дорог, теперь растворились в тумане его разрозненных воспоминаний. Возможно, в каком-то жестоком смысле это было благословением. Без них Касадору нечего было у него отнять, не было преимущества, чтобы глубже вонзить нож в его душу. Йоусен, как и Астарион, растянулся на своей койке, уставившись в потолок, погружённый в свои мысли. Стойкость Йоусена была тихой, но не менее глубокой. Он перенёс бесчисленное количество наказаний за мелкие проступки, его стойкий характер был щитом против неослабевающей жестокости их пленителя. Касадор любил его ломать. Он получал нездоровое удовольствие, взламывая защиту Йоусена, медленно, методично, как хищник, играющий со своей жертвой. Йоусен всегда изо всех сил старался не показывать, что ему больно, — оставаясь равнодушным, даже когда боль становилась невыносимой. Это был вопрос гордости, сохранения какой-то крупицы достоинства в месте, где о достоинстве и не вспоминают. Но Касадор преуспевал в сокрушении несокрушимого. Он доводил гнома до немыслимых пределов, с каждым разом загоняя его всё дальше, пока, наконец, стоическая маска не давала трещину. Астарион видел, как это произошло — момент, когда решимость Йоусена пошатнулась, когда наконец хлынули слёзы, а вместе с ними и мучительные рыдания того, кто так старательно пытался их сдержать. Касадор наблюдал за этим с жестокой улыбкой, смакуя победу и зная, что свёл ещё одну душу на нет. Астарион рано понял, что сопротивление бесполезно. Он научился сразу же плакать, давая Касадору то, что тот хочет, потому что альтернатива была гораздо хуже. Когда он в первый раз сопротивлялся, пытаясь сдержать слёзы, Касадор воспринял это как вызов. Пытки были безжалостны, жестоко действуя на его тело и разум, пока он не стал молить о пощаде, а по лицу не потекли слезы. После этого Астарион больше не сопротивлялся. Он научился давать волю слезам, как только начиналась боль, чтобы сломаться раньше, чем Касадор сможет сломить его. Это был способ выжить, уменьшить мучения, отдавая монстру то, чего тот жаждал. В этом больше не было ничего постыдного. Он уже давно забыл о гордости перед лицом такой жестокости. Размышления были прерваны звуком открывающейся двери. В комнату неуклюже ввалилась Далирия, обычно всегда изящная. Одежда была порвана, а из нескольких глубоких порезов сочилась кровь. Её лицо было в синяках и опухло, а в глазах отражались пережитые ужасы. — Далирия! — воскликнула Аурелия, бросившись к ней и бережно подвела её к койке. — Что произошло? Далирия вздрогнула, когда села, её дыхание участилось. — Мужчина, которого я сюда привела… он был агрессивным. Жестоким. Ему нравилось пожёстче. Лицо Аурелии выражало беспокойство, а руки дрожали, когда она осматривала раны сестры. — Дай-ка я посмотрю, — тихо сказала она с беспокойством. Она потянулась за влажной тряпкой и начала вытирать кровь, стараясь как можно аккуратнее промыть порезы. Воцарилась напряжённая тишина, когда все повернулись к Далирии. Всегда такая элегантная и собранная, она превратилась в дрожащую, окровавленную фигурку, и это сильно поразило всех. Все уже проходили через это, все видели друг друга избитыми и сломленными после ночи, проведённой с одной из жертв Касадора. Это было частью их порочного существования, неизбежной рутиной. Но от этого не становилось легче. Руки Аурелии дрожали, когда она промывала раны сестры, стараясь прикасаться к ней как можно нежнее. Остальные с беспокойством и беспомощностью наблюдали за происходящим. Они слишком хорошо знали эту боль. Все делали это несколько раз в неделю, если только Касадор не предпочитал вместо этого пытки. Они заманивали ничего не подозревающих в тёмные закоулки города и возвращались во дворец, часто затаскивая свою жертву в постель, словно это был ритуал, позволяющий им потерять бдительность. Насилие, унижения — это было обыденностью. Астарион следил за каждым движением Далирии, и в груди у него щемило от странной смеси облегчения и вины. К его извращённому счастью или удаче — если это вообще можно было так назвать — он не часто возвращался с охоты в том же состоянии, что и Далирия. Его мастерство в искусстве обольщения часто позволяли ему устраивать шоу, сводить кровопролитие к минимуму и забывать об этом, как только дело было сделано. Это стало его второй натурой, способом выжить, не потеряв себя полностью. Однако Далирии не всегда так везло. Она вздрагивала и шипела от боли, когда Аурелия касалась более глубоких порезов, а дыхание сбивалось при каждом резком жжении. На её лице было множество синяков, а некогда прекрасные черты лица распухли и потускнели. Кровь спутала её волосы, прилипла к бледной коже, а глаза, обычно такие живые, были затравленными и пустыми, будто ужасы этой ночи опустошили её. Её порванная и испачканная кровью одежда безвольно болталась на теле. Леон стоял рядом, крепко сжимая кулаки и челюсть. В его глазах пылал гнев, та же бессильная ярость, которую все они испытывали, сталкиваясь с жестокостью своего существования. Йоусен отвернулся, не в силах вынести этого зрелища. Даже Вайолет привычно не ухмылялась, выражение её лица было серьёзным, а глаза потемнели от невысказанных мыслей. Все они знали, что нужно делать, знали, что ничего не оставалось, как попытаться подлечить её и приготовиться к следующему неизбежному ужасу. Он наблюдал, как Далирия попыталась сесть ровнее, вернуть себе хоть какое-то подобие достоинства, хотя и поморщилась от усилий. На мгновение их взгляды встретились, и во время этого обмена он увидел ту же усталость, ту же горькую покорность судьбе, что и у него. Они все были заперты в этом аду, и выхода не было. Но даже в глубине своего отчаяния они держались друг за друга, потому что это всё, что у них оставалось. Когда Далирия попыталась снова сесть, её тело сильно задрожало, выдавая ненадёжность её самообладания. Дыхание было прерывистым, каждый вдох был борьбой с болью, пронизывающей её избитое тело. С губ сорвался слабый скулёж, а руки вцепились в края кровати, словно это было единственное, что удерживало её в реальности. Руки Аурелии скользнули к особенно глубокой ране на боку, и в тот момент, когда её пальцы коснулись разорванной плоти, Далирия судорожно вздрогнула. Резкий вдох был первым признаком того, что её попытки не терять самообладание пошли прахом. Её расширенные от страха и боли глаза метались по комнате, словно в поисках несуществующего выхода. Дрожь, которая раньше была едва заметной, теперь стала более выраженной, всё тело неконтролируемо тряслось. Дыхание участилось, стало коротким и неглубоким, и с каждой секундой всё хаотичней. Словно вся тяжесть насилия, бесконечных страданий, неизбежного кошмара их жизни обрушилась на неё разом. — Нет… нет, я не могу… Я больше не могу… — голос Далирии едва превышал шёпот и дрожал, как и всё её тело. Она начала задыхаться, когда её охватила паника. Её глаза были широко раскрыты, зрачки расширены, и она, казалось, вся сжалась, словно пытаясь избежать ужаса происходящего. Аурелия попыталась её успокоить, но от её прикосновений, казалось, становилось только хуже. — Далирия, всё хорошо, — прошептала она нежным, но пронизанным беспокойством голосом. — Ты в безопасности. Мы рядом. Но Далирия её не слышала. Она отчаянно мотала головой, схватилась за грудь, как будто это могло физически помочь удержать себя в руках. — Я должна найти способ, — пробормотала она дрожащим от отчаяния голосом. — Должен быть выход из этого… должен быть… я должна найти лекарство… Казалось, комната сомкнулась вокруг них, стены давили, когда паника Далирии наполнила воздух. Остальные беспомощно наблюдали, как она теряет рассудок. Сильная, собранная Далирия, которую они всегда знали, ломалась, и это было пугающее зрелище. Астарион ощутил в груди холод. Он и раньше видел, как страдает Далирия, но это было совсем другое. Это была полная потеря контроля, рассыпание маски, которую она всегда носила. И это пугало, потому что он знал: если Далирия могла вот так сломаться, то и они все могут. Они все стояли на краю, и падение одного из них было лишь вопросом времени. Но когда дрожь Далирии усилилась, а её учащённое дыхание перешло в рыдания, Астарион понял, что не может позволить ей сорваться одной. Он медленно и осторожно придвинулся ближе. — Далирия, — тихо позвал он ровным, несмотря на бурю эмоций, голосом. — Посмотри на меня. Медленно, безумный взгляд Далирии встретился с его. Она сосредоточилась на нём и паника начала понемногу утихать. Рыдания всё ещё продолжались, но теперь более тихие, менее яростные. Дыхание её замедлилось, хотя всё ещё было прерывистым и неровным. Аурелия придвинулась ближе и положила руку на плечо сестры, не зная, успокоит ли её прикосновение или сломает ещё больше. — Мы здесь, Далирия. С нами ты в безопасности, — мягко сказала она с тихой, яростной решимостью в голосе. Астарион сделал ещё один медленный шаг. — Далирия, дыши, — мягко призвал он, пытаясь её успокоить. Леон шагнул вперёд, его обычная суровость смягчилась от беспокойства. Он опустился на колени рядом с Далирией и нежно положил руку ей на плечо. — Мы здесь. Мы не позволим, чтобы с тобой что-то случилось. Далирия закрыла глаза, пытаясь принять их слова, их присутствие, и постепенно начала успокаиваться. Содрогания, охватившие её тело, утихли до слабой дрожи, дыхание стало ровнее, когда она перестала учащённо дышать. Астарион стоял и смотрел на Далирию, пока остальные пытались утешить её словами. Он видел хрупкую надежду в их глазах, отчаянную потребность поверить в те заверения, которые они предлагали. Но он-то знал. Слова, которые они произносили, обещания безопасности и защиты — всё это было ложью. Они знали это, и в глубине души Далирия тоже это понимала. Остальные так старались исправить то, что было сломано, держаться за иллюзию, что они могут защитить друг друга от тьмы, которая их окружала. Но Астарион знал правду. Они были в ловушке, запутались в паутине жестокости и отчаяния, из которой никто не мог выбраться. Что он мог сказать такого, что не было бы ложью? Правда была слишком горькой, слишком неприкрытой, чтобы произносить её вслух. Они не были в безопасности и никогда не будут. И как бы крепко они ни прижимались друг к другу, они не могли защитить себя от ужасов, которые их ожидали. Астарион не отрывал взгляда от Далирии, наблюдая, как стихают последние содрогания. Глаза её были закрыты, а выражение лица выражало измученную покорность. Она успокоилась, но страх в чертах её лица сохранился, в том, как напряжено было её тело, словно она готовилась к следующему удару. Петрас отложил свой самодельный нож. — Мы заставим его заплатить, — прорычал он с едва сдерживаемым гневом. — Однажды мы заставим их всех заплатить! Мысли Астариона возвращались к бесчисленным дням, которые они провели вместе, прижавшись друг к другу в темноте и мечтая о мести. Те дни были единственным утешением, которое у них было, единственным способом не дать разуму сломаться под тяжестью страданий. Петрас рассказывал о том, как однажды они поменяются ролями с Касадором и его жестокими прихвостнями. С каждым разом сценарии становились всё более изощрёнными, и каждый из них добавлял в фантазию свой собственный штрих справедливости. Далирия представляла себе мир, где они свободны, где дворец — лишь руины, а имя Касадора стёрто и забыто. Аурелия добавляла свои мысли — тихие, но яростные в своей решимости. Даже Йоусен вступал в разговор, и его обычно хрипловатый голос смягчался, когда он представлял себе жизнь без цепей. Но шли годы, и эти шепчущие планы мести становились всё более далёкими и нереальными. Мечты, которые когда-то были источником силы, теперь казались жестокой насмешкой над их реальностью. Астариону становилось всё труднее и труднее сдерживать гнев. Правда заключалась в том, что он больше не мог представить себе мир, где они победили, где они были кем-то другими, а не игрушками Касадора. Он даже не мог заставить себя это представить. Вайолет, несмотря на собственную боль, подползла и села рядом с Далирией. — Я всегда могу снова подменить вино этого ублюдка на уксус, — сказала она с озорным блеском в глазах. — Он будет плеваться ещё несколько дней. По группе прокатился слабый смешок — краткий миг веселья посреди мрачной реальности. Петрас, поигрывая своим ножом, с ухмылкой поднял голову. — А я-то думал, что тебе твои шутки уже поднадоели, Вайолет. Приятно знать, что это не так. Аурелия, выводя успокаивающие круги на спине Далирии, добавила: — Нам понадобится всё, чтобы оставаться в здравом уме в этом месте. Далирия слабо улыбнулась, в её глазах отразилась благодарность и разделённая боль. — Спасибо, Вайолет. Мне это было нужно. Астарион нахмурился. Они были в ловушке, и мысль о чём-то лучшем была далека, как звёзды. Ярое неповиновение, которое когда-то в нём горело, погасло, сменившись холодной, пустой покорностью. Он больше не лежал ночами без сна, мечтая о мести; он просто лежал, ожидая следующей пытки, следующего испытания, потому что это было единственной уверенностью, которая осталась в его жизни. Аурелия действовала быстро и эффективно, её руки двигались с привычной лёгкостью, когда она промывала и перевязывала раны Далирии. — С тобой всё будет в порядке, — успокаивающе прошептала она. — Мы с тобой. Далирия поморщилась, но с благодарностью кивнула. — Спасибо, — едва слышно прошептала она. — Не знаю, что бы я без вас всех делала. Астарион отступил на шаг, отстраняясь от происходящего. Он больше не мог на это смотреть, не мог выносить тяжести той лжи, которой они сами себя окружили. Они были в ловушке этого кошмара, и никакие слова утешения не могли этого изменить.