Don't go (Не уходи)

Астарион ворвался в свою комнату и с грохотом захлопнул за собой дверь. Его нервы были на пределе, он был слишком взвинчен. Он сорвал с себя доспехи и небрежно бросил их на пол, учащённо и поверхностно дыша. Они только что вернулись из убежища Слай, где, казалось бы, приятное воссоединение переросло в тошнотворно приторный обмен любезностями. Тав предложила Слай встретиться завтра, чтобы объединить усилия. Тифлингша же в дерзкой манере заявила, что, как только всё будет улажено, «Безликие» с гордостью пригласят в свои ряды автора названия банды. Астарион раздражённо усмехнулся при воспоминании. — Ну и наглость у этой женщины, — пробормотал он себе под нос, стаскивая сапоги и отбрасывая их в сторону. Блять, и почему Тав всегда должна быть такой милой? Единственным плюсом было то, что они оставили там ноющего Джаррена. Заметив на комоде тазик с водой, он стянул с себя рубашку, схватил губку и принялся с остервенением оттирать пятна крови, копоти и вонь табака, но прохладная вода на коже мало его успокаивала. — Да ёб твою мать! — заорал он, чувствуя, как его охватывает недовольство. В это мгновение в дверь осторожно постучали. — Астарион? Можно зайти? — донёсся с другой стороны ласковый голос Тав. Он замер, напрягая плечи. Его первоначальным инстинктом было отмахнуться от неё язвительным замечанием, оттолкнуть, как он делал это много раз до этого, но понял, что жаждал её присутствия, её успокаивающего воздействия. Он глубоко вдохнул, пытаясь справиться с охватившими его эмоциями, и позвал: — Входи. Дверь со скрипом открылась, и Тав заглянула внутрь. — Эй… — мягко улыбнулась она, и эта улыбка мгновенно обезоружила. Гнев и раздражение растаяли, сменившись глубоким чувством облегчения. Тав стояла в дверях, всё ещё в своих доспехах, и на её лице отражалось беспокойство. Должно быть, она сразу же последовала за ним; он раздражённо рванул вперёд, практически взлетев по лестнице. Она выглядела так, словно только сейчас перевела дыхание. Его голый торс был в разводах от следов крови и воды. Его глаза метнулись в её сторону, когда она вошла, во взгляде читалась неуверенность и уязвимость. Он прочистил горло и снова принялся остервенело оттираться. — Ну, не стой там, — сказал он, пытаясь вернуть своему голосу обычную дерзость. — Заходи, пока не простудилась. Тав вошла в комнату, закрыв за собой дверь с мягким щелчком. Её глаза не отрывались от его глаз, наполненные беспокойством и чем-то ещё… чем-то, что он не мог определить, но в чём отчаянно нуждался. В комнате было темно, слабый аромат хвои, доносящийся с улицы, смешивался с едким запахом дыма, который всё ещё оставался на его коже. — Эй, — нежно повторила она, подходя ближе. — Ты в порядке? А я выгляжу в порядке? Астарион театрально вздохнул, проведя влажной рукой по своим взъерошенным волосам. — О, ты меня знаешь, дорогая. Всегда олицетворяю стабильность, — ответил он, и уголки его рта дёрнулись в короткой язвительной улыбке. — Просто ещё один восхитительный день в хаосе, в который превратилась наша жизнь. Улыбка Тав слегка расширилась, хотя беспокойство не покидало её глаз. Она шагнула ближе, её пальцы потянулись к его руке, возле довольно большого синяка, как будто она хотела его осмотреть. — Ты так быстро убежал. Я хотела убедиться, что с тобой всё в порядке. Астарион смотрел на неё, любуясь ею, одетую в броню, тем, как её волосы спадали свободными прядями на лицо, блеклыми пятнами грязи и каплями пота, которые почему-то делали её ещё более очаровательной. — Я в порядке, — сказал он, хотя в голосе не было уверенности. — Просто… всё, что произошло сегодня. Бесконечный парад сюрпризов, успешно проходящий последние несколько дней. Это немного чересчур, даже для такого неунывающего парня, как я. Рука Тав скользнула вниз по его руке. — Позволь мне… — сказала она, протягивая руку за губкой. Астарион на мгновение замешкался, всё ещё оставаясь настороже. Но вид её протянутой руки и мягкость её голоса понемногу сломили его сопротивление. С неохотным вздохом он протянул губку, соприкоснувшись с её пальцами. Тав обвела взглядом комнату и заметила стул в углу. Она придвинула его поближе к нему, неторопливо и спокойно. — Вот, садись, — мягко, но решительно приказала она. Астарион без возражений послушался, он сел почти с покорностью. В его повиновении чувствовалось безоговорочное доверие, готовность отдаться заботе и комфорту, которые она предлагала. Он прерывисто выдохнул, дыхание перехватило. Каждое прикосновение губки было бальзамом для его измученных нервов, снимая скручивающее его изнутри напряжение. Когда прохладная губка коснулась его, Астарион сначала вздрогнул, инстинктивно напрягаясь. Тав придвинулась ближе и встала рядом с ним, нежными и осторожными прикосновениями счищая кровь и грязь с его кожи. Её прикосновения были осторожными и обдуманными, каждое движение губки — нежным и успокаивающим. Постепенно он почувствовал, как напряжение в мышцах начало ослабевать. Резкие морщины на его лице разгладились, и он испустил долгий прерывистый вздох. Его глаза закрылись, и он отдался успокаивающему ритму её движений. Его разум начал успокаиваться. Каждое лёгкое движение губкой, казалось, распутывало узел недовольства, делая его уязвимым, но в то же время странно умиротворённым. Тав работала молча, бережно уделяя внимание каждому месту, её прикосновения были особенно нежными вблизи его ран. Когда губка прошлась по особенно чувствительному месту, Астарион слегка вздрогнул и резко вдохнул. Но первоначальное жжение быстро сменилось успокаивающим облегчением, и он расслабился под её прикосновениями. — Прости, — прошептала она, смачивая губку водой и осторожно протирая область вокруг. — Нужно будет ещё раз промыть её чистой водой, а затем я нанесу мазь. Он наблюдал за ней из-под полуприкрытых век, отмечая сосредоточенно-нежное выражение лица. Тав продолжала её поглаживания, и между ними воцарилась комфортная и интимная тишина. Дыхание Астариона замедлилось, подстраиваясь под ровный ритм её движений. Его прежнее волнение растаяло, сменившись глубоким спокойствием. Он позволил заботиться о себе, быть уязвимым рядом с ней. — Как ты себя чувствуешь? — нежно спросила она. Астарион медленно выдохнул, в его тоне смешались разочарование и уязвимость. — Я… Я не знаю, — натянуто признался он. Нежное прикосновение губки к его ранам заставило его вздрогнуть. Тав немного помолчала, не отводя взгляда. — Кейлет и Эрдан мне рассказали, что произошло в таверне… Астарион усмехнулся, и с его губ сорвался горький смешок. — Ах, так ты слышала о моих подвигах? Да, сегодня я немного «повеселился». — В его голосе звучала ирония, призванная замаскировать глубоко сидящую беспокойную боль. — Если тебе есть, что сказать по этому поводу, валяй. Выскажи всё. Тав вздохнула, её прикосновение было непоколебимым. — Астарион… всё будет хорошо… Джаррен будет жить… Астарион сжал челюсть, на лице отразились чувства вины и разочарования. — О, пожалуйста, избавь меня от парада сочувствия к Джаррену, — отрезал он, его голос сочился сарказмом. — Пусть он сгниёт хоть в Девяти преисподних, мне всё равно. — Так что происходит? — тихо спросила она, остановившись с мытьём и приподняв бровь. Первой реакцией Астариона было огрызнуться, наброситься на мир, который, казалось, решил держать его в оковах. Но что-то в пристальном взгляде Тав, в её непоколебимом терпении заставило его остановиться. Гнев, который кипел где-то под поверхностью, начал рассеиваться, сменяясь усталостью. Он опустил взгляд, ссутулившись. Он тяжело выдохнул, его голос был тихим, но в нём слышалась неприкрытая уязвимость. — Дело во мне, — признался он. — В то мгновение я хотел поглотить всю его жизненную силу до последней капли, упиться властью. Я чувствовал своё превосходство, и я хотел его использовать. Тав обмакнула губку в воду и продолжила осторожно его обмывать; её беспокойство было очевидным, но без тени обвинения. — Почему ты хотел его убить? Астарион закрыл глаза, когда прохладная вода из губки снова омыла его кожу. Он колебался, в его голосе звучало чувство вины. — Это придало мне… чувство контроля, — тихо признался он. — Это позволило мне почувствовать себя, в каком-то смысле, могущественным… Это было знакомо, но… Она медленно кивнула, шагнула ближе и осторожно вытерла порез на его губе. — Но? Глаза Астариона остановились на её, напряжение в его взгляде было почти обжигающим. — Но это напомнило мне о… прошлом, — признался он шёпотом. — О боли, страхе, беспомощности. — Он глубоко вздохнул и понизил голос ещё больше. — Напомнило мне о Касадоре. Я услышал его голос. Она помолчала, ощутимо беспокоясь и коснулась его ладони. Астарион перевёл взгляд на их руки, ощущая необъяснимое чувство утешения от этого контакта. Он дрожаще вдохнул, пытаясь успокоиться, хотя это явно не давало ему покоя. — Это вернуло все воспоминания. То, что он делал со мной… и то, что мне приходилось делать. — Он замолчал, сжимая челюсть. — Астарион… его здесь больше нет. Он не причинит тебе вреда. Астарион сжал кулак, по нему пробежала дрожь, как будто само упоминание имени Касадора пропускало электрический ток. — Знаю, — напряжённо и тихо произнёс он, — но его влияние всё ещё ощущается в моих мыслях, в моих кошмарах. Его больше нет, но он продолжает причинять боль. Гнев в его глазах вспыхнул, защищая от уязвимости, которую он ненавидел показывать. — Этот ублюдок оставил на мне свой след, и я ненавижу, что он всё ещё имеет надо мной власть даже в смерти. Это приводит в ярость. Я хочу освободиться от него, но он словно вплетён в мою душу… как въевшееся пятно. Её хватка усилилась, и он почувствовал её непоколебимую поддержку. Глаза Астариона вспыхнули от гнева, грубая, кипящая эмоция бурлила под поверхностью. — Я ненавижу это. Я ненавижу его. Ненавижу, что часть меня всё ещё принадлежит ему. Тав ещё сильнее сжала его руку, её голос стал мягким и успокаивающим. — Любовь моя… Астарион закрыл глаза. Он так давно не слышал этих слов, что сейчас ощутил приступ тоски. Ему не хватало этого, поддержки, которую он когда-то отверг. Тепло её голоса обволакивало его, как утешающие объятия. Он выдохнул, в его голосе прозвучала уязвимость. — Просто… иногда мне кажется, что я воюю сам с собой, разрываюсь между тем, кем меня создали, и тем, кем я хочу быть, — когда она промыла очередной порез на его щеке, прикосновение было нежным и искренним. — Знаешь, — мягко начала Тав, и её голос был как бальзам для его беспокойных мыслей, — силу можно измерять по-разному. Не только в том, чтобы контролировать других, но и в том, чтобы контролировать себя. И это самое главное, — сказала она, нежно положив ладонь ему на лицо. Астарион накрыл её руку своей и уткнулся в неё носом, с его губ сорвалось тихое мурлыканье. — Говоришь так, будто это проще простого, — сказал он, закрыв глаза и поцеловав её запястье. — Этот урок трудно усвоить, особенно когда тени так долго были твоими единственными спутниками и образцами для подражания. Тав медленно убрала руку, и он почувствовал мгновенный холодок в том месте, где она прикасалась к нему раньше. Она тепло улыбнулась, затем снова окунула губку в воду и продолжила мытьё. Её прикосновение было уверенным, спокойным. — Так не должно продолжаться вечно… со временем всё наладится. Я тебе помогу. Астарион открыл глаза и встретился с ней взглядом, что был полон искренности и понимания. Он видел в её глазах сострадание, неподдельную заботу, которую она испытывала к нему. Это было чувство, к которому он не привык, и всё же это было то, чего он жаждал всё больше и больше. — Ты знаешь, это бесит, когда ты права? — спросил он, и в его тоне смешались нежность и раздражение. Но хаотичные мысли, кружившиеся в его голове, не давали покоя. Безумие альтернативных реальностей, контроль над временем и его искажение — Петрас, Аманита, Себастьян — всё это сводило с ума. Его снова охватил гнев. Он тихо стиснул зубы, когда губка скользнула по ране, и тем самым выдал дискомфорт, который быстро сменился гримасой. В голове зародилась более мрачная, извращённая мысль. — Вечно… Как я могу в это верить, если я даже не знаю, реально ли всё это? Может, существует какая-то чёртова основная временная линия, а мы забрели в ответвление, которого не должно быть? — Он покачал головой, в нём бушевали отчаяние и гнев. Тав замолчала, её рука замерла. Она тяжело вздохнула, устало глядя в окно. — Всё так запуталось… Я едва за этим успеваю… Астарион почувствовал нарастающее разочарование, его голос стал резким от гнева. — Запуталось — это ещё мягко сказано, — проворчал он. — Слишком много всего происходит, слишком много версий одного и того же, чёрт возьми, прокручивается у меня в голове. Откуда нам знать, что реально, что имеет значение, а что — просто извращённый бред? Это сводит с ума. Я чувствую, что теряю голову, и не могу понять, это я схожу с ума или сама реальность. Тав вздохнула и посмотрела на него сверху вниз. — Ты… ты ничего не помнишь об Аманите? Лицо Астариона исказилось в замешательстве. — Аманита… — повторил он, нахмурив брови, пытаясь осмыслить незнакомое имя. Воспоминание, ускользающее, как дым, отказывалось всплывать на поверхность. Он покачал головой, и на его лице отразилось разочарование. — Нет, ничего. Знаю, что должен бы… но ничего не помню. Его голос затих, разум напрягся, пытаясь вспомнить то, что, как он знал, он должен был помнить, но никак не мог ухватить. Словно не хватало важного фрагмента головоломки, пустота там, где должно быть воспоминание. — Всё так, как ты и сказала… всё становится запутанным. Выражение лица Тав смягчилось. — У меня где-то остались её письма… Я тогда взяла их с собой. В тот день я не хотела слишком нервировать тебя подробностями… Но меня не удивляет её желание всё исправить. У неё тогда отняли молодость, невинность и свободу. Выражение лица Астариона изменилось, в нём вспыхнуло любопытство, когда он услышал её слова. — Расскажи мне об Аманите, — попросил он, не сводя с неё пристального взгляда. — Что ты о ней знаешь? Её обстоятельства, её борьбу. Я бы хотел понять. — Я рассказала тебе всё, что знала, когда мы были у Слай… Больше ничего не знаю. Думала, ты что-то знаешь, — она тяжело вздохнула. — По-видимому, её привели во Дворец в день её рождения, а затем обратили. Предполагалось, что будет какой-то праздник… Семейные обряды, кажется, так она называла это в письмах… Его глаза расширились, при упоминании о семейных обрядах в нём вспыхнула промелькнуло смутное понимание. Это было смутное, ускользающее воспоминание, похожее на полузабытый фрагмент сна. Его разум ухватился за этот термин с отчаянной надеждой. — Семейные обряды… — повторил он, понизив голос почти до шёпота. — Это…звучит знакомо. Да, думаю… — Он помолчал, подыскивая более подробную информацию. — Да, однажды Касадор запретил нам покидать свои покои. Он сказал, что ожидает гостей. Может быть, в этом всё и дело? Тав кивнула, чтобы он продолжал. Астарион устремил взгляд вдаль, пытаясь разобраться в мутных слоях своего прошлого. — Да, теперь я вспоминаю. Нас держали взаперти, но атмосфера… была другой. Напряжённой. Будто что-то важное происходило совсем рядом с нами. Голос становился увереннее по мере того, как фрагменты начали складываться в единое целое. — Аманита, должно быть, была одной из тех «гостей», о которых упоминал Касадор. Одна из несчастных душ, привлечённых для его извращённых церемоний. Теперь в этом есть смысл… повышенные меры безопасности. Они готовились к обращению, к ужасному ритуалу, замаскированному под торжество. Тав слушала внимательно, в глазах отражалась печаль и решимость. — Должно быть, она была в ужасе, — прошептала она. — День, который должен был стать радостным, превратился для неё в кошмар, — нахмурившись, вздохнула она. — Ты её видел? Астарион закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти события того дня. Несмотря на все его усилия, детали оставались неясными, словно струйки дыма, просачивающиеся сквозь пальцы. — Я… я не уверен, — разочарованно признался он. — Всё перемешалось. Воспоминаний так много, каждое из них сливается со следующим в безумном калейдоскопе образов. Единственное запомнившееся чёткое впечатление, — это чувство тревоги, но оно было постоянным в том месте. Честно говоря, в то время я был в основном в беспамятстве. Хотелось забыть обо всём, что произошло за день до этого. Тав понимающе кивнула. — Ясно… мы найдём другой способ. Ещё не всё потеряно. Тело Астариона слегка обмякло, с губ сорвался усталый вздох. — Надеюсь, ты права, — нерешительно и устало пробормотал он. — Я бы хотел перестать чувствовать себя таким… потерянным. Беспомощным. Между ними повисла пауза, Тав не отрывала взгляда от его лица, беспокойно хмурясь. Она нежно коснулась его руки, удерживая его здесь и сейчас. — Можно? — тихо спросила она, указывая на его колени. Взгляд Астариона метнулся вверх, в глазах промелькнули удивление и неуверенность. Он молча кивнул, его суровый внешний вид смягчился, когда он жестом пригласил её сесть. Тав с естественной грацией устроилась у него на коленях, сразу же запустив пальцы в его волосы. От этого ощущения у него по спине пробежали мурашки, восхитительная смесь спокойствия и желания. Её прикосновения были наэлектризованы, каждая нежная ласка вызывала тихий стон удовольствия. — Знаешь, это займёт какое-то время. Исцеление, — прошептала она, обдавая его кожу тёплым дыханием. Астарион подался навстречу прикосновениям, наслаждаясь теплом и уютом её присутствия. Тихий, благодарный вздох сорвался с его губ, когда кончики пальцев пробежались по его волосам. — Время, — смиренно повторил он. — Такое чувство, что его никогда не бывает достаточно. Всегда что-то или кто-то пытается его украсть. — В его словах чувствовалось глубокое изнеможение, намного превосходящее физическую усталость. — Иди сюда… — шепнула Тав, притягивая его ближе к своей груди. Не колеблясь, Астарион обнял её, заключая в интимные объятия. Он уткнулся лицом ей в плечо, обдавая тёплым дыханием её кожу, отчего по телу девушки пробежала ощутимая дрожь. Астарион почувствовал, как руки Тав обхватили его, и это объятие превратилось в нежный кокон тепла и безопасности. Её аромат, смесь земли и полевых цветов, наполнил его чувства, придавая ему уверенности в этом моменте. Он крепче обнял её, наслаждаясь редким чувством защищённости и принадлежности. Пальцы Тав продолжали свой успокаивающий танец в его волосах, и от каждого прикосновения по его телу разливались волны спокойствия и умиротворения. Он чувствовал ровное и успокаивающее биение её сердца, мягкий ритм которого соответствовал той тихой силе, которую она излучала. Его дыхание было медленным, размеренным, напряжение спадало с каждым выдохом. Он прижался носом к её груди, ощущая щекой мягкую фактуру кожаных доспехов. — Прости… — внезапно прошептала Тав ему в волосы. От её слов у Астариона слегка перехватило дыхание, а на лице отразились удивление и растерянность. Он слегка отстранился, взглянув на неё. — За что? — тихо спросил он, и в его голосе прозвучала смесь уязвимости и недоумения. Тав вздохнула, нежно поглаживая его по волосам, играя с завитками за ухом. — За то, что позволила тебе пойти в трактир без меня… Я должна была знать, что тебе будет трудно, я должна была пойти с тобой. Прости. Руки Астариона сжались вокруг неё, его объятия становились всё крепче. — Нет, не извиняйся, — пробормотал он тихо и успокаивающе. — Ты не могла знать. Да и как? Ты не виновата. Это был мой выбор… Я хотел это сделать. В конце концов, манипулировать людьми — это то, что у меня получается лучше всего, то, чем я всегда занимался. Это всё, что я знаю. Тав слегка откинулась назад, мягко, но решительно глядя ему в глаза. — Знаю, что это был твой выбор. Но именно поэтому я должна была быть рядом с тобой. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. — Просто я не привык испытывать такие противоречивые чувства, — признался он чуть мягче. — Насилие мне знакомо, оно было частью меня на протяжении веков. Но также есть часть меня, которая жаждет чего-то другого, чего-то большего. Чего-то лучшего. — Ты в миллион раз лучше. Прошу, поверь в это, — она крепко обняла его. — Твои старые привычки не управляют тобой. Его тело расслабилось в её объятиях, и сквозь его обычную сдержанность пробилась уязвимость. Он притянул её ближе, ища утешения в её присутствии. — Иногда в это трудно поверить, — тихо признался он, в его голосе слышалась неуверенность в себе. — Но ты напоминаешь мне о том, что всё возможно. Он медленно выдохнул, тёплым дыханием коснувшись её кожи. — Спасибо, — пробормотал он. — За твоё терпение, понимание, доброту. И за то, что веришь в меня. Я тебе доверяю. Она наклонилась, нежно поцеловав его в лоб. — Всегда пожалуйста, — прошептала она, обдавая его кожу тёплым дыханием. — Дело не только во мне… Я не замечала, как ты подавлен, пока Кейлет и Эрдан не сказали. Астарион слегка напрягся, на его лице промелькнуло раздражение. — Ну чудесно, — агрессивно проворчал он, слегка отстранившись, выпрямляясь, но не разжимая объятий. — Я и не подозревал, что выгляжу настолько жалко. Но ты можешь сказать им, что это совершенно излишне — они любопытны и раздражают. Это твои друзья, не мои. Я не нуждаюсь в их жалости и заботе. Тав тихо рассмеялась. — Извини, что сейчас расстрою тебя, но ты — семья. А это означает назойливую, порой нежеланную заботу. Теперь ты наша часть, поэтому они приняли и тебя. Это значит, что им не всё равно. Стоп… чего? Конечно, Кейлет всегда беспокоится обо всех, но Эрдан? Просто смешно. — Отлично, как раз то, что мне нужно, — язвительно усмехнулся Астарион, и уголки его рта дрогнули от улыбки. — В кои-то веки я обрёл покой и уединение, и вдруг меня окружает стая назойливых «родственничков». Стоило бы предупредить меня, дорогая, — его тон был игриво-драматичным. — О, тебе это понравится. Так и вижу, как ты охотишься с Эрданом или шьёшь с Кейлет. Как мило, — промурлыкала Тав, звонко хихикая. Астарион закатил глаза, криво улыбнувшись. — Откажусь от охоты и шитья, большое спасибо, — сказал он сухим и насмешливым тоном. — Предпочитаю более… изысканные развлечения. Как насчёт азартных игр? Интриг? Политических манипуляций? Или, что ещё лучше, пить до тех пор, пока не забудешь собственное имя? Смех Тав наполнил комнату, тёплый, успокаивающий звук, который, казалось, прогонял тени. Астарион почувствовал, что расслабляется, и не мог отрицать, что по телу разлилось тепло при мысли о том, что он является частью чего-то — частью семьи. Было… приятно. Тав с раздражением и весельем покачала головой. — О нет, мы покончим с этим. Это не приносит тебе никакой пользы. Мы придумаем для тебя что-нибудь получше. Например, в следующий раз рекомендую почитать вместе с Гейлом. Астарион одарил её нечитаемым взглядом: — Читать с Гейлом? Это же пытка. Тав легко и дразняще рассмеялась. — Ты будешь удивлён, но у Гейла бывают и свои моменты. Кроме того, тебе не помешает немного сбавить обороты. Астарион приподнял бровь, снова ухмыльнувшись. — Сбавить обороты? Тав, дорогая, ты явно совсем меня не знаешь. Тав наклонилась ближе, согрев своим дыханием его ухо. — Вообще-то я знаю тебя очень хорошо, — дразняще-нежно прошептала она. — Сегодня Гейл смутился и покраснел. Брови Астариона взлетели вверх, его любопытство разгорелось. — О, правда? — протянул он с озорным блеском в глазах. — Расскажи мне поподробнее. Гейл смутился и покраснел? Это я должен услышать. Тав наклонилась ближе, защекотав дыханием его ухо. — Да, это было потрясающее зрелище. Фэйлен сказала что-то такое, от чего Гейл залился краской. И когда она наклонилась, он выглядел так, будто вот-вот упадёт в обморок. Затем зашла Гисан, и взгляд Файлен мог расплавить сталь. Астарион низко усмехнулся. — Ну и ну. Похоже, у нашего дорогого волшебника назревает любовный треугольник. Как восхитительно интересно. Тав рассмеялась, заблестев глазами, и слегка отстранилась. Астарион скользнул рукой к её бедру и нежно притянул к себе. — Может, ты и права, — сказал он с притворной серьёзностью, изогнув губы в лукавой улыбке. — Возможно, немного чтения с Гейлом могло бы оказаться… поучительным. По крайней мере, это может стать отличным развлечением. Ухмылка Тав расширилась, она явно была в восторге от его реакции. — Видишь? Я знала, что ты передумаешь. Обещаю, всё будет не так уж плохо. — О, я просто в восторге от перспективы пыльных книг и бесконечных монологов Гейла. Воистину, это то, о чём я всегда мечтал, — Астарион приподнял бровь, в его тоне сквозил игривый сарказм. — Но я бы не стал сразу радоваться, дорогуша — поживём-увидим. Тав хихикнула, игриво хлопнув его по плечу. — Знаешь, ты можешь приятно удивиться. В жизни есть нечто большее, чем интриги и распутство. Астарион драматично вздохнул. — Разве? Я содрогаюсь от этой мысли. В следующий раз ты заставишь меня вязать у костра с Кейлет и обсуждать достоинства трезвости и спасения деревенских жителей. Тав широко улыбнулась, и Астарион быстро добавил: — Но помни, дорогая, я не лихой принц в сверкающих доспехах, — фыркнул он с игривым блеском в глазах. Тав лукаво ухмыльнулась. — Конечно же нет. А я — да. Астарион приподнял бровь, уголки его рта дёрнулись. — Что? — Позволь напомнить, как мы познакомились, моя дама в беде. — Тав прижала руки к лицу, её голос приобрёл невинный, высокий тон, когда она провозгласила: — Боги, что же мне делать? Как же я несчастен! Эти ужасные кобольды в тех кустах, госпожа, не могли бы вы меня спасти? О! — Она драматично вздохнула, положив тыльную сторону ладони на лоб и притворившись, что падает в обморок. — Ты ужасная актриса. И я вовсе так не ныл, — фыркнул Астарион, покачав головой. Тав рассмеялась, озорно сверкнув глазами. — Может, и нет, но между нами двумя я определённо идеально бы подошла в качестве героини для обложки романа для молодых девушек. Он нежно взял руку Тав в свою, и его большой палец провёл по костяшкам её пальцев. — Знаешь, — легко сказал он, — если тебе когда-нибудь надоест спасать мир, ты всегда можешь заняться актёрским мастерством. Хотя, боюсь, мир театра может быть не готов к такой… драматичной особе, как ты. — О нет, я оставляю театральную стезю тебе, — рассмеялась Тав, откинув голову назад. — Кто знает, может, ты просто найдёшь в этом… освобождение. — Освобождение, говоришь? — глаза Астариона искрились весельем, но в его взгляде читалась искренность. — Обычно я ощущаю волнение, когда играю и издеваюсь над кем-то… Сегодня у меня был плохой день, вот и всё. Улыбка Тав смягчилась, в её глазах появился игривый блеск. — Наверное тебе стоит начать угрожать людям, которые действительно этого заслуживают. Астарион приподнял бровь, слегка откинувшись назад. — Я так и сделал, — ответил он с ухмылкой, хотя уголки его рта подёргивались от сдержанного веселья. — Это был Джаррен, — сказала Тав, её тон был лёгким, но дразнящим. — Он безвреден. Астарион надулся, отведя взгляд в сторону, и на его лице появилась тень смущения. — В моих глазах он тогда считался вреднющим, — защищаясь, пробормотал он. — Он мне не нравился. Тав задумчиво усмехнулась. Её понимающая улыбка только усилила игривое напряжение между ними. В ответ Астарион огрызнулся, придав своему голосу резкость. — Что? Выражение лица Тав оставалось невинным, хотя в глазах сверкало озорство. — Нет, ничего, — с притворной невинностью ответила она. Астарион нахмурился, скрестив руки на груди, слегка прищурившись. — А почему ты вообще была с ним? — вопрос вырвался прежде, чем он успел остановить себя, и ревность прозвучала в его словах резче, чем предполагалось. Тав прикусила губу, в её глазах плясал едва сдерживаемый смех. — Я же говорила тебе. Я была возбуждена. Астарион фыркнул, драматично закатив глаза. — А стоило ли оно вообще того? Он искренне сомневался в этом. У того мерзавца не было ни малейшего личного обаяния. От одной мысли о том, что Тав тратит своё время на такого человека, у него по коже поползли мурашки. Тав с игривой узмылкой приподняла бровь. — Иногда. Когда он не был пьян. В редких случаях. Астарион снова фыркнул, делая вид, что не удовлетворён её ответом. — А Слай… вы, очевидно, были очень близки? — слова были горьки на вкус. Неужели он просто разыграл сцену ревности? Идея казалась абсурдной, и всё же он чувствовал укол зависти. Тав поджала губы, выражая едва скрываемое веселье. Она посмотрела на него пронизывающим взглядом, прежде чем спросить: — Астарион. Ты что, ревнуешь? Астарион драматично закатил глаза, испустив преувеличенный вздох. — Ревную? Я? Дорогуша, я не умею ревновать. Тав приподняла бровь, явно веселясь от его актёрского мастерства. Её глаза сверкали любопытством и юмором, и это только разжигало горящий внутри него огонь. Терпение Астариона наконец лопнуло. Он больше не мог этого выносить. — Удивлена? Ты со всеми мила, и поэтому все думают, что ты к ним подкатываешь! — слова вырвались прежде, чем он успел их остановить. Тав удивлённо моргнула, затем покачала головой. — Это неправда, Астарион. Он резко и презрительно фыркнул. — Прошу, не могла бы ты хотя бы признать это и не притворяться слепой? Тав продолжила протестовать, всё ещё веселясь. — Астарион, ты просто смешон. — Нет? Ну что ж, давай порассуждаем, — саркастично начал он. — Сначала Лаэзель заговорила о твоём запахе, даже не потрудившись понизить голос или сделать несколько шагов от моей палатки. Потом поздние ночные сплетни с Шэдоухарт. Потом Хальсин хотел утащить тебя в какую-то пещеру. А в это время Гейл не сводил с тебя щенячьих глаз, но, похоже, он так относится ко всем, кто притворяется, что ему нравятся его монологи. А потом, ох, не будем забывать про Императора. И теперь я имею дело ещё и с бывшими, где Эрдан только и ждёт моей малейшей промашки, а Джаррен просто идиот, который бесит меня. А ещё странно глядящая на тебя Слай. Смех Тав прорвался сквозь его тираду, её глаза сверкали неподдельным весельем. — Астарион, ты же не всерьёз. — О, я убийственно серьёзен, — ответил Астарион. — Это похоже на бесконечный парад ухажёров, что бесит. Тав покачала головой, на её губах играла мягкая улыбка. — Астарион, меня просто многие любят. Не у всех есть ко мне романтические намерения. Астарион вперил в неё пронзительный взгляд, одна бровь выгнулась дугой. — Все, кто приходит к тебе во сне без рубашки, имеют такие намерения, дорогая. Тав нахмурилась, её веселье уступило место лёгкому раздражению. Она мягко, но решительно похлопала его по плечу. — Ты обещал никогда об этом не упоминать. Астарион фыркнул, его губы скривились в озорной ухмылке. — О, я обязательно упомяну. Кто тебя утешал, когда ты проснулась травмированной после того, как отвергла липкие ухаживания Императора? — Именно, я его отвергла, — решительно парировала Тав. — Я отвергла их всех. Они мои друзья, но я с тобой. Это не было чистой ревностью; он и сам не знал, что именно его так злило. Тав была вольна делать всё, что хотела. И он тоже. И всё же глубоко внутри него сидело грызущее чувство неуверенности и незащищённости. Он не хотел быть собственником, но не мог избавиться от страха, что может её потерять. Но хуже всего, что его до сих пор не покидала мысль, что он её не заслуживал. — Да, — вздохнул Астарион, и напряжение в его плечах ослабло. — Знаешь, я ценю лучшие вещи в жизни, распущенность и веселье в целом, но я просто не могу понять, зачем тебе тратить своё время на такую… сомнительную компанию. Но правда грызла его. Мысль, что Тав может быть близка с кем-то ещё, делиться мгновениями и секретами, заставляла его внутренности неприятно сжиматься. Его взгляд смягчился, сквозь вызывающую маску пробилась уязвимость. Тав тихонько усмехнулась, покачав головой. — Сомнительная компания? Ну и высокого же ты о себе мнения. — Ну конечно, — ответил Астарион, одарив её лукавой ухмылкой. — Ты меня вообще знаешь? Казалось, в комнате стало теплее, напряжение между ними сменилось чем-то более лёгким. Астарион почувствовал необычное облегчение и тревогу. Почему его это так волновало? Он был мастером отрешённости, королём безразличия. И всё же испытывал странное чувство… чего-то. Смех Тав был как бальзам, сглаживающий края его тревоги. — Ты невозможен, — сказала она, наклоняясь ближе, согревая дыханием его кожу. — Но мне это в тебе даже нравится. Ухмылка сменилась искренней улыбкой, и он встретился с ней взглядом. — Ну, хорошо, что нравится. Тав широко улыбнулась, в её глазах появился понимающий блеск. — Тебе не нужно беспокоиться о ком-то ещё. Ты единственный, с кем я здесь и сейчас. Астарион устроил сцену — в этом он преуспел, хотя и не мог понять, почему его это так волновало. В жизни Тав было много людей, она нравилась и была любима. И любила в ответ. Для него Тав была единственной, к кому он испытывал настоящие чувства. Все остальные были лишь задачей, средством для выживания. Она была для него первой во многих отношениях и единственной, кто имел значение. Первый выбор, первая настоящая подруга, первая настоящая любовь. И всё же он чувствовал себя для неё просто ещё одним. Конечно, он знал, что она так не считала, но с его точки зрения, это было правдой. Почему она? Почему он? Что он мог предложить ей, когда казалось, что у него ничего не было? Он почувствовал укол вины. Тав простила ему многое — его манипуляции, его прошлые грехи, даже те случаи, когда он ненамеренно причинял ей боль. Она видела в нём что-то, что достойно спасения, достойно любви. И иногда это пугало его больше, чем что-либо другое. Он слегка тряхнул головой, пытаясь разогнать мечущиеся мысли. — Ну, пока ты будешь об этом помнить, — игриво ответил он. Тав наклонила голову, дерзко ухмыльнувшись. — Кстати, о воспоминаниях… Почему ты решил не убивать Джаррена, не говоря уже о том, чтобы спасти его от взрыва? Это довольно благородно, даже немного ближе к тому принцу в сияющих доспехах. Астарион приподнял бровь, застигнутый врасплох её вопросом. Он откинулся назад, сложив руки, обдумывая свой ответ. Мерцающий свет отбрасывал тени на его точёные черты, подчёркивая его задумчивое выражение лица. — Думаю, это немного притянуто за уши. Но… ну, скажем так, даже у меня бывают моменты неожиданной галантности. Кроме того, он выглядел так жалко, что это было бы почти слишком жестоко. Даже на мой взгляд. Тав широко ухмыльнулась. — Я серьёзно, ты мог легко дать ему умереть, но не сделал этого. Почему? Он вздохнул, на мгновение отвёл взгляд в сторону, и выражение его лица стало задумчивым. — Возможно, я проявил милосердие. А может, я просто хотел увидеть выражение крайнего удивления на его лице и использовать его благодарность в своих интересах в будущем. Правда была сложнее. Спасение Джаррена произошло импульсивно, под влиянием чего-то незнакомого. Он взглянул на Тав, которая пристально и с ожиданием на него смотрела. — Ну ладно, — сказал он, снова закатывая глаза, но на этот раз более мягко. — Может быть, просто может быть, я увидел шанс хоть раз сделать что-то достойное. Знаешь, просто узнать, каково это. Быть кем-то… кому можно доверять. Я предположил, что ты немного разозлишься, если я убью его, — сказал он и, увидев улыбку на губах Тав, быстро добавил. — Впрочем, не привыкай к этому. Мне нужно поддерживать репутацию. Это было ужасно. Я сильнее пожалел, что вытащил его оттуда, чем о желании его убить. Мысль причинить ей боль, снова подвести её, была невыносима. И всё же он не мог побороть горечь, которая просачивалась в его сердце, когда он видел, как другие борются за её внимание. Это заставляло его сомневаться во всём, особенно в себе. Выражение лица Тав смягчилось, её глаза потеплели от благодарности. — Спасибо. Это очень много значит. Астарион закатил глаза и насмешливо сказал: — Ты плохо на меня влияешь. Он внимательно наблюдал за реакцией Тав, её глаза искрились любопытством и нотками веселья. Она легко и заразительно рассмеялась. — Посмотри на себя — я делаю тебя лучше, ты делаешь меня хуже. Мы оба в каком-то смысле несчастны, — поддразнила она. — Угх… — Астарион снова закатил глаза, на этот раз более театрально. — А теперь, может, мы перейдём от обсуждения этих банальных раздражителей и сосредоточимся на более важных делах? Например, на мне. — Ладно, вернёмся к тебе. Попробуй расширить свои увлечения. Для баланса, понимаешь. Пытки в один день, вязание в другой. — Ну, думаю, случались и более странные вещи, — Астарион игриво застонал. — Ну ладно, я попробую. Но если Гейл начнёт читать стихи, я сбегу. Тав наклонилась и прижалась к его щеке мягким поцелуем. — Договорились. Астарион почувствовал, как по телу разливается тепло, а тревога и напряжение этого дня уходят. С Тав всегда так было — её присутствие успокаивало его, позволяя чувствовать себя более открытым к окружающему миру. Он задумчиво смотрел на неё, как мерцающий свет от камина отбрасывал на её лицо тени. — Как ты себя чувствуешь после того, как снова увидела Слай спустя столько лет? — ласково поинтересовался он, его тон был мягче, чем обычно. Выражение лица Тав слегка помрачнело, а улыбка угасла. Она отвела взгляд, в её глазах отражались пляшущие языки пламени. — Это… сложно, — призналась она, в её голосе прозвучала смесь ностальгии и боли. — Часть меня счастлива видеть её, знать, что с ней всё в порядке. Но это также навевает множество воспоминаний, на которых я бы не хотела зацикливаться. Астарион кивнул, понимая, какое смятение она испытывает. — Могу себе представить. Такие воссоединения редко бывают спокойными. Но ты хорошо с этим справилась, милая моя. Тав кивнула, рассеянно выводя пальцами узоры на его груди. — Она была важной частью моей жизни. Мы были как сёстры. А потом всё развалилось. Трудно примирить прошлое с настоящим. В любом случае, было приятно с ней увидеться и убедиться, что у неё всё хорошо. Астарион крепче прижался к ней, притягивая её ближе. Он чувствовал себя поистине ужасно, грызущее чувство вины снедало его с каждым ударом сердца. Он тоже бросил её, как и остальные, и всё же у неё хватило милосердия простить его. У каждого из них были свои причины, свои оправдания тому, что они бросили её, но в итоге все они предпочли ей всё остальное. А она этого не заслуживала. Чего же он добивался на самом деле? Хотел ли он показать ей, что он лучше остальных? Хотел ли он доказать ей, что заслуживает её прощения? Тав вдруг подняла на него глаза, и в них светилась благодарность. — Спасибо, — прошептала она. — Ты всегда знаешь, как заставить меня чувствовать себя лучше. Астарион тяжело сглотнул, эмоции сжали его горло. Он отдал бы всё, чтобы выбрать её тогда. Чувство вины тяжёлым, неприятным грузом лежало у него в груди, и он ненавидел его. Он хотел освободиться от этого, загладить свою вину и показать ей, что её стоит выбирать, что ради неё стоит остаться. Он улыбнулся, и сердце его заныло от чувств. — Это потому, что ты заслуживаешь этого, дорогая. Ты заслуживаешь всё счастье мира. Мысль о том, что могло бы быть, преследовала его. Мгновения, которые он мог бы разделить с ней, способы, которыми он мог бы быть рядом с ней, — всё это ускользало сквозь пальцы, как песок. Во рту остался горький привкус, напоминающий о его неудачах. Тав наклонилась, прижавшись к его губам нежным поцелуем. — Как и ты, — мягко ответила она, соприкоснувшись с ним лбом. Сердце ныло так, что это было одновременно и больно, и прекрасно. И хотя оно не билось уже много веков, в её присутствии он чувствовал его, фантомный ритм, напоминавший ему о том, кем он когда-то был и кем мог бы стать. Он любил её, глубоко и полностью, и каждый её поцелуй заставлял его жаждать тепла и нежности, которые она предлагала. И всё же с каждым прикосновением её губ его глодало чувство вины. Ему казалось, что он делал что-то ужасно неправильное, что он не заслуживал того утешения, которое она дарила. Но это было так хорошо, так правильно, что он не мог заставить себя отстраниться. Вместо этого он крепче обхватил её руками, притягивая ещё ближе. Её аромат, её тепло — всё в ней опьяняло. В её объятиях он обретал мимолётное чувство покоя, убежище от хаоса, царящего в его голове. Сквозь его задумчивость пробился мягкий, обеспокоенный голос. — Ты в порядке? Астарион натянуто улыбнулся. Его сознание превратилось в водоворот воспоминаний и эмоций, каждая из которых грозила утянуть его под воду. — Просто задумался, — прошептал он. Груз всего произошедшего так давил на него, что было трудно дышать. — Задумался о… всяком. В комнате стало напряжённей, глаза Тав, полные понимания, встретились с его. Беспокойство в её взгляде было почти подавляющим. Её ладонь мягко легла на его. — Думаешь о Петрасе? Глаза Астариона расширились, по лицу пробежала тень раздражения. Чёрт, он почти забыл об этом куске дерьма. Память о Петрасе была сродни гноящейся ране, всегда рядом, всегда болезненна. Петрас был тенью в его мыслях с того самого дня, когда он его убил. Но со всем происходящим он не хотел добавлять новые детали в и без того запутанную историю. В попытках успокоиться он глубоко вдохнул. — В каком-то смысле, — напряжённо произнёс он. Слова горчили на языке. — Трудно не согласиться. По словам Слай, в последние несколько дней он пытался исправить свои ошибки, или так он утверждал. Тав кивнула, задумчиво нахмурившись. Мягкий свет из окна играл на её лице, подчёркивая беспокойство. — Интересно, что задумала Аманита. Чего именно она надеялась добиться с помощью манипуляций со временем? — её голос был мягким, как будто она говорила сама с собой, потерявшись в собственных размышлениях. Астарион вздохнул, в его голосе прозвучали бурлящие гнев и печаль. Его эмоции спутались, и каждая из них рвалась наружу. — Понятия не имею. И мне плевать на, так называемое, желание Петраса исправить ситуацию. — Его голос ожесточился, в словах появилась резкость. — Он пытался тебя убить, Тав. Ему это удалось. Он заслужил свою судьбу. Астарион чувствовал, как гнев кипит прямо под поверхностью, опасное течение, которое грозило утянуть его под воду. Воспоминания о том дне были подобны осколкам стекла, каждый из которых резал глубже предыдущего. Тав слегка сжала его руку, и её прикосновение успокоило его. — Я знаю. И я его за это не простила. Но всё ещё трудно не задаваться вопросом, что довело его до такого безумия. Может, Аманита как-то управляла им? Астарион отвёл взгляд, уставившись в зеркало в другом конце комнаты, в котором отражалась только Тав. Вид её обеспокоенного лица, отражённого в зеркале, что-то внутри перевернул. — Безумие, манипуляция… возможно. Или отчаяние. Может, он думал, что сможет всё исправить, если будет подыгрывать ей. Глаза Тав с нарастающим беспокойством изучали его лицо. — Как думаешь, в словах Слай была хоть доля правды? О том, что он хотел всё исправить? Астарион пожал плечами, приняв своё фирменное язвительное выражение лица. — Возможно. Но он точно не держался за руки и не распевал песенки, когда решился тебя убить. Плевал я на его намерения. Он переступил черту, и теперь гниёт под землёй, пожиная то, что посеял. Образно говоря. Тав вздохнула, слегка ссутулив плечи. — Ты прав. Это просто… сложно. Мне не нравится чувствовать, что есть что-то ещё, чего мы не видим. В комнате воцарилась тишина, тяжесть их общего бремени повисла в воздухе. Взгляд Тав был ровным, её беспокойство за него было ощутимо. Астарион чувствовал её заботу, тепло, которое заставляло его грудь сжиматься. Она заслуживала честности, и ему хотелось её дать. — До взрыва в трактире, — начал тихо, почти нерешительно Астарион. — Там кто-то… убегал. Думаю, это был Себастьян. Глаза Тав расширились, на лице отразились сочувствие и беспокойство. — Себастьян? Уверен? Астарион покачал головой, на его губах играла горькая улыбка. — Настолько, насколько я могу быть уверен в этом безумном мире. Но этому скользкому ублюдку удалось удрать. Тав помолчала, её глаза наполнились сочувствием и печалью. — Мне жаль, что тебе пришлось с этим справляться. Что это заставило тебя вспомнить прошлое и свою семью. Глаза Астариона потемнели, вспышка старой боли смешалась с его обычной бравадой. — О, дорогая, прошлое — это как особо навязчивый бывший. Как только думаешь, что наконец-то избавился от него, он является без приглашения, требуя внимания, — он язвительно усмехнулся, но настоящего юмора в этом не наблюдалось. Пальцы Тав сжались на его руке. — Как думаешь, манипуляции Аманиты со временем действительно что-то изменили? Мы теперь живём в какой-то изменённой реальности? Астарион застонал, сжимая переносицу. — Я правда не хочу об этом думать прямо сейчас, не говоря уже о том, чтобы обсуждать. От идей множественных временных линий у меня кружится голова, и не в том весёлом, опьянённом смысле. — Он вздохнул, слегка покачав головой. — Я и так едва сохраняю своё здравомыслие. Тав негромко рассмеялась, что было успокаивающим бальзамом для его расшатанных нервов. — Ладно, ладно. Тогда не будем углубляться в метафизику. Но Гейл наверняка посчитает это увлекательным. — Увлекательным? Скорее головной болью, обёрнутой в тайну и окунутой в безумие, — саркастично ответил Астарион. — Вот почему нам нужно чем-то заняться, — резко и решительно заявил он. — Отвлечься — лучшее средство. — Вот почему я рекомендую вязание с Кейлет. Или, может быть, садоводство, о котором ты упоминал, в один прекрасный день? — хмыкнула Тав. Астарион сухо рассмеялся, улыбнувшись уголками губ. — Знаешь, с тех пор, как ты заставила меня понять, что мне придётся копаться в земле, эта идея перестала быть такой привлекательной. Она озорно усмехнулась. — Думаю, ты бы выглядел весьма эффектно, ухаживая за садом. Игривая ухмылка Астариона слегка смягчилась от её слов. — Я выгляжу эффектно в любой обстановке, — сказал он с характерной для него игривостью. — Но, наверное, ты права. Иногда отвлечься — единственное, что может помочь мне сбежать от мыслей. — Пальцы коснулись её щеки, нежно обводя контуры её лица. — Но ты… ты тоже мне помогаешь. Воздух теперь был наполнен слабым ароматом сосны, смешанным с полевыми цветами. Атмосфера разрядилась. Астарион помолчал, на его лице появилось задумчивое выражение. — И я мог бы подумать о занятиях шитьём с Кейлет. Но не об охоте с Эрданом. Ни в коем случае. Тав рассмеялась, и этот звук резко контрастировал с тишиной в комнате. — Ладно, ладно. Астарион чуть шире ухмыльнулся, а его игривое поведение вернулось на круги своя. — О? Я уловил смех? — поддразнил он, притворно удивившись. — Должно быть, я делаю что-то правильно. — Ты же знаешь, что всегда можешь меня рассмешить, — нежно улыбнулась она. — Ах, дорогая, у меня и правда определённый талант вызывать улыбку на твоём личике, — тепло поддразнил он. — Но помни, что я также могу заставить тебя и покраснеть, … — голос понизился до страстного рыка, намёк был чётким и умышленным. Пальцы легко пробежали вдоль её руки, прикосновение было словно дразнящий шёпот на коже. — Не пойми меня неправильно, мне нравится заставлять тебя смеяться, — страстно прошептал он. — Но есть так много других способов, которыми я предпочитаю доставлять тебе удовольствие. У Тав перехватило дыхание, её глаза горели от напряжения, когда она слегка сглотнула. Он наклонился ближе, понизив голос до ещё более соблазнительного шёпота. — И, возможно, — пробормотал он, обдавая тёплым дыханием её ухо, — мы могли бы найти другие, более приятные занятия. В конце концов, нет необходимости ограничиваться только шитьём и охотой. Тав негромко ахнула, её рот слегка приоткрылся после выдоха. Глаза Астариона загорелись, когда он понял её реакцию. Очаровательный сигнал к продолжению. Ухмылка стала шире, в глазах вспыхнули желание и игривость. — О, дорогая, — искушающе пробормотал он. Он наклонился ещё ближе, и их тела почти соприкоснулись, а дразнящая близость сделала его действия недвусмысленными. — Что может быть лучше, чем отвлечься от наших проблем и сомнений, поддавшись объятиям друг друга? — добавил он со сладострастной усмешкой, лениво проводя пальцами по её коже. Он чувствовал сильное желание быть рядом с ней, глубоко запрятанную потребность, которая была полностью его собственным выбором. Он хотел её и чувствовал, что она тоже готова и хочет. Речь шла не о выживании или манипуляциях, а о подлинной связи. Протянув руки, он нежно обхватил её лицо ладонями. Большой палец нежно провёл по щеке, и в этом жесте были и любовь, и жажда. Взгляд задержался на её губах, и он нежно и в то же время властно коснулся их большим пальцем, прежде чем нежно взять её за подбородок. Он посмотрел ей в глаза, и на его лице отразились искреннее обожание и страсть. Затем его губы прижались к её губам в яростном, страстном поцелуе, а язык прочертил чувственную дорожку по контуру её рта. В этом поцелуе чувствовалась отчаянная потребность, голод, вторивший страстному желанию, тлеющему под поверхностью. От ощущения её рта на его губах удовольствие пронеслось по телу, от которого перехватило дыхание. Поцелуй становился всё глубже, пока они теряли себя друг в друге. Его пальцы скользили по её спине, запоминая каждый изгиб, каждую дрожь, которая пробегала по ней. Он тихо заурчал ей в губы. Он не хотел торопиться, но к чёрту всё. Его руки переместились ниже, прочертив дорожку по её бёдрам, и притянули ближе, пока их тела не оказались почти вровень друг с другом, насколько позволяла эта поза. — Ты превращаешь ожидание в пытку, — прошептал он, обжигая дыханием её кожу, когда провёл губами по её подбородку. — Я мог бы так легко в тебе раствориться, — он подкрепил свои слова нежным покусыванием, скользнув к её ключице. — Астарион, — выдохнула она, её пальцы запутались в его волосах, пока он продолжал уделять внимание её шее. Она потерялась в этом мгновении, а его разум и тело были сосредоточены исключительно на получаемом от неё удовольствии. По лицу Астариона расплылась притягательная ухмылка, когда его руки обвились вокруг её талии. Он снова прижался к её губам, его рот прочертил дорожку жарких поцелуев вдоль её нижней губы. Руки сжались вокруг неё, каждое прикосновение было безмолвной мольбой о близости, отчаянной потребностью согреться её теплом. Его тело решительно прижалось к её, не оставляя между ними пространства. Поцелуй становился всё более страстным, дыхание смешивалось, пока острая потребность в воздухе не заставила их отстраниться друг от друга, и они оба слабо ахнули. Его глаза распахнулись и встретились с её. Он потянулся вверх, убирая прядь волос с её раскрасневшегося лица и нежно провёл пальцами по щеке. — Ты… прекрасна, — прошептал он хриплым от жара поцелуя голосом. — Я чувствую, как колотится твоё сердце. Она тяжело дышала, обхватив его шею руками. Она и правда была прекрасна: её веснушки, словно созвездия, рассыпаные по коже, золотистые искорки в глазах так и лучились светом, как и тёплый оливковый оттенок загорелой кожи. Он слегка улыбнулся, наслаждаясь исходящим от неё ароматом полевых цветов. Закрыв глаза, он провёл носом по её щеке, глубоко вдыхая. — Я скучал по биению твоего сердца, — пробормотал он, его голос теперь был мягче, наполненный горько-сладкой тоской. — Я скучал по тому, как оно звучало, когда ты спала… или когда ты пылала. Оно трепетало, как птица, запертая в клетке. Пальцы Астариона продолжали нежно исследовать её лицо, с благоговением обводя его линии. Их охватила близость этого мгновения, мерцающий свет свечи отбрасывал тёплое сияние, которое, казалось, погружало их в свой собственный мир. Он открыл глаза, и его взгляд снова встретился с её, наполненный уязвимостью и нежностью. — Ты не представляешь, как сильно я по этому скучал, — прошептал он. — Скучал по тебе. И я буду повторять это снова и снова. Слабая улыбка тронула уголки её губ. — Я тоже по тебе скучала, — прошептала она, нежно проводя пальцами по его щеке. — По звуку твоего дыхания. Это как мелодия песни, в которой я не подозревала, что нуждалась, и теперь мне невыносима мысль без неё остаться. От её слов перехватило дыхание, в нём зародилось нежное и незнакомое чувство. Она была ему нужна. Но она была не просто отвлечением, не просто мимолётным утешением. Она была его опорой, единственной, кто видел его насквозь. Он не хотел, чтобы их близость была омрачена манипуляциями или скрытой неуверенностью. Астарион выпрямился и нежно поцеловал её в лоб. — Ты… это всё, — нежно прошептал он. Отстранившись, он увидел её реакцию: лицо раскраснелось, глаза расширились, и она выглядела полностью и окончательно потерянной в этом мгновении. Его пальцы лёгким прикосновением проследили линию её подбородка, не сводя с неё взгляда. Затем он протянул руку и взял её, нежно сжал и подтянул к своим губам. Он нежно и медленно поцеловал костяшки её пальцев, а его взгляд остановился на её сияющих глазах. — При таком освещении ты выглядишь как богиня, — сказал он низким и полным восхищения голосом. — Это почти несправедливо, что ты такая очаровательная. Щёки Тав порозовели, а в глазах светились удивление и нежность. Она открыла было рот, но, казалось, не нашла слов. Глаза Астариона заблестели от счастья и удовольствия. Он почувствовал, как разливается тепло, редкое чувство покоя, которым он очень дорожил. — Давай примем ванну, — тихо сказал он, выводя пальцами ленивые узоры на её спине. — А затем ляжем в постель и ещё немного насладимся обществом друг друга, — мурлыкнул он, зачёсывая прядь волос ей за ухо. — Мне нужны обнимашки. Тав усмехнулась, прильнула к нему, и их лбы снова соприкоснулись. Это было всё, на что Астарион когда-либо надеялся, но о чём никогда не смел мечтать.

***

200 лет назад Воспоминания Астариона о его обращении были смутны, затуманены агонией и растерянностью. Он помнил сильную, жгучую боль, пронзившую его тело, а затем тьму, более глубокую, чем всё, что он когда-либо испытывал. Первое, что он почувствовал, очнувшись, — невыносимую жажду. Его горло было похоже на наждачную бумагу, саднящее и пересохшее. Он пытался сглотнуть, но сухость только усиливалась. Когда он попытался пошевелиться, его охватила паника, конечности казались чужими и одеревеневшими. Он был заключён в тесное, замкнутое пространство, где стены давили со всех сторон. Его сердце бешено колотилось, но вскоре он понял, что это не обычный стук. Это было эхо, фантомное биение, как будто его тело имитировало жизнь. Он попытался сделать глубокий вдох, но его лёгкие не наполнялись, как раньше. Ему не хватало воздуха, чтобы вдохнуть, грудь не расширялась. И всё же он не задыхался. Было жутко тихо, но в то же время он слышал каждый мельчайший звук. Стрекотание насекомых, слабое капание воды, даже отдалённый ночной гул снаружи. Его чувства были обострены до предела. Астарион ударил ладонями по крышке гроба, и дерево раскололось под его новообретённой силой. С последним, отчаянным рывком он вырвался на свободу, но его встретила удушающая тяжесть земли. Его пальцы цеплялись за землю, шероховатая текстура царапала кожу, когда он отчаянно прокладывал себе путь наверх. Его разум был охвачен паникой, земля обступала со всех сторон. Казалось, что сама могила пытается поглотить его целиком. Ощущение было подавляющим, хотя ему больше не нужно было дышать. Собрав все свои силы, он продирался сквозь тяжёлую почву, чувствуя, как она сдвигается и осыпается под его неустанными усилиями. Наконец его рука достигла поверхности, и холодный воздух коснулся его кожи. Он пробил себе путь наверх и, выбравшись из-под земли, словно призрак из кошмара, упал на холодную, влажную землю. Мгновение он лежал, инстинктивно хватая ртом воздух, хотя дышать ему было уже не нужно. Ночь была тёмной, но его глаза быстро привыкли к темноте, воспринимая каждую деталь с неестественной чёткостью. Небо над головой было глубоким, бархатисто-чёрным, усеянным звёздами, которые, казалось, горели ярче, чем он помнил. Он оказался в жуткой тишине кладбища. Лунный свет отбрасывал длинные тени на ряды надгробий. Он попытался встать, но ноги дрожали. Жажда была всепоглощающей, с неумолимой яростью грызя его изнутри. Он чувствовал слабость, но каждый мускул в его теле был полон странной новой силой. — Что… что со мной случилось? — прохрипел Астарион, его голос звучал непривычно для его ушей — глухо и с лёгким эхом. Он потрогал своё лицо, ощущая резкие контуры и неестественную гладкость кожи. Внезапный звук привлёк его внимание. Осторожно приближающиеся шаги. Он резко повернулся, сосредоточив все чувства на источнике звука. Из тени появилась фигура в плаще с капюшоном. — Добро пожаловать в новую жизнь, — произнесла фигура ровным, полным жуткого спокойствия голосом. Глаза Астариона сузились. — Что ты со мной сделал? Фигура шагнула ближе, откидывая капюшон и открывая поразительно красивое, бледное аристократичное лицо. — Я просто улучшил тебя, мой дорогой мальчик. Таков был уговор. Вечная жизнь. — Это не похоже на жизнь. — Астарион сплюнул, его голос наполнился ядом. — Это похоже на проклятие! Касадор негромко усмехнулся, и по спине Астариона пробежали мурашки. — Думай об этом как о даре. Бессмертие, сила, могущество за пределами твоих самых смелых мечтаний. Всё, что тебе нужно сделать, — принять это. Руки Астариона сжались в кулаки. — А если я откажусь? Улыбка Касадора померкла, взгляд похолодел. — Отказ — не вариант. Ты научишься контролировать свою жажду, овладеешь своими новыми способностями. Или умрёшь. Всё просто. Снова охватил голод, на этот раз сильнее. Астарион зашатался, чувствуя, что теряет контроль. — Я не… Я не могу… Касадор двинулся с нечеловеческой скоростью, схватив Астариона за подбородок и заставляя посмотреть себе в глаза. — Сможешь. Астарион почувствовал странное желание подчиниться, его тело откликнулось на приказ Касадора, несмотря на сопротивление разума. Он закрыл глаза, пытаясь отгородиться от внешнего мира, но голод только усилился, стал настойчивее. — Тебе нужно есть, — бархатным шёпотом приказал Касадор. — Тебе нужно насытиться. Астарион резко открыл глаза, уставившись на шею Касадора. Он слышал её, ритмичное биение текущей внутри крови. Она неудержимо и первобытно взывала к нему. С рычанием он бросился на вампира, но тот со смешком легко уклонился. — Не мою, глупый мальчишка. Есть много существ поменьше, на которых ты можешь потренироваться. Астарион пошатнулся, его тело чувствовало себя странно и неслаженно. Он чувствовал, как сила течёт по его венам, но она была ему чужда. Взгляд Касадора переместился, заметив небольшое движение неподалёку. Быстрым движением он нагнулся и схватил выскочившую из тени крысу. Держа извивающееся существо за хвост, он передал его Астариону. — Пей, — сказал Касадор, жестоко улыбаясь. — Во-первых, да не изопьёшь ты крови мыслящих существ. Астарион смотрел на крысу, и стук её крошечного сердечка отдавался у него в ушах. Мысль выпить из такого существа была отвратительна, но всепоглощающая жажда гнала его вперёд. Его клыки зудели, безумно желая пронзить плоть и утолить жгучий голод. Дрожащими руками Астарион взял крысу у Касадора. Существо извивалось в его руках, страх его был ощутим. Он поднёс её ко рту, на мгновение замешкавшись, так как его человечность боролась с первобытным желанием. — Нет, — выдохнул он, борясь с желанием изо всех сил. Касадор сжал челюсть. — Пей. Сейчас же. Астарион поднял голову и встретил взгляд мужчины. В его недавно ставших чувствительными глазах горела ненависть, но под ней мелькнула покорность. У него не было выбора. Жажда была невыносимой, а боль — безжалостной. Ему нужна была кровь. Астарион закрыл глаза и вонзил клыки в крысу. Вкус тёплой и металлической крови заполнил его рот. Он не принёс удовлетворения, но этого было достаточно, чтобы унять жажду. Он жадно пил, чувствуя, как из маленького существа уходит жизнь, а голод внутри немного ослабевает. Когда он насытился, его охватило странное чувство эйфории, смешивающееся со стыдом и ужасом от его действий. Он сделал большой глоток, и мир вокруг него превратился в красное пятно и тьму. Когда он, наконец, отстранился, безжизненное тело крысы упало на землю, а Астарион отшатнулся, вытирая кровь с губ. Касадор наблюдал за этим с довольной ухмылкой на губах. — Хороший мальчик. А теперь следуй за мной. Астарион не хотел двигаться, но что-то сильнее его сознательной воли подтолкнуло его вперёд. Тело подчинилось приказу Касадора почти инстинктивно. Хотелось блевать, но не получалось.

***

190 лет назад Лунный свет заливал комнату мягким серебристым сиянием, отбрасывая длинные пляшущие на стенах тени, когда Астарион наклонился ближе к юноше. Его прикосновение было лёгким, почти нежным, когда он кончиком пальца обвёл линию чужой челюсти. Дариан — а его звали Дариан — смотрел на него с удивлением и желанием, полностью подпав под его чары. Они разговаривали уже несколько часов, их беседа текла легко и непринуждённо, и Астарион обнаружил, что искренне наслаждается обществом этого человека. — Знаешь, Дариан, — низко и соблазнительно промурлыкал Астарион, — ты меня совершенно очаровал. Не помню, когда в последний раз мне было так… интересно разговаривать. Дариан покраснел, и по его лицу расползлась застенчивая улыбка. — Я чувствую то же самое, Астарион. В тебе есть что-то такое… другое. Астарион тихо усмехнулся, звук был глубоким и влекущим. — Знаешь, «другой» может быть и опасным. — Мне нравится небольшая опасность, — едва слышно прошептал Дариан. У Астариона защемило сердце. Этот мальчик был другим, особенным. Таким милым и невинным. Мысль о том, чтобы отвести его к Касадору, обрекая на участь хуже смерти, скручивала его внутренности чувством вины. В голове начал формироваться план. Мысли внутри него боролись. Приказ Касадора был ясен, и неповиновение повлечёт за собой суровое наказание. И всё же, глядя на Дариана, Астарион почувствовал нечто такое, чего не чувствовал уже вечность, — искреннюю привязанность. — Опасность, — сказал Астарион, его тон был лёгким, но на сердце было тяжело, — не всегда так захватывающа, как кажется. Иногда за неё приходится платить. Глаза Дариана сверкнули любопытством. — Но какова цена? — Такова, что связывает тебя, загоняет в ловушку жизни, которую ты никогда не хотел, — ответил Астарион, понизив голос до шёпота. На мгновение их охватила тишина. Комната наполнилась слабыми звуками города за окном, далёкими голосами и случайным лязгом конной повозки. Мысли Астариона неслись вскачь. Ему нужно было принять решение, и быстро. — Ты не похож на того, кто загоняет в ловушку, — мягким и полным восхищения голосом сказал Дариан. Астарион улыбнулся, на его лице появилось горько-сладкое выражение. — Внешность бывает обманчива, дорогой. Он слегка отстранился, глядя юноше в глаза. — Послушай, Дариан. Мне нужно кое-что сделать, кое-что важное. Но я хочу увидеть тебя снова. Мы можем встретиться позже, в каком-нибудь безопасном месте? Дариан кивнул, его глаза расширились от доверия и любопытства. — Конечно. Где? Астарион рассказал про укромное место возле реки — место, где, как он знал, они смогут встретиться, не вызывая подозрений. — Жди меня там завтра, сразу после захода солнца. Обещаю, что приду. С последним, томительным поцелуем Астарион неохотно покинул тёплые объятия Дариана. Его сердце колотилось в груди, когда он выходил в ночь, в нём боролись страх и решимость. Он знал, как рискованно бросать вызов Касадору, но не мог обречь невинного мальчика на такую чудовищную судьбу. На улицах было жутко тихо, когда Астарион пробирался по извилистым переулкам города. Его чувства были обострены, каждый звук усиливался в ночной тишине. Он слышал далёкое журчание реки, шелест листьев под лёгким ветерком и собственные шаги, отражающиеся от булыжников. Он нырнул в узкий переулок и прижался к холодной, влажной стене, переводя дыхание. В голове бушевали мысли о том, что он делает. Он бежал, восставая против железной хватки Касадора. Страх был почти парализующим. Он ждал несколько часов в укрытии, как вдруг услышал слабый звук приближающихся шагов. Паника захлестнула его, и он быстро осмотрел переулок в поисках места, где можно спрятаться. Заметив груду старых ящиков, он проскользнул за них, вжимаясь в тень. Шаги становились всё громче, и он затаил дыхание, желая стать невидимым. Мимо по аллее шли двое головорезов Касадора, негромко и серьёзно переговариваясь. Можно было разобрать обрывки их разговора — что-то о беглеце, предателе. Сердце колотилось в груди, но Астарион оставался совершенно неподвижным, пока их голоса не стихли вдали. Когда он убедился, что они ушли, он вышел из своего укрытия, полный решимости, как никогда. Ему нужно было найти укрытие, скоро наступит рассвет. Он двигался быстро, его органы чувств были настороже, выискивая любую угрозу. Город, казалось, смыкался вокруг него, тени становились темнее, а ночь холоднее. Он повернул за угол, и его кровь похолодела. Впереди преграждал путь Касадор. Повелитель вампиров смотрел на него сверху вниз, жестоко улыбаясь. — Во-вторых, — с ледяной властностью произнёс он, — да будешь ты повиноваться каждому моему слову. Сердце Астариона заколотилось, когда он встретил взгляд Зарра, пытаясь скрыть свой страх под налётом бравады. — Серьёзно, Касадор, неужели нужно быть таким драматичным? Простого «привет» было бы достаточно. Улыбка Зарра расширилась, но в ней не было тепла. — Драматизм имеет своё место, мой дорогой мальчик. Особенно когда имеешь дело с непослушными птенцами. Мысли Астариона неслись вскачь. Нужно было выиграть время, найти выход из сложившейся ситуации. — Непослушный? Я? Я просто выбрал… живописный маршрут. Ты же знаешь, как я люблю лунный свет. Касадор прищурился, и веселье исчезло с его лица. — Думаешь, это всё игра? Думаешь, что можешь просто так уйти от своих обязанностей, от меня? Астарион почувствовал вспышку неповиновения. — Может, и так. Может, я устал быть твоей марионеткой. Касадор сжал губы в тонкую линию и сделал шаг вперёд, его присутствие ошеломляло. — Ты забыл своё место, Астарион, — низким и опасным голосом сказал он. — Ты принадлежишь мне. И ты извлечёшь урок. Непокорность Астариона дрогнула, но он сумел успокоить себя. — Я тебе больше не принадлежу. Со скоростью, от которой у Астариона перехватило дыхание, Касадор сократил между ними расстояние. Он схватил его за горло, без особых усилий поднимая с земли. Астарион задыхался, борясь с железной хваткой. — Ты будешь подчиняться, — шипел Касадор, его глаза горели гневом. — Ты познаешь своё место. Зрение Астариона начало расплываться, края мира потемнели. Он чувствовал, как силы утекают из его конечностей, как его непокорность рушится под тяжестью ярости Касадора. Но даже когда тьма сомкнулась над ним, он цеплялся за одну мысль… Дариан. С последним, отчаянным рывком воли Астариону удалось прохрипеть: — Никогда. Касадор сжал руку и мир потемнел.

***

189 лет назад Холодные каменные стены гробницы смыкались вокруг Астариона, словно тиски. Его чувства, некогда острые и резкие, притупились до постоянной боли от голода и отчаяния. Темнота окутала его, бесконечная пустота, в которой время потеряло всякий смысл. Он понятия не имел, как долго он пробыл в заточении — дни, месяцы, возможно, даже годы. Сначала он сопротивлялся. Он царапал стены когтями, его пальцы были окровавлены и огрубели от попыток пробить себе путь наружу. Ногти ломались, кожа рвалась, но он продолжал скрести, продолжал надеяться на чудо. Затем наступила тишина. Тело Астариона, ослабленное голодом и истощением, отказывалось двигаться. Он лежал, желая лишь смерти, прекращения мучений. Он потерял счёт всему. Его разум блуждал по незнакомым местам, воспоминания смешивались с фантазиями, страхи сливались с желаниями. Он думал о Дариане, мальчике, которого пытался спасти, мальчике, который подарил ему проблеск чего-то чистого и хорошего. Ждал ли он его ещё? Или его постигла участь, которая была хуже, чем у самого Астариона? Недели превращались в месяцы, а может, и дольше — в кромешной тьме гробницы время было абстрактным понятием. Боль от голода стала его постоянным спутником, обжигающая агония, которая притупляла его чувства и подтачивала волю. Он перестал царапать стены и вообще перестал двигаться, его тело превратилось в оболочку, едва держащуюся на грани смерти. Его мысли раздробились, превратившись в хаотичный вихрь страха, отчаяния и безумной жажды крови. В какой-то момент — дни, недели или годы спустя — его разум смирился. Он страстно желал смерти, прекращения бесконечных мучений, но она ускользала от него. В удушающей темноте он существовал в режиме лимбо, его сознание представляло собой мерцающую свечу на фоне всепоглощающей пустоты. И вот однажды крышка гробницы со скрипом открылась, заливая помещение резким светом. Астарион вздрогнул, его глаза не могли приспособиться после столь долгого пребывания в темноте. Он попытался пошевелиться, но его конечности были слабыми, а тело — хрупким от долгого заточения. Медленно, мучительно, он выполз из гробницы, каждое движение давалось ему с трудом. Он оказался в незнакомом помещении, где воздух был наполнен запахом сырого камня и холода. Астарион огляделся по сторонам, пытаясь понять, что его окружает. Его конечности казались тяжёлыми, разум — вялым. Мир казался далёким, словно полузабытый сон. В центре стоял Касадор с выражением удовлетворения и веселья на лице. — С возвращением, мой питомец, — сказал он, и в его голосе прозвучала насмешка. — Надеюсь, время, проведённое в гробнице, научило тебя ценить послушание. В глазах Астариона мелькнули страх и гнев. Он заставил себя встать, его тело дрожало от усилий. — Касадор… как долго? — прохрипел он. Касадор шагнул ближе, нависая над ним тёмной тенью. — Достаточно долго, чтобы ты усвоил урок, — сказал он, его взгляд был холодным и пронзительным. — Я хочу, чтобы ты запомнил своё место. Ты мой. Твоя жизнь, само твоё существование принадлежат мне. Брось мне вызов ещё раз, и я позабочусь о том, чтобы твои страдания длились вечно. В голове пронеслись воспоминания о гробнице — удушающая темнота, неумолимый голод, сокрушающий страх. Он почувствовал прилив отчаяния, первобытный инстинкт выживания взял верх над всем остальным. Он поднял взгляд на Касадора, и искра неповиновения в его глазах погасла, сменившись покорностью. — Да, хозяин, — едва слышно прошептал Астарион. Он заставил себя кивнуть, и этот поступок был похож на сдачу самой души. Губы Касадора изогнулись в довольной улыбке. Он придвинулся ближе, подавляя своим присутствием. — В-третьих, — властно произнёс он, — да не оставишь ты меня без прямого приказа. Астарион снова кивнул, движение было механическим. — Понятно, — ответил он, заставляя себя произнести эти слова.

***

100 лет назад Крики Астариона эхом разносились по тёмной каменной камере — симфония агонии, которая, казалось, только радовала Касадора. Каждый порез клинка огненной линией проходил по его спине, боль пронзала плоть и проникала в самую душу. Он был прикован к холодному железному столу, путы впивались в его запястья и лодыжки, делая его беспомощным. Касадор стоял над ним с выражением извращённого удовлетворения на лице. — Ах, Астарион, — промурлыкал он, его голос был ровным и жестоким. — Твои крики так сладки. Музыка для моих ушей. Тело Астариона билось в конвульсиях с каждым новым порезом, по лицу текли слёзы. Он задыхался, его зрение затуманивалось от боли. — Пожалуйста… остановитесь, — умолял он, его голос срывался. Он был согласен на всё, делал всё, что хотел Касадор, но пытка, казалось, никогда не закончится. — Остановиться? — Касадор мрачно усмехнулся. — Но мы только начали. Тебе нужно напомнить, кому ты принадлежишь, — он наклонился ближе, его дыхание жарко коснулось уха Астариона. — Ты мой, Астарион. Никогда об этом не забывай. Разум кричал о неповиновении, но его тело было сломлено, не в силах сопротивляться. Физическая агония была ничем по сравнению с ненавистью, пылающей в его сердце. Каждый порез, каждое мгновение мучений только разжигали его желание отомстить. Он знал, что должен выжить, должен вытерпеть, если хочет когда-нибудь увидеть, как прольётся кровь Зарра. В своих мечтах он видел себя стоящим над безжизненным телом Касадора с тем же безжалостным клинком в руке. Он представлял себе выражение шока и страха в глазах Касадора и сладкое удовлетворение от осознания своей победы. Эта мысль была спасательным кругом, мерцанием надежды в удушающей темноте. Время потеряло всякий смысл, пока он то терял, то приходил в сознание. Но он выдержит, он выживет и однажды заставит Касадора заплатить за каждую каплю крови, за каждый крик, за каждое мгновение страданий. Касадор продолжал резать, его движения были точными и методичными. — В четвёртых, — прошептал он, — помни, что ты принадлежишь мне. Эти слова впились в разум Астариона так же глубоко, как клинок в его плоть. Он закрыл глаза, отступая в тёмные уголки своего сознания, где он мечтал о будущем без Касадора, где он был свободен, где у него была сила покончить с этим кошмаром. Наконец Касадор отступил назад, любуясь своей работой. — А теперь отдыхай, Астарион, — сказал он, и в его голосе прозвучала мягкая команда. — Ты доставил мне удовольствие этой ночью. Тело обмякло, боль стихла до тупой пульсации. Он закрыл глаза, его дыхание стало неглубоким и рваным. В камере воцарилась тишина, слышалось лишь слабое потрескивание свечей и отдалённое капание воды. Касадор, довольно ухмыляясь, ещё мгновение за ним понаблюдал. — Помни, мой питомец, — мягко сказал он, — ты принадлежишь мне. Астарион остался один в тёмной камере, его тело дрожало от боли и изнеможения. Воздух был густым от запаха крови и пота, стены отдавались эхом от его рваного дыхания. Он лежал, не в силах пошевелиться, разум цеплялся за мечту о мести. Горячие слёзы текли по его лицу, смешиваясь с кровью из ран на спине. Он всхлипывал, его тело сотрясала дрожь, агония была слишком невыносима. Тишина была гнетущей, окутывая его, как удушающий саван. Он чувствовал себя совершенно одиноким, тяжесть его страданий давила на него с неумолимой силой. Отчаяние когтями впивалось в его разум, и в самые мрачные мгновения он обнаружил, что молится богам, от которых давно отказался. — Прошу, — шептал он, захлёбываясь слезами. — Кто-нибудь… хоть кто-нибудь… помогите… Но боги молчали. Единственным ответом на его мольбы было отдалённое журчание воды и эхо его собственных рыданий. По мере того, как тянулись часы, а боль притуплялась до постоянной, его надежда всё больше и больше казалась далёкой фантазией. Он чувствовал, что погружается в оцепеневшую покорность, тёплый огонь мечты тускнел с каждым мгновением. Всё ещё где-то глубоко внутри часть его отказывалась сдаваться. Он мечтал о том, что кто-то найдёт его, о спасителе, который вытащит его из пропасти и даст шанс вернуть себе жизнь. Мечта была хрупка, но это всё, что у него было. С последним, содрогающимся вздохом Астарион закрыл глаза, отдаваясь небытию.

***

5,5 лет назад Астарион шёл по городским улицам, одетый в сделанный вручную роскошный костюм, тщательно сшитый; ткань гладко прилегала к его коже, сочетая элегантность с удобством. Несмотря на безупречный внешний вид, настроение у него было скверное. Он был совершенно сыт по горло ночной охотой для своего хозяина. Эта задача требовала отрешённости, сосредоточенности, с чем он обычно с лёгкостью справлялся, но сегодня что-то мешало ему сосредоточиться. Он двигался бесшумно, словно в грациозном танце тени и света, по переулкам и малолюдным дорожкам города. Внезапно по улицам прокатилась волна паники. Крики эхом отражались от каменных зданий, какофония страха отвлекла Астариона от его мыслей. Он остановился, его инстинкты обострились, когда он осмотрел хаос вокруг себя. Затем он увидел его — огромный зловещий корабль, парящий над городом подобно тёмному облаку. Корабль Пожирателей разума. — Бля, — прошептал Астарион себе под нос. Его сердце бешено колотилось, пока он разворачивался на пятках, каждый мускул напрягался для бегства. У него не было ни малейшего желания узнавать, какие ужасы ожидают его на борту этого корабля. Но прежде чем он успел скрыться в тени, его схватили. Он отчаянно сопротивлялся, его крики смешивались с криками других людей, попавших в кошмарный налёт. Но это было бесполезно. Его бросили в капсулу на борту корабля. Сквозь пелену паники он услышал пронзительный женский крик. Затем к нему приблизился Пожиратель разума. Его щупальца извивались со зловещей грацией, а паразит был зажат в его когтях. Астарион отчаянно молотил конечностями и сыпал проклятиями, пытаясь отбиться от существа, но иллитид был неумолим. Как только холодный, склизкий червь приблизился к его глазу, сопротивление Астариона достигло пика. Последнее, что он почувствовал, — леденящее прикосновение паразита, прежде чем его поглотила тьма.