Don't go (Не уходи)

Тав пробудилась от беспокойного сна, чувствуя себя так, словно и не спала вовсе. В теле чувствовалось напряжение от непрерывных ворочаний. Тяжело вздохнув, она заставила себя принять сидячее положение и протёрла глаза, прогоняя сон. Долг звал; пришло время заступать на дежурство. Когда она вышла из палатки, её встретило тихое предрассветное утро. Лагерь был спокоен, остальные спрятались в своих палатках, а в воздухе витала прохлада, предвещавшая приближающийся рассвет. Тав ожидала, что Астарион будет среди спящих, но, приблизившись к краю лагеря, обнаружила, что он сидит один, устремив взгляд на светлеющий горизонт. Она остановилась на полпути, намереваясь вернуться в свою палатку. О чём он думал, рискуя собой перед самым рассветом? Должно быть, он почувствовал её присутствие, потому что повернулся и на мгновение встретился с ней взглядом, полным лёгкого удивления. Блять. Ну просто замечательно. Тав замерла, инстинктивное желание убежать боролось с осознанием того, что он уже заметил её. Смирившись, она выбрала место в нескольких метрах от него и села, устремив свой взгляд вдаль. Она изо всех сил старалась излучать ауру «не подходить и не разговаривать». Небо окрасилось в глубокие синие и пурпурные тона, а первые лучи солнца расписали его края мягкими оттенками розового и оранжевого. Почему он не прятался от солнца? Не в силах сдержать нетерпение и беспокойство, Тав наконец заговорила, тихим шёпотом нарушив тишину. — Скоро рассвет. — Слова прозвучали с беспокойством и гневом. Астарион не шелохнулся, его внимание по-прежнему было приковано к постепенному преображению неба. — Мне хочется задержать этот момент. Хочу увидеть как можно больше солнца, — ответил он задумчиво, почти тоскливо. Он едва заметно кивнул в сторону толстой ветви над собой, чья густая листва обеспечивала хоть какую-то защиту от первых лучей солнца. Они сидели в тишине. Лишь отдалённое щебетание птиц и шелест листьев под лёгким утренним ветерком нарушали атмосферу тишины. Тав украдкой поглядывала на Астариона, отмечая, как первые лучи предрассветного солнца медленно приближаются к его расслабленной фигуре. Её эмоции бушевали как ураган. Воспоминания об их общем прошлом противоречили грубым словам, которые произнёс Астарион. Она вновь ощутила глубокое чувство предательства и утраты, и сердце щемило при каждом воспоминании о времени, проведённом вместе. Его признание, что она ничего для него не значит, произнесённое с равнодушием, которое, казалось, было так на него не похоже, глубоко её ранило. Пальцы сжались в кулаки, и трава под ними смялась от напряжения. Она уже готова была встать, убежать от боли, которую причиняло его присутствие, но тут Астарион негромко заговорил, и его голос, казалось, вибрировал в воздухе. — Тав, я… — начал он, и эмоции, прозвучавшие в его голосе, остановили её от побега. — Нет! — резко прервала она его, дрожа голосом от усилий сдержать слёзы. — Можешь говорить, что не хочешь меня знать, но знай, что я ни о чём не жалею. Ни о чём. — Слова лились потоком, защищая от боли, которая грозила захлестнуть её с головой. — Прости, что причинила тебе боль, но я нисколько не жалею о том, что сказала тогда, и, несмотря ни на что, я не жалею, что встретила тебя. — По её щекам потекли слёзы, ей надоело сдерживаться, но она не знала, зачем рассказывает ему всё это. — Я желала тебе самого лучшего, чтобы ты мог сделать свой собственный выбор. Ответ Астариона был полон горечи и боли. — Ты сделала его за меня, — возразил он, как бы оправдываясь, и его голос прозвучал резким шёпотом в утренней тишине. — Я ничего не приказывала тебе делать. Выбор всегда был за тобой. — Она говорила осторожно, не желая, чтобы он чувствовал себя плохо. Чтобы ему было больно. Астарион печально покачал головой, прежде чем разразиться гневной речью. — Ты заставила меня почувствовать, что не принимаешь меня таким, какой я есть! — его голос, обычно такой сдержанный и язвительный, дрогнул, обнажая скрытую за ним боль. Тав отреагировала инстинктивно: она вскочила на ноги, дрожа всем телом от ярости и недоверия. — Ты издеваешься?! — воскликнула она, повышая возмущённо голос. — Я всегда была рядом с тобой, и в лучшие, и в худшие времена, поддерживала тебя во всём. Боги, да если бы ты сказал мне, что мечтал об этом, что мечтал о такой силе, я бы, наверное, тоже тебя поддержала. Но я увидела сомнение в твоих глазах! — Она зашагала вперёд, даже не зная, в какую сторону. Она просто хотела… сбежать. Не смотреть на его лицо, на котором было столько страданий. — Я хотел быть свободным! — Астарион шагнул следом за ней, голос был полон горечи, а фразы — острее ножа. — Свободным от проклятия, от всего этого, а ты не поддержала меня, когда я больше всего в этом нуждался! — Ты бы стал таким же, как он! Попал бы в замкнутый круг, и ты это знаешь! — ответила Тав, её голос был переполнен от эмоций. Они продолжали идти, напряжение между ними потрескивало, как оголённый провод. — Ты не могла этого знать, — саркастично парировал Астарион. — Хотя ты, очевидно, уже тогда составила своё мнение и очень хорошо меня знала, раз заявила о своём праве решать мою судьбу! Тав внезапно остановилась и повернулась к вампиру лицом, по её щекам текли слёзы. — Да, Астарион. Я думала, что знаю тебя, — призналась она, и её голос прозвучал прерывистым шёпотом в предрассветной тишине. Воспоминания об их совместных мгновениях, о развлечениях и доверии, теперь витали между ними, словно призраки, насмехаясь над её мимолётным счастьем. — Мы проводили много времени вместе, говорили обо всём. И я верила тебе, я доверяла каждому твоему слову, ты был мне дорог, боги, я даже… — она запнулась, спрятав лицо в ладонях. Она не могла произнести эти слова, не сейчас. — Но потом ты сказал, что всё это ложь. Ничто. Мимолётное мгновение, — последние слова, которые она прошептала почти беззвучно, с тяжёлой горечью застряли у неё в горле. Астарион замер на месте, и на его лице отражалась смесь готовности защищаться и чего-то более уязвимого. — Я чувствовал себя загнанным в угол, пойманным в ловушку моих собственных страхов и сомнений. Я не мог смириться с мыслью, что стану тем, кого я больше всего презирал. Слабаком. — Его голос, обычно такой уверенный и язвительный, теперь дрожал от нахлынувшего отчаяния. Её сердце сжалось от этих слов, а честность пробилась сквозь слои гнева и предательства. О чём он говорил? — Астарион, я никогда не хотела, чтобы ты так себя чувствовал, — сказала она, и её голос стал надёжным якорем в эмоциональном шторме. — Ты самый сильный из всех, кого я знаю, — говорила она сдержанно, несмотря на слёзы. — Но даже у самых сильных из нас бывают моменты сомнений, моменты слабости. Это не недостаток, это… это часть жизни, — она запнулась. — Я хотела остаться рядом с тобой, помочь тебе с этим справиться. Я просто не могла стоять в стороне и смотреть, как ты бросаешься в пропасть. В глазах Астариона, когда-то пылавших гневом, теперь мелькнуло что-то ещё. — Может, ты и думала, что защищаешь меня, но, возможно, ты просто защищала себя, — обвинил он, но резкость его слов несколько притупилась, как будто он сам начал сомневаться в гневе, который в нём клокотал. Тав твёрдо стояла на своём, её решимость проявилась среди бури эмоций. — Возможно, это было и то, и другое, — мягко, но непоколебимо согласилась она. — Не стану отрицать, что боялась потерять тебя, потерять то, что у нас было. Но дело было не только во мне. Дело было в тебе, в том, что я не хотела видеть, как ты теряешься во тьме и сожалениях. Взгляд Анкунина был тяжёлым, в нём глубоко затаились обида и негодование. — Всё, что я чувствовал в тот день, — это приговор и контроль, — выпалил он хриплым от сдерживаемых эмоций голосом. — Ты не представляешь, каково это — давление, постоянная внутренняя борьба. Я ушёл, потому что мне нужно было отдышаться, найти свой собственный путь без чужих страхов, диктующих мне каждый шаг. Сердце Тав болезненно билось о рёбра. — Ты прав, не представляю, — с грустью искренне ответила она. — Я видела борьбу, боль в твоих глазах и… думала, что в конечном счёте поступаю правильно. У меня и в мыслях не было причинить тебе боль или заставить чувствовать себя в ловушке. Я всегда была на твоей стороне. — Её признание повисло между ними и явно застало мужчину врасплох. Тав подняла глаза и встретилась с его взглядом. В них отражалась её боль — общая мука, которая, казалось, связывала их, несмотря на пропасть, лежавшую между ними. — Я видела в тебе противоречия, Астарион. Я видела, какую битву ты вёл внутри себя в тот день. С того момента, как мы вошли во дворец, ты вёл себя по-другому. Я хотела быть рядом, помочь тебе с этим справиться, а не принимать за тебя решения. Астарион насмешливо хмыкнул, отводя от неё взгляд, в котором всё ещё кипел гнев. — Намерения не меняют результата, Тав. Ты сделала выбор, и я тоже. Мы не можем исправить то, что уже сделано. — Это были окончательные слова, но Тав видела, что за ними скрывается борьба между гневом и чем-то более мягким, уязвимым. Тав ощутила прилив отчаяния. — Тогда почему ты не остался? Ты мог бы выкрикнуть мне всё в лицо. Но ты предпочёл уйти, оставив меня с вопросами и ни с чем. Я искала тебя, чтобы объясниться, чтобы быть рядом с тобой. — Её голос надломился, из него вылилась вся многолетняя боль и смятение. Астарион отвернулся, его профиль чётко вырисовывался на фоне светлеющего неба, словно воплощение внутреннего конфликта. Сердце Тав сжалось от глубокой печали, от желания утешить того, кого она когда-то знала, того, кто на её глазах сломался в гнетущих стенах дворца Касадора. Она помнила тяжесть его отчаяния, судорожные рыдания, сотрясавшие его тело, и ей ничего так не хотелось, как протянуть руку, обнять его и разделить с ним его боль. Но вместе с состраданием в ней вспыхнуло острое чувство предательства, яркое воспоминание о жестокости, которую он с такой лёгкостью проявил. Воспоминания о его голосе, когда тот разрывал её на части, о холодном пренебрежении к её жизни, к её самоуважению — это была рана, которая отказывалась заживать. Он завладел её сердцем, провёл через танец из фантазий и обещаний, а потом разбил их о суровую реальность. Осознание того, что всё это было ложью, отравляло её, безжалостно напоминая о любви, которую она дарила, и об обмане, который она получила взамен. — Как ты мог сказать мне, что желаешь моей смерти? — прошептала она срывающимся от слёз голосом. — Это сломало меня, Астарион. Меня преследуют твои последние слова, и я ловлю себя на том, что прокручиваю их в голове, пытаясь понять, что же пошло не так. — Её слова вылились в поток эмоций, прорвав плотину внутри неё. В глубине души она понимала, что ни для кого не облегчает ситуацию. Она пыталась, но… если бы она была честна с самого начала, если бы призналась в своих чувствах, даже если бы их не приняли, недооценили, отвергли… Может быть, сейчас ей было бы легче, не было бы так больно. Его шок был очевиден, когда он повернулся к ней лицом, и по выражению лица было видно, какое впечатление произвели её слова. — А ты думаешь, что я цельный? Тав почувствовала, как в ней закипают гнев и печаль. — Нет, Астарион, не думаю, — ответила она, и в её голосе зазвучала вновь обретённая решимость. — Мы оба сломались так, как и не предполагали. Мы оба говорили и сделали то, о чём сожалеем. Но желать кому-то смерти… от этого никуда не деться. Голос Тав дрогнул, когда она продолжила: — А потом это чёртово зеркало. Я увидела, как ты, обретя силу, терзаешься страхом потерять её, подчиняя своей воле других. Это напомнило мне о нём. Он не был свободен, и ты тоже не стал бы свободным. На его лице отразилось удивление, неподдельный шок, который, казалось, разбил его обычную маску. Голос Тав дрожал, когда она продолжила, и каждое слово указывало на душевную боль, которую она испытывала. — Мужчина, которого я знала, о котором я… заботилась, он… не хотел этого, — сказала она с горечью в голосе. Её грустные глаза искали его взгляд, безмолвно умоляя его понять. Она покачала головой; медленное, недоверчивое движение, которое несло в себе тяжесть её отчаяния и боли. Когда она встретилась глазами с Астарионом, взгляд её был напряжённым, ища под слоями гнева и горечи частичку того, кого она когда-то знала. — Мужчина, которого я знала, хотел жить на своих условиях, не связанный контрактом или тяжестью смертей невинных. В ответ Астарион издал короткий рык, в котором слышались вызов и едва скрываемое отчаяние. — Какая разница? Петрас всё равно сделает то же самое. Тав ответила быстро, в словах прозвучала язвительная ирония. — О, теперь ты сравниваешь себя с ним, настоящим примером для подражания. — Она замолчала, прерывисто дыша, пытаясь унять бушевавшую в ней бурю. — Я понимаю твою боль, Астарион. Я понимаю, что ты чувствуешь себя в ловушке, что ты срываешься. Но… мы сильнее, чем наши худшие моменты. Мы должны быть такими. Иначе за что мы боремся? Для чего мы живём? Его шёпот почти растворился в холодном утреннем воздухе, и эти тихие слова говорили о его внутреннем смятении. — Ты… ты и понятия не имеешь, чего я хотел тогда, — признался Астарион, его голос был едва громче шёпота, в нём звучали эмоции, которые она не могла уловить. Просьба Тав была пылкой, в ней смешались раздражение и настойчивое желание разобраться. — Так скажи мне! — потребовала она, её голос дрожал от переполнявших эмоций. — Скажи мне. Открыто, без обиняков, скажи, что ты хотел занять его место. Скажи, и я признаю твою правоту. Скажи мне, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы загладить свою вину.

***

Он балансировал на краю пропасти, готовый поддаться непреодолимому желанию признаться в своих сокровенных мыслях, отдаться грызущим его боли и тоске. Он жаждал, чтобы мучения прекратились, жаждал обнажить перед Тав свою душу. Она требовала объяснений, преодоления пропасти обид и непонимания, лежащих между ними. Неужели этот момент настал? Мог ли он надеяться на отпущение грехов, на шанс залечить раны? Его терзали сомнения, непрестанный шторм из «а что, если». Поймёт ли она, или признание только ещё сильнее её отпугнёт? Страх перед её отказом маячил над ним призраком, парализуя своей ледяной хваткой. Так просто было подготовить в голове слова, отрепетировать признание в одиночестве своих мыслей. Но произнести их вслух, обнажить перед ней свою душу — это был прыжок в неизвестность, риск, от которого у него от страха перехватывало дыхание. Его кулаки сжались в отчаянии, он отвёл взгляд, уставившись себе под ноги. Но когда он поднял глаза, чтобы ответить, готовый излить душу, то вместо этого наткнулся на испуганный взгляд Тав. За долю секунды мир перевернулся с ног на голову. Внезапная острая боль в затылке повалила его на землю. Мир Астариона закружился хороводом хаоса. Резкое, пронзительное эхо испуганного крика Тав прорезало пелену тумана, заставив его в ярости осознать происходящее. Его помутневшее зрение медленно сосредоточилось на испуганной эльфийке: её тело беспомощно болталось в воздухе, зажатое огромной лапищей орка. Инстинктивно, он рванулся вперёд, отчаянно пытаясь до неё дотянуться, но на него обрушилась непреодолимая сила, пригвоздив к земле. В бессмысленной ярости, захлестнувшей его, он сопротивлялся давящему весу придавившего его к земле сапога. Повернув голову, он увидел перед собой оскаленную физиономию Петраса, его садистскую усмешку — уродливую пародию на родство. — Мы снова встретились, дорогой брат, — ядовито и презрительно прозвучал в его ушах голос Петраса. В душе Астариона бушевал водоворот эмоций: ярость из-за нападения Петраса, паника за безопасность Тав и растущий ужас, когда первые лучи солнца начали пробиваться на поляну. — Кусок дерьма! — гортанно прорычал он. Но Петрас лишь усмехнулся и сильнее надавил ногой на голову Астариона, с извращённым удовольствием вдавливая его в грязь. — Я тоже рад тебя видеть. Но, боюсь, наши первоначальные планы изменились, — голос Петраса звучал равнодушно, отстранённо. — На чай приглашена только наша прекрасная леди. Жестокое прикосновение солнечного света обожгло незащищённую кожу на руке Астариона. Паника скрутила его изнутри, когда он почувствовал жгучую боль от солнечных лучей, света, которого он так долго избегал, а теперь безжалостный враг медленно приближался к нему. Петрас навалился на него всем весом, удерживая на месте, и давил на него с огромной силой. Сердце Астариона колотилось в ушах, в венах пульсировали страх и ярость. Крики Тав пронзили воздух, разрывая его душу. Он не мог её видеть, но её боль была ощутима и вторила его собственной. — Отпусти её! — прорычал он, в его словах прозвучала отчаянная мольба, но слова его остались неуслышанными. Паника разлилась по венам Астариона подобно лесному пожару, солнечные лучи всё сильнее обжигали его плоть, пока он беспомощно извивался на земле. Жгучая боль была невыносимой, обнажая уязвимость под жестоким взглядом неба. Язвительный голос Петраса, пронизанный садистским удовольствием, звучал ядовитой музыкой к его агонии. — Вы оба очаровательны, но, боюсь, вам придётся попрощаться, — усмехнулся он, наслаждаясь видом страданий Астариона. Агония от солнечного света была невыносимой, его прикосновение к плоти было подобно огню. Мужчина изогнулся, боль переполняла его чувства, им руководил первобытный инстинкт спасаться бегством. — Астарион! — голос Тав, полный слёз, донёсся до него сквозь муки. — Отпусти его, чудовище! — Прощай, мой дорогой брат, — Петрас, не обращая внимания на солнечные лучи, грубо дёрнул Астариона за волосы, откинув его голову назад. — Но возможно… мы ещё встретимся. — Он усмехнулся, его слова прозвучали как издевательское прощание, прежде чем он его отпустил. Голова Астариона глухо ударилась о землю, от резкого удара перед глазами заплясали звёзды. Ведомый одним лишь инстинктом и непреодолимой потребностью выжить, он пополз, волоча своё обожжённое и израненное тело в милосердную тень ближайшего дерева. Каждое движение причиняло мучительную боль, но страх потерять Тав, ужас от того, что он никогда больше её не увидит, заставляли его двигаться вперёд. Когда он, задыхаясь и дрожа, наконец рухнул под защитную тень дерева, то в отчаянии огляделся по сторонам. Но Тав нигде не было видно. Его сердце, и без того ноющее от душевных терзаний, теперь разрывалось от осознания того, что её больше нет. Она была единственной постоянной в его бурном существовании, единственным источником света в бесконечной ночи. Из его горла вырвался первобытный вопль страданий, настолько сильный и болезненный, что, казалось, он сотрясал сам воздух вокруг него. Нет, нет, нет, нет. Только не она. Только не его Тав. Разум Астариона охватили страх и ярость. Адреналин струился по венам, заставляя его двигаться вперёд, несмотря на жгучую боль. Он попытался проследить за направлением, в котором, по его мнению, Петрас унёс Тав, и сердце его отчаянно забилось. Однако солнечный свет был беспощаден, обжигая его кожу и вызывая волны нестерпимой боли. Солнце было его врагом, неукротимой силой, отталкивающей его на каждом шагу. Тело кричало в знак протеста, а болезненные ожоги превращали каждое движение в пытку. Решимость найти Тав была непоколебима, но вампирская сущность предала его, и солнечный свет стал барьером, который он не мог преодолеть. Растерянный и измученный, Астарион, спотыкаясь, вернулся в лагерь. Кожа его покрылась волдырями и дымилась под беспощадным солнцем. Каждый шаг превращался в борьбу с агонией, терзавшей его тело. Гнев и ужас за безопасность Тав подстёгивали его, заставляя идти вперёд, несмотря на мучительную боль. Когда он-таки добрался до лагеря, вид у него был ужасный. Его некогда безупречная внешность теперь была испорчена ожогами, кожа была воспалена и шелушилась. Он ворвался в лагерь, хрипя полным боли и паники голосом. — Они забрали её! Петрас… он забрал Тав! — его слова вырывались с бешеной скоростью, глаза были полны дикого ужаса. Лагерь погрузился в хаос, когда все проснулись от развернувшегося кошмара. Анкунин покачнулся на ногах, силы покидали его. Ожоги и потеря крови оказались слишком сильны. Зрение затуманилось, лица его товарищей расплылись в неясные очертания. Последняя осознанная мысль его была о Тав — о её безопасности, о её судьбе в руках его жестокого брата. С последним вздохом агонии и отчаяния Астарион рухнул на землю, и его окутала бессознательная тьма.

***

5 лет назад В поисках ответов Астарион и его товарищи прошли по извилистым улочкам и тёмным переулкам Врат Балдура, огромного города теней и тайн. Когда солнце опустилось за горизонт, окрасив город в пурпурно-оранжевые тона, группа устало вернулась в «Эльфийскую песнь» — трактир, ставший их временным пристанищем. Астарион, чьё тело болело от дневных нагрузок, мечтал о простой роскоши — тёплой ванне. Перспектива смыть с себя грязь и напряжение дня была заманчивой. После принятия ванны Тав заглянула в их общую комнату, упомянув, что собирается спуститься вниз, чтобы присоединиться к Джахейре, Карлах и Лаэзель пропустить по стаканчику. Остальные члены их команды разбрелись кто куда по всему трактиру, каждый был погружён в свои мысли или дела. Для Анкунина город обладал определённым очарованием. Шумные улицы, какофония звуков, мириады лиц — всё это было знакомым, почти успокаивающим в окружающем хаосе. После бесконечных дней путешествия, сна на твёрдой земле и постоянной непогоды мягкая постель и уютные стены постоялого двора стали желанной передышкой. И всё же даже здесь, среди относительной безопасности и анонимности города, он не мог избавиться от чувства беспокойства, которое преследовало его подобно тени. Каждый шаг в этом путешествии он делал бесшумно, почти по-кошачьи, — привычка, выработанная годами осторожности, непрестанной бдительности. Соседство с поместьем Касадора в тот день встревожило его сильнее, чем он готов был признать. От каждого взгляда на величественное строение у него по спине пробегали мурашки, напоминая о жизни, за которую он так отчаянно сражался. Два столетия рабства забыть было нелегко. Они оставили на нём неизгладимые следы, шрамы, которые проникали глубже кожи, превращая его в существо осторожное и подозрительное. Его грызло постоянное чувство, что за ним наблюдают, что надвигается опасность. Каждый взгляд через плечо, каждый миг повышенной осторожности свидетельствовали о чувстве страха, ставшем его постоянным спутником. Это было похоже на то, как если бы он попал в замкнутый круг из ожидания и страха, дожидаясь, когда снова появится Касадор, чтобы вернуть то, что ему когда-то принадлежало. После ванны, чувствуя себя немного отдохнувшим, Астарион переоделся в чистую одежду. Ткань мягко касалась его кожи, что было небольшим утешением, которым он позволил себе насладиться. Вздохнув, он направился вниз по лестнице, откуда доносились звуки смеха и разговоров из гостиной. Пока он спускался по лестнице, в голове звучали слова гадалки, произнесённые несколько дней назад, — навязчивый напев, который, казалось, отдавался нескончаемым эхом. Как же она была права. Предсказание о любви тогда показалось ему жестокой шуткой, но теперь оно не давало покоя, настойчиво шепча, что он не в силах его заглушить. Спустившись по скрипучим, истёртым ступеням «Эльфийской песни», Астарион окунулся в тёплую, шумную атмосферу гостиной таверны. Воздух был насыщен ароматами жареного мяса, пряного эля и острым запахом дыма от очага. Смех и оживлённые разговоры наполняли помещение — симфония жизни и веселья, сильно контрастировавшая с одиночеством его мыслей. Его взгляд инстинктивно отыскал Тав в толпе. Та грациозно взгромоздилась на барную стойку, и её звонкий смех перекрывал общий шум. При виде неё на губах Астариона невольно появилась улыбка. Это было редкое для него удовольствие — видеть её такой беззаботной, когда обычная настороженность сменялась искренней радостью. Рядом с ней на табурете сидела Лаэзель, чья серьёзность несколько сгладилась благодаря дружеской атмосфере, а Карлах стояла неподалёку, вызывая у эльфийки своими рассказами взрывы смеха. Даже Шкряб, казалось, заразился всеобщим весельем, радостно виляя хвостом. На мгновение Астарион позволил себе насладиться представшей перед ним сценой, картиной того, какой могла бы быть жизнь — беззаботной, ничем не обременённой, наполненной простыми радостями. И всё же под его улыбкой скрывалось знакомое беспокойство. Пророчество нависло над ним тенью, омрачив даже самые светлые моменты. Пока Касадор был жив, истинный покой будет ускользать от него, вездесущим призраком маяча на краю его счастья. Его сердце разрывалось между жаждой мести и стремлением к мирной жизни, возможно, вместе с Тав. Манящая мысль о будущем, свободном от оков прошлого, была мечтой, которая слабо мерцала, как свеча в темноте, уязвимая и мимолётная. Он прервал свои размышления, когда его заметила Тав. Её глаза загорелись узнаванием, и она с сияющей улыбкой поманила его к себе. Отогнав от себя ненужные мысли, Астарион направился к ней, с каждым шагом стараясь оставить позади мучившие его заботы. Когда он приблизился, Тав поприветствовала его бокалом вина и поцелуем в щёку. Тепло её объятий, мягкость губ, прижавшихся к его коже, резко контрастировали с холодом его страхов. Он наклонился ближе. — О, вижу, тонкое искусство трактирной дипломатии всё ещё процветает, — с ухмылкой произнёс он, в его голосе, как обычно, смешались обаяние и сарказм. Обхватив Тав за талию, мужчина почувствовал, как она отвечает ему взаимностью, и её рука уютно легла ему на шею. Прикосновение было естественным, интимным. Эльфийка лениво перебирала пряди его волос, выводя пальцами нежные узоры на его затылке. Это простое прикосновение вызвало у него чувство наслаждения. Тав наклонилась к нему с озорным блеском в глазах. — Карлах как раз рассказывала нам о своей самой грандиозной выходке, — весело начала она. — Оказывается, она в одиночку одолела минотавра. У бедняги не было ни единого шанса против нашей Карлах. Рассказ вызвал смех в их группе, а нелепость образа живо нарисовала яркие сцены в голове у каждого. Астарион не удержался и присоединился к ним: его смех смешался со смехом остальных, что было редким и искренним проявлением веселья. — А, Карлах, наша любимая героиня. Полагаю, дальше ты займёшься армрестлингом с драконами ради развлечения? — добавил Астарион игривым тоном, но с неподдельным восхищением. Задорный смех Карлах наполнил комнату, её воинственный дух не ослабевал. — Дайте мне дракона, и мы посмотрим, кто выйдет победителем! — уверенно заявила она. Лаэзель скептически приподняла бровь. — Драконы? Тск'ва! Может, стоит поискать существ, которые с меньшей вероятностью превратят тебя в обугленную статую? Даже у твоей бравады есть предел, — заметила она с язвительной усмешкой. Астарион отпил вина и посмотрел на Тав, лицо которой светилось от смеха, и он почувствовал, как по телу разливается тепло. К группе подошла Джахейра с тремя кружками пенистого эля в руках. Ловкими движениями она раздала их Карлах и Лаэзель, и в её глазах появился игривый огонёк. — Вот, пейте, пока ваши истории не превратились в легенды, до которых никто из нас не доживёт, — поддразнила она, и уголки её губ приподнялись в понимающей улыбке. Затем она перевела взгляд на Тав и Астариона. — Вижу, голубки наслаждаются вечером, — весело прокомментировала она. Астарион почувствовал волну тепла от её слов. Он бросил на Тав игривый взгляд. Та в ответ закатила глаза, изображая недовольство, но не смогла скрыть улыбку. — Вечер действительно удался, благодаря приятной компании, — ответил Астарион, поднимая бокал в шуточном тосте. Его тон был лёгким, но в каждой шутке была своя доля правды. Их окутало тепло трактира «Эльфийская песнь», и они уютно устроились в объятиях друг друга. Пальцы Тав, перебиравшие волосы Астариона, вызвали у него по спине волну мурашек. Пока они слушали продолжение диковинной истории Карлах о битве с минотавром, он понял, что его это искренне забавляет. — Я бы заплатил хорошие деньги, чтобы это увидеть, — воскликнул он. — Хотя я бы поставил на Карлах в любом случае. Минотавры известны мускулами, а не мозгами. Карлах разразилась громким хохотом и покачала головой. — Если бы ты только видел это, Астарион. Морда этого минотавра выражала сожаление, а в глазах не было ни единой мысли. Джахейра, с огоньком веселья в глазах, наклонилась к эльфу. — В нашей работе... — усмешкой на губах начала она, — ...всегда разумно выбирать сражения, где сила и интеллект противника соовпадают с твоими собственными. Похоже, Карлах, ты нашла свою идеальную пару в том минотавре. Астарион, прерванный на середине глотка, чуть не поперхнулся вином — неожиданный юмор застал его врасплох. Он закашлялся от смеха и покачал головой в недоумении. Тогда Карлах, сверкнув глазами, не уступающими глазам Джахейры, парировала: — Тогда для тебя, Джахейра, единственным достойным противником будет наш дорогой Иссохший. Будь осторожна, не переломай свои старые косточки. Уилл подошёл к группе со свойственной ему развязностью, держа в руке стопку потрёпанных карт. — Вот вы где! Как насчёт небольшой партии, чтобы скрасить этот вечер? — предложил он, блестя глазами от азарта. Реакция Карлах была незамедлительной и восторженной. — Чёрт возьми, да! Я за! — воскликнула она. Лаэзель не удержалась от выпада в адрес Рейвенгарда. — Ты быстро оправился от последнего поражения, — сухо заметила она, не меняя выражения лица. Уилл, ничуть не смутившись, сверкнул уверенной улыбкой. — У меня в запасе появилась новая тактика, — объявил он, уже с практической лёгкостью перетасовывая карты. Астарион, наблюдавший за этой перепалкой, не мог удержаться от смешка, потягивая вино. Джахейра со знающим взглядом присоединилась к Уиллу с колодой в руках. — Мне кажется, что сегодня удача на моей стороне. Приготовься попрощаться со своими монетами, — уверенно заявила она. Уилл обратил внимание на Астариона и Тав. — Хотите присоединиться? — спросил он. Однако Тав покачала головой, подняв бокал с вином в знак мягкого отказа. — Боюсь, я слишком много выпила, чтобы принимать правильные решения. Особенно когда играю с тобой на монеты. В прошлый раз я потеряла несколько хороших стрел, — ответила она, бросив многозначительный взгляд на Джахейру. Невозмутимая друидка беззаботно пожала плечами. — Ты можешь сегодня отыграться, — предложила она, лукаво улыбнувшись. Тав тихо рассмеялась, и звук смешался с шумом в трактире. — А может ещё и луком моим рискнуть? Лучше я любезно откажусь, — с лёгкой насмешкой, но с решительной твёрдостью ответила она. — Твоя потеря — или, возможно, твоя выгода в том, что ты сохранишь то, что осталось от твоих вещей, — ответила Джахейра, и её улыбка расцвела во всю ширь. Астарион, уютно устроившийся за разговорами и вином, ответил своим фирменным элегантным отказом. — Думаю, сегодня я сохраню твоё достоинство и уберегу тебя от поражения. Приятной игры, — сказал он, расслабленно улыбаясь. Джахейра и Карлах обменялись взглядами, и между ними завязался безмолвный разговор, после чего Джахейра повернулась к паре с дразнящей интонацией в голосе. — О, наши голубки просто хотят побыть одни, — поддразнила Джахейра. Карлах кивнула, ухмыльнувшись уголком губ. — Мы поняли намёк. Развлекайтесь, ребят. После этого компания разошлась, переместившись за другой столик со смехом и предвкушением предстоящей игры. Астарион и Тав остались наедине, их компания, состоящая из двух эльфов, была одновременно и тесной, и необъятной в переполненной комнате. Мерцание свечей плясало на лице Тав, подчёркивая её улыбку. — И куда теперь? Спать? — беззаботно спросила она, продолжая сидеть на барной стойке с недопитой бутылкой вина в руке. Астарион тихо усмехнулся, на его губах заиграла кривая улыбка. — О нет, хорошее вино не стоит тратить впустую, — заявил он, подходя к ней ближе. Он поймал себя на том, что стоит перед ней, и эта близость притягивала его, как пламя — мотылька. Он протянул руку за её спиной и плавным движением наполнил бокалы густой тёмно-красной жидкостью. Тав приняла бокал с изящным кивком, её рука легко легла ему на плечо, и от этого прикосновения по телу мужчины пробежала тёплая дрожь. Астарион, в свою очередь, непринуждённым жестом положил левую руку ей на бедро. Он поднял свой бокал, и аромат вина поднялся ему навстречу. Присутствие Тав, и то, как гармонично они дополняли друг друга, приносило чувство лёгкости, которое он редко испытывал. Простое удовольствие от хорошего вина и её общества было роскошью, которой он дорожил, особенно в такую ночь, когда тяжесть его мыслей ощущалась сильнее обычного. Их взгляды встретились. Шум в таверне, казалось, стих. Астарион прочертил пальцем нежные круги на её бедре. — Так за что же мы выпьем? — спросила Тав мелодичным дразнящим голосом. Вопрос повис в воздухе. — За свободу, — с ухмылкой предложил Астарион, поднимая свой бокал чуть выше. — И за компанию, которая делает её ещё приятней. — Его честные и проникновенные слова прозвучали между ними, когда он поднял руку и провёл большим пальцем по её подбородку. Тав широко улыбнулась в ответ на его слова, слегка чокнувшись своим бокалом с его. — За свободу и приятную компанию, — эхом отозвалась она, и от её мягкого шёпота по спине пробежали мурашки. Они выпили, и вино бархатистой лаской коснулось нёба, согревая своим теплом всё тело. — Знаешь, — начал он с игривым блеском в глазах, — говорят, что вино раскрывает наши самые сокровенные тайны. Интересно, каких скандальных признаний оно сможет выудить из тебя сегодня вечером? Тав звонко и весело рассмеялась. — О, ты удивишься. Вино может открыть, что на самом деле за всем происходящим стою я, — ответила она лёгким и дразнящим тоном. — А, закрученный сюжет, — усмехнулся Астарион, подыгрывая ей. — А я-то думал, что хитрее всех я, а всё это время за ниточки дёргала ты. — Никогда не стоит недооценивать рыжих, — игриво парировала Тав, озорно подмигнув. Их смех слился воедино, и этот лёгкий и радостный звук, казалось, отразился от самых стен таверны. Неподалёку Карлах издала вопль: её разочарование в карточной игре пронзило воздух. — Может, сделаем ставки на то, как долго Карлах продержится в карточной игре, прежде чем перевернёт стол? — спросила Тав, и её предложение было встречено искренним смехом Астариона, глаза которого загорелись от игривого вызова. — Ну, я бы сказал, что займёт это не более получаса. Терпение Карлах так же иссякло, как и оправдания Уилла, потерявшего все свои монеты, — ответил он, веселясь от души. Чем больше они разговаривали и смеялись, тем легче становилось на душе. Здесь и сейчас он мог быть самим собой, беззащитным, и эта свобода была опьяняющей и опасно приятной. Тав отклонилась назад, удовлетворённо вздохнув, и с тоской посмотрела вдаль. — Ах, если бы только мы могли запечатлеть этот момент, — задумчиво произнесла она, её голос был мягким и мечтательным, что сочеталось с отсутствующим взглядом. — Только представь: больше никаких бесконечных поисков и сложных задач. Только хорошее вино, смех и возможность побыть самим собой, — её пальцы легко скользили по ножке бокала, вино мягко колыхалось внутри. Астарион не смог удержаться от ответной ухмылки, в его глазах читалось понимание. Она в точности повторила его мысли. Как же ему хотелось предложить им этот самый мир — убежище, свободное от опасностей и раздоров, наполненное всеми удобствами и удовольствиями, которых она заслуживала. Он представлял себе жизнь, в которой они оба проводят дни в наслаждении самыми прекрасными вещами, а ночи были бы наполнены весельем и удовольствием, вечным празднованием самых ярких радостей жизни. — Да, это было бы идеально, — согласился он, и в его тоне прозвучала тоска, повторяя её собственную. — Оставить в стороне бесконечные сражения, жить, не оглядываясь на каждом шагу. Эта мысль витала между ними, как манящее видение того, что могло бы быть. Каждый из них знал о реальном положении вещей, о неизбежных трудностях и опасностях, подстерегающих их. Но сейчас, в этом маленьком временном оазисе, который они для себя выделили, они позволили себе помечтать, хотя бы на мгновение. И надеяться на что-то лучшее. Тав осушила последний бокал и с довольным вздохом поставила его на пол. Астарион задержал на партнёрше взгляд, в котором смешались восхищение и нежность. Ему нравилось представлять себе жизнь, которая отличалась бы от всего, что он знал. Жизнь, где страх и тьма не были постоянными спутниками, а свет и улыбка занимали своё место за столом. Мысль сразиться с Касадором маячила в глубине его сознания, как тень, угрожавшая нарушить покой, который он обрёл в присутствии Тав. Что он предпримет, когда придёт время? Завершит ли он ритуал сам, обретя силу, которая так долго его мучила? Или покончит со всем этим, разорвёт связи со своим тёмным прошлым и начнёт всё заново? Вопросы кружились в его голове, как бурное море неопределённости. Тав, не обращая внимания на бурю, бушевавшую в мыслях Астариона, потянулась к бутылке с грацией, по сравнению с которой даже самое простое действие казалось изящным. Она уверенно наполнила их бокалы густым вином. Астарион, наблюдая за ней, с поразительной ясностью осознал, что не может представить своё будущее, каким бы оно ни было, без неё рядом. Когда Тав протянула Астариону бокал, их пальцы мимолётно соприкоснулись, вызвав тепло, которое, казалось, распространилось от кончиков его пальцев до самих его глубин. Он взял бокал, не сводя с неё взгляда, и между ними растянулось мгновение. В её глазах читался вопрос. В порыве чувств Астарион отставил бокал в сторону, руководствуясь сердцем. Глаза Тав слегка расширились от удивления, и любопытство озарило её черты, когда Астарион протянул к ней руку уверенным и нежным движением. Он обхватил её лицо обеими руками, невесомо касаясь её кожи. Какое-то мгновение они просто смотрели друг на друга. Затем, сократив короткое расстояние между ними, Астарион её поцеловал. Это был сладостный, осторожный поцелуй, сплетение губ и дыхания. Он почувствовал, как его захлёстывают эмоции — надежда, желание, ощущение возвращения домой. Тав ответила тем же, обхватив его руками, прижимая к себе. Поцелуй углубился — неспешное, обжигающее соприкосновение, которое, казалось, сблизило их ещё сильнее. Поцелуй был нежным и в то же время настойчивым, и в простом прикосновении губ проявилась вся сложность их чувств. Как только их губы рассоединились, Астарион, по-прежнему нежно держа её лицо в своих руках, наклонился вперёд, и его лоб мягко встретился со лбом Тав. Близость позволила ему увидеть мириады эмоций, отразившихся в голубо-зелёных глазах. Огонь свечи мерцал, освещая черты лица Тав и подчёркивая мягкую улыбку, игравшую на её губах. Астарион почувствовал, как тяжесть мира на мгновение спала. — И что это было? — её голос был мягким. Это был простой вопрос, но в нём таился глубокий смысл. Выразить всё это одним словом казалось невыполнимой задачей. Как он мог передать радость, наполнявшую воздух во время их побед, или их молчаливые взгляды, которыми они обменивались тихими ночами? Как он мог подытожить те сумбурные дни, которые связали их воедино, превратив в картину общих переживаний? «Всё» было самым подходящим словом, но даже оно казалось слишком скудным, слишком простым, чтобы передать глубину и необъятность того, что он чувствовал. Астарион вздохнул и сказал. — Просто захотелось. Сегодня ты выглядишь особенно соблазнительно. Я должен был попробовать тебя на вкус, — сказал он с ухмылкой. Он помолчал, не отрывая от неё взгляда, давая понять смысл его слов. Глаза Тав сверкнули, удерживая его взгляд. Она протянула руку, и её пальцы обвели контуры лица Астариона с нежностью, от которой у него защемило сердце. — Могу сказать то же самое, — пробормотала она, и от её прикосновения по телу растеклось тепло. Какое-то время они оставались в таком положении, прижавшись лбами друг к другу, наслаждаясь близостью. Шум таверны отошёл на второй план, а отставленные бокалы с вином стали свидетелями этого момента. Пристальный взгляд Астариона задержался на ней. — Пойдём спать, — пробормотал он. В ответ Тав слабо кивнула, её щёки окрасились в нежный розовый цвет. Астарион протянул руку, и Тав изящно приняла её, ладонь скользнула в его ладонь с лёгкостью, которая казалась такой же естественной, как дыхание. Она спрыгнула со стойки, двигаясь плавно и легко, и они вместе, сцепив руки, направились к лестнице, ведущей наверх, в комнаты. Их шаги синхронизировались, пока они поднимались по лестнице. Шум в гостиной внизу превратился в отдалённый гул. Они вышли на лестничную площадку, коридор был тихим и тускло освещённым, а двери в разные комнаты стояли как безмолвные часовые. Добравшись до их общей комнаты, Астарион открыл дверь, пропуская Тав первой. В комнате было уютно, лунный свет, проникающий через окно, окутывал её мягким серебристым сиянием. Он закрыл за ними дверь, отгородив их от остального мира, от их собственной вселенной, где существовали только они сами. Не говоря ни слова, они расположились на кровати, и привычная рутина была проведена этой ночью с особой нежностью. Когда они скользнули под одеяло, их тела нашли друг друга совершенно естественно, инстинктивно. Астарион обхватил Тав руками, притягивая её к себе. Она прижалась к нему, прислонившись головой к его груди, слушая ровный ритм его дыхания. Тав прижалась к нему ещё теснее, и её рука перекинулась через его талию. И это было как бальзам на душу.