Don't go (Не уходи)

Когда мягкий рассвет начал проникать в лагерь, Тав нашла утешение в своих набросках: мягкий скрежет карандаша по бумаге стал успокаивающим звуком в тихом утре. Она запечатлела неземную красоту леса, по которому они шли при свете луны, его завораживающее очарование, переданное движениями её руки. Ночное путешествие, к счастью, прошло без происшествий, но все они нуждались в отдыхе. План посетить деревню Хальсина, обитель спокойствия, был весьма кстати. Тав тосковала по успокаивающему обаянию друида и безмятежной обстановке его дома. Гейл, хлопотавший у костра, чтобы наколдовать что-нибудь съедобное из их скудных запасов, испустил преувеличенный вздох. — Мой суточный ритм очень сильно нарушился после этого путешествия, — посетовал он. Тав подняла глаза от своего эскиза, встретилась взглядом с Гейлом и понимающе ему улыбнулась. Она понимала, как ему тяжело: ночной график сбил естественные ритмы у всех, особенно у Эрдана, который, как она заметила, придирчиво проверял своё снаряжение, прикрыв глаза и вяло двигаясь. В этот момент тишину раннего утра прорезал голос Астариона, пронизанный его характерным нахальством. — О, бедняжка Гейл. Принести тебе ночной колпачок и сказку на ночь, чтобы ты лучше уснул? — поинтересовался он, засучив рукава рубашки, и вернулся к установке палатки. Гейл закатил глаза, но усмехнулся. — Я бы предпочел нормально выспаться, но твоя забота трогательна, Астарион. Тав постаралась не рассмеяться. Атмосфера в команде немного нормализовалась. Каждый из них понимал, что перед ним стоят более важные проблемы, нежели бесконечная депрессия. Она приняла осознанное решение сохранять дистанцию, защитный барьер, оберегающий её хрупкие эмоции. Недавние события, стресс и обида были слишком свежими, слишком болезненными, чтобы она могла полностью отдаться им. Она сосредоточилась на своём наброске, позволив привычным действиям занять её мысли, время от времени переводя взгляд на своих спутников. Тихое раздумье Тав было прервано звоном бутылок, заставившим её оторвать взгляд от своего наброска. Лаэзель критически рылась в скудных запасах, нахмурив брови в молчаливом ожидании. На краю лагеря Шэдоухарт погрузилась в молитву, её поза была серьёзной и сосредоточенной. — Тск'ва! Нашла, — объявила Лаэзель, с триумфом вытаскивая бутылку из недр их запасов. В её сторону устремились заинтересованные взгляды, когда она откупорила бутылку и сделала сильный глоток. Выражение её лица сменилось одобрением, и с воинской отвагой она сделала повторный солидный глоток из бутылки, прежде чем протянуть её Тав. — Вот, пей. Тав нерешительно закрыла альбом и подвинулась к Лаэзель. Взяв бутылку, она сделала глоток и тут же об этом пожалела. Жидкость оказалась совсем не такой, как она ожидала: огненным шлейфом, она пронеслась по горлу, заставив захлебнуться кашлем и хрипом. — Ради всего святого, что это такое? — прохрипела эльфийка со слезящимися глазами. Лаэзель наблюдала за происходящим с полупрезрением-полувесельем. — Видимо, это не тот изысканный напиток, к которому привыкло твоё хрупкое горло, — сухо заметила она. Прервав молитву, Шэдоухарт подошла, привлечённая шумом. Она плавно взяла бутылку из рук Тав и с лёгкостью сделала глоток. — Хорошо, мне нравится, — прокомментировала она, усаживаясь рядом с Тав и осматривая бутылку с видом знатока. Тав, до сих пор не пришедшая в себя от крепости напитка, с недоверием посмотрела на Шэдоухарт сквозь слёзы. — Серьёзно? — спросила она всё ещё хриплым от выпитого голосом. Гейл усмехнулся со своего места у костра. — Сначала ужин, потом спиртное, — поучал он, пускаясь в объяснения о вредном воздействии алкоголя на пустой желудок. Но его слова были в основном проигнорированы, пока бутылка совершала свой круг. Шэдоухарт с ностальгией в голосе передала бутылку Эрдану, который присоединился к ним, и её слова всколыхнули воспоминания о прежних путешествиях. — Это напоминает мне о наших прошлых странствиях, — вспомнила она, и её губы тронула мягкая улыбка. — Сидели вечерами у костра, проводили время вместе. Это было… хорошо. Тав, на сердце у которой потеплело от этих воспоминаний, поймала взгляд Астариона. Он пытался казаться равнодушным, но она чувствовала, что он слушает, и в его взгляде читалась затаённая тоска. Чувство ностальгии охватило и её, непроизвольно уступая место странной боли в сердце. Как только бутылка совершила круг, резкая реплика Лаэзель прервала ностальгию. — Не могу поверить, что ты с любовью вспоминаешь то время. — Её гримаса говорила о многом, когда она сделала глоток и с насмешкой передала бутылку обратно Тав. — Мы постоянно были покрыты грязью, воняли гоблинскими кишками и всегда были на грани гибели. Тав передала бутылку дальше, не желая делать ещё один глоток. Однако Гейл не смог удержаться от смеха, разливая рагу по тарелкам. — И всё же, несмотря на всё это, мы пережили приключения, узнали больше, чем могли себе представить, спасли жизни и укрепили связи. — Его слова были наполнены юмором и теплом. Лаэзель фыркнула, качая головой в ответ на сентиментальность Гейла. — Не смеши. Меня от этого тошнит, — пробормотала она, хотя намёк на улыбку говорил о том, что она не совсем избавилась от воспоминаний. Тав взяла у Гейла тарелку, чувствуя, как тепло от костра и рагу согревают от ночной прохлады. На мгновение она позволила себе затеряться в смехе и рассказах, что стало долгожданной передышкой от затянувшегося напряжения. Пока Тав грела руки у костра, держа в руках тарелку с рагу, она снова взглянула на замешкавшегося Астариона, замершего вне круга. Он казался растерянным, обычная самоуверенность сменилась редким моментом нерешительности. На мгновение его глаза встретились с её, но затем он перевёл их на веселящихся членов отряда. К удивлению Тав, Астарион расправил плечи, словно придя к какому-то решению, и шагнул вперёд, чтобы присоединиться к ним. Маска непринуждённости, которую он часто носил, на мгновение спала, показав уязвимость, которую он обычно так хорошо скрывал. Его походка была не столько уверенной, сколько спокойной, а лунный свет отбрасывал тени на его лицо. Когда он уселся на противоположной стороне костра между Эрданом и Гейлом, внимание Тав непроизвольно переключилось на него: её глаза проследили за его силуэтом на фоне мерцающего пламени. Свет от костра плясал между ними, то освещая черты его лица, то отбрасывая тень, создавая завораживающий, почти гипнотический эффект. Каждый раз, когда пламя взмывало вверх, оно ненадолго заслоняло его собой, создавая барьер из света и тьмы. Казалось, они сидят так близко, но в то же время так далеко друг от друга. Тав почувствовала неожиданный дискомфорт, сердце защемило от тоски и тревоги. Она ощущала на себе взгляды остальных. Как только Астарион сел, Лаэзель с минуту смотрела на него, а затем протянула ему бутылку. Он сделал глоток, и его лицо исказилось от отвращения. — Ну, это не самое лучшее вино, но оно заметно лучше того пойла, которое мы привыкли пить, — заметил он, сохраняя спокойный тон, но его взгляд оставался мрачным. Сердце Тав дрогнуло от его слов. Она отвела взгляд, пытаясь скрыть эмоциональное потрясение, вызванное его присутствием. Гейл, усевшись со своей тарелкой, с усмешкой вспомнил. — Ах, тот праздник с беженцами… поистине незабываем. И действительно, в тот день с алкоголем было что-то не так. Шэдоухарт дразняще подхватила: — С качеством всё было в порядке, а вот с объёмом… Ты выпил слишком много. Мы думали, ты умер. Не могли разбудить тебя на следующее утро. Гейл смущённо что-то промямлил. Эрдан с ухмылкой наклонился вперёд. — О, я не слышал этой истории. Расскажи. Ухмылка Шэдоухарт была почти дьявольской, когда она ответила: — Неудивительно. Большинство из нас мало что помнят из-за количества выпитого алкоголя. Воспоминания о той ночи нахлынули на Тав, и её щёки вспыхнули от воспоминаний. Она попыталась сосредоточиться на разговоре, избегая пристального взгляда Астариона, который, казалось, задержался на ней с нечитаемой настойчивостью. — Не о тебе ли Альфира сочинила балладу, а, Тав? Если я правильно помню? — с ностальгией произнёс Гейл. Лаэзель с насмешкой оборвала эти воспоминания. — Та тоскливая мелодия была песней? Вряд ли. Тав передёрнулась, почувствовав себя слишком уязвимой. — Э-э… да, что-то вроде того. Но я не помню подробностей, — пробормотала она, желая провалиться сквозь землю. Но Шэдоухарт была неумолима в своих поддразниваниях. — А я прекрасно помню, как Лаэзель и Уилл куда-то смывались. — Её ухмылка была понимающей, а брови задорно приподнялись. Теперь Тав мечтала утопиться в тарелке с рагу. Это открытие вызвало волну смеха в группе, и Эрдан чуть не подавился своим рагу от удивления. — Что? Лаэзель и Уилл? — Бессмысленная трата времени, — заявила гитьянка ровным и не терпящим возражений тоном. — Слишком много болтовни, слишком мало действий. Типично для людей наполнять воздух словами, когда достаточно было бы молчания. Смешок Эрдана потонул в очередном взрыве смеха. Сердце Тав разрывалось от множества эмоций, когда она сидела и неловко улыбалась, безмолвно молясь, чтобы разговор не свернул в другое русло, а не к тому вечеру, который, словно упрямый призрак, витал в её памяти. К её радости, тема пошла в другом направлении, когда Гейл рассказал, как нашёл временное убежище. Его яркие описания их приключений, каждое из которых было более грандиозным, чем предыдущее, рисовали их прошлое в героических и уморительных тонах. Тав поймала себя на том, что смеётся, а истории сплетаются вокруг неё временным покровом забвения. — Эта команда не перестает меня удивлять, — усмехнулся Эрдан, недоверчиво качая головой. Гейл начал рассказывать очередной случай, оживлённо изображая руками сцену в воздухе. — Помните, как мы попали в ловушку в логове карги? — начал он, и смешки прервали рассказ, когда на поверхность всплыли воспоминания. — Мы были заперты в её заколдованной обители, в воздухе витал запах опасности и разрушающихся чар. Кто бы мог подумать, что тётушка Этель выкинет с нами такой фокус? Тав неохотно улыбнулась: воспоминания были горько-сладкими. Опасность, с которой они столкнулись, была реальной, но, оглядываясь назад, это почему-то казалась ещё одной главой в их общей истории. Шэдоухарт откинулась назад, её глаза озорно загорелись. — Или когда Астарион пытался обворовать спящего тролля, — добавила она, вызвав взрыв смеха. Астарион, который до сих пор молча наблюдал за происходящим, закатил глаза, но не смог подавить ухмылку. — В свою защиту скажу, что в тот момент это казалось хорошей идеей, — пошутил он, и свет от костра мягко осветил черты его лица. Пока огонь потрескивал, а бутылка совершала очередной круг, тепло алкоголя, казалось, развязало языки и подняло настроение. В воздухе звенел смех, и каждый участник посиделок привносил свои краски в гобелен общих событий. Гейл, в глазах которого отражались отблески костра, поднял свою тарелку в шуточном тосте. — За то, как Лаэзель в одиночку сразила вождя гноллов! — провозгласил он, заслужив одобрительный кивок и редкую ухмылку гитьянки. — И за смелый побег Тав из лагеря разбойников! Помнится, пришлось раскачиваться на лозе! Тав хмыкнула, вспомнив смешение адреналина и нелепости. — Отчаянные времена требуют отчаянных мер, — сказала она, и смех её спутников согрел её сильнее костра. Гейл наклонился вперёд, его лицо осветило пламя. — Но больше всего мне понравилось, как Астарион притворился дворянином на той художественной выставке. Напомни, что ты там наговорил герцогине? Астарион с гордостью пренебрежительно махнул рукой. — Не будем вспоминать мои актёрские мгновения, они слишком ценны, чтобы тратить их впустую, — запротестовал он, но блеск в его глазах выдавал его веселье. — Я просто помогал перераспределить имущество. Очень благородно с моей стороны. — Но ты был так убедителен! — поддразнил Гейл. — Конечно, до тех пор, пока ты не попытался обокрасть герцога. Группа разразилась хохотом, даже Астарион неохотно усмехнулся. — Должен признать, мне это тоже почти сошло с рук, — беззаботно возразил он. Тав подумала, что раньше ей нравилась эта улыбка, но быстро отругала себя за эту мысль и списала всё на алкоголь. Гейл, явно более нетрезвый, чем остальные, принялся рассказывать очередную историю, сплетённую из невнятных слов и повествующую о прошлых злоключениях. — Помните, как год назад Тав уговорила нас всех принять участие в том абсурдном соревновании по поеданию пирогов на деревенском празднике у Хальсина? До сих пор не могу смотреть на чернику как раньше. Тав не смогла удержаться от смешка, и в её голосе прозвучали смущение и веселье. Она закрыла лицо руками, едва сдерживая смех. — Я думала, это будет упражнение по сплочению команды, — слабо запротестовала она, прикрыв пальцами глаза, в которых искрилось веселье. Смех Тав утих, когда она почувствовала на себе взгляд Астариона. Его тогда уже не было рядом, и было странно упоминать о том времени, когда они были в разлуке. Она не была уверена, чем вызван больший дискомфорт — общими воспоминаниями или разлукой. Это было похоже на две разные жизни, разделённые кровоточащей, гноящейся раной. Шэдоухарт нахмурилась и скорчила гримасу. — О, так оно и было, только с другим результатом. Эрдан дразняще приподнял бровь. — И кто же всё-таки победил? — Он оглядел группу и остановил свой взгляд на жрице, которая пыталась подавить улыбку. Шэдоухарт, щёки которой раскраснелись — то ли от алкоголя, то ли от воспоминаний, Тав так и не поняла, — неохотно призналась: — Это был момент славы, о котором я и не подозревала, — в её голосе прозвучала притворная торжественность. — Я даже получила приз. Эрдан усмехнулся, сделав изрядный глоток из бутылки. — Ага, а после этого произошёл великий инцидент с медвесычом. Спокойное выражение лица Лаэзель на мгновение застыло, а на лице Гейла отразилась задумчивая грусть. — В жизни не видела, чтобы кто-то бегал так же быстро, как Лаэзель в тот день! — вклинилась Шэдоухарт, разразившись ярким и безудержным смехом. — Я выполняла стратегическое отступление, — серьёзно ответила Лаэзель. Смех не утихал, снимая напряжение и беспокойство. Но к ночи энтузиазм начал спадать. Глаза Гейла затуманились от внезапной ностальгии, и его голос дрогнул: — Я скучаю по Таре, — вызвав хор сочувственных возгласов. Перемены в настроении были ощутимы: Гейл тосковал, Эрдан едва держался на ногах, несмотря на пьяный турнир с Лаэзель. Каждый из членов команды медленно поддавался объятиям сна. Голос Шэдоухарт, едва слышный над треском костра, прервал размышления Тав. — Ты в порядке, Тав? Ты какая-то… отстранённая. — Её беспокойство было неподдельным, а глаза искали признаки беспокойства, которое эльфийка так искусно скрывала. Взгляд эльфийки невольно скользнул к Астариону. Он старательно избегал её, намеренно сосредоточившись на чём угодно, только не на ней. И всё же, время от времени, их взгляды встречались в молчаливом диалоге, наполненном невысказанными словами и неразрешённой болью. Смех и болтовня у костра казались ей чем-то далёким, не похожим на бушующую в ней бурю. Набравшись решимости, Тав встала, двигаясь с твёрдым спокойствием, скрывающим хаос внутри неё. — Спасибо всем за вечер. Я займусь посудой завтра, — сдержанно произнесла она. — Я устала, так что пойду вздремну. А после восхода солнца заступлю на вахту, — добавила она, и эти слова послужили вежливым прощанием, просьбой побыть в одиночестве. Уходя, Тав чувствовала на спине тяжёлый взгляд Астариона, ощутимый груз, от которого болело сердце. Она подавила желание оглянуться, ещё раз встретиться с ним взглядом, опасаясь, что эмоции могут вырваться наружу. Укрывшись в своей палатке, девушка вздохнула с облегчением, когда холщовые стены заключили её в свои уютные объятия. Одиночество было горько-сладким, столь необходимым убежищем от чужих глаз и ушей. И всё же, когда она легла, тишина показалась ей гнетущей, наполненной тяжестью её мыслей и эхом того, что осталось невысказанным.

***

Наблюдать за тем, как Тав внезапно покидает круг у костра, было подобно физическому удару. Он так и сидел, потрасённый, не сводя взгляда с её палатки. В животе возникло грызущее чувство, смешанное с сожалением и тоской, от которого никак не избавиться. Он чувствовал себя беззащитным под пристальными взглядами группы, особенно Эрдана, который, казалось, наблюдал за ним, метая взглядом молнии. Астарион скрыл свой дискомфорт, небрежно пожав плечами и сделав вид, что уход Тав его ничуть не обеспокоил. Однако внутри его мысли были в смятении. Он хотел последовать за ней, объясниться, сказать что-нибудь… что угодно, что могло бы преодолеть развёрзшуюся между ними пропасть, ещё большую, чем раньше. Но гордость и глубоко укоренившийся страх быть отвергнутым его удерживали. Резкие слова, которые он бросил ей, теперь преследовали его. Как после этого смотреть ей в глаза? — Я так понимаю, ты так перед ней и не извинился? — спросил Гейл, его тон был скорее обеспокоенным, чем обвинительным. Астарион ощетинился, уязвленный в своей гордости. — По-моему, это не твоё дело, — огрызнулся он бодрым и безразличным тоном. — Это наше дело, Астарион, — твёрдно возразила Шэдоухарт. Защита Астариона слегка пошатнулась, в словах полуэльфийки слышалась правда, которую он не мог отрицать. Он оглядел собравшихся, на лицах которых читалась разная степень беспокойства и понимания. Они были не просто группой приключенцев, они были своеобразной семьёй. Даже спустя столько лет. Он знал, что не сможет избегать этого вечно. Вопрос заключался уже не в том, стоит ли ему открыться им, а в том, как это сделать. Как ему избавиться от гордыни, страха и уязвимости, которые стали его бронёй? Как ему передать то смятение, что таилось под поверхностью? Взгляд Астариона устремился в сторону палатки Тав; его обуревали противоречивые эмоции. В конце концов он признался, пусть и неохотно: — Она не захотела меня слушать. — В его голосе прозвучали разочарование и сожаление. В ответ Эрдан быстро и язвительно бросил. — Не удивлён. — В его тоне прозвучало осуждение, и Астарион почувствовал, как нарастает напряжение. В ответ на это Астарион резко повернулся, нанося ответные оскорбления, подобно кинжалам. — Никто не спрашивал твоего грёбаного мнения, лесной дикарь. Реакция лесного эльфа была мгновенной. Он отставил бутылку, которую держал в руках, и сжал руку в кулак, готовый нанести удар. Но прежде чем ситуация обострилась ещё больше, вмешалась Шэдоухарт. Она поймала руку Эрдана в воздухе, и её голос прорезал напряжение. — Господа, пожалуйста, прекратите свои… эмоциональные разборки. Гейл, почувствовав нарастающее напряжение, попытался разрядить обстановку. — Ну-ну, давайте не будем давать волю эмоциям. У нас есть дела поважнее, так? Почувствовав, что ещё не отошёл от конфликта, Астарион заставил себя отступить. Он знал, что драка с Эрданом ничего не решит, а лишь усугубит и без того натянутую атмосферу. — Ладно, — нехотя пробормотал он, отводя взгляд от вызывающего взгляда Эрдана. Шэдоухарт отпустила запястье Эрдана, одарив его взглядом, который сказал больше, чем могли бы сказать слова. Эльф глубоко вздохнул и отступил назад, чуть расслабившись, хотя напряжение всё ещё висело в воздухе. Взгляд Лаэзель, острый и твёрдый, наблюдал за происходящим с нарастающим нетерпением. Наконец она заговорила, и её голос прорезал напряжение, словно клинок. — Хватит этой затянувшейся драмы, — огрызнулась она. — Эрдан, если у тебя с ним проблемы, решай их кулаками, а не взглядами. А ты, — ткнула она пальцем в сторону Астариона, — перестань прятаться и обижаться, как раненый зверь. Либо разберись в своих проблемах, либо забудь о них. У нас миссия, и я не позволю твоим детским выходкам поставить её под угрозу. — Строгость её слов не позволила и слова возразить. В наступившей тишине Астарион решительно поднялся. — Я заступлю на вахту первым, до рассвета, — тихо объявил он, желая побыть одному, чтобы собраться с мыслями. Отходя от костра, он чувствовал на своей спине пристальный взгляд всей группы. Примостившись на склоне холма, Астарион смотрел на тёмный горизонт, на небо, пестрящее оттенками ночи. До него долетали отдалённые звуки, когда все расходились по своим палаткам, чтобы отдохнуть, напоминая о конце дня. Он глубоко вдохнул прохладный воздух, наполнивший его лёгкие, и неторопливым, почти трепетным движением сунул руку в карман. Он извлёк лист бумаги, края которого смялись и обтрепались от времени и прикосновений. Каждый аккуратный, осторожный слой, который он разворачивал, был похож на шаг назад во времени, каждая помятость была молчаливым свидетелем тех моментов, которые они разделили. Когда бумага развернулась, открыв его портрет, на мужчину нахлынули эмоции — ностальгия и сожаление. Портрет, нарисованный с такой нежностью, казалось, запечатлел не только его лицо, но и саму суть времени, которое уже прошло. Подарок Тав, простой рисунок, красноречиво напоминал о тех отношениях, которые они разделяли, о связи, которая когда-то казалась неразрывной. Её присутствие было в каждой линии, в каждой тени, преследуя его воспоминаниями о её смехе, её духе, её непокорности. Она стала смыслом его существования, недостающим пазлом, вопросом без ответа, о котором он думал каждый раз. Она была пробелом рядом с ним, который не могли заполнить ни дистанция, ни отрицание. Она была тишиной, заполнявшей промежутки между его мыслями и словами. Она была тем страхом, который преследовал его по ночам, но в то же время она была надеждой на то, что, возможно, новый день принесёт новое начало, даст шанс исправить то, что было разрушено. Она была началом всех начал, первой мыслью, встречающей рассвет, последним шёпотом ночи. Перед ним простирался тёмный горизонт, огромное, бесконечное пространство, но всё, что он мог видеть, всё, что он мог чувствовать, — это эхо её присутствия. Взгляд Анкунина задержался на портрете, на знакомых чертах, переданных с такой внимательностью, что возникало ощущение, будто он глядит в зеркало своей души. Казалось, это было много лет назад, за много миль отсюда, в другом мире и в другой жизни.

***

5 лет назад Тав проснулась, её чувства постепенно обострялись, когда звук трескающихся под ногами веток нарушил тишину раннего утра. Остатки насыщенного сновидениями сна покрывали её кожу лёгким слоем пота. Послесловие ночи всё ещё не покидало её, в усталых конечностях чувствовалась истома и наслаждение. Открыв глаза от солнечного света, проникающего сквозь листву, Тав поняла, что она, как и задумано природой, лежит голая и беззащитная на мягкой земле у берега речки. Она слегка повернула голову, высматривая, нет ли кого-нибудь поблизости. Неужели она была одна? Взгляд Тав переместился на фигуру, стоящую в нескольких шагах от неё. Астарион, стоящий к ней спиной, купался в золотистом свете утреннего солнца. Шрамы на его спине, по которым она так нежно водила пальцами прошлой ночью, теперь стали видны. Они были похожи на историю, вписанную в плоть. А сам Астарион, казалось, нежился в тёплых лучах солнечного света — редкий момент покоя для того, кто так часто окутан тенями. Это было слишком личное, интимное и Тав испытала чувство вины за то, что нечаянно вмешалась. Она прочистила горло, нарушив этим звуком тишину вокруг них. — А как же обнимашки? — поддразнила Тав, придав голосу лёгкость, но в нём слышались нотки любопытства и беспокойства. Астарион обернулся, изобразив на лице удивление. — Твой сон чуток. Я думал, ты будешь спать как убитая, — ответил он, бросив взгляд через плечо, в котором промелькнуло что-то большее. Тав не могла отрицать, что устала, события прошедшей ночи сказались на её теле и разуме. И всё же она не могла избавиться от ощущения, что что-то было не так. — Ну как, тебе понравилось? Просто у меня создалось впечатление, что ты был какой-то скованный, — осторожно поинтересовалась она, испытывая любопытство с оттенком беспокойства. В ту ночь она не могла отделаться от ощущения, что мысли Астариона витали где-то далеко. Ощущения, несомненно, были сильными, каждое прикосновение и шёпот опьяняли. И всё же, несмотря на страсть, там, где должен был находиться Астарион, ощущалось неосязаемое отсутствие, пустота. Словно часть его самого так и осталась в тени, отделённая, а отсутствие эмоциональной связи оставило после себя едва заметный холодок. Астарион помолчал, его взгляд задержался на горизонте, прежде чем вернуться к ней. — Да, так и есть. Я старался сдерживаться, — его голос дрогнул от волнения. — Не хотел потерять контроль. — Он сделал паузу, его взгляд по-прежнему был отстранённым. — Ты, конечно, сладкая, но я старался не заходить слишком далеко, — добавил он, и его голос снова приобрёл знакомый соблазнительный тембр, который она так хорошо знала. Тав почувствовала дрожь в животе, смесь тепла и тревоги. Признание, которое должно было успокоить, каким-то образом выбило её из колеи, как будто что-то ещё оставалось недосказанным, его сдержанность была сильнее, чем просто физический контроль. Внимание Астариона переключилось, а его поза говорила о готовности уйти. — Ну что, двинем? Мне бы хотелось уйти до того, как все проснутся, — произнёс он с особой настойчивостью в голосе. Она чувствовала его нежелание говорить, его умение уклоняться от вопросов. И всё же, несмотря на молчаливое обещание не связывать себя никакими обязательствами, интимность проведённой ночи пробудила в ней более глубокий интерес, желание понять мужчину, скрывающегося за маской загадочности. Когда раннее утреннее солнце пробилось сквозь деревья, осыпав их золотистым сиянием, Тав решила осторожно ступить на территорию, которую только что познала. — Сперва я хочу расспросить тебя о твоих шрамах. Откуда они у тебя? — спросила она мягким, но настойчивым голосом. Астарион замолчал, воспоминания на мгновение отразилась на его позе. — Это стихотворение. «Дар» Касадора, — ответил он с горечью в голосе, что противоречило боли, скрывавшейся за словами. — Он мнил себя великим художником, а холстом ему служили тела рабов. Тав почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок от его слов — инстинктивная реакция на ужас, скрытый в его непринуждённых словах. Она не ожидала такого откровения: перед ней внезапно открылась жестокая правда о прошлом вампира. — Он сочинил этот стих и вырезал его у меня на спине за одну ночь, — продолжил отстранённо Астарион, как будто рассказывал о чьём-то чужом прошлом. — Ещё и правил многое на ходу. — То, как безучастно он рассказывал об этом мучительном процессе, заставило сердце Тав болезненно сжаться от сочувствия и гнева. Повинуясь внезапному порыву, Тав встала и подошла к нему. Приблизившись, она различила замысловатые узоры шрамов и зловещий изящный дьявольский язык, вырезанный на его коже. — А почему он писал на дьявольском? — спросила она. На лице Астариона промелькнуло удивление, которое он быстро скрыл за маской безразличия, повернувшись к ней лицом. — На дьявольском?.. — Он пожал плечами, изображая беззаботность. — Понятия не имею? Ему ещё и не такое могло в голову взбрести. Но довольно постельной болтовни. Пошли, пока тифлинги не втянули нас в очередную заварушку. Пока Астарион собирал их разбросанную одежду, Тав наблюдала за ним, и в ней бушевали множество эмоций. Его попытка отмахнуться, облечь свою боль в юмор и беззаботность была одновременно и удручающей, и душераздирающей. Тот, кто разделил с ней постель и тело, но чья душа оставалась окутанной тайной и болью. Он с ухмылкой протянул ей одежду, дразняще отдёрнув её назад, когда эльфийка протянула руку. Его игривый жест был привычным танцем, способом поднять настроение, но Тав не могла избавиться от тяжести, которая поселилась у неё в груди. Закатив глаза, Тав быстро оделась, продолжая вспоминать их разговор. Путь обратно в лагерь был спокойным, мир вокруг медленно пробуждался, когда первые лучи солнца пробивались сквозь деревья. В воздухе витал запах утренней росы и земляной аромат лесной подстилки. Астарион, о чём-то задумавшись, неторопливо шёл рядом с Тав. Эльфийка краем глаза наблюдала за ним, мысленно перебирая в памяти их предыдущий разговор, и груз его прошлого тяготил её сердце. Он всегда был тем, кто привносил оживление в любую ситуацию, его быстрое остроумие и лёгкое обаяние были неизменны. Однако под смехом и шутками скрывалась бездна, которую Тав только начала понимать. Его стойкость вызывала восхищение, но ей было больно думать о тех ужасах, которые он пережил, ужасах, оставивших видимые и невидимые шрамы. Она знала лишь обрывки из его истории, но, учитывая, что произошло это за двести лет, боялась того, что скрывалось между строк. Повинуясь внезапному порыву, Тав протянула руку и нежно обхватила его за предплечье. — Астарион, постой, — сказала она мягче, чем хотела. Астарион остановился и повернулся к ней лицом, приподняв бровь. — Ты что, надеешься на продолжение? — съязвил он, широко улыбаясь, но улыбка не доходила до его глаз. Тав покачала головой, в глазах мелькнуло отчаяние. — Нет, я не это имела в виду. Он наклонился ближе, и его улыбка превратилась в дразнящую ухмылку. — Вот как? Судя по твоим крикам прошлой ночью, я определённо могу сказать, что ты врёшь. Тав выдохнула, выражая в своём тоне раздражение и нежность. — Я просто хотела сказать тебе, что мы с тобой одно целое. Улыбка Астариона погасла, сменившись выражением притворного удивления. — Всего одна ночь вместе, и ты делаешь мне предложение? — пошутил он; сработали его защитные механизмы. — Должно быть, я действительно произвёл на тебя сногсшибательное впечатление, — промурчал он. — Можешь прекратить нести чушь? — Голос Тав был твёрдым, в нём смешались отчаяние и искренность. Её взгляд заметался в поисках нужных слов, и она тряхнула головой. — То, что ты пережил… то, о чём ты рассказал. Это ужасно. И я говорю это не потому, что жалею тебя. Я просто хочу, чтобы ты знал, что… никто не заслуживает пережить то, что пережил ты. Никто не должен носить в себе такие воспоминания. Выражение лица Астариона изменилось при этих словах, легкомыслие улетучилось, и в нём появился намёк на гнев или, возможно, это была боль. Он молчал, не сводя с неё глаз и ожидая продолжения. Она остановилась, поворачиваясь к нему лицом, в голосе смешались беспокойство и решимость. — Теперь ты свободен. Но не полностью. И я имею в виду не личинку, а… Касадора. Ты постоянно оглядываешься через плечо. Ты не можешь расслабиться, насладиться этой свободой. Так не может продолжаться. Реакция Астариона была мгновенной, его обычная защитная реакция была замаскирована сарказмом. — Спасибо за психоанализ. Я и сам это знаю, — фыркнул он, и яд в его тоне не соответствовал её словам. Тав, не растерявшись, решительно подошла на шаг ближе. — Я хочу сказать, что мы все вместе прошли через многое, и я с уверенностью могу сказать, что все мы с тобой. И если он хочет тебя заполучить, ему придётся справиться со мной. Его насмешка была быстрой и сопровождалась смешком. — Ты милая, но это слабое утешение. Он раздавит тебя одной левой. — А ещё через Лаэзель, Гейла, Шэдоухарт, Уилла, Карлах, — невозмутимо продолжила Тав. — Ты ведь знаешь, что Карлах лучше не злить. Астарион опустил взгляд, выражение его лица на мгновение стало нечитаемым, а в глазах что-то промелькнуло. Воодушевлённая, Тав придвинулась ещё ближе. — Не забывай о Шкрябе и медвесычонке. А это уже тяжёлая артиллерия. К её удивлению, Астарион искренне расхохотался, на мгновение избавившись от своей настороженности. Он мотнул головой, и веселье быстро сменилось на серьёзность. Они стояли в полной тишине, и Тав изучала его, пытаясь прочесть эмоции, которые отразились в его глазах. Мягким движением Тав опустила руку, на мгновение сжав его ладонь. — Ты в этом не одинок, — прошептала она, ободряюще улыбнувшись. В тот же миг взгляд Астариона смягчился, и барьеры на долю секунды исчезли. Она словно увидела потерянного мальчика, скрытого за толщей остроумия и бравады. В его глазах бушевали эмоции, но он быстро скрыл их за суровой маской. Однако он продолжал молчать. Отпустив его руку, Тав улыбнулась в последний раз, прежде чем вернуться в лагерь.