Don't go (Не уходи)

Астарион чувствовал себя дерьмово. Он бесцельно блуждал по коридорам обители Игнатиуса, его разум был в смятении, в нём бушевала буря сожалений, гнева и самобичевания. Он потерял представление о времени и направлении, ноги двигались почти сами собой, уводя его всё глубже в запутанный лабиринт туннелей. Каждый шаг напоминал о его бурном прошлом и бесконечной череде неудач, которые, казалось, определяли его существование. Смерть стала лишь началом долгого и мучительного пути. Обращение Касадором в вампира, столетия плена, а затем манящий вкус свободы лишь благодаря личинке Пожирателей разума. Он вновь обрёл подобие собственной воли, но почувствовал, как она снова ускользает из его рук. Он моргнул только раз, чтобы увидеть, что всё лежит в руинах. Недавняя схватка с Петрасом, предательство, приведшее к гибели его брата и сестёр-вампиров, добавили ещё один слой отчаяния в его и без того измученную душу. — Дерьмо, — выругался он вслух, пнув ногой ветку в бессильной ярости. Могла ли его жизнь усугубиться ещё больше? Да, могла, и это уже случилось. Он просто выместил всю свою злость на Тав. Снова. Он произнёс слова, о которых горько пожалел. Снова. Он заставил её страдать. Снова. Он сказал слишком много, его слова были пропитаны ядом, порождённым болью и предательством. Осознание того, что он никогда не сможет заслужить её прощения, что он никогда не сможет простить себя, холодным камнем легло на его сердце. Он жалел, что у него нет другого выбора, кроме как причинить боль той, кого он любил. Но он чувствовал, что ему это необходимо. Он ждал кого-то вроде неё. Но теперь она ускользала от него. От него не ускользнула ирония. Пытаясь защитить её от своей роковой судьбы, он только причинил ей ещё больше страданий. Он хотел стать для неё кем-то лучшим, достойным того света, который она привнесла в его жизнь. Но всё, что ему удалось сделать, — это доказать, насколько он был недостоин, насколько глубоко в нём укоренился монстр. А Петрас… каждая подробность — острый укол предательства. Он был его братом во тьме, обманывал его всё это время, играя с ним, как с пешкой в большой игре. Его знания, его обман — всё это заставляло их держаться на шаг позади, постоянно хватаясь за тени. Вспышка ярости пронеслась через Астариона, и он крепче сжал кулаки. Желание отомстить пылало в нём адским пламенем ярости и боли. Он представил себе, как вступает в схватку с Петрасом, требуя возмездия за каждую ложь, каждое предательство. Он хотел увидеть, как Петрас заплатит, почувствовать удовлетворение от свершившегося правосудия. Он должен был найти его, снести ему голову и поджечь его тело. За всё, что он сделал. Но даже когда его мысли наполнились бурными фантазиями, в нём укоренилась грызущая неуверенность. Петрас намекнул, что за кулисами стоит кто-то ещё, некий организатор. Кто мог дёргать за ниточки? Кто ещё был вовлечён в этот запутанный заговор? Мелькнула мысль, что Касадор может быть ещё жив, но Астарион быстро её отбросил. Он тщательно проследил за тем, как покончил с Зарром, не оставив никаких сомнений. Останки повелителя вампиров были развеяны по ветру, не оставляя шансов на воскрешение. Так кто же тогда? Кто стоял в тени и организовывал эти события? Астарион едва замечал тишину в коридоре, пока она не была нарушена внезапным выбросом зелёного пламени. Пламя потрескивало и шипело, превращаясь в светящийся дым, который клубился у него перед глазами. Из сияющего портала материализовалась фигура Игнатиуса, вынырнув словно призрак из глубин. Вампир напрягся, инстинктивно потянувшись рукой к рукояти кинжала. Пронизывающий и проницательный взгляд старика задержался на Астарионе. — Уже успокоился, мальчик мой? — полюбопытствовал он. Астарион сжал челюсти, всё ещё кипя гневом на Игнатиуса в глубине души. Его возмущали отказ старика помочь, его загадочность и то, как он, казалось, играл со всеми ними. Это было похоже на очередное манипулирование в его и без того переполненной ими жизни. — Я сыт по горло играми, старик, — прорычал плут, едва сдерживая кипящие в нём эмоции. Он устал, так устал от обмана и боли, которые, казалось, были его постоянными спутниками. Игнатиус окинул Астариона оценивающим взглядом, словно тщательно взвешивая свои последующие слова. Во взгляде старика промелькнула тень ностальгии. — Когда-то я был таким же, как ты. Молодым, вспыльчивым, импульсивным, — заметил он, и на его губах заиграла ироничная улыбка. Выражение его лица смягчилось, и он шагнул ближе, рассеяв зелёное пламя, словно его и не было. — Ты больше, чем твоё прошлое, больше, чем твоя боль. Но только ты сам можешь это понять. — Это вряд ли, — недоверчиво отозвался Астарион. Игнатиус, ничуть не смутившись, продолжил. — О да, ты такого точно не увидишь. — Наступила короткая пауза, момент спокойного размышления, после чего Игнатиус подошёл к Астариону и наколдовал портал. Тот переливался пульсирующим зелёным светом, являя собой заманчивые и в то же время загадочные врата. — Следуй за мной, — поманил Игнатиус. Астарион, движимый любопытством и настороженностью, шагнул внутрь. Он оказался на красивой поляне, окружённой чем-то похожим на древние руины, заросшие плющом. Небо над головой было ярко-голубым, таким чистым и ярким, что у него перехватило дыхание. Голубое небо? Инстинктивно, Астарион прикрылся рукой, ожидая жгучей агонии, которая ассоциировалась у него с солнечным светом. Но, к его изумлению, боли не было, не было и ожога. Он стоял на солнце, целый и невредимый. Его охватили растерянность и удивление, пока он осматривал своё тело, ощупывал себя руками, ища любые признаки повреждений или изменений. — Что происходит? — с изумлением недоверчиво спросил он. Тёплые и нежные солнечные лучи ласкали его кожу — такого ощущения он не испытывал уже много лет. Он находился на солнце, но при этом не чувствовал вампирского проклятия. Как такое возможно? Что сделал Игнатиус? В голосе Игнатиуса звучали нотки воспоминаний, а глаза смотрели вдаль, когда он заговорил о своём прошлом. — Это моё убежище. Единственное место, которое я осмеливаюсь посещать при свете дня. Как видишь, солнце здесь нам не угрожает. Разум Астариона помутился, пытаясь осознать невозможность происходящего вокруг него. — Нам? — произнёс он одно слово, наполненное растерянностью и благоговением. Взгляд Игнатиуса был отрешённым, в его словах сквозила печаль. — Не каждый вампир остается молодым и красивым, Астарион. Я скитался по этой земле гораздо дольше, чем хочу помнить. Моя человеческая жизнь прошла в роскоши и обмане в стенах Города. Рождённый в аристократической семье, я наслаждался манипулированием и роскошью, растрачивая состояния и прославляя свое коварство, — рассказывал Игнатиус, и в его голосе звучало сожаление. Игнатиус помолчал, его взгляд устремился вдаль. — Я состарился, а мои дети прожили свою собственную жизнь. Последствия, как говорится, дают о себе знать. Когда я был наиболее уязвим, стар и одинок, меня обратили в вампира. Моё стремление «подарить себе» вечную жизнь привело меня сюда. — После обращения я потерялся во тьме, как в прямом, так и в переносном смысле, — продолжил Игнатиус, его взгляд вернулся к настоящему. — Я блуждал, подстёгиваемый своей новообретённой жаждой и мучимый воспоминаниями. Потребовались десятилетия, чтобы смириться с тем, кем я стал. Астарион проследил за размашистым жестом Игнатиуса, которым тот обвёл зелёную поляну. — Это место, моё прибежище, стало открытием, сделанным в ходе моих бесконечных скитаний. Здесь, под этой уникальной небесной аномалией, солнечные лучи благосклонны к нашему виду, — произнёс Игнатиус тоном, пронизанным тяжестью веков. В голове Анкунина роились вопросы, самый главный из которых заключался в том, как могло существовать это место, безопасное убежище от смертоносного солнечного света. — Как это возможно? — спросил он, инстинктивно продолжая прикрываться. Улыбка Игнатиуса была загадочной, в ней чувствовалась древняя мудрость. — Некоторые тайны лучше оставить неразгаданными, Астарион. Достаточно сказать, что это убежище — результат древней магии, редкого слияния сил, которые бросают вызов естественному порядку вещей. Астарион стоял, потрясённый и озадаченный. Осознание того, что он стоит при дневном свете, давно утраченное удовольствие, украденное его вампирским проклятием, волнами накатывало на него. Ощущение было опьяняющим — головокружительная смесь страха, восторга и почти забытого ощущения нормальности. Он впитывал тепло, свет, абсолютную невозможность всего этого, в то время как часть его оставалась настороженной, остерегаясь этой удивительной аномалии. Голос Игнатиуса вернул его к действительности. — Но давай не будем зацикливаться на прошлом или на том, как устроено это место. Тебе предстоит путешествие, Астарион. И как бы мне ни хотелось, я не могу присоединиться к тебе в твоих поисках. Однако я могу предложить тебе наставления и знания. Глаза Астариона сузились. — Наставления? И чем ты можешь мне помочь? Игнатиус подошёл к нему с серьёзным видом. — Ты ищешь ответы, Астарион. Ответы, которые помогут тебе освободиться от сковывающих тебя цепей. Я не могу дать тебе эти ответы, но ты ищешь не там. Слова Игнатиуса, казалось, эхом разнеслись по поляне, вызвав в Астарионе чувство разочарования и любопытства. — Не в том месте? Я был везде, перевернул каждый камень, — ответил он, и в его голосе послышалось раздражение. Игнациус ответил со спокойствием, от которого, казалось, замер сам воздух вокруг них. — Ответы, которые ты ищешь, находятся не только в физической сфере, Астарион. Они вплетены в саму ткань твоего бытия, — произнёс он, и в его голосе прозвучала глубокая, почти таинственная уверенность. — Твои поиски — это не только борьба с внешними врагами, но и противостояние теням внутри себя. По спине Астариона пробежал холодок беспокойства. Предложение обратить свой взор внутрь себя, заглянуть в ту тьму, которую он так старался сдержать, было тревожным. Вся его жизнь представляла собой неустанную погоню за силой и ответами в окружающем мире, и он ни разу не осмелился исследовать внутреннюю природу своего проклятого существования. Слова Игнатиуса лились рекой, и в каждом из них была доля правды. — Твоя вампирская природа, твоя суть — это нечто большее, чем просто недуг. Это неотъемлемая часть твоей личности, и понимание этого имеет решающее значение для стремления к свободе. — Но как? Как мне понять то, что так долго было источником мучений? — спросил Астарион, и в его голосе прозвучала неприкрытая уязвимость. Игнациус протянул руку и с отеческой теплотой положил её на плечо Астариона. — Начни с осознания своей природы, не как изъяна, а как неотъемлемой части самого себя. Прими это, изучи, и, возможно, благодаря пониманию, ты обретёшь осцеление, к которому так стремишься. Недоверие Астариона проявилось в его позе: он защитно скрестил руки, прислушиваясь к словам старика. — Ты связан многими цепями, Астарион, но многие из них ты наложил на себя сам, — сказал Игнациус, твёрдо и понимающе. Астарион настороженно посмотрел на старика, испытывая недоверие. — Я никогда не просил ни о чём подобном, — ответил он раздражённо. Игнатиус сохранял спокойствие, не обращая внимания на скептицизм Астариона. — И всё же ты здесь. У тебя есть выбор: погрязнуть в жалости к себе, обвинять других или, — он сделал паузу, указывая рукой на солнечный свет, — принять то, чем ты стал. Глаза Астариона проследили за движением руки Игнатиуса по неземному пейзажу, и на его лбу пролегла скептическая бороздка. — Здесь есть ещё кто-нибудь? Кто-нибудь настоящий? — спросил он, обводя взглядом кажущееся мирным пространство в поисках чего-либо, чего угодно, что могло бы привязать его к реальности. Игнатиус мягко покачал головой. — Это проекция, пространство, существующее между измерениями. Иллюзия, если пожелаешь. Мне это стало доступно только после того, как я принял себя таким, какой я есть, погрузившись в тайны магии. Тут я нахожу передышку, кратковременное спасение. И всё же остаюсь настороже, ибо слишком легко потеряться в таком пленительном мираже. Откровение повисло в воздухе — глубокая истина, вызвавшая в голове Астариона волны размышлений. — А я смогу когда-нибудь обрести такое место? — размышлял вслух Астарион, скорее для себя, чем для Игнатиуса. Чувство обречённости тяжёлым грузом навалилось на него, словно осязаемая пелена отчаяния. Казалось, бушевавшие в нём смятение и неуверенность сгущались с каждым мгновением, превращаясь в водоворот сомнений и желания. — Что же мне делать? — пробормотал он, и в его голосе прозвучало слабое эхо его внутреннего смятения, свидетельство уязвимости, которой он так редко позволял проявляться. Игниатус взглянул на него с сочувствием и торжественностью одновременно. — Путешествие, в которое ты отправился, тайна, которую ты хочешь разгадать. Речь идёт не об излечении от вампиризма, Астарион. Астарион цеплялся за лучик надежды, что излечение, о котором говорил Петрас, было реальным. После предательства в него закрались сомнения, омрачая каждое воспоминание и каждую общую тайну подозрением. И всё же часть его цеплялась за эту веру, отчаянно желая, чтобы это было правдой. Однако подтверждение или опровержение этой информации изменило бы всё. — А оно вообще существует? — спросил он, и этот вопрос прозвучал тяжело, как тяжесть разрушенного доверия. Игнатиус подтвердил мягко, но твёрдо. — Да, безусловно. Но сейчас оно для тебя недоступно. — Эти слова были и бальзамом, и проклятием, подтверждая существование этого места, но в то же время делая его мучительно недосягаемым. Астарион смог лишь слабо кивнуть, в его эмоциях смешались облегчение, страстное желание и закипающий гнев из-за предательства, которое привело его сюда. Его горло сжалось, сдерживая поток вопросов и обвинений, рвущихся наружу. Игнатиус с проницательностью, которая выводила Астариона из себя, казалось, чувствовал его внутренние терзания. — Однако у меня есть информация о твоём брате Петрасе, — предложил он, и его голос стал спокойным якорем в буре мыслей Астариона. При упоминании Петраса Астарион вскинул голову, прищурившись. Тупая боль отчаяния, поселившаяся в его груди, разгорелась в яростный огонь сосредоточенности и решимости. Петрас — имя, ставшее символом его глубочайшего предательства и единственной ниточкой к ответам, которые он искал. — Выкладывай, — потребовал он, и его голос прорезал воздух, наполненный стальной решимостью.

***

Обратный путь к своим напарникам показался Тав переходом через бесконечную, тёмную пустоту. Каждый шаг давался ей с трудом, как будто она пробиралась через трясину отчаяния и неверия. Жестокие и неумолимые слова Астариона неотступно звучали в её голове мучительным эхом, которое, казалось, отзывалось в каждом ударе сердца. Ледяная боль сжала её грудь, его слова сожаления об их встрече пронзили её, как осколок льда. Когда Тав приблизилась к группе, желудок скрутила тошнотворная волна ужаса. Она заметила, что они с нетерпением повернулись к ней, а в широко раскрытых глазах читались беспокойство и любопытство. Она с замиранием сердца осознала, что каждый услышал тот неприятный разговор, и почувствовала себя ещё более уязвимой, как будто её сердце было выставлено на всеобщее обозрение. — Вы всё слышали, да? — пробормотала она, и её голос был едва слышен, словно она боролась с подступившим к горлу комом. Их молчаливые кивки были как удары кинжалов, подтверждая её самые худшие опасения. Она тяжело вздохнула, и казалось, что каждый выдох несёт в себе частичку её разбитой души. Она чувствовала себя на краю эмоциональной пропасти; с каждой секундой её душевное равновесие расшатывалось. Боль накатывала неумолимыми волнами, обрушиваясь на неё с нарастающей яростью. Предательство, смятение, печаль — всё это смешалось в бушующий внутри неё шторм, угрожая захлестнуть с головой. Доверие, которое она проявляла к Астариону, теперь разлетелось на бесчисленные осколки, оставив в душе зияющую рану. — Мы переночуем здесь, — объявила она команде, и было слышно по голосу, как она пытается сохранить самообладание, видимость спокойствия над бушующим внутри хаосом. — Я… я не знаю, что делать дальше. Мне нужно подумать. — Она замолчала, затерявшись в буйстве внутренних противоречий. Эрдан подошёл ближе, его лицо выражало беспокойство и заботу. — Тав… — Не сейчас, Эрдан, — перебила она, мягким, но решительным тоном. Она не могла открыться другой душе, пока её собственная была в таком смятении. Она быстро развернула спальник и легла, закрыв глаза в поисках убежища во тьме за веками. Слёзы, эти предательские индикаторы её внутренней борьбы, начали просачиваться из уголков глаз. Она ощущала активность членов команды, окружавших её, — их движения и тихие разговоры были далёким фоном для её собственных, более волнующих событий. Он превратил её в своего злейшего врага. Неся в себе ненависть, которой она не чувствовала.

***

В гнетущей тишине ночи Тав лежала на своём спальнике, и тяжесть тысячи мыслей давила ей на грудь. Каждый раз, когда она осмеливалась закрыть глаза, на неё накатывал поток навязчивых воспоминаний. Перед её мысленным взором возникало искажённое гневом лицо Астариона, его слова резали её, как лезвие. «Надеюсь, ты сдохнешь!» Жестокость в его голосе, резко контрастировавшая с теплом, которое она когда-то знала, бесконечным эхом отдавалась эхом в глубине её сознания. Ты для меня никто. Эти слова причиняли боль с новой силой каждый раз, когда прокручивались у неё в голове. Как мог тот, кто был ей так дорог, кто знал её так близко, бросить в её адрес такие жестокие слова? Она пыталась найти объяснение, списать его грубость на его собственную боль и потрясение, но жестокость его слов, казалось, ранила слишком глубоко, резонируя с безжалостной правдой. Это должно было быть правдой. Именно так он о ней и думал. Как об ошибке, проблеме, сложности, препятствии. Она ворочалась с боку на бок, а ночь тянулась, не прекращая мучений. Каждый раз, когда она засыпала, её мучили яркие и неотступные кошмары. Она часто просыпалась, её кожа была мокрой от пота, сердце бешено колотилось о грудную клетку. Обволакивающая темнота ночи отражала отчаяние, укоренившееся в её сердце, не предлагая ни облегчения, ни утешения. Когда первые приглушённые лучи рассвета пробились сквозь деревья, Тав медленно села, двигаясь вяло. Лагерь оживал, но она чувствовала себя отрешённой, изолированной в своём пузыре печали. Она подтянула колени к груди, уткнувшись в них лбом, как будто могла физически удержать себя в руках. Она не ожидала такого разрушительного поворота в их разговоре. Она знала, что встретиться лицом к лицу с Астарионом будет нелегко, но ничто не могло подготовить её к неприкрытой агрессии и решительности в его словах. А теперь он ушёл, вероятно, навсегда, оставив после себя пропасть в её жизни, которую она понятия не имела, как заполнить. В голове Тав бушевал водоворот мыслей, взгляд был отстранённым, когда она обдумывала их следующий шаг. Они могли бы обратиться за помощью к Хальсину, собрать припасы и, возможно, лучше понять своё нынешнее затруднительное положение. У друида могли быть знания или ресурсы, в которых они нуждались. Также не помешает разыскать неуловимого проводника, Игнатиуса, и убедить его помочь. Поглощённая своими планами, Тав поначалу едва обратила внимание на толчок Лаэзель. После её кивка Тав подняла глаза, и на её лице появилось удивление. Астарион. Он возвращался к ним, приближаясь медленно и неторопливо. Сердце Тав учащённо забилось, в нём бурлили самые разные эмоции. Смятение, облегчение и лёгкое опасение спутали мысли. Тав встала, отряхнув одежду, и слегка напряглась, готовясь к тому, что может произойти дальше. Когда Астарион приблизился, Тав заметила в нём едва заметные перемены. Он выглядел по-другому, и не только физически, но что-то изменилось в его поведении. В глазах была определённая усталость, но также и решимость, которой раньше там не было. Он остановился в нескольких метрах от группы, задержав взгляд на Тав. Между ними повисло тяжёлое молчание, вызванное их последней встречей. Наконец Астарион заговорил, его голос был тише обычного. — Мне… мне нужно с тобой поговорить, — сказал он, глядя прямо на Тав. Казалось, мир вокруг эльфийки остановился, когда она сосредоточилась на Астарионе. Её переполняли эмоции, сердце разрывалось от беспокойства и необъяснимой тоски по той близости, что когда-то их связывала. Недоверчивость товарищей была ощутима: их взгляды метались между ней и Астарионом, оценивая её реакцию. Эрдан сдержался, хоть его поза и была напряжённой, словно он был готов вмешаться. — У тебя хватает наглости заявиться сюда, Астарион. После всего, что произошло, ты думаешь, что можешь просто так вернуться и надеяться на разговор? — его слова прозвучали как удар хлыста. Лаэзель крепче сжала свой клинок, не сводя глаз с Астариона, в то время как Эрдан по-прежнему стоял в боевой стойке. Взгляд Астариона дрогнул под натиском общей враждебности. Тав видела, как упрямо сжалась его челюсть, как в глазах застыло непокорство, несмотря на явное сожаление. — У тебя пять минут, Астарион, — сказал Эрдан, с презрением и вызовом в голосе. — Успей их использовать. Со стальной решимостью Тав встретилась взглядом с Анкунином. В глазах вампира читалось раскаяние — знакомая картина, которая причиняла ей боль и расстраивала одновременно. Она слишком часто слышала его извинения, за каждым из которых следовали ещё более обидные слова. Астарион помедлил, его обычная уверенность слегка дала трещину. — Наедине, — попросил он. — Мы можем поговорить здесь, — твёрдо возразила Тав. Мысль о том, что она останется с ним наедине, вызвала бурю эмоций, с которыми она была не готова столкнуться. Пока не готова. Она нуждалась в безопасности присутствия своих товарищей, в защите от той грубой силы, которая, казалось, всегда охватывала их, когда они оставались наедине. Астарион напрягся, что явно свидетельствовало о его нежелании, но всё же сдался. — Как пожелаешь, — согласился он, нехотя принимая её условия. Собравшись с силами, он шагнул ближе, уверенно, но в то же время сдержанно. — Я… — начал он, но его голос прервался, словно он не знал, с чего начать. Через мгновение он, прочистив горло, взял себя в руки. — Я поговорил со стариком. У меня появилась информация. — Он обвёл взглядом группу, привлекая их внимание. — Ценная для всех нас. Воздух потрескивал от напряжения, каждый взгляд был прикован к нему, в каждом чувствовалась коллективная настороженность. Голос Гейла звучал сурово, когда он спросил Анкунина: — И что это за информация? — сомнение в его тоне отражало сомнения самой Тав. Астарион шагнул вперёд, с настойчивостью в голосе обращаясь к остальным. — Я кое-что узнал о Петрасе и его плане, — начал он серьёзным тоном. — Игнатиус дал мне наводку на то, где он может скрываться. Эрдан скрестил руки, на его лице застыло недоверие. — И где же он может быть? Взгляд Астариона был твёрд, когда он ответил: — Недалеко от Лунных Башен. Там есть несколько мест, которые… скажем так, подходят под стиль Петраса. Резкий и решительный голос Шэдоухарт прорвал напряжение. — И ты считаешь, что мы поверим тебе на слово? — её недоверие было словно ощутимо, как и общее подозрение группы. Астарион выдержал её взгляд, в голосе прозвучала скрытая настойчивость. — Понимаю твои сомнения, но эта зацепка слишком важна, чтобы её игнорировать. Стоит это обдумать, — убеждал он, его привычную дерзость подавляла серьёзность ситуации. Напряжённый от недоверия Эрдан подался вперёд. — Что ты нам не договариваешь? Астарион, почувствовав витающее в воздухе сомнение, уверенно продолжил. — Подземелье, где мы встретили Петраса, — часть большого комплекса, который, вероятно, соединяется с Подземьем и Вратами Балдура. Там, внизу, настоящий лабиринт, и он знает его лучше, чем кто-либо ещё. Гейл, охваченный любопытством, наклонился вперёд. — И это то, что поведал тебе Игнатиус? — в его голосе слышались скептицизм и интерес, он явно хотел верить, но опасался, что его введут в заблуждение. — Да, — подтвердил Астарион, встретившись взглядом с Гейлом. — И теперь мы должны просто доверять тебе? После того, как ты так красноречиво сказал нам всем… как там? «Идите нахуй»? — вмешалась Шэдоухарт. Слова её были остры как кинжалы. Астарион попытался отмахнуться с типичным ему нахальством. — Ну, я люблю драматизировать. Ничего не могу с собой поделать, — съязвил он, но шутка повисла в густом воздухе. Тав молчала, не сводя взгляда с Астариона, анализируя каждое его движение и слово. — И с чего ты взял, что мы ждём тебя обратно? — сурово поинтересовался Эрдан. Астарион, нисколько не смутившись, переключил своё внимание на Тав, незаметно признавая её молчаливый авторитет. — Потому что, несмотря ни на что, у нас общая цель, — заявил он, в его голосе слышалось скрытое отчаяние, направленное на неё. Лаэзель презрительно и с недоверием фыркнула. — Твои слова так же бессвязны, как и мысли ребёнка. Почему мы должны доверять всему, что ты говоришь? Стоя на своём, Астарион ответил твёрдо и в то же время напряжённо. — Я рассказал обо всём, что узнал. Вам решать, доверять ли этой информации. — Он взглянул на Тав, и в его взгляде отразилась безмолвная мольба. Терпению Эрдана пришёл конец. — Вот именно, ты предоставил нам необходимую информацию. Ты нам больше не нужен. — Я понимаю твой гнев… Но Эрдан его прервал. — Гнев? Мягко сказано. Не представляю, как Тав сохраняет спокойствие. Будь моя воля, я бы разорвал тебя на части. В команде воцарилось тяжёлое молчание. Эрдан повернулся к Тав, ища в её глазах совета или, возможно, поддержки. Девушка, осознавая важность момента, почувствовала, что уходит в себя, что лидерство ускользает из-под её рук, пока она борется с собственными переживаниями. Она слабо кивнула, молчаливо соглашаясь с тем, что Эрдан берёт на себя ответственность. Эльф глубоко вздохнул, устало выдыхая, а затем с яростной решимостью посмотрел в лицо Астариону. — Ещё одно подобное дерьмо, ещё раз выведешь меня из себя, и, клянусь, я привяжу тебя к дереву и оставлю до рассвета. Понял? Астарион встретил угрозу жёстким, непреклонным взглядом. — Ясно как день, — парировал он с едва скрываемой враждебностью в голосе. Тав наблюдала за разворачивающимся противостоянием, в её сердце бушевало бурное море гнева и предательства, и каждое слово, сказанное в ответ, словно волна, разбивалось о её решимость. Когда она, наконец, заговорила, её чёткий и командный голос прорезал напряжение. — После наступления темноты мы отправимся в путь. Первая остановка — у Хальсина. — Её заявление было маяком уверенности, направлявшим их сквозь бурю нерешительности. Волнуясь и проявляя настойчивость, Астарион попытался изменить курс. — Но Лунные Башни должны быть в приоритете, — упорствовал он с нетерпением в голосе. Но Тав стояла на своём, её ответ был стойкой обороной против его настойчивых требований. — Сначала мы пополним запасы, — решительно заявила она, и её непоколебимый взгляд встретился с его взглядом, не оставляя места для разногласий. — Я понимаю, но любая задержка — это риск, — возразил Астарион, и выражение его лица стало напряжённым, отражая его внутреннее смятение. — Петрас где-то рядом и наверняка за нами следит. Нужно действовать быстро. Тав стояла неподвижно, её решимость проявлялась в твёрдой осанке и пристальном взгляде, которым она встретила Астариона. — Я приняла решение. Если не можешь с этим смириться, то уходи. Никто тебя здесь не держит. — Слова были стальным клинком, отсекающим любую возможность спора. В ответ Астарион молча кивнул, смиряясь с её выбором. Все разошлись, каждый погрузился в свои мысли и дела. Тав неспешно потянулась за своим рюкзаком, но голос Астариона её прервал. — Тав, мы можем поговорить? Она сделала паузу, и с её губ сорвался глубокий вздох. Голос прозвучал резко, в нём слышались боль и обречённость. — Думаю, всё уже сказано, Астарион. Не волнуйся, я всё прекрасно понимаю. — Эти слова были подобны осколкам льда, холодным и твёрдым. — Мы сделаем то, что необходимо, а после наши пути разойдутся, — после чего она отвернулась, чувствуя, как в сердце бушуют эмоции и невысказанные слова. Отвернувшись, Тав не могла не задуматься о жестоком повороте судьбы, который привёл их сюда. Почему судьба выбрала такой тернистый путь? Словно проклятие лежало между ними, и невидимая сила рвала по швам то, что когда-то было.

***

5 лет назад Ночь, проведённая с Тав, когда он увидел свои собственные шрамы, нарисованные на песке, открыла ему дверь в прошлое, которое он так и не смог до конца понять. Теперь, когда он встретился с Рафаилом, осознание того, что наконец-то откроет эти тёмные тайны, вызвало в нём чувство страха и неутолимую жажду понять. — Мы доставили тебе дьявола. Теперь я хочу получить то, что мне причитается. У нас был договор, — заявил Астарион, с вызовом и волнением в голосе. Он стоял на пороге открытия, ответы на его мучительное прошлое были так близки. Рафаил со зловещим изяществом ответил: — Был, это правда. Я разузнал всё, что можно, об этих твоих шрамах. Довольно мрачная история, даже на мой вкус. Присутствие Тав рядом с ним служило надёжной опорой, а её стремление к открытости отражало его собственную настойчивость. — Хватит тянуть, — решительно потребовала она от Рафаила. — Как пожелаешь, — язвительно поджал губы Рафаил. — Приготовься, Астарион, сейчас мы узнаем твою судьбу. Его рассказ напоминал мрачную картину из предательства и тёмных амбиций. Рафаил раскрыл договор между Мефистофелем и Касадором Зарром, подробно описав обряд Нечестивого вознесения — ритуал настолько отвратительный, настолько пропитанный злом, что о нём не заговаривали даже в самых тёмных кругах. Холодок ужаса пробежал по спине Астариона, когда он осознал мучительную правду. Он и его сородичи были всего лишь инструментами в дьявольской симфонии Касадора, одноразовыми пешками в грандиозном, коварном плане. Эта новость, подобно яду, растеклась по его венам, а каждое слово иглой наносило ещё более тёмный слой на его и без того мучительное существование. Осознание того, что его жизнь, сама его суть, уходит корнями в такую мерзкую тьму, опустошало его, и никакие слова не могли его успокоить. После ухода Рафаила Астарион погрузился в оцепенение, а его мысли превратились в бессвязный хаос. Голос Тав пробился сквозь пелену его шока, слова были наполнены беспокойством и волнением. — Ты… молчишь. Это тревожно, — заметила она, пытаясь отыскать в его лице намёк на то, что скрывается за его спокойствием. Он тяжело вздохнул, что стало единственной прелюдией к его краткому признанию. — Я просто задумался. Это слишком сложно. — Его голос едва касался поверхности бурного моря эмоций, бушевавших в нём. — Как ты думаешь, что мне делать? — поинтересовался он тихим, почти нерешительным голосом. В этот момент уязвимости он искал её понимания, её совета. Её ответ показался ему лучом света среди непроглядной тьмы. — Ты не будешь свободен, пока жив Касадор. — Её резкие и решительные слова отражали истину, которую он слишком хорошо знал. Эти слова эхом отдались в голове. Астарион знал, что она права. Касадор никогда не прекратит свою погоню, пока Астарион держит в руках ключ к власти, которой тот жаждет. В нем сформировалась решимость, возникшая в результате многолетних мучений и стремления к свободе. — Меня бесит то, насколько ты права. Я знал, что он не оставит меня в покое, ещё когда был просто очередной его жалкой игрушкой. Но если я — ключ к могуществу, которого он жаждет, то он выследит меня в любом уголке Фаэруна. — Я должен дать ему бой. А ты должна мне помочь, — заявил он, встретившись взглядом с эльфийкой, и огонёк надежды смешался с непоколебимой уверенностью в его взгляде. — Конечно, я тебе помогу. Мы выследим его и убьём, — подтвердила Тав, и голос её был твёрд, как надёжный якорь в водовороте его мыслей. — Спасибо, дорогая, — пробормотал Астарион. Она улыбнулась, и это была краткая передышка в их мрачной беседе, мимолётное мгновение облегчения, прежде чем тяжесть ситуации вновь на них навалилась. — Ты уже думал о том, что будешь делать после? — с любопытством беспокойно спросила Тав. Будущее за пределами его проклятой жизни всегда казалось ему фантастическим сном, недостижимым миражом. И теперь, когда путь к этому будущему потенциально был открыт, Астарион обнаружил, что плывёт по течению в море сомнений. Что лежит за пределами касадорской тирании? Смел ли он даже мечтать о жизни, свободной от тьмы? — Возможно, после мне придётся провести вечность, скрываясь в тенях… — тоскливо признал Астарион. — Зато ты будешь свободен. Ты сможешь выбрать свой собственный путь, — напомнила ему Тав, и её оптимизм резко контрастировал с его задумчивостью. И всё же перспектива такой безграничной и незнакомой свободы вызывала в нём дрожь. — Под покровом ночи… один, — размышлял он, и мысль о таком одиночестве пугала, почти ужасала. — Не уверен, что это можно назвать свободой. — Не волнуйся. Я найду способ тебя помучить, — пошутила Тав, и лёгкость в её голосе расходилась с серьёзностью их ситуации. Анкунин ухмыльнулся. — Ну, если мне придётся провести с кем-то вечность, ты станешь не самым худшим выбором, — съязвил он, мимолётным прикосновением проведя пальцем по линии её подбородка. — Лестью ты добьёшься всего, Астарион, — парировала Тав с игривой теплотой в голосе. Когда эльфийка оставила его наедине со своими мыслями, в голове Астариона завертелись разные идеи. Ритуал — сможет ли он использовать его в своих интересах? Сможет ли он отомстить Касадору, использовать против него само орудие его мучений? У него был шанс, пусть и ничтожный, что он выйдет не жертвой, а победителем. Но что, если ритуал завершится, и кто-то другой займёт место Касадора? Кто-то, кто пережил невозможное, кто закалился и получил шрамы от многолетних пыток? Что, если этим кем-то окажется он сам?

***

Несколько дней спустя Когда наступил вечер, Астарион обнаружил, что сидит напротив Тав, забыв о еде, так как их разговор был важнее. Мерцающее пламя костра отбрасывало вокруг них танцующие тени, создавая интимную атмосферу, где они могли говорить свободно, вдали от любопытных ушей остальных членов группы. — Ты думал о ритуале Касадора? — вопрос Тав нарушил уютную тишину, устремив свой взгляд на него в поисках ответа. Астарион насмешливо фыркнул: вопрос вызвал в нем водоворот мыслей и эмоций. — О том, что навсегда решит мою судьбу? Да, я думал об этом… а что? — ответил он, и его голос сочился иронией и едким сарказмом, которые противоречили скрывавшемуся за ними смятению. — Как думаешь, мы сможем это остановить? — продолжила Тав, её взгляд был непоколебим и ясно отражал беспокойство. — Я ещё не определился с подробностями. Очевидно, мы могли бы остановить ритуал или… нет? — Астарион ответил беспечно, почти непринуждённо, но на душе у него было совсем не спокойно. Глаза Тав расширились от этой неоднозначности, на лице отразились удивление и опасение. — Что? Разумеется, я об этом думал! — воскликнул Астарион, слегка повысив голос. — Если я сам завершу ритуал, только представь, какой силой я буду обладать. И я мог бы без страха гулять под солнцем, — размышлял он вслух, и эта мысль соблазнительно звучала в его голове. — А что насчёт душ, которых нужно принести в жертву? — вопрос Тав стал суровым напоминанием о мрачной реальности ритуала. Выражение лица Астариона потемнело, взгляд устремился на костёр. — Мне неприятна эта мысль, но мои братья и сёстры за многие годы обрекли тысячи людей на смерть. Сомневаюсь, что Врата Балдура будут по ним скучать. — Он сделал паузу, его мысли неспокойно метались. — Да я и не знаю, смогу ли вообще завершить ритуал. Может, это и невозможно, но очень заманчиво. Беспокойство Тав было очевидным. — Звучит рискованно. Неужели у тебя нет никаких сомнений? — Конечно, есть! — В голосе Астариона слышалось раздражение, его внутренняя борьба была очевидна. — Но так я смогу гулять под солнцем и оберегать тебя. Разве это не самое главное? Мерцающий свет костра играл на чертах лица Тав, когда она смотрела на Астариона с мягким, но твёрдым недоверием. Она задумчиво молчала, взвешивая его слова, обдумывая пути, по которым они могут их завести. — Ты подумал о последствиях? Ритуал… он пропитан тьмой, и не только для тебя. Последствия могут распространиться и затронуть не только Врата Бальдура, — сказала Тав, и в её тоне не было обвинения, но чувствовалось искреннее беспокойство. Астарион наклонился вперёд с серьёзным выражением лица, пытаясь развеять её сомнения. — Я знаю о риске, но подумай о потенциале, о свободе, которую он может нам дать. Представь себе жизнь, свободную от теней, где мы могли бы странствовать по миру бок о бок, не боясь и не прячась, — убеждал он, пытаясь нарисовать картину будущего, которая гармонировала бы с их общими желаниями. Взгляд Тав был непоколебим и проницателен. — Но какой ценой? Сколькими жизнями, какой частью своей души ты пожертвуешь ради этой свободы? — её слова были направлены не на то, чтобы остановить его, а на то, чтобы заставить задуматься о масштабности его решения. В глазах Астариона мелькнуло раздражение, но он знал, что её нужно было убедить, а не заставлять. — Я думаю о нас, Тав. О будущем, где я смогу стоять под солнечными лучами и защищать тебя от любой угрозы. Разве наша безопасность, наше счастье не стоят того, чтобы за них бороться? — Он попытался затронуть тему общих мечтаний и взаимной защиты, надеясь убедить её в том, что у них общее будущее, яркое и безоблачное. — Мы через многое прошли, и это может стать нашим финалом. Жить, не оглядываясь через плечо, наконец-то стать хозяевами своих судеб. Неужели ты не видишь в этом красоту? Тав впитывала его слова, её подозрительность понемногу смягчилась, но следующие слова были осторожными. — Я понимаю твои мечты, Астарион, и я тоже хочу такого будущего, хочу, чтобы ты был свободен и счастлив. Но ты должен действовать осторожно, обдумать все варианты. Этот ритуал… это не просто выход. Это окончательное решение, после которого ты не сможешь повернуть назад. Эти слова подействовали на него как отрезвляющий ушат холодной воды, погасив разгоревшиеся в его сердце амбиции. Он хотел развеять её опасения, нарисовать картину будущего, не омрачённого прошлым. Но её нежные расспросы, настойчивая просьба подумать о последствиях заставили его задуматься. Она была права, это было нелёгкое решение. Астарион почувствовал приступ отчаяния. Он хотел, чтобы она поняла, увидела, что это единственный выход. — Тав, ты была моим якорем в этом безумии. Я не справлюсь без тебя. Не смогу. Наконец, когда угли в костре погасли, Тав со спокойной решимостью произнесла. — Что бы ты ни решил, я останусь рядом с тобой. Мы справимся с этим вместе. Только пообещай мне, Астарион, что в конце ты не заблудишься. Астариона захлестнула волна облегчения. Её поддержка была тем спасательным кругом, в котором он так нуждался в бурном море своих мыслей. — Спасибо, Тав. Пока они сидели в молчаливом раздумье, а между ними потрескивал огонь, Астарион вновь обрёл цель. Предстоящий путь был чреват опасностями, но с Тав на его стороне, возможно, они смогут вместе преодолеть тьму и выйти из неё не жертвами своего прошлого, а творцами своего будущего.