Don't go (Не уходи)

Шум битвы внезапно разнёсся по ночному лесу, когда на них обрушилась орда гоблинов. Астарион поймал себя на том, что улыбается посреди этого хаоса; это было долгожданное развлечение, шанс выпустить на волю бурю, которая назревала в нём весь день. Со стремительным хищническим инстинктом вампира он схватился с ближайшим гоблином, его клинок сверкнул серебром на фоне примитивного оружия существа. Лязг металла о металл прозвучал сладкой симфонией для его ушей. Глаза гоблина расширились от ужаса, когда Астарион нанёс ему сокрушительный удар, его движения были одновременно смертоносными и элегантными. Силуэт Тав маячил на фоне боя, излучая сосредоточенную ярость. Она выпускала стрелу за стрелой, и каждая попадала в цель со смертельной точностью. А когда противник приблизился, она с лёгкостью переключилась на кинжалы, что говорило о бесчисленных часах тренировок, часть из которых прошла под его собственным руководством. Воздух потрескивал от магии Гейла, каждое заклинание громогласно заявляло о своём непокорстве. Боевые выкрики Лаэзель смешивались с сосредоточенными песнопениями Шэдоухарт, дуэтом обрушивая на врагов разрушительную мощь. А Эрдан был спокоен посреди бури; его стрелы пели смерть, срываясь с тетивы лука. Пока шла битва, Астарион украдкой поглядывал на Тав. Каждый гоблин, осмелившийся приблизиться к ней, быстро падал от её клинка. Она двигалась с грацией танцовщицы, смертоносной тенью проносясь сквозь битву, и каждый шаг свидетельствовал о её неукротимой силе. Она быстро расправилась с двумя гоблинами, и их тела рухнули на землю. Астарион, не в силах сдержать себя, выкрикнул. — Браво, Тав! Напомни мне никогда не становиться твоим врагом! — с плутовской ухмылкой произнёс он и подмигнул, прежде чем вернуться к драке. Краем глаза он заметил осуждающий взгляд Тав: — Серьёзно? Забавно, потому что ты удивительно к этому близок, — процедила она сквозь стиснутые зубы. Плут собирался ответить, но тут сзади подкрался гоблин. Он почувствовал его присутствие и развернулся, пронзив его кинжалом в прыжке. — Пожалуйста, никаких ударов в спину. Я предпочитаю сражаться лицом к лицу, — насмешливо произнёс он. Хоть гоблинов и было много, те не могли сравниться с их объединённой мощью. Астарион наслаждался схваткой, чистым адреналином боя. С каждым поверженным врагом он чувствовал, как часть его тревог уходит, сменяясь удовлетворением от схватки, радостью движений, трепетом выживания. Лес огласили гортанные крики гоблинов, которые кишмя кишели вокруг Астариона и Тав, численность которых превосходила их ожидания. Астарион разглядел по меньшей мере дюжину — нет, две дюжины — мерзких тварей, окруживших их, с грубым оружием наизготовку. Он почувствовал, как спина Тав прижалась к его спине, и его тело охватила дрожь, мешая сражаться. Ровный ритм её дыхания успокаивающим контрастом выделялся на фоне хаоса. — Готова немного потанцевать? — съязвил он, а его клинок уже пел, описывая дугу в воздухе, встречая натиск противника. Тав сосредоточенно кивнула, и её рыжие волосы в полумраке походили на боевое знамя. Из длинной косы выпало множество прядей. Оба эльфа синхронно повернулись, и клинок Астариона серебряной вспышкой пронёсся по воздуху, встречая грубое оружие гоблинов со смертоносным изяществом. Движения Тав были зеркальным отражением его собственных, её кинжалы-близнецы сверкали обещанием боли. Гоблины, по меньшей мере с десяток, наступали беспорядочной ордой, яростно подняв оружие. Но Астарион и Тав продирались сквозь них, как ветер сквозь деревья, их общая сила превосходила их самих. Астарион смеялся, парируя и отбивая удары, и азарт боя был бальзамом для его беспокойного духа. Тав танцевала среди гоблинов, её клинки тихо шептали о смерти, а взгляд Астариона следовал за ней с ястребиной зоркостью. Ложный выпад был великолепен: кинжал впивался в плоть гоблинов с точностью, говорившей о годах тренировок. — Удивительно, что ты помнишь, как сражаться. Я думал, ты слишком занята рисованием радуг, — прозвучал голос Астариона, пытавшегося преодолеть пропасть между ними с присущим ему юмором. Она ответила так же быстро, как и её клинки — резко и твёрдо. — Я помню достаточно. Больше, чем ты помнишь о верности. Его ухмылка расширилась, но в горле встал ком. — Ай, вот он, тот самый укол, которого я ждал. — Ты начал это сам и сам же напросился, — огрызнулась Тав, вновь обратив внимание на гоблинов: напряжение между ними было столь же ощутимым, как и окружавшая их опасность. И тут среди хаоса прорвался громила гоблинов, его клинок был нацелен в незащищённый бок Тав. Казалось, время для Астариона остановилось, и он бросился в атаку, подгоняемый страхом и адреналином. Его клинок встретился с клинком гоблина, рассыпав искры, и от удара по руке прошла дрожащая вибрация. На мгновение их глаза встретились: у Тав — расширенные от шока, у Астариона — суженные от решимости. — Не волнуйся, дорогая. Я тебя прикрою, — шепнул он, и эти слова прозвучали не просто как заверение. Взгляд Тав пронзил его насквозь, в глубине её глаз бурлили эмоции. Конечно, там был гнев, но и что-то ещё, что-то, что заставило его сердце подпрыгнуть в груди. Но мгновение прошло так же быстро, как и наступило; Тав отвела взгляд, сжав губы в тонкую линию и вновь вернулась в бой. Астарион ещё мгновение смотрел ей вслед, и её образ в бою — такой яростный, такой живой — запечатлелся в его памяти. Затем он, вращая клинками, тоже бросился в бой, но глаза Тав не выходили у него из головы, словно выжженное клеймо в его сознании. Он почувствовал, как у него всё сжалось в ком — из-за страха, желания и чего-то похожего на благоговейный трепет. Сражаясь с Тав вот так, он вспоминал, какой непобедимой командой они когда-то были — пара, которая сталкивалась с бесчисленными опасностями и выходила победителями. Когда ход битвы изменился в их пользу, Астарион не смог удержаться от последней реплики в адрес отступающих гоблинов. — Приходите ещё! — крикнул он им вслед, с поклоном взмахнув клинком. — Нам было приятно ваше общество! Он смотрел, как Тав методично очищает свой клинок; ритмичные взмахи гипнотизировали своей точностью. В её движениях чувствовалась сдержанность, некая грация, которая всегда завораживала его. Астарион с ужасом осознал, что в пылу сражения его глаза постоянно её искали — не просто как солдата, прикрывающего спину товарища, а с напряжённостью, граничащей с одержимостью. — В какую же передрягу мы снова попали, — проворчал Астарион, и голос его не выдал ни малейшего потрясения, которое он испытывал внутри. В лесу вокруг них стало жутко тихо, слышалось лишь их тяжёлое дыхание и отдалённый крик ночного хищника. Тав бросила на него косой взгляд. — Похоже, засады становятся привычным делом, — ответила она, её голос был ровным, несмотря на явные признаки напряжения. Поле боя представляло собой мрачное зрелище, усеянное телами гоблинов и отмеченное хаосом недавней битвы. Остальные члены группы собирались, проверяя, нет ли травм, и перегруппировывались. Гейл бормотал заклинания, его руки тускло светились, когда он обрабатывал мелкие раны. Лаэзель и Шэдоухарт молча осматривали местность, выражение их лиц было напряжённым и сосредоточенным. Эрдан молча натягивал тетиву лука, его взгляд был устремлён вдаль. Его дыхание клубилось в холодном воздухе, а рядом с ним стояла Тав, похожая на свирепую богиню войны, силуэт которой чётко вырисовывался на фоне хаоса, который они устроили. Забрызганная кровью и тяжело дышащая, она выглядела настоящей воительницей, какой и была на самом деле. Он не имел права желать её, не после того, что случилось. Воспоминание о том, что он ушёл от неё, осталось в его сознании горьким послевкусием. Но это было к лучшему, ради свободы. — Нужно двигаться дальше. Здесь оставаться небезопасно, — её слова вывели его из задумчивости: лидер взял на себя командование, но в её глазах читалась та же усталость, что и во всех них. Он шагнул ближе к ней, движимый не совсем понятным ему порывом. — Я возьму на себя командование, а тебе надо отдохнуть, — предложил он, но тон его был мягче, чем он намеревался, и в нём чувствовалась защита, что было ново и нервировало. Тав задержала на нём взгляд на мгновение дольше, чем нужно, и кивнула. Его улыбка сопровождалась коротким прикосновением к её руке — жестом столь мимолётным, но в то же время несущим в себе невысказанные слова. Астарион занял своё место в первых рядах группы, настороженно прислушиваясь к любым признакам опасности. Напряжение, вызванное недавней битвой, всё ещё витало в воздухе, напоминая о вездесущих угрозах, которые таились в темноте. Шэдоухарт зашагала рядом с ним. И, к удивлению Астариона, она начала разговор первой, понизив голос настолько, чтобы его не было слышно в просторной пещере. — Там, с гоблинами… ты хорошо сражался, — с уважением начала жрица. Она нечасто хвалила, поэтому её слова имели больший вес. Астарион взглянул на неё, и на его губах заиграла лёгкая ухмылка. — Могу сказать то же самое о тебе, — ответил он. — Ты не так уж плохо владеешь своими заклинаниями. Наступила небольшая пауза, когда Шэдоухарт, казалось, обдумывала свои дальнейшие слова. — Это был больше, чем просто бой, — сказала она в конце концов. — Я заметила, как вы с Тав работаете вместе. Это… по-прежнему впечатляет. Астарион почувствовал удивление, вызванное её замечанием. — Разве это не очевидно? Мы часто сражались вместе, — просто ответил он, не желая раскрывать лишнего. Шэдоухарт кивнула, устремив взгляд вперёд. — Прошлое может быть сильной вещью, — сказала она задумчиво. — Оно может связать или сломать. Мне кажется, что для вас двоих оно сделало и то, и другое. Астарион был поражён её проницательностью. — Возможно, — согласился он, не совсем понимая, как можно обсуждать свои личные чувства. Шэдоухарт посмотрела на него, и в её глазах появилась глубина, которую обычно скрывало её сдержанное поведение. — Просто будь осторожен, — посоветовала она. — У каждого из нас есть своя борьба, но иногда с тем, что внутри, бороться труднее всего. — Буду иметь в виду. — Астарион слегка замедлил шаг и оглянулся через плечо, наблюдая за происходящим в группе позади него. Гейл оживлённо беседовал с Лаэзель, которая, казалось, слушала его вполуха: её взгляд был сосредоточен, скорее, на окружающей обстановке, чем на разговоре с Гейлом. Ещё дальше Тав шла рядом с Эрданом, их разговор был негромким и личным. Астарион нахмурился, обернувшись к Шэдоухарт. — Что между ними произошло? — спросил он с ноткой скептицизма в голосе. Несмотря на прежние заверения Тав, Астарион не мог избавиться от мучительных сомнений относительно характера её отношений с Эрданом. Шэдоухарт оглянулась, выражение её лица было нечитаемым. — Между кем? Тав и Эрданом? — спросила она нейтральным тоном. — Да, — ответил Астарион, задержав взгляд на паре. — Тав утверждает, что между ними больше ничего нет, но… — Его голос прервался, в нём слышалось очевидное разочарование. Ему было всё равно, что этот вопрос привлечёт к себе понимающие взгляды и комментарии со стороны Шэдоухарт. Он должен был знать. Она хихикнула и на мгновение задумалась над его словами. — У каждого своё прошлое, Астарион. И ты должен знать об этом лучше, чем кто-либо из нас. Что бы ни было между Тав и Эрданом, это их дело. Но из того, что я знаю, Тав относится ко всем нам исключительно по-дружески. Включая Эрдана. Астарион вздохнул, чувствуя тяжесть собственной неуверенности. — Знаю, знаю. Просто… трудно избавиться от этого чувства. Я не могу не задаваться вопросом. Жрица понимающе посмотрела на него, приподняв бровь. — Оууу, ты беспокоишься, потому что она тебе небезразлична, — заявила она, растягивая слова и глядя на него с полуулыбкой. Немедленное отрицание Астариона прозвучало скорее как защита, нежели оправдание. — Не беспокоюсь я, — заявил он, но, даже говоря это, он понимал, что его словам не хватает убедительности. Шэдоухарт взглянула на него, в её выражении смешались скептицизм и веселье. Она не стала настаивать, позволив тишине воцариться между ними, пока они продолжали свой путь через густые заросли леса. Молчание затягивалось, каждый шаг напоминал о сложных мыслях и эмоциях, бурлящих в душе Астариона. Он не мог избавиться от образа Тав и Эрдана, идущих вместе, от лёгкости их общения, а затем от их видения в зеркале. Его грызло любопытство и чего-то, что он не хотел называть ревностью. Наконец, не в силах сдержать вопрос, терзавший его сознание, Астарион нарушил молчание. — Она была… счастлива? — спросил он, понизив голос почти до шёпота. Вопрос Астариона повис в воздухе, как уязвимое признание того, что его волнует больше, чем он готов открыто признать. Шэдоухарт приостановилась, замедляя шаги. Она посмотрела на Астариона, и в её глазах отразился слабый лунный свет. — После войны? — мягко уточнила она. Астарион кивнул. — Тав, как и все мы, прошла через многое. Войны оставляют шрамы, видимые и невидимые. Что касается счастья, то в нашей работе оно встречается редко. Астарион почувствовал острую боль от чего-то, что он не мог точно определить. Шэдоухарт продолжила: — Думаю, у Тав бывают моменты, когда она находит что-то близкое к покою или удовлетворению. Но счастье? В нашем мире это мимолётная вещь. Она целеустремлённа, сосредоточена на выполнении заданий, на том, чтобы мы все были в безопасности. Именно в этом она черпает силы. Эти слова задели Астариона за живое. Ему была знакома подобная целеустремлённость, которая затмевала личные желания и эмоции. Это был механизм выживания, с которым он был хорошо знаком. Они продолжали идти в молчании, пока печальный голос Шэдоухарт не разнёсся по ночному лесу. — Тав была разбита после твоего ухода, — со вздохом и искренне сказала она. — Девушка помолчала, встретившись с Астарионом взглядом, в котором было одновременно и сочувствие, и откровенность. — Твоё решение мне понятно, дело не в этом, но… ей было тяжело. Было видно, как она заставляет себя держать нас всех в строю. Чтобы показать, что с ней всё в порядке. Астарион почувствовал угрызения совести. Он знал, что уход был необходим для его собственного пути, для поиска свободы от чужого контроля, но не задумывался о том, как это отразится на Тав. Он видел её сильной, несгибаемой, но слова Шэдоухарт рисовали картину эльфийки, глубоко страдавшей от пережитых испытаний и потерь. — Когда она думала, что мы не видим, она позволяла себе минутную слабость. А мы позволяли ей думать, что этого не замечаем, — мягко добавила Шэдоухарт. Откровение Шэдоухарт поразило Астариона с неожиданной силой. Мысль о том, что Тав глубоко переживала его уход, не давала ему покоя. Он знал, что его решение уйти будет иметь последствия, но никогда не представлял, какое глубокое воздействие это может оказать на неё. Он отвёл взгляд, чувствуя укол вины и сожаления. Он был настолько поглощён своими переживаниями, необходимостью найти новый путь, что не подумал о том, какую пустоту оставит его уход в жизни Тав. Да и зачем? Поначалу, от злости, он пожелал ей самого худшего. Чтобы она страдала больше, чем он. Но прошло совсем немного времени, прежде чем он понял, что его уход, возможно, пошёл ей на пользу, так было лучше для неё. Что она наверняка счастлива без него. Ведь в конце концов он стал бы для неё бесполезной обузой. Чем-то бесценным. Проблемой. Ошибкой. Астарион перевёл взгляд на Тав — её осанка была твёрдой и уверенной, что резко отличалось от того образа, который только что нарисовала Шэдоухарт. — Я не знал, — сказал он тихо, почти про себя. Шэдоухарт кивнула. — Все мы делаем выбор, основываясь на том, что считаем лучшим в данный момент. Но Тав… она очень остро переживала твой уход. Благодаря ей мы были вместе, мы двигались вперёд, но это дорого ей обошлось. Астарион зашагал дальше, и слова полуэльфийки тяжёлым грузом легли на его плечи. В животе у него завязался узел. Тав была неизменной в его бурной жизни, маяком поддержки и понимания. Она была рядом с ним в хаосе их путешествия, давая наставления, силу и, по-своему, чувство единения. И всё же, когда настал момент, когда его собственные страхи и желания вырвались наружу, он отвернулся и ушёл, оставив её одну нести это бремя. Анкунина захлестнула волна вины. Он оправдывал свой уход необходимостью, шагом к собственному освобождению и обретению индивидуальности вне чужого влияния. Но в своём стремлении к свободе он не заметил, какой ценой это обошлось Тав, какую молчаливую борьбу она выдержала. По пути вампир поймал себя на том, что оглядывается на Тав, наблюдая за её общением с Эрданом и остальными. Это была та самая Тав, которую он всегда знал — сильная, улыбчивая, прирождённый лидер. Но теперь он видел её через другую призму, осознавая скрытые шрамы, моменты уязвимости, которые она так хорошо скрывала. Как он мог быть настолько слеп к её боли? Как он мог не заметить признаки её борьбы? Он почувствовал прилив разочарования в себе, в том, что не обращал внимания на нужды той, кто когда-то так много для него значила. Она всегда его прикрывала. А он отвернулся от неё.

***

5 лет назад Астарион сидел в одиночестве в лагере, и на него давила тоскливая скука. Без Тав, которая, как обычно, заводила их игривые разговоры, он бесцельно рылся в своих вещах. Он перебирал книги, одежду и различные безделушки, каждая из которых была молчаливым доказательством их приключений. Его рука наткнулась на зеркало — реликвию из недавней экспедиции. Лишь слабая надежда побудила его взять его, тщётное желание, что проклятие вампиризма могло быть ослаблено паразитом, что, возможно, позволило бы ему иметь отражение. Со смесью холодного цинизма и любопытства Астарион поднял зеркало перед собой. Сердце его упало, когда на месте, где должно было быть его отражение, предсказуемо оказалась пустота. Его охватило раздражение — ещё одно жестокое напоминание о его состоянии. Затем в стекле материализовалось отражение Тав, привлекшее его внимание. Она выглядела задумчивой, а её обычное очарование окрасило её лицо. — На что смотришь? — игриво спросил он, и ему не нужно было поворачиваться, чтобы понять, что она рядом. Застигнутая врасплох, Тав ответила: — Как ты узнал, что я здесь? Астарион не отрывал взгляда от зеркала — отражение Тав теперь было единственным обитателем стекла. Он отметил её аккуратно уложенные волосы и зелёную рубашку, которая, казалось, подчёркивала цвет её волос. — Какая-то польза от зеркал есть даже для тех, кто страдает моим… недугом, — с лёгким сарказмом ответил он. — Хотя в сравнении с отсутствием собственного отражения — жалкое утешение. В воздухе ненадолго повисла тишина, прежде чем Тав, движимая любопытством, шагнула ближе. — Тебе этого так не хватает? Возможности видеть собственное отражение? Повернувшись к ней лицом, Астарион увидел сложную смесь печали и смирения. — Прихорашиваться перед зеркалом? Рисоваться? Ещё бы. — В его голосе послышались мягкие, печальные нотки. — Это своё лицо я даже ни разу не видел. С тех самых пор, как отросли клыки, а глаза покраснели. В этот момент Астарион почувствовал отчаяние, смешанное с глубокой, почти забытой тоской. Возможность просто увидеть своё отражение, обыденное занятие для большинства, была роскошью, навсегда отнятой у него. Тав осторожно поинтересовалась: — А какого цвета они были раньше? Астарион на мгновение погрузился в прошлое, которое казалось всё более далёким и мрачным. — Я… я не знаю. Не могу вспомнить. — Признание сорвалось с его губ с оттенком горечи, которую он редко себе позволял. Это было неприятным напоминанием о частичках его человечности, которые ускользнули в тёмную пропасть его превращения в вампира. — Моё лицо — всего лишь ещё одна неясная тень из прошлого. Ещё одна вещь, которой я лишился. Охваченный внезапной волной отчаяния и гнева из-за этой потери, он импульсивно отшвырнул зеркало в сторону, как будто, выбросив его, можно было как-то облегчить боль от забытого прошлого. Взгляд Тав на нём задержался, её глаза, казалось, проникали в самую глубину его души. Под её пристальным взглядом он почувствовал себя открытым и уязвимым. — Что? — защитно спросил он, частично маскируя неловкость, которую вызывал её пристальный взгляд. — Я вижу тебя, — ответила она, её слова были просты и в то же время несли в себе некий скрытый смысл. Эльф задумался над этими её загадочными словами. Что она имела в виду? Это было в духе Тав — оставить его размышлять над двусмысленностью её слов. Он привык, что люди видят его в определённом свете — вампира, хищника, иного. Но Тав была другой. Она умела отделять слои, видеть за поверхностью, что одновременно интриговало и тревожило его. Что она видела, когда смотрела на него? Может, багровый оттенок его глаз, явное напоминание о его вампирской натуре? Хищные клыки, которые выдавали в нём порождение ночи? Его бледную кожу, не тронутую солнечным светом? Его белые волосы, такие же неживые, как и проклятие нежити, которое они символизировали? Астариона охватило любопытство, смешанное с чувством обречённости, которое было незнакомым, но интригующим. — И что именно ты видишь? — спросил он. Ответ Тав был мгновенным и неожиданным: — Складочки в уголках глаз, когда ты смеёшься. Он притворился возмущённым, скрыв свои истинные чувства за игривой маской. — Я бы попросил! Ты разговариваешь с вечно юным вампиром, а не со своей дорогой бабулей. — Но в глубине души он был приятно удивлён её замечанием. Это была такая обычная деталь, но она взволновала его до глубины души. — Ну же, старайся получше! Что ещё ты видишь? — спросил он, приняв театральную позу, положив руку на бедро и изобразив игривое высокомерие. — То, как волосы вьются у тебя за ушами, — игриво продолжила она. Астарион насмешливо нахмурился. — Я просил о лести, а не о поэзии, — проворчал он. Несмотря на его слова, смех Тав был заразителен и мелодично звучал, заполняя пространство между ними. — Просто скажи, что я прекрасен, и день будет прожит не зря, — пренебрежительно махнул он рукой, но в его тоне чувствовалась беззаботность. — С лица ты ничего. Вот Шэдоухарт — та просто красавица, это да, — шутливо подначила его Тав. Его притворное потрясение было театральным, рука драматично легла на сердце. — Нахалка! А я-то думал, что между нами есть что-то особенное, — преувеличенно громко заявил он. Несмотря на притворное возмущение, на его губах заиграла искренняя улыбка — редкое проявление неподдельного веселья. Взгляд его потеплел, когда он посмотрел на Тав, и его переполнили чувство благодарности и что-то сродни нежности. — Но всё равно. Ты тоже ничего, — искренне признался он, что было редким явлением в его обычном поведении. Её румянец нежно-розового оттенка был восхитительным зрелищем, что-то всколыхнувшем в нём. Застигнутый врасплох непринуждённостью этого общения, Астарион почувствовал приступ страха от того, с какой лёгкостью она подняла ему настроение. Ощущение того, что ему по-настоящему хорошо в чьей-то компании, было одновременно пугающим и опьяняющим. Это была непривычная для него уязвимость, ощущение, которое он давно похоронил. Прочистив горло, чтобы скрыть внутренний конфликт, он принял беспечный вид. — Тогда я, пожалуй, пойду вздремну. Нужно набираться сил, раз уж у меня такая соперница, — шутливо подколол он, сохраняя лицо, и повернулся, чтобы уйти. Когда он уходил, на сердце у него было легко, чувство, которое было ему незнакомо слишком долго.

***

Несколько дней спустя Астарион отдыхал возле своей палатки с книгой в руках. Это был один из тех редких мирных дней, когда срочность их поисков, казалось, отступала, хотя бы на мгновение. Команда коллективно решила сделать столь необходимый перерыв. Погода была не из приятных: небо было затянуто тучами, а с утра моросил мелкий дождик. Это придавало дню определённое спокойствие, которого часто не хватало в их жизни. Неподалеку от него, у речки, устроилась Тав, полностью поглощённая записями в своём дневнике. Астарион узнал, посредством любопытства и деликатного исследования, что Тав была очень щепетильна в отношении своей записной книжки. Это было её святилище, место, где она делилась мыслями и фантазиями, набросками и воспоминаниями — мир, в который он не был посвящён. Он согласился уважать её личное пространство, но это не мешало ему время от времени украдкой бросать на неё взгляды. Было что-то в том, как она писала или рисовала, в её полной погружённости в свою работу, что очаровывало его. Он наблюдал за гаммой эмоций, которые отражались на её лице: сосредоточенность, нахмуренные брови, недовольство, поджатые губы, когда что–то шло не так, как планировалось, и огонёк удовлетворения, загорающийся в её глазах, когда она добивалась чего-то, что ей нравилось. Со своего места Астарион мог видеть, как её волосы мягкими волнами рассыпаются по плечам, изредка развеваемые лёгким ветерком. Он заметил, как уверенно и твёрдо движется её рука по странице, даже когда другая иногда поднималась, чтобы заправить за ухо прядку. Он не мог не задаваться вопросом, какие мысли и образы переносятся на эти страницы. Вела ли она летопись их приключений или уходила в мир, созданный ею самой? Астарион ограничился чтением своей книги, позволяя словам на страницах плести свою собственную историю. И всё же, его мысли были заняты историей лишь наполовину, а другой половиной — девушкой у реки. Она вдруг подняла голову, её глаза встретились с его, и он понял, что его застукали за наблюдением. Вместо того, чтобы отвести взгляд, Астарион уловил момент, и на его губах заиграла ухмылка, когда Тав целеустрёмленно вырвала страницу из своего альбома и поднялась, чтобы подойти к нему. Когда Тав приблизилась, Астарион закрыл книгу и посмотрел на неё с озорным блеском в глазах. — Да, дорогая? Ты что-то хотела? — спросил он, в его тоне сквозила игривая беззаботность, скрывавшая любопытство, бушевавшее внутри него. Уверенная походка и самодовольная улыбка на лице Тав только усилили его интерес. — У меня для тебя кое-что есть, — объявила она, протягивая руку, в которой лежал сложенный лист бумаги. Астарион приподнял бровь, и его интерес возрос. Он решительно взял бумагу, и его привычная непринуждённость сменилась неподдельным любопытством. — Неужели? — игриво ответил он, разворачивая бумагу. — Ты написала мне стихотворение о своей любви ко мне? Как очаровательно, — пошутил он, и в его голосе послышались театральные нотки. Однако в тот момент, когда его взгляд упал на содержимое бумаги, его насмешливое поведение сменилось вспышкой неожиданных эмоций. Это был искусно выполненный портрет мужчины с поразительно знакомыми чертами лица. Астарион уставился на изображение, на мгновение потеряв дар речи. — Это… это я? — В его голосе слышалось нежное эхо недоверия и благоговения, обычная уверенность на мгновение померкла из-за напряжённости момента. Тав опустилась на колени рядом с ним, пристально вглядываясь в его глаза в поисках реакции. — Что скажешь? — тихо спросила она, в её тоне слышались ободрение и намёк на уязвимость. Астариона на мгновение захлестнуло море эмоций. Портрет был больше, чем просто произведением искусства; это было откровение, отражение той части его самого, которую он считал утраченной в веках. Его взгляд задерживался на каждом штрихе, очерчивающем лицо на рисунке, — на изгибе челюсти, линии губ, глубине глаз, которые, казалось, отражали его собственную душу. Она подметила и складки вокруг глаз, и завитки волос, обрамляющие уши, — детали, столь интимные и личные. Чувство глубокого осознания охватило Астариона. Тав не только увидела его, но и запечатлела на бумаге саму его суть, о которой он не вспоминал уже много веков. Этот жест, этот подарок свидетельствовал о её внимательности, художественном мастерстве и умении видеть за личиной вампира. Это была та сторона её личности, которую он признавал, но никогда не ценил по достоинству — её художественный вкус, её острое восприятие. Астарион потерял дар речи, что было для него редкостью, когда он осознал глубину того, что предстало перед ним. Портрет был мостом к той части его самого, которая, как он долгое время считал, была скрыта тенью его вампиризма. В этот момент в рисунке Тав он увидел не только своё отражение, но и заглянул в душу, которую, как ему казалось, он потерял. — Честно говоря, не знаю, что и думать, — признался Астарион, и в его голосе прозвучала нехарактерная для него ранимость, которая, казалось, прорвалась сквозь маску, которую он обычно носил. Его глаза встретились с глазами Тав; в них читалась смесь благодарности и удивления, что было редкостью в его обычно настороженном поведении. — Я только что увидел себя впервые за двести лет. — Его взгляд вернулся к портрету, пальцы нежно обводили линии на бумаге, словно подтверждая реальность изображения. Тав наблюдала за ним, и черты её лица смягчились в ответ на его эмоциональное откровение. — Именно таким я тебя и вижу, Астарион, — мягко и искренне сказала она. Астарион перевёл глаза с рисунка на Тав, и в его взгляде промелькнула глубокая благодарность. Этот подарок, этот, казалось бы, простой листок бумаги, неожиданно преодолел пропасть, которую он до сих пор не осознавал. Когда Тав сделала движение, чтобы встать, вероятно, чтобы дать ему возможность уединиться и разобраться в своих эмоциях, Астарион поступил импульсивно. Его рука протянулась к ней, нежно обхватив её запястье в жесте, который был одновременно и мольбой, и выражением его потребности в её присутствии. — Нет, останься, — мягко попросил он, и в его голосе прозвучала искренность, которая редко всплывала на поверхность. Его глаза смотрели на неё, открывая глубину эмоций, которую он обычно маскировал юмором и непринуждённым безразличием. — Спасибо, — прошептал он, и благодарность в его голосе была так же ощутима, как и прикосновение его пальцев. Он нежно поднес её руку к своим губам и поцеловал. Тав, застигнутая врасплох интимностью момента, нервно рассмеялась, отведя взгляд в очаровательном смущении. — О, какое облегчение! Рада, что тебе понравилось. Было бы неловко, если бы не понравилось, потому что у меня его больше… — болтовня резко оборвалась, в голосе прозвучала нерешительность. Её глаза расширились, выдавая момент уязвимости, когда она инстинктивно попыталась спрятать альбом за спину. Губы Астариона изогнулись в хитрой ухмылке, а в глазах зажглась искра любопытства и веселья. Игривым движением он протянул руку, чтобы выхватить у неё альбом. Между ними завязалась шуточная борьба, наполненная смехом и лёгким сопротивлением. Астарион, зная её слабое место, пощекотал ей бок — тактика, которая, он был уверен, сработает. Конечно, смех Тав вырвался наружу, её бдительность на мгновение ослабла, и он смог выхватить альбом. Тав смущённо наблюдала, как Астарион с триумфальной ухмылкой перелистывает её альбом. На страницах была обнаружена серия рисунков: собака; его глаза; детёныш медвесыча; он, за чтением книги; их первый лагерь и ещё несколько набросков, запечатлевших его в разные моменты жизни. Смущение Тав было ощутимым, щёки вспыхнули пунцовым румянцем. — Кто-то одержим… — поддразнил Астарион, его голос был лёгким и шутливым. И всё же, как только он это произнёс, в его груди поднялась волна неожиданных эмоций. Альбом был летописью его существования глазами Тав, запечатлевшей моменты его жизни, о которых он даже не подозревал, что она их заметила. Он остановился на одном из рисунков, где он был запечатлён в редкий момент смеха. Детали, эмоции, изображённые на бумаге, — всё это было невероятно трогательно и в то же время тревожило. Он не мог не восхищаться рисунками, чувство недоверия смешивалось с растущим теплом в груди. Тав поразительно умела передавать не только его сходство, но и суть тех моментов, которые они разделяли вместе. Когда смущение Тав усилилось, а её лицо приобрело ещё более насыщенный красный оттенок, она пробормотала: — Я уже начинаю жалеть, что показала тебе это… В ответ Астарион, со свойственной ему самоуверенностью, перешёл к другому рисунку, на котором он был изображён без рубашки. — О, как я потрясающе красив. Неудивительно, что ты так меня обожаешь, — прокомментировал он, указывая на рисунок с притворным тщеславием и искренним весельем. Тав, пытаясь вернуть себе хоть какое-то подобие самообладания, запинаясь ответила: — Это просто… ну, знаешь, для искусства. Астарион, наслаждаясь моментом, наклонился ближе, и его голос понизился до игривого шёпота. — Для искусства, говоришь? Ну, это «искусство», похоже, сосредоточено на одном особенно красивом объекте, тебе не кажется? — Он приподнял бровь, дразняще встретившись с ней взглядом. Тав сердито закатила глаза и прикусила губу. Астарион, наслаждаясь моментом, продолжил: — Должен сказать, твоё внимание к деталям безупречно. Ты запечатлела мои лучшие ракурсы. — Он игриво подмигнул ей, его тон был непринуждённым, но под этим шутовством чувствовались теплота и связь. Взволнованная Тав попыталась выхватить альбом обратно, но Астарион игриво отвёл его подальше. — Ну-ну, давай не будем торопиться. Я только начал оценивать глубину твоих художественных талантов. Астарион не мог устоять перед возможностью подразнить её ещё раз. Перелистывая страницы, он нашёл ещё один рисунок, на котором он был изображён в героической позе. Взмахнув рукой, он поднял его. — А вот и я, храбрый вампир, герой ночи. Боже мой, Тав, неудивительно, что у меня за спиной больше трупов, чем у тебя, — ты просто не можешь отвести от меня глаз во время боя, — сказал он с наигранным высокомерием в голосе. Альбом был настоящей сокровищницей, каждый набросок свидетельствовал о том внимании, которое она ему уделяла, и эта деталь не ускользнула от внимания плута. Каждый рисунок, казалось, приоткрывал ещё один слой его личности, открывая аспекты, о которых он давно забыл или скрывал. — Взгляни на этот, — продолжил Астарион, указывая на рисунок, на котором он был изображён со скрещёнными на груди руками, явно чем-то недовольный. — Ты запечатлела мой убийственный взгляд. Должен сказать, у тебя острый глаз на детали. Астарион остановился на их совместном рисунке — момент общения, прекрасно запечатлённый на бумаге. — Ах, а это редкая жемчужина. Тебе даже удалось заставить меня хорошо выглядеть в твоей компании, — пошутил он, но в его голосе прозвучала нежность, которую трудно было не заметить. — Разве у тебя нет других вампирских дел? — ответила она, пытаясь вернуть себе самообладание. — Должно быть, это твоё любимое занятие — рисовать своего любимого вампира в разных позах, — пошутил он, весело сверкнув глазами. Он снова взглянул на неё, оценивая её реакцию, и дразнящий блеск в его глазах немного ослаб, когда он добавил: — Для меня большая честь быть твоей музой, милая моя. — Ладно, ты повеселился. Можно мне теперь вернуть себе немного достоинства? — В голосе Тав прозвучала досада и насмешливое раздражение; она отвела глаза, избегая его взгляда. Астарион вернул ей альбом, и выражение его лица потеплело. — Тав, эти рисунки… они невероятны. Ты показала мне ту сторону себя, которую я считал утраченной. — В его теперь уже искреннем голосе прозвучала редко слышимая признательность и глубина. — Спасибо тебе за это. Когда Тав взяла альбом, их пальцы соприкоснулись, и на мгновение их глаза встретились в молчаливом диалоге. Обычное притворное поддразнивание и бравада Астариона сменились мгновением подлинной связи. Он взял в руки один из листов бумаги — первый рисунок, который показала ему Тав. Его пальцы нежно огладили края листа, и он негромко, но искренне сказал: — Но этот я оставлю себе. Остальные рисунки можешь забрать, чтобы составить себе компанию в одинокие ночи. Со смешком и досадой, Тав, наконец смогла вырвать свой альбом, и её руки слегка дрожали, когда она прижала его к груди. — Ненавижу тебя, — сказала она, продолжая дуться, и Астарион рассмеялся.

***

Сейчас Взгляд Тав был прикован к танцующим языкам пламени, потрескивание которого служило успокаивающим контрастом к какофонии, наполнявшей их ночь. Сырость подземелья резко контрастировала с теплом, которое дарил огонь, и она обхватила себя руками, ища утешения в маленьком укрытии, которое они создали в тёмных недрах земли. После схватки с гоблинами их ночное путешествие прошло без происшествий, но усталость тяжело давила на Тав, проникая в её кости, как и холод окружающей пещеры. Устроившись на колючем одеяле, она мысленно прокручивала в голове события битвы и слова Астариона «Я прикрою тебя». Воспоминания о случившемся всколыхнули в её груди тяжесть обстоятельств, с которыми она не была готова столкнуться. Прикроешь меня, значит? Что за бред. Слова, которые должны были утешить, сейчас, в тишине её собственной компании, казались насмешкой. Её размышления прервало приближение Гейла, голос которого звучал непринуждённо и бодро. — Держи, Тав. Специальное блюдо от шеф-повара — грибное рагу. — Он протянул ей тарелку, от которой поднимался пар, смешиваясь с прохладным воздухом пещеры. Тав с сухим смешком взяла тарелку, приподняв брови. — Ты не побоялся, что они взорвутся? — съязвила она, не в силах удержаться от подколки. Гейл устало вздохнул. — Ха-ха, очень смешно. А ещё смешнее то, что Астарион сказал то же самое минуту назад. — Он кивнул в сторону палатки Анкунина, куда тот только что зашёл. Тав проследила за жестом Гейла, и её губы дрогнули в слабой, неохотной улыбке. Она закатила глаза и опустила взгляд на рагу в своих руках. — Угх, ну конечно, — пробормотала она. Гейл, почувствовав её настроение, сел рядом, выражение его лица стало более серьёзным. — Ты как, держишься? — спросил он с искренней заботой в голосе. Тав рассеянно помешивала рагу, стуча ложкой о тарелку. Эльфийка подняла глаза и бесстрастно пожала плечами. — Я в порядке, — ответила она, но тон её был более защитным, чем она предполагала. Гейл примостился рядом с ней, во взгляде за весельем читалась нежность и тревога. — Тав, если «в порядке» означает предаваться размышлениям над рагу и метать кинжалы в палатку Астариона, то страшно представить тебя в плохой день. Несмотря на плохое настроение, она усмехнулась. — Твоя забота принята к сведению, как и твой юмор. Продолжай в том же духе, и, возможно, ты перестанешь быть невыносимым. Гейл слегка поклонился с игривым блеском в глазах. — Стараюсь, спасибо, что заметила, — сказал он с притворной гордостью. С этими словами она неуверенно взяла ложку рагу, вкус которого оказался на удивление насыщенным и богатым. Это было небольшим утешением, напоминанием о простых удовольствиях, которые они часто считали само собой разумеющимися. Тусклый свет подземного лагеря отбрасывал тени на черты лица Тав, которые, казалось, отражали смятение внутри неё. Она зачерпнула ещё ложку, но тепло бульона не помогло успокоить холодный комок разочарования в животе. Замечание Гейла повисло в воздухе, свидетельствуя о напряжённой атмосфере, охватившей её и Астариона. — Боги, я не видел такой неловкости с тех пор, как учился в академии. Между вами столько напряжения, что и ножом не разрежешь, — беззаботно сказал он, что не соответствовало глубине его понимания. Тав крепче сжала свою тарелку. — Гейл, по-моему, это не твоё дело, — возразила она, в её тоне звучали усталость и решимость. — Но, чтобы успокоить тебя, скажу, что с самого начала путешествия мы сохраняли профессиональную дистанцию, и лучше бы так оно и оставалось. Однако Гейла было нелегко переубедить. — Меня не проведёшь, — сказал он, многозначительно наклонив голову. — Между вами всегда нечто большее, чем просто «профессиональные отношения». Тав медленно выдохнула, чувствуя, как тяжесть невысказанных слов давит ей на грудь. — Ясно, что ты уже всё для себя решил, — сказала она, в её голосе прозвучало тихое признание проницательности Гейла. Его следующие слова были мягкими, но в то же время задевали. — Как бы я ни поддерживал вас обоих, Тав, мне всегда казалось, что ты вкладываешь в это больше… что бы это ни было. Защита поднялась в Тав подобно приливу, её защитные стены устояли перед набегающей волной. — Не читай мне нотаций, особенно после твоей истории с Мистрой, — резко сказала она, в словах чувствовалась горечь личного опыта. Гейл кивнул, выражение его лица помрачнело. — Совершенно верно, — согласился он. — Ты сама говорила, что так быть не может. Отношения не должны быть такими. — Я не состою в отношениях с Астарионом, — возразила Тав, её твёрдое заявление было сделано скорее для того, чтобы убедить себя, чем Гейла. — Конечно, — согласился Гейл, мягко кивнув, — спокойно и понимающе. — Но между вами что-то есть. И игнорирование этого ничего не даст. Тав почувствовала, как истина его слов отозвалась в ней. Он как будто содрал с её спокойствия покров, обнажив простые, непонятные эмоции. — Может, вы двое поговорите об этом? Боги, почему в наше время люди не разговаривают? — почти жалобно спросил Гейл. Она вздохнула, чувствуя, как на неё давит бремя их общей истории. — Потому что всё сложно, как обычно, — призналась Тав, и её защита ослабла под мягким напором Гейла. — Сложно — не значит невозможно, — согласился Гейл, посерьезнев. — И я беспокоюсь за тебя, Тав. Ты всегда была той, кто всегда выкладывался на полную. Тав не смогла удержаться от смешка, но ничего не ответила, надеясь, что разговор прекратится. Гейл, не обращая внимания на её реакцию, наклонился к ней с заговорщицким видом. — Хочешь я открою тебе один секрет про мужчин? Губы Тав дрогнули в язвительной улыбке, когда мужчина наклонился к ней. Выражение его лица было серьёзным, но в то же время оттеняло его обычное игривое обаяние. — Было бы неплохо, — скептически отозвалась она. В глазах волшебника появился хитрый блеск, когда он поделился своим так называемым «секретом». — Мужчины, особенно такие, как Астарион, не всегда говорят то, что имеют в виду. Особенно когда им кто-то дорог. Тав не удержалась и недоверчиво фыркнула, её ложка замерла в воздухе. — Невероятно, — отозвалась она, и сарказм в её голосе скрыл бурю эмоций, которую вызвали его слова. Гейл, не обращая внимания на реакцию, бесстрастно пожал плечами и продолжил. — Думаю, об этом стоит упомянуть. Иногда то, что остаётся невысказанным, говорит о многом. Тав вздохнула, отложив ложку. Слова Гейла эхом отдавались в голове, переплетаясь с её собственными бурными мыслями об Астарионе. В глубине души она понимала, что в словах Декариоса есть доля правды, но признать это было равносильно тому, чтобы открыть дверь, которую она так старалась держать закрытой. Пальцы Тав лениво поигрывали ложкой, а в голове бушевали эмоции, пока она обдумывала слова Гейла. — Наверное, в этом есть какая-то мораль, так что пропустим эту часть, — устало произнесла она. Гейл наклонился вперёд, выражение его лица было серьёзным. — Дело вот в чём, Тав. Астарион так одержим, что совершенно не в себе. Тав охватило раздражение и странное чувство тоски. Она слегка насмешливо улыбнулась, пытаясь отбросить эту мысль. — Забавно, а я думала, что всё наоборот. Похоже, ему доставляет огромное удовольствие выводить меня из себя, будто мой дискомфорт — это его личная победа. Гейл понимающе кивнул, словно её ответ подтвердил его подозрения. — Именно о таком поведении я и говорю. Классика — он прячет свои истинные чувства за личиной равнодушия. Тав подавила тяжкий вздох и со звоном отложила ложку. — Гейл, это бессмысленно. Если ты так убеждён в скрытой влюблённости Астариона, может быть, тебе стоит самому поговорить с ним об этом? Выражение лица Гейла приобрело игривость, а в глазах появился озорной блеск. — И что, упустить такой шанс увидеть, как вы двое танцуете друг вокруг друга? Это же не менее весело. Тав в раздражении нахмурилась. — Это не весело, Гейл. Это утомительно. И я не уверена, что хочу продолжать принимать участие в этой игре. Выражение лица Тав стало отрешённым, её взгляд был прикован к трепещущему пламени, как будто она искала ответы в его танце. — Хватит с меня, — наконец призналась она, в её голосе слышались разочарование и усталость. — Я устала от того, что мне постоянно приходится оправдываться, что я всегда должна прощать и отпускать. Я хочу разозлиться, но сдерживаюсь, боясь конфликта, который это может вызвать. Её пальцы сжались в кулак — физическое проявление внутреннего смятения. — Я так много хотела сказать ему о том, как на меня повлиял его уход, о… — голос сорвался, её душили непролитые слёзы и боль от воспоминаний, слишком болезненных, чтобы с ними можно было полностью справиться. Но присутствие Гейла мягко напомнило о понимании и сочувствии. Он наклонился к ней, его голос был тихим и ободряющим. — Тогда почему бы не сказать ему об этом? Зачем держать всё в себе? Тав отвела взгляд, и на лице заиграли тени, отражающие мрачные мысли. Она понимала, что Гейл прав, но мысль о том, чтобы вскрыть старые раны, снова сделать себя уязвимой, пугала. — Что в этом хорошего? — саркастично спросила она. — Очень сомневаюсь, что это что-то изменит. И, честно говоря, я устала быть той, кто всегда протягивает руку помощи, всегда пытаясь что-то исправить. Он уже достаточно наговорил, слишком много обидных слов. Я просто… устала. Тав отвела взгляд, затерявшись в пляшущем пламени, которое, казалось, отражало хаос её мыслей. Успокаивающая рука Гейла на её плече вернула в настоящее. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда? — сказал он тёплым и заботливым голосом. Несмотря на бурю эмоций, бушевавшую в душе Тав, она слабо улыбнулась. — Я знаю, Гейл. И я тоже тебя люблю, — мягко призналась она. Гейл усмехнулся, и пространство между ними заполнилось легкой самоиронией. — Взгляни на нас, а? Романтично настроенные, но объединённые любовью к домашним животным и склонностью угождать другим. Типичные потакатели. Тав попыталась скорчить игривую гримасу, но она быстро сменилась искренней улыбкой. Не уверена, что «угождать людям» — это тот термин, который я бы применила к себе, — ответила она, но в душе не было ни капли отрицания. Гейл приподнял бровь, в его глазах отразилось понимание. — Правда? Потому что с моего места это кажется довольно точным. Тав не удержалась и рассмеялась: этот звук принёс ей облегчение от тяжести её мыслей. — Ладно, возможно, в этом есть доля правды, — согласилась она, ещё шире улыбнувшись. Слова Гейла вспыхнули в воздухе, как искры костра перед Тав, отбрасывая на лицо тени сомнений и прошлых обид. — В смысле, разозлись. Ты имеешь на это право. Тебе реально станет легче, — убеждал он, в его тоне слышалось и сочувствие, и настойчивость. Она бросила взгляд на Гейла, заметив неподдельное беспокойство на его лице. — Не искушай меня, — пробормотала она, в её голосе звучали отчаяние и усталость. Внутри неё бушевала буря эмоций — гнев, печаль, запретное желание, в котором она не осмеливалась признаться. Гейл негромко усмехнулся, и этот звук на мгновение разрушил напряжённую атмосферу. Затем он наклонился вперёд, его взгляд проник в её душу, будто пытался прочесть. — Теоретически, Тав. Ты смогла бы его простить? Этот вопрос, тяжёлый и тревожный, опустился на плечи Тав, словно непрошеный гость. Она глубоко выдохнула и перевела взгляд на пламя, которое плясало и извивалось, пожирая древесину с голодом, который она слишком хорошо понимала. Простить его? Эта мысль показалась ей горькой пилюлей. Шрамы их прошлого, некогда мучительные и болезненные, поблекли, но так и не зажили до конца. У неё были причины, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, чтобы найти выход, но снова открыть своё сердце? Это была уязвимость, которую она не могла себе позволить. Доверие, которое они когда-то разделяли, разбилось вдребезги, как стекло под сапогом. — Мы слишком отдалились друг от друга, — прошептала она, и эти слова почти заглушило потрескивание огня. Гейл, не теряя надежды, продолжил, жестом указывая на Лаэзель и Шэдоухарт через весь лагерь. — Взгляни на них. Вначале они враждовали, но теперь нашли общий язык. Они заботятся друг о друге. Тав перевела взгляд на них: Лаэзель принимала заботу Шэдоухарт с ворчливой, почти смущённой благодарностью. Их дружба была странным, нежным цветком, распускающимся на самой суровой почве. Да, они сблизились, создав невероятный союз, по-своему уникальный. Но их история не походила на её. — Это совсем другое. Они никогда не переживали того, что пережили мы, — с горечью возразила Тав. — Поначалу нет, — мягко и настойчиво продолжил Гейл. — Но они встретились со своими демонами, нашли общий язык. Шэдоухарт беспокоится за Лаэзель на миссиях. А Лаэзель заботится о том, чтобы Шэдоухарт правильно питалась и оставалась активной. Разве это не удивительно? Голос Тав дрожал, как лист на лёгком ветерке, а слова были едва слышны, когда она вглядывалась в пустоту пещеры. — Но Лаэзель никогда не говорила Шэдоухарт, что желает ей смерти. В ответ Гейл мягко, словно успокаивающим одеялом, ответил: — Возможно, она однажды сказала нечто подобное. Тав покачала головой — жестом отрицания и боли. — Это было до того, как они по-настоящему поняли друг друга, до того, как их жизни переплелись. Это не то же самое, что быть брошеным кем-то, кому ты обнажил душу, кому ты отдал всё. В наступившей тишине мысли Тав превратились в бушующее море, волны осознания разбивались о её сердце. Она скрывала свои истинные чувства за пеленой вины и сожаления. Но суровая реальность была такова, что она была рядом с ним в самые тёмные часы его жизни, а потом он исчез, как тень на рассвете. Его возвращение было подобно вскрытию раны, которая так и не зажила до конца, — как боль, обострённая воспоминаниями о его уходе. — Так ты бы простила его? — снова прозвучал вопрос Гейла, и его тон мягко подтолкнул её в пустоту, в которой царило смятение. Встретившись взглядом с Гейлом, Тав почувствовала, что её душа обнажена, как полотно, расписанное противоречивыми оттенками любви, боли и нерешительности. Простота вопроса противоречила сложности её чувств. Могла ли она действительно простить Астариону те страдания и предательство, которые он причинил? Он произнёс слова, которые глубоко ранили, фразы, которые затронули её самые уязвимые места, оставив невидимые, но стойкие следы. Глубоко вздохнув, Тав опустила плечи под тяжестью собственного признания. — Неприятно это говорить, но я бы, наверное, простила его. Чувствую себя жалкой, — в голосе её прозвучали нотки отчаяния и неохотного признания. Гейл успокаивающе положил руку ей на плечо. — Ты не жалкая, Тав. Ты невероятно храбрая. Требуется много мужества, чтобы дать кому-то второй шанс, особенно после того, как тебе причинили боль. Заглушенный руками голос прозвучал как глухое эхо её внутреннего конфликта. — И рисковать тем, что мне снова разобьют сердце? Мягкий и непоколебимый ответ Гейла разнёсся по воздуху. — Риск есть всегда. Но именно это и придаёт смелости. Тав подняла голову, и в её глазах отразилась усталость; сердце разрывалось между обидой и тоской. — Может, сменим тему? Я даже не уверена, пытаешься ли ты убедить меня простить его или держаться подальше. Легкий и понимающий смешок Гейла попытался смягчить серьёзность момента. — Я просто хочу, чтобы вы оба всё обсудили. Кто знает, может, этот разговор закончится убийством или объятиями до глубокой ночи. — Гейл… — в предостерегающем тоне Тав послышалось веселье — краткая передышка после эмоционального испытания. Изобразив жест, будто сдаётся, Гейл продолжил: — Прости. Просто не хочу видеть, как ты страдаешь. Эта ситуация явно тебя гложет. Если ты не поговоришь об этом, ничего не изменится. Может, тебе стоит вызвать его на партию в шахматы или ещё куда-нибудь, чтобы разрядить обстановку? — Может, — скептически согласилась она, в её голове крутился водоворот сомнений и вариантов. Поднявшись на ноги, Гейл потянулся, всем своим видом показав, что любезно покидает их тяжёлый разговор. — Я оставлю тебя. Постарайся немного поспать, хорошо? — Мне ещё посуду нужно вымыть, — ответила Тав, возвращаясь к реальности, и подняла пустую тарелку. Протянув руку, Гейл вызвался взять эту ношу на себя. — Я справлюсь. Отдыхай. Передавая тарелку, Тав почувствовала, как её переполняет благодарность и задумчивость. — Спасибо, Гейл. Ты хороший друг. Гейл, улыбнувшись, кивнул и ушёл, оставив её наедине со своими мыслями.