Душевное

Боль горечью собирается под кадыком, сдавливает шею, перекрывая дыхание, а опухшие, отвратно розоватые веки прищуриваются в попытке сбросить влажную пелену, прилипшую к взору. Юное, некогда чистое, девственное тело, сейчас – заляпанная негодяями душа, откровенный, порочный грех. Бархатная плоть покрыта жгучими ранами да вульгарными следами, рваная сорочка трепыхается на худощавом Исаги, когда тот добегает до обветшалого храма. Босые ноги истоптаны до волдырей, покрыты вязкой, липкой от ливня грязью. Скрип. Стук. Удар молнии. Йоичи вжимает голову в плечи, когда белый грозный свет на мгновение освещает единственное сокровище: покрытая пылью да плесенью, статуя прекрасного ангела раскрывает свои нежные каменные крылья, прелестными очами вглядываясь ввысь и протягивая руки, - к своему божеству иль пошарпанному, местами обваленному потолку, - только вот почему-то не виднеется привычная обворожительная улыбка. Но это не важно для отчаянного и обиженного собственной судьбой, не сейчас, когда стоит погоде успокоить свой хаос, как за ним прибегут разозленные побегом очаровательной игрушки «благородные мужи». Зубы до скрежета сжимаются, когда он падает ниц перед прекрасным созданием, травмируя окровавленные колени вновь и бьется лицом о сырые ступени, когда, без малейшей надежды на спасение, среди печальных нот дождя, сиплым голосом наконец звучат мольбы. Исаги захлебывается в собственной слюне и крови, что покрывают его пухлые, истерзанные лепестки губ, откашливается и позволяет себе залиться слезами, из раза в раз повторяя безысходную мантру. Скрип. Стук. Удар молнии. Но теперь безжизненный белесый свет заменяет другой: он струится откуда-то свыше, такой теплый и округлый, а статуя превращается в невиданное чудо, обретает человеческую кожу, разминает белоснежные огромные крылья, открывая зеленые, словно таинственные, пугающие лесные дебри, глаза, поправляя темные пряди да разглядывая страдальца перед собой. Йоичи взгляда оторвать не может от существа, теряя дар речи, пока тот грациозно опускается перед ним на колени да осторожно, ласково обхватывает его щеки, прижимаясь лбом к макушке. - Они поступили с тобой так ужасно, правда? – доносится над ним сладкий, словно сочный виноград в беспощадно горячем августе, голос, - Чего ты хочешь, юноша? Простить их, получив одобрение божье, полюбив своих обидчиков и… Исаги перебивает, слышать не хочет столь нудных речей даже от необыкновенной красоты небожителя. Тянется, обвивает грязными руками светлые одежды, пальцами зарывается в основание восхитительной мягкости и шепчет в самое ухо. - Я уже не жилец и все благодаря им, потому молю, - хриплый голос отдает мурашками по телу создания, что накрывает их своими перьями, скрывая от глаз посторонних, - позволь моему желанию осуществиться Человек задыхается, тело срывается в неконтролируемую дрожь, температура стремительно падает, но тот не сдается, позволяя последней воле окрасить мрачные стены: - Заставь их страдать так, дабы после муки ада показались им сказочной колыбельной. Внезапно изящный лик украшает злая усмешка, существо наклоняет голову, оставляет на трепещущих устах исцеляющий поцелуй, испивая крохи жизни юноши, что послушно поддается в руках ангела. - Они поплатятся, - тяжелая пауза, из-под густых, влажных ресниц скатывается золотистыми каплями хрупкие человеческие слезы, - До встречи в аду, Йоичи. Скрип. Стук. Однако в этот раз без молнии, лишь ужасающие визги да безжалостные языки пламени, исполняющие просьбу невинной души, чье тело впервые уснуло безмятежным сном. Навечно.