Душевное

- Ты должен! Голос преисполнен отчаяния, крошки болезненного гнева прорываются сквозь плотно стиснутые зубы. Страх. Животный страх струится под кожей Итоши, взор впивается в покрытые тонким стеклышком хрустальных слез очи. В грудной клетке что-то рвется наружу, воет от жажды умиротворения, словно чувствует нежное дыхание смерти на бархатной коже хрупкой шеи. Последний автобус с людьми уехал перед их глазами, они не успели, не спаслись. Йоичи правда хотел утешить, привычно погладить возлюбленного по крепким, упругим мышцам да сказать тихонько на ушко: «все в порядке, мы справимся». Но обернувшись увидел лишь зеленое изуродованное существо, что с рычанием голодного зверя остервенело впивается в ногу Рина. Исаги сжимает бледные лепестки, кусая уста до крови, заставляет уголки приподняться, пока руки тянутся зажать рваную, покрытую вязкой гнилью и зловонной слюной чудовища рану. Нужно сдерживаться, сохранять мнимое чувство безопасности во взломанной обшарпанной квартирке, даже если конец давно очевиден, а дыхание сбито. - Йоичи, ты должен убить меня, - юношу пробивает неистовая дрожь, с каждым мгновением плоть становится все тяжелее, тоньше и отвратнее, еще немного и… Но угрюмые ощущения не успевают окончательно просочиться в податливую влажность воспаленного разума, его сбивают с ног, давят прямиком к грязнющему полу. Пыль попадает в нос, оседает ядом во рту, хочется кашлять, разрывать глотку, дабы багровые брызги бусинами украсили мрачность вокруг. А после наступает легкость. Пухлые, налитые алым теплом губы прижимаются к его рту, стоит трепещущему лезвию резко войти в мягкость под челюстью, разрывая сонную артерию. Кровь пачкает молочную, невинную кожу Исаги; тот не может оторваться, неудержимо трется лицом, мнется все ближе, хлюпает носом и судорожно задыхается. Ребра становятся слишком тесными для сердца, чью частичку безжалостно украла судьба, а липкая горечь собирается над кадыком, металлическим вкусом обволакивая нёбо. - Я люблю тебя, - скользит по одиноким стенам приторная фраза. Всю жизнь страх трех слов пожирал изнутри сомнениями, но сейчас некогда оживленные за окном улицы, кои стали свидетелями их редких откровений, опустели, а жизнь в изумрудных глазах медленно потухает, делая из былых драгоценностей простые камни… И осталось в душе лишь кислое сожаление. Возможно, - только возможно, - будь они чуть смелее, конец мог стать более радужным. Однако в этой сказке они не главные герои, а жертвы гнусной вселенной.